- Вот сейчас встану и надеру тебе уши за такие приятные подробности.
      Пакиза встала, но Васиф в несколько прыжков поднялся еще выше.
      - А, испугался?! Для Сейяры он цветы рвал, а меня таскает по скалам, упиваясь воспоминаниями.
      Через несколько минут Васиф вернулся и протянул ей маленький, не успевший еще распустить лепестки тюльпан.
      - Я всегда любил тюльпаны и никогда еще не дарил никому. Тебе первой. Когда-то их было здесь много-много. А сейчас нефть глушит. Как обещают наши градостроители, в будущем весь Апшерон будет цветущим садом. Каждый клочок земли, не занятый буровыми, будет озеленен. Дожить бы, увидеть... Леса нефтяных вышек вперемежку с зелеными парками. Как ты думаешь, мы придем с тобой сюда через много лет?
      - Как ты смеешь сомневаться? - сердито ответила Пакиза. - Я притащу с собой всех своих внуков и покажу это историческое место. И скажу им, что на этой скале... На этой скале один сумасшедший раманинец...
      Поцелуй Васифа помешал ей договорить.
      19
      В белом платье, с сверкающей волной черных волос, свободно падающих на плечи, Пакиза была очень хороша. Прохожие глядели ей вслед, и даже старики, поглаживая осанистые бороды, восторженно цокали языками. Две девушки с промысловой конторы недобро улыбнулись, здороваясь, а потом зашептались голова к голове.
      "Не на работу, девчонки, иду. К любимому... Не судите строго, девчонки..."
      Дверь в квартиру Васифа была полуоткрыта.
      Пакиза постучала.
      Ни звука. Она постучала сильней. Никого. "Неужели, не окрепнув еще после болезни ушел куда-нибудь?"
      Поколебавшись, она осторожно скользнула в дверь. Комнаты неприятно удивили пустотой, необжитостью.
      "Наверное, спит в маленькой комнате. Сейчас я его разбужу".
      Она положила на стол сумочку и свертки, подошла к сундуку.
      "Динг-динг-длинг, - пропел замок. - Динг-динг-длинг".
      Васиф, вернувшись от соседа, с порога наблюдал эту забавную сценку, а замок все пел, пел.
      - Кто посмел нарушить покой волшебного сундука? - грозно пророкотал его голос в пустой комнате.
      Обернувшись, Пакиза торжественно вскинула над головой массивный ключ.
      - О повелитель недр, земных духов, степей и гор! В моих руках ключ от твоего сердца.
      Васиф церемонно раскланялся, сложив руки у груди.
      - Властью, мне данной от бога, разрешаю тебе хранить ключ.
      - Да не сменишь ты милость на гнев, - едва сдерживая смех, в тон ему ответила Пакиза. - Да не откажешься ты отведать халвы, которую прислала тебе мать моя Наджиба, и еще пирожков теплых с мясом и жареного цыпленка, приготовленных руками сестер моих - Сейяры и Перване...
      - Сестер? Обеих? - вырвалось у Васифа.
      Пакиза важно кивнула и уселась на сундук. Васиф смотрел на нее издали, будто все еще не веря, что Пакиза здесь, рядом, в нескольких шагах. И никуда не торопится, и не надо ничего выяснять.
      - Ты очень красивая, Пакиза, - серьезно сказал он. - Очень. Может быть, только ради этого стоило из поколения в поколение беречь этот сундук... Хранить в нем самое ценное. Терять и обретать. Чтоб ты наконец пришла посидеть на его крышке...
      Пакиза смущенно отодвинула кулечек. Васиф подошел ближе.
      - А вообще не думай, раз красивая, так тебе одной сласти.
      Васиф отломил кусочек халвы, круглый, как кюфта*.
      ______________ * Кюфта - блюдо наподобие тефтелей.
      - Пах, пах, пах... Чудо! Тает во рту. Не зря воспевали ее ашуги, говорили - бодрит человека этот букет пряностей, вселяет душевный подъем. И... дарит любовь.
      - Вот этого не слыхала.
      - А что ты знаешь? Разве ты умеешь готовить такую вкусную халву, как Наджиба-хала? Этим секретом владеют только старые хозяйки. Сколько раз удивлялся - обедаешь в лучшем ресторане... Если голодный, все кажется хорошо. Но вот попадешь в дом, где хорошая хозяйка угощает тебя теми же блюдами, - готов в три раза больше съесть, так все вкусно.
      - А ты, я вижу, любишь побаловать себя. Смотри, как разбирается. Но ничего. Подожди, кончу диссертацию, займусь хозяйством. Все-таки кандидат наук у кухонной плиты - это очень солидно. Подожди, я так научусь готовить сама Наджиба-хала позавидует и придет ко мне на повышение квалификации.
      - "Подожди, подожди"... - передразнил ее Васиф. - Когда это еще будет! Сначала кандидатская, потом докторская. Потом еще что-нибудь придумаешь.
      - Боишься, состарюсь? Не смей так думать! Я никогда не состарюсь! пылко воскликнула Пакиза.
      - Ну, дай бог, как говорится. А теперь моя очередь хвастать угощением.
      - Интересно... Печенье или напиток?
      - Ни то, ни другое. Думай, волшебница, думай!
      - Фрукты... Арбуз...
      - Холодно!
      - Подсолнух?
      - Теплее.
      - Орехи?
      - Еще теплее. Почти совсем тепло.
      - Уточняю - мелкие орехи. И вообще, сейчас лопну от нетерпения.
      - Ну хорошо. Жалко тебя. Сейчас.
      Васиф прошел на кухню и вернулся, потряхивая мешочком.
      - Принимай дары Сибири! Кедровые орехи.
      Василий Матвеевич прислал.
      - А что, вкусно. В Москве однажды пробовала.
      - А вообще не знаю, нравится ли тебе? Это лакомство белок.
      - Нравится, нравится! У этих зверьков недурной вкус... Правда, я никогда не видела их близко.
      - Хочешь, я познакомлю тебя с ней? Прошу внимания! Раз! Два Три!
      Васиф жестом фокусника извлек из мешка чучело пушистой белки с кедровой шишкой в лапках.
      - Какая прелесть! - Пакиза соскочила с сундука, осторожно взяла в руки зверька с длинным пушистым хвостом. - А еще что? - Она с любопытством заглянула в мешок. - Нет ли там медведя?
      - Медведя нет, но есть письмо. Слушай, что пишет дед Сережки:
      "Дорогой Васиф! Горячий сибирский привет из Маркова. У нас неожиданно потеплело. Минус пятнадцать. Может, это от твоих солнечных фруктов? Вспомнились мне сады апшеронские, так потянуло в ваши края. Из айвы невестка моя сварила варенье - во рту тает. А уж ароматное какое! Решили припрятать для праздников, для самых дорогих гостей. Вы там избалованы всем этим великолепием, но и у нас кое-что вам, бакинцам, в диковину. Наталья шлет вам чернику с сахаром и кедровые орехи. Помним, как ты любил их грызть. Шлет тебе гостинец и Сережка. Большой стал, неслух, все норовит по-своему. Говорит, вот подрасту еще немного - и айда на Кавказ, к дяде Васифу. Будь здоров, дорогой, а случись, соберешься в наши края, не гостем будешь, а родным человеком. Ты это всегда помни. Кланяются тебе Андрей и Наталья, здоровья желают, счастья.
      Василий".
      Пакиза наблюдала за Васифом, думала о том, как преображает радость его строгое, замкнутое лицо. Впрочем, он вовсе не замкнутый в том смысле, как обычно понимают это люди. Разве не распахнута душа его навстречу искренней привязанности, истинной дружбе?
      Они с удовольствием принялись грызть орешки, пока Пакиза не вспомнила об упомянутой в письме чернике.
      - А что за черника? Припрятал, наверно, от меня, чтоб в одиночку насладиться?
      - Бери уж. Только это не варенье. Чтобы сохранить витамины во всей их животворной свежести, чернику просто пересыпают сахаром. Я бы, конечно, с удовольствием съел в одиночку, но куда от тебя денешься...
      - Никуда не денешься! Сейчас вот заварю чай... А ты накрой на стол.
      Она умчалась на кухню. Васиф, затаив дыхание, прислушивался к ее возне, к шутливой воркотне. "Как это хорошо, просто у нее получилось - "сейчас заварю чай". Он не просил. Он только в душе хотел этого... Значит, легко ей в стенах моего дома. Неужели конец мытарствам? И этот первый чай, приготовленный ее руками, да не будет последним".
      Пакиза вошла, неся на дощечке два стакана крепкого чая, сосредоточенная, с растрепавшейся от усердия прической.
      - Ты сегодня какая-то... особенная.
      - Хуже или лучше?
      - Как тебе сказать? Как муха в молоке, в этом белом платье. И все время шутишь. А ты знаешь, мне в последнее время часто говорят, что я изменился. Разговорчивей стал, что ли... Веселей.
      - Ну и хорошо! Признаться, я вначале немного побаивалась тебя. Понимала, что ты в душе не такой. И все-таки... Но я понимала...
      Она смело посмотрела ему в глаза. Васиф в ответ тихонько погладил ее пальцы и продолжал:
      - Конечно, ничего не проходит бесследно. Я и сейчас нередко ловлю себя на недоверии к людям. Тебе могу признаться. Вот, бывает, человек шутит со мной или расспрашивает участливо - каково мне живется? Я слушаю, а сам пытаюсь угадать, насколько он искренен, не спрятал ли камня за пазухой.
      - Ты не говори так! Ты такой, какой нужен мне. И разве не сказал один из турецких поэтов: "В твоих суровых глазах таится роса милосердия"?
      - Не знаю... Мне запомнились строки Мушфига. Ты, наверное, слыхала песню:
      Жалости достоин мрачный,
      Добрая улыбка украшает человека...
      Пакиза огляделась:
      - О ком ты говоришь, Васиф? Никакой мрачной личности среди нас нет. Сегодня здесь я, ты, твои сибирские друзья...
      Она сказала это так серьезно, что Васиф рассмеялся.
      - Вот, вот. Смеешься? Делай это, пожалуйста, чаще!
      - Твой персональный заказ? Постараюсь. Но это во многом зависит от тебя. - Он погладил теплую ладошку Пакизы. - Когда ты рядом, у меня на душе спокойно, легко. Но, знаешь... не всегда улыбчивый, веселый человек добродушен. Бывает за мнимой ласковостью столько хитрости, изворотливой лжи. Вот возьми моего двоюродного брата Балахана. И говорит сладко, и живет как будто широко, открыто...
      - Не нравится мне твой Балахан, - резко прервала его Пакиза и даже отодвинулась на край солнечного квадрата, что золотистым ковром расстелился на полу. Над пушистой ее головой замельтешили искорки пылинок.
      Васиф продолжал, подтянув колени к подбородку:
      - Иногда думаю, думаю... По всему выходит - близкий он мне человек. Заботится, все старается меня получше устроить. Искренне старается.
      - Да что ты, не чувствуешь? - Пакиза поболтала ложечкой в пустом стакане. - У меня всегда такое впечатление, что Балахан твой играет какую-то придуманную роль. И игре этой нет конца. И он уже привык, не может остановиться, жить иначе.
      - Черт его знает. Нельзя же вечно играть. Самому маститому актеру нужен отдых за кулисами. А может быть, я ошибаюсь, слишком строго сужу?
      - Не ошибаешься. Не хотела я тебе говорить, но... - Пакиза провела пальцем по краю стакана. - Просто не хотела настроение тебе портить. Как-то встретились мы на остановке около института. Раньше раскланивались, и все. А в этот раз он поздоровался со мной за руку, глаза, как у кота, когда на масло смотрит: "Пакиза, милая, если бы ты знала, как часто я думаю о тебе, просто сказать все не решался... Ты такая серьезная, скромная, не похожа на нынешних вертихвосток. День ото дня на глазах хорошеешь. Все думаю: кому такая золотая девушка достанется? Недавно узнал: невестой стала нашего дорогого халаоглы! Так обрадовался, как будто весь мир мне подарили. Не забывай, душа моя, отныне мы родственники. Васиф человек достойный. Не потому хвалю, что двоюродный брат, не думай. Чего он только, бедняга, не натерпелся... Правда, изменился. Странности в характере появились, никогда не знаешь, что ему в голову придет выкинуть, но... достойный человек. Жаль только, намного старше тебя..." Слушала, а у самой кипит все. "Спасибо вам, говорю, за добрые слова о Васифе. Но зря стараетесь. У меня свои глаза есть". Он не ожидал, даже смутился. "Нет, нет, вы, кажется, не так меня поняли. Я только хотел сказать, что выбор ваш правильный. С таким не пропадешь, все вынесет". Представляешь, какой гадкий, скользкий человек. И все с улыбкой, как будто с усов мед стекает.
      Васифа не удивил рассказ Пакизы. Уж очень все это было похоже на Балахана. Но оттого, что он в близкие родственники навязывается, стало как-то неприятно. Подальше бы увести, оградить Пакизу от его родственных забот.
      - Что ж, Пакиза, такой уж лукавый человек.
      - Не лукавый, а опасный. Неужели ты так плохо разбираешься в людях? Признаюсь тебе: когда он с этой своей приклеенной улыбкой лезет тебе в душу, страшновато становится.
      Заметив, что Васиф вертит в ладонях пустой стакан,
      Пакиза налила ему свежего чая. Васиф поймал ее руку, прижался губами к темному пуху родимого пятнышка.
      - Спасибо тебе. Спасибо за то, что с тобой могу думать вслух... не выбирая слов. Как из души льется. Это ты мне подарила. - Он помолчал. Слушай. Вот позавчера было совещание в городе. Задели вопрос и о клеветниках. Ну конечно, предложили выступить мне. А что говорить? Махать руками после драки? Повторять уже известное, чтоб опять растревожить только начинающее заживать? В общем, отказался. Вдруг смотрю - на трибуне Балахан. Лицо суровое, слова как раскаленный металл. Такую речь закатил! Он, Балахан, дескать, настрадался. И блестящие его способности зажимали, и всячески унижали. Я слушал, ушам своим не верил. Так нагло, так убедительно лгал. Оказывается, мы, вдали от родных мест, блаженствовали, а Балахан здесь страдал. Как говорится, вор так закричал, что у честного человека сердце лопнуло от жалости. Как это у него получается, ума не приложу.
      Васиф возбужденно заходил по комнате. И чтоб хоть немного успокоить его, отвлечь, Пакиза незаметно повернула ключ в замке сундука.
      Длинг-донг-динг...
      Васиф понимающе улыбнулся. Сел на подоконник, распахнул окно. Пакиза подошла ближе, поскребла ногтем пятнышко на стекле.
      - Послушай, Васиф. Я не могу похвастать большим жизненным опытом. Но вот часто слушаю тебя и удивляюсь. Иногда, говорят, горе делает людей недоверчивыми, злыми. А ты... наивен, будто не тебя обманывали столько раз...
      В дверь постучали. Это был парнишка-курьер из промысловой конторы.
      - Вас, товарищ геолог... Ищут. Звонили из отдела кадров. В военкомат вызывают. Вот. - Он протянул повестку.
      - Хорошо, спасибо.
      Васиф выглянул в окно, делая вид, что рассматривает что-то на улице.
      - Васиф!
      Когда он обернулся, у Пакизы заныло сердце от его мгновенно увядшего, посеревшего лица. Почувствовала: не надо приставать с расспросами, что-то случилось. Недобрую весть принес клочок бумаги. Рассказывая об отце, Васиф не раз с мягкой улыбкой вспоминал, как легко было отвлечь Усатого агу от беспокойных дум. Да и сам он такой, стоило только умело завести разговор на излюбленную тему - об отце, подкинуть пару "провокационных" вопросов о раманинских промыслах, вспомнить Италию, партизанский отряд... Он легко загорался, если коснуться проблемы глубоких пластов. Пакиза заговорила о нашумевшей статье известного советского геолога, посвященной этому вопросу...
      Васиф вяло отмахнулся, уперся взглядом в стену.
      Она снова повернула ключ в скважине сундука, он пропел свое "длинг-донг". Но Васиф даже не улыбнулся. Она подошла, ткнулась подбородком в его плечо.
      - Разве я не самый близкий тебе человек?
      Он долго смотрел на нее измученными, потухшими глазами.
      - Хорошо. Ты хочешь знать все? Нет, нет, не перебивай... Я расскажу. Слушай... Я давно знал, что здесь в глубоко залегающих пластах есть нефть. Мало кто верил, а я твердил об этом где только мог. Я был как одержимый тогда. И еще несколько таких, как я, нашлось. Но бурение глубоких скважин на северо-западных и юго-восточных участках шло туго. А потом и совсем... Нашлись солидные опровергатели. Знаешь, всегда есть такие, которым только бы прожить поспокойней на квартальных премиях. - Васиф сжал кулаки, заметался от стены к стене. - Ненавижу таких! И тогда ненавидел, гнул свое, настаивал на необходимости продолжать разведку. Придумал даже кое-что новое в технологии бурения. Какой бой пришлось выдержать, прежде чем разрешили продолжать бурить одну-единственную скважину. Остальные все-таки закрыли. А я был счастлив! Я мог работать сутками. Авария случилась, когда пройти оставалось совсем немного. Что тут началось! Комиссия за комиссией... Меня обвинили в халатности, в расточительстве государственных средств. В общем... Злодеем меня сделали. А тут еще анонимки посыпались. Какая-то сволочь... Разными почерками, а все об одном. Будто я в тесной компании не раз говорил, что не верю в нефть. А нужно мне, дескать, все для карьеры, для шума вокруг себя, для газет... Сколько раз уже потом, даже во сне, руки мои сжимались на шее этого невидимого гада. В общем, суд был короткий... - Васиф уперся кулаками в стену, замотал головой. - Теперь ты знаешь все...
      Пакиза сбегала на кухню, плеснула в лицо холодной водой. Но разве остудишь горечь, что жжет сердце, как предчувствие непоправимой беды.
      Когда вернулась в комнату, Васиф сидел на сундуке свесив руки меж колен.
      - Васиф! - она тряхнула его за плечи. - Но неужели ты не знаешь, не подозреваешь?.. Ты же в итоге оказался прав! Сегодня Ширванские залежи дают столько нефти!
      - Не знаю. Не знаю. Никогда не думал, что у меня могут быть враги. В приговоре была строчка "за умышленно нанесенный ущерб"... Хорошо, хоть Акоп и другие товарищи не пострадали. Мы вместе работали. Они долго хлопотали за меня, не помогло. Ну... ничего... Главное, я оказался прав.
      - А что за повестку ты сейчас получил? - осторожно спросила Пакиза.
      - Повестку? В военкомат. - Он потер лоб. - Тогда, после тех анонимок, тоже мальчишка-рассыльный принес совершенно безобидную повестку. Поэтому накатили старое. Ну что ж... Надо идти, посмотреть, какой сюрприз ждет на этот раз.
      - Не волнуйся. Сейчас многих на месячные сборы вызывают. Может быть...
      На кухне хлопнула форточка. Васиф вздрогнул, соскочил с сундука, заметался по комнате.
      - Васиф... Успокойся. А вдруг... Вдруг что-нибудь неожиданно приятное.
      - Приятное? - с иронией спросил он. - Уж не думаешь ли ты, что мне преподнесут золотые часы с дарственной надписью?
      Он схватил с гвоздя пиджак.
      - Подожди меня. Я быстро вернусь.
      - Нет, Васиф. Я пойду вместе с тобой. Не хмурься, пожалуйста, не возражай. Пошли. Нет, стой. Где твой галстук?
      В приемной военкомата не было ни души. Васиф только подошел к кабинету военкома, как оттуда стремительно вышел невысокий щуплый мужчина в кителе без погон. Тонкий нос его едва удерживал массивные очки в роговой оправе.
      - Простите, вы вызывали меня?
      Не взглянув в сторону Васифа, очкастый небрежно буркнул:
      - Через час. На перерыве все.
      Васиф поморщился.
      - Вот не везет. Может, вы хоть объясните... По какому вопросу?
      Костистый палец вернул сползшие очки на переносицу.
      - Наверное, по вашему заявлению.
      Васиф беспокойно дернулся ему навстречу.
      - Я... Заявление? Никакого заявления я не подавал.
      - Не знаю, не знаю. После перерыва.
      Пакиза тихонько оттянула его в угол, под старые, еще военного образца плакаты.
      - Возьми себя в руки. Какое-то недоразумение. Давай выйдем. Я не отпущу тебя одного никуда.
      - Не отпускай. Думаешь, я без тебя могу? - Он прижал ее руку локтем и, как ему казалось, украдкой посмотрел на часы.
      Пакиза принялась рассказывать что-то смешное о чудачествах своего профессора, Васиф рассеянно кивал, потихоньку поглядывал на циферблат часов.
      - Пора.
      Он ушел, она устало опустилась на скамью. Десять. Двадцать. Сорок минут. Васифа все не было.
      Еще двадцать.
      Как взволновал его этот вызов. Зачем он им понадобился? Вдруг действительно что-нибудь неприятное? Еще вспылит, наговорит лишнего. Правда, он быстро отходит, совсем не злопамятный. С ним трудно только людям неискренним. Прям до резкости. "Самостоятельный человек, - как говорит мама. - Не из тех, кто любит приволокнуться за каждой смазливой женщиной. И себя уважает. Хорошим мужем будет".
      Мама как-то сердечно к нему относится. Даже Перване и та перестала насмешничать. Помогает маме готовить приданое для Пакизы, носится по магазинам в поисках шелковых покрывал. А Сейяра... Только недавно узнала Пакиза, что Васиф и Сейяра были помолвлены по старинному обычаю, чуть не с пеленок. Но ведь она, Пакиза, не отняла у сестры возлюбленного. Сейяра не ждала все эти годы Васифа. Полюбила другого, вышла замуж... Нет, Пакиза не опустит глаза перед сестрой.
      Совесть ее чиста. Мама уже стегает одеяло, что-то перебирает в сундуках. К свадьбе готовится.
      Пакиза смущенно огляделась, будто кто-то мог подслушать ее мысли.
      Где же Васиф? Может быть, ее часы спешат? Сняла, повертела, приложила к уху свои золотые часики. И вдруг увидела Васифа. Он стоял у входа взъерошенный, со сбитым набок галстуком. Стоял и улыбался ей хмельной, сумасшедшей улыбкой.
      Птицей взлетела по ступенькам Пакиза.
      - Ордена... Мои ордена. Возвращают.
      - Но ты говоришь, не писал...
      - Это сделал Мустафа. Парторг наш. Втайне от меня. В Москву написал. Точно указал, в каких частях я служил, на каких фронтах воевал. А я - то, я - то... - Васиф хлопнул себя по лбу. - Если бы ты знала, какая дрянь лезла мне в голову, когда Мустафа донимал меня вопросами. Что только не передумал! Ходить к нему перестал. Нет, ты только подумай! Ни словом не обмолвился. Ничего не обещал. Взял и сделал такое трудное дело.
      - Когда же... - начала было Пакиза.
      Васиф достал из кармана коробочку.
      - Вот. Один уже вручили. И две медали.
      На светлом атласе алела Красная Звезда. Васиф долго держал ее на ладони.
      - Какой день сегодня, Пакиза! - вдруг воскликнул Васиф. - Сначала ты приехала. Потом этот вызов. И снова ты рядом в самые тревожные минуты. Знаешь что? Сейчас же пойдем к Мустафе. Сейчас же! Удивительный человек. Я ведь про ордена только с Балаханом говорил. Такая минута была искренняя. А он вместо... Он достал мне свои ордена. "На что тебе эти железки?" И смахнул, помню, в ящик стола. А Мустафа... Идем.
      - Нет, Васиф. Лучше без меня сходи. Неудобно вдвоем.
      - Неудобно?
      Он схватил ее лицо в ладони и поцеловал в глаза, не обращая внимания на прохожих, поцеловал прямо под солнцем, словно призывая весь мир в свидетели своего счастья.
      - Тебе все еще неудобно, любимая? Ты же обещала, никуда меня не отпускать одного. Мы ненадолго.
      - Ну что за спешка, почему тебе не терпится навестить Мустафу?
      - Серьезное дело, понимаешь. Надо повидаться с Гюндузом.
      - С кем?
      - С Гюндузом. Сыном Мустафы. Был у меня однажды серьезный разговор с мальчишкой. Упрекнул меня парень - как же так, говорит, воевать воевали, фашистов били, а орденов у вас нет. У папы есть, а у вас нет. Что я мог тогда объяснить ему? А сегодня представлюсь. Смотри, скажу, не хуже других воевал. Пожалуйста, пойдем. А оттуда найдем машину - и в город, к Наджибе-хала. Мне всегда хочется именно ей принести самое хорошее. Как будто я должен ей... Что-то очень радостное должен.
      - За что?
      - Если скажу - за тебя, это будет не совсем верно. Ты думаешь, я забыл, как она одна ко мне на свидания приходила? Наверно, это началось с детства. Мне трудно тебе объяснить. Я был очень стеснительным мальчиком. А рядом с ней мне спокойно всегда было. Я даже не боялся опрокинуть стакан, задеть стул... Одно ее присутствие, глаза говорили мне - ты сильный, ты умелый, все у тебя хорошо получается...
      "Странно, - подумала Пакиза, - он говорит какие-то простые слова, и они, слова эти, открывают мне маму по-новому, такое, о чем ни я, ни сестры никогда не задумывались. А мы... много мы ей принесли хорошего? Неделю назад она попросила меня поискать ей оправу для очков, Я обещала и забыла. А она ни разу не напомнила. Почему это чувствует Васиф и так глухи мы, ее дочери?"
      - Хорошо, - сказала задумчиво. - Хорошо. К Мустафе, потом к маме. А потом на "Семь красавиц", в оперу. Только пристегни орден и обе медали.
      Васиф смущенно потер затылок.
      - Неловко как-то. Скажут, вырядился, как на парад или большой праздник...
      - Конечно, праздник!
      - Не подумают ли...
      - Что за привычка думать и за себя и за других... Радость ведь какая! Есть люди, которым настолько привычны награды, что они годами держат их где-нибудь дома в шкатулках. А ты... Не смей стыдиться своей радости.
      - Может, лучше все-таки купить колодку для одной ленточки?
      - А Гюндуз? Ты забыл? Как же ему ты представишься? Пусть увидит, что награды твои там, где им положено быть. Подойди поближе!
      Васиф огляделся.
      - Прямо здесь?
      - Да, здесь. И сейчас же!
      Она старательно, чуть дрожащими пальцами привинтила к пиджаку орден Красной Звезды, приколола медали.
      - Пакиза, - пробормотал ей в пробор Васиф. - Пакиза, это первая награда в моей жизни. Умные люди придумывали пословицы... Помнишь? "Когда в доме у нас не пахло жареным, соседи не спешили с угощением".
      - Красиво как, Васиф! Будто иначе и не может быть... И веселый ты, улыбаешься. Совсем новым человеком сделал тебя этот орден. Знаешь, сколько людей встречала с орденами, всегда равнодушно проходила мимо. А сейчас так волнуюсь, так волнуюсь. - Она потянула его за рукав: - Идем скорей! Я хочу, чтоб ты увидел себя в зеркале. Здесь есть магазин промтоварный... Мы это сделаем незаметно.
      Уже в магазине Пакиза попросила у продавщицы мужское кашне и, почти силой подтолкнув Васифа к зеркалу, приложила к его плечу.
      - Ну как?
      - Как в кино, - также шепотом отозвался Васиф. И добавил, приосанясь: Мне хотелось бы поярче кашне. - Он подмигнул ей в зеркало, но, заметив отражение любопытного лица продавщицы, смутился.
      Взявшись за руки, они пошли по улице. Пакиза подергала Васифа за палец:
      - Васиф, давай и Симу возьмем с собой.
      Он даже остановился.
      - Не удивляйся. Мне очень хочется, чтоб она была с нами в этот день. Хорошо?
      Что он мог ответить ей... И сам часто с сожалением думал о том, как одинока Сима, как нелегко ей, молодой, красивой, коротать вечера взаперти. Теперь-то уж Васиф знал, что под грубоватыми ее повадками прячется добрейшее, чуткое сердце. А вечная готовность огрызнуться, дать отпор неуклюжим заигрываниям ухажеров... Среди мужчин работает, тут не до тонкостей обхождения. Сколько раз ему самому хотелось подойти к ее комнатке, стукнуть в окно. Боялся. Боялся ее укоризненных глаз. Боялся вызвать к жизни дремлющую тоску по нежности. С ней не просто, с Симой. Умница Пакиза. Только человек с очень чистой совестью может так открыто идти навстречу своим сомнениям... А ведь Пакиза сомневалась, ревновала. Правда, он не давал ей повода. Но... Как уж они там объяснились в больнице, он не знает. Милая, милая Пакиза. Чем отдарить твою ласковость и твое мужество? Пусть не обманешься ты ни в чем, пусть никогда не предаст тебя твоя доброта. Видно, в награду за все тебя послала мне не очень добрая судьба. Ты не ошиблась в Симе, родная, будь спокойна.
      Так думала и сама Пакиза. После встречи в больнице они провели вместе весь вечер. Пакизу тогда поразило признание Симы.
      - Я рада, что вы оказались такой... Красивая, ученая. А я - брошенная жена, простая замерщица. Васиф очень похож на моего старшего брата. Он погиб на фронте. Но не хочу лгать, что только это сходство тянуло меня к Васифу... Хотела, чтобы меня заметил. А он... Даже грубить ему стала. Думала, пусть отругает, пусть обидит побольней... А однажды нечаянно увидела, как он провожал вас до остановки. И все поняла. Прошло. Будьте спокойны. А на брата он правда очень похож...
      Но даже и тогда не очень-то была спокойна Пакиза. Брат... Сегодня похож на брата, завтра она поцелует его как брата. Кто знает, что у нее на душе. Но чем чаще встречалась Пакиза с Симой, тем больше верила, тем теплее им становилось вдвоем. Никому Сима не показывала своего малыша, упрямо отмахивалась от навязчивых забот соседей. Только Пакизу пустила в свой маленький неустроенный мир. И как-то само собой получилось - их все чаще видели втроем. Васиф с удивлением наблюдал, как оттаивает Сима рядом с Пакизой.
      - Как по-твоему, - спросила однажды Пакиза Васифа, - может человек любить сразу двоих?
      - Ну и придумщица ты.
      - Почему придумщица? Люблю же я двоих - тебя и Симу.
      - Это совсем другое.
      - А ты? Ты кого-нибудь кроме меня...
      - Ты же знаешь, Пакиза... Что тебе в голову пришло?
      - А Симу? Разве не дорога тебе эта женщина?
      - Сима прекрасный человек, согласен. Но...
      - Ох, уж это мне "но"... Почему ты так осторожно обходишь слово "любовь"? Разве в отношениях мужчины и женщины не может быть иной любви, кроме, ну...
      - Ну, договаривай. Ты хочешь найти название моему чувству к Симе? Я был бы счастлив иметь такую сестренку. Не хочу думать, что ты можешь ревновать меня к Симе. Хотя, честно тебе признаться, не очень-то я верю в "только дружбу" между мужчиной и женщиной, если они оба молоды, здоровы... Где-то в сердце одного из таких друзей всегда есть глубокий, недоступный чужому глазу тайник, где трудно лукавить с самим собой.
      - И у тебя?
      - И у меня.
      - И совсем-совсем нельзя заглянуть туда? Кто там у тебя...
      - Ты, Пакиза. Ты так переполнила все мои тайники, что мне иногда кажется - задохнусь.
      - Не сердись, я пошутила.
      Пакиза успокаивалась, виновато вздыхала и все-таки неизменно у самого окошечка билетной кассы напоминала Васифу:
      - Ты не забыл? Три билета.
      20
      Случилось такое, что Балахан, обычно не обращавший внимания на злые упреки жены, надолго потерял покой. С выпученными, налитыми кровью глазами, трясущимся подбородком он двинулся на Назилю, одержимый желанием ударить, уничтожить это холеное, обтянутое шелком тело.
      А все началось с ерунды, с ремонта. Когда мастера стали перестилать паркет, возникла необходимость передвинуть массивный книжный шкаф. Но как ни старались, не удалось сдвинуть с места полированную глыбу, туго заставленную академическими изданиями классиков. Пришлось стаскивать книги с полок. И вдруг к ногам Назили скользнула тонкая серенькая папка, аккуратно перевязанная шпагатом.
      Назиля стряхнула пыль, повертела в руках папку и, удалившись в спальню, нетерпеливо рванула тесемки.
      Любовные письма, не иначе...
      Но вот одна страница, другая, третья...
      Объятая ужасом, отвращением, гадливостью, она не в силах была оторваться от листков, исписанных таким знакомым почерком. Жгут руки, пахнут горем и смертью эти копии клеветнических писем, старательно припрятанные Балаханом.