Глава 13

Баркан Блейсдел сбежал не один – он сбежал вместе с супругой, двумя дочками и их любовниками на пробе, а также Люком Робине и Видалом Ричем, прихватив заодно добротный коракл.

Беглецы все рассчитали заранее – видно, готовились давно. Несколько недель они собирали припасы в укромном месте, неподалеку от школы Мэрил Рохан, куда мало кто заглядывал, кроме ребятишек. Так же втайне они изготовили весла, мачту и паруса. Затем дождались удобного момента – когда все будут заняты крагеном, – и след их простыл за то время, пока люди возились с тушей.

Коракл предусмотрительно завели на южную сторону плота двое молодых людей, зятья Баркана Блейсдела; оттуда они и отчалили под шумок. По счастью, они попались на глаза одной беременной женщине, по причине своего положения не принимавшей участия в выуживании крагена.

Фирал Бервик снарядил в погоню десять кораклов, но время уже клонилось к вечеру, да и направление ветра было неудачным – учитывая, что беглецы направились в сторону старой флотилии, перехватить предателей не было почти никакой надежды. К тому же коварный Баркан Блейсдел мог нарочно изменить маршрут, чтобы окончательно сбить преследователей с толку.

Искали всю ночь – восемь кораклов шныряли по протокам среди заброшенных плотов, два устремились на запад – в них отправились лучшие из гребцов. Когда заря перламутром окрасила небо, стало ясно, что дальнейшие поиски напрасны. Лодки вернулись вместе с попутным ветром.

На собрании было предложено расправиться с остальными Сводниками. С такой инициативой выступил Робин Мэграм.

Однако Склар Хаст выступил против скоропалительных мер.

– Мы не можем начинать новую жизнь с убийств. Лучше уж дать им кораклы, и пусть убираются восвояси.

– Ничего себе! – возмутился Робин Мэграм. – Изменники приплывут домой и начнут затевать против нас какую-нибудь каверзу. Они могут натравить на нас и остальных.

– Подождите, – вмешался Фирал Бервик. – Это ваши братья по касте, наши друзья, родственники. С чего бы это им затевать против нас войну?

– Вспомните о судьбе дикарей! Они ведь тоже когда-то были одной крови с остальными! И как с ними поступило большинство?

– Мы не признали власти Царя-Крагена, – угрюмо проронил Склар Хаст. – Представляю, что теперь станут говорить о нас Сводники. – И гнусавым голосом завел, изображая служителей Крагена:

– Изменники! Как могли они уже в третий раз оскорбить могучего Царя, подвергнув опасности всех остальных! Все по кораклам! Накажем осквернителей святыни!

Нарушителей обета! Врагов всемогущего Владыки!

– Справедливо замечено, – откликнулся Роджер Келсо. – Но не одни Сводники имеют власть и решающий голос. Не они самая влиятельная каста. И я думаю, Арбитры вряд ли присоединятся к ним, они более разумные люди, – он украдкой посмотрел на Фирала Бервика.

– О чем тут говорить, – прервал эти рассуждения Арбитр. – Мы можем только гадать, что случится дальше и что за сюрприз нам готовит Баркан Блейсдел.

Было решено до поры до времени оставить Сводников под надежной стражей, не лишая их жизни и не отпуская, так как они еще могли пригодиться в качестве заложников.

Такое решение устроило даже проповедника сурового возмездия Робина Мэграма.

Кроме того, было принято решение построить особый двухмачтовый разведывательный коракл – этим должны были заняться трое человек с плота Альмака, небольшой общины рядом со Сционой, на самом конце линии плотов. Поскольку они жили так далеко, этих людей никто не мог узнать на главном плоту, куда отряжалась разведка.

Коракл вскоре был изготовлен: легкий, достаточно просторный и стремительный, он предназначался для скорой и дальней экспедиции – и на нем можно было незаметно подобраться ночью к цепи плотов.

Утром четвертого дня после побега Баркана Блейсдела коракл, похожий на каноэ, стартовал в ту сторону, куда ушли беглецы, легко разрезая окрашенную солнцем синюю воду. Разведчики прихватили с собой трубу Баркана Блейсдела.

В полдень светлое небо затянули грозовые облака. После короткого дождя сквозь разорванные тучи снова проглянуло солнце. Паруса наполнились бризом, и гребцы бросили весла, отдыхая. Коракл несся на запад, а вокруг уже сгущались сумерки и проглядывали созвездия.

Подобным образом минул и второй день, а за ним и третий – лишь на четвертый они опустили в воду трубу и прислушались.

Тишина.

Они встали в лодке, держась за мачты и вглядываясь в западном направлении. Там, по их расчетам, должен был показаться плот Спокойствия, самый крайний из флотилии. Но вдали маячил лишь темный горизонт.

К полудню растерявшиеся гребцы то и дело бросали весла и вглядывались в горизонт, не уверенные, в том ли направлении держат путь. Но они не видели ничего, кроме линии, где светло-синее небо встречалось с темно-синей поверхностью океана. Еще четыре часа они гребли к северу, решив, что отклонились от курса. Безрезультатно. Тогда снова сделали поправку к югу. И лишь тогда, в очередной раз опустив трубу в воду, они услышали шум крагена. Повращав трубу, установили, что шум идет с севера.

Взяв курс на шум, лодки вышли к плотам. Прямо перед ними замаячил Омерж, а рядом с ним Уведомляющий – цель их путешествия.

Дождавшись заката, они стали приближаться, еще издалека слыша знакомые с детства звуки жизни плотов. Они пришвартовались в месте, указанном Фиралом Бервиком, забросав коракл зеленью и всяким хламом. В соответствии с планом двое остались при коракле, а третий, носивший имя Генри Бастаф, направился на рынок.

По вечерам здесь прогуливались сотни людей, среди которых можно было без труда раствориться. Однако вид у горожан отчего-то был хмурым. Генри Бастаф направился к знаменитому трактиру, где останавливались приезжие во время общих собраний. Это было старейшее сооружение во всей флотилии. Полки в трактире были заставлены кувшинами с пивом, араком и спиртом. Помимо этого были здесь и многочисленные ликеры и пунши, яства и сласти, способные удовлетворить вкус самой взыскательной дамы. В беседках и под навесами были расставлены столы и скамьи – там отдыхали гости и устраивали свидания любовники. Генри Бастаф выбрал неприметное место, откуда хорошо просматривался маяк. К нему подошла официантка, он заказал пива и ореховых вафель. Получив заказ, он принялся прислушиваться к разговорам в зале и присматриваться к башне маяка, читая послания. Это были обычные сообщения, извещения, рекламные объявления. И вот наконец: вспышка восемнадцати огней, объявляющая о важном сообщении.

«Внимание… сегодня… утром… несколько… Сводников… бежали… из… плена… заговорщиков… Они… высадились… на… плоту… Зеленой Лампы… Баркан Блейсдел… требует… немедленного… созыва… общего… собрания… для… принятия… срочных… мер… против… бунтовщиков».

Глава 14

Шесть дней спустя Генри Бастаф докладывал совету Новых Плотов:

– Видимо, Баркан Блейсдел отклонился еще больше нашего, поскольку причалил к Зеленой Лампе. В следующий раз нужно брать поправку к северу от рассчитанного курса. Видимо, они переждали погоню на одном из диких плотов. Как только новость о прибытии Блейсдела объявили с маяка, в таверне началась суматоха. Поскольку на следующий день ожидалось общее собрание, на которое неизбежно прибыли бы и наши сородичи с Альмака, я счел за благо спрятать Мэйбла и Барвея. Свое же лицо я разукрасил кастовой раскраской Кидалы, выбрил брови, зачесал волосы вперед и накинул капюшон. Теперь бы меня и мать родная не узнала: наполовину Кидала, наполовину Лепила, да еще и Зазывала в придачу! На собрании я стоял бок о бок с родным дядюшкой Фодором, прутовязом, так он на меня даже не посмотрел. Родной крови не учуял!

Рыбак продолжал под общий смех:

– Ну и собрание было, я вам доложу – все просто взбесились. Конечно, Баркану Блейсделу без промедлений вернули его прежний ранг и должность. По-моему, Вринк Смат, без него занимавший этот пост, не очень-то обрадовался его возвращению. Он сидел в трех рядах позади меня, все время теребил то мантию, то нос, хмурился и недовольно моргал, как только Баркан Блейсдел заводил новую речь. А уж этот рвался как собака с цепи, требуя организовать за нами карательную экспедицию. Называл нас святотатцами, чудовищами, подонками, истребить которых – священный долг каждого честного гражданина. И некоторые соглашались с ним, особенно чернь, из тех, кто не обучен ремеслам и прозябает на плотах без дела. Но таких было немного. Как ни странно, даже Сводники его не поддержали. Ну как же, ведь, вернув похищенных коллег, они вынуждены были бы уступить им занятые посты.

Тогда Блейсдел, видя, что ему никто не собирается помогать, стал мало-помалу закипать и выходить из себя. Начал обвинять направо и налево в предательстве, уличать в измене, разоблачать в потакании преступникам. Всякому известен нрав Эмахо Фероксибуса, Старейшины Казнокрадов на Четырехлистнике – трусом его никак не назовешь, да и обычаи блюдет как никто другой. И вот он выступает и говорит Баркану Блейсделу придержать язык. Если, говорит, кто решил убраться с плотов, так скатертью дорога! А вносить лишнюю смуту в народ и втравливать его в гражданские войны негоже. Главное, дескать, – это и дальше жить, свято соблюдая обычаи, а всякие отщепенцы пусть хоть пропадом пропади! Блейсдел ему: «Ты думаешь, что если отвернешься от зла, то оно обойдет тебя стороной?» А тот смеется ему в лицо: «Раз они такое зло, – говорит, – то как ты ушел от них живым? Ведь ты по всем своим делам давно заработал у них смертный приговор – а все-таки до сих пор дышишь. Почему они тебя не утопили?» Баркан Блейсдел пошел тогда на попятный: дескать, они рассчитывали, что если не получится самим заманить крагена, то они воспользуются Сводником. Для того, мол, его и выкрали с плота.

Эмахо Фероксибус на этом смолк, и собрание так и кончилось ничем. Баркан Блейсдел решил собрать вечером всех Сводников. Тогда я вернулся к своим ребятам и рассказал все Барвею и Майблу. Барвей, как вам известно, ныряльщик. Так что мы решили, вспомнив о том, как устроены дома у Сводников, использовать его искусство по назначению. Ну а дальше он расскажет лучше, чем я. И Барвей приступил к продолжению рассказа. Он был годом-двумя младше Генри Бастафа, опытный гребец и глубоководный охотник. Зазывала по касте, он взял себе жену из клана Казнокрадов, чем изрядно повысил свой социальный статус. Говорил он неторопливо и сдержанно.

– Солнце стояло еще высоко. Я подплыл к хижине Вринка Смата, надел очки и нырнул под плот. Не знаю, многим ли здесь доводилось плавать под плотами, но это замечательное зрелище. Вода густо-синяя, глаз радуется, над головой она светлее, а в глубине уходит в черноту, и стебли тростника теряются в этой черноте.

Хижина Смата находится примерно в семидесяти пяти ярдах от края плота. Я без труда преодолел это расстояние. Но на возвращение воздуха у меня бы уже не хватило. Впрочем, мне удалось вовремя найти квадратное отверстие, выводившее как раз туда, куда нужно. Это была потайная комната, которая есть почти у каждого Сводника – с колодцем, куда они опускают свою трубу. Там я смог перевести дыхание. Из соседней комнаты доносились голоса. В это время в потайную комнату вошел хозяин. Он стал шевелить трубой и услышал подозрительные звуки под водой – это были удары моего сердца. Я предусмотрительно отплыл подальше и когда он ушел, вынырнул снова. Затем я слышал, как он жалуется своей супруге на то, что так некстати вернулся Баркан Блейсдел. Потом в его дом стали собираться гости. Последним вошел Блейсдел. Он с порога обратился к Вринку Смату:

«Стражу выставили?»

«Четверо учеников караулят за дверью с фонарями. Они не пропустят ни единой живой души».

«Хорошо, – сказал Блейсдел. – Нам предстоит обсудить один чрезвычайно важный вопрос».

Потом было совещание. Баркан Блейсдел выдвинул идею: создать ополчение так называемых «защитников»…

– Защитников кого? – перебил его Склар Хаст.

– Крагена и народа плотов, разумеется. Как он выражался. «Там их всего тысяча, – говорил он. – Из них настоящих воинов, пригодных в бою, наберется с пять сотен.

Поэтому нам достаточно набрать тысячу здоровых и сильных, преданных людей из молодежи. Мы обучим их обращаться с оружием, подготовим их как следует, в том числе и морально, для борьбы с врагом, так чтобы они стали дисциплинированными и безжалостными бойцами, а затем пошлем против мятежников. По возвращении – победном, естественно! – они составят новую касту, которая будет охранять власть от зачинщиков беспорядков. Так будет защищен Царь-Краген и традиции, прежний порядок вещей и надежда на будущее!»

– И скоро они собираются этим заняться? – спросил Фирал Бервик.

– Думаю, они уже приступили к выработке плана.

– Мы примем контрмеры, – заявил Склар Хаст.

– Какие же? – спросил Аррел Синсере.

– Создадим свое ополчение и собственную армию. Конечно, в случае кровопролития нам придется несладко. В открытый бой нам соваться нельзя, из-за неравенства сил. Поэтому нам надо опираться на стратегию.

Глава 15

В этом мире, не имевшем собственного имени, не было ни времен года, ни колебаний климата – температура изменялась только при перемещении с одной широты на другую. Вдоль экваториальных штилевых полос, где произрастали густые массивы подводного тростника, царило безмятежное спокойствие, один день здесь был похож на другой, а годовые циклы можно было проследить только по ночному небосклону. Несмотря на отсутствие у людей острой необходимости в календаре, дни все же считались, и всякий год именовался по наиболее примечательному событию. Года объединялись в 22-летние циклы, которые имели свой номер. Так, был когда-то 349-й день года Глубокого Погружения Мэлвинона во время Десятого Цикла. Ведение календаря было обязанностью Писцов. А в целом жизнь была простой и безмятежной, как синее полуденное море, заросшее ряской.

Нападение Царя-Крагена на плот Спокойствия случилось как раз в конце года, получившего за это название «Поражение Спокойствия», а следующему году суждено было войти в анналы под именем Года Отщепенцев.

Шли дни, и новый год близился к середине. Но Баркан Блейсдел, невзирая на прошедшее время, не давал угаснуть воспоминаниям о своем позорном пленении, каждый день лелея планы мести. Каждый вечер с наступлением темноты маяки передавали его послания: «Доколе мы будем терпеть! Куда ведут нас раскольники? Кто защитит святые заветы?» и так далее.

На Советах Старейшин он высказывался в том же духе.

– Неужели мы позволим этим никчемным людишкам существовать рядом с нами? – взывал он. – Нет и нет – тысячу раз нет! Мы должны остановить эту заразу, иначе она со временем распространится по всем плотам и охватит умы!

Но Эмахо Фероксибуса, Старейшину Казнокрадов с Четырехлистника, ничуть не трогали призывы Баркана Блейсдела.

– Пусть живут, как хотят, – отвечал он. – Я знавал многих из этих людей и могу сказать, что это были люди разумные, честные и трудолюбивые. Ручаюсь, что они никогда не захотят причинить нам вред – так зачем же нам вредить им?

Провиденс Дрингл, Мастер-Поджигатель плота Народное Равенство, выразился на этот счет так:

– Лечение иногда хуже самой болезни. Особенно когда не знаешь, сколько за него заплатишь.

– Поясните, что вы имеете в виду, – ледяным тоном потребовал Баркан Блейсдел.

Остальные Сводники, сидевшие орлами, нахохлились точно стервятники, узнавшие, что их лишают законной добычи.

– Пожалуйста, поясню. Царь-Краген сжирает от шести до семи бушелей отборной губки ежедневно. В то же время мы вовсе не застрахованы от визитов его младших собратьев. При таких обстоятельствах невольно задумаешься о том, что Охотники на Крагенов – действительно не самые худшие люди на земле, чтобы затевать с ними войну.

С холодной яростью Блейсдел произнес:

– Ваше мнение чрезвычайно совпадает с умонастроениями бунтовщиков, уважаемый член Совета.

– Ну так что же? – спокойно откликнулся тот.

– Это выглядит подозрительно.

– Подозревайте себе что угодно, но на мою помощь можете не рассчитывать.

– И на мою, – присоединился Эмахо Фероксибус. Страсти накалялись. Разъяренный Баркан Блейсдел дал собравшимся понять, что некоторые из Старейшин впадают в старческий маразм и их мнение не стоит учитывать, фероксибус, побагровев от гнева, пообещал придушить его голыми руками, доказав тем самым, что он не так уж стар. Чтобы избежать рукоприкладства, заседание поспеили закрыть.

Не полагаясь уже ни на кого из Совета, Баркан Блейсдел создал собственную Гвардию, собрав ее в бараках, отстроенных на плоту Спокойствия. У нее была собственная форма, до странности похожая на тоги и плащи Сводников, черная впереди и белая сзади, с вышитой на груди эмблемой Царя-Крагена. Гвардейцы носили клееные кожаные шлемы, покрытые для прочности лаком на рыбьем клею. Из оружия они предпочитали тростниковые пики с наконечниками из тростникового корневища, прочнее которого на плотах не знали, а также кинжалы из того же материала. Луков у них не было. Метательные копья также не прошли испытания, и от них было решено отказаться.

Несмотря на то что Гвардия включала в себя представителей разных гильдий и каст, в основном она состояла из тех, чья карьера каким-либо образом не состоялась или кто питал особенную неприязнь ко всякого рода труду. Поэтому к Гвардии со стороны населения отношение изначально было двойственное. Поскольку на нее уходило много съестных припасов, а сама Гвардия ничего не производила, всем хотелось, чтобы она поскорее пошла в бой. В то же время и Царь-Краген не умерял своего аппетита, с каждым днем становясь все обременительней и непереносимей для бюджета.

Для ускорения развития событий был пущен слух, что мятежники сами готовят нападение на плоты, покусившись таким образом на собственную родину. Провокационные слухи призваны были вызвать негодование широких масс, но вместо этого породили только слабую надежду, что после этого нападения численность Гвардии несколько сократится.

Баркан Блейсдел назначил себя командующим вооруженными силами и даже разработал для себя специальную форму, решенную в одинаковых с войском цветах, с перевязью и бордовыми эполетами, на которых щерился Краген, с надраенными до блеска костяными пуговицами-застежками и шлемом, издали похожим на оскаленную пасть Крагена. Вид у него был зловещий.

Ежедневная муштра и тренировки, метание копий в манекены, посадка и высадка из кораклов – таковы были основные занятия Гвардии. Затем ежедневная молитва Царю-Крагену, включавшая обязательную заключительную анафему вероотступникам.

Вскоре у Гвардии появилась оппозиция, возглавляемая Эмахо Фероксибусом, который стал разрабатывать официальные санкции против воинства Баркана Блейсдела. Но тут же у плота Четырехлистника, где жил Эмахо, возник Царь-Краген и пасся там четыре дня, с большим аппетитом пожирая остатки урожая. Эмахо Фероксибус был вынужден умерить свой пыл. Он проклял Баркана Блейсдела, его Гвардию и в заключение – самого Царя-Крагена, ко всеобщему негодованию. Затем окончательно разбитый и уничтоженный оппозиционер на дрожащих ногах удалился, как в изгнание, в свою хижину.

Три дня спустя тело его было найдено в лагуне, что тотчас же было объявлено самоубийством. Некоторые предполагали, что, будучи в крайнем отчаянии, он мог не заметить берега и случайно упасть ночью в воду. И лишь некоторые, хоть и держали язык за зубами, усмехались этим слухам, храня одним им известную правду о гибели Старейшины.