Анонс

Очень стильное, светское убийство, сдобренное празднествами. Правда, как и в «Рождестве Эркюля Пуаро», описания праздничных сцен и антуража практически отсутствуют. (Можно предположить, что Новый год привлечен исключительно для усиления акцента на двенадцати часах.) Зато те сцены, где читателю представляют персонажей и демонстрируют дом, где будет происходить действие романа, обильно насыщены красками (как в прямом, так и в переносном смысле) — неоднократно упоминаются яркие, красные и золотые, цвета комнат, парчовые занавески и прочие предметы обстановки.

Сюжет, принадлежащий к категории house party, также не является «классическим» для мисс Силвер и скорее напоминает множество других детективных романов (например, то же «Рождество Эркюля Пуаро», «К нулю» или «Чисто английское убийство» Хэйра) и тем самым создает приятную ауру узнаваемости. Наверняка в сознании многих любителей детективного жанра образ традиционного детективного сюжета будет весьма близок к сюжету «Часов». Единственное, чего роману не хватает, так это более экзотического способа убийства да драматической сцены обнаружения трупа с визжащей служанкой или падающей в обморок великосветской девицей.

Во всем остальном это действительно превосходный образчик детективного романа того времени. Читателю сразу очерчивают круг подозреваемых, затем дают возможность присмотреться к действующим лицам и составить свое мнение о каждом из них. После убийства внимание читателя ловко переводится от одной группы членов семьи к другой, причем в каждой группе существуют свои нюансы и свои подозреваемые… Все это способствует тому, что роман читается на едином дыхании.

Еще одной особенностью книги является отсутствие многих подробностей жизни мисс Силвер, обычно кочующих из книги в книгу. Даже вязанию здесь уделяется не так много внимания. Единственным, несколько назойливым обстоятельством, является эпизод, когда накануне — еще не зная об этом деле — мисс Силвер суждено услышать упоминание о нем в магазинной очереди. Ни одного другого знаменитого сыщика судьба не предупреждала с таким постоянством о грядущих расследованиях!

В «Часах» умозаключения мисс Силвер точны и более обоснованы, чем это часто бывает; она опережает полицию не благодаря упрямству инспектора Лэма или поверхностности Фрэнка Эбботта. Мы видим ее в лучшей своей форме, активно ведущей расследование, а не собирающей слухи по округе, когда только удачливость помогает ей услышать нужную информацию. И все же, как это часто бывает, преступник разоблачен в результате стечения обстоятельств, а не благодаря талантам милой старушки.

Вышел в Англии в 1944 году.

Перевод выполнен В. Тирдатовым специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Глава 1

Мистер Джеймс Парадайн склонился вперед и поднял телефонную трубку. Берлтон еще не перешел на наборную систему. Дождавшись ответа коммутатора, он заказал личный разговор с мистером Эллиотом Реем в отеле «Виктория», после чего стал ждать соединения. Джеймс Парадайн сидел за большим красивым столом красного дерева с бордовым кожаным верхом. Впрочем, вся мебель в комнате была большой и красивой — стулья и кресла из того же гарнитура, что и письменный стол, являли собой превосходные изделия из превосходного дерева и столь же превосходной кожи. Помимо них, в комнате были книжные полки, шкафы с документами и наборы ящиков, вложенных один в другой. Пол покрывал мягкий темно-красный ковер, того же цвета были тяжелые оконные занавеси. Над каминной полкой из черного мрамора висел портрет в натуральную величину покойной миссис Парадайн — светловолосой полной леди в алом бархате и с большим количеством бриллиантов, несмотря на которые она производила впечатление добродушной домохозяйки. Ничто в комнате не было новым, но и ничто не выглядело износившимся. Все казалось соответствующим энергии и достоинству самого мистера Джеймса Парадайна. Массивные позолоченные часы под портретом пробили семь. Когда смолк последний удар, в трубке послышался щелчок и голос телефонистки: «Говорите», после чего голос Эллиота Рея произнес:

— Алло!

— Рей? Это Джеймс Парадайн. Я хочу вас видеть. Здесь и сейчас.

— Ну, сэр…

— Никаких «ну». Я хочу, чтобы вы немедленно приехали сюда. Кое-что случилось.

На другом конце провода сердце Эллиота Рея на мгновенье перестало биться.

— Что именно? — спросил он после паузы.

— Я сообщу вам, когда вы приедете.

Еще одна пауза. Потом Эллиот сдержанно осведомился:

— Что-нибудь не так?

Несмотря на эту сдержанность, что-то в его голосе заставило Джеймса Парадайна мрачно улыбнуться.

— Весьма не так. Но речь идет о делах — ничего личного. Приезжайте сразу же.

— Но я обедаю с Моффатами, сэр.

— Придется это отменить. Я позволю им и скажу, что вызвал вас.

Эллиот Рей нахмурился. Джеймс Парадайн был партнером Роберта Моффата и главой предприятия «Парадайн-Моффат». Он не стал бы вынуждать его отказываться от обеда и новогоднего ужина, если бы дело не было срочным.

— Хорошо, сэр, — сказал Рей. — Я приеду.

— Отлично. — И Джеймс Парадайн положил трубку.

Ривер-хаус находился в трех милях от Берлтона и в четырех — от отеля. Учитывая затемнение, Эллиоту придется добираться сюда добрых двадцать минут.

Джеймс Парадайн подошел к двери и выключил два ярко горевших на потолке светильника, потом пересек темную комнату и прошел между тяжелыми портьерами, за которыми находилась глубокая ниша с двумя окнами справа и слева и стеклянной дверью посередине. Мистер Парадайн повернул ключ, открыл дверь и остановился на пороге, глядя наружу. Две узкие ступеньки спускались на широкую террасу, чей парапет темнел на фоне освещенного луной пейзажа спереди и внизу. Дом стоял на возвышенности над рекой, чему и был обязан своим названием[1]. Джеймс Парадайн смотрел на залитый серебристым светом ландшафт, тянущийся от низких, поросших лесом холмов справа через речную долину к темной массе Берлтона слева. Почти полная луна сияла на безоблачном небе. При таком освещении Рей должен добраться быстрее чем за двадцать минут. Из окна был четко виден выступающий вперед край террасы, и находящийся за ним крутой обрыв к берегу реки.

Зрелище радовало глаз, но Джеймс Парадайн думал совсем о других вещах, лелея полные злой иронии мысли. Вскоре он посмотрел на часы. Циферблат был хорошо виден — стрелки показывали четверть восьмого. Снова раздвинув портьеры. Джеймс Парадайн вернулся в комнату и включил свет.

Спустя три минуты в комнату вошел Эллиот Рей; его лицо было напряжено, волосы — взлохмачены, А глаза — холодны, как лед. Он приехал сюда, но твердо решил не задерживаться здесь ни на секунду. Рей не знал, насколько ему будет неприятно находиться в этом доме, пока не переступил его порог. Какая разница — Нью-Йорк или Лондон, Берлтон или Тимбукту, — раз Филлида для него мертва? Но оказавшись в Ривер-хаусе, он словно чувствовал, как ее призрак поднимается по лестнице следом за ним и что-то шепчет.

Закрыв за собой дверь, Рей подошел к письменному столу, всем своим видом выражая протест.

— В чем дело, сэр?

Джеймс Парадайн смотрел на него через стол, откинувшись на спинку вращающегося кресла и положив руки на подлокотники.

— Лучше сядьте, — отозвался он. — Чертежи исчезли.

Эллиот оперся обеими руками на стол.

— Что?!

— Исчезли, — повторил Джеймс Парадайн. — Так что вам в самом деле лучше сесть.

Эллиот не обратил на это внимания.

— Как они могли исчезнуть? — Он выпрямился и шагнул назад. — Я оставил их у вас во второй половине дня.

— Совершенно верно. Кадоган привез их вчера. Боб Моффат, Фрэнк и я дважды работали с ними. Сегодня вы оставили их у меня в три часа дня, А в шесть тридцать я обнаружил, что они исчезли.

— Но, сэр…

— Погодите минуту. Думаю, вы согласитесь, что вам нужно отказаться от обеда. Я уже сказал Бобу Моффату, что задержу вас по делу. Теперь слушайте меня. Нет оснований для излишнего беспокойства. Чертежи исчезли, но мы их вернем. Это семейное дело, и я намерен разобраться с ним по-своему. Для этого я прошу вас остаться здесь на ночь. Ваша старая комната уже приготовлена.

— Нет, сэр. Я не могу… — Лицо Эллиота вытянулось.

— Вы собираетесь отправиться к Кадогану и сообщить об исчезновении чертежей? Говорю вам, я разберусь с этим по-своему и гарантирую, что они вернутся к нам до утра.

Две пары блестящих глаз встретились друг с другом. Если это был поединок между двумя силами воли, ничто не показывало, какая из них одерживает верх. Первым заговорил Эллиот:

— Вы сказали, что это семейное дело. Что вы имели в виду?

— Я как раз собирался объяснить. Вы передали мне чертежи в половине четвертого в моем офисе на заводе. Я ушел оттуда в четверть пятого. В течение этих сорока пяти минут чертежи находились в портфеле на столе в моем кабинете, в котором постоянно кто-то был. Сам я покидал его трижды. В первый раз я вышел минут на пять. Как вы помните, я прошелся с вами по коридору, и мы встретили Брауна, управляющего заводом, который хотел со мной поговорить. Все это время мой секретарь Алберт Пирсон оставался в кабинете. Вернувшись, я послал его к Бобу Моффату с какими-то цифрами, о которых он спрашивал. Вскоре после этого пришел мой пасынок Фрэнк Эмброуз с моим племянником Марком Парадайном. Я выходил примерно на четверть часа, пока они там оставались. Когда я вернулся, Фрэнк уже ушел, А Марк собирался уходить. Позднее в кабинет заглянул мой другой племянник Ричард Парадайн, и я попросил его побыть там, пока сам схожу вымыть руки. Он так и сделал. Вернувшись, я взял портфель и поехал сюда. В половине седьмого я открыл портфель и увидел, что чертежи исчезли. Вы спросили, почему я назвал это семейным делом. Отвечаю: потому что никто, кроме членов семьи, не имел возможности взять эти чертежи.

— А ваш секретарь, Пирсон? — осведомился Эллиот.

Джеймс Парадайн приподнял красивые черные брови.

— Вы не знали, что он мой кузен? Правда, весьма отдаленный, но родственник есть родственник. Нет, история сугубо семейная, поэтому я намерен разобраться с ней в кругу семьи. Вот кочергу я включил и вас.

Эллиот заметно напрягся.

— Боюсь, что я не могу претендовать… — начал он.

— Довольно! — резко прервал Джеймс Парадайн. — Бросьте ваши увертки! Вы сделаете то, что я говорю, по той простой причине, что нам нужно вернуть чертежи, а вы, полагаю, хотите скандала не больше, чем я. Что до наказания, не тревожьтесь. Оно будет… адекватным.

Последовало молчание. Эллиоту казалось, будто он стоит здесь уже давно. «Что за всем этим кроется? — думал он. — Что ему известно?»

— Не делаете ли вы поспешные выводы, сэр? — заговорил он. — В конце концов, портфель, очевидно, находился в этом доме около двух часов. Почему же вы не учитываете слуг? Не обвиняете ли вы семью несколько преждевременно?

Джеймс Парадайн откинулся назад, соединил кончики пальцев и положил руки на колено.

— Боюсь, что нет, мой дорогой Эллиот, — ответил он будничным тоном. — Понимаете, я знаю, кто взял чертежи.

Глава 2

Грейс Парадайн вышла из своей комнаты и неуверенно задержалась на пороге, положив руку на дверную ручку. Это была очень белая рука, на которой красовалось великолепное кольцо с рубином. Коридор был освещен из конца в конец и устлан дорогим старомодным ковром, являвшим собой подлинное буйство темно-красного, синего и зеленого Цвейгов. Мистер Джеймс Парадайн любил яркие краски. В доме неукоснительно поддерживался стиль времен его молодости — никакие изменения не допускались. Если какой-нибудь из предметов изнашивался, его заменяли таким же. Уступки модернизации допускались только ради сугубо практических целей. Дом ощетинился телефонами, сверкал электричеством и обогревался печью, установленной в подвале.

Мисс Парадайн отпустила ручку и отошла от двери. Стоя при ярком свете лишенных абажуров ламп на потолке, она, хотя и не была красавицей, выглядела весьма импозантно в черном вечернем платье и легкой меховой накидке. На груди поблескивала бриллиантовая звездочка, А на шее — жемчужное ожерелье. Темные волосы, едва тронутые сединой, тянулись широкими волнами от разделяющего их пробора к узелку на затылке. Волосы и руки оставались гордостью Грейс Парадайн даже теперь, когда ей было под шестьдесят. Полное, несколько тяжеловатое лицо украшали широко открытые карие глаза. Она была сестрой Джеймса Парадайна и вела хозяйство в доме в течение двадцати лет, прошедших после смерти его жены. Окинув взглядом коридор, мисс Парадайн нахмурилась и прислушалась.

Внезапно ее лицо изменилось. Напряжение исчезло, сменившись очаровательной улыбкой. Повернувшись, она Двинулась навстречу девушке, которая вышла из комнаты в конце коридора. Девушка шла медленно, не улыбаясь в ответ. Она была высокой и хорошенькой, с темными локонами, молочно-белой кожей и ярко-синими глазами, казавшимися почти черными, когда их, как сейчас, прикрывали длинные черные ресницы. Только когда они широко открывались и смотрели прямо на вас, вы могли различить их подлинный цвет — синий, как сапфир или вода на глубине моря. Филлида Рей была приемной дочерью Грейс Парадайн — ей было двадцать три года.

Она шла по коридору в длинном белом платье. Единственным украшением была нитка превосходного, тщательно подобранного жемчуга, подаренная ей к совершеннолетию. Ногти были покрыты ярко-красным лаком.

Грене Парадайн положила ей руку на плечо и повернула лицом к себе.

— Ты выглядишь очаровательно, дорогая. Только ты что-то бледная…

Черные ресницы взметнулись кверху и тут же опустились вновь. Глаза сверкнули на слишком краткий миг, чтобы понять, светится ли в них гнев.

— Разве, тетя Грейс? — бесстрастно осведомилась она.

Мисс Парадайн ласково улыбнулась.

— Да, милая. — Ее пальцы скользнули вдоль обнаженной руки девушки — от плеча к алым ногтям. — Между нами говоря, я бы на твоем месте не так щедро пользовалась лаком. Лучше бы ты прикрепила к платью розы по случаю Нового года.

— Но рождественские розы — белые, — странным полунасмешливым тоном промолвила Филлида.

Она двинулась к лестнице. Мисс Парадайн шла рядом. Девушка высвободила руку, и они начали спускаться. Грейс Парадайн опиралась на массивные перила из красного дерева.

— Ужасно, что тебя заставили дежурить на Рождество.

— Я сама вызвалась.

Мисс Парадайн ничего не ответила. Потом она улыбнулась.

— Приятно, что ты здесь, дорогая. Сколько ты у нас прогостишь?

— Не знаю, — отозвалась Филлида.

— Но…

Девушка остановилась и быстро сказала:

— Я могу пробыть здесь неделю, но не знаю захочу ли. По-моему, мне лучше работать. — В ее голосе послышались нотки вызова. — Не смотри на меня так. Это просто… ну, ты понимаешь…

Мисс Парадайн тоже остановилась. Ее рука крепко стиснула перила. Сделав над собой усилие, она произнесла голосом, полным сочувствия:

— Понимаю. Ты не должна себя принуждать, но, в конце концов, это твой дом, Фил. Он не может это изменить или забрать его у тебя. Дом был твоим до его приезда и останется твоим, когда мы о нем забудем.

Филлида резко дернулась. Что-то в этих словах болезненно ее кольнуло.

— Я не хочу говорить об этом, тетя Грейс, — сказала она.

Мисс Парадайн выглядела расстроенной.

— Конечно, дорогая. Как глупо с моей стороны. Незачем оглядываться назад. Ты ведь приехала домой на Новый год. Помнишь, как мы планировали каждую минуту твоих каникул, когда ты училась в школе? Их всегда не хватало, чтобы выполнить все, что мы наметили. Вечером, разумеется, соберется вся семья — Фрэнк, Айрин и Бренда. Они помирились, и она осталась с ними, но я не знаю, сколько это продлится. Лидия тоже с ними. — Она усмехнулась. — Лидия стала еще более хорошенькой и еще более раздражающей. Будут также Марк, Дики и Алберт Пирсон. Мне не нравится, когда за столом десять человек, но ничего не поделаешь.

Они снова начали спускаться.

— Чем занимается Лидия? — спросила Филлида.

— Не знаю — она болтает столько чепухи. Кажется, Лидия работает чьим-то секретарем. Лучше спроси у нее. Надеюсь, она будет вести себя как следует. Джеймс ее никогда не жаловал, А ее болтовня просто выводила его из себя. Постараюсь посадить Лидию подальше от него, но у нее такой пронзительный голос.

Они пересекли холл и вошли в гостиную, где двое молодых людей стояли у камина, пытаясь согреться. Это были племянники старого Джеймса Парадайна. Будучи кузенами, А не родными братьями, они не походили ни друг на друга, ни на своего дядю. Старшему, Марку, — высокому, темноволосому мужчине с мрачным выражением волевого лица — было тридцать пять лет. Дики — худощавый, светловолосый и голубоглазый — был на несколько лет моложе и постоянно пребывал в бодром настроении.

Марк обменялся рукопожатиями с тетей и Филлидой, используя при этом минимум слов, А Дики расцеловал обеих, засыпав их комплиментами и вопросами.

— Ты потрясно выглядишь, тетя Грейс! Верно, Марк? И бриллиантовая звезда отлично смотрится! Помнишь, как ты прикрепила ее на верхушку рождественской елки, А Фил закатила истерику, потому что хотела взять звезду себе?

— Никаких истерик я не закатывала!

— Еще как закатывала! Но тебе было всего три года, так что мы не держим на тебя зла. Тогда ты была ужасно хорошенькой — правда, тетя Грейс? Тебя можно было прицепить на верхушку елки вместо звезды.

Грейс Парадайн улыбалась, стоя рядом с Дики, обнимавшим ее за талию. Похвалы в адрес Филлиды были для нее фимиамом.

— Жаль, что она испортилась с возрастом! — смеясь, добавил Дики.

Дверь открылась, и Лейн доложил о прибытии мистера и миссис Эмброуз, мисс Эмброуз и мисс Пеннингтон. Они вошли одновременно — Фрэнк Эмброуз, высокий, широкоплечий блондин, с массивным бледным лицом; его темноволосая жена Айрин, выглядевшая так, словно одевалась в спешке; его сестра Бренда, мужеподобная, с густыми, но коротко стриженными волосами, такими же светлыми, как у брата, и с такими же светло-голубыми глазами. Одна из самых жутких ссор, периодически потрясавших семейство Пеннингтон, была вызвана предположением Айрин и ее сестры Лидии Пеннингтон, что внешность Бренды значительно улучшилась бы, если бы она покрасила свои почти белые ресницы. Лидия любезно предложила свои компетентные услуги, но вся идея закончилась ничем.

Ресницы самой Лидии носили печать ее опыта. Природа создала их такими же рыжими, как ее волосы, но она не стала безропотно это терпеть. Ныне ее серо-зеленые глаза ярко поблескивали между ресницами, не менее черными, чем у Филлиды. Что до остального, то эта миниатюрная женщина всегда умудрялась выглядеть так, словно собиралась принять участие в параде моделей. Одежда, обувь, прическа, губная помада, лак для ногтей — все соответствовало последнему крику моды. Где бы ни оказывалась Лидия, она заставляла говорить о себе. Мужчины вились вокруг нее стаями, но ни разу не добились успеха. Дик Парадайн делал ей предложение при каждой встрече. Сейчас ей удалось ловко увернуться от его поцелуя.

— Привет, Дики! Здравствуй, Фил! Вижу, ты здорово выросла. Мне придется раздобыть туфли с еще более высокими каблуками. У вас вся семья рослая. Достаточно поглядеть на мистера Парадайна, тетю Грейс, Фрэнка и тебя. Вы все словно тянетесь к небу — до вас так далеко.

Дики обнял ее за плечи.

— Только не до меня, дорогая. Может быть, ты не заметила, но до меня всегда рукой подать.

— Я никогда тебя не замечаю, — рассмеялась Лидия. — Поэтому я и люблю тебя так страстно. — Повернув голову, которая при этом оказалась прижатой к плечу Дики, она посмотрела на Марка. — Счастливого Нового года, дорогой.

Не ответив, он отвернулся и пошарил ногой в камине. Полено треснуло, и вверх взметнулся шквал искр.

— Я получила отповедь, — печально вздохнула Лидия. Высвободившись из объятий Дики, она подбежала к мисс Парадайн. — Я выгляжу как надо, тетя Грейс? Или дядя будет шокирован, как обычно? Я хотела явиться в новых парчовых брюках — шикарная вещь и без всякого промтоварного талона, — но Фрэнк и Айрин читали мне лекцию, пока я не упала духом и согласилась прийти в юбке, как jeune fille[2].

— Ты выглядишь прекрасно, дорогая, — успокоила ее Грейс Парадайн и, улыбнувшись, добавила: — Как всегда.

Короткая и широкая юбка из плотного кремового атласа едва ли ассоциировалась с jeune fille. Пару к ней составляла кофта из кремово-золотой парчи, с высоким воротником и длинными рукавами. Рыжие волосы были уложены так высоко, как позволяли непокорные локоны.

Рядом с сестрой Айрин выглядела невзрачно. Она рассказывала Грейс Парадайн, насколько ее Джимми умнее других детей в детском саду, и как только Лидия отвернулась, возобновила повествование.

Лидия поймала Филлиду за руку и повернула лицом к сестре.

— Посмотри на Айрин в этом старом черном тряпье! Она служит для меня предупреждением. Если я когда-нибудь начну опускаться, то мне будет достаточно взглянуть на нее, чтобы сразу подтянуться. Айрин все еще миловидная, но это долго не продлится — домашние дела ее доведут. Ладно, расскажи мне обо всем. Господи, я с моими волосами, наверное, жутко выгляжу в этой комнате, где все темно-красное! Жаль, что я не пришла в зеленых брюках. Все равно семь бед — один ответ.

— Дядю Джеймса хватил бы удар, — отозвалась Филлида, Потянув вниз бархатную подушку с золотыми кисточками, лежащую на спинке дивана, она грациозно откинулась на нее. — В этом доме нельзя носить ничего, кроме черного или белого, — я уже давно это поняла.

Комната была большой и просторной. Три высоких окна были задрапированы красными бархатными портьерами. Между окнами и над каминной полкой из белого мрамора висели зеркала в тяжелых позолоченных рамах. Пол покрывал красный ковер. Подушки, стулья и табуреты пламенели красной парчой. Два больших канделябра распространяли яркий свет, который переливался всеми цветами радуги, благодаря игре резного стекла на люстрах и подвесках. До вульгарности оставался всего один шаг, однако его удалось избежать. Комната казалась старомодно-тяжеловесной — как в сцене из средневикторианского романа, — но при этом цвета, мрамор и позолота воспроизводили чопорное достоинство упомянутого периода. В этой комнате могла бы давать аудиенции королева Виктория[3], А принц Альберт[4] мог бы сидеть за фортепиано, играя «Песни без слов» Мендельсона[5].

Лидия склонилась к Филлиде с другого края дивана.

— Ну, рассказывай скорее, пока нас не растащили! Чем ты занимаешься? Я думала, ты вырвалась на свободу и отправилась на поиски удачи.

— Я не добралась дальше Берлтона, — ответила Филлида. — Работаю секретарем в тамошней лечебнице.

Она не смотрела на Лидию, но та не сводила с нее упорного взгляда зеленых глаз.

— Почему ты не уехала отсюда — не поступила в какую-нибудь армейскую организацию? Я чуть не расплакалась от злости, когда Айрин написала мне, что ты угодила в эту богадельню и мотаешься туда на велосипеде.

Филлида уставилась в пол.

— Это оказалось слишком далеко, — безразлично сказала она. — Тетя Грейс хотела, чтобы я попробовала ездить отсюда, но при затемнении я не смогла. Так что живу в лечебнице. Я могла бы пробыть здесь неделю, но думаю, что завтра или послезавтра вернусь в Берлтон. Предпочитаю что-нибудь делать.

— Тете Грейс это не нравится, да? — допытывалась Лидия.

Филлида молча кивнула.

— И сколько раз в неделю она приезжает к тебе и ходит с тобой на ленч?

Вопрос был абсолютно безобидным, но в голосе Лидии слышался вызов. Филлида сразу помрачнела.

— Тетя Грейс скучает по мне — она не может с этим справиться. Ты ведь знаешь, Лидия, что она для меня сделала.

— Ну и что такого она сделала? Грейс тебя удочерила, но ты ведь не думаешь, что она сделала это ради тебя? Люди берут приемных детей по той же причине, по которой заводят щенка или котенка — потому что им хочется кого-то баловать. Никто не спрашивает — ни щенка, ни котенка, ли ребенка, — хотят ли они, чтобы их баловали.

Филлида подняла руку.

— Пожалуйста, Лидия, не надо! Тетя Грейс любила моих родителей. Они были ее лучшими друзьями — и к тому же дальними родственниками. Не знаю, что бы случилось, если бы она меня не удочерила. У меня ведь не было ни пенни, и никому я не была нужна. Я обязана ей всем.

Лидия сжала руку девушки.

— Ладно, цыпленок. Только не переплачивай свои долги.

Филлида открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же его закрыла.

— Почему тебе не нравится тетя Грейс? — спросила она после паузы. — Она всегда так добра к тебе.

Глаза Лидии возмущенно сверкнули.

— Дорогая, я ее обожаю — точно так же, как обожаю пуховую перину, шампанское и болтовню по душам с человеком, который заставляет меня ощущать себя единственным камешком на пляже. Все это хорошо в небольших дозах и с длительными промежутками, но только не каждый день.

Филлида вскочила с кушетки. Ей не хотелось ссориться с Лидией, по она чувствовала, что если продолжит разговор, то будет вынуждена с ней поссориться — или согласиться. Она подошла туда, где Айрин сообщала мисс Парадайн все подробности о пятнышке на груди маленькой Рены.

— Оно появилось только сегодня утром, но я сразу же измерила ей температуру, которая оказалась нормальной. Я послала за доктором Холтоном, и он сказал, что это пустяки. У него нет своих детей, поэтому я не думаю, что он воспринимает такие вещи достаточно серьезно. Я не хотела приезжать сюда. Правда, пятнышко исчезло, но кто знает… Однако Фрэнк так сердился, что мне пришлось согласиться. По-моему, он ведет себя с детьми очень неразумно. Франк первым стал бы жаловаться, если бы я ими пренебрегала, но при этом он считает, что я могу всюду с ним бывать, как раньше, когда у нас не было детей. Я бы хотела, чтобы ты с ним поговорила.

Грейс Парадайн ласково погладила ее руку.

— Ты очень любящая мать, дорогая, — сказала она.

Когда подошла Филлида, Айрин повернулась к ней.

— О Фил, я весь день так беспокоилась! У Рены на груди появилось пятнышко, и я сразу же измерила ей температуру…

Грейс отошла, и к ней присоединился Фрэнк Эмброуз.

— Айрин наверняка тебе надоедала с детскими болезнями. У нас абсолютно здоровые дети, но она постоянно из-за них вольется. Если не одно, так другое. У нас превосходная няня, но Айрин ей не доверяет. Не могла бы ты поговорить с ней, тетя Грейс? Она больше никого не станет слушать.

— Айрин еще молодая, — снисходительно промолвила Грейс Парадайн.

— Если она будет продолжать в том же духе, то быстро состарится. Айрин не желает выходить из дому, и все по одной и той же причине — Джимми чихает, Рена кашляет и тому подобное. Мне с трудом удалось ее заставить прийти сегодня сюда.

Грейс с сочувствием на него посмотрела.

— Бедный старина Фрэнк.

Лидия, наблюдающая за ними с другой стороны камина, заметила, как угрюмое выражение исчезло с лица Фрэнка. Он говорил, А мисс Парадайн слушала, время от времени улыбаясь.

Лидия бросила взгляд на Дики.

— «Масло было самое свежее»… — процитировала она.

— Что-что? — Дики недоуменно уставился на нее.

— «Алиса в Стране чудес»[6], дорогой, — объяснила Лидия.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошли трое мужчин. Первым был Джеймс Парадайн, выглядевший весьма внушительно. Черный и белый цвета вечернего костюма обычно предоставляют излишние преимущества тем, у кого их и так более чем достаточно. Мистер Парадайн нес свои шесть футов и пять дюймов роста с непринужденностью и достоинством. Его красивую голову покрывала густая серебряная шевелюра, по брови и глаза оставались такими же темными, как и когда ему было двадцать лет. Красные и золотые цвета комнаты с его приходом сразу отодвинулись на задний шин. Слева от хозяина дома, чуть позади, держался его секретарь Алберт Пирсон, румяный молодой человек в роговых очках и костюме, наводящем на мысль о дешевой распродаже. По другую сторону от мистера Парадайна шел Эллиот Рей.

Все сразу же перестали говорить и посмотрели на Эллиота Мистер Парадайн подошел к сестре и заметил со злобной улыбкой:

— Ты будешь в восторге, дорогая, узнав, что у нас еще один гость. Только утром ты жаловалась, что десять за столом — неподходящее число. Эллиот Рей увеличит это число до одиннадцати. У нас есть кое-какие дела, и я уговорил его остаться.

Взгляд Эллиота Рея скользнул по группе черных и белых фигур У горящего камина. Они казались совсем маленькими — черные и белые фигуры женщин, черно-белые фигуры мужчин в сочетании с ярким пламенем позади и блеском стекла и позолоты наверху. Тремя черными фигурами были Грейс Парадайн, Айрин и Бренда Эмброуз, двумя белыми — Лидия Пеннингтон и Филлида в белом платье и жемчуге Грейс. Филлида стояла между Марком и Айрин, глядя на Марка, и казалась похудевшей и бледной. Эллиот успел пройти следом за Джеймсом Парадайном в центр комнаты, прежде чем Филлида обернулась и посмотрела на него.

Обернуться ее вынудил Марк, чей мрачный угрюмый взгляд внезапно стал удивленным и заинтересованным. Филлида захотела узнать причину и увидела своего мужа. Она не видела его целый год и не могла поверить, что видит его теперь. От потрясения Филлида вцепилась в рукав Марка Парадайна. Прежде чем она успела подумать, все внутри нее начало петь — кровь, сердце, мысли, которые было невозможно ни понять, ни контролировать. Мир вокруг расцвел яркими красками. Она переживала один из тех моментов, которые находятся за пределами времени и разума.

Эллиот прошел мимо нее к хозяйке дома и произнес официальное приветствие, которое было столь же официально принято. Краткое «привет, Филлида!» могло быть обращено к случайной знакомой. Потом повернулся к Лидии. Лейн распахнул дверь и сообщил, что обед подан. Джеймс Парадайн предложил руку Айрин, остальные последовали за ними: Филлида с Марком, Бренда с Эллиотом, Лидия с Дики и Албертом Пирсоном, Грейс Парадайн с Фрэнком Эмброузом.

В просторной столовой было еще больше красок, позолоты и света. Вощеные ярко-красные обои смягчал ряд мрачных семейных портретов — три поколения Парадайнов в черном сукне и жены двух из них в бархате и парче. Все имели такой вид, словно парадная одежда причиняла им мучительные неудобства. Лица на портретах смотрели со стены на компанию, рассаживающуюся за столом.