— Под чрезвычайными событиями ты понимаешь йипи?

— Мы уже не можем избавиться от них. С каждым днем появляется все больше и больше йипи, которым некуда больше идти, как только в Йипи-Таун.

— Так ты действительно думаешь, что они могут вызвать неприятности?

Шард задумался, прежде чем ответить на это замечание.

— Если будут приняты соответствующие решения, и приняты в ближайшем времени, то это совсем не обязательно. Но йиповский Умфау уже начал предпринимать какие-то странные действия, и складывается впечатление, что он знает что-то такое, чего мы еще не знаем.

— Что же такого он может знать, а мы — нет?

— Возможно, ничего, если только у него не было разговора с Людьми мира и справедливости из Штромы.

— Я никогда о таких не слышал.

— Это политическая фракция среди Натуралистов. Перед нами неизбежно встанет выбор: либо сдаться и закрыть заповедник, либо любыми средствами поддерживать существующий порядок.

— Я не вижу особой трудности в этом выборе.

— А Бюро В видит. Мы верим, что рано или поздно, но йипи должны покинуть Атолл Лютвен и будут переправлены во внешний мир. Трудность заключается в том, что наше решение не имеет большой силы. Мы подчиняемся Обществу в Штроме. Таким образом, эта задача стоит перед Обществом и решать ее им.

— В таком случае мне кажется, что они должны ее решить.

— А вот это-то и не просто. В Штроме Общество разделилось на два лагеря. Одна часть поддерживает старые законы и настаивает на насильственной эмиграции йипи, в то время как оппозиция отвергает любые действия, которые могут привести к кровопролитию. Нынешний Хранитель относится ко второй партии, к Людям мира и справедливости, как они себя называют. Но он уходит в отставку, и в Речной дом скоро въедет новый Хранитель.

— А к какой партии относится он?

— Не знаю, — ответил Шард. — Он должен приехать сюда на Парилью, тогда мы узнаем о нем побольше.

Парилья была трехдневным праздником в честь вина Араминты. Она праздновалась каждую осень и считалась кульминацией года.

— Похоже, что йипи будут согласны на переселение, — сказал Глауен, — Йипи-Таун и так уже напоминает переполненный загон.

— Естественно! Но они хотят образовать провинцию Мармион.

Глауен возмущенно хмыкнул.

— Каждый человек на Штроме должен понимать, что если йипи допустить до побережья в Мармионе, то они тут же расползутся по всему Деукасу.

— Ты это скажи Людям мира и справедливости, а не мне. Я это и так понимаю.

Долгое лето подходило к концу. Участники карнавального представления вернулась из гастролей по Внешнему Миру. Сбор от турне должен был помочь осуществиться мечте Флореста: реконструкции «Орфея» во имя торжества сценического искусства. Глауен отпраздновал свое шестнадцатилетие и немедленно занялся летной практикой под руководством служащего аэропорта по имени Эустас Чилк, уроженца Старушки Земли.

Уроки, флаер и сам Эустас Чилк со своими рассказами о странных народах далеких миров — вот что сейчас занимало Глауена. Хотя Чилк только что вышел из юношеского возраста, он уже был ветераном сотни авантюр. Он вдоль и поперек изъездил по Сферу Гаеана и выработал жизненную философию, которой охотно делился с Глауеном.

— Бедность вполне приемлема, потому что из нее ведет только один путь, путь наверх. Богатые люди постоянно волнуются о том, чтобы не потерять свое состояние, но мне намного больше нравится волноваться о том, как сколотить первоначальный капитал. К тому же, хотя люди и относятся к тебе лучше, если считают, что ты богат, но они же планируют, как исподтишка съездить тебе по башке и узнать, где ты прячешь свои денежки.

Чилк представлялся, как деревенский парень из Великой Прерии. В его внешности действительно не было ничего аристократического: он был широкоплеч, коренаст, черты его лица были неправильными, кожа грубой и обветренной, но добродушная обаятельная улыбка искупала все. Чилк с таким чувством рассказывал про свой родной дом, про опрятный маленький городок в прерии и про широкие просторы, окружающие его, что Глауен поинтересовался, не собирается ли он вернуться туда обратно.

— Конечно, — ответил Чилк. — Но только после того, как скоплю деньжонок. Когда я уезжал, они называли меня бездельником и бродягой и швыряли мне вслед камни. Я хочу вернуться с победой, так, чтобы передо мной шел и играл оркестр, а девушки, танцуя, устилали мне дорогу лепестками роз, — он пустился в воспоминания о старых временах. — У нас говорят, «все имеет свои корни» и, думаю, правильно говорят. Я не хочу сказать, что во мне много подлости и злости, я просто пошел в своего деда по материнской линии, Сванера. Чилки никогда не уважали Сванеров, потому что те были городскими, а значит никчемными. Про деда Сванера тоже говорили, что он бездельник и бродяга. Он любил иметь дело со старьем: блестящие безделушки, чучела животных, старые книги и документы, окаменелый помет динозавров. У него была коллекция стеклянных глаз, которой он очень гордился. Чилки посмеивались и подшучивали над ним иногда у него за спиной, иногда прямо в глаза. Однако он не доставлял никому хлопот, особенно после того, как продал стеклянный глаз какому-то повернутому коллекционеру за баснословные деньги. Вот тут Чилки прекратили смеяться и сами бросились искать стеклянные глаза.

Дед Сванер был старый лис, в этом можно не сомневаться, и он всегда получал хорошую выгоду из всех своих дел. Чилки в конце концов прекратили придумывать ему клички, чтобы самим не попасть впросак. А я у него был любимчиком. Он подарил мне на День рождения прекрасный «Атлас Сферы Гаеана». Это была огромнейшая книга с меркаторскими картами всех заселенных миров. Как только дед Сванер натыкался на какую-нибудь интересную информацию, касающуюся одного из этих миров, он приклеивал вырезку на обратной стороне карты. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, он взял меня на Тамар, в Капелле 9, на борту ракеты Гатевей-лайн. Это было первый раз, когда я увидел внешний мир, и с тех пор я уже никогда не был прежним. Дед Сванер принадлежал к дюжине различных научных обществ, в том числе и Обществу Натуралистов. Я смутно помню, как он мне рассказывал про мир, который расположен в самом конце Хлыста Мирсеи, где организован заповедник для диких животных. Я тогда задумывался, благодарны ли животные за то, что для них делают, и, может быть, в знак благодарности они не едят таких людей, как дед Сванер. Я тогда был просто наивным добрым ребенком. Как ни странно, но вот я здесь, на станции Араминта, и все такой же добрый и наивный.

— А как вы попали сюда?

— Это забавная история, и я еще даже не знаю, к какому разряду ее отнести. В ней есть два или три странных совпадения, которые очень трудно объяснить.

— Как это? Я сам в душе бродяга, и мне это очень интересно.

Чилка позабавило это замечание.

— История эта началась довольно спокойно. Я тогда работал на экскурсионном автобусе в Семи Городах, это в мире Джона Престона.

Чилк рассказал, как он обратил внимание на «толстую белокожую леди в высокой черной шляпе», которая четыре дня подряд садилась в его автобус. В конце концов она завязала с ним разговор, похвалила его манеры и поведение. «Тут нет ничего особенного, просто это часть моей профессии», — скромно ответил Чилк. Леди представилась как мадам Зигони, вдова из Розалии, мира, который находился в конце треугольника Пегаса. Через несколько минут она предложила Чилку пообедать вместе с ней, и тот не видел причин отклонить это приглашение.

Мадам Зигони выбрала шикарный ресторан, где им подали великолепный обед. За обедом она построила разговор так, что Чилк рассказал о своих ранних годах, когда он жил в Великой прерии, а заодно рассказал и историю своей семьи. Постепенно разговор перешел на другую тему и коснулся многих других предметов. Внезапно в каком-то порыве, мадам Зигони призналась Чилку, что она ощущает в себе сильные способности к ясновидению, и что попытка пренебречь этим чуть было не окончилась плачевно как для нее самой, так и для ее состояния.

— Возможно, вы очень удивлены тем интересом, который я к вам проявляю, — сказала она Чилку. — Дело в том, что мне надо нанять управляющего на мое ранчо, и вот этот таинственный внутренний голос настоятельно рекомендует мне вас, как вполне подходящего для этой должности человека.

— Интересно! — воскликнул Чилк. — Вообще-то я деревенский парень, а значит, смыслю в сельском хозяйстве. Надеюсь, что ваш внутренний голос рекомендовал и достаточно высокий оклад.

— Соответственно высокий, — улыбнулась мадам Зигони. — Ранчо Тенистая долина составляет двадцать две тысячи гектаров, на которых работает более сотни работников. Это очень ответственная должность. Я могу предложить жалование в десять тысяч солов в год. Плюс, конечно, дорожные расходы и расходы на проживание.

— Хм, — сказал Чилк. — Похоже, что это довольно важный пост. Соответствующая зарплата должна быть где-то около двадцати тысяч солов в год: менее чем один сол за гектар, что, на мой взгляд, вполне справедливо.

— Зарплата рассчитывается не из этого принципа, — решительно возразила мадам Зигони, — так как не каждый гектар требует большой заботы. Десять тысяч вполне достаточно. Вы будете жить в отдельном бунгало, где достаточно места для всего вашего имущества. Ведь это очень важно, окружить себя какими-нибудь маленькими личными сокровищами, правда?

— Совершенно верно.

— Условия будут вполне подходящими, — настаивала мадам Зигони. — Я лично прослежу за этим.

— И я хотел бы прояснить еще один очень деликатный вопрос, — с горячностью заявил Чилк. — Не бойтесь, что я когда-нибудь стану слишком фамильярным! Никогда!

— Вы очень предусмотрительны! — холодно сказала мадам Зигони. — Мне такое и в голову не приходило.

— Разумно внести ясность в данный вопрос, хотя бы для вашего личного спокойствия. Можете ожидать с моей стороны только уважительного и делового отношения. На самом деле я принял обет безбрачия, к тому же я уже женат. А если уж хотите знать правду, то я несколько, так сказать немощен, поэтому, когда женщины переходят в общении со мной на дружескую ногу, я становлюсь нервным и взбалмошным. Так что в этом отношении можете быть спокойны.

Мадам Зигони так энергично кивнула головой, что ее шляпа чуть не свалилась с головы. Она заметила, что Чилк уставился на ее лоб, и быстренько поправила красновато-коричневые кудри на своей челке.

— То, что вы увидели, всего лишь родимое пятно. Не обращайте на это внимания.

— Пусть будет так. Но это больше похоже на татуировку.

— Не имеет значения, — мадам Зигони тщательно поправила шляпку. — Так, как я понимаю, вы принимаете мое предложение?

— В отношении зарплаты я считаю, что пятнадцать тысяч солов в год будет достойным компромиссом.

— Но это также будет казаться слишком значительной суммой для человека, который не обладает достаточным опытом.

— Да? — поднял брови Чилк. — А что по этому поводу говорит ваш дар ясновидения?

— Он придерживается того же мнения.

— В таком случае, забудем об этом разговоре, — Чилк пожал плечами и встал со своего места. — Спасибо за прекрасный обед и за интересный разговор. А теперь, если позволите…

— Не надо так спешить, — возразила мадам Зигони. — Возможно, это дело можно уладить. Где ваше имущество?

— Это, в основном, та одежда, которая на мне, да еще смена белья, — ответил Чилк. — Я привык путешествовать налегке на тот случай, если мне вдруг придется куда-то срочно перебираться.

— Однако у вас же должны быть какие-то предметы, которые вы унаследовали от своего деда. Мы все это переправим на Розалию, чтобы вы чувствовали себя в полном комфорте.

— Совсем необязательно, — возразил Чилк. — У меня в сарае есть набитое чучело лося, но мне бы не хотелось иметь его в гостиной моего бунгало.

— Меня очень интересуют подобные вещи, — сказала мадам Зигони. — Возможно, нам следует слетать в Большую Прерию и забрать ваше наследство, или я могу сделать это сама.

— Моей семье это не понравится, — заявил Чилк.

— И, однако, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы забрать то, что принадлежит вам.

— В этом вовсе нет необходимости.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Без приключений Чилк добрался до Розалии — маленького обустроенного на скорую руку мирка в самом конце треугольника Пегаса. Липвиллоу, расположенный на берегу Большой Мутной реки, был столицей и космопортом. Чилк провел ночь в Большом Мутном отеле, а наутро его отвезли на ранчо Тенистая долина. Мадам Зигони поселила нового управляющего в маленьком бунгало, расположенном под двумя деревьями голубого перца, и поставила его во главе сотни, рабочих, относящихся к неизвестной расе: золотокожие молодые люди, которых все называли йипи.

— Йипи доставляли только неприятности, я никак не мог заставить их работать. Я пробовал быть с ними и добрым, и жестоким. Я их упрашивал, я им угрожал, я их уговаривал, я их запугивал. А они в ответ только улыбались. Они всегда были готовы поговорить о работе, но постоянно находили уважительные причины, почему эту работу нельзя или не надо делать.

Какое-то время мадам Зигони наблюдала за этим и посмеивалась. Потом она объяснила мне, как надо обращаться с йипи. «Они очень общительные создания и ненавидят одиночество. Возьми одного из них для какой-нибудь работы и скажи ему, что он будет оставаться один, пока не выполнит дневную норму. Он будет завывать и плакать, объяснять, что ему нужна помощь, но чем больше он будет жаловаться, тем быстрее пойдет работа, а если и сделает что-то не так, то заставь его переделать все с самого начала. Ты увидишь, что как только они поймут твою систему, то продемонстрируют, как быстро могут работать. 

Не знаю, зачем ей потребовалось так долго тянуть, чтобы сказать мне это. Во всяком случае, она была очень странной, в этом нет никакого сомнения. Мадам Зигони появлялась на ранчо не часто. Каждый раз, когда она там показывалась, я напоминал ей о моей зарплате, и каждый раз она говорила: «Ах, конечно, у меня это как-то совсем вылетело из головы. Я сама прослежу за этим». Но затем она снова уезжала, а я так и оставался без копейки. Наконец я наладил контакт с йипи и узнал, как мало они получают. Когда я вспоминал об этом и видел их печальные лица, мне становилось стыдно.

Однажды мадам Зигони отсутствовала несколько месяцев. Она вернулась очень возбужденной. Мы с ней вместе обедали в ее большом доме, и тут как гром среди ясного неба она сообщает, что, хорошенько подумав, решила выйти за меня замуж. Мы должны были соединить наши жизни, смешать вместе наши надежды и мечты, объединить собственность и пребывать в супружеском Блаженстве. От такой идеи челюсть у меня отпала, а сам я сидел как пораженный громом. Я уже упоминал, какое впечатление произвела на меня мадам Зигони еще тогда, в Семи Городах. С того момента она не стала более соблазнительной. Она оставалась все такой же высокой и дородной, лицо у нее было все таким же круглым с пухлыми щеками, а ее кожа сохранила цвет соленого сала. Я очень вежливо заметил, что такая идея не совсем согласуется с моими планами, но все же из чистого любопытства поинтересовался суммой ее состояния и тем, будет ли оно переписано на мое имя сразу или только на условиях наследства?

Тут она приняла высокомерный вид и поинтересовалась, а что я внесу в наш союз. Я откровенно признался, что у меня, кроме сарая с разными безделушками и несколькими сотнями чучел животных ничего нет. Ей это не понравилось, но все же она сказала, что сойдет и это. А я сказал, что нет, не совсем. Во-первых, было бы не честно с моей стороны объединять мои странные пожитки с состоянием настоящей леди, а во-вторых, нельзя забывать, что я уже женат на одной леди из Виннипега, а это делает наш брак не только затруднительным, но и немыслимым для честного человека. Мадам Зигони рассердилась и тут же меня уволила, так и не выплатив мне жалование.

Я отправился в город и зашел там в кабачок под названием «У Пули», который находился в конце причала на Большой Мутной реке. Я заказал себе холодного пивка и сел раздумывать, что желать дальше. И как ты думаешь, кого я там встретил? Намура, который только что доставил туда на одно из отдаленных ранчо очередную партию завербованных йипи. Как он мне сказал, это был его частный приработок к основной работе. Я поинтересовался у него, как он умудряется их вербовать, на что он ответил, что в этом нет никаких трудностей, ведь после того, как их контракт закончится, йипи могут получить собственную землю и сами стать фермерами. Я заметил что йипи как рабочие, гроша ломаного не стоят. Но он рассмеялся и сказал, что я просто не умею с ними обращаться. Он воспользовался телефоном, после чего сообщил мне, что мадам Зигони сказала, что я, если хочу, могу вернуться и вновь преступить к своей работе. Намур решил, что идея неплоха, и сказал, что я слишком поторопился уехать в город. На что я ему ответил: «Поезжай, женись на этой леди, чтобы она успокоилась, а после этого можешь приезжать и поговорить со мной о работе». «Ну уж нет», — ответил он, — «но есть еще одна возможность: поехать служащим в аэропорт станции Араминта». «Это, пожалуй, подойдет», — сказал я. — «Я готов». Он предупредил меня, что ничего не может гарантировать, но вакансия была открыта, и он может посодействовать, чтобы она досталась мне. «Но не забывай», — сказал он — «Я в первую очередь бизнесмен, и я потребую что-нибудь взамен». Я сказал, что он может выбирать между красной вазой с двумя ручками и чучелом норки, поедающим чучело мышки. Наконец, Намур сказал, что так или иначе поможет мне с работой, а если случится так, что он попадет на Землю, там он выберет себе что-нибудь из моего наследства. Я сказал, что все это можно будет организовать, если сойдутся концы с концами в отношении моей работы. Он сказал, что мне нечего беспокоиться, так как детали уладятся сами собой.

Как только Чилк прибыл на станцию Араминта, Намур представил его Бюро D, которое принялось с пристрастием экзаменовать Чилка. Чилк заявил, что он великолепно подготовлен для этой должности, и вскоре никто уже не мог доказать обратного и его приняли на условиях испытательного срока. Вскоре всем стало ясно, что Чилк полностью доказал свою квалификацию и с испытательным сроком было благополучно покончено. Однако неблагодарный Чилк немедленно вступил в конфликт со своим благодетелем Намуром. Дело в том, что среди персонала аэропорта числились четыре йипи, которые подметали летное поле, мыли и чистили летательные аппараты, доставляли запасные части со склада, и даже под наблюдением Чилка выполняли некоторые несложные ремонтные работы.

В те времена у Чилка еще не было помощника. Чтобы облегчить себе работу, он тщательно обучал приписанных к нему четырех йипи, и в конце концов довел их до того уровня, что они начали сами интересоваться тем, что делают. Но, не смотря на это, когда закончился их полугодовой срок, Намур отправил их обратно в Йипи-Таун, а на их место прислал Чилку новую четверку.

Чилк яростно запротестовал:

— Что, черт побери, ты делаешь? Думаешь, я тут организовал курсы повышения квалификации? Даже не мечтай об этом!

— Им разрешено находиться здесь только полгода, — холодно заявил Намур. — Таковы правила. Эти правила придумал не я, но я здесь для того, чтобы следить за их выполнением.

— Иногда ты это действительно делаешь, — заметил Чилк, — А вот иногда смотришь в другую сторону. В больнице санитары получают новую карточку каждые полгода и никто по этому поводу ничего не говорит, то же самое происходит в швейных мастерских и среди домашней прислуги. Я не жалуюсь, а хочу добиться здравого смысла. На кой черт мне обучать этих увальней, если ты собираешься отправить их обратно в Йипи-Таун? Насколько я знаю, в Йипи-Тауне нет флаеров. Если ты хочешь обучать йипи для Йипи-Тауна, то сам этим и занимайся.

— Не говори ерунды, Чилк!

— Если я не могу оставить тех, что у меня сейчас, — с вежливым упрямством продолжал Чилк, — то и новых мне не надо. Я как-нибудь разберусь с этим сам.

Намур встал в полный рост. Он медленно повернул голову и ледяным взглядом уставился на Чилка.

— Слушай внимательно, Чилк, так, чтобы между нами больше не было непонимания, — сказал он. — Я тебе приказываю, а ты выполняешь то, что я тебе говорю. В противном случае у тебя будут только две возможности. Одна из них очень простая: ты уходишь в отставку по состоянию здоровья и покидаешь Араминту на первом же корабле.

Широкая улыбка Чилка расползлась еще шире. Он положил свою ладонь на лицо Намура и толкнул того со всей силы так, что Намур спиной врезался в стену.

— Такие разговоры действуют мне на нервы, — сказал Чилк. — Если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями, то ты сейчас со всей искренностью попросишь у меня прощения и уйдешь, улыбаясь, тихо закрыв за собой дверь. В противном случае мне придется немножко помять тебе бока.

Хотя в жилах Намура текла кровь Клаттуков и он был не трус, такой поворот событий его несколько озадачил. Наконец он сказал:

— Пойдем выйдем и посмотрим, кто кому намнет бока.

Оба мужчины были примерно одинакового веса. Намур был крепкого телосложения и выше примерно на два пальца. Чилк был пошире в груди и плечах, с длинными руками и тяжелыми кулаками. На глазах у йипи и нескольких мальчишек из Лицея мужчины начали свою эпическую битву, в конце которой Чилк стоял с кривой усмешкой на лице, в то время как Намур сидел, прислонившись к стене.

— Ну, а теперь, — сказал Чилк, — давай посмотрим фактам в лицо. Я не знаю, что тобой двигало, когда ты меня сюда привез. О моем благосостоянии ты не заботился, и не думаю, что тебе так уж нужно то чучело совы, которое я тебе задолжал.

Намур хотел было что-то сказать, но потом передумал и болезненно сморщился.

— Что бы там тобой ни руководило, я здесь, — продолжал Чилк. — Раз уж я здесь благодаря твоим стараниям, я выплачу тебе все, что я за это должен. В остальном мы друг другу ничем не обязаны. Ты занимаешься своей работой, я — своей. А теперь вернемся к исходному. Если ты настаиваешь, я возьму твоих йипи на полугодовой срок! Но использовать их я буду только на самой дурной работе и, в любом случае, обзаведусь своим собственным штатом, как я и хочу.

Намур оттолкнулся от стены.

— К твоему сведению, Хранитель не позволит дальнейшего увеличения числа йипи. Если тебе это не нравится, то отправляйся в Речной домик и намни ему бока, как ты это только что сделал мне.

— Я могу завестись, — засмеялся Чилк, — но разума при этом не теряю. И все же я решу эту проблему.

Намур ушел, больше не сказав ни слова. Отношения между ними с тех пор были вежливыми, но никак не сердечными. Намур больше не пытался командовать Чилком, а Чилк, в свою очередь, больше не жаловался на полугодовой срок пребывания йипи. Бюро D предоставило ему в распоряжение Поррика вне-Доффина, которого тот должен был обучить на роль своего помощника, в то время как йипи занимались только черной работой.

С наступлением осени все разговоры стали крутиться вокруг предстоящего праздника вина, Парильи, с его банкетом, маскарадом и весельем. Во время Парильи лица скрывались под масками, и эксцентричное поведение не только разрешалось, но даже поощрялось. Все номера в отелях на Араминте были давно забронированы. Все шесть больших Домов открывали свои гостевые комнаты и готовили официальные залы.

Глауен не принимал деятельного участия в подготовке Парильи. У него не было особых способностей, а античное представление, задуманное мастером Флорестом его совершенно не интересовало. Учеба в Лицее не доставляла ему особых забот, хотя он и продолжал летные тренировки и к концу первой четверти ожидал получить летный сертификат с оценкой «отлично». Арлес получил Срочное уведомление о неудовлетворительной успеваемости.

Методы Глауена были обезоруживающе просты: он делал свою работу методично, быстро и тщательно. Арлес придерживался другой философии. С самого начала он учился через пень колоду, но надеялся, что благодаря умелому манипулированию, обману и на одном порыве, он сможет избежать скучной методичной работы и зубрежки и достичь хороших отметок. Получив Срочное уведомление, Арлес был просто возмущен. Он одним жестом скомкал послание и отбросил его в сторону; таковым было его отношение ко всем этим педагогам! Что они привязались к нему с этими самодовольными посланиями? Чего они этим добиваются? Так или иначе все уладится и он окончит Лицей и поступит в постоянный штат агентства. В худшем случае, он даже может заставить себя поучиться. Или его мать Спанчетта уладит все, сказав, где надо, несколько подходящих слов, хотя вмешивать в это дело Спанчетту было довольно рискованно. Лучше всего не будить спящую собаку.

В конце второго курса, а это было в начале лета, еще до шестнадцатилетия Глауена, Арлес не сдал экзамены и не был переведен на третий курс. Ситуация стала довольно серьезной, и исправить ее Арлес мог только посещением летних занятий и сдачей переэкзаменовки. К несчастью, у Арлеса на это время были совсем другие планы, связанные с труппой мастера Флореста и нарушать их он совершенно не собирался. Почтенный Сонориус Оффоу, директор Лицея, вызвал Арлеса в свой кабинет и поставил все точки над i: если Арлес не сдаст лицейского минимума, то его статус будет уменьшен и он станет внештатником без перспектив, а это значит, что он не получит постоянного статуса сотрудника агентства ни при каких обстоятельствах, в отличие от тех внештатников, которые имеют лицейское образование. Раза два Арлес пытался прервать директора, чтобы высказать собственную точку зрения, но директор заставил его выслушать все до конца, что разозлило Арлеса еще больше.

Наконец Арлес сказал:

— Сэр, я понимаю, что мои отметки должны были бы быть лучше, но, как я пытался вам объяснить, я болел в течение двух четвертей, однако ни один преподаватель не захотел это учесть.

— Очень хорошо. Но дело в том, что экзамены оценивают ваши достижения в учебе, а не состояние вашего здоровья, — он заглянул в личное дело Арлеса. — Как я вижу, вы выбрали для дальнейшей деятельности Бюро D.

— Я собираюсь стать виноделом, — угрюмо сказал Арлес.

— В таком случае я советую вам походить в летнюю школу и сдать весь курс, в противном случае вам придется выращивать виноград на очень отдаленных виноградниках.

— Но я уже приписан на лето к труппе мастера Флореста, — нахмурился Арлес. — Как вы, наверное, знаете, я участник карнавальной труппы.

— Это не имеет никакого значения. Трудно более ясно объяснить сложившуюся ситуацию, но я попробую. Или вы занимаетесь, или не получаете аттестат об окончании.

— Но мы собираемся в тур к внешним мирам, — в отчаянии воскликнул Арлес, — на Соум и на Даунси, и я не хочу это пропустить.

Сонориус Оффоу потер кончиками пальцев свой лоб.

— Можешь ехать. Я свяжусь с твоими родителями и сообщу им о твоих неприятностях.

Арлес вышел из кабинета директора, а через день сумел перехватить официальное уведомление до того, как оно попало в руки Спанчетты. «Ловкость рук», — сказал он сам себе с усмешкой. Если бы его мать прочитала это послание, она вполне бы могла на все лето засадить его дома за учебники. Какая скука! Он непременно хотел попасть на этот тур, хотя бы для того, чтобы не оставить Кеди один на один с девушками. Хотя, говоря по правде, Кеди — дылда с детским лицом особой угрозы в этой области и не представлял.

Итак, Арлес пропустил летние занятия в школе, а вместо этого отправился в тур вместе с карнавальной труппой, когда он вернулся за несколько дней до семнадцатилетия Глауена, летние занятия уже закончились. А когда начались занятия в Лицее, Арлес обнаружил, что он оставлен на второй год. Как это можно было бы получше объяснить его матери? Ответ был прост — лучше всего ничего не объяснять. Вполне возможно, что она этого и не заметит, а там он как-нибудь справится со своими трудностями.

В последний день четверти занятия длились всего полдня, после чего учащихся отпустили. Глауен, Арлес и еще четверо ребят отправились в док рядом с аэропортом, чтобы посмотреть, как прибудет транспорт, доставивший новую партию рабочих на уборку винограда из Йипи-Тауна.

Кроме Глауена и Арлеса там были еще Кеди Вук, Утер Оффоу, Кайпер Лаверти и Клойд Диффин. Кеди, самый старший из них, был аккуратным молодым человеком, со спокойными манерами, с большими круглыми голубыми глазами, с крупными чертами лица и светлой, почти розовой кожей. Он был очень немногословен, очевидно, желая скрыть за этим свою стеснительность.

В основном девушки считали, что Кеди скучноват и немного самодоволен. Сессили Ведер, чье прекрасное личико и живое поведение очаровывали всех, кто с ней встречался, назвала Кеди «потрепанным старым котом». Если он это и слышал, то вида не подал, но ко всеобщему удивлению через неделю присоединился к Дерзким Львам, как будто для того, чтобы продемонстрировать, что он, в конце концов, не такой уж и зануда. Кайпер Лаверти был ровесником Глауена, и представлял полную противоположность Кеди. Он был нахальным, шумным, активным, всегда готовым на любые безобразия. Утер Оффоу, довольно странный молодой человек, почти ровесник Кеди, в Лицее отличался аккуратной и прилежной учебой, но в жизни демонстрировал удивительную способность перевернуть все с ног на голову. Его волосы — ежик соломенного цвета — росли назад, начиная от верхнего края лба, который, казалось, плавно переходил в нос. Он тоже принадлежал к Дерзким Львам. У Клойда Диффина, еще одного Дерзкого Льва, было спокойное непроницаемое лицо. Он был сильным и коренастым, с темными волосами, крупным горбатым носом и тяжелым подбородком. И хотя он иногда выдвигал и собственные идеи, считалось, что он обычно идет на поводу у других.

Шестеро молодых людей шли по Прибрежной дороге по направлению к доку, где должен был разгружаться транспорт, доставивший с Атолла Лютвен йипи. Около ворот дока стоял Намур, координатор рабочей силы, высокий привлекательный мужчина с блестящими седыми волосами. Намур, внештатник из Дома Клаттуков, объездил Сферу вдоль и поперек, он знал, и хорошие и плохие времена, ввязывался в сотни различных предприятий и афер, большинство из которых отказывался обсуждать. Он уверял, что видел и делал все, что того стоит. Намур славился хорошими манерами и внешней элегантностью, которым Арлес пытался подражать.