Глава 4

Следующие несколько дней прошли подобно другим бесцветным дням. Их нужно было пережить и прочувствовать, и когда они кончатся, вы должны снова продолжать земные дела и заботы. А пока все это было похоже скорее на сон.

Его нарушило неожиданное появление сестры мисс Гарстон.

Обычно вторая мисс Гарстон встречалась с ней один раз в год. Она была на десять лет моложе и, к великому неудовольствию Дженни, даже походила внешне на сестру. Однако младшая мисс Гарстон была противной: злой врединой, не желающей никого слушать, тиранкой. А Гарсти была терпеливой и доброй. Младшая мисс Гарстон недолюбливала Дженни и не скрывала этого.

— Позвольте! — резко сказала она. — Вам уже семнадцать, не так ли? Ну что же, мы должны найти вам работу.

Что вы умеете делать?

Дженни была страшно рада, что могла ответить:

— У меня есть работа.

— В самом деле? И вам хватит на жизнь? Какая же это работа?

— Я буду гувернанткой у двух маленьких девочек в Элингтон-хаусс.

— О-о… Ну что ж! Это очень недурно. Как вы знаете, по составленному двадцать лет назад завещанию моей сестры, все должно достаться мне.

— Да. Я знаю.

Она мысленно вернулась к недавнему разговору с Гарсти: "Дженни, я должна наконец составить завещание.

Не годится такие вещи слишком долго откладывать. Умри я завтра, у тебя будет только сотня в год, которую тебе оставил полковник Форбс. Нет, я должна назначить встречу с мистером Гамблтоном и все уладить. Я не могу оставить тебе много, мне особо и нечего оставлять, но все-таки у тебя будет хоть что-то. Я договорюсь с мистером Гамблтоном о встрече и все улажу". Но она не назначила никакой встречи, а на следующий день ее сбила машина.

Едва Дженни вспомнила свою милую Гарсти, глаза ее наполнились слезами. Она помогла младшей мисс Гарстон разобрать и уложить вещи, которые та хотела оставить себе. Таких оказалось совсем немного. Сестра Гарсти была учительницей в большой школе. Почти все вещи она хотела продать. Дженни вспомнила о маленькой шкатулке, где, по словам Гарсти, должно было лежать письмо ее отца. Она попросила разрешения взять эту шкатулку, но ее просьба была встречена холодным подозрительным взглядом.

— Зачем тебе эта шкатулка? — спросила мисс Гарстон.

— В ней хранится письмо моего отца, то, которое он написал моей матери.

— Откуда ты знаешь?

— Гарсти сказала мне об этом перед смертью.

Мисс Гарстон окинула ее жестким взглядом.

— Ну что ж, посмотри, есть ли оно там, — резко сказала она. — Давай сейчас же поднимемся наверх. Если там лежит письмо твоего отца, забирай, но, по-моему, с твоей стороны глупо па это рассчитывать. Если моя сестра сказала это незадолго до смерти, то вполне возможно, что у нес просто начался бред.

Дженни промолчала. Она старалась вообще не говорить, боясь сказать лишнее.

Они стали подниматься по узкой лестнице. Мисс Гарстон шла впереди, словно боялась, как бы Дженни чего-нибудь не прихватила.

«Я не должна о ней так думать, — говорила себе Дженни. — Не должна? Она не знает меня, и я не знаю ее. Но, видно, ей приходилось иметь дело с ужасными девчонками, если у нее появляются подобные опасения…»

Они вошли в комнату, где умерла Гарсти. Комната неузнаваемо переменилась. Кровать разобрали, и ее части стояли прислоненными к стенке между двумя маленькими окошками" Дженни старалась не смотреть на нее, потому что она выглядела такой чужой и незнакомой. Ей вспомнилось, как она, совсем еще маленькая, сидя на этой кровати, училась считать по пальцам на руках и ногах. У противоположной стены стоял комод, а на нем, на самой середине — небольшая шкатулка. Дженни подошла прямо к ней.

— Гарсти говорила, что письмо здесь. Она сама так сказала.

— Ну что же, посмотри, но не стоит слишком расстраиваться, если письма там нет.

В шкатулке было два маленьких ящичка наверху и три, один под другим, внизу. Она была искусно сделана, и у нее были красивые ручки из слоновой кости. Но Дженни, сейчас не замечала всей этой красоты. Сперва она открыла два верхних ящичка. В правом лежало несколько розовых бусинок; левый был пуст. Дженни аккуратно задвинула их обратно. Она старалась изо всех сил, чтобы у нее не дрожали руки, но сердце… сердце глухо стучало… Да и как могло быть иначе?

Верхний длинный ящичек был полон. В нем лежали милые вещицы, сделанные неумелыми, детскими ручками для Гарсти — к дню ее рождения и к Рождеству. Следующий ящичек тоже был наполнен ими. А в самом нижнем лежала фотография в рамке: смеющаяся малышка. Сама Дженни когда ей было два года.

И все. Письма от отца не было. Вообще ничего больше не было.

— Ну что, убедилась? — спросила мисс Гарстон.

Дженни укладывала все обратно в шкатулку.

— Письма здесь нет, — Дженни, обернулась и посмотрела прямо в серые холодные глаза мисс Гарстон. — Но если оно где-нибудь найдется, вы отдадите мне его, правда?

Она ожидала тут же услышать «да», но мисс Гарстон, закусив губу, почему-то колебалась.

— Ну что же, так и быть, — наконец сказала она. — Но если письмо найдется, я советую тебе немедленно сжечь его, не читая. Это мой совет, но ты, я полагаю, не станешь ему следовать.

Нет! Это уж было бы слишком глупо. Вслух она не произнесла ни слова, но про себя подумала: «Письмо мое, и мне самой решать, как с ним поступить. Ни тебе и никому другому».

Мисс Гарстон некоторое время стояла неподвижно.

— Я не одобряю сентиментальной привязанности к вещам. Но ты, Дженни, вольна сама это решать. Если хочешь, можешь забрать шкатулку со всем, что в ней лежит.

Дженни резко повернулась. Она невольно сжала руки, щеки у нее порозовели, от волнения она не могла говорить. Мисс Гарстон неодобрительно смотрела на нее. Кроме осуждения, было в ее взгляде еще что-то. Дженни не вполне понимала, что именно.

— Ну, пожалуй, это все, — сказала мисс Гарстон. — Если хочешь забрать шкатулку, возьми ее лучше сейчас, чтобы она не затерялась среди вещей, которые пойдут па продажу.

— О, благодарю вас! — воскликнула Дженни. Она не знала, как еще выразить свою признательность… К тому же мисс Гарстон повернулась и быстро вышла из комнаты, прежде чем Дженни успела произнести «О, благодарю вас!»

Дженни взяла шкатулку и крепко прижала к груди. Это была не просто коробка с ящичками. Это была вся ее жизнь с Гарсти… Все семнадцать лет!

Мисс Гарстон уехала в тот же вечер, потому что ей нужно было вернуться в школу. Они попрощались на пороге коттеджа. В последний момент мисс Гарстон совершила нечто удивительное, неожиданное даже для нее самой. Она протянула руку, жестом остановив Дженни у самой двери.

— Я хотела… — произнесла она.

Дженни в изумлении замерла.

— Это не мое дело… я понимаю, — сказала мисс Гарстон. — Но моя сестра очень любила тебя. И я только хотела сказать… — Она внезапно замолчала. Что же она хотела сказать? Поистине, она вела себя крайне глупо. Мисс Гарстон с трудом продолжила свою мысль, произнося слова, которые были ей непривычны:

— Я только хотела сказать, что, если когда-нибудь тебе захочется уйти от Форбсов, я буду очень рада сделать что-нибудь, что будет в моих силах, или дать совет. Ради моей сестры… Имей в виду: я никогда не даю пустых обещаний. Прощай.

Мисс Гарстон не сразу закрыла дверь. Она стояла, держась за ручку двери, и смотрела, как Дженни пересекла улицу и ступила на землю поместья Элингтон-хаус.

Глава 5

Дженни медленно шла по подъездной аллее. Вот и все… Все кончено. Она начинает новую жизнь. Письма, которое могло бы все для нее изменить, не было.

Должно быть, милая ее Гарсти действительно все это только просто вообразила, бедняжка. Дженни вспомнились серые холодные глаза мисс Гарстон… Но одна вещь Дженни все-таки обрадовала. Нет, пожалуй, даже две: во-первых, мисс Гарстон разрешила ей самой поискать письмо, и, во-вторых, попрощалась она с ней уже сердечно. «Совсем как нормальный человек», — сказала себе Дженни.

Последний поворот дороги — и тут у Дженни перехватило дыхание. У парадного входа стояла небольшая красная машина Мэка, а это значило, что Мэк был здесь. И Ален, возможно, тоже. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Не приехали на похороны. Не очень-то прилично заявиться в тот же день! Ведь Гарсти только сегодня утром похоронили. Хотя бы пару дней выждали!»

При этой мысли Дженни рассердилась. Выходит, ему безразлично, что подумают люди? Ответ напрашивался сам собой. Абсолютно безразлично. Мэк всегда делал то, что хотел. Что подумают в деревне, не имело для него никакого значения.

Когда Дженни шла через холл, к ней бросилась Мэг и схватила ее за руку.

— Ш-ш-ш!.. Они приехали! Вы видели машину? И Мэк, я Ален — оба приехали! Я думаю, они могли бы приехать и раньше, чтобы успеть на похороны… Как вы думаете?

Я так и сказала Алену, а он ущипнул меня за руку и сказал:

«Ш-ш-ш!» У меня теперь, наверное, выскочит огромный синяк! И если и правда выскочит… — она сделала многозначительную паузу.

Дженни не удержавшись, усмехнулась.

— Ну и что же, ты тогда сделаешь?

Мэк подпрыгнула на одной ножке.

— Еще не знаю, но что-нибудь обязательно придумаю.

Когда лягу в постель, и ничто меня не будет отвлекать… О-о!

Что это у вас? Это… можно посмотреть? Ой! какая хорошенькая шкатулочка! И с ящичками?

Дженни кивнула.

— Это шкатулка Гарсти. Ее сестра подарила ее мне. Это… очень любезно с ее стороны.

— Ну-у! Она же получила все остальное, — произнесла Мэг. Это прозвучало как окончательный приговор мисс Гарстон.

Они поднялись уже до половины лестницы, когда наткнулись на Мэка, который спускался вниз. Как всегда абсолютно неотразимый, печально констатировала Дженни. Мэк был удивительно красив, весь в мать. Но на красоте миссис Форбс был некий отпечаток разочарованности. Мэк же весь лучился бодростью и довольством. А почему бы ему, собственно, не радоваться жизни? Красивый, здоровый, молодой, любимец матери. К тому же у него был Элингтон.

Он несся вниз, перешагивая сразу через две ступеньки, протянув вперед обе руки.

— Бедная моя маленькая Дженни! — прочувствованно произнес он. — Видите, бегом спешу вырвать вас из когтей этой мисс Гарстон. Я слышал, что она настоящее чудовище!

Опять она поддалась его чарам. Рядом с Мэком Дженни забывала о всех претензиях, которые справедливо мысленно предъявляла в его отсутствие. Стоило ему только улыбнуться, сказать своим бархатным голосом два-три ласковых слова, и она теряла способность разумно мыслить. Хотя и понимала, что ведет себя как дура. Она знала, что это всего лишь волшебство очарования, романтический ореол, как в сказках. Но жизнь не похожа на сказку. В реальности сказочное золото на другой же день превращается в сухие поблекшие листья. Эти мысли не оставляли Дженни, вызывая смятение. Вот и теперь, прежде чем Дженни сообразила, что сказать, она услышала собственный голос:

— Почему вы не приехали на похороны?

Глаза Мэка сверкнули, а это значило, что он рассердился.

Он перестал спускаться, остановившись на несколько ступенек выше и глядя на нее сверху вниз. Мгновенно вспыхнувшая между ними враждебность была в этот момент сильнее, чем тяга Дженни к Мэку. А влечение к нему было постоянным и порой очень сильным.

Мэк засмеялся.

— Дорогая Дженни, это, знаете ли, не для меня. Похороны — ну их совсем! Но я с удовольствием приеду потанцевать на вашей свадьбе, если вы, конечно, меня пригласите.

Смятение мгновенно растаяло, а замешательство превратилось в негодование. Бросив на него гневный взгляд, Дженни прошла мимо.

Мэк был захвачен врасплох. Дженни всегда была покладиста. Пожалуй, даже слишком покладиста. Такая перемена в ее поведении разбудила в нем азарт. Значит, так, как он хотел, не получилось. Ну что же, тем будет забавнее!

Дженни поднялась по лестнице. Наверху ее ждала Мэг.

— Вы ссорились? — спросила она. — Оба такие сердитые…

Дженни засмеялась, но смех тоже получился сердитым.

Она и в самом деле здорово разозлилась, а в гневе становилась поразительно хорошенькой, хотя сама, конечно, об этом не догадывалась. Придя в свою спаленку, Дженни причесалась, вымыла руки и поставила шкатулку посередине комода, чтобы ее видно было прямо с кровати.

— О-о! Какой славный маленький комодик! — Восторг переполнял Мэг. — Это ваш? Можно мне его посмотреть? В нем что-нибудь есть?

— Это не комодик, а шкатулка. В ней лежат вещи, которые я делала для Гарсти к дню ее рождения и Рождеству, когда была маленькой девочкой. Когда-нибудь я тебе все покажу.

Но не сейчас.

— Но это же настоящий маленький комодик! У него круглые углы и маленькие ручки из слоновой кости, такие хорошенькие. Ой, как он мне нравится! Л вам нравится?

— Да, — ответила Дженни.

Это было только одно слово, но оно было так сказано, что Мэг сразу перестала тараторить.

Взявшись за руки они спустились в классную комнату. Там Джойс, свернувшись клубочком в уголке дивана, разглядывала книжку с картинками, а Ален бренчал на пианино. Он был не таким высоким, как его брат и, уж конечно, не таким красивым. Собственно говоря, он был очень похож на своего отца.

Дженни в который раз была поражена этим сходством, когда он обернулся на звук ее шагов.

— Дженни… — произнес он растроганно. — Мне очень жаль… Правда!

— Спасибо, — тихо ответила Дженни. На сердце у нее потеплело… как всегда при встрече о Аденом.

— У нее чудесный маленький комодик от Гарсти! — вмешалась в разговор Мэг. — Она только что принесла его. Он выгнутый спереди, и у него красивые маленькие ручки из слоновой кости!

Джойс сразу сползла с дивана.

— Я тоже хочу посмотреть! Где он?

— В ее комнате на большом комоде, — ответила Мэг. — Дженни, я не дам ей даже дотронуться до него, пока вы нам не разрешите.

Девочки ушли.

— Мне очень ж-жаль, Дж-женни! — снова повторил Ален.

Он заикался, только когда был взволнован, и Дженни поняла, что он действительно искренне ей сочувствует.

— Я верю, Ален, — сказала Дженни. — Но не нужно говорить об этом. Так случилось.

Дверь неожиданно раскрылась, и Картер внесла чай.

— Что вы здесь делаете, мистер Ален? — спросила она, ставя поднос на стол.

— Я хочу пить чай с девочками.

— О нет! Вы будете пить чай в гостиной с миссис Форбс и мистером Мэком. Чай в классной комнате не для взрослых джентльменов, а вы стали им уже четыре года тому назад. Уходите-ка поскорее, а то я уже слышу, как госпожа зовет вас, она будет недовольна, если найдет вас здесь! Это все, мисс? — обратилась она к Дженни.

— Да, — ответила Дженни. — Большое спасибо. Картер!

Повернувшись, Картер вышла из комнаты. Ален тоже сделал несколько шагов к двери, но тут же снова вернулся, — Пожалуй, я лучше пойду, раз они меня ждут, — сказал он, но все медлил, не желая уходить. Потом все-таки ушел.

Дженни подошла к столу и села.

Глава 6

Мэк и Ален пробыли дома не больше суток. Мэк не шел у Дженни из головы. Он два года назад окончил Оксфорд и готовился стать барристером. Дженни не представляла себе, как можно достичь такой головокружительной высоты. Ее воображение рисовало восхитительные картины: как Мэк, сверкая красноречием и красотой, поражает всех на каком-нибудь блестящем судебном процессе. Об этом она думала, когда не сердилась на него. Когда он бывал очаровательным, а она позволяла себе быть очарованной. Впрочем, не так уж много и позволяла… Мэк только один раз поцеловал се, воспользовавшись тем, что в руках у нее был поднос, и у нее не было возможности его оттолкнуть. Она не хотела, чтобы он целовал ее… во всяком случае, не таким образом. По правде говоря, Дженни тогда чуть не выронила поднос, который ей пришлось отнести, поскольку у Картер вдруг закружилась голова. Отнесла она, больше было некому. Миссис Болтон (кухарка) никогда не носила подносов. К ней бесполезно было и подступаться. А горничная Мэри не жила в доме, а приходила из деревни и, уж конечно, не стала бы таскать подносы в свое свободное время, тем более что она собралась в кино с кавалером. В конечном счете поднос оказался у Дженни, и когда она выходила из темного коридора, ведущего на кухню, Мэк воспользовался моментом. Тогда этот эпизод даже показался забавным, но, вспоминая о нем позже, она ощутила обиду. Теперь ей вообще все казалось обидным и даже причиняло боль. Ей не нужны были всякие легкомысленные шутки. Ей хотелось чего-то иного, на что можно опереться и чему можно доверять, вернее, кому… Раньше была Гарсти, по ее больше нет. Дженни очень тосковала о Гарсти! О! Как же она была ей нужна!

Что же касается Алена… Дженни была не очень высокого мнения о брате Мэка. Он был славным, только что окончил Оксфорд. Ален в общем-то неплохой человек, вот если бы он еще не боялся так своей матери и Мэка. Он действительно был похож на своего отца, но только внешне. Дженни очень любила полковника Форбса. В нем было то, чего не хватало Алену. Полковник Форбс не столько уступал жене, сколько держал дистанцию. С годами он все больше избегал общества жены, но был с ней предельно вежлив. Если их мнения расходились, он предпочитал прекратить разговор и уединялся в своей библиотеке, все чаще и чаще.

Дженни любила наведываться в библиотеку, входила прямо из сада через застекленную дверь. Они с полковником Форбсом подолгу разговаривали. Иметь такого друга было просто замечательно! Он невероятно много знал о птицах, о всяких зверях и вообще о природе. Дженни очень любила его, и когда он умер, страшно горевала. Ален, возможно, тоже, но не Мэк. И не миссис Форбс! «Она нисколько не переживает. Я знаю, что ей все равно!» — сказала Дженни Гарсти, когда они вместе вернулись с похорон. «Ты не должна так говорить, Дженни… ты ведь можешь ошибаться!» В этом — вся Гарсти! Она была добра даже к тем, у кого не было ни капли доброты. Дженни вспомнила свою тогдашнюю горячность: «Как вы можете верить, что ей не все равно, смотрите, какая у нее красивая прическа!» Разумеется, ее рассуждения были по-детски наивными, но позднее, припомнив это, она все-таки поняла, что была права. Люди и в минуты горя, конечно, могут быть аккуратно причесаны, но уж наверняка их не заботит, хорошо ли они выглядят.

Да, Ален, наверное, страшно переживал. Когда умер его отец, он был за границей, приехал лишь спустя три месяца. А Мэк вообще не переживал. Или совсем немного. Он был абсолютно другим человеком. Дженни и сама не знала, почему она так думала. Однако какое-то чутье (и откуда оно взялось?) подсказывало ей, что Мэку было все равно. Она доверяла этому чувству без всяких раздумий. Оно покоилось в самой глубине души, пряталось под каждой ее мыслью о Мэке. Дженни предпочитала пореже заглядывать в эти глубины собственной души.

Дженни довольно легко вошла в повседневную жизнь Элингтон-хауса. Жизнь там не очень отличалась от того, к чему Дженни привыкла. Учась в школе, она, бывало, каждое утро ездила на велосипеде в Камингфорд и возвращалась к дневному чаю. Но потом обычно шла в Элингтон-хаус, помогала ухаживать за Джойс, когда та болела, и занималась с Мэг. Ни о чем другом она не помышляла и была вполне счастлива. Ей даже не хотелось поступать в колледж, хотя она была лучшей ученицей в школе. Ее вполне устраивало общение с Мэг и Джойс, а по выходным — с их старшими братьями. То, что они потом стали приезжать гораздо чаще, ничуть ее не удивляло и казалось вполне естественным.

Теперь же, когда она жила в доме постоянно, все стало иначе. Она была поражена многим, чего не замечала раньше. Пожалуй, «поражена» не совсем точное слово. Ничего определенного не было. Просто, когда первые впечатления стерлись, в душе осталось нечто, чего не было раньше. Определить точнее это «нечто» она бы не смогла.

Когда наступила очередная суббота, Мэг и Джойс горячо обсуждали, приедут ли Мэк и Ален на выходные или пет.

— Они никогда не приезжали две недели подряд, — сказала Мэг.

— Летом приезжали, — возразила Джойс.

— Это был особый случай. Я хорошо помню. Тогда праздновали день рождения Энн Гиллспи.

— Август — дурацкое время для дня рождения! Все разъезжаются, — заявила Джойс.

— Мэк и Ален не уехали.

— Может, поэтому она тогда и родилась.

— Когда?

— В августе, глупая! — Джойс скорчила гримасу и высунула язык.

— Нет, я не глупая, — с достоинством возразила Мэг. — А так говорить и гримасничать очень грубо в невоспитанно.

— Кто тебе сказал?

— Мама.

— О!

Дженни решила, что пора вмешаться.

— А ну, кто первый добежит до вяза? — весело крикнула она, и все втроем помчались по лужайке к вязу. Это дерево жутко скрипело зимой, и старый садовник Джексон говорил, что оно ждет своего часа.

— Иллум[2] — скверное дерево, — сказал Джексон, увидев Дженни с девочками, — им в саду не место. Им место на кладбище. Там пусть себе и растут. А это дерево нужно повалить, мисс! Я всегда так говорил и готов сто раз повторить.

— Ну, это вы не мне говорите, — отозвалась Дженни.

Джексон внимательно посмотрел на нее. Он помнил ее мать. «Просто вылитая мать, только нрав другой», — подумал он.

После полудня пошел дождь, и они сидели дома. В этот день девочки собирались на чай к своей старой няне, миссис Крейн, которая жила с дочерью на другом конце деревни.

Обе то и дело подбегали к окнам посмотреть, не прекратился ли дождь.

В комнату зашла миссис Форбс и строго сказала, чтобы под таким ливнем не смели уходить.

— Не так уж важно, если они промокнут на обратном пути домой, но туда они должны дойти в сухом виде, — повелительным тоном произнесла миссис Форбс. — Я еду в противоположном направлении и не смогу их подвезти.

Я буду у Рексолов. Ты, Дженни, разумеется, пойдешь с детьми.

Дженни слегка замялась.

— Видите ли, миссис Форбс, я думала, что вы не будете возражать, если я останусь, а с девочками пойдет Картер. Они с няней большие приятельницы.

— О да… Я совсем забыла. Ну что же, если сумеют не промокнуть, пусть идут.

Миссис Форбс вышла, не ожидая ответа. Это было не в ее привычках. Отдав распоряжение, она не сомневалась в том, что оно будет выполнено.

Дождь стал уже затихать, когда дверь вдруг распахнулась и вошли Мэк и Ален. Обе девочки с радостным воплем бросились к ним.

— Матери, кажется, пет, а мы явились к чаю, — сказал Мэк.

— Мы не ждали вас на этой неделе, — объяснила Дженни.

Она покраснела и сразу очень похорошела.

Мэк улыбнулся. В конце концов ему еще повезло! Она могла оказаться унылой и глупой замухрышкой, а Дженни хорошенькая. Даже очень!..

Ален подхватил — сразу обеих — сестренок и принялся их кружить. Мэк чуть ближе склонился к Дженни.

— Вы скучали по мне, Джен? — вкрадчиво спросил он, понизив голос.

— Может быть… немножко.

— Может быть… очень?

В эту минуту раздался сильный грохот. Ален споткнулся о стул и рухнул на пол вместе с визжащими от восторга сестрами.

Дженни вскочила.

— О господи! Что вы натворили, Ален? Зачем же так высоко кружить?

— Где уж там высоко!.. Я наоборот в-в-внизу! — смеясь ответил Ален и поднялся. Волосы у него были растрепаны.

Дженни схватила Мэг одной рукой, а Джойс другой.

— Прекратите, девочки! Ведите себя прилично, а него я отправлю братьев прочь!

— Ox! Ты так не сделаешь! — воскликнула Мэг.

— О Дженни, дорогая! — взмолилась Джойс.

Мэк и Ален, приняв театральные позы, в один голос повторили: «О Дженни, дорогая!», и все залились смехом.

Позже, вспоминая об эти милых дурачествах, Дженни всегда думала, что это были самые последние счастливые минуты с ними — самые последние… хотя тогда, конечно, она этого еще не знала. Она только почувствовала себя счастливой, словно все беды кончились и никогда больше не вернутся.