"Ты не думай, что я хочу объявить что-то сенсационное! - слышу я голос моего чикагского приятеля. - Мы воевали с флорой, понимаешь - с флорой. А все остальное меня не касается".
– Что же тогда, по-твоему, флора? - спросил я.
– Ну, это природа в целом, - уточнил Боби.
– Больше не имею вопросов.
А он рассказывал, как внизу орудовали "пожиратели джунглей". Это военно-инженерные войска с тракторами, оснащенными стальными ножами. "Римские плуги" срезали всю растительность вдоль военных дорог, а назывались они "римскими" потому, что были произведены в американском городе Риме штата Джорджия.
"Если бы я знал, кто их изобрел, то после войны попытался бы побрить бульдозером эту римскую фирму… И не только я. У всех нас было такое настроение".
Я понимал Боби прекрасно.
"Пожиратели джунглей" трудились внизу, а наверху готовились операции с другими кодовыми названиями. "Поп-ай" - это самолеты в новой для себя роли воздушных сеялок: самолеты резвятся в облаках, сеют и сеют кристаллы. "Поп-ай"! - сгустились над городом тучи, хлынул дождь, разогнал демонстрантов быстрее, чем слезоточивые газы… "Поп-ай"! - и ливнем снесено в реку несколько деревень вместе с жителями… "Поп-ай"! - и полились кислотные дожди…
А вслед за первыми опытами - грандиозная затея в долине Красной реки: водопады воды с небес, искусственное наводнение…
Исковерканная земля - выжженная напалмом, протравленная ядами, изрешеченная воронками, заболоченная ливнями - долгие годы приходит в себя. Смерть слишком часто парила над этой страной, слишком много оставила ран и шрамов. Впервые во Вьетнаме велась война на тотальное уничтожение природы и человека.
– Оружие Зевса - так называлась в секретных бумагах климатическая война. Запомни эти слова, Джон, - сказал мне Боби, проклявший свою боевую юность.
Я представил статую Фидия: бога-гиганта, распоряжавшегося судьбами людей. Когда-то мы с Марией пытались встретиться с Зевсом у подножия Олимпа. Как давно это было…
– Эсхил осудил Зевса, - заметил я, - считая его неограниченную власть беззаконной.
– Эсхил не представлял наше время, - пробурчал шеф. - Зевс - мальчишка перед Пентагоном, а его молнии - спички в сравнении с ракетами. Это так, историческое сравнение, старина…
Ночью из сахальской пустыни я вызвал Аллена, поболтал с ним, рассказал, чем занимаюсь.
– Не нравится мне это, Жолио, - заметил Аллен. - Береги себя.
– Я здесь гость - приехал и уехал. Детей жалко, Вилли.
– Детей всегда жалко. Вот что, Жолио, измерь-ка рентгеновское излучение солнца. А я взгляну со своей высоты. Есть кое-какие подозрения…
– Хорошо.
В соседней палатке спал, свернувшись калачиком, Нгоро. Ему снились сады и луга.
Вечером мы заехали в первую попавшуюся на пути деревушку. Нгоро обошел хижины. Младенцы до двух лет умерли. Более половины детей болели корью. Врач был три недели назад. Крестьяне доедали семена, которые власти раздавали для посева.
Нгоро дал радиограмму в центр: "Положение стабилизируется". Когда я его спросил, что это значит, он серьезно ответил: "Мне надоело давать бесполезные депеши: "срочно требуется". В центре поймут правильно: положение стабилизируется, потому что все, кому угрожает смерть, скоро умрут".
Аллен, услышав от меня эту историю, решительно произнес:
– На следующем витке я займусь анализом атмосферы над Сахелем… Как там Мария?
Я опешил от вопроса. Значит, он не слышал, даже не подозревает?
– Ничего, - сказал я тихо.
– Привет ей!
– И тебе…
До рассвета ворочался на солдатской койке в душной ночи, думал об Эдди. То, что он пробудился к жизни, замечательно, но опять выбрал странное увлечение. Гигантский гоночный автомобиль, куда вкатывалась коляска, автомобиль в окружении черных мотоциклистов, не соблюдавших правил движения, наводил страх и тоску на всю округу. Соседи, знавшие Эдди, понимали, что парень мечется от внутренней боли, но кто из водителей хотел, чтобы его малолитражку насквозь пробил заостренный, как зуб, бампер "бешеного Эдди".
Длинноволосые мотоюнцы избрали Эдди своим кумиром. Его имя украшало куртки, шлемы, номерные знаки. Эдди научил их такому трюку: на полном ходу с машины сбрасывается подкидная доска, и мотогонщики, оттолкнувшись от трамплина, перелетают через встречные машины, орут, воют, улюлюкают: "Эдди!.. Эдди!.. Э-ди-ди-и!"
Полиция штрафовала и разгоняла компанию. Парни ненадолго затихали - усовершенствовали в нашем гараже автомобиль или придумывали новые трюки. Меня предупредили в управлении, что при первом же дорожном происшествии будет начато официальное дело.
Я провел с сыном серьезный разговор.
– Аварии не будет, - сказал Эдди. - Каждый, кто допустит промашку, отчисляется. Такой уговор.
– Он может быть отчислен навсегда.
– Может.
– Но зачем вам это?
– Понимаешь, отец, не могу примириться с тем, что я инвалид. Я живой человек, привык к скоростной жизни… Впрочем, ты не сумеешь влезть в мою шкуру.
– Скидывай - влезу.
– Поздно. Моя чересчур дырявая.
– Но ведь какого-нибудь интеллигента может хватить удар, когда вы летите над ним… Он подумает, что уже на том свете…
Эдди рассмеялся:
– Уверяю тебя, наша эквилибристика пугает меньше, чем повышение цен, угрозы политиканов и твое телевидение.
– Не заходи далеко, Эдди, - предупредил я.
– Я сказал: аварии не будет, - упрямо повторил сын, и глаза его стали грустными. - Как выяснилось, отец, жизнь дорогая штука. Иногда стоит больше миллиона.
Я положил ладонь на его горячий лоб.
– Кто как оценит, Эдди. Иногда дают всего сто тысяч.
И рассказал о человеке по имени Крафт, получившем сто тысяч за одну минуту.
Эдди как-то странно взглянул на меня.
– Просто исполнитель, - уточнил я. - Я найду истинного убийцу.
– Отец, - он вспыхнул, - Эдди, как всегда, возьмется! Убийца будет наказан!.. Поверь мне!.. У меня разболелась спина…
Он быстро укатил к себе, позвал У-у. Слоненок не заставил себя долго ждать.
Я заметил, что, оставшись один, Эдди с удовольствием окунается в детство: играет, рисует, читает сказки. Он перенес к себе фотографии и письма Марии, подшивки ее журналов, безделушки. Это был знакомый живой мир, защитная среда, безболезненное продолжение жизни…
Утром я попросил Нгоро доставить меня в ближайшую деревню, чтобы отснять детей.
Вот они - вздутые от голода животики, приплюснутые носы, беззащитный взгляд серьезных темных глаз. Они еще не научились смотреть так, как глаза вождя туарегов - в самую суть жизни, в близкое и далекое будущее. Глаза детей бесхитростны: в них трагедия засухи, парящая над деревней, жажда глотка воды и куска лепешки.
Теперь остается смонтировать эти кадры с осоловевшей от изобилия Европой.
– Сколько здесь больных детей? - спросил я Нгоро.
– Около пятидесяти.
– А взрослых?
– Примерно столько же.
– Вы сможете их разместить в больнице?
– А что?
– Узнайте, пожалуйста.
Через несколько минут чиновник сообщил, что госпиталь в столице дал согласие принять всех больных. Я указал на вертолет:
– Грузите.
Нигериец покачал головой.
Я рассердился:
– Это моя машина, черт побери! Грузите! Сначала - детей.
К вечеру вертолет сделал три рейса и захватил нас и джип с собой.
– Теперь будет здесь сад? - спросил я Нгоро.
– Теперь будет! - Нгоро сиял.
Я надел на него свою широкополую шляпу.
– Дарю на память. Без шляпы на улицу не выходи. А то обижусь.
– Подарок друга - не потеряю! - засмеялся нигериец.
У меня уже были печальные сведения от Аллена. В верхних слоях атмосферы над Сахелем он обнаружил на снимках несколько больших дыр в озоновом слое. Это значит, что жесткое ультрафиолетовое излучение Солнца сжигало постепенно все живое. Через два-три месяца искусственные дыры затянутся, но последствия могли быть роковыми. Знакомый французский журналист, связавшись со своими соотечественниками из научной экспедиции, подтвердил, что радиация в пустыне повышенная. Я обещал ему взамен сенсацию - разумеется, без ссылки на источники. Мы встретились в столице Федерации в тот же вечер.
Через несколько дней сообщение Франс Пресс из Сахеля напечатали-крупные газеты мира. Сахельское правительство попросило Францию провести исследования из космоса. Спутники подтвердили неприятную новость. Федерация Сахель обратилась с чрезвычайным запросом в ООН. Вопрос был принят к обсуждению, но это не значило, что космический пират сознается без всяких улик.
В моем репортаже была готова концовка.
– Факты еще не доказательство, - твердил мне сверху Аллен. - Надо установить систему.
– Ты слышал такое странное название: Оружие Зевса? - спросил я его.
– Слышал, но не помню - где. Жди моего вызова.
Аллен смотрел сверху на Землю мудрыми глазами ученого.
Глава двадцать вторая
– Здесь собран цвет общества, который вы развлекаете, Бари. Каждый моряк с высшим образованием, у большинства офицеров - по два. Вы видели этих людей? Молодцы? Молодцы!.. Так же, как и наш "Персей" - гордость подводного флота…
Я кивал, слушая первого помощника командира. Согласен: "Персей" - новейшая подводная лодка номер один. Стальная сигара длиной в три футбольных поля. Обошел с кормы до носа, сам промерил шагами. Высота пятиэтажного здания, есть лифты с номерами палуб. Сорок ракет. Залп их может уничтожить трижды любую страну земного шара. И единожды - целый континент… Такая вот штуковина. "Персей" - это значит: со скоростью ветра в глубинах океана.
А первый помощник продолжал:
– Заметили, господин Бари, все ребята знают вас? Им приятно, что вы на борту "Персея". Мы ведь тоже любим посидеть у телевизора… Конечно, не живые передачи… Нам кассеты присылают. Скажу свое мнение - разрешите?..
Я опять кивнул.
– Здорово вы ее разделали - Европу! Обожралась яичницей с беконом! А тут голодные дети!
– У вас есть дети, мистер…
– Да. Трое.
– Вы согласны отдавать часть заработка чужим, ну, скажем, африканским детям?
– А сколько? - спросил он.
– Совсем немного… Сколько скажет командир.
Старпом поморгал ресницами, обдумывая неожиданное предложение.
– Согласен. Между нами, господин Бари, согласен для ваших африканских детей… Только не для бостонских негров!..
– Почему же? Все голодные одинаково хотят есть. Из Бостона или Сахеля - какая разница?
Старпом встал, приблизился ко мне. Уши его пылали.
– Я сам из Бостона, сэр, и уверяю вас, что там все цветные - бездельники со дня рождения!.. Вы ведь были на "Форрестоле"?
– Был.
– Безобразный случай! - Старпом сжал кулаки. - Позор для всего флота, сэр. А зачинщики - негры!
– Так это же "Форрестол", - шутливо заметил я. - Помните, кем он был?
Старпом задумался.
– Министр обороны, который от страха сошел с ума.
Моряк распознал наконец вкус шутки, улыбнулся:
– Похоже, там многие чокнулись…
"Персей" идет с грузом боевых ракет в центр урагана "Камилла". Ураган родился где-то в Атлантике и, развивая скорость, слегка задел Кубу. В теплом и мелком Мексиканском заливе "Камилла" набралась новых сил, всосав в себя уйму пара и энергии. Со скоростью суперпоезда двигался ураган на Флориду, и это означало большую трагедию не только для южных штатов страны. В период летних отпусков на курортах полуострова и островах отдыхало более миллиона человек; для скорой эвакуации не хватало дорог и транспорта. Люди с ужасом слушали телеинтервью с молодой женщиной, которая отдыхала на надувном матрасе в своем номере на третьем этаже, когда в стены гостиницы ударила гигантская волна, и каким-то непонятным образом выплыла на нем в разбитое окно. А спустя минуту, когда она оглянулась, дома уже не существовало.
"Персей" шел полным ходом наперерез "Камилле".
Поначалу предполагалось, что в центр шторма вылетит тяжелый бомбардировщик с авианосца "Форрестол". Я прибыл с разрешения морского министра на старый авианосец в самый неподходящий момент: морские пехотинцы разнимали драку между черными и белыми матросами. Зрелищу мог позавидовать любой режиссер голливудского боевика: десятки ослепленных ненавистью людей копошились на палубе. Морской пехоте доставалось от одной и другой стороны, но пехотинцев оказалось значительно больше, опыта в горячих делах им не занимать. Наиболее "чокнутых", как выразился старпом, бросали охладиться за борт. В основном негров.
Когда был наведен относительный порядок, переполнены лазареты и карцеры, а военный патруль прочесывал подозрительные углы, выяснилось, что задание срывается: кто-то бросил гаечный ключ в систему управления авианосца, и электроника вышла из строя. Меня спешно перебросили вертолетом на подводную лодку "Персей". Летчики отчаянно ругали начальство. Из отрывочного разговора я понял, что конфликт на "Форрестоле" назревал давно: часть команды, в основном негры из машинного отделения, была недовольна действиями белых офицеров. Я даже уловил словечко "ку-клукс-клан". Что ж, эти вонючие "драконы" действуют и в армии. Обида негров оказалась сильнее угрозы "Камиллы", гнет привел к взрыву.
В салон быстрым легким шагом вошел седоватый человек в черном свитере и темных очках. Старпом вскочил и испарился. Я догадался, что это адмирал Грос - командир лодки.
– Скажите, Бари, как вам удается предвидеть даже тайфуны? "Камилла" еще не получила своего порядкового номера, а вы прислали запрос.
– Репортер должен угадать. - Я пожал плечами с таким видом, как будто ежедневно прогнозировал бури. Не мог же я сказать адмиралу, что рождение тайфуна наблюдал из космоса Аллен.
– В министерстве ответили вам уклончиво. - Он улыбнулся. - Я напомнил министру ваш знаменитый репортаж о торнадо. Помните - "теща улетела"? Министр расхохотался, сказал: "Только ради Бари мы повернем ураган в другую сторону…"
Почему-то вся Америка смеялась над нелепым толстяком, который никак не мог отыскать тещу. Я снимал однажды в Техасе последствия самого свирепого за последние десятилетия урагана торнадо. Огромная зловещая воронка опускает из глубины небес на землю свой хобот, и начинается сущий ад. На многие километры уносит машины, дома взрываются, как хлопушки, деревянная щепа пронзает стальные листы, а куры оказываются ощипанными. И вот среди хаоса разрушений мне попался возбужденный здоровяк с остановившимся взглядом. Он приставал ко всем с вопросом: где его теща? В последний раз он видел ее во дворе дома. Теща бежала с подушкой в руках. Вдруг какая-то сила подняла ее в воздух и унесла в поднебесье… Куда бы я ни приезжал, толстяк был уже там и произносил одну и ту же фразу: "Теща улетела…" Зрители всякий раз хватались за бока.
– Значит, теща выручила меня, - усмехнулся я.
Адмирал подмигнул в ответ.
– Министр сожалеет об инциденте на "Форрестоле".
– Передайте ему, пожалуйста, что я прилетел снимать не драку, а боевые действия флота.
– Благодарю, Бари.
Мы уселись в мягкие кресла. Казалось, мы в обычной зашторенной комнате, а не на движущемся корабле. Лишь порой среди легкого шипения кондиционеров и переговоров дежурных можно было слышать глухие звуки кашалотов, словно удар молотом по дереву, и щелчки дельфиньих стай.
– Да, в наш век человек способен сорваться в любую минуту, - продолжал командир. - Люди разочарованы во всем - семейной жизни, карьере, политике…
– Даже в погоде, - поддержал я.
– Разумеется. Слишком много больных людей… Вспышка на Солнце приводит к тому, что человек взводит курок… Я очень сочувствую вашему горю, Бари, считаю, что это дело рук сумасшедшего…
– Ему хорошо заплатили. - Я одним правдивым ходом разрушил стройную адмиральскую теорию.
– Ах вот как… - Грос потер лоб. - Извините, Бари, за солдатскую прямоту: вы кому-то мешаете?
Я смотрел в лицо адмиралу. Оно внушало доверие.
– Не знаю точно. Наверное… У меня одно прескверное качество: я говорю то, что вижу.
– Жаль, что вы не служите на флоте. - Адмирал усмехнулся. - И вы, наверное, замечаете, что вокруг все меньше и меньше преданных людей?
– Да, это так.
– Хотите совет старого вояки, Бари?
– Давайте, Грос!
– Бари, когда вы останетесь в одиночестве, хорошенько подумайте, прежде чем принять решение.
– Меня голыми руками не возьмешь, - пробурчал я, чувствуя важность по-солдатски прямого совета.
– Видите ли, Бари, самая главная часть моей жизни и работы, - пояснил адмирал, - это выработка решения. Если оно окажется неверным и я нажму не на ту кнопку, полмира отправится в преисподнюю. А через короткий промежуток времени - еще полмира. Странно устроен человек: может все уничтожить, прикрываясь лозунгом жизни.
– В одной из пьес звучат такие слова, - припомнил я. - "Все мы живем в охваченном пламенем доме, только без пожарной команды, которую можно было бы вызвать".
Грос невесело рассмеялся.
– Не цитируйте это, пожалуйста, министру. А то он скажет, что автор не знал о существовании атомного флота США. Да еще припомнит, как новейшая подлодка по личной просьбе мистера Бари, за счет налогоплательщиков США, была брошена спасать мирное население Флориды…
Адмирал сам, видимо, метил в министры и проверял на репортере прочность трафаретных фраз.
– Браво! - сказал я. - Вы прирожденный газетчик. Кстати, адмирал, куда направится "Камилла", когда вы ударите по ней?
Он махнул сухой рукой.
– Куда? Дело не наше - ученых. Мы выполняем приказ! Лишь бы не на Америку!
Матрос щелкнул на пороге каблуками, доставил командиру пакет. Адмирал вскрыл, прочитал сообщение.
– Пожалуйста, операция начинается, - объявил он мне. - Вы где обычно отдыхаете, мистер Бари? В Майами, Ницце?
– Обычно на работе, - сказал я.
Грос поднялся:
– Тогда прошу в мою рубку. - Он указал на дверь. - Мы постараемся создать вам все условия…
Поднялись на лифте в рубку Гроса. Там его ожидали два офицера - старший помощник, знакомый мне, и еще один, незнакомый. Грос протянул им листок сообщения из штаба. Офицеры подошли к сейфу, открыли его, начали сличать поступившее сообщение с дубликатом, хранившимся в стальном ящике, шифр которого знали только они.
– Все точно, адмирал! - сказал старпом.
Грос приблизился к главному пульту, включил микрофоны.
– Боевая тревога, ракетная готовность! - объявил он негромко.
В центральном отсеке люди в синих, свободного покроя костюмах, похожие на парашютистов, прильнули к приборам; отовсюду - из ярко-зеленых кубриков, увешанных картинами, кабин с кофейными автоматами и машинами для поджаривания кукурузы - бежали матросы на свои рабочие места. Операторы колдовали с электроникой.
– Где мы находимся? - спросил Грос помощников.
– В центре "Камиллы", - доложил старпом.
– Это интересно, - сказал громко адмирал. - Я еще никогда не был на кухне, где готовится погода. А вы, мистер Бари?
– Не приходилось, - ответил я.
Помощники командира переглянулись.
– Может, поднимемся наверх, Бари? - Адмирал прекрасно знал, что сейчас его слышит каждый член команды.
– С удовольствием!
– Отмените приказ, - велел Грос старпому. - Прикажите всплыть!
Тот посмотрел на командира, как на ненормального. Однако дал команду на всплытие.
Пол под ногами чуть качнулся.
Я оценил щедрый жест Гроса. Снимал его во всех ракурсах на мокрой палубе, куда мы вышли в плотных плащах. Но дело не в этом: на его месте я поступил бы точно так же - как капризный взрослый ребенок, очутившийся в центре стихии, которую необходимо обуздать. Противника надо знать в лицо - старое воинское правило. Как ни шумела, ни шутила, ни злословила сейчас над нами обоими команда, нервы которой были вздернуты, я знал точно: Грос будет министром.
Более странного зрелища я в жизни не видел. Тишина, духота, какой-то необычный внутренний гнет. Кусок моря похож на идеально заправленную матросскую постель. Палубу облепили мириады насекомых, обессиленных в противоборстве с ветром; Грос - истинное привидение; наверное, я тоже с головы до ног усеян мошкарой. По небу стремительно летят серебристые облака. Нет, не облака - отрывочные воспоминания чего-то уже виденного. Если даже на земле и существует вход в потусторонний мир, описанный древними, то наверняка он здесь - в тишайшем центре урагана, называемом "глазом бури", в святая святых яростной "Камиллы".
Даже не верится, что "Камилла" существует, сметает все на своем пути!
Загадочное морское привидение махнуло зеленой клешней. По знаку старпома мы с адмиралом вернулись в рубку. Грос мгновенно стал властным командиром подлодки, надев китель и адмиральскую фуражку.
Лодка стремительно опускалась вниз, и чей-то голос монотонно отсчитывал глубину. Сто футов - исходная позиция.
– Готовность ай-эс-кью! - приказал Грос в микрофон, что означало боевую готовность. Он повернулся ко мне. - Теперь пройдет всего тринадцать минут.
– Сколько ракет вы пошлете? - Я фиксировал камерой каждый жест, каждое слово командира.
– Две.
– Надеюсь, не с боевыми зарядами?
– Даже если бы я сейчас сошел с ума, у меня есть два помощника, которые контролируют операцию… - Он представил двух старших офицеров.
Помощники, стоя спиной к будущим зрителям, весьма выразительно возились с сейфом. Из сейфа они извлекли ключ старинной формы. Командир вставил ключ в крышку железного ящика, висевшего на стене, и открыл его.
Все это напомнило мне сцену из книг Стивенсона.
Ящик был пуст. В нем зияли отверстия электрической розетки.
– Ракетная часть, запуск разрешаю! - командует Грос.
Мигают на пульте зеленые лампы, сигналя командиру о напряженной работе команды. Эхом доносятся исполнительные команды: "Старший группы, проверить первую ракету!.. Проверить вторую!.." На телеэкране видно, как, обнажая горловину шахты, открывается огромный люк… Итак, чтобы уничтожить половину человечества, достаточно для начала трех сумасшедших.
Остаются считанные секунды до пуска. Грос достает из личного сейфа кольт сорок пятого калибра. Точнее - красную, из тяжелой пластмассы, с крупной насечкой для уверенного захвата, рукоять кольта. Красную - значит боевую; черная - тренировочная - остается в сейфе. Вместо дула - шнур с вилкой для включения в сеть.
Экипаж затаил дыхание: командир воткнул вилку в розетку. Мигание ламп подтверждало: электрическая цепь подлодки, наподобие гирлянды рождественских лампочек, почти замкнута, готова включить двигатели ракет.
Грос подмигнул в глазок камеры, нажал пуск. Курок щелкнул отчетливо.
Раз! - и чуть дрогнул пол, ушла из шахты ракета.
Два! - и вторая ракета набирает над морем высоту.
Два мощных заряда взрываются в центре тайфуна, сея тонны йодистого серебра. Над "Камиллой" сгустились тучи, водопады обрушились в напряженно-пустынный "глаз бури", который мы недавно наблюдали. Казалось, ураган осел, снизил скорость. Через три часа разведочные самолеты доложили, что "Камилла" стремительно набирает прежнюю силу, заметно увеличивая свой бег; однако движется в противоположную сторону - к Центральной Америке и Вест-Индии.
– Как говорит мистер Бари, снимавший этот репортаж, - заявил в заключение командир Грос, - Америка может спать спокойно. "Камилла" не состоялась, катастрофы не будет. Ни у кого из вас не улетит больше теща!..
Глава двадцать третья
Я не завершил репортаж о Камилле", выдал его в эфир без надлежащей концовки, единственный раз в жизни пренебрег правилами "честной игры" журналиста и сразу же поплатился своей репутацией.
Надо было лететь в Панаму, Никарагуа, другие страны, на которые обрушился ураган. А я летел в Чикаго, где начинался судебный процесс над террористами "чертовой дюжины".
Америка благословила военно-морской флот, избавивший страну от лишних переживаний, и тотчас забыла о них.
Центральная Америка проклинала "Камиллу", "Персея", адмирала Гроса и всех на свете янки. Ее можно было понять: за что такие испытания для народов малых стран! Фигурировала история с пятьюдесятью постояльцами одного старого, крепкого, как Бастилия, островного отеля: в честь игры необузданной стихии они решили дать вечеринку на большой веранде над морем - к началу празднества всех жителей отеля, среди которых было немало американцев, уже не существовало.
Газеты ехидно комментировали репортаж с подводной лодки, изображая меня чуть ли не ставленником Пентагона: вот, мол, представил такого симпатичного интеллектуала Гроса, обещал, что катастрофы не будет, а в действительности страдают невиновные. Некоторые задавались более серьезным вопросом: стоит ли вообще укрощать ураган, если его поведение непредсказуемо?
Один Аллен не ругает меня.
Он ворчит со своих высот:
– И так было ясно, что он пойдет в сторону Центральной Америки. Панама отказала в военно-морской базе… Значит, Панама пострадала крупно. Никарагуа национализировало имущество компании - так же и с Никарагуа… Остальные - для острастки! Понял, Жолио? Я почти нащупал систему!.. Ты делай свои выводы… Как там насчет Марии?
– Я лечу в Чикаго на судебный процесс…
– Я все знаю, - хрипит в динамике голос Аллена.
Он знает о гибели Марии.
– Какая информация об этом типе из "Айвенго", Джон?
– Вилли, Вилли! - позвал я друга, напомнив ему, что он нарушает конспирацию переговоров.
– Извини, Жолио. Слушаю!
– По предварительным данным, согласен на обвинение в неумышленном убийстве, если приговор не превысит пятнадцати лет.
– Подонок! - Аллен выругался. - Плюнь на него, ищи зачинщиков. Как Эдди?
– Он тоже собирается в Чикаго.
– Держись молодцом!.. Привет Эдди и… Марии!
– Привет тебе.
Я опоздал на час. Всего час назад у здания старого чикагского суда решилась судьба "чертовой дюжины". Когда я подъехал к массивному дому, лишь кучка зевак обсуждала недавнее происшествие, да полицейские измеряли расстояние между поверженным тюремным фургоном и стоявшей неподвижно длинной черной машиной с видневшимися издали буквами наискосок: "ЭДДИ".
Я сразу понял: все, что я вижу, натворил Эдди.
Подбежал к полицейскому.
– Я - Джон Бари!.. Что здесь произошло? Где водитель этой машины?
Он медленно обернулся, оглядел меня с головы до ног.
– А-а, Бари. - Взял под локоть. - Поехали.
Мы очутились в госпитале. Человек в белом халате объяснил ситуацию. Эдди в реанимации, состояние - неопределенное. Я видел его несколько минут - белое лицо среди бинтов, простыни, беззвучно работающие приборы. В голову залезла идиотская мысль: "Он сделал свое дело, он отдыхает". А чем могу помочь ему я - отец? Без матери - ничем! Если бы даже я оказался в тот момент на площади перед судом, и то - ничем!
В безвоздушном коридоре госпиталя возник человек в полицейской форме, сел рядом со мной. Он сидел час или два - не знаю, сколько времени, пока я не пошевелился, не узнал окончательно Боби.
– Что случилось, Боби? - спросил я и не услышал собственного голоса.
– Они сами виноваты - твой сын и Гастон Эрве. Ты не обижайся, Бари, на моих ребят. Дело сделано так профессионально, что никто не успел выстрелить в шину.
Приятель Эдди лежал в соседней палате. Он пострадал меньше и давал показания.
Эдди заранее перегнал в Чикаго свою машину, прилетел сам. В Большом Джоне они встретились с Гастоном, разработали подробный сценарий. Эдди твердил, что "чертова дюжина" - эти проклятые чернолицые, чернорукие убийцы его матери - должны быть наказаны.
Телевидение вновь развернуло ажиотаж вокруг предстоящего процесса. Комментаторы твердили, что в обвинительном заключении отсутствует пункт об умышленном убийстве пассажиров такси, тем самым будоража злобное воображение обывателя. Писатель Джеймс Голдрин в интервью чикагскому отделению Эн-Би-Си доказывал, что его молодые соотечественники - жертвы существующих порядков, испорченных нравов страны и всего капиталистического строя, они вообще ни в чем не виновны. Телевизионщики как бы нарочито били по воспаленному сознанию двух юношей, приближая трагическую развязку.
Мальчишки рассвирепели: "Ну, мы сами сделаем то, что требуется!.."
Позже, оценивая всю свою работу, я неожиданно для себя вдруг взял и скомкал всю свою прожитую жизнь, просто выбросил ее в мусорный ящик. Я, который считал себя независимым репортером, чем отличался я от телевизионных гангстеров, терроризирующих зрителя, держащих его в постоянном нервном напряжении? Все эти ежедневные происшествия - убийства, ограбления, насилия, кошмары - подаются телевизионными компаниями как единственно правдивая история общества, как сущая суть человеческой жизни, ее фаталистический итог: "Убей! Заткни ему глотку! Вырви язык и глаза! Кишки намотай на кресло! Заморозь, разморозь и пожарь на огне! Истолки в порошок и развей по ветру!.. Ну, что смотришь, бестолочь? Не хватает решимости - убить, разлюбить, позабыть, растолочь в порошок и пустить по ветру?!" Разве не в этом смысл всей правдивой, оперативной, нескончаемой, как карусель, жесточайшей по форме и духу телепродукции Америки, без которой не могут жить ни минуты миллионы американцев?
Атмосфера была достаточно накалена, когда телевидение передало специальное интервью с главарем террористов. Эдинтон спокойно объяснил зрителям цель своей организации: освободить 25 миллионов заложников.
Репортер сначала не понял, о ком идет речь.
– Мы все заложники в вашей стране, - пояснил Эдинтон. - Вы лишили нас работы, семьи, нравственных идеалов. Кто мы для вас? Грязные ниггеры… Когда мы боремся за свои права, нас пристреливают, как собак.
– Вы убеждены, что все цветные согласны с вами?
– Убежден. Эта цифра может возрасти вдвое - ведь цветных пятьдесят миллионов в стране. У нас отобрали все, даже право на мечту. Вспомните знаменитые слова Мартина Лютера Кинга: "У меня есть мечта…" Его убили. Мой младший брат Нонни мечтал стать бейсболистом. Его пристрелили. Такая же участь ждет меня.
