В "Джон таймс" произошла приличная потасовка. Пол был покрыт рваными бумажками. Мебель раскидана. Нэш и Голдрин сидели, как манекены, в креслах, оплетенные электрическим шнуром. Возле них застыли ребята Боби.
      Такое превращение редакции в полицейский участок застало всех врасплох. Я даже снимать начал с замедленной реакцией.
      – Я протестую! - громко сказал Нэш, когда мы возникли в дверях. Мне показалось через глазок телекамеры, что каждая веснушка на его лице светится.
      Голдрин был похож на черное изваяние.
      Газетчики фотографировали.
      – Что это значит? - хриплым шепотом спросил шеф и вдруг заорал во всю силу своих легких: - Болваны!.. Я сказал "заткнуть", но не более!.. Гари, ты всегда был идиотом и служакой!..
      Гари, потирая распухший подбородок, мрачно посмотрел на полицейских, и те развязали пленников.
      Нэш поднялся, раскинул в стороны руки, присел.
      – Не забудьте упомянуть о свободе слова в нашей стране, - сказал он с усмешкой газетчикам. - И вы, Бари! Если, конечно, включите в репортаж эти кадры…
      – Включу, - пообещал я.
      – Как вы могли поднимать панику в нашем доме? - накинулся на него администратор. - Я велю немедленно вас выселить!
      Нэш невозмутимо возвышался перед ним. Розовые мальчишеские щеки его пылали.
      – Моя редакция арендует это помещение, и срок контракта не истек… Посему, - он указал на дверь, - попрошу вас вон…
      Администратор попятился.
      – Зачем молоть всякую чепуху! - вмешался энергично мэр, покосившись на Голдрина. - Кого надо спасать именно сегодня?
      – Это началось не сегодня, - уточнил писатель.
      – Когда же?
      – Это началось в семнадцатом веке, когда первых рабов-негров привезли в Вирджинию…
      На него смотрели как на сумасшедшего.
      – Кого же мы спасаем, господин проповедник? - повысил голос мэр. - Жителей Чикаго или бандитов?
      – Мы спасаем Америку, - прогудел из кресла Голдрин.
      Мэр и представитель губернатора иронически переглянулись.
      – Об Америке позаботятся и без вас, - холодно сказал представитель губернатора.
      – Благодарю! - Голдрин поднялся. - Если вы, господин, имеете в виду цветных, то о нас заботятся ежедневно. - Он направился к двери. На минуту задержался, оглянулся, увидел искаженные ненавистью лица. - Что ж вы не кричите "грязный ниггер", господин мэр? Я к этому привык.
      Мэр побагровел. Из его легких вырвался хрип, и мне явственно послышался в нем привычный удар в спину: "Ниггер".
      – Вы доказали мне, - сказал со спокойной улыбкой Голдрин, - что плантаторская психология пережила века.
      – Прошу внимания! - Боби держал в руках какую-то записку. - Информирую всех, что после состоявшейся передачи одна из жительниц выбросилась из окна. Боюсь, мистер Голдрин и мистер Нэш, что вам придется отвечать перед законом.
      Голдрин пожал плечами, вышел.
      – Надо еще доказать… - Нэш тоже пожал плечами и попросил не мешать ему работать.
      Ребята из "Чикаго трибюн" незаметно исчезли. Материалов у них было на целую полосу.
      Мы перешли в комнату, занятую временно Боби.
      Представители власти явно нервничали, тихо переругиваясь в углу. Боби беседовал со своими ребятами, давал различные поручения. Наконец мэр подошел к шефу полиции, положил руку на его плечо.
      – Что будем делать, Боби?
      Шеф поднял усталое лицо.
      – Выход единственный. Эвакуировать людей… Не снимайте, пожалуйста, Джон.
      Я опустил камеру.
      – Как так? - Администратор с трудом осознавал важность лаконичного сообщения.
      – Пусть взрывают пустую коробку, - спокойно ответил шеф.
      – А мы успеем? - спросил мэр.
      – Должны успеть.
      Через два часа на совещании у мэра Чикаго (я туда не ездил) было решено эвакуировать жителей Большого Джона. Администрация сделала заявление по внутреннему радио и объявила план вывозки людей с личными вещами вертолетами и автобусами. Телевидение подхватило новость: прямой репортаж велся из вертолета, кружившего над небоскребом.
      Миссия моя заканчивалась. Я должен был снять эвакуацию, пустой дом перед взрывом и уйти одним из последних. Вот и все. Звонок Нэша ошеломил меня:
      – Они не хотят уезжать, Бари… Мне не с кем больше посоветоваться… Извините, ради бога… Что делать, Бари?
      – Кто не хочет?
      – Очень многие семьи… Мои сотрудники едва успевают отвечать по телефону.
      – Массовый психоз?
      – Хуже. - Нэш кашлянул. - Они сознательно. Привыкли. Не хотят и не могут уходить из этого дома.
      – Не хотят и не могут, - повторил я тупо. - Понятно, Нэш. - И процитировал чью-то фразу: - "Жизнь пуста, если она не имеет цели".
      – Не шутите, пожалуйста, Бари. Что же делать?
      – Вы пропагандист, Нэш, а я - всего-навсего репортер. Убеждайте.
      – Они не послушаются, слова бесполезны. - Нэш тяжело вздохнул.
      – Тогда записывайте номера квартир и передайте их Боби. У него энергичные ребята, вы знаете.
      – В самом деле, полиция стара, как и государство. - Обрадованный Нэш процитировал Маркса. - Как мне не пришло в голову, что это прямая обязанность полиции?!
      Через час-полтора я мог приступить к съемкам. Прилег на постель, забылся в коротком сне. Но отдохнуть мне не дали: кто-то звонил. Чертыхаясь, открыл я дверь, увидел разодетого Боби.
      – Вы собрались на свадьбу? - спросил я.
      – Я к вам, дружище. Не возражаете? - Он сел. - Все суетятся, а вы дремлете.
      – Суматошный день…
      – Правильно делаете. - Боби зевнул, прикрыв ладонью рот. - Хочу немного поболтать, дружище. И еще пригласить вас на обед.
      – С удовольствием. После съемок.
      – Хотя платить придется скорее всего вам, - шеф хитровато поглядывал на меня из-под косматых бровей. - С вас причитается, старина…
      – То есть?..
      – Вероятно, в ближайшие часы ваш гонорар удвоится.
      – У вас есть новости? - Я потянулся за камерой.
      Боби остановил меня жестом.
      – Я удивлен вашей прозорливостью, мистер Бари. Они действительно угрожают Чикаго. Впрочем, это не новость. Наверное, уже передают.
      Он включил телевизор. Диктор читал экстренное сообщение, поступившее на телевидение, радио, в редакции газет.
      "Адская кнопка" поставила ультиматум Чикаго. Большой Джон, говорилось в ультиматуме террористов, будет взорван в назначенный срок. Это серьезное предупреждение городу. Если через сутки не будут удовлетворены требования группы, то несколько бомб уничтожат Чикаго.
      – Сумма выкупа? - спросил я Боби.
      – Копейки, - махнул он рукой. - По полторы тысячи с носа.
      – Десять миллиардов, - прикинул я. - Это с лихвой окупает их расходы. И дает очко в игре остальным!
      – Вы настоящий политик, Джон. В отличие от всех болтунов - мэра, губернатора и прочих… - Боби улыбнулся. - Я редко кому говорю комплименты.
      Условия игры были обычные: заправленный, готовый к взлету самолет; требуемая сумма в купюрах и золотых слитках на борту; полная безопасность проезда на аэродром и полета.
      – Придется дать им почетный эскорт, - усмехнулся Боби. - Ничего не попишешь, буду сам сопровождать и следить, чтобы какой-нибудь идиот не выстрелил по этим чернокожим. Иначе всем нам крышка.
      – Они действительно цветные?
      – Да, Бари. И это самый большой секрет. Социальный динамит опаснее всего… Узнай раньше времени мэр или кто-то другой, и в Чикаго начнется новая гражданская война. Вы, надеюсь, понимаете…
      Я выразительно посмотрел на телефон, и Боби, перехватив мой взгляд, сделал официальное заявление, что отныне ни одно слово не вылетит за стены моего номера, не попадет ни в одно любопытствующее ухо.
      – А Голдрин? - спросил я. - Администратор?
      – Этот просто негодяй с рождения… Что касается вашего писателя, то он догадывается, но его никто не принимает всерьез… Я же, - Боби невесело рассмеялся, - знаю всех двенадцать в лицо.
      – И вы…
      Боби помрачнел.
      – Кнопка… Я говорил уже… Ее можно нажать даже в самолете. - Боби по-стариковски покряхтел, положил большую ладонь на мое плечо, - Джон, если бы ты родился в Америке, - глаза его стали строгими, - ты давно был бы президентом США… Забудьте об этом, пожалуйста, старина.
      Я почувствовал серьезность момента. Понимающе улыбнулся, махнул рукой.
      – Уже забыл… За что такая честь?
      Шеф расслабился в кресле, с минуту молчал.
      – Я проверил вашу сумасшедшую версию. К сожалению, вы оказались правы.
      Он протянул мне бумажку. На ней была напечатана одна строка:
 

ОСВОБОДИТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ ЗАЛОЖНИКОВ!

 
      Я несколько раз перечитал строку, мучительно соображая, почему именно двадцать пять миллионов. И вдруг вспомнил свою шутливую фразу: "А если они хотят освободить всех?" Двадцать пять миллионов - да ведь это все негритянское население Америки! От кого их освободить? Напрашивался примитивно-дикий ответ: от белых. Но как? С помощью шантажа и взрывов?
      Кажется, последнюю фразу я произнес вслух:
      – Черт их знает, - пробурчал Боби.
      Мы тупо смотрели друг на друга, понимая, что влипли в идиотскую ситуацию. Освободить двадцать пять миллионов? А они спросили у этих миллионов, нужно ли их освобождать?
      – Могут взорвать! - сказал я.
      – Могут! - согласился шеф.
      – Что ж, - я выключил болтливый телевизор, - пусть Америка раскошелится, а журналисты заработают свое. При чем здесь удвоение моего гонорара?
      Боби встал, застегнул пиджак.
      – Я обещаю вам, Джон, - в голосе его прозвучали торжественные нотки, - что вы один снимете арест банды…
      Я молчал.
      Боби подошел ко мне вплотную, положил огромные ручищи на спинку стула.
      – Я чувствую, Джон, что вы… именно вы способны помочь мне обнаружить кнопку.
      Я спокойно взглянул в глаза.
      – Кнопку - нет. Исключено, Боби…
      – Значит, сами эти штуки?
      – Не знаю, - сказал я.
      Боби подвел меня к окну, отодвинул пеструю штору.
      – Взгляните сюда, Джон. Видите эту штуковину?
      Внизу напротив нашего небоскреба высилась, как небольшой рыцарский замок, старая водонапорная башня - единственное здание, уцелевшее после знаменитого пожара 1871 года.
      – Рекламная знаменитость, - узнал я. - Водокачка.
      – Я ее помню с детства, - продолжал задумчиво шеф. - Она казалась мне замечательней любого небоскреба. Здесь работала моя мать, и я знаю каждый уголок внутри. Когда я воевал во Вьетнаме, бессмысленно сбрасывал бомбы на джунгли, мечтал только о том, чтобы выжить, вернуться, потрогать ладонью старый камень водокачки…
      Я смотрел на него с удивлением.
      – Да, Джон, это было, - подтвердил он кивком. - Когда-нибудь расскажу подробнее… Я был ранен, вернулся, поступил в полицию. Не представляете, Бари, какой я был тогда. Пропорционально сложен, крепкой кости, в меру мяса - я сразу стал рядовым с популярной фамилией… И вот - все бессмысленно…
      – Почему? - спросил я.
      – Я не хочу, чтоб ее разрушили, - просто сказал Боби. - Чикаго без этой старушки не Чикаго.
      Он отвернулся к окну.
      – Я подумаю о вашей просьбе, - тихо проговорил я.
      И Боби сразу понял меня, на цыпочках удалился в угол, затих, словно испарился.
      Я думал про своего единственного друга Аллена.
      В школе его звали Вилли. Вилли Копфманн. Но он-то любил, чтобы его называли Алленом. Кажется, так звали его деда по материнской линии, который в детстве, как и мой дед Жолио, столкнулся лицом к лицу со смертью в лагерях третьего рейха. Мы с Алленом дружили по-настоящему: делились секретами и никогда не выдавали друг друга.
      Тихий, застенчивый Аллен оправдывал свою фамилию: он был настоящим головою-человеком. Прежде всего - человеком! Вилли Копфманн стал знаменитым физиком и остался прежним Алленом. Он приезжал к нам с Марией в гости, когда мы были молодые, не разъехались еще в разные концы света, разделял наши хлопоты, играл с Эдди и непрерывно шутил. Кажется, не было более коммуникабельного человека. Но я-то знал, что Аллен всегда одинок, замкнут. Временами мне казалось, что он влюблен в Марию.
      Когда он уехал в Америку, где ему были предложены любые условия для работы, Вилли Копфманн исчез из всех справочников, появился физик Аллен. Через несколько лет исчез и профессор Аллен.
      Всего несколько человек в мире знали, что Аллен существует, что он продолжает свои исследования. Из этих нескольких один я был уверен, что мой друг осуществил мечту своей жизни - обрел одиночество.
      Он жил над Землей, облетая ее каждые полтора часа. На новейшей американской космической станции "Феникс", которая была самой комфортабельной станцией для труда и отдыха. Техническая часть была отработана великолепно: в жилом отсеке станции путем вращения сфер создана нормальная тяжесть (я даже подозревал, что там среди современной мебели, стояли в кадках карликовые пальмы, которые Аллена всегда успокаивали), а в спутниковых отсеках царила обычная невесомость, где Аллен мог заниматься своими давними увлечениями - выращивать редкой красоты и большой стоимости кристаллы, варить незнакомые для Земли сплавы металлов, искать победителей непобежденных на планете болезней, исследуя под микроскопом на молекулярном уровне свою кровь.
      И все же Аллен скучал. Получив через одного из его коллег секретную записку с указанием радиоволны, я тотчас вышел на связь со станцией "Феникс". Нередко у Аллена или у меня являлась острая потребность в общении, и я болтал с ним о разных земных и космических мелочах, не вдаваясь, разумеется, в подробности того дела, которое осуществляла самая секретная космическая лаборатория США.
      У меня всегда была с собой карманная рация для вызова Аллена. При включении она неизменно давала сигнал, когда Аллен пролетал в космосе над тем местом земного шара, где я находился. Сигнал прозвучал совсем недавно, и ждать облета "Фениксом" Земли было нецелесообразно.
      – Боби, - негромко позвал я, и он тотчас материализовался из угла. - Кажется, я постараюсь помочь вам. За результаты не ручаюсь… Вы ничего не слышали и ничего не знаете…
      В ответ на эту шаблонную фразу шеф полиции так энергично стал трясти головой, что я понял: не выдаст.
      – Мне нужен мощный передатчик.
      – Он к вашим услугам! - сразу же отозвался Боби. - Можно распорядиться?
      – При одном условии: о моих действиях никто не должен знать… Это очень серьезно, Боби!
      – Я сам буду вас сопровождать.
      Через четверть часа мы были на городской радиостанции. Я заказал нужную волну и остался один в студии. Боби дежурил по ту сторону толстой двери.
      – Вы отчаянный парень, - сказал он перед этим. - Будьте осторожны. Они, - он подчеркнул это слово, - записывают все радиопереговоры.
      – Знаю. Пока они поймут, что к чему, мы спасем город.
      Довольно долго вызывал я Аллена. "Феникс" был вне зоны слышимости. Наконец раздался знакомый глуховатый голос:
      – Шестой слушает.
      – Вилли, это я, - сказал я, дрогнув от радости, словно друг вошел сейчас в комнату. - Привет!
      – Привет, Жолио! - Он называл меня в целях конспирации именем деда. - Как поживаешь?
      – Как на горячей сковороде…
      Я торопливо объяснил Аллену ситуацию, спросил:
      – Скажи, ты сможешь засечь плутоний? Их три или четыре штуки, очень компактных. Где бомбы, никто не знает…
      – Когда намечен первый взрыв? - спросил Аллен.
      Я взглянул на часы: 19.10.
      – Через тридцать три часа пятьдесят минут.
      В наушниках потрескивал космос. Аллен молчал. Я знал, что друг оценивает обстановку, считает, пока его станция с огромной скоростью мчит вокруг шарика.
      – У меня здесь есть один аппарат, - сказал после затянувшейся паузы Аллен. - Вскоре я буду над Чикаго, сделаю снимки… Надо будет с ними основательно поработать. Словом, Жолио, я тебя вызову через десять - двенадцать часов. Ты откуда говоришь? Слышимость такая, словно ты в соседнем отсеке.
      Я пояснил, как вышел на связь.
      – Хорошо… Ты получишь снимки, но поступай по обстановке. Для связи достаточно твоей рации…
      – Все понял, Вилли!
      – Как там Мария и Эдди?
      – Мария, как обычно, путешествует. Эдди на съемках в Голливуде.
      – Поклон им от меня.
      – И тебе от них!
      – Береги себя, Жолио.
      – И ты, Вилли!
      – Ну, я-то далеко от вашей суеты. Привет тебе!
      – Привет!
      Выхожу из студии. Боби вопросительно смотрит на меня. Я молча киваю. Боби подмигивает в ответ.
      В номере ждали телеграммы из "Всемирных новостей". Сэр Крис вежливо напомнил о необходимости срочного получения материала. Я понимал, что фирма нервничает: в Чикаго ринулись журналисты со всего света, а ее специальный корреспондент за два дня не прислал ни метра записи. Я ответил коротким посланием: пока не имею самого важного эпизода репортажа. Подпись. И точка…
      Что они подумают? Возможно, решат, что я сошел с ума и хочу взорваться вместе с Большим Джоном… Во всяком случае, Боби может оказаться прав: фирма предположит, что я затеял какую-то авантюру, и задумается о гонораре…
      Неожиданно сработала космическая рация, меня вызывал Аллен:
      – Жолио, есть вопрос!
      – Что случилось, Вилли?
      – Над Чикаго летает какая-то установка. Насколько я понимаю, она занята поиском, наверное - того же самого… Надо ли мне вмешиваться?..
      – Подожди, Вилли, я уточню…
      Связался по телефону с Боби.
      – Могу поговорить? Срочное дело.
      – Да, Джон. - Он чуть поколебался.
      Я повторил вопрос Аллена.
      – Эти военные, - угрюмо признался шеф. - Честно, я на них не надеюсь… Загляну к вам, старина?..
      – Чуть позже.
      Аллен с минуту оценивал мою информацию.
      – Понятно, другое ведомство, - сказал он наконец. - И все же, Жолио, не мешает получить их данные. Для сравнения… Понимаешь меня?
      – Понимаю, - сказал я, пока ничего не понимая.
      – Если удастся, передай сведения в банк информации. Все объекты, которые будут замечены с их высоты… Вот мой кодовый номер. - Аллен продиктовал числа. - Я вызову, как договорились…
      Боби, появившись у меня, разложил на столе план Чикаго.
      – Извините, Бари, я сам недавно узнал об этой затее. Они работают очень медленно. - Он показал узкую заштрихованную полоску, перечеркивающую город.
      Большая летающая платформа-автомат бороздила воздушное пространство над городом - полоса за полосой. На ее борту, вероятно, был установлен ускоритель, который прощупывал внутренности Чикаго пучками отраженных лучей.
      Я не физик, но отчетливо понимал, что искать уран и плутоний можно с помощью физического прибора. Иначе зачем летает над крышами такая штуковина! А раз летает, значит, где-то у компьютеров и экранов сидят и работают специалисты.
      Шеф полиции согласился с моей версией и объяснил, почему он не надеется на успех этой операции.
      Платформа, по сведениям Боби, сравнительно тихоходна, а широта облучаемой полосы узка: двести - триста метров. Простой расчет показывает, что исследовать все пространство в оставшиеся часы она не успеет.
      – Мне нужны данные! - сказал я Боби.
      Он словно не слышал. Тихонько насвистывал, рассматривая план Чикаго.
      – Мне нужны данные, чтоб отсечь известные и бесспорные объекты с ядерной энергией.
      – Но так-то просто добыть их, - буркнул Боби.
      – Это в ваших интересах. - Я пожал плечами.
      – Поднимемся на крышу, - предложил шеф.
      Наверху моросил дождь.
      – Подождем, - сказал Боби. - Она где-то рядом… Идет по второму заходу.
      Мы подошли к краю площадки. Подняли воротники. Под дождем намокла одежда.
      Шум моторов заставил меня поднять камеру, хотя снимать в сумерках было почти бесполезно.
      Из серых клубящихся туч внезапно показалась, стремительно надвинулась и проплыла почти над нашими головами здоровенная металлическая рама. Четыре вертолетных винта, вздымая воздушные вихри, оглушая треском, несли ее над крышами. Я успел разглядеть какое-то массивное сооружение, и все - платформа уплыла во мрак.
      – Осторожнее, - предупредил Боби, покосившись на мою камеру, - не дразните гусей.
      – Какие тут секреты, - огрызнулся я, - когда ее видит каждый прохожий!
      И тут раздался голос, он прозвучал совсем рядом:
      – Отец, ваша коробка по-прежнему пуста, как консервная банка…
      По глухому, вибрирующему звуку я догадался, что включилась карманная рация шефа.
      – Конечно, Сэм, они не дураки, - громко сказал Боби. - Следите за движущимися объектами. Понял меня?
      – Понял, шеф.
      Я сделал вид, что ничего не слышал.
      – Это мой сын, - сказал Боби. - Точнее, приемный сын… Он физик… Со светлой головой и… темной кожей.
      Я взглянул на него с удивлением: шеф неизменно раскрывался для меня с самой неожиданной стороны.
      – Я никому не рассказывал, Бари, про тот давний случай. - Боби усмехнулся воспоминаниям. По лицу его текли струи дождя. - Однажды, когда у меня в семье случилось несчастье и я переживал трудные дни, в парке ко мне подошел мальчишка и потребовал десять долларов. Плата, как говорится, обычная за прогулку в одиночестве, и я решил было обойтись профессионально с вымогателем… Но в глазах этого негритенка, в его голосе, позе, во всем сквозило такое отчаяние, что я протянул деньги…
      Шеф полиции пришел в парк на второй день и на третий. Сумма выкупа все возрастала. Мальчишка, вооруженный старым кольтом, однако, не замечал, как он постепенно втягивается в разговор с человеком, который не только его не боится, но и как будто сам ищет встречи. Когда в очередной раз Сэм не явился, Боби разыскал его и выручил из беды.
      – Я сделал тогда удивительный вывод, Джон, - продолжал Боби. - С самым отчаявшимся человеком, даже с бездомной дикой кошкой надо поговорить по-человечески. И они остановятся, прислушаются, поймут… Вы можете смеяться над стариком, но это - истинная правда.
      Я не смеялся. Я видел перед собой человека убежденного и сильного, человека, который умел находить правильный выход из трагических ситуаций. Молча пожал Боби руку.
      – Буду рад познакомиться с Сэмом, когда он освободится, - сказал я ему.
      – Спасибо. Сейчас он с ребятами чересчур занят. Вы видели, они бредут на ощупь, а противник значительно хитрее их.
      – Здесь нужна другая точка зрения, - заметил я. - Вся картина целиком.
      Боби пристально посмотрел на меня.
      – Вы правы. Я постараюсь достать сведения… Только прошу вас: на тех же условиях. Я не могу подвести Сэма…
      Промокшие до нитки, спустились мы переодеться.
      Буквально через полчаса пневмопочта доставила пакет от Боби. В нем был листок с колонками цифр.
      Я набрал на приставке к телевизору номер банка информации, потом кодовый номер Аллена, заложил в печатное устройство листок. Информация с летающей платформы ушла в космос. Бумагу я сжег.
      Поднялся на девяносто пятый этаж в ресторан. За столиком Боби спиной ко мне сидела женщина. Она выглядела достойной парой элегантному шефу полиции. Я ускорил шаг, догадываясь, что такое необычное платье может носить одна в мире женщина.
      Боби что-то сказал. Его спутница обернулась, медленно встала, обвила мою шею горячими руками:
      – Мария… - Я задохнулся от неожиданности. - Как ты здесь?
      – Я с тобой, милый…
      Боби нагнулся над столом, прикуривая сигарету.

      Мы проговорили всю ночь. Мария рассказывала о странствиях, я - о своих злоключениях. В наш сбивчивый разговор то и дело вклинивалось прошлое, от которого теплее становился мир.
      – А помнишь, как мы с тобой познакомились, как танцевали и сразу решили пожениться? - Мария тихонько рассмеялась, погладила меня по голове, словно маленького.
      – Ты была пестрая осень. Как давно все это было…
      – Я до сих пор люблю то платье. - Она вздохнула, улыбнулась воспоминаниям. - А за тобой ходил все время твой Вилли. Я ужасно злилась…
      – Да, тебе привет от Аллена…
      – Как он? Не заскучал?.. Не могу представить, как можно жить в таком одиночестве, жить без моря, леса, путешествий, ресторанов…
      – Ему сейчас не до ресторанов…
      Я рассказал Марии свой последний разговор с другом. В углу на тумбочке едва слышно попискивал пустотой космоса включенный радиоящик. От жены я не скрыл, что жду важных сведений.
      Она обняла меня, уткнулась головой в грудь.
      – Знаешь, - шепнула она, - я всегда боялась твоих репортажей. Они страшные, будто их делал сверхчеловек… А ты - настоящий…
      – Значит, репортер тоже человек. Сейчас быть человеком не модно, - отшутился я. - Признаюсь тебе, что когда-то я относился к твоей работе, как к увлечению обычными тряпками, а потом понял, что ты творишь прекрасное! Прости, что не сказал тебе это раньше…
      – А я знаю каждый твой шаг. По газетам. Я все поняла после того мальчика… Как его звали?
      – Джино.
      – С ним все в порядке?
      – В порядке.
      – Но почему ты, ты и ты?
      – Что "ты"?
      – Почему именно ты отвечаешь за всех?
      – За кого?
      – Тогда за мальчика, теперь - за этот нелепый небоскреб?
      – Случайно получилось. Теперь - за город. Мари, я должен помочь людям…