Глауен посмотрел на письма, все еще судорожно сжатые в руке. Все были вскрыты, а потом тщательно заклеены, все это оставляло неприятное ощущение надругательства и насилия. И с этим ничего нельзя было сделать, выкинуть письма невозможно — значит, оставалось смириться с унижением.

— Надо быть практичным, — напомнил себе Глауен, подошел к дивану, силой усадил себя на него, и одно за другим стал читать несчастные письма.

Первое оказалось отправлено с Андромеды 60111У, места, откуда Уэйнесс только и могла отправить первую почту. Второе и третье посланы с Йисинджеса, деревни на Земле неподалеку от Шиллави, четвертое же — из Мирки Пород на Драшени.

Глауен бегло просмотрел послания одно за другим, а уже потом перечитал медленно во второй раз. В первом письме девушка писала о своем путешествии по Хлысту к порту Синяя Лампа на Андромеде 60111У. Во втором объявляла о своем прибытии на Старую Землю, рассказывала о Пири Тамме и его изысканном старинном доме неподалеку от Йисинджеса. Там мало что изменилось с ее последнего посещения, и там себя девушка чувствовала, как дома. Пири, конечно, очень расстроился, услышав о смерти Мило, и выразил соболезнования по поводу того, какие дела творятся нынче на Кадволе. «Дядя Пири выполняет обязанности секретаря Общества как-то против своей воли, и ему было неинтересно обсуждать эти дела со мной. К тому же, возможно, он счел меня слишком любопытной, даже назойливой. Почему это я, в таком возрасте, так занята какими-то древними документами и их местонахождением? Порой он был резок почти до неприличия, и мне пришлось вести себя более осторожно. Мне кажется, он вообще хочет замять всю эту проблему, в том смысле, что если прикинуться, будто проблемы нет, то ее и действительно не будет. В целом, боюсь, дядя ведет себя не очень красиво».

Дальше Уэйнесс писала о своих «изысканиях» и о препятствиях, которые постоянно возникают на ее пути. Обстоятельства, с которыми ей пришлось так или иначе столкнуться, оказались не то, что загадочными — скорее устрашающими. Устрашающими настолько, что ей трудно было заставить себя поверить в то, что они действительно реальны. «Старая Земля, — писала Уэйнесс с горечью, — конечно, все так же свежа, прелестна и невинна, как в древние времена, но в ней кроется множество темных и довольно гнусных тайн». А посему она весьма хотела бы видеть рядом с собой Глауена, и хотела бы этого по многим причинам.

— Не волнуйся, — прошептал Глауен в лист бумаги. — Я буду с тобой, как только смогу.

В третьем письме Уэйнесс выражала беспокойство по поводу отсутствия писем от него и о своих поисках говорила уже более осторожно, хотя и намекала, что они смогут увести ее в самые отдаленные части мира. «Странные события, о которых я писала, все еще продолжаются, — сообщала она. — Я почти уверена в их разгадке, но не буду об этом писать, ибо об этом страшно даже подумать».

Глауен скривился. «Что там могло случиться? Почему она так неосторожна? По крайней мере, до тех пор, пока я не приехал?»

Четвертое письмо было коротким и самым отчаянным из всех, и о передвижениях девушки можно было судить лишь по штемпелю Драшени на Мохольке. «Больше не буду ничего писать до тех пор, пока не получу от тебя ответа! Или до тебя не доходят мои письма или с тобой и вовсе случилось что-то ужасное!» Обратного адреса не было, а только в конце стояла коротенькая приписка: «Я уезжаю отсюда завтра. Как только узнаю что-нибудь определенное, немедленно свяжусь с отцом, а уж он даст знать тебе. Не рискую сообщать больше ничего конкретного из-за того, что эти письма могут попасть в чужие и враждебные руки».

«Куда они и попали», — злобно подумал Глауен. Правда, в них никак не проливался свет на то, какими именно «изысканиями» занимается Уэйнес, хотя по множеству намеков и аллюзий ими можно было заинтересоваться, особенно такому человеку, как Спанчетта.

О Хартии Уэйнесс упомянула всего один раз, и то в связи с умирающим Обществом. Вполне невинное упоминание, подумал Глауен. Уэйнес много писала о разочарованности Пири во всей концепции Консервации, чье время, по его мнению, давно прошло; во всяком случае, относительно Кадвола, где поколения выродившихся натуралистов позволили делам зайти в такой тупик под святым знаменем Консервации. «Дядя Пири пессимист, — писала Уэйнесс. — Он считает, что хранители на Кадволе должны защитить Хартию своими собственными силами, поскольку ныне Общество натуралистов не имеет для помощи им ни сил, ни желания. Я слышала от него и то, что Консервация по самой своей природе, может быть только проходящей фазой в жизни таких миров, как Кадвол. Я пыталась спросить, напирая на то, почему бы рациональной администрации, руководствующейся существующей Хартией не поддерживать Консервацию во все времена, что для этого есть все основания, а нынешние временные проблемы возникли лишь из-за обилия просчетов и ошибок прежнего руководства. Оно хотело получить бездонные источники дешевой рабочей силы и потому позволило йипам остаться на атолле Лютвен в явное нарушение Хартии, но нынешнее поколение должно просто покончить с этим и восстановить все в первоначальном виде, чтобы все было именно так, как и должно было быть. Но как это сделать? Явно, что йипы должны быть удалены с Кадвола в равное по условиям или более лучшее место в другом мире. Конечно, это трудный, дорогостоящий и нервный процесс и в настоящее время мы на него не способны. Дядя слушал мои речи вполуха, словно мои выстраданные рассуждения были детским лепетом наивного младенца. Бедный дядя Пири! Как бы мне хотелось, чтобы он был порадостней! Да и я тоже. А больше всего я хочу, чтобы здесь оказался ты!»

Глауен позвонил в Речной Домик и тут же увидел на экране лицо Эгона.

— Говорит Глауен Клаттук. Я только что прочитал письма Уэйнесс с Земли. Спанчетта украла их и спрятала, не собираясь отдавать вовсе.

— Что за странная женщина! — В полном удивлении воскликнул Эгон. — Но зачем она так поступила?

— Таким образом она демонстрирует презрение ко всему, что связано с отцом или мною.

— Но это же какая-то глупость! С каждым днем мир становится все запутанней. Уэйнесс тоже смущает меня: такое поведение выходит за рамки моего понимания. Но открыться мне она отказывается на основании того, что я, мол, не сумею держать рот на замке. — Эгон как-то заискивающе посмотрел на Глауена. — А как насчет вас? Может быть, у вас есть какой-то ключ к тому, что происходит?

— У меня нет ни малейшего представления о том, где Уэйнесс и чем она занимается, — ушел от прямого ответа Глауен. — От меня она писем не получала — и слава богу — потому что не будет писать дальше, пока не получит.

— У меня вообще нет от не вестей. И я вообще ничего не знаю. И все-таки я чувствую некую силу, нажим, прессинг, заставляющий ее делать совсем не то, что ей хочется. Она слишком молода и неопытна для серьезных испытаний. Я очень расстроен и…

— Я разделяю ваши опасения, — тихо ответил Глауен.

— Но почему она так скрытничает?

— Она явно узнала нечто, что при обнародовании может погубить многое и многих. Если я смею сделать одно предположение…

— О, сделайте, сделайте!

— Было бы очень хорошо, если бы ни один из нас не говорил о ней ничего и особенно на публике.

— Интересная мысль, которую я вовсе не понимаю. Однако я приму ее близко к сердцу, хотя и напрочь не догадываюсь, что могло сорвать столь юную особу с места и занести в такую даль. У нас, разумеется, немало проблем, но все они сосредоточены здесь, на Кадволе.

— Я полагаю, что у нее есть веские основания делать то, что она в данный момент делает, — жестко подытожил Глауен.

— О, без сомнения! И, надеюсь, ее следующее письмо принесет какую-то ясность!

— А также откроет ее местонахождение, как я очень надеюсь. И, кстати, думаю, что Вук уже сообщил вам о завещании Флоресте?

— Он передал мне копию и предложил ознакомиться поподробней. Но на самом деле сначала позвольте мне объяснить, что происходит в Речном Домике. Каждый год я вынужден бросать все дела ради обоих Варденов. На этот раз к ним присоединятся еще Вилдер Фергус, Клайти Вердженс, которую вы, вероятно, помните, и ее племянник Джулиан Бохост.

— Отлично помню всех.

— М-да, они незабываемы. Но будут и другие гости, более непривычные, непривычные, разумеется, лишь в контексте Речного Домика. Это Левин Бардуз и его компаньон по странствиям — существо странное, называемое Флиц.

— Флиц?

— Не больше, не меньше. Бардуз человек богатый и может позволить себе всякие фривольности. Я о нем ничего не знаю, за исключением того, что он, кажется, друг Клайти.

— Эта дама в своих обычных выкрутасах?

— Даже более. Она решила сделать из Титуса Помпо народного героя — благородного и бескорыстного революционера, защитника угнетенных.

— Это серьезно?

— Вполне.

— Флоресте немного прошелся пол поводу этого Титуса, — задумчиво улыбнулся Глауен.

— Буду рад ознакомиться в деталях. Думаю, что и гостям это понравиться. Может быть, вы придете к нам позавтракать и сам прочитаете завещание вслух?

— Буду счастлив.

— Отлично! Тогда до завтра. Приходите чуть раньше двенадцати.

Утром Глауен позвонил в аэропорт и связался с Чилком.

— Доброе утро, Глауен! Что у тебя нынче на уме?

— Сказать тебе пару слов и желательно прямо у тебя.

— Время любое?

— Я буду немедленно.

Приехав в аэропорт, Глауен прошел в стеклянный офис, находящийся неподалеку от ангаров, где нашел Чилка, человека, вывести которого из себя было практически невозможно, ветерана тысячи экспедиций и эскапад, в половину которых вполне можно было верить. Это был мужчина среднего роста, мощный, широкоплечий, с цветущим лицом, с матовыми, полуседыми кудрями и с подвижными желваками на щеках.

Он стоял у стола, потягивая из кружки чай.

— Садись, Глауен, — бросил он через плечо. — Чай будешь?

— Если дашь.

Чилк налил вторую кружку.

— Это настоящий, с холмов Старой Земли, а не местное барахло. — Он с комфортом расположился в кресле. — Ну, и что привело тебя сюда в столь ранний час?

Глауен посмотрел через стекло на ангары и зал ожидания.

— Мы говорим без свидетелей?

— Полагаю, да. К дверям ухо никто не прикладывает — такова уж судьба стеклянных дверей. А с чего вдруг такая подозрительность?

— А как с жучками?

Чилк повернулся и включил завесу какой-то диковатой музыки.

— Это смажет всех насекомых в нужном радиусе, если ты, конечно, не станешь петь свои новости. Так в чем секрет?

— Вот копия письма, которое Флоресте написал вчера в полдень. Он утверждает, что отец до сих пор жив, и при этом упоминает тебя. — Глауен дал письмо Чилку. — Читай сам.

Чил взял письмо, откинулся в кресле и стал читать. Где-то на половине он оторвался от строчек.

— Ну, не диво ли? Смонни все еще думает, что я владею ценностями деда!

— Дивно, если не владеешь. Так не владеешь?

— Не думаю.

— А ты когда-нибудь проводил инвентаризацию поместья?

— Зачем? Рыться в сараях? Смонни сама все прекрасно знает, она грабила ранчо раза четыре.

— И ты уверен, что это она?

— Никому другому это неинтересно. Хоть бы она окончательно взяла все в свои руки. Меня уже достало быть объектом ее страсти или гнева — без разницы. — Чилк вернулся к чтению и, закончив, какое-то время посидел молча, а затем вернул письмо Глауену. — И теперь ты, значит, собираешься рвануть и освободить отца, так?

— Что-то вроде того.

— А Бодвин Вук присоединится к этой миссии.

— Сомневаюсь. Он слишком осторожен порой.

— И думаю, не без оснований.

— Он убежден, что Шатторак хорошо защищен и посему атака с воздуха будет стоить нам пяти или шести флаеров и половину состава Бюро, — передернул плечами Глауен.

— Ты называешь это «слишком осторожен»? Я бы назвал это просто здравым смыслом.

— Рейд не обязательно устраивать сверху вниз. Можно высадить десант где-нибудь на склоне и атаковать с фланга. Но и это кажется ему сложным.

— Мне тоже. Да и где посадить флаеры? В джунглях?

— Должны же там быть открытые пространства!

— По идее должны. Но, во-первых, придется сменить окраску всех флаеров — в противном случае их тут же засечет разведка. А уж тогда нас будут ждать сотен пять йипов. Смонни постарается.

— Я думаю, ты сможешь убрать всех шпионов.

Чилк развел руки жестом полной беспомощности и оскорбленной невинности.

— Я знаю, что за мной шпионят, как собака знает, что у нее есть блохи. Я даже знаю, кто они. Вот, например, мой первый помощник, работающий со мной дверь в дверь. Прелестный образчик по имени Бенъями.

Глянув за стекло, Глауен действительно увидел высокого и здорового, как бык, молодого человека с безупречным лицом, угольно-черными волосами и чистой бронзового оттенка кожей.

— А почему ты думаешь, что он шпион? — подумав, спросил Глауен.

— Он работает как вол, выполняет все приказания, улыбается чаще, чем нужно и следит за всем, что здесь происходит. Так я вычисляю всех шпионов — они всегда трудятся не покладая рук и причиняют меньше всего беспокойства — не считая их шпионства, разумеется. И ежели бы я был холодным циником, то давно попытался вычислить всех шпионов на свете.

— Но он не похож на типичного представителя такой профессии, — заметил Глауен, все продолжая разглядывать Бенъями.

— Может, и не похож. Но еще меньше он похож на типичного рабочего. Я просто нутром чую, что это именно он устроил западню твоему отцу.

— Но у тебя нет доказательств.

— Если бы они были, Бенъями сейчас не улыбался бы столь радостно.

— Хорошо, пока он отвернулся, скажу-таки тебе, зачем я пришел. — И Глауен изложил Чилку свою идею. Тот слушал с выражением сомнения на лице.

— Достаточно разумно, но хорошо бы услышать и мнение Вука.

— Этого я от тебя и ждал, — Глауен печально опустил голову. — Ладно, я ухожу сию же минуту и ознакомлю с моим проектом и его.

И молодой человек поспешил по Венси-Вей к новому агентству, где Хильда, уксусно-кислая дама-менеджер сообщила ему, что Бодвин Вук еще не появился. Хильда была подозрительна и потому считала, что Глауен выглядит что-то уж слишком радостным.

— Придется подождать, как и всем смертным, — заявила она.

Ждать пришлось около часу. Наконец, Вук появился, не обращая внимания на Глауена, остановился у стола Хильды, сказал ей что-то резкое и прошел к себе, не глядя ни на кого.

Глауен прождал еще минут десять и, не выдержав, сказал Хильде:

— Сообщите Суперинтенданту, что прибыл капитан Глауен Клаттук и желает получить аудиенцию.

— Он и так знает, что вы тут

— Я не могу больше ждать!

— Что? — саркастически хмыкнула Хильда. — У вас еще какое-то важное дело в другом месте?

— Я приглашен на завтрак в Речной Домик самим Хранителем.

Хильда скорчила гримасу, но все же сказала по внутренней связи, что Глауену не терпится. В ответ что-то зашуршало и загудело.

— Можете пройти, — милостиво разрешила Хильда, и Глауен важно прошествовал внутрь.

Вук оторвался от стола и ткнул пальцем в соседний стул.

— Садись. Что это за история с Хранителем?

— Мне пришлось сказать этой дуре, а не то она промариновала бы меня в приемной целый день. Она явно меня за что-то недолюбливает.

— Чушь! — отрезал Вук. — Наоборот, обожает и боится показать.

— Верится с трудом.

— Да и бог с ней. Давай не будем тратить времени на обсуждение Хильды и ее уныний. Ты здесь зачем? Есть что-нибудь новенькое? Если нет, то ступай обратно и не мешай.

— Я бы хотел узнать ваши планы относительно Шатторака? — твердым голосом произнес Глауен.

— Все это будет обсуждаться по мере поступления данных. Сейчас никаких решений принято быть не может, — быстро проговорил Вук.

— Я думал, сейчас главное поспешить? — вскинул черные брови Глауен.

— У нас тут все главное! Кроме всего прочего, мне бы еще очень хотелось вывести из строя яхту Помпо — или, что гораздо, лучше, просто захватить ее.

— А разве… Разве вы не собираетесь первым делом спасти отца?

Вук воздел к небу толстые руки.

— Не собираюсь ли я обрушиться на Шатторак всеми силами? Во всяком случае, не сегодня и не завтра.

— Но что вы думаете…

— Разве я еще не объяснил тебе? Надо как следует исследовать местность, как положено в Бюро «Б», где разум всегда побеждает истерику! Всему свое время, в конце концов!

— Кажется, у меня есть идея, которая соответствует всем вашим планам.

— Ха-ха-ха! Если она состоит из приватной атаки с использованием твоего флаера и неминуемого поражения, то не трать силы, мой милый. Я не выделю на такое сумасшествие ни одной машины!

— Никакой атаки, сэр, и ни одного флаера из Бюро.

— Ты хочешь поехать поплавать в одиночку?

— Нет, сэр. На задворках аэропорта есть один старый флаер, Скайри, у которого все пообломано и растащено. По сути дела это не больше, чем летающая платформа. Чилк иногда пользуется ею, чтобы перевозить грузы на мыс Журнал. И эта развалина вполне соответствует моему замыслу.

— И какому же, позволь спросить?

— Я подойду к Эссе со стороны моря, полечу по реке Верте до самого вулкана, спрячу флаер и поднимусь по склону к тюрьме. Словом, стану разведчиком.

— Мой дорогой юноша, твой план напоминает мне чудовищное самоубийство, не меньше.

— А я думаю, что нет, — улыбнулся Глауен.

— Но как ты избежишь хищников? Они там кишмя кишат.

— Чилк поможет мне с вооружением Скайри.

— Ага! Значит, ты уже посвятил в это дело и его!

— Без этого было никак. Мы установим там пару пулеметов типа Г-ЦР, поставим парус, ну и остальное…

— Хорошо, вы его посадите — дальше что? Ты, что, думаешь, взобраться на гору так просто? Джунгли — такой же ад, как и болота.

— Как говорят все свидетельства, днем хищники становятся очень вялыми.

— Да, из-за жары, Но и ты станешь таким же, не сомневайся.

— Мы погрузим небольшой болотоходец, и на нем поднимемся на Шатторак; так и проще и безопасней.

— Слова «проще» и «безопасней» к Эссе неприложимы.

— И все-таки я надеюсь выжить, — ответил Глауен, отвернувшись к окну.

— Я тоже на это надеюсь.

— Так вы одобряете?

— Не торопись. Предположим, тебе удастся подняться на Шатторак — что дальше?

— Я доберусь до внешней тюрьмы. Если повезет — сразу найду отца, и мы вернемся обратно так же, как я доберусь туда. Когда его отсутствие будет замечено, все решат, что он просто попытался удрать через джунгли.

— Это в лучшем варианте, — неодобрительно прохрипел Вук. — А в худшем? Вас заметят, поднимут тревогу.

— Это неизбежность любой разведки.

— Шард, конечно, счастливчик. Если бы в такую историю попал я, то еще неизвестно, кто бы поспешил мне на помощь.

— Я поспешил бы, сэр.

— Ладно, Глауен. Я вижу тебя не свернешь. Пользуйся своей наглостью! Да не пори горячку! Порывистость Клаттуков не для горы Шатторак. И вот еще: если не сможешь спасти отца, забирай любого другого узника — это даст нам нужную информацию.

— Слушаюсь, сэр. А как насчет радиосвязи?

— У нас нет пиперов[4]. Они никогда, в общем-то, не требовались. Придется обходиться без них. Ну, что еще?

— Позвоните Чилку и скажите, что вопрос со Скайри улажен.

— Хорошо. Еще?

— Вы уже знаете, что Эгон Тамм пригласил меня сегодня на завтрак в Речной Домик. Он хочет, чтобы я прочел письмо Флоресте перед Клайти Вердженс и остальными жемеэсовцами.

— Хм. Ты становишься прямо-таки светским человеком. Надеюсь, копия у тебя есть?

— Разумеется, есть, сэр.

— Тогда все. Гляди в оба, Глауен!

Незадолго до двенадцати Глауен пришел в Речной Домик, где лично Эгоном Таммом немедленно был препровожден в затененный холл. Он показался Глауену резко постаревшим за эти несколько прошедших месяцев; виски поседели, чистая смуглая кожа покрылась морщинами, как кора старого дерева. Он приветствовал Глауена с большей, чем обычно, сердечностью.

— Как бы то ни было, Глауен, но моя нынешняя компания меня не радует. Заниматься делами стало уже совсем невозможно.

— Так, значит Клайти в лучшей своей форме.

— В наилучшей. Вот она, в этой самой прекрасной форме бродит по приемной взад-вперед, обличая преступления, выдавая заявления и демонстрируя свою новую пантологию. Джулиан обращается ко всем с призывом выслушать его и пытается время от времени вести себя вызывающе, но только ради того, чтобы его заметил Флиц. Левин Бардуз слушает вполуха, и я не могу понять, что он думает; совершенно непроницаемая личность. Варден Фергус и Ларика чувствуют момент и сидят, изображая значительное молчание. Я же не очень боюсь вызвать огонь Клайти на себя, поскольку держусь очень скромно.

— Значит, Вардена Баллиндера нет?

— К несчастью, нет. Некоторые выпады Клайти соответственно остаются без ответа.

— Хм, — протянул Глауен. — Может быть, ее отвлечет мое появление?

Эгон улыбнулся.

— Ее отвлечет письмо Флоресте. Надеюсь, вы принесли его?

— Оно у меня в кармане.

— Тогда идемте немедленно. Время завтрака приближается слишком стремительно.

И они через арку прошли в огромную, полную света приемную с высокими южными и выходящими на лагуну западными окнами. Стены сияли белизной, как и потолок, если не считать потолочных балок, оставленных в естественном цвете старого дерева. Пол украшали три ковра всевозможных оттенков от зеленого до черного и алого. Кушетка и несколько кресел сверкали тускло-зеленным штофом. Задняя стена была сплошь уставлена полками, на которых красовались всевозможные удивительные артефакты, представлявшие собой коллекцию, собранную сотней предыдущих Хранителей. В восточном конце приемной стоял стол — на который в весьма рискованной позе облокачивался Джулиан Бохост — заваленный книгами, периодикой и украшенный единственным букетом розоватых цветов в чаше, поддерживаемой бледно-зеленоватым селадоном.

В комнате было шестеро. Клайти со сцепленными за спиной руками действительно мерила шагами ковры, а Джулиан полувозлежал на столе. Около окна сидела молодая женщина с гладкими серебристыми волосами и безупречным лицом, полностью погруженная в какие-то свои размышления и не обращавшая на Джулиана ровно никакого внимания. На ней были серебряные брюки в обтяжку, короткая и просторная черная кофточка-размахайка и черные сандалии на босых ногах. Рядом с ней стоял человек средних лет и средней комплекции, короткошеий, с узкими и бледными серыми глазками и коротким вздернутым носом; голова его блестела, как бильярдный шар. Варден Фергус и Ларика Фергус неподвижно застыли на кушетке, наблюдая за Клайти взглядами кроликов перед змеей. Оба они были одних лет и облачены в темные одежды Штромы.

Колити расхаживала взад-вперед с опущенной головой.

— …неизбежно и необходимо! Никому не будет приятно, но что из того? Мы уже могли оценить их эмоции. Прогрессивное течение… — Она замерла на полуслове, увидев Глауена. — Привет! И с чем мы явились?

Джулиан, едва ли уже не лежавший на столе и подносивший к губам бокал, высоко поднял брови.

— Клянусь девятью богами и семнадцатью дьяволами, это же Глауен! Бравый Глауен Клаттук, хранящий нас от йипов!

Глауен не обратил на это восклицание никакого внимания. Эгон стал представлять гостей, и первыми подвел к нему пару Фергусов.

— Варден Вильдер Фергус и мадам Ларика Фергус. — Глауен вежливо склонил голову, а Эгон продолжал знакомить его дальше. — Флиц, сверкающая на солнце. — Флиц повела глазами и снова сосредоточила взгляд на кончиках своих черных сандалий. — Рядом ее ближайший друг и компаньон по бизнесу Левин Бардуз. Это гости Клайти.

Бардуз вполне вежливо поклонился, и тут Глауен заметил, что гость вовсе не лыс, как ему показалось сначала, просто его голову плотно прикрывали коротко стриженные и припомаженные волосы. Движения его оказались вескими и решительными, а он сам почему-то производил впечатление какого-то архистерильного существа.

В это время Клайти поборола замешательство, и Эгон осторожно обратился к ней:

— Надеюсь, вы помните капитана Клаттука? Вы уже встречались, насколько я помню.

— Разумеется, помню. Он член местной полиции или как там она называется.

— Обычно она называется Бюро «Б». На самом деле мы являемся филиалом ИПКЦ, — ласково улыбнулся Глауен.

— Вот как? Джулиан, это, кажется, по твоей части?

— Кажется, я что-то слышал об этом.

— Странно. Я всегда считала, что ИПКЦ кладет на своих представителей неизгладимую печать.

— Вы абсолютно правы, — согласился Глауен. — И, надеюсь, вам будет приятно узнать и о том, что сотрудники Бюро «Б» имеют наивысшую квалификацию.

Джулиан расхохотался.

— Милая тетушка, мне кажется, вы попали в ловушку.

— Мне совершенно все равно, — проворчала Клайти и снова отвернулась от всех.

— Так что вы принесли нам, Глауен? — громко и развязно спросил Джулиан. — И зачем вообще пришли? Ведь главная приманка, насколько нам сказали, находится где-то там, на Земле. Может, вы знаете, где именно?

— Я пришел в гости к Хранителю и мадам Коре, — отрезал Глауен. — Ваше же присутствие здесь является для меня весьма приятным сюрпризом.

— Хорошо сказано! Но вы ушли от вопроса.

— Относительно Уэйнесс? Насколько известно мне, она гостит у своего дяди Пири Тамма в Йисинджесе.

— Знаем. — Джулиан отхлебнул из бокала. — Кора нам это уже сообщила, как и то, что вы тоже проводили отпуск где-то в других мирах.

— Да, я путешествовал, но, увы — исключительно по делам бюро.

— Именно так и будет написано в ваших бухгалтерских документах, когда вы буде сдавать отчет! — рассмеялся Джулиан.

— Надеюсь. Если мне не придется еще и самому платить за то, что произошло…

— Так путешествие не удалось?

— Свое задание я выполнил и жизнь себе спас. Ну, а кроме того, выяснил, что импрессарио Флоресте замешан в ужасные преступления. Правда, ныне он уже мертв. Так что, путешествие вполне удалось.

— Так это вы убили Флоресте, нашего самого замечательного артиста? — вскинулась Клайти.

— Я лично его не убивал. Он был задушен специальным газом в своей камере. И, кстати, завещал все свое состояние мне.

— Это удивительно.

— Ничего удивительного. Он все объясняет в письме. Пишет он, кстати, и о Титусе Помпо — они были хорошо знакомы.

— Вот как?! Было бы интересно увидеть это письмо!

— Оно при мне. После завтрака я с удовольствием его прочту.

— Я хочу увидеть его немедленно! — Клайти подняла руку жестом памятника. — Немедленно!

Глауен улыбнулся и покачал головой.

— Некоторые части этого письма сугубо конфиденциальны.

Клайти снова заходила по приемной, как по клетке.

— Это письмо не откроет нам ничего нового. Титус Помпо — смиреннейший человек, но и у его терпения есть пределы! И нас ждет огромная трагедия, если не будет предпринято никаких действий!

— Совершенно с вами согласен, — поддакнул Глауен.

Клайти бросила на него подозрительный взгляд.

— Именно поэтому на следующем пленуме я предполагаю устроить суд или нечто подобное…

— Это будет преждевременно. У вас на пути встанут несколько практических обстоятельств.

— Каких же?

— Во-первых, вы не можете никуда деть йипов, пока мы не найдем походящего мира, который мог бы их принять и ассимилировать. С транспортом тоже большие проблемы.

— Вы шутите! — Недоверчиво воззрилась на него Клайти.

— Отнюдь нет. Я говорю вполне серьезно. Переселение йипов неизбежно, и это теперь лишь вопрос времени и места.

— Местом вполне может стать побережье Мармиона, если уж следовать принципам всеобщей демократии! — Клайти обернулась к Тамму. — Вы не согласны?

— И вы считаете, что Хранитель должен нарушать Хартию? — обиженно вмешался Варджен Фергус.

— Мы должны руководствоваться жизненными фактами! — отрезала Клайти. — ЖМС настаивает на демократической реформе! И ни один разумный человек не может возразить нам!

— Я вам возражаю! И особенно возражаю против вашего пацифистского лицемерия! — едко вмешалась Ларика.

— Ах, так вы считаете меня лицемеркой? — взорвалась Клайти и часто-часто заморгала. — Разве мои намерения не кристально чисты?!

— Разумеется, чисты, почему бы им и не быть таковыми? Пацифики уже присмотрели себе на берегу места для поместий, которые они тут же там настроят, как только будет нарушена Хартия!

— Такое утверждение безответственно и оскорбительно! — закричала Клайти. — Более того, это гнусная клевета!

— Нет, это правда! Я лично слышала разговоры об этом! Ваш племянник, Джулиан Бохост, несколько раз говорил о том, какие именно территории он предпочитает взять себе!

— Воистину, мадам Ларика, вы делаете из мухи слона — это была всего лишь пустая болтовня, — лениво ответил Джулиан.

— Это вообще не имеет отношения к теме нашего разговора и потому нечего и поднимать этот вопрос! — не унималась Клайти.

— Нет уж простите, почему же нечего, когда пацифики собираются уничтожить Консервацию? Вы явно на стороне йипов, это несомненно!

— Вы все понимаете шиворот-навыворот, мадам Ларика, — вздохнул Джулиан. — Члены партии ЖМС — не пацифики, если вам это еще неизвестно. Мы — практические идеалисты! Мы верим в реальную жизнь! И прежде, чем варить суп, всегда убеждаемся в том, есть ли для этого кастрюля!

— Блестяще сказано, Джулиан! — одобрила тетка. — Я еще никогда не слышала в наш адрес столь нелепых и диких обвинений!

Джулиан поцеловал край бокала.

— В мире первоначального выбора невозможно ничего. Все течет, все изменяется, ничто не стабильно.

Левин Бардуз быстро посмотрел на Флиц.

— Джулиан говорит высокими абстракциями. Ты смущена?

— Нет.

— А, так тебе знакомы эти идеи?

— Я не слушала.

Джулиан демонстративно отшатнулся.

— О, какая жалость и какая потеря! Вы пропустили одну из моих самых вдохновенных идей!

— Может быть, вы повторите ее как-нибудь еще раз.

— Я вижу, что Кора зовет нас к столу, — сменил тему Эгон. — Будет хорошо, если мы на время сменим политическую беседу на застольную.