Умирающая Земля (№2) - Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира]

— Гилфиг и так нас привёл! — ответил Субукул. — Разве ты не видел направления стрелы?

Балч сардонически рассмеялся.

— Палка, которую бросаешь в воздух, указывает на юг с такой же лёгкостью, как на север.

Субукул в ужасе отступил.

— Ты богохульствуешь!

— Вовсе нет. Я не уверен, что Гилфиг услышал твоё обращение; а может, у него не было времени, чтобы действовать. Брось стрелу сто раз; если во всех случаях она покажет на юг, я тут же отправлюсь туда.

— Хорошо, — сказал Субукул. Он снова воззвал к Гилфигу и бросил стрелу, которая на этот раз указала на север.

Балч ничего не сказал. Субукул замигал, потом покраснел.

— Гилфиг не играет в игры. Он указывает один раз, и нужно выполнять.

— Я не убеждён, — сказал Балч.

— И я.

— И я.

Гарстанг умоляюще поднял руки.

— Мы прошли так далеко, мы страдали вместе, радовались вместе, трудились и сражались вместе — давайте теперь не ссориться!

Балч и один из несогласных только пожали плечами.

— Мы не пойдём слепо на юг.

— Что же вы будете делать? Пойдёте на север? Или вернётесь в Эрзу Дамат?

— Эрза Дамат? Без продовольствия и всего с четырьмя вьючными животными? Ба!

— Тогда идём на юг в поисках храма!

Балч ещё раз упрямо пожал плечами, отчего Субукул рассердился.

— Да будет так! Те, кто идёт на юг, в эту сторону, те, кто с Балчем, в ту!

Гарстанг, Кьюджел и Гасмайр присоединились к Субукулу, остальные, одиннадцать человек, остались с Балчем, они принялись перешёптываться, а четыре верных пилигрима в опасении смотрели на них.

Одиннадцать вскочили на ноги.

— Прощайте!

— Куда вы идёте? — спросил Гарстанг.

— Неважно. Ищите свой храм, мы займёмся своими делами. — И с этим коротким прощанием они отправились к деревне ящеролюдей, убили там всех мужчин, подпилили клыки женщин, одели их в тростниковую одежду и стали жить как повелители деревни.

Гарстанг, Субукул, Гасмайр и Кьюджел тем временем шли по берегу на юг. Вечером они разбили лагерь и поели моллюсков и крабов. Утром оказалось, что оставшиеся четыре вьючных животных сбежали, и теперь они одни.

— Такова воля Гилфига, — провозгласил Субукул. — Нам остаётся только найти храм и умереть.

— Смелее! — сказал Гарстанг. — Не нужно предаваться отчаянию!

— А что нам остаётся? Увидим ли мы вновь долину Фолгус?

— Кто знает? Сначала нужно исполнить унижение перед храмом.

С этими словами они двинулись дальше и шли весь остаток дня. К ночи они так устали, что смогли только лечь на песок.

Море расстилалось перед ними, плоское, как стол, и такое тихое, что заходящее солнце полностью отражалось в нем, без всякой дорожки. Ужин снова состоял из моллюсков и крабов, после чего они улеглись спать на песок.

В начале ночи Кьюджел проснулся от звуков музыки. Приподнявшись, он увидел, что над водой появился призрачный город. Стройные башни вздымались в небо, освещённые сверкающими белыми огоньками, которые плыли в воздухе вверх и вниз, вперёд и назад. На променадах толпились весёлые люди, в бледных светящихся одеждах, играла музыка. Проплыла барка, выложенная шёлковыми подушками, её двигал огромный парус из василькового шелка. Фонари на носу и корме освещали веселящиеся толпы; одни танцевали, другие играли на лютнях, третьи пили из кубков.

Кьюджел стремился разделить их веселье. Он приподнялся на колени и позвал. Веселящиеся отложили свои инструменты и уставились на него, но вскоре барка проплыла, уносимая большим голубым парусом. Вскоре город побледнел и исчез, осталось только тёмное ночное небо.

Кьюджел смотрел на ночь, горло у него сжималось от неведомой печали. К собственному удивлению, он обнаружил, что стоит на самом краю воды. Рядом стояли Гарстанг, Гасмайр и Субукул. Все смотрели друг на друга и молчали. Потом вернулись на берег и снова легли спать на песок.

На следующий день они почти не разговаривали и даже избегали друг друга: каждый хотел остаться наедине со своими мыслями. Время от времени то один, то другой с надеждой смотрел на юг, но никто не пытался уходить и даже не говорил об этом.

День проходил, и пилигримы оставались в полуоцепенении. Село солнце, наступила ночь, но никто не ложился спать.

Вскоре снова появился призрачный город, и сегодня там шёл праздник. В небе расцвели удивительно сложные фейерверки: копья, сети, звёздные взрывы красного, зеленого, синего, серебряного цветов. По променаду двигался парад, впереди призрачные девушки в радужной одежде, за ними призрачные музыканты в просторных красных и оранжевых одеяниях и призрачные акробаты. Часами звуки веселья плыли над водой; Кьюджел по колено погрузился в песок и смотрел, пока праздник не стих и город расплылся. Тогда он повернулся, и остальные поднялись за ним на берег.

На следующий день все ослабли от голода и жажды. Хриплым голосом Кьюджел сказал, что им нужно идти. Гарстанг кивнул и тоже хрипло добавил:

— К храму, к храму Гилфига!

Субукул кивнул. Щеки его некогда полного лица втянулись, глаза воспалились.

— Да, — просвистел он, — мы отдохнули. Нужно идти!

Гасмайр тупо кивнул:

— К храму!

Но никто не пошевелился. Кьюджел поднялся выше по берегу и сел в ожидании прихода ночи. Посмотрев вправо, он увидел человеческий скелет в той же позе, в какой сидел он сам. Вздрогнув, Кьюджел повернулся налево, там был второй скелет, этот от времени и непогоды превратился в груду костей.

Кьюджел встал и направился к остальным.

— Быстрее! — позвал он. — Пока у нас ещё остаются силы! На юг! Идёмте, пока мы не умерли, как те, чьи кости лежат там, вверху!

— Да, да, — пробормотал Гарстанг. — К храму. — Он с трудом встал. — Идёмте! — обратился он к остальным. — Мы идём на юг!

Субукул поднялся, но Гасмайр после нескольких попыток остался сидеть на песке.

— Я останусь, — сказал он. — Когда доберётесь до храма, замолвите за меня слово перед Гилфигом, объясните, что волшебное очарование лишило моё тело сил.

Гарстанг хотел остаться с ним и попытаться уговорить, но Кьюджел указал на заходящее солнце.

— Если мы дождёмся темноты, мы погибнем. Завтра у нас совсем не останется сил!

Субукул взял Гарстанга за руку.

— Мы должны уйти до наступления ночи.

Гарстанг в последний раз обратился к Гасмайру.

— Друг мой и сподвижник, наберись сил. Мы пришли вместе — от самой долины Фолгус, на плоту по Скамандеру и через эту ужасную пустыню. Неужели мы должны расстаться на самом пороге храма?

— Идём, к храму! — хрипел Кьюджел.

Но Гасмайр отвернулся. Кьюджел и Субукул увели Гарстанга, по его высохшим щекам бежали слезы; пошатываясь, они пошли на юг по берегу, отворачиваясь от спокойного моря.

Старое солнце село, отбрасывая веер цветов. На спокойном высоком небе желтовато-бронзового оттенка виднелись небольшие облачка. Снова появился город; никогда он не казался величественнее, когда его шпили уловили огни заката. По променаду шли юноши и девушки с цветами в волосах, иногда они останавливались и смотрели на троих идущих по песку. Закат потемнел, белые огни загорелись в городе, музыка поплыла над водой. Долгое время следовала она за тремя пилигримами и наконец стихла вдали. Пустое море расстилалось на запад, отражая последние отблески заката.

Примерно в это время пилигримы набрели на ручей с пресной водой, поблизости росли ягоды и дикие сливы. Здесь они провели ночь. Утром Кьюджел поймал рыбу и нескольких крабов на берегу. Подкрепившись, трое снова двинулись на юг, все время надеясь увидеть храм. Даже Кьюджел почти поверил в него, настолько неистовой была вера Гарстанга и Субукула. Но проходили дни, и Субукул начал отчаиваться, сомневаться в приказании Гилфига, сомневаться в добродетельности самого Гилфига.

— Чего мы добились этим мучительным путешествием? Разве Гилфиг сомневался в нашей преданности? Мы доказали её своим присутствием на Светлом обряде. Зачем он послал нас так далеко?

— Пути Гилфига неисповедимы, — отвечал Гарстанг. — Мы пришли так далеко, но нужно идти дальше!

Субукул остановился и посмотрел назад, туда, откуда они пришли.

— Вот моё предложение. На этом месте воздвигнем каменный алтарь, который станет нашим храмом; исполним перед ним обряд. Удовлетворив требования Гилфига, мы сможем повернуться лицом на север, к деревне, где остались наши товарищи. Там мы отыщем вьючных животных, возобновим припасы и направимся в пустыню. И, может быть, сумеем вернуться в Эрзу Дамат.

Гарстанг колебался.

— Твоё предложение здравомысляще. И все же…

— Лодка! — воскликнул Кьюджел. Он указал на море, где в полумиле плыла рыбачья лодка под квадратным парусом на длинной гибкой рее. Она прошла мимо мыса в миле к югу от того места, где стояли пилигримы, и Кьюджел указал на деревню дальше по берегу.

— Прекрасно! — объявил Гарстанг. — Там должны жить гилфигиты, а деревня находится вблизи храма! Идёмте!

Но Субукул не решался.

— Неужели знание священных текстов распространилось так далеко?

— Осторожность — наш девиз, — сказал Кьюджел. — Нужно очень осторожно провести разведку. — И он провёл их через лес тамариска и лиственницы в такое место, откуда сверху они могли рассмотреть деревню. Хижины были грубо сооружены из камня, и жил в них свирепо выглядевший народ. Чёрные волосы обрамляли круглые, цвета глины лица, на плечах росла жёсткая щетина, как эполеты. Изо рта мужчин и женщин торчали клыки, и все говорили низкими хриплыми голосами. Кьюджел, Гарстанг и Субукул отступили с величайшей осторожностью и, спрятавшись среди деревьев, стали негромко совещаться.

Гарстанг наконец упал духом и потерял всякую надежду.

— Я истощён, духовно и физически; здесь я умру.

Субукул посмотрел на север.

— Я попробую перебраться через Серебряную пустыню. Если все пройдёт хорошо, вернусь в Эрзу Дамат или даже в долину Флогус.

Гарстанг повернулся к Кьюджелу.

— А ты? Мы ведь не нашли храма Гилфига.

Кьюджел указал на пристань, где было причалено несколько лодок.

— Я направляюсь в Олмери, через Сонганское море. Предлагаю конфисковать лодку и плыть на запад.

— Тогда прощай, — сказал Субукул. — Гарстанг, идёшь со мной?

Гарстанг покачал головой.

— Слишком далеко. Я, несомненно, умру в пустыне. Я пересеку море вместе с Кьюджелом и понесу Слово Гилфига народу Олмери.

— Ну, тогда прощай и ты, — сказал Субукул. Он быстро повернулся, чтобы скрыть выражение лица, и двинулся на север.

Кьюджел и Гарстанг смотрели, как его крепкая фигура уменьшается на расстоянии и исчезает. Потом повернулись и принялись рассматривать причал. Гарстанг сомневался.

— Лодки кажутся пригодными для моря, но «конфисковать» значит «украсть» — это действие особенно осуждается Гилфигом.

— Никаких затруднений, — ответил Кьюджел. — Я положу на причал несколько золотых монет, это больше стоимости лодки.

Гарстанг наконец неуверенно согласился.

— А как же пища и вода?

— Взяв лодку, мы поплывём вдоль берега, пока не припасём достаточно, а потом двинемся на запад.

Гарстанг согласился с этим, и они снова принялись рассматривать лодки, сравнивая их друг с другом. Наконец выбрали прочное судно десяти или двенадцати шагов длиной, с небольшой каютой.

В сумерках они двинулись к пристани. Все было тихо, рыбаки вернулись в деревню. Гарстанг поднялся на борт и сообщил, что все в порядке. Кьюджел начал отвязывать чалку, но в это время с пристани послышался свирепый крик, и появился десяток крепких рыбаков.

— Мы пропали! — крикнул Кьюджел. — Спасайся, беги, а ещё лучше плыви!

— Невозможно! — провозгласил Гарстанг. — Если это смерть, я встречу её с достоинством. — И он встал на палубе.

Вскоре их окружили жители деревни всех возрастов, привлечённые шумом. Один из них, старшина деревни, спросил строгим голосом:

— Что вы делаете на нашем причале и зачем собираетесь украсть лодку?

— Наша причина проста, — ответил Кьюджел, — мы хотим пересечь море.

— Что? — взревел старшина. — Как это возможно? На лодке нет ни пищи, ни воды, она плохо оборудована. Почему вы просто не обратились к нам и не сказали, что вам нужно?

Кьюджел замигал и обменялся взглядом с Гарстангом.

— Буду откровенен. Ваша внешность внушила нам такой страх, что мы не решились.

Его слова вызвали большое веселье и удивление в толпе. Старшина сказал:

— Мы все удивлены: объяснись.

— Хорошо, — ответил Кьюджел. — Могу ли я быть абсолютно откровенным?

— Конечно!

— Некоторые особенности вашей внешности кажутся нам грубыми и варварскими: ваши выступающие клыки, чёрная грива. окружающая лица, какофония вашей речи — это ещё не все.

Жители деревни недоверчиво рассмеялись.

— Что за ерунда! — восклицали они. — У нас длинные зубы, чтобы мы могли разрывать рыбу — нашу основную пищу. Волосы мы носим так, чтобы защититься от ядовитых насекомых. И так как мы глуховаты, то, очевидно, кричим. А вообще-то мы добрый и мягкий народ.

— Совершенно верно, — сказал старейшина. — И чтобы продемонстрировать это, завтра мы снабдим продовольствием нашу лучшую лодку и отправим вас с нашими добрыми пожеланиями. А сегодня в вашу честь будет пир!

— Вот истинно святая деревня! — провозгласил Гарстанг. — Вы случайно не приверженцы Гилфига?

— Нет, мы поклоняемся богу-рыбе Иобу, который кажется нам не менее действенным, чем другие. Но идёмте в деревню. Надо подготовиться к пиру.

Они поднялись по лестнице, высеченной в скале утёса, и оказались на площадке, освещённой десятками горящих факелов. Старшина указал на хижину, более просторную, чем остальные.

— Здесь вы проведёте ночь; я буду спать в другом месте.

Гарстанг снова начал хвалить святость и милосердие жителей деревни, на что старшина наклонил голову.

— Мы стараемся добиться духовного единства. Его символизирует главное блюдо наших церемониальных пиров. — Он повернулся и крикнул, сложив руки: — Готовьтесь!

На треножнике повесили большой котёл, приготовили блок и подъёмник, и каждый житель деревни подходил, отрезал себе палец и бросал в котёл.

Старшина объяснил:

— Этим простым обычаем, к которому вы, несомненно, присоединитесь, мы демонстрируем наше общее наследие и взаимную доверенность. Давайте встанем в ряд. — И Кьюджелу и Гарстангу ничего не оставалось, как тоже отрубить по пальцу и бросить в котёл.

Пир продолжался почти всю ночь. Утром жители деревни выполнили своё слово. Особенно пригодную для морских путешествий лодку снабдили большим запасом продовольствия и воды, включая то, что осталось от ночного пира.

Все собрались на пристани. Кьюджел и Гарстанг высказали свою благодарность, затем Кьюджел поднял парус, а Гарстанг отдал причал. Ветер наполнил парус, и лодка двинулась по поверхности Сонганского моря. Постепенно берег растаял на расстоянии, и они вдвоём остались одни, и со всех сторон виден был только чёрный металлический блеск воды.

Наступил полдень; лодка продолжала двигаться в пустоте: вода внизу, воздух вверху, тишина во всех направлениях. День был долгим и вялым, нереальным, как сновидение. За печальным величием сумерек последовала темнота цвета разведённого вина.

Ветер усилился, и всю ночь они двигались на запад. На рассвете ветер стих, парус обвис, и Кьюджел и Гарстанг уснули.

Восемь дней повторялся этот цикл. На утро девятого дня впереди появилась береговая линия. К середине дня через невысокий прибой они направили лодку к берегу.

— Это Олмери? — спросил Гарстанг.

— Я так считаю, — ответил Кьюджел, — но не знаю, какая именно часть. Азеномай может лежать на севере, востоке и юге. Если вон тот лес окружает Восточный Олмери, нам придётся пройти через него, а живущие там медведи пользуются ужасной репутацией.

Гарстанг указал вниз по берегу.

— Смотри: ещё одна деревня. Если тут такой же народ, что и на том берегу, нам помогут. Идём, расскажем им, что нам нужно.

Кьюджел задержался.

— Может, разумнее разведать сначала?

— Зачем? — спросил Гарстанг. — В прошлый раз это привело только к недоразумению. — Он пошёл по берегу к деревне. Когда они приблизились, им стали видны люди на центральной площади: прекрасные золотоволосые люди, голоса которых были подобны музыке.

Гарстанг весело приблизился к ним, ожидая ещё более радушного приёма, чем на том берегу, но жители деревни побежали к ним и набросили на них сети.

— Зачем вы это делаете? — спросил Гарстанг. — Мы путники и не причиним вам вреда!

— Вы чужаки, вот и все, — ответил самый высокий из золотоволосых. — Мы поклоняемся неумолимому богу Данготту. Чужаки — это всегда еретики, и их полагается скармливать священным обезьянам. — И с этими словами они потащили Кьюджела и Гарстанга по острым камням берега, а прекрасные дети радостно плясали вокруг.

Кьюджел умудрился достать трубку, взятую у Войонда, и направить на жителей деревни синий концентрат. В ужасе они попадали на землю, и Кьюджел смог выпутаться из сети. Обнажив меч, он освободил Гарстанга, но жители пришли в себя. Кьюджел ещё раз применил трубку, и они бежали в страхе.

— Иди, Кьюджел, — заговорил Гарстанг. — Я старик, во мне не осталось сил. Торопись, ищи спасения, желаю тебе добра.

— Обычно я так и поступаю, — признался Кьюджел. — Но эти люди вызвали у меня приступ донкихотства. Выбирайся из сети, пойдём вместе. — Он снова внёс в ряды противников замешательство трубкой, а Гарстанг в это время высвободился, и они побежали по берегу.

Жители деревни преследовали их, бросая гарпуны. Первый же гарпун попал в спину Гарстангу. Он упал без звука. Кьюджел повернулся, нацелил трубку, но волшебство истощилось, и появилось только несколько капель прозрачной жидкости. Жители деревни приготовились к второму залпу; Кьюджел выкрикнул проклятие, увернулся, и гарпуны пролетели мимо и вонзились в береговой песок.

Кьюджел в последний раз погрозил кулаком и убежал в лес.

6. ПЕЩЕРА В ЛЕСУ

Кьюджел шёл через Старый Лес. Он двигался осторожно, часто останавливался и прислушивался, ожидая услышать треск ветки, звуки шагов или даже шум дыхания. Его осторожность, хотя и замедляла продвижение, не вызывалась теоретическими соображениями и не была непрактичной: другие существа бродили по лесу, и их стремления противоречили стремлениям Кьюджела. Весь вечер он бежал и наконец убежал от пары деодандов; в другом случае он остановился на самом краю поляны, на которой стоял размышляющий лейкоморф; с тех пор Кьюджел стал ещё осторожнее, перебегал от дерева к дереву, осматривался и вслушивался, лёгкой походкой перебегал открытые пространства, как будто прикосновение к земле жгло ему ноги.

В середине дня он оказался на небольшой влажной поляне, окружённой высокими и мрачными, как монахи в капюшонах, чёрными деревьями. Несколько косых красных лучей, пробившись на поляну, осветили изогнутое айвовое дерево, на котором висел кусок пергамента. Оставаясь в тени, Кьюджел осмотрел поляну, потом осторожно подошёл к дереву. На листке витиеватыми буквами было написано:

Мудрец Зараидес делает щедрое предложение! Тот, кто найдёт и прочтёт это послание, может бесплатно получить час консультаций. В ближайшем холме — вход в пещеру; мудрец находится внутри.

Кьюджел удивлённо рассматривал пергамент. Большой вопрос повис в воздухе: зачем Зараидесу отдавать свои знания с такой необычной щедростью? Вряд ли можно рассчитывать на истинное бескорыстие: в той или иной форме проявится закон равновесия. Если Зараидес предлагает совет — мысль об абсолютном альтруизме нужно отбросить, — значит он ожидает чего-то в обмен: благодарность и словесную оценку своего благородства, или рассказ о каких-нибудь событиях в отдалённых местностях, или вежливое прослушивание каких-нибудь текстов или од, или какая-нибудь другая служба. Когда Кьюджел перечёл послание, его скептицизм ещё усилился. Он бы отбросил пергамент, если бы не срочная и настоятельная потребность в информации, особенно знание наиболее безопасного и быстрого пути к дому Юкуну, а также способа сделать Смеющегося Волшебника беспомощным.

Кьюджел осмотрелся, отыскивая холм, упоминаемый Зараидесом. Напротив, по другую сторону поляны, местность поднималась; подняв голову, Кьюджел заметил искривлённые ветви и спутанную листву нескольких даобадов.

С величайшей осторожностью Кьюджел двинулся по лесу и вскоре остановился у скалы, поросшей деревьями и вьющимися растениями. Несомненно, это тот холм, который упоминается в послании.

Кьюджел стоял, держась за подбородок, оскалив зубы в выражении сомнения. Он прислушался: тишина, абсолютная и полная. Держась в тени, он двинулся вокруг холма и вскоре подошёл к входу в пещеру — круглому отверстию в скале высотой с человека и шириной в расставленные руки. Над ним висела надпись тем же почерком:

ВХОДИТЕ: ВСЕМ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Кьюджел посмотрел туда, сюда. Ни звука, ни движения в лесу. Он сделал вперёд несколько осторожных шагов, всмотрелся в пещеру и увидел только темноту.

Кьюджел отступил. Несмотря на искренность надписи, он не чувствовал желания идти туда и, присев на корточки, принялся внимательно разглядывать пещеру.

Прошло пятнадцать минут. Кьюджел переменил положение; и тут справа он увидел человека, приближавшегося не менее осторожно, чем он сам. Вновь прибывший был человек среднего роста, в грубой крестьянской одежде: серых брюках, рубашке цвета ржавчины, шапке с козырьком. У него оказалось грубое круглое лицо, с коротким носом, маленькими широко расставленными глазами, тяжёлым подбородком, заросшим тёмной щетиной. В его руке был зажат пергамент, подобный тому, что прочитал Кьюджел.

Кьюджел встал. Вновь прибывший остановился, потом подошёл.

— Ты Зараидес? Если так, то я Фабельн, травник. Ищу заросли дикого лука. Там дальше моя дочь; она вянет, бродит как во сне и не носит больше корзин, поэтому…

Кьюджел поднял руку.

— Ты ошибаешься; Зараидес находится в пещере.

Фабельн хитро сузил глаза.

— А кто же ты?

— Я Кьюджел; подобно тебе, я ищу знаний.

Фабельн кивнул.

— Ты советовался с Зараидесом? Он достоин доверия? И действительно не берет платы, как говорится в надписи?

— Верно во всех подробностях, — ответил Кьюджел. — Зараидес, по-видимому, всеведущ и испытывает радость, передавая знания. Все мои затруднения разрешены.

Фабельн искоса посмотрел на него.

— А чего же ты тогда ждёшь у пещеры?

— Я тоже травник и формулирую новые вопросы, особенно относительно находящихся поблизости богатых зарослей дикого лука.

— Вот как? — воскликнул Фабельн, возбуждённо щёлкая пальцами. — Формулируй тщательно, а пока ты составляешь фразы, я пройду внутрь и спрошу о причине апатии моей дочери.

— Как хочешь, — ответил Кьюджел. — Но если подождёшь немного, я скоро кончу формулировать свой вопрос.

Фабельн сделал жизнерадостный жест.

— Скоро я выйду из пещеры, потому что я человек быстрый и решительный, вплоть до бесцеремонности.

Кьюджел поклонился.

— В таком случае проходи.

— Я скоро. — И Фабельн скрылся в пещере. — Зараидес? — позвал он. — Где мудрец Зараидес? Я Фабельн; хочу задать несколько вопросов. Зараидес? Будь добр, выходи. — Голос Фабельна звучал глухо. Кьюджел, внимательно прислушиваясь, услышал, как открылась и закрылась дверь, потом наступила тишина. Он приготовился терпеливо ждать.

Проходили минуты… прошёл час. Красное солнце передвинулось по небу и скрылось за холмом. Кьюджел начал беспокоиться. Где Фабельн? Он наклонил голову: снова открылась и закрылась дверь? Да, это Фабельн: все в порядке!

Фабельн выглянул из пещеры.

— Где травник Кьюджел? — Он говорил резким хриплым голосом. — Зараидес сидит за накрытым столом и не желает обсуждать местоположение дикого лука, пока ты не присоединишься к нему.

— Банкет? — с интересом спросил Кьюджел. — Неужели так далеко простирается щедрость Зараидеса?

— Да; ты разве не видел украшенный шпалерами зал, резные кубки, серебряную супницу? — Фабельн говорил мрачно, и это удивило Кьюджела. — Но идём: я тороплюсь и не хочу ждать. Если ты уже пообедал, я так и скажу Зараидесу.

— Ни в коем случае, — с достоинством ответил Кьюджел. — Я сгорел бы от стыда, если бы пренебрёг приглашением Зараидеса. Иди вперёд: я за тобой!

— Тогда пошли. — Фабельн повернулся; Кьюджел прошёл за ним и ощутил отвратительный запах. Он остановился. — Мне кажется, я чувствую вонь; она очень неприятно на меня действует.

— Я тоже заметил, — отозвался Фабельн. — Но за дверью никакого запаха нет.

— Поверю на слово, — раздражённо сказал Кьюджел. — Такой запах испортил бы мне аппетит. Где же…

И в этот момент на него обрушился поток маленьких быстрых тел, тощих и испускающих именно такое зловоние. Послышалось множество высоких голосов; дверь открылась; Кьюджела втолкнули в низкую нору. В колеблющемся жёлтом свете он рассмотрел своих похитителей: они ему по пояс, с бледной кожей, с заострённой мордой, с ушами на верху головы. При ходьбе они слегка наклонялись вперёд, и колени у них как будто располагались в противоположном направлении, чем у настоящих людей; ноги в сандалиях казались очень мягкими и тонкими.

Кьюджел удивлённо смотрел на них. Поблизости присел Фабельн, глядя на него со смесью злорадства и удовлетворения. Теперь Кьюджел рассмотрел, что на шее Фабельна надето металлическое кольцо, а от него отходит тонкая цепочка. У дальней стены норы сидел старик с длинными седыми волосами, тоже с кольцом и цепочкой. В это время крысиные люди надели такое же кольцо на шею Кьюджелу.

— Подождите! — в ужасе воскликнул Кьюджел. — Что это значит? Я отвергаю такое обращение!

Крысолюди подтолкнули его и убежали. Кьюджел увидел, что от их острых задов отходит длинный чешуйчатый хвост, высовывающийся из чёрных комбинезонов.

Дверь закрылась, три человека остались одни.

Кьюджел гневно повернулся к Фабельну.

— Ты меня обманул; ты заманил меня в ловушку! Это серьёзное преступление!

Фабельн горько рассмеялся.

— Не более серьёзное, чем то, что ты совершил, обманывая меня! Меня захватили из-за твоего мошеннического трюка; поэтому я позаботился, чтобы и ты не ушёл.

— Это бесчеловечная злоба! — взревел Кьюджел — Я позабочусь, чтобы ты получил то, что заслуживаешь!

— Ба! — отозвался Фабельн. — Не раздражай меня своими жалобами; во всяком случае я заманил тебя в пещеру не из-за одной злобы.

— Нет? У тебя были ещё какие-то причины?

— Очень просто: крысолюди умны! Тот, кто завлечёт в пещеру двух других, обретает свободу. Ты номер один на моем счёту; мне нужно заманить ещё одного, и я свободен. Разве я не прав, Зараидес?

— Только в широком смысле, — ответил старик. — Ты не можешь засчитывать этого человека на свой счёт; если бы существовала абсолютная справедливость, вы оба были бы на моем счёту. Разве не мой пергамент привлёк вас к пещере?

— Но не в неё! — заявил Фабельн. — Вот тут-то и разница! Так считают крысолюди, и значит ты не свободен.

— В таком случае, — сказал Кьюджел, — я считаю тебя номером один на своём счёту, потому что именно я послал тебя в пещеру для проверки того, что там находится.

Фабельн пожал плечами.

— Этот вопрос ты должен решить с крысолюдьми. — Он нахмурился и замигал маленькими глазками. — А почему я не должен засчитывать тебя на свой счёт? Это нужно обсудить.

— Не так, не так! — послышался резкий голос из-за решётки. — Мы засчитываем только тех, кто привлечён после заключения. Фабельна нельзя относить ни на чей счёт. У него самого на счёту есть один — а именно Кьюджел. У Зараидеса на счёту нуль.

Кьюджел потрогал кольцо на шее.

— А что если я не смогу раздобыть двоих?

— Тебе даётся месяц, не больше. Если не справишься, тебя сожрут.

Фабельн заговорил трезвым расчётливым голосом.

— Считайте, что я уже свободен. Поблизости ждёт моя дочь. У неё страсть к дикому луку, она больше не приносит пользы в моем хозяйстве. С её помощью я освобожусь. — И Фабельн удовлетворённо кивнул.

— Интересно было бы рассмотреть твои методы, — заметил Кьюджел. — А именно: где точно она находится и как её позвать.

Выражение лица Фабельна стало хитрым и злым.

— Я тебе ничего не скажу! Если хочешь привлекать людей, сам изобретай способ!

Зараидес указал на стол, где лежали обрывки пергамента.

— Я привязываю привлекательные послания к крылатым семенам, и потом их выпускают в лесу. Таким образом я могу привлечь прохожих к входу в пещеру, но не дальше. Боюсь, что мне осталось прожить только пять дней. Если бы у меня были мои книги, мои фолианты, мои руководства! Какие заклинания, какие заклинания! Я разрыл бы этот муравейник из конца в конец; я превратил бы каждую крысу в язык зеленого пламени. Я наказал бы Фабельна за то, что он меня обманул… Гм… Вращатель? Отчаянная Чесотка Люгвилера?

— Чары Одиночного Заключения имеют свои преимущества, — предложил Кьюджел.

Зараидес кивнул.

— Да, в этом что-то есть… Но это все пустые мечты: у меня отобрали заклинания и унесли в какое-то тайное место.

Фабельн фыркнул и отвернулся. Из-за решётки послышалось резкое предостережение:

— Сожаления и извинения не заменят вашего счета. Соревнуйтесь с Фабельном! У него уже есть один на счёту, и он собирается завтра получить второй. А ведь мы захватили его случайно!

— Я его привлёк! — возразил Кьюджел. — Разве вы не знаете честности? Я послал его в пещеру, он должен быть занесён на мой счёт!

— Все остаётся, как прежде! — последовал строгий ответ.

Зараидес развёл руками и принялся лихорадочно писать на пергаменте. Фабельн скорчился в углу на стуле и сидел неподвижно. Проползая мимо, Кьюджел пнул ножку стула, и Фабельн упал на пол. Он поднялся и бросился на Кьюджела, который швырнул в него стул.

— Порядок! — послышался резкий голос. — Порядок, или будете наказаны!

— Кьюджел выбил стул, я из-за него упал, — жаловался Фабельн. — Почему его не наказывают?

— Чистая случайность, — заявил Кьюджел. — По моему мнению, вспыльчивый Фабельн должен содержаться в одиночке в течение двух, а ещё лучше трех недель.