Фамилия математика была Таратар. Его любили. Таратар Таратарыч – так ребята прозвали своего учителя – никогда не спешил ставить двойку. Когда ученик мямлил и путался у доски, Таратар смотрел на него чуть насмешливо, поблескивая выпуклыми стеклами очков и шевеля густыми, как щетка, усами. Потом он вызывал желающих объяснить ошибку и говорил классу: «Если кто-то не знает данную тему, пусть поднимет руку и скажет, а не отнимает у всех времени. Мне совершенно безразлично, покупал этот ученик коньки, или был в гостях, или просто забыл выучить, – двойку я ему не поставлю. Но должок за ним останется, и я когда-нибудь напомню…» И Таратар не забывал спросить путаника второй раз.
      Пока Гусев рисовал на доске чертеж теоремы Пифагора, Таратар, чуть сгорбившись, заложив руки за спину, ходил вдоль рядов и заглядывал в тетради.
      – Ну-с, – сказал он Гусеву, – ты кончил?
      Макар кивнул.
      – Все бы так, как он, начертили? – спросил Таратар у класса.
      – Нет, – откликнулся Профессор.
      – Пожалуйста, Корольков, подскажи.
      – Надо еще провести диагональ в прямоугольнике.
      – Правильно. Теперь, Гусев, доказывай.
      Макар с грехом пополам, при поддержке Профессора, доказал теорему. Тяжело вздохнув, он сел на место. Профессор помог ему стряхнуть с куртки крошки мела.
      Учитель опять обратился к классу:
      – Это доказательство приведено в учебнике. Знает ли кто-нибудь другие?
      Прежде чем Профессор успел поднять руку, Электроник встал:
      – Я.
      Таратар был чуть удивлен: Сыроежкин никогда не проявляет особой активности, а тут даже встал.
      – Прошу, Сыроежкин, – сказал учитель.
      – Я могу привести двадцать пять доказательств, – хрипло произнес Электроник.
      Гул удивления пролетел над партами.
      Усы Таратара дернулись вверх.
      – Ну-ка, ну-ка… -сказал он и подумал: «У мальчика ломается голос. Переломный возраст. И как самоуверен… Посмотрим, выдержит ли он эту роль до конца».
      Мел в руке Электроника быстро забегал по доске, и вот уже готов треугольник, окруженный квадратами.
      – Простейшее доказательство теоремы есть у древнегреческого математика Евклида, – говорит скрипуче Электроник и затем за считанные секунды обрушивает на слушателей сравнение геометрических фигур. – Ученые считают, – продолжает бойко Электроник, – что это доказательство теоремы Евклид придумал сам. Как известно, о Пифагоре Самосском мы почти ничего не знаем. Кроме того, что он жил в шестом веке до нашей эры, сформулировал свою теорему и был главой первой в мире математической школы. Евклид более двух тысяч лет тому назад собрал все известные ему аксиомы. Можно сказать, что он основал геометрию. Евклидова геометрия просуществовала без изменений до девятнадцатого века, пока русский ученый Лобачевский не построил новую систему,
      – Правильно, – подтвердил Таратар. – Продолжай, Сережа.
      Класс удивленно замер. Даже на последней парте, где сидят любители всевозможных развлечений, перестали играть в «морской бой».
      А Электроник уже начертил три новые фигуры. Он рассказывает о том, как формулировали знаменитую теорему древние греки, индийцы, китайцы, арабы.
      Таратар успел только вставить:
      – В древности, ребята, теорему Пифагора знали лишь отдельные ученые, посвященные в таинства математики, теперь ее учат все.
      Мел Электроника рисует и рисует. Громоздятся квадраты и треугольники, вырастают квадраты из треугольников, делятся квадраты на треугольники. Сыплются слова: «Метод сложения… Метод разложения… Метод вычитания…» Доска покрылась ровными многоугольниками, все видят чертеж паркета и удивлены тем, что это тоже доказательство теоремы Пифагора.
      А Электроник подтверждает:
      – Метод «укладка паркета». Так он называется.
      Потом он снова строит квадраты на сторонах треугольника, делит их на равные части и обращается к слушателям с очень краткой речью:
      – Здесь все рассуждения заключены в одно слово: смотрите! И вы все увидите!
      Ребята разглядывают доску.
      Таратар кивает головой, улыбается.
      – Наконец, «стул невесты», – хрипло провозглашает Электроник.
      Класс не выдерживает, хохочет.
      – Я сказал правильно, – обернувшись, говорит Электроник. – «Стул невесты». Эту фигуру придумал не я, а индийцы, причем в девятом веке.
      «Стул невесты» уже изображен на доске. Это пятиугольник, поставленный на прямой угол, с выступом для сидения наверху. Не очень-то усидишь на таком шатком стуле!
      Ребята опять смеются и смолкают. Сыроежкин читает стихи:
      Пребудет вечно истина, как скоро
      Ее познает слабый человек!
      И ныне теорема Пифагора
      Верна, как и в его далекий век.
      Таратар подхватывает, и они читают дальше вдвоем:
      Обильно было жертвоприношенье
      Богам от Пифагора. Сто быков
      Он отдал на закланье и сожженье
      За света луч, пришедший с облаков.
      Поэтому всегда с тех самых пор,
      Чуть истина рождается на свет,
      Быки ревут, ее ночуя, вслед.
      Они не в силах свету помешать,
      А могут лишь, закрыв глаза, дрожать
      От страха, что вселил в них Пифагор.
      – Это сонет Шамиссо, – растроганно говорит Таратар.
      Он снимает очки, протирает стекла платком.
      Макар Гусев моргает Профессору: не часто увидишь, как спокойный и насмешливый Таратар Таратарыч приходит в такое умиление. Макар готов уже взять обратно все слова, которые он наговорил Сыроежкину час назад, на берегу. В знак примирения он машет ему рукой.
      – Садись, Сережа, – говорит Таратар. – Я с удовольствием ставлю тебе «пять».
      – У меня в журнале вопрос, – напоминает Электроник, вызвав этим простым замечанием буйное веселье Гусева.
      – Вопроса больше нет, – улыбается Таратар. – Твердая пятерка… – Он повернулся к классу: – Гусев, успокойся, пожалуйста… У меня есть такое предложение ко всем. Со следующего урока за столом на кафедре будет сидеть ассистент. Его задача – объяснять классу наиболее трудные вопросы домашнего задания. Естественно, ассистент должен готовиться лучше всех. Дежурить будете по очереди. Согласны?
      – Согласны, – отвечает класс.
      – Тогда на ближайшую неделю ассистентом назначается Сыроежкин… И вот что я еще хотел сказать. Главное в математике -это не формулы, не вычисления, а движение мысли, новые идеи. Я говорил уже об этом, но сегодня ваш товарищ еще раз блестяще подтвердил истину. Ваша учеба похожа на путешествие. Каждый день перед вами вырастают новые горы. Взойдете на одну, а там уже другая. И чем больше преодолеете вы вершин, тем сильнее будете чувствовать себя…
      Таратар ушел. Ребята обступили Сыроежкина, загалдели:
      – Ну, ты герой!
      – Молодчина!
      – Разложил Пифагора, как маленького!
      – Теперь пусть девятиклассники не задаются. У нас своя знаменитость!
      – И чемпион по бегу!
      – И корреспондент «Программиста».
      Громче всех вопил басом Макар:
      – У нас свой Пифагор! Вот он сидит на стуле невесты! Ура Сыроежкину!
      Вбежал Спартак Неделин, махая голубой бумажкой.
      – Сыроежкин, где ты? – закричал он, перекрывая шум. – Держи! Редколлегия «Программиста» наградила тебя билетом в цирк. И готовь новую заметку!

      В глубине парка, как раз недалеко от выхода на Липовую аллею, стояла маленькая облезлая эстрада с пожелтевшим экраном. Очень редко здесь показывали киножурналы, и потому раковина эстрады была уютным прибежищем для всех мальчишек. Только вчера здесь пережидали погоню сбежавший от зрителей фокусник и его приятель.
      Сережа влез на эстраду, развалился на шершавых досках. Ну и жизнь настала привольная! В школу не ходи, заданий не готовь. Электроник и так все знает. Хочешь – смотри на небо сквозь щели в крыше, хочешь – мечтай о чем угодно, хочешь – броди по парку.
      Он полежал на животе, зевнул, перевернулся на спину, стал считать доски в крыше-раковине. Пробился в щель солнечный луч, рядом с мальчиком легло на пол светлое пятно. Сережка вынул из кармана зеркальце, пустил солнечного зайчика в сумрачный угол. Зайчик скользнул по старым доскам, потревожил пауков в их паутине, запрыгал по экрану.
      Вдруг зайчик пропал. Только что он сидел на серожелтом полотне и вот исчез. Луч от зеркальца тянулся блестящим мечом к экрану, а светлого кружка на нем не было, словно луч проткнул полотно.
      Сережка снова поймал солнце и пустил зайца в нижний угол экрана. Заяц поскакал-поскакал и через мгновение опять исчез. Его будто накрыла мягкая невидимая рука.
      Все еще направляя луч в то же место. Сережка с забившимся сердцем подошел вплотную к экрану и резко обернулся, почувствовав, что за его спиной ктото стоит.
      Он увидел девочку с тонкой косичкой. Она держала корзинку, покрытую тряпкой.
      Сыроежкин разинул от удивления рот, соображая, как девчонка могла оказаться за его спиной, но она опередила его вопрос.
      – Это мой дедушка поймал твоего зайца. – Девочка наклонилась к Сереже и доверительно сказала: – Он лучший охотник на солнечных зайцев во всей нашей стране.
      Сережа еще шире разинул рот, но опять ничего не успел спросить, потому что откуда-то появился седой дед с большим сачком. Дед держал что-то блестящее, сверкающее, огненно-золотое. Нельзя было рассмотреть этот блеск, так резало глаза.
      Сережа прищурился, прикрыл глаза ладонью и сквозь пальцы разглядел добычу. Девочка не обманывала: дед нес огненных зайцев, держа их за длинные уши! Было похоже, что они солнечного происхождения.
      – Спасибо, сынок, – добродушно сказал дед. – Ты принес охотнику удачу, хотя и заставил побегать. Но пора нам домой. Хочешь проводить нас? Ты попадешь в город, какого прежде не видывал.
      – Да-да… -закивал Сережа. Ему очень захотелось увидеть тот самый город, где живут охотники за солнечными зайцами.
      Они шли через лес.
      Сережа вертел головой, с удивлением рассматривая деревья. Странный был этот лес. Как будто простые елки, березы, сосны. Но стволы у них не круглые, а как линейки. И ветки растут только по бокам – вправо и влево.
      – Уже недалеко, – заметил старик. – Вот просвет, а там и город.
      Дорога– стрела, вырвавшись из леса, превратилась в городскую улицу. Стояли на ней обычные дома. С треугольниками крыш, квадратами окон, прямоугольниками дверей. Шли люди, ехали машины.
      Сережку с первых же шагов охватило смутное чувство тревоги. Одних пешеходов он видел только спереди и сзади и не замечал, как они проходили мимо. Других он мог разглядеть только сбоку, а издали они были похожи на тонкие палочки или черточки.
      Старик окликнул его:
      – Ну, сынок, поброди-ка с Анкой по улице, а я пойду домой. Ты счастливый, может, и внучке принесешь удачу.
      – Пошли? – спросила Анка и тряхнула корзиной. – Ты и вправду счастливый? А то много дней у нас нет совсем покупателей…
      – А что ты продаешь? – спросил Сережка. – Ириски?
      – Не-ет, – покачала головой Анка, – у нас не продают ириски. В этой корзине – улыбки.
      – Улыбки? – улыбнулся Сережка. Честно говоря, ему совсем не было весело.
      – Смотри!
      Анка сдернула с корзины платок, и Сергей зажмурил глаза от нестерпимого блеска.
      – Эти улыбки дедушка делает из шкурок зайцев, – продолжала девочка. – Я думала, ты догадался. Только их мало покупают.
      И она обратилась к странным прохожим:
      – Купите улыбку! Очень дешево. Улыбку простую -печальную, грустную. Улыбку для всех – детскую, взрослую. Какую хотите. Купите, купите!…
      Но никто не желал купить солнечную улыбку. Прохожие шли мимо, помахивая тощими портфелями. Они не замечали Анку и ее золотую корзинку. Их лица были сосредоточенны, движения точны, глаза устремлены вперед. Даже собаки пробегали молчаливо, таинственно, будто тени.
      И вдруг Сыроежкина осенило: вот так штука, здесь же все плоское!
      Он внимательно посмотрел на улицу. Это был плоский город: автомобили, дома, фонари, деревья, жители, даже собаки – все-все плоское, как блин, как доска, как стена, словно вырезано из картона или бумаги. Даже девочка Анка, которая стоит рядом с ним, и та плоская. У нее всего одна косичка. Как он раньше не заметил!
      А вот важно идет человек с огромным животом. Наверное, он считается толстяком. А на самом деле, если посмотреть сзади, он тоньше иглы. Сережка не выдержал, захохотал: какой узкий стул нужен этому толстяку! А кровать – тоньше линейки! А какие бутерброды жует этот толстяк? Папиросную бумагу он жует, а не бутерброды.
      Он смеялся до слез, не замечая, как насторожилась Анка, как остановились прохожие, как собралась небольшая толпа. Плоские люди строго смотрели на веселого мальчишку, перебрасывались сердито:
      – Какой невоспитанный! Только я сосредоточился, как вдруг этот ужасный смех. Он спутал все мои расчеты.
      – Да, вот такие мешают спокойному течению мыслей.
      – Я всегда говорил, что для чересчур резвых детей надо открыть школу с усиленной программой по черчению.
      – И еще вечно путается под ногами девчонка! Кому нужны эти дурацкие улыбки?
      – Тише! – испуганно воскликнул кто-то. – Идут хранители теоремы.
      Толпа смолкла, расступилась, пропуская три важные фигуры.
      В покрое их одежды можно было различить три квадрата и треугольник, и все же они не были похожи друг на друга. Один из них, с квадратной головой и остренькими глазками, был облачен в старомодную профессорскую мантию. Другой, небольшого роста, носил на голове огромный цилиндр, держа руки в карманах и зажав под мышкой зонт. Последний шел через толпу, воздев руки к небу, словно предупреждая о чем-то. Так выглядели три хранителя теоремы, медленно приближавшиеся к Сереже.
      Честно говоря, Сергей в этот момент струсил. Уж очень строгий вид был у хранителей.
      Три хранителя остановились перед мальчиком, молча разглядывая его. Потом тот, кто был в профессорской мантии, сказал неожиданно писклявым голосом:
      – Нам стало известно, что ты нарушаешь порядок, установившийся с незапамятных времен в нашей стране. Известно ли тебе, незнакомец, что ты находишься в Стране двух измерений?
      – Да, – кивнул Сережа.
      – Известно ли тебе, – продолжал пищать хранитель, – чему равна сумма квадратов катетов?
      – Квадрату гипотенузы!…-пробормотал мальчик.
      Хранители переглянулись.
      – Он не так уж глуп, как кажется, – заметил малютка в огромном цилиндре.
      Сережка осмотрел трех хранителей и стал вспоминать, где он видел эти треугольники и квадраты. Ну конечно, на школьной доске! Их рисовал Таратар Таратарыч!
      – Теорема Пифагора! – выпалил он.
      – Ты знаешь это имя?! – удивился хранитель с поднятыми руками. – Предупреждаю, произноси его почтительнее! Ибо все, что ты видишь вокруг, создано на основе этого бессмертного открытия…
      Напыщенность хранителей и их возвышенный тон уже наскучили Сыроежкину. Пока хранитель с поднятыми руками читал наставления, наш математик мысленно перевернул его вниз головой и захихикал.
      – Что ты нашел смешного в наших словах? – строго спросили хранители.
      Толпа угрожающе загудела. Нет, их не стоило раздражать.
      – Не обращайте внимания, – сказал Сыроежкин. – Я всегда так смеюсь, когда вспоминаю о Пифагоровых штанах.
      – Поясни свою мысль.
      – Ну, так легче всего запомнить теорему… Пифагоровы штаны во все стороны равны!
      – О! – воскликнули в один голос три хранителя. – Эта формулировка неизвестна даже нам!
      Они вынули из карманов мел и принялись чертить на асфальте фигуры. Никто больше не обращал на Сережку внимания. Толпа следила за движениями хранителей.
      Сережа подошел к Анке, похвастал:
      – Вот я и задал им работу. Давай мне в награду улыбку.
      Девочка смотрела на него, как на волшебника. Она машинально сунула руку в корзинку и протянула Сережке сверкающую улыбку. Помахивая ею. Сережка важно сказал:
      – Пусть они думают до утра. Пойдем к нам во двор. У нас там все совсем другое. Будем гонять мяч, настоящий, круглый, а не плоский. И кошки у нас пушистые и мягкие. А собаки! Разве у нас такие собаки? Ты бы только видела, как Бешеная Колбаса ловит свой хвост, умерла бы со смеху! И я, так и быть, познакомлю тебя с Электроником.
      – Я очень хочу играть в круглый мяч, – вздохнула Анка. – Я очень хочу погладить пушистую кошку. Но я не понимаю, что такое «круглый». Наверное, я никогда не смогу увидеть круглое и пушистое! – И Анка заплакала.
      В этот момент к ним подошли три хранителя.
      – Скажи, чужеземец, откуда ты прибыл? – строго спросил малютка в цилиндре.
      Сережка на минуту задумался. Сказать: с Липовой аллеи? Не поймут. И он ответил:
      – С Земли.
      – Надеюсь, раз мы нашли общий язык, – продолжал хранитель, – ваша Земля подобна Стране двух измерений? Она такая же большая и плоская?
      – Она очень большая, но не плоская, а круглая, – чистосердечно признался Сыроежкин. – Это бабушкины сказки, что Земля плоская.
      Толпа изумленно вздохнула.
      – Ты заблуждаешься, мальчик! – сурово произнес хранитель с поднятыми руками. – Не станешь же ты, подсказавший нам оригинальное решение Великой теоремы, утверждать, что на вашей Земле сумма углов треугольника не равна ста восьмидесяти градусам?
      Вопрос несколько озадачил нашего математика. Сумму углов простого треугольника он хорошо знал – сто восемьдесят градусов. Но на Земле? Он представил большой глобус и построил на нем треугольник с вершиной на Северном полюсе и основанием на экваторе. Оставалось посчитать, чему равна сумма его углов.
      – Считайте сами, не торопитесь! – сказал Сережка. – Вот вам Земля.
      Он вынул из кармана копейку.
      – Я же говорил, что она плоская, – поучительно заметил хранитель, увидев копейку.
      – Это еще не Земля! – предупредил мальчик. – Неужели вы думаете, что весь мир построен по одной теореме?
      Сыроежкин присел, поставил копейку на ребро и щелкнул по самому краешку ногтем. Копейка закружилась на месте, образовав блестящий шарик.
      – Ах, – вскрикнула Анка, – как красиво!
      – Это обманщик! – закричали из толпы. – Обратите внимание, как он не похож сам на себя с разных сторон!
      – Да, да, он совсем разный, когда поворачивается! – подхватили сердитые голоса.
      – Он хочет нас одурачить! Посмотрите внимательно на чертеж. Великого хранителя теоремы он представил как штаны, которые во все стороны равны.
      Откуда– то вынырнул юркий, сгибающийся пополам человечек и зашептал трем хранителям:
      – Опасный смутьян!… Он уговаривал девчонку играть с круглым мячом и пушистой кошкой, каких в природе не существует. Надо проучить его.
      – Беги! – шепнула Сергею Анка и подкинула высоко корзину с улыбками.
      Сноп солнечных искр вылетел оттуда, на мгновение ослепив толпу.
      Сережка бросился бежать. Он не разбирал дороги и мчался по улице, сшибая плоские фигуры. Потом свернул и ринулся напролом – через плоские дома. Они трещали и ломались, цепляясь за одежду мальчика. А сзади топала погоня.
      Вот лес – частокол линеек. Он тоже трещит, ломается. Не лес, а сухая трава. Еще несколько метров, и он спасен. Он выскочит в настоящий парк, где ходят настоящие люди, где его ждет Электроник.
      Но кто– то хватает Сергея за ногу, и он падает. Крепко зажмуривает глаза, ждет, что будет дальше. Опять ктото тянет его за ногу. Сергей открывает один глаз и видит Электроника.
      – Электроша! – радостно кричит Сережа и вскакивает. – Ты меня спас!
      – Не преувеличивай, – говорит Электроник. – Я получил пятерку, точку по рисованию и билет в цирк.
      Они стоят внутри эстрады, за экраном. Сергей с удивлением вертит в руках голубой билетик и ничего не понимает.
      – Сейчас я расскажу, как все было, – говорит его друг. – Но сначала надо достать конфеты.
      – Зачем конфеты?
      – Как -зачем? Мы же идем в цирк.

      В киоске они купили конфеты, и Электроник забрал их себе.
      – Съедим в цирке? – спросил Сережка.
      – Нет, это для другой цели.
      Больше Электроник ничего не сказал. Но Сережка понимающе улыбнулся. Он знал, что и в цирке обязательно произойдет нечто замечательное.
      Ну что у него за необыкновенный друг! Прошло всего несколько часов, как они расстались, а Электроник уже прогремел на всю школу, удивил Спартака, самого Таратара и награжден билетом в цирк! Даже страна плоских людей, о которой Сережка рассказал своему другу, теперь казалась не такой уж интересной.
      – Наверно, когда ты отвечал на уроке, а я тебя ждал, – буднично закончил Сережка, – я тоже думал о теореме Пифагора. И вот мне приснилась эта глупая страна.
      Но Электроник воспринял его рассказ иначе. Он стал рассуждать серьезно и обстоятельно, ничуть не сомневаясь в подлинности происшествия. И Сережке уже казалось, что он действительно был в стране плоских людей. Он вспомнил Анку и пожалел ее. Вот они с другом идут вдоль набережной, видят, как искрится река, как летят, едва касаясь воды, крылатые теплоходы и яркими бабочками мелькают красные, желтые, белые паруса яхт… А там – какая скучная жизнь у этих плоских людей: теорема Пифагора, сумма углов треугольника – и больше ничего.
      А Электроник сказал, что Сережке повезло: он словно попал в древние века, когда поклонялись только Евклиду. И он вел себя как настоящий ученый – предложил хранителям остроумную задачу. Они привыкли, что в любом плоском треугольнике сумма углов сто восемьдесят градусов, а тут нате вам – двести семьдесят. Треугольник на земном шаре – это им не Евклид, а геометрия сферы!
      Наш математик почувствовал себя героем. Еще бы, он здорово озадачил этих хранителей!
      – Надо было предложить им еще треугольник в космосе, – сказал Электроник.
      – М-м, – промычал математик. – Это интересно.
      – Конечно.
      – Ну-ка расскажи, пожалуйста. Я что-то забыл, – схитрил Сыроежкин.
      Электроник поднял палку и нарисовал на песчаной дорожке три звездочки.
      – Вот три звезды в разных галактиках. Представляешь?
      – Представляю.
      – Это три вершины нашего космического треугольника, – продолжал Электроник. – Предположим, что его стороны – это лучи света. Как известно, луч света в пустоте – всегда прямая линия… Но в том-то и дело, что, когда лучи проходят вблизи звезды, они искривляются.
      – Ух ты… Как же так?
      – Физический закон. Солнце, звезды и другие небесные тела искривляют пространство вокруг себя, и поэтому наш треугольник окажется совсем не плоским. – Электроник соединил все три звезды в своем чертеже кривыми линиями.
      – Понятно, – сказал Сыроежкин, – хотя и чудно. Выходит так: если я захочу лететь от одной звезды к другой, то я полечу не прямо, а по кривой?
      – Совершенно верно, – тоном учителя произнес Электроник. – Но это не все. Не забудь, что звезды все время движутся. Галактики разбегаются от Земли с огромной скоростью. Вот и измерь сумму углов космического треугольника.
      – Да, – подтвердил Сыроежкин. – Попробуй измерь! А ты можешь?
      – Не могу, – сознался Электроник. – Над геометрией Вселенной работают астрономы, физики, математики. Это сложная наука.
      Сыроежкин хлопнул себя по лбу:
      – Зачем же мы в школе тратим силы на каких-то Пифагоров и Евклидов, раз геометрия совсем другая! Что ж ты раньше молчал!
      – А теперь ты рассуждаешь совсем не как ученый, – охладил товарища Электроник. – Теорема Пифагора все равно нужна для простых расчетов и опытов. А геометрия Евклида – простой раздел геометрии нашего мира, и ее тоже надо знать.
      – Я вот считаю, – сказал Сыроежкин, – как мне повезло, что я родился не в древние века. Сидел бы я за партой и думал, как те плоские люди: «О великий Пифагор, ты просветил мой разум…» Нет, товарищ Пифагор, я не такой простофиля. Когда я стану математиком, или астрономом, или космонавтом и когда полечу в космос, я выберу себе особенный маршрут: треугольник. И сумма квадратов его катетов не будет равна квадрату гипотенузы!…
      Чуть позже, когда Сережке расхотелось говорить про геометрию, он повел приятеля в укромный уголок парка, примечательный тем, что там в любое время дня происходил обмен ценностями между мальчишками.
      До циркового представления было еще три часа, и Сережка решил доставить Электронику маленькое удовольствие. Подойдя к сиреневым кустам, он извлек из карманов свое богатство, разложил на земле и царским жестом разрешил другу все это обменять. Здесь были: космические марки в целлофановом пакетике; десяток значков; перегоревший фонарик величиной с карандаш; две старинные монеты, стершиеся до того, что невозможно было установить их подданство; детали от микроприемника; золотистый хвост белки со свинцовым грузиком, так называемый пушок, который мальчишки подкидывают ногой вместо мяча; несколько шахматных фигур; резинка в виде ракеты; миниатюрный циркуль; пенопластовый поплавок; зеркальце.
      Электроник осмотрел груду вещей и спросил:
      – Зачем я должен менять?
      – Это такая игра, – пояснил Сыроежкин. – Ты увидишь, будет интересно.
      Он помог приятелю рассовать ценности по карманам и остался ждать его у кустов, благоразумно решив, что не стоит появляться вместе в знакомой компании. Сережка представил, как хорошо сейчас Электронику – сидит на скамейке, меняет сокровища и берет что хочет. Чудесная это все-таки игра, очень необходимая в жизни. Надоел тебе, к примеру, желтый фонарь, так намозолил глаза, что просто видеть его не можешь. Иди в парк, к сиреневым кустам, и бери взамен велосипедный звонок, или карманные шахматы, или еще чтонибудь. Наверное, это самая древняя игра, и она не умрет, пока у мальчишек есть карманы…
      Но не прошло и пяти минут, как Электроник вернулся.
      – Ну? – нетерпеливо спросил Сыроежкин.
      – Все в порядке. Обменял. Принес другие предметы, – невозмутимо произнес Электроник.
      Когда же меняла выложил эти предметы, Сережка даже побледнел. Он увидел пустой аптечный пузырек, кусок использованной фотопленки, марки, которые можно купить в любом киоске, самодельный бумажный кошелек, коробок от спичек, куклу без носа и без глаз, школьные перья, какие-то винтики, гаечки, гвоздики и в довершение всего – огрызок карандаша. Жалкий огрызок и нанес последний удар Сыроежкину. Он укоризненно посмотрел на друга, который разорил его в несколько минут.
      – Количество предметов точно такое, какое ты дал, – бесстрастно доложил Электроник.
      – Да-а… -протянул Сережка, не зная, смеяться ему или плакать, выбросить эти невероятные глупости или покорно забрать.
      Внезапно он принял решение. Собрал весь хлам и приказал Электронику:
      – Жди меня здесь!
      – Ты тоже идешь меняться? – спросил недавний меняла, не подозревавший о своей бесталанности.
      – Видишь ли, из этих предметов мне кое-что не нравится. Я сейчас вернусь.
      Компания на скамейках встретила Сыроежкина настороженным молчанием. Сергей даже заметил, как рыжий парень поспешно спрятал его фонарик. Не обращая ни на кого внимания, наш герой разложил на свободной скамейке свою ношу и громко сказал:
      – А ну налетай! Меняю!
      Взрыв откровенного смеха был ему ответом. «Облапошили и рады. Ржут, как лошади, – усмехнулся Сыроежкин. – Ничего, сейчас вы будете плакать».
      – Передумал!…-кричали ему мальчишки. – Ничего не выйдет! Мен на мен – возврата нет!…
      – Меняю на фонарик, – хладнокровно продолжал Сыроежкин, – вот этот обыкновенный спичечный коробок… А в придачу необыкновенный фокус со спичкой!
      Рыжий хозяин фонарика презрительно скривил губы:
      – Так уж необыкновенный! Подумаешь, не видели мы спичку!
      Мальчишки опять загоготали. А Сережка достал носовой платок, помахал им в воздухе и властно сказал:
      – Дайте мне спичку!
      Спичку ему дали.
      – Весь фокус в том, – спокойно начал объяснять Сыроежкин, – что спичка заворачивается в платок. – Он завернул спичку и обратился к рыжему: – Пощупай. Чувствуешь? Теперь ломай.
      Было слышно, как спичка треснула. Потом фокусник взмахнул платком, и на землю упала целая спичка. Рыжий успел схватить ее первым. Он повертел ее, поднес к глазам, понюхал. Удивительная спичка пошла по рукам.