Сокровища легендарного галеона

Если читатель помнит, мы расстались с испанским галеоном «Нуэстра де ла Консепсьон» после того, как Уильям Фипс в конце XVII века завершил свою весьма удачную экспедицию к его останкам, покоящимся среди коралловых рифов Силвер-Банк (Серебряной Отмели) – так стали называть этот район Атлантики после находок Фипса. И хотя собранный им урожай серебра составил не менее трех десятков тонн, едва ли не в десять раз большее количество драгоценного металла продолжало лежать где-то на морском дне среди обломков галеона: ведь, как свидетельствуют старинные документы, он был загружен серебром аж до пушечных портов. Главную часть груза составляли реалы – монеты, отчеканенные в 1640 году в бывших испанских владениях, располагавшихся на территории нынешних Мексики, Боливии, Перу. Фипс, разумеется, не стал обнародовать, точное местоположение «Консепсьона», и вскоре о серебряном галеоне надолго забыли. Следующую страницу в биографию легендарного судна вписал уже в наши дни американский искатель сокровищ и приключений Берт Уэббер.

С детских лет в нем жила мечта о море, точнее, о неведомом подводном мире, о погибших бригах и каравеллах, хранящих множество жгучих тайн. Юношей он всерьез увлекся аквалангом и буквально избороздил с ним затопленные каменоломни Пенсильвании. Тогда же Берт сделал жизненный выбор: поступил в училище подводного плавания в Майами. Вскоре ему довелось принять участие в профессиональной экспедиции, организованной Музеем затонувших сокровищ во Флориде для поиска старинных кораблей – пленников океана. «Брезжила надежда, что будут найдены сокровища, – писал впоследствии Уэббер. – Их не оказалось. Но подводные операции, подъем грунта, сделанные находки настолько притягивали к себе, что я понял: надо найти средства, чтобы это стало моей профессией».

За первой экспедицией последовала вторая, затем третья, четвертая… Однако все они были неважно подготовлены, и море не сочло нужным хотя бы частично их субсидировать. Собственно говоря, не золото и серебро влекли Уэберра: «Для меня деньги никогда не были единственной целью, – говорит он. – Разумеется, – надо платить по счетам и обеспечивать семью, но меня больше всего влекут поиск, приключения, погоня за мечтой, стремление к невозможному. То, что требует мужества, бросает вызов».

И Брет бросил вызов судьбе: он решил повести самостоятельный поиск затонувших судов вблизи побережья Флориды и у Багамских островов. Но фортуна не торопилась оказывать ему свою благосклонность: проходил год за годом, но каждый раз Уэббер возвращался помой с пустыми руками. А дома его ждали жена и четверо детей, накормить которых даже самыми сладкими грезами, увы, не удавалось. Экспедиционное межсезонье приходилось заполнять весьма далекой от морской романтики деятельностью: работать на заводе у конвейера, торговать книгами, перебиваться случайными заработками. Но мечта продолжала оставаться для него путеводной звездой.

Неудачи случайных поисков навели Уэббера на мысль о том, что все усилия нужно сосредоточить на каком-либо конкретном корабле, место гибели которого приблизительно известно. И вот тогда-то близкий друг и помощник Берта Джим Хаскинс напомнил о знаменитом «Консепсьоне», или, как его иногда называли, «галеоне Фипса». «Мне кажется, – поделился своими раздумьями Джим, – там еще осталось много сокрытых морем богатств. Все записи говорят о том, что Фипсу не удалось найти корму судна, заросшую кораллами». Идея пришлась Уэбберу по душе, и вскоре друзья отправились за океан, чтобы порыться в» ест-индских архивах Севильи, познакомиться с документами морского музея в Мадриде и Британского музея в Лондоне. На это ушло у них долгих четыре года.

«Чем больше я анализировал записи, – вспоминал спустя несколько лет Уэббер в книге „Утраченные сокровища „Консепсьона“, – тем больше крепла во мне уверенность, что успех возможен и следует сделать попытку. Изучив уже достаточно материалов, я занял деньги у одного чикагского банкира, добился исключительного права на поиски у правительства Доминиканской Республики и достал карту аэрофотосъемок. В 1977 году я начал одну из самых основательно подготовленных экспедиций, которая когда-либо отправлялась к Серебряной отмели“.

Почти полгода группа подводников Уэббера провела у рифов. Были обнаружены обломки 13 погибших здесь судов. Их местоположение Берт нанес на карту и передал ее в соответствующее ведомство Доминиканской Республики. Однако даже на след «Консепсьона» напасть не удалось. Но ведь не мог же галеон исчезнуть. Значит, нужно продолжать поиск.

Уэббер возвращается домой в Чикаго. Благодаря финансовой помощи веривших в него друзей и знакомых он основывает фирму «Си квест интернэшнл» и вновь направляет Хаскинса в Испанию для продолжения архивной «разведки». Там-то и произошло событие, которое привело в дальнейшем к удаче. Роль доброй феи в этом сыграла молодая канадка Виктория Стаппелс-Джонсон, по поручению профессора Лондонской школы экономики Питера Эрла изучавшая по испанским документам историю «Консепсьона». Виктория поведала Джиму о том, что ее шеф собирает материал для своей будущей книги о флоте именно тех времен, к которым относится и год гибели серебряного галеона.

Когда об этом узнал Уэббер, он тут же решил связаться с профессором Эрлом. «Как знать, думали мы, вдруг у него окажется та ниточка, которой недостает нам, – рассказывает Берт. – Разве могли мы предположить, что у профессора уже давно имеется утраченный, казалось бы, ключ ко всему делу: судовой журнал корабля „Генри“? Чем уж сумел Уэббер расположить к себе английского ученого, трудно сказать, но как бы то ни было, вскоре он держал в руках копию рукописи, на первой странице которой характерными для старинного письма буквами сообщалось: „Журнал нашего путешествия начинается с Божьей помощью в 1686 году на борту корабля „Генри“ под командованием Фрэнсиса Роджерса, направляющегося к банке Амброзия, что к северу от острова Эспаньола, в компании с „Яковом и Мэри“ под командованием капитана Уильяма Фипса на поиски затонувшего испанского галеона, в чем да поможет нам Бог“.

Если с судовым журналом «Якова и Мэри» были знакомы многие, то журнал «Генри» на протяжении трех столетий фактически находился вне поля зрения историков и искателей сокровищ. Среди множества книг и рукописей он хранился в частной библиотеке в имении английского лорда Рамни, пока не был извлечен на свет. Но именно «Генри» первым подошел к тому злосчастному рифу, где покоился «Консепсьон», поэтому в его судовом журнале фигурировали точные координаты серебряного «прииска». Журнал же основного судна хранил записи уже об операциях по подъему сокровищ.

Должно быть, ни одну книгу в своей жизни Уэббер не листал с таким волнением, как те страницы, что передал ему Эрл. «Когда я в Англии прочитал судовой журнал „Генри“, то понял, что в 1977 году мы прошли над тем самым местом. Но поскольку „Консепсьон“ был слабой мишенью для нашей магнитометрической аппаратуры, мы его не обнаружили».

Примерно в то же самое время, когда происходили описываемые события, в области магнитометрии свершилась подлинная революция: канадская фирма «Вариант ассошиэйтс», специализировавшаяся на выпуске магнитометрических приборов и систем, создала принципиально новый переносной магнитометр. Уэббер числился консультантом этой фирмы, и ему как уже широко известному исследователю подводного мира было поручено провести практические испытания прибора. С ним аквалангист мог нырять к самому подножию рифа и обнаруживать металл даже тот, который был укутан трехметровым слоем песка или забаррикадирован окаменевшими кораллами.

Пришлось занять еще почти полмиллиона долларов и вновь бросить якорь у хорошо знакомых рифов. На этот раз фортуна явилась на свидание с членами экспедиции уже через пять дней: во время одного из погружений «Консепсьон» был найден. «Фипсу казалось, – пишет Уэббер в своей уже упоминавшейся книге, – что кораллы поглотили кормовую часть судна, закрыв доступ к основным сокровищам. Лишь благодаря повторной находке три столетия спустя мы поняли, что кормы здесь не было. Видимо, вскоре после катастрофы сильнейший шторм расколол „Консепсьон“ надвое. Кормовую часть перебросило через риф и протащило примерно метров 120, прежде чем она легла на дно кораллового каньона. Там я и обнаружил ее с помощью магнитометра. Здесь оказалась основная часть утерянных сокровищ и ремесленные изделия».

Начались трудовые будни, но Берт и его сподвижники твердо верили, что праздник уже не за горами. Чтобы его приблизить, пришлось напряженно работать почти год: нужно было разрушить и удалить сотни тонн коралловых наростов, прочным панцирем сковавших обломки галеона вместе с его драгоценным грузом. Но наконец путь к сокровищам открыт. Наступило время, когда каждое погружение было уже не в тягость, а в радость: словно проникшись симпатией к группе Уэббера, море щедро вознаграждало подводных тружеников за упорство и трудолюбие.

Вот найдено множество серебряных монет чеканки 1640 года (кстати, они-то и подтвердили, что найден именно «Консепсьон», потерпевший крушение, как помнит читатель, в 1641 году). Следом на палубу поискового судна водолазы поднимают две крупные золотые цепи, изготовленные в Китае. День ото дня растет гора серебряных слитков – их набралось несколько тонн! Большой интерес вызвали китайские фарфбровые чашки эпохи династии Мин, которая правила страной без малого три столетия, но сошла с исторической сцены через три года после гибели «Консепсьона». Любопытно, что чашки неплохо перенесли шторм и удары галеона о рифы: из 30 штук только две оказались разбитыми. В том же сундуке, где находился фарфор, была обнаружена и контрабанда: какой-то хитрец, надеясь обмануть испанских таможенников, спрятал в двойном дне сундука толстый слой серебряных монет. Но еще прежде кто-то надул самого контрабандиста: среди его тайного груза оказалось немало поддельных монет довольно тонкой работы, свидетельствовавшей о высоком мастерстве новосветских фальшивомонетчиков той поры. Со дна моря подводники извлекли навигационные приборы «Консепсьона»: три астролябии и крестообразный нивелир.

Добычу группы специалисты оценили во много миллионов долларов. И хотя половину из них, согласно договору, пришлось отдать правительству Доминиканской Республики, в территориальных водах которой покоятся останки «галеона Фипса», доход основанной Уэббером фирмы оказался весьма солидным. Вместе со значительными материальными средствами Берт приобрел и высокую международную репутацию как исследователь подводного мира. Научный подход к делу, участие в разработке и испытании нового оборудования для морских поисков, бережное отношение к находкам, имеющим большое археологическое значение, – все это выгодно отличает Берта Уэббера от тысяч алчных искателей сокровищ, готовых ради блеска золота крушить все и вся, взламывать и расхищать подводные «склады», нисколько не заботясь об исторической и культурной ценности многих «неблагородных» грузов затонувших кораблей прошлого.

У читателя могло сложиться впечатление, что стоит только начать подводные поиски, как вскоре придет удача по принципу веселой песенки, чересчур оптимистично утверждающей, что «кто ищет, тот всегда найдет». Увы, это далеко не так: ведь и «Волгу» выигрывает отнюдь не каждый купивший лотерейный билет. И Мел Фишер, и Барри Клиффорд, и Берт Уэббер, с которыми вы смогли познакомиться, – лишь единичные избранники фортуны из многомиллионной армии тех, кто пытался и пытается найти счастье на подводных золотых или серебряных приисках. Но кто сосчитал все разочарования или неудачи, выпавшие на долю подавляющего большинства этих искателей сокровищ? Кто знает, сколько драм и трагедий свершилось на этом скользком пути?..

Пожалуй, тысячу раз прав Жак Ив Кусто, тоже, как вы знаете, отдавший дань поискам затонувших сокровищ, но практически так и не нашедший их: «Жизнь и напряженная деятельность, – говорит знаменитый ученый и путешественник, – вот подлинное сокровище».

Не златом единым

Спору нет: очень многих искателей счастья, готовых погружаться за ним в океанские пучины, затонувшие сокровища, привлекают прежде всего своей ценностью. Но учеными, которых именуют подводными археологами, как правило, руководит отнюдь не корысть, а желание пролить свет на еще не прочитанные страницы истории жизни наших далеких предков, добыть неизвестные прежде сведения об уровне материальной культуры общества в давние времена. Вот почему для таких бескорыстных рыцарей науки найденный на дне простой корабельный гвоздь или якорь порой представляет куда больший интерес, чем, скажем, украшение из благородного металла, а глиняная амфора, пролежавшая в воде десятки столетий, может доставить ничуть не меньше радости, чем подаренный Нептуном изумруд или бриллиант. А разве не на вес золота ценятся некоторые спасенные из морского плена произведения искусства, например скульптуры, изваянные древними мастерами из бронзы или мрамора?

История подводной археологии богата яркими событиями. Одно из них произошло около сорока лет назад, вблизи забытого богом рыбачьего поселка Бодрум, приютившегося у мыса Гелидонья на западном побережье Турции. Когда-то, в античную эпоху, здесь стоял основанный еще в конце 2 тысячелетия до н. э. греческими колонистами крупный город Галикарнас – столица, Карий. Этот торговый и культурный центр известен как родина великих историков Древней Греции-Геродота и Дионисия Галикарнасского, но еще более как место, где в середине IV века до н. э. было воздвигнуто одно из замечательных сооружений древности – Мавзолей.

Так стали называть гробницу карийского правителя Мавсола, сооруженную по воле его жены Артемисии и причисленную впоследствии к семи чудесам света. К сожалению, ни сам город, ни Мавзолей не уцелели до наших дней: они были безжалостно разрушены рыцарями-крестоносцами, захватившими в XV веке побережье Малой Азии. Селение Бодрум – все, что осталось сегодня от некогда величественного города.

В один из летних дней 1953 года бодрумские рыбаки вернулись домой с необычным уловом: со дна моря они вытащили крупную, больше человеческого роста, бронзовую статую, обвитую водорослями и облепленную раковинами. Об удивительной находке местные жители сообщили в Археологический музей турецкой столицы Анкары. Прибывшие через несколько дней в Бодрум специалисты по достоинству оценили прекрасное творение неизвестного античного мастера. «Мы тут же поняли, – писал после возвращения в Анкару один из экспертов, – что видим нечто необычное. В ярком свете дня голова статуи предстала перед нашими глазами во всей своей совершенной красоте. Ее грустное и милое лицо тотчас убедило нас, что эта скульптура – подлинный шедевр. В этом лице волнует неподдельная сила чувства, какая присуща лишь созданиям истинно больших мастеров».

Искусствоведы смогли лишь определить возраст морской красавицы: она, по всей видимости, создана в IV веке до н. э., то есть во времена великого скульптора Древней Греции Праксителя. Но кто именно изваял ее? Как этот шедевр оказался на морском дне, да еще примерно в километре от берега? Вероятнее всего предположить, что скульптура находилась на борту какого-то парусника, затонувшего неподалеку от гавани Галикарнаса. В таком случае где-то рядом должны покоиться и останки этого судна, и остальной его груз, быть может, столь же ценный, как и печальная женщина, отлитая из бронзы.

Идея заинтересовала молодого американца Питера Трокмортона – журналиста и подводника. И вот он уже у берегов. Турции, там, где море отдало бодрумским рыбакам свою очаровательную пленницу. Раз за разом погружается Питер в воду, пока наконец не находит на морском дне старинную галеру. Окрыленный удачей он шлет в США телеграмму своим друзьям, и вскоре ему на помощь прибывает целая группа аквалангистов. В течение нескольких недель они буквально обшаривают все прибрежные воды, омывающие небольшой остров Ясси. Успех превзошел все ожидания: вместо одной галеры было найдено целое корабельное кладбище – обломки примерно четырех десятков судов, затонувших здесь в разное время на протяжении двух с лишним тысячелетий. Здесь покоились и античное гребное судно, и старинный турецкий фрегат, и даже подводная лодка, навеки застывшая на грунте в годы второй мировой войны. Но почему все они избрали именно это место в качестве своего последнего пристанища? Ответ на этот вопрос стал очевиден, когда ныряльщики обнаружили поблизости коварный скальный риф, спрятавшийся на глубине всего несколько метров: словно острый нож, он легко вспарывал деревянные обшивки парусников, да и судам с металлическим корпусом мог нанести смертельные раны.

Особый интерес аквалангистов вызвал византийский грузовой корабль, потерпевший крушение и ушедший на дно примерно четырнадцать столетий назад: так, по крайней мере, показало тщательное изучение монет, керамики и других предметов, найденных водолазами на судне. Среди них оказались бронзовые весы, которые были обнаружены в капитанской каюте и на которых удалось прочитать выгравированное имя Georgos. Быть может, Георгосом звали капитана погибшего корабля? В его каюте сохранились даже остатки трапезы – косточки маслин, орехи и панцирь омара. А вот промочить напоследок горло капитану, видно, не довелось: поданная к столу амфора с вином была запечатана воском. Но хотя поиски у турецких берегов длились еще несколько лет, получить ответ на вопросы, связанные с биографией прекрасной незнакомки из Бодрума, подводные археологи так и не смогли.

Уж коли речь зашла об амфорах с вином, поведаем еще об одной находке, завершившейся дегустацией древнего напитка, выдержка которого намного превысила все мыслимые и немыслимые технологические сроки. Во время работы одной из экспедиций Жака Ива Кусто на его знаменитом научном судне «Калипсо» у крохотного скалистого островка Гран-Конглуэ, близ побережья Прованса летом 1952 года французские аквалангисты нашли на морском дне останки галеры, на палубе которой под слоем затвердевшего ила и песка среди прочего груза удалось обнаружить множество греческих амфор, некогда заполненных вином, а теперь – морской водой. Но однажды ныряльщикам попалась закупоренная амфора с сохранившимся содержимым. Торжественно вскрывается пробка, и густая мутная жидкость льется в стаканы: древнегреческое вино опробывают прежде всего сам Кусто и его помощник Лальман.

Хотя морская вода не проникла в вино, алкоголя в нем уже не было. Едва пригубив напиток древних греков, вернее, то, во что он превратился за долгие столетия незапланированной выдержки, Лальман сразу же его выплюнул, зато Кусто неторопливо, словно коньяк, выпил свою порцию и так прокомментировал результаты дегустации: «Видно, неважный виноград вырос в тот год…» Без особого удовольствия жидкость попробовали и некоторые другие – наиболее любознательные – члены экспедиции, а остатки выплеснули из амфоры за борт. Правда, тут же и пожалели: нужно было, конечно, оставить немного экзотического античного напитка для химического анализа. К сожалению, все дальнейшие попытки найти хотя бы еще один сосуд с вином, успехом не увенчались.

Более удачливым в этом отношении оказался мексиканский ныряльщик, который в 1959 году, погрузившись в воду у кораллового рифа в нескольких километрах от побережья штата Юкатана, нашел валявшуюся на дне бутылку с ромом. Напиток пришелся ему по вкусу, и спустя какое-то время он вновь отправился на добычу. И что же? На этот раз море оказалось необычайно щедрым, подарив своему гостю не только еще десяток таких же бутылок, но и золотые часы в придачу. Гравировка на крышке часов, где было указано «London 1738» и имя мастера, позволила более или менее точно установить дату кораблекрушения. Кстати, внутри часов сохранился даже обрывок английской газеты, которая рассказывала своим читателям о подвигах венгерского генерала Зекендорфа, отважно сражавшегося в том же 1738 году с турецкими войсками, а на обороте публиковала рекламное объявление лондонской аптеки, настоятельно рекомендовавшей пользоваться патентованными средствами от подагры и ревматизма.

Дальнейшая судьба бутылок с ромом двухвековой выдержки нам неизвестна, но, пожалуй, пора уже от алкогольных напитков перейти к закуске, также добытой со дна морского. Не желали ли бы вы отведать, например, рыбных консервов, которые, вполне возможно, предназначались для легионеров Юлия Цезаря, дислоцированных два тысячелетия назад в отдаленных провинциях Римской империи? Да-да, не удивляйтесь: амфоры с гарумом – так назывался ароматный рыбный маринад, считавшийся одним из любимых блюд древних римлян, – были обнаружены на дне моря у небольшой деревушки Альбенга, расположенной на побережье Лигурийского моря. Произошло это вскоре после второй мировой войны, однако еще задолго до этого до ученых доходили слухи о том, что местные рыбаки нет-нет да и вытаскивали невод с древними амфорами.

Слухами всерьез заинтересовался профессор Нино Ламболья – директор Института по исследованию Лигурии. В Альбенгу была направлена группа водолазов, которые довольно быстро нашли на глубине около 50 метров античную галеру с множеством амфор на палубе и в трюмах. По просьбе ученого аварийно-спасательная служба предоставила в его распоряжение судно «Артильо II», которое и стало плавучей базой отряда подводников, занявшихся разгрузкой древнего транспортного судна. Не прошло и двух недель, как из пучины было извлечено более тысячи амфор, причем большинство их оказались целыми и невредимыми.

Ламболья и его помощники приступили к изучению амфор и их содержимого. К удивлению ученых, некоторые амфоры были заполнены… сосновыми шишками. С какой целью? О назначении шишек оставалось только гадать, хотя гипотез на этот счет предлагалось немало. Во многих Сосудах находился более подходящий груз – орехи, кстати, неплохо сохранившиеся за двадцать столетий: ныряльщики с удовольствием щелкали их в свободное от работы время. Однако больше всего оказалось амфор с уже упоминавшимся гарумом, который изготовлялся во многих городах империи как для собственного потребления, так и для продажи в другие провинции и страны.

Не только амфоры, но и множество других старинных вещей удалось извлечь из воды: сотни предметов бытовой утвари и личного обихода, детали судна, в частности, неизвестно для чего служившее свинцовое колесо. Вполне закономерный интерес ученых вызвали три воинских шлема весьма необычной формы и некоторое другие элементы снаряжения римских легионеров. Поскольку число находок множилось не по дням, а по часам, решено было соорудить для них специальное музейное, здание. Итальянская печать, широко освещавшая водолазные работы, назвала их итоги крупным достижением подводной археологии. Но вместе с тем раздавались и голоса, критиковавшие руководство экспедиции за целый ряд существенных Промахов, в частности, за то, что не было выполнено ни одного эскиза места находки, не сделано ни одной фотографии.

Последнее замечание нельзя было, не признать справедливым: ведь подводное фото графирование насчитывало к тому времени уже почти шесть десятилетий. В 1892 году француз Луи Бутан сконструировал и изготовил первую в мире фотокамеру, для съемок под водой, а через несколько, месяцев успешно применил ее на практике. В 1900 году Бутан заявил: «Я открыл новую область. Пусть теперь другие вступают в нее, протаптывают новые тропы, добиваются новых успехов».

Первым среди этих других оказался репортер одной из американских газет Джон Эриест Уильямсон, который спустя полтора десятилетия не только сделал фотоснимки под водой, но и впервые создадут подводный кинофильм. Однажды вечером, возвращаясь по узкой улочке домой из редакции, он взглянул на небо и в лучах заходящего солнца увидел необычную картину: «Над кривыми крышами и покосившимися трубами высилось ясное зеленоватое небо, и меня охватило странное ощущение, будто я стою на дне моря среди руин открытого под водой города. На меня вдруг нашло вдохновение сфотографировать подводный мир»..

Воплотить мечту в жизнь Уильямсону помог отец – владелец судоремонтного заводика в штате Виргиния. Незадолго до того, как сына осенило вдохновение, Уильямсон – старший соорудил оригинальную камеру, предназначенную для наблюдений: и спасательных работ на небольших глубинах. Сферическая камера, снабженная иллюминаторами, прикреплялась к барже с помощью широкого металлического цилиндра, идущего вниз:, внутри него помещался трап, по которому можно было спуститься в камеру и через который в нее поступал воздух. Это сооружение и решил использовать для подводных съемок Уильямсон-младший.

Вскоре на столе редактора газеты «Виргиния пайлот» лежали снимки, запечатлевшие подводный мир, а в голове Джона уже зрел план съемок под водой кинофильма. Снимки были напечатаны в газете, и идея киносъемок пришлась по душе голливудским магнатам: они тут же ассигновали немалые суммы для создания фильма, обещавшего вызвать фурор среди любителей становившегося на ноги кинематографа…

Спустя несколько месяцев в прозрачных водах побережья Багамских островов закипела работа. В роли первых подводных киногероев выступили местные ныряльщики-туземцы, бросавшиеся на дно за монетами. На пленку были засняты и коралловые рифы, и дивные водоросли, И стаи рыб, и морские звезды. Но, хоть дело происходило в соленой воде, владельцы Голливуда сочли эти сюжеты пресными. Требовалось что-нибудь остренькое, душещипательное. И Уйльямсон решается снять на кинопленку сражение человека с акулой.

Два туземца за солидное вознаграждение согласились на участие в подводной «корриде». В воду была спущена в качестве приманки мертвая лошадь, и акулы не заставили долго ждать себя. Взяв в руку огромный нож, ОДИН из смельчаков отважно ринулся в воду. И хотя он блистательно провел бой и вонзил клинок в акулье брюхо, в кадр эта едет не попаду: участники поединка в самый важный момент оказались вне поля зрения неповоротливого объектива.

Второй ныряльщик, как выяснилось, был не столь храбрым и предпочел прятаться от морской хищницы за лошадиной тушей. Но она не должна была появляться на экране, поэтому ничего путного снять не удалось. Тогда Уильямсон решился на подвиг: «Фильм я все-таки сделаю, – заявил он кинооператору. – Буду драться с акулой сам». И вот натертый особой мазью, он, стоя на борту, выжидал, когда какая-либо из акул, а их рядом с наблюдательной фотосферой вертелось с дюжину, появится перед широким иллюминатором.

Наконец, одна из «героинь» вошла в кадр, Уильямсон наполнил воздухом легкие и смело прыгнул за борт.

Пловец сразу оказался под акулой, которая, заметив его, тотчас вильнула хвостом и поплыла на «тореро» с разинутой пастью. «Огромная серая туша почти бежала на мне, – вспоминал позднее Уильяме. – Я помнил маневр, которым пользовался туземец, и решил повторить его. Отклонившись в сторону, я ухватил чудовище за плавник, стараясь не выпускать его из руки. Затем, изогнувшись, подплыл под мертвенно-бледное брюхо, чтобы занять наиболее выгодное положение. После этого, собрав последние силы, нанес удар. Дрожь пробегала по моей руке, когда я чувствовал, как лезвие ножа вонзается но самую рукоять в брюхо акулы. В следующее мгновение ее забившееся тело стало бросать меня из стороны в сторону. А потом – туман, сумятица, хаос…»

Когда «туман» рассеялся, Уильямсон понял, что лежит в спасательной лодке. Все вокруг ликовали и поздравляли мужественного продюсера фильма, убившего грозную хищницу и позволившего снять редкие по зрелищности кадры. Вскоре по экранам многих стран прошел документальный фильм «Подводная экспедиция Уильямсона», вызвавший огромный зрительский интерес.

Успех подстегнул, основателя подводного кинематографа. В короткий срок один за другим выходят фильмы Уильямсона «Подводный глаз» (о поисках затонувших драгоценностей), «Девушка из моря» и, наконец, «Двадцать тысяч лье под водой», снятый по известному роману Жюля Верна и занявший почетное место в истории кино. Этот фильм долго был гвоздем программы мирового экрана. И специалисты, и любители кино не скупились на комплименты создателям фильма. Особых похвал удостоились кадры, в которых водолаз вёл смертельную схватку с гигантским спрутом. По сравнению с этой сценой, снятый раньше бой Уильямсона с акулой, едва не стоивший ему жизни, выглядел заурядной подводной потасовкой. Один из критиков, публично заявил, что в поразившем всех эпизоде нового фильма «нет ни намека на подделку или обман». Лишь когда через два десятка лет Уильямсон выпустил в свет свои мемуары, выяснилось, что спрут был выполнен из резины, а управлял движениями его огромного тела и щупальцев спрятанный внутри водолаз.

Трюк Уильямсона был в числе первых кинематографических приемов и средств, дозволявших снимать самые страшные сцены без особого риска для участников съемок. Но море не меняло свой крутой нрав, и киносъемки под водой продолжали оставаться делом, опасным для жизни. Это подтвердила печальная участь, постигшая одного из последователей Уильямсона – кинооператора Джима Эрнеста. Вместе со своим другом и компаньоном Джоном Крейгом он решил заняться поисками драгоценностей затонувшего у южных берегов Калифорнии старинного испанского судна, а заодно отснять поиски на кинопленку. Надежды на успех сулила попавшая как-то в руки одного из них довольно ветхая карта залива Ла-Пас, на которой стоял выцветший от времени крестик – место гибели корабля.