Крупный темноволосый мужчина вылез из своего убежища и явно с какой-то целью направился к калитке, поколдовал с замком и, когда калитка бесшумно открылась, вышел наружу, прошел вдоль забора и через пролом снова скрылся за плохо возделанным полем. «Странно», — подумал Глауен.

Теперь, когда дождь прошел, обзор стал значительно лучше, но Глауен так и не видел ничего принципиально отличающегося от того, что ему удалось рассмотреть прежде, если только не считать одного низкого строения на невысоком холме слева, которое показалось ему радарным устройством, предупреждающим о появлении самолетов. Но в окнах его не было заметно никакого движения, вероятно, станция была автоматической. Глауен со всей тщательностью осмотрел прилегающую к ней территорию. Если верить Флоресте, то на Шаттораке имеется пять, а то и больше флаеров. Однако никаких следов их присутствия пока не было заметно — что, впрочем, казалось весьма естественным. Изгородь и лачуги весьма трудно распознать издалека, кроме весьма заинтересованного наблюдателя, их материал и неправильное расположение вполне сходили за камуфляж — но все же где здесь можно спрятать целых пять флаеров?

Вскоре Глауен обнаружил, что территория к востоку от края площадки кажется несколько неестественной и вполне вероятно может являться ангаром, тщательно закамуфлированным под камни и песок. И словно в подтверждение его теории пара мужчин показалась на западном склоне и стала быстро карабкаться к небольшой хижине, которую Глауен посчитал радарной станцией. Кажется, это были не йипы хотя в то же самое время четверо йипов появились в дальнем конце площадки и вошли в ту хижину, куда только что вошел темноволосый. У них на поясе висело какое-то ручное оружие, хотя они, несомненно, тоже были пленниками.

Прошло еще полчаса. Двое оставались на станции, четверо вернулись тем же путем и скрылись из видимости Глауена.

Потом вышли и двое со станции, остановились неподалеку от небольшого прудика и стали тревожно вглядываться в северную часть неба.

И действительно через несколько минут на севере показался флаер, который вскоре и приземлился рядом с прудом. Из него вышли двое, один из них явно принадлежал племени йипов, а другой оказался гибким, тощим и загорелым с черной кудрявой бородой. Вдвоем они вытащили из флаера третьего — со связанными за спиной руками и петлей на шее. Все трое вновь прибывших присоединились к паре со станции, после чего они все вместе направились к самой большой лачуге. Связанный брел неохотно, постоянно подталкиваемый с двух сторон.

Миновали очередные полчаса. Из хижины выбрались прилетевший йип и чернобородый, сели во флаер и снова улетели на север. Двое оставшихся выволокли связанного и повели куда-то за скалы, куда взор Глауена уже не добирался.

Еще полчаса — и из лачуги поблизости, которую Глауен почему-то посчитал неким подобием кухни, вышел тот первый здоровый мужик, который, вероятно, действительно был поваром. Он притащил несколько ведер, водрузил их на шаткий стол у калитки и три раза громко стукнул по нему черпаком. Тут же стол был окружен заключенными со всевозможными мисками в руках. Каждому наливалось нечто из ведра, процедура закончилась быстро, и повар снова скрылся в «кухне». Но через пять минут он появился опять, на сей раз с двумя ведерками поменьше, но понес их не пленникам, а куда-то за скалы. Еще через пять минут повар вернулся оттуда налегке.

День клонилась к позднему полудню; откуда-то справа появилась большая группа людей, бредущих по двое и по трое. Они сами зашли в «кухню» и, вероятно, тоже поев, снова исчезли.

На западе засияла Серена. Лорка и Песня стали лить свой нежный розоватый свет на болота и джунгли. Затем снова набежали тучи, закрывая все вокруг матовой пеленой, и над Эссе опять заплясал ливень. Глауен спустился из своего убежища, пробежал в серебристой пыли к трем другим хижинам и затаился там.

Через полчаса дождь прекратился так же резко, как и начался, оставив после себя лишь тяжкую черноту, нарушаемую мягким желтым светом нескольких фонарей и сиянием трех прожекторов на вершине вулкана, которые освещали территорию узилища. Из «кухни» снова вышел мощный повар, пересек площадку, открыл калитку, огляделся, проверяя нет ли поблизости хищников, и быстро прошел к дереву, поддерживавшему его хижину. Там он взобрался по лестнице, тщательно прикрыл дверь, вероятно с каким-то хитроумным устройством типа ловушки и уже собирался залезть вглубь, как увидел прямо перед собой спокойно сидевшего Глауена.

— Заходите и ничего не бойтесь, — тихо сказал Глауен.

— Кто ты? — напряженно, но вполне владея собой, спросил повар. — И чего тебе здесь надо?

— Заходите, и я все объясню вам.

С явной неохотой повар забрался в свое логово, но на всякий случай присел у самого порога, так что лучи прожектора отбрасывали на его длинное лицо причудливые тени.

— Кто ты? — еще раз повторил он, стараясь говорить как можно тверже.

— Имя мое вам ничего не скажет. Я пришел за Шардом Клаттуком. Где он?

Повар еще более напрягся и быстрым жестом большого пальца ткнул в сторону вулкана.

— Там.

— Почему он внутри?

— Ха! — раздался в ответ горький, похожий на лай смех. — Когда хотят кого-то наказать, то сажают внутрь, в собачью дыру.

— Что это?

Повар сделал гримасу, отчего тени на его лице заплясали еще причудливей.

— Это яма в восемь футов глубиной и объемом футов в пять, открытая и дождю, и солнцу. Клаттук пока жив.

Глауен замолчал и только спустя пару минут спросил:

— В таком случае, кто же такой вы?

— Я тот, кто находится здесь отнюдь не по своей воле, смею тебя уверить!

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Какая разница, твой вопрос ничего не меняет. Я натуралист со Штромы и зовут меня Каткар. С каждым днем все труднее помнить, что есть на свете еще какие-то другие места.

— Почему вы здесь, на Шаттораке?

— Тебе нужны еще причины? — прохрипел с удивлением пленник. — Я обманул умфау, и со мной сыграли злую шутку — притащили сюда и поставили перед выбором: или работаешь поваром — или сидишь в собачьей дыре. — Голос Каткара дрогнул. — Разве это не нелепо?

— Нелепо. Нелепо само существование умфау. Но сейчас главный вопрос в том, как вернее вытащить Шарда Клаттука из собачьей дыры.

Каткар хотел было возразить, но подумал и остановился, а спустя пару минут тон его был уже совсем иным.

— Так ты планируешь освободить Клаттука и свинтить с ним?

— Именно.

— Но как ты проберешься через джунгли?

— Внизу нас ждет флаер.

Каткар дернул себя за бороду.

— Дело опасное, истинно собачьедырное дело!

— Я в этом не сомневался. Во-первых, неизбежное убийство в случае, если кто-то меня выдаст или хотя бы поднимет тревогу.

Каткар дернулся и опасливо глянул через плечо.

— Если я тебе помогу, ты возьмешь и меня, — тихо, но уверенно прошептал он.

— Разумно.

— А где гарантия?

— Подумайте сами. Дыра охраняется?

— Охраняется все и ничего. Тюрьма невелика. Но сейчас народ чего-то волнуется, я вижу кое-что.

— Когда же наилучшее время для действия?

— Для собачей дыры все едино, — задумчиво ответил узник. — Глаты выходят из джунглей ночью, часа в два, и тогда ни один ни рискнет слезть с дерева. Глаты, как тени и никто не знает, близко они или нет до тех пор, пока не становится слишком поздно.

— Тогда есть смысл отправиться прямо сейчас.

И снова Каткар задумался, и снова с опаской посмотрел назад.

— Ждать, в общем-то, нет никакого смысла, — вздохнув, подтвердил он и решительно стал вылезать на порог. — Только не надо, чтоб нас видели остальные, они поднимут шум и не от желания навредить, а просто от страха. — Он вгляделся в темноту, окружавшую лачуги — никого не было видно, ни человека, ни огня. Звездное небо закрылось тяжелыми тучами, влажный воздух доносил пряный запах растений из джунглей. Только свет прожекторов бросал на землю таинственный опаловый свет. В последний раз проверив обстановку, Каткар спустился с лестницы. За ним затылок в затылок последовал Глауен.

— А теперь быстро, — скомандовал узник. — Глаты иногда выходят и раньше. Винтовка есть?

— Разумеется.

— Держи наготове. — Животной рысью, на полусогнутых Каткар метнулся к калитке и завозился с замком. Калитка открылась ровно настолько, чтобы мог пролезть человек. — Кажется, никого, — хриплым шепотом пробормотал он. — Давай туда, к скалам. Он заскользил вдоль изгороди, буквально сливаясь с ней. Глауен не отставал и нагнал Каткара в густой тени у края скалы. — Это была самая опасная часть. Нас могли увидеть из любой хижины, если б кто-нибудь смотрел!

— Но где дыра?

Немного вверх и вокруг этой скалы. Но теперь лучше по-пластунски. — И Каткар змеей пополз дальше. Неожиданно он словно замертво упал на песок. Глауену пришлось тоже замереть в нескольких дюймах рядом.

— Что такое?

— Слушай!

Глауен прислушался, но ничего не услышал.

— Голоса! — прошептал Каткар.

Глауен снова прислушался, и на сей раз ему стало казаться, что он слышит приглушенный разговор, который вдруг неожиданно оборвался.

Каткар метнулся в еще более густую тень, окончательно замер, скрючившись, и проговорил прямо в теплый песок:

— Шард Клаттук! Ты меня слышишь? Шард! Шард Клаттук!

Откуда-то снизу послышалось подобие голоса, и Глауен стал подползать все ближе. Под руками стали чувствоваться какие-то горизонтальные ребра.

— Отец? Это я, Глауен!

— Глауен! Я пока жив или верю, что жив.

— Я пришел за тобой. — Глауен бросил быстрый взгляд на Каткара. — Но как мы поднимем запоры?

— На каждом углу камень, отодвинь.

Глауен повел рукой по запорам и нашел пару тяжелых обломков скалы. Он отодвинул их, в то же время Кат кар орудовал на другом конце дыры.

— Давай руку, — прошептал Глауен, опускаясь в яму как можно глубже.

Шард ухватился за его ладонь, и Глауен стал изо всех сил тянуть отца вверх. Постепенно над краем дыры показалась голова Шарда.

— Я знал, что ты придешь. Мне нужно было только дожить.

— Идемте, — быстро зашептал Каткар. — Надо положить запоры на место, как было, чтобы никто сразу не заметил.

Собачья дыра снова была перекрыта, и камни водворены на место. Все трое поползли прочь: первым Каткар, потом Шард и позади всех Глауен. Но вскоре пришлось вновь остановиться, чтобы решить, куда следовать дальше. Свет прожектора упал на лицо Шарда, и Глауен не веря своим глазам, смотрел на искаженное почти до неузнаваемости лицо отца. Глаза его, казалось, совсем провалились, как у черепа, пергаментная кожа обтягивала кости. Словно почувствовав этот взгляд, Шард криво усмехнулся.

— Вероятно, я выгляжу не лучшим образом.

— Не лучшим. Но идти ты можешь?

— Идти — да. Но как ты нашел меня?

— Длинная история. Я вернулся домой только неделю назад, и сразу получил информацию от Флоресте.

— Так всем этим я обязан Флоресте?

— Поздновато — он умер.

— А теперь быстро к калитке, а дальше вдоль изгороди, как сначала! — кивнул Каткар.

Они просочились через калитку как тени и стали продвигаться к деревьям, которые под напором ветра раскачивались, издавая какой-то невыносимо заунывный звук. Каткар еще раз осмотрелся.

— Быстро! На дерево!

Длинными прыжками он подбежал к своему дереву и начал карабкаться вверх. Потом неверными движениями полез Шард, потом Глауен. Взобравшись и поглядев, с каким трудом Шарду дается каждый дюйм, Каткар просто рывком втянул его внутрь. Потом поторопил Глауена.

— Живо! Проклятые уже близко!

Наконец влез и Глауен, и Каткар захлопнул свою дверь-ловушку. Снизу донеслось шипение и звук прыжка. Глауен посмотрел на Каткара:

— Убить?

— Нет! Эта падаль поднимет такой гвалт! Пусть лучше просто уйдет. Давайте в дом.

Внутри всем троим не оставалось больше ничего иного, как ждать. В лачугу слабо проникал свет от фонарей, освещавших изгородь, и этот тусклый свет полосами ложился на измученное лицо Шарда. Глауен еще раз поразился происшедшими с отцом переменами.

— Я вернулся на станцию лишь неделю назад и очень хотел тебя увидеть, но никто не мог сказать мне даже приблизительно, где ты. Флоресте предоставил мне факты, и я поспешил сюда. Прости, отец, но раньше было никак.

— Но ты пришел, и я знал это.

— А что же случилось с тобой?

— Меня заманили в ловушку, очень умно и очень точно. Меня предал кто-то на Станции.

— И ты знаешь, кто это?

Не знаю. Я был на патрулировании, и за Мармионом заметил флаер, летевший на запад. Машина была явно не наша, и я не сомневался, что она идет из Йиптона. Снизившись, я какое-то время шел за ним так, чтобы оставаться незамеченным.

Потом флаер свернул восточнее, вокруг Вындомских Гор, а потом через Виллавейскую пустошь. Там снизился и приземлился на небольшом лугу. Я тоже спустился, дал круг, высматривая для посадки место, позволившее бы мне продолжать оставаться невидимым. Я хотел захватить машину и пассажиров, а уж потом разобраться, что со всем этим делать. Вскоре я обнаружил идеальное место для посадки, в полумиле к северу, рядом с низкой каменной грядой. Ах, все с самого начала было просто, слишком просто! Как я только вышел, на меня накинулись три йипа, отобрали винтовку, связали руки и приволокли меня и флаер сюда, на Шатторак. Все было рассчитано и проделано отлично. Итак, некто со Станции, имеющий доступ к расписанию патрульных полетов, оказался шпионом или еще того хуже — предателем.

— Это Беньями, — сразу же ответил Глауен. — Во всяком случае, я в этом почти уверен. И что было потом?

— Уже ничего особенного. Они посадили меня в эту дыру, где я и сидел. Через пару дней ко мне кто-то спустился, но кто, я не мог в точности разглядеть, был виден только силуэт. Человек заговорил, и голос показался мне знакомым. Во всяком случае, я, вероятно, слышал его раньше. Такой низкий, немного с придыханием голос. И он сказал: «Шард Клаттук, ты здесь сидишь и здесь сдохнешь. Таково наказание». Я поинтересовался, за что. «И ты еще спрашиваешь? — послышалось в ответ. — Подумай-ка, какие страдания ты причинил невинным жертвам?» Я промолчал, поскольку говорить мне было нечего. И некто ушел. Это было мое последнее общение с живыми.

— И кто бы это мог быть?

— Не знаю. И не думал об этом.

— Если хочешь, я расскажу, что случилось со мной. Но это долгая история, а тебе сейчас, наверное, лучше отдохнуть.

— Я и так только и делал, что отдыхал, и уже сыт этим отдыхом по горло.

— Может быть, ты голоден? У меня с собой есть сухой паек.

— Я не голоден, но съел бы что-нибудь и кроме бесконечной овсянки.

Глауен вытащил пакет с твердокопченой колбасой, бисквитами и сыром.

— Ну, а теперь я расскажу тебе то, что произошло после того, как мы с Кирди Вуком уехали со Станции.

Глауен говорил около получаса и закончил свой рассказ описанием письма Флоресте.

— Я не удивлюсь, если призрак, который с тобой разговаривал, была сама Смонни.

— Может, и так. Голос был весьма странный.

Снова пошел дождь, и его первые барабанные капли скоро сменились оглушающими потоками. Каткар выглянул в дверь.

— Гроза надвигается и очень плохая гроза.

Шард невесело усмехнулся.

— Хорошо сидеть не в дыре. Порой ее заливало до бедер.

— Сколько здесь таких собачьих дыр? — повернулся к Каткару Глауен.

— Три. До сего дня была занята только одна, но в полдень привели второго несчастного.

— Вы носили ему еду — кто он?

Каткар неопределенно махнул рукой.

— Я не обращаю на такие вещи вниманья. Чтобы спасти свою шкуру, мне нужно было лишь слепо выполнять приказания, не больше.

— Но что-то вы должны были бы заметить!

— Да, я видел пленника, — как-то нерешительно ответил Каткар.

— И что дальше? Вы узнали его? Услышали имя?

На самом деле они произносили его имя еще в кухне и хохотали при этом, словно произносили какую-нибудь отличную шутку.

— И каково же это имя?

— Чилк.

— Что?! Чилк в собачьей дыре?!

— Именно так.

Глауен подошел к двери и глянул, но из-за стены дождя видимость была совсем никудышная — можно было разглядеть лишь лампы на изгороди. Он подумал о Бодвине Вуке и его осторожных планах, быстро просчитал степень риска, пытаясь уравновесить ее остатками сдающегося под напором эмоций разума, но… дело требовало слишком решительных действий.

— Краулер ждет внизу за холмом, за первой лощиной. — Он сунул одну из винтовок Шарду. — Прямо за пламенным деревом. Дальше вниз, прямо вниз к реке — там найдете флаер. Это на случай, если я не вернусь.

Шард молча взял оружие.

— Пошли, — махнул Глауен Каткару.

Но тот отпрянул в ужасе и почти крикнул

— Нельзя испытывать удачу дважды! Разве не так?! Мы заслужили жизнь, а не смерть. Собачья дыра во второй раз непременно захлопнется, и захлопнется уже за нами!

— Пошли! — Глауен, не оборачиваясь, стал спускаться по лестнице.

— Подожди! Посмотри сначала, где твари! — крикнул ему в спину Каткар.

— Дождь идет сплошной стеной, я ничего не вижу. А, значит, не видят и они.

Чертыхаясь изо всех сил, Каткар тоже полез вниз.

— Это неразумно и опасно, черт побери!

Однако Глауен не обращал на это ворчание никакого внимания и уже бежал сквозь дождь к изгороди. Каткар тоже припустил следом, выкрикивая жалобы, уносимые порывами ветра прочь. Калитка открылась быстро, и две тени в третий раз проскользнули через узкий проход.

— В дождь они могут усилить датчики, ориентированные на движение, — прошептал на ухо Глауенну Каткар. — Так что нам лучше идти прежней дорогой. Готов? Тогда вдоль изгороди к скале!

И они, согнувшись в три погибели, помчались вдоль изгороди. От дождя свистело в ушах. Под скалой они остановились, и Каткар приказал лечь.

— За мной и ползком, как в прошлый раз! И не отставай ни на шаг, иначе потеряешь меня.

Они снова по-пластунски поползли по грязи, миновали первую дыру, привстали, обогнули скалу и спустились в каменистую лощинку.

— Здесь, — перевел дыхание Каткар.

Глауен нащупал запоры и позвал в темноту:

— Чилк! Ты здесь? Ты слышишь меня, Чилк?!

— Кто здесь зовет Чилка? — послышалось откуда-то снизу. — Дело пустое — я никому не могу помочь.

— Чилк! Это я, Глауен! Вставай, я вытяну тебя отсюда!

— Уже стою, но мне не дотянуться.

Глауен и Каткар отодвинули запоры и кое-как вытащили Чилка на поверхность. — Приятный сюрприз, — удивился Чилк, но Глауен уже клал на место запоры, и все трое проделали во второй раз весь опасный обратный путь. На какое-то мгновение дождь, казалось, стал проходить, и шедший впереди Каткар предупреждающе зашипел:

— Тут глат! Быстро! На дерево!

Все успели добежать до лачуги и вскарабкаться, и в тот же момент на дерево обрушилось что-то тяжелое.

— Надеюсь, у тебя здесь больше нет друзей? — насмешливо поинтересовался Каткар.

— Что случилось? — не обращая внимания на вопрос, спросил Глауен у Чилка.

— Ничего особенного. Вчера утром на меня навалились двое, накинули мешок на голову, связали по рукам и ногам, запихнули на новехонький Джи-2 и… мы полетели. И вот я здесь. Один из этих подонков, разумеется, Бенъями — я учуял дивный запах помады, которой он маслит свои кудри. Как только я вернусь на станцию, я выкину его с работы — теперь он окончательно вышел у меня из доверия.

— Но как именно все происходило?

— Я услышал какие-то голоса. Кто-то завел меня в лачугу и сдернул с головы мешок, после чего меня препроводили в эту дыру и столкнули вниз. Потом вот этот господин любезно принес мне ведерко овсянки и спросил, как зовут. Да, кажется, он еще сказал, что собирается дождь. После этого меня оставили в покое до тех пор, пока я не услышал твой голос — что, надо признаться, оказалось весьма приятным сюрпризом.

— Странно, — заметил Глауен.

— И что теперь?

— Как только появится хотя бы какая-нибудь видимость, мы отправимся отсюда куда-нибудь подальше. Нам непременно надо уйти до тех пор, пока все не пришли сюда на завтрак и не обнаружили, что Каткар исчез.

Чилк всмотрелся в темноту.

— Тебя зовут Каткар?

— Верно, — хмуро согласился тот.

— Ты оказался прав насчет дождя.

— Ужасная гроза. Хуже здесь еще не бывало.

— И давно ты здесь?

— Не очень.

— Ну, сколько?

— Около пары месяцев.

— И в чем заключается твое преступление?

— Понятия не имею. Скорее всего, я как-нибудь оскорбил Титуса Помпо или что-нибудь еще в этом духе, — жестко ответил Каткар.

— Каткар — натуралист со Штромы, — пояснил Глауен отцу и Чилку.

— Интересно! — воскликнул Шард. — А каким это образом вы знакомы с Помпо?

— Это сложный вопрос, и к делу имеет мало отношения.

Шард промолчал.

— Может быть, ты устал отец? Хочешь спать?

— На самом деле я бодрей, чем выгляжу, но попытаться поспать все-таки можно.

— Тогда отдай винтовку Чилку.

Шард отдал оружие, растянулся на полу и почти тут же задремал.

Дождь начал стихать и вскоре совсем закончился, но вдруг, спустя несколько минут, разразился с новой силой.

— Непостижимо! — воскликнул Каткар.

— Шард здесь тоже около двух месяцев — кто прибыл раньше, ты или он?

Каткару не понравился этот вопрос и, как и прежде, он весьма грубо ответил:

— Шард уже был здесь, когда меня привезли.

— И никто не объяснил тебе причины твоего появления?

— Нет.

— А твои друзья и семья на Штроме? Они знают, где ты?

— Этого мне знать не дано, — горько ответил узник.

— На Штроме вы принадлежали к ЖМС или чартистам? — уточнил Глауен.

— Зачем тебе? — бросил на него подозрительный взгляд Каткар.

— Это может пролить свет на ваше появление здесь.

— Сомневаюсь.

— Ну, если ты как-то обдурил Помпо, значит, уж точно чартист, — вмешался Чилк.

— Как и вся прогрессивная часть Штромы, я разделяю идеалы ЖМС, — ледяным тоном ответил Каткар.

— Странно! — не унимался Чилк. — Тебя подставили собственные же приятели и клиенты — я имею в виду, конечно, йипов.

— Здесь, без сомнения, какая-то ошибка или непонимание. Но я не собираюсь зацикливаться на этом, и — кто старое помянет, тому глаз вон.

— Ну, вы все, конечно, высокоморальные люди, — усмехнулся Чилк. — А я так, например, горю мщением.

— Вы случайно не знакомы с Клайти Вердженс? — поинтересовался Глауен.

— Знаком.

— А с Джулианом Бохостом?

— Тоже. Одно время он являлся одним из самых влиятельных членов нашего движения.

— А сейчас?

— Я разошелся с ним по нескольким важным вопросам, — уклончиво ответил Каткар.

— А как насчет Левина Бардуза и его Флиц?

— Эти люди мне неизвестны. А теперь, простите, я тоже хочу вздремнуть, — и Каткар отполз в глубину лачуги.

Через несколько минут после этого дождь резко прекратился, оставив после себя мертвую тишину, прерываемую лишь стуком капель с листвы. В воздухе запахло опасностью.

Небо внезапно прочертили пурпурно-белые вспышки, и после нескольких напряженных секунд грохнул жуткий раскат грома, постепенно умерший в отдаленном рокоте. Словно в ответ на это из джунглей послышались злобный рев, нервный щебет и мычанье.

И снова тишина, и чувство надвигающегося ужаса, и второй удар, с молнией, на мгновение осветившей всю площадку во всех мельчайших подробностях ярким сиреневым светом. А спустя еще несколько минут дождь заревел с новой яростью.

— Ну, а что же такого произошло в лачуге? — осторожно вернулся к теме Глауен.

— Знаешь, я прожил странную жизнь, — ответил Чилк. — И если рассматривать происходившее в лачуге с объективной точки рения, то ничего особенного там и не происходило — во всяком случае, ничего, что могло бы удивить бывалого человека.

— Но все же?

— Поначалу йип в черной форме снял мешок у меня с головы, и я увидел стол, на столе какие-то документы, между прочим, очень аккуратно разложенные по стопочкам. Йип приказал мне сесть, что я и сделал.

Мне показалось, что за мной следят через приборы с другого конца этой развалюхи. Мне задали через микрофон вопрос: «Вы являетесь Эустасом Чилком, уроженцем Большой Прерии, что на Старой Земле?» Я согласился, что, мол, действительно, было дело, и тут же поинтересовался, с кем говорю?

«Вас в данный момент должны интересовать лишь документы, которые перед вами, — ответил голос. — Подпишите их, когда ознакомитесь». Голос был отнюдь недружелюбен, а резок и требователен. «Полагаю, что жаловаться на ваш произвол бесполезно?» — уточнил я. «Эустас Чилк, вы здесь за дело и по делу. Подпишите документы, и быстро!» В ответ я заявил, что все это похоже на приемчики мадам Зигони, только они здесь еще злобнее и поинтересовался, куда, кстати, девались те деньжата, которые она мне не заплатила за последние полгода.

«Подписывайте немедленно! Или вам же будет хуже!» — разорялся сидящий за столом.

Я просмотрел бумаги. Первой вся моя собственность передавалась в распоряжение Симонетты Зигони полностью. Вторая оказалась письмом тому, кто будет производить передачу этой уже не моей собственности, а третья являлась не более ни менее, как моим завещанием, также передающим все имеющиеся в моем распоряжении мелочи в руки старого доброго друга — мадам Зигони. Я попытался протестовать, ссылаясь на то, что нужно все обдумать, что надо вернуть меня на Араминту, и там закончить дело более по-джентельменски.

«Подписывай, если жизнь дорога!» — рявкнул голос, на что мне пришлось ответить, что я, конечно, подпишу, но все это крайне странно, поскольку никакой собственности, кроме рваной рубашки, которая на мне, у меня не имеется.

«Что ты получил в наследство от дедушки?» — потребовал голос. Я сказал, что, увы, не так уж и много: потертую шкуру американского лося, маленькую коллекцию камушков, но не драгоценных, а просто всякой гальки с сотен планет, да несколько штук мелочевки вроде пурпурной вазы и прочей рухляди, чье место в сарае. Ах, да, еще чучело старой совы с милою мышкой в клюве.

«Что еще?!»

«Трудно сказать, ведь весь этот мой амбар уже не раз грабили, так что я даже и не знаю, предлагать ли вам это никому до сих пор не понадобившееся чучело!»

«Хватит пудрить нам мозги! — орал проклятый. — Подписывай бумаги да поживее!»

Я подписал все три, и голос сказал: «Эустас Чилк, ты спас себе жизнь, которая отныне, однако, пройдет в раскаянии за твои амурные грехи и за то, что ты однажды грубо отказал тому, кто хотел стать твоим настоящим другом!»

Я решил, что это намек на мой отказ мадам Зигони на ранчо и тут же извинился, на что мне ответили, что уже слишком поздно, и отволокли в эту собачью яму, где я и в самом деле занимался раскаянием. Так что, твой голос, Глауен, оказался очень и очень кстати.

— И ты не представляешь, чего она хочет?

— Вероятно, это связано с какими-то вещами деда Сванера, которые оказались куда ценнее, чем я предполагал. Лучше бы уж он мне все честно рассказал, пока был жив.

— Но кто-то это знает и так. Кем может быть этот кто-то?

— Хм. Трудно сказать. Он всегда общался с уймой чудаков — дилерами, ворами, антикварами, букинистами. Правда, был у него и некий настоящий друг, коллега, соперник и помощник одновременно. Кажется, они оба состояли членами Общества натуралистов. Он как-то предлагал деду коллекцию перьев каких-то экзотических птиц и три маски душ панданго всего за пачку старых книг и бумаг. И если бы кто знал дедовы дела изнутри, то очень удивился бы, поскольку такая мена чрезвычайно, до нелепости дешева.

— И где теперь этот друг?

— Не знаю. Он попал в переплет с незаконным вскрытием гробниц и смылся куда-то, чтобы не связываться с властями.

Но тут Глауен, случайно обернувшись, увидел освещенное тусклым светом лицо Каткара. Увидел гораздо ближе, чем предполагал. Несомненно, узник подслушивал.

Дождь, то утихая, то усиливаясь, шумел до тех пор, пока в лачугу не начал просачиваться влажный серый рассвет.

Скоро стало совсем светло, и площадка тюрьмы оказалась полностью на виду. Все четверо оставили дом на дереве и стали быстро спускаться к подступающим джунглям. Первым шел Глауен, за ним Чилк, оба с винтовками наизготовку. Прежде всего надо было перейти лощину, что было не очень трудно, поскольку главный ориентир — ручей, который туда стекал — за последнюю ночь никак не мог исчезнуть; наоборот, от прошедшего бурного дождя он только вздулся так, что даже перейти его вброд стало невозможно. Глауен выбрал высокое дерево, выстрелами свалил его и быстро перекинул через лощину, соорудив таким образом импровизированный мост.

Краулер стоял там, где был оставлен, все не мешкая влезли в него и начали спускаться по склону, стараясь по возможности как можно меньше шуметь. Однако почти сразу же они оказались атакованы существами с разлапистыми ногами, имевшими футов двадцать в длину и с восемью жвалами и загибающимся вперед хвостом, предназначенным для опрыскивания жертвы ядовитой жидкостью. Чилк убил одну тварь выстрелом в хвост; животное медленно осело на бок, хвост отогнулся назад, импульсивно выпрыснув черную жидкость прямо в низкое небо.

Но через несколько секунд Глауен вынужден был остановить краулер, чтобы выбрать дорогу удобней и прислушаться к тому, что происходит в зарослях. Тут же раздался тревожный крик Шарда и, мгновенно обернувшись, Глауен увидел плоскую треугольную голову футов в шесть шириной, обнажающую судорожно разведенные челюсти. Другой конец длинной изогнутой шеи терялся в густой листве. Глауен выстрелил, скорее, инстинктивно, чем по здравому размышлению, и разнес голову чудища в клочья; тут же в кустах, грубо ломая их, обрушилось что-то очень тяжелое.

Оценив нарастающую угрозу, Глауен как можно быстрее повел краулер вниз, старательно вспоминая минувший путь. Наконец, склон стал выравниваться, а чаща редеть. Теперь краулер уже шлепал по воде, затопившей склон во время бури. А вот уже появилась и семья гуляльщиков, которая шлепала впереди по болотам, ухая и повизгивая. Вода становилась все глубже, краулер все чаще терял опору и плыл по бурлящему потоку.

Наконец, Глауен совсем остановил машину и сказал, указывая на заросли: