Павел рассмеялся:
      - А он не особенно-то наврал. Силы у тебя за пятерых. Ты совершил подвиг.
      Усатый ага махнул рукой:
      - Э, пустяк! Вот старик Эльдар действительно совершил подвиг! Такого негодяя пристрелил!
      - Эльдару спасибо. Он хорошо сделал. Это благородное дело. Все рабочие довольны.
      При выходе из котельной Усатый ага неожиданно столкнулся с Шапоринским. "Вот некстати! - с досадой подумал он. - Как бы не заподозрил неладное". Но Шапоринский с радостью протянул руку и заговорил участливо:
      - Как твое здоровье, дорогой? Я очень беспокоюсь после того случая.
      - Спасибо, мне лучше.
      - Ну, я рад, рад. - Шапоринский и в самом деле был рад этой встрече. После убийства Касума ему срочно был нужен новый агент. - Работаешь?
      - Работаю. - Усатый ага уже решил, что опасность миновала, и хотел уйти.
      Но Шапоринский вдруг спохватился:
      - А почему здесь расхаживаешь? Почему не на своем рабочем месте?
      - Ходил за масленкой, да потерял здесь винтик...
      - Винтик? - Капиталист рассердился. - Разве можно из-за какого-то винтика тратить попусту время!
      - А как же? Иной раз из-за отсутствия маленького винтика останавливается большая машина.
      - Гм... - Шапоринский потер подбородок. - Это верно. Похоже, ты человек умный. Маленький винтик, большая машина... Да. Скоро я назначу тебя приказчиком... Почему ты молчишь? Большая машина требует умных людей. Помоги мне, и я помогу тебе.
      Он продолжал вчерашний разговор, и Усатый ага не знал, что ему ответить. Решил молчать, хотя рука зудела дать ему в зубы. До начала забастовки оставалось несколько часов. Надо во что бы то ни стало обмануть Шапоринского, перехитрить его. А как? Придумать что-нибудь, чтобы немедленно уйти отсюда. И он вспомнил про счетчик на буровой.
      - Хозяин, я совсем забыл про счетчик на действующей буровой. Показатель работы желонки поднялся до десяти градусов!
      Шапоринский махнул рукой:
      - Ладно, иди.
      И только успел Усатый ага появиться у буровой, как туда прикатил на своем лакированном фаэтоне Шапоринский. С ним был инженер. Он внимательно осмотрел счетчик и стал проверять пробку скважины. Пробка тоже оказалась в порядке. Усаживаясь в фаэтон, Шапоринский сказал Усатому аге:
      - Друг мой, я очень доволен твоей работой. Не уходи с буровой и подумай над тем, что я тебе говорил. Я очень надеюсь на тебя.
      Лошади с места взяли вскачь, и фаэтон исчез в облаке пыли. "Надейся, живоглот, надейся! Клянусь твоей головой, скоро увидишь, как черта надувают!"
      Раздался утренний гудок. Восемь. Гудок сегодня звучал как-то загадочно, словно выражал волнение людей, готовящихся начать забастовку.
      Усатый ага поднялся по крутым ступенькам на вершину нефтяного резервуара. Отсюда было хорошо видно, как стягивались к промыслу рабочие. Все пока идет нормально. Спустившись вниз, он остановился перед входом в газанхану. Рабочие быстро окружили его. В их взглядах было ожидание чего-то. Подходили все новые и новые группы рабочих. Толпа стремительно росла. "Пора", - решил Усатый ага, махнул рукой влево, в сторону площади, и сам пошел туда. Толпа двинулась за ним. Откуда-то появились и быстро разошлись по рукам спасенные от полиции листовки. Рабочие на ходу читали их и обсуждали.
      На площади море голов. От шума ничего нельзя разобрать. Каждый что-то говорит, иные спорят друг с другом.
      Один из рабочих поднялся на камень и пытается перекричать других:
      - Конечно, мы не можем! Хозяин нас всех уволит и мы завтра же останемся без работы и без куска хлеба. А как же семьи? С голоду, что ль, подыхать?!
      Ему яростно возражали:
      - Заткнись, трус!
      - Иди к хозяину в поломойки!
      Все голоса перекрыл могучий баритон:
      - Товарищи! - И площадь вдруг стихла. Головы повернулись на этот боевой призыв, глаза устремились в одну точку. На старом поваленном котле стоял человек с поднятой рукой. - Товарищи! - повторил он. - Сегодня мы, объединившись, должны укоротить хищные загребущие руки, которые вот уже много лет держат нас за горло и пытаются задушить. Довольно! Нынешнее наше выступление должно закончиться победой! Горькие уроки нашей борьбы научили нас стойкости. Пока не будут приняты наши требования, ни один человек не должен приступать к работе! А требования наши такие: восьмичасовой рабочий день и политические права!
      Последние слова оратора вызвали бурю выкриков:
      - Правильно!
      - Восьмичасовой!
      - Свободу!
      - Бастовать до победы!
      - Лучше умереть, чем так жить!
      Старый рабочий, сидевший на ступеньке резервуара, дернул за штанину Павла:
      - Скажи, кто это такие хорошие слова говорит?
      - Не знаешь? Да это же наш Гамид!
      - Какой Гамид?
      - Телефонистом у нас работал. Веселый такой, дружелюбный. Хороший малый! Теперь в городе живет.
      Старик глубоко вздохнул:
      - Глаза у меня совсем испортились. Да и память... Теперь вот вспомнил... Верно, хороший малый. И, вишь ты, оратор! Хорошие слова говорит!
      Речь Гамида разбередила сердца. Равнодушных в толпе не было. Площадь перед газанханой, если взглянуть на нее сверху, напоминала муравейник. Голоса перекрывали один другой. Вот выделился визгливый голос Абдулали. Расталкивая толпу, он энергично протискивался к перевернутому котлу, высоко держа руку.
      - Пропустите! - надрывно визжал он. - Я речь хочу говорить!
      Наконец ему удалось привлечь внимание присутствующих. Гвалт поутих, и вскарабкавшийся на котел Абдулали крикнул:
      - Нельзя! Нельзя, говорю, бастовать! Наши требования, вот увидите, не будут выполнены! И работы нас лишат. А как жить? Как жить, спрашиваю?
      - Хозяйский холуй! - выкрикнул кто-то из толпы. И понеслось:
      - Трус!
      - Не запугивай!
      - Все равно не житье!
      - Вон отсюда, головастик!
      - Дружных никто не сломит!
      Но Абдулали опять перекричал всех:
      - Вы что, забыли про прошлую забастовку? Забыли, чем тогда кончилось? Делаете все, что в башку взбредет, а потом кулак сосать!
      - Заткнись, кобыла паршивая!
      - Это вы с Касумом нас предали!
      - Столкните его, он хозяйский шпик!
      Сильная рука Усатого аги сбросила Абдулали с импровизированной трибуны.
      - Товарищи! - Усатый ага возвысил голос. - Если мы все будем дружны, то непременно добьемся победы. Нам не капиталисты страшны, а такие вот, как Абдулали, - трусы, дезертиры, хозяйские наушники.
      И снова взрыв выкриков:
      - Долой предателей!
      - К черту трусов!
      - Пусть не забывают судьбу Касума!
      Абдулали напугался. Он бы уж и рад исчезнуть, да куда денешься? Толпа клещами сдавила его - не повернуться. "И убьют, убьют, - думал он. - Касума убили, и меня убьют". От страха у него пересохло во рту. Скрыться, во что бы то ни стало скрыться! И он изо всех сил заработал локтями.
      Выбравшись в задние ряды, Абдулали передохнул. "Что нужно этой разъяренной толпе? Почему эти люди не хотят покориться тем, у кого власть? Неужто они не понимают, что плетью обуха не перешибешь? Это Мустафа всех взбаламутил! И невесту у меня отбил... Надо сообщить Шапоринскому о том, что тут происходит. Пусть вызывает полицию". А с трибуны неслось:
      - Знайте, что своих прав вы можете добиться только сами! Когда мы вместе, мы непобедимы! Сегодня мы должны показать свою силу. Есть добрые вести. Рабочие соседних промыслов тоже сегодня начинают забастовку. Нам нечего бояться!
      Стоявший на лестнице резервуара Павел крикнул:
      - А кто боится?! Мне вот шестой десяток доходит, а я готов идти хоть в огонь, хоть в воду. Кто не пойдет за мной, тот не мужчина!
      Горячие слова Павла вызвали бурные возгласы одобрения, и толпа не сговариваясь хлынула с площади на улицу поселка. Впереди оказался Гамид. Над его головой вдруг вспыхнуло красное знамя.
      - На соседние промыслы!
      - Пусть присоединяются!
      - Сообща, сообща!
      Этот призыв - "сообща", "дружно" - то и дело выкрикивался в толпе. Рабочие начинали понимать, что их сила в единстве. Вон откололась было небольшая группа рабочих, и тотчас им закричали:
      - Куда? Как не стыдно!
      И группа примкнула снова к толпе.
      - Товарищи, не расходитесь! Вместе, вместе! - кричал Гамид.
      И его слушались.
      Как-то сама собой образовалась стройная колонна. Где-то в глубине ее возникла песня:
      Отречемся от старого мира,
      Отряхнем его прах с наших ног...
      То там, то тут раздавались возгласы:
      - Да здравствует единство рабочего класса!
      - Да здравствует свобода!
      - Вперед, без страха и сомненья!
      - Кто отстанет, у того нет чести!
      - Будем биться не на жизнь, а на смерть! Огромная колонна запрудила всю улицу, на повороте натолкнулась на хозяйский фаэтон. Шапоринский, бледный, испуганный, стоял в рост, без шляпы. Он, видимо, надеялся "образумить" рабочих.
      - Друзья мои, - обратился он к тем, кто был в первых рядах, - неужто опять? Вы же помните, чем кончилась та забастовка... Я никому не хочу зла, но... Стране нужна нефть, и правительство не допустит...
      Ему не дали договорить:
      - Мы требуем восьмичасовой!
      - Вы нас за людей не считаете!
      - Зарплату повысить!
      - Живем в собачьих условиях!
      - У нас даже воды настоящей нет!
      Рабочие плотным кольцом окружили фаэтон. Возбуждение нарастало с каждой минутой. Кажется, они готовы были разорвать на части этого упитанного, круглолицего, с приплюснутым носом человека. А Шапоринский изо всех сил старался скрыть страх и овладеть вниманием окружавшей его толпы. Разыгрывая из себя добряка-благодетеля, он шутил:
      - Вот те и на! Кто же это вас за людей не считает? Что вы, братцы! Пустой разговор! К чему этот шум? Зачем вы себя взвинчиваете? Давайте жить в мире. Разве вы что-нибудь плохое видели от меня? Если кого-нибудь нечаянно обидел, готов извиниться... И насчет всего прочего готов рассмотреть. Но только миром, миром, без забастовки!
      Толпа все более стихала, прислушивалась. "А может быть, и действительно можно миром, без забастовки?" - думали многие.
      - Врет он, товарищи! - выкрикнул Усатый ага. - Не верьте ему! Он все эти дни меня обхаживал, уговаривал, чтобы я на всех вас ему доносил. Прибавку жалованья сулил, приказчиком обещал сделать. Вот какой он!..
      В толпе раздались возгласы возмущения. Ошеломленный речью Усатого аги, Шапоринский перебил его:
      - Врешь, смутьян! Не верьте смутьянам, они вас до добра не доведут! Я немало сделал для вас. Из-за вас у меня были неприятности с властями. Будьте же благоразумны! Я сделаю все, что могу, чтобы уважить ваши просьбы. Возвращайтесь сейчас же на работу. Мне очень нравятся азербайджанцы. Я с уважением отношусь к вашей религии... Вас подбивают смутьяны! - с ними я справлюсь сам!
      Эта угроза снова возбудила толпу.
      - Что вы с ним цацкаетесь! - закричал кто-то. - Стаскивайте его с драндулета!
      Почувствовав опасность, Шапоринский ткнул кулаком в спину кучера. Тот круто развернул лошадей, взмахнул кнутом, и фаэтон мгновенно исчез в облаке пыли.
      Раскачиваясь на сиденье, Шапоринский обтирал платком толстую шею и благодарил бога за то, что вырвался невредимым из ада. "Нет, эту толпу словами не утихомирить, - думал он. - Тут пулеметы нужны". Он вспомнил слова Абдулали о Мустафе. "Его деньгами не купишь. Его - в тюрьму, а еще лучше - в землю. Он - главный зачинщик. Все зло в нем. Покончить с ним - остальные примирятся". Именно, именно так. Выявлять, устранять вожаков.
      О Мустафе Шапоринский уже давно сообщил в полицию - и вот, видите ли, не подберут оснований! Церемонии разводят, а тут забастовка! Пусть теперь полиция и расхлебывает, пусть наводит порядок. Ну а убытки, конечно, на голову Шапоринского...
      "Но каков этот Усатый! - вдруг вспомнил Шапоринский. - Прикидывался ягненком, а оказался тигром! Ну, погоди же, погоди, я тебе обрублю язык! Надо немедленно о нем в полицию. Немедленно!"
      Колонна рабочих дошла до пятого промысла, который назывался участком Ильянозова, и свернула направо. Голос Мустафы скомандовал:
      - Быстрей, товарищи! Надо присоединиться к рабочим пятого промысла!
      Передние кинулись бегом. Вдруг из-за приземистых лачуг у промысла выскочила группа полицейских. Они накинулись на рабочих и стали избивать их. Там и тут возникли рукопашные схватки. Здоровенный полицейский схватил за горло Усатого агу. Но в это время кто-то ударил полицейского камнем, и тот повалился на землю, как столб.
      Усатый ага кричал рабочим:
      - Камнями, камнями их! Отбирайте оружие! Не трусить! - Сам он сражался чем придется.
      Подоспели рабочие с пятого промысла. Силы демонстрантов удвоились, и полицейские стали было отступать. Но вот в руках пристава сверкнул револьвер, а в руках многих полицейских заблестели обнаженные сабли. Там и тут раздались выстрелы. Рабочие кинулись врассыпную по пустырю. Камни свистели со всех сторон. Пустырь превратился в поле боя. И среди рабочих и среди полицейских виднелись раненые. У некоторых кровь текла по лицу. Спасаясь от камней, полиция отступила за лачуги.
      И тотчас рабочие снова сомкнулись в колонну. Теперь она запрудила всю улицу и беспрепятственно двинулась к развалинам замка, к штабу забастовщиков.
      Спасшись от бушующей толпы, Шапоринский сидел теперь дома и даже к окну не подходил. Но ему то и дело докладывали о событиях приказчики и шпики.
      - Полиция бессильна! - говорил он жене. - Ты подумай - полиция бессильна! Чем же все это кончится? Они сожгут промыслы! Они перебьют всех нас!
      Он не мог усидеть на месте, лихорадочно ходил по комнате и не переставая курил.
      Елизавета, пытаясь отвлечь его, заводила граммофон, играла на рояле, даже петь пыталась что-то шуточное - Шапоринский не замечал.
      - Теперь ты убедилась? - язвительно спрашивал он Елизавету. - Ведь это ты хвалила Усатого, ты! А он чуть ли не главный смутьян! Вот так ты можешь разбираться в людях!
      - Откуда мне было знать? - оправдывалась Елизавета. - Я знала только, что он хороший печник.
      - Ты мне его рекомендовала! - неистовствовал Шапоринский. - "Он добрый, послушный" - это ведь твои слова! Такие "послушные" разорят нас до нитки и пустят по миру! Да чего там - перебьют! Всех культурных людей уничтожат. Весь мир одичает!
      - Не преувеличивай, милый. - Елизавета улыбалась. - Все обойдется. Уж сколько раз бастовали - обходилось. Обойдется и на этот раз...
      - Да ты понимаешь - полиция бессильна! Понимаешь ты это?
      Елизавета не понимала.
      - Пришлют новых полицейских из Петрограда... Или еще откуда-нибудь, хоть бы из Москвы...
      - Ничего ты не понимаешь! - горестно воскликнул Шапоринский. - Но с Усатым-то, с Усатым-то ты могла бы... Печник! Он, видите ли, хороший печник... Большой плут он, а не печник! Подумать только - обманул такого человека, как я! Вот такие и руководят забастовкой. Подвернется случай - я покажу им, где раки зимуют!
      - А может, удовлетворить их требования? А то и в самом деле как бы они нас...
      Шапоринский вспылил:
      - Ты с ума сошла! Им дай палец - отхватят всю руку! Им только уступи! Почувствуют слабину - жизни не будет!
      Он кипятился, а все же понимал, чувствовал, что вынужден будет сделать так, как говорит жена. Уж если эту забастовку не может подавить полиция, то что может сделать он? Есть еще надежда на прибывшего в Баку из Петрограда представителя Временного правительства....
      На третий день забастовки этот представитель прибыл на митинг, собравшийся перед мечетью. Высокого роста, худой, интеллигентный, строгий. Поздоровавшись с рабочими, он снял шляпу, оглядел собравшихся. Может быть, он ждал аплодисментов? Все мрачно молчали.
      - Как поживаете, друзья? - спросил он вдруг тихим голосом, как если бы обращался к своим давним знакомым.
      Такое начало речи было необычным, подкупающим. Но никто не откликнулся.
      После некоторой заминки Усатый ага спросил оратора:
      - К добру ли приехал? Может, собираешься нас надуть? - И подмигнул стоявшему рядом Мустафе.
      Представитель сделал вид, что не обиделся.
      - Я представитель центральной власти, - сказал он громко. - Пришел выслушать вашу жалобу. У меня большие полномочия...
      - Если у тебя много власти, - сказал Мустафа, - то заставь человека, который привез тебя сюда, выполнить наши требования.
      Поддерживая Мустафу, рабочие дружно зашумели:
      - Его, его, Шапоринского, заставь!
      - Пусть прибавит нам заработок!
      - И чтобы восьмичасовой день!
      - И чтобы в землянках и в развалинах не жить нам!
      - Сам-то он во дворце, а мы в хибарах!
      - Если ты честный человек, если власть, штрафуй его и заставь выполнить наши требования! Иначе мы не приступим к работе. Скажи ему это!
      - Я пришел сюда с целью помочь вам. Мой долг...
      Этот человек напомнил Мустафе одного адвоката, которого он видел в Сибири. Тот так же вот уговаривал рабочих во время стачки на Ленских приисках. Говорил красивые общие слова - и ничего конкретного. Как они были похожи!
      - Чем же вы хотите помочь нам? - спросил Мустафа.
      - Я хочу, чтобы вы хорошо жили. А эта забастовка повредит вам. Среди вас есть люди семейные. Детей нельзя оставлять голодными, это грех!
      - Вы Шапоринскому это скажите! - крикнул Усатый ага. - Пусть не вынуждает нас бастовать! Пусть заключит с нами коллективный договор и даст нам восьмичасовой рабочий день!
      Представитель Временного правительства заверил:
      - Будьте покойны, я разрешу этот вопрос. Но давайте условимся: вы сегодня же выходите на работу...
      В толпе раздался смех, послышались голоса:
      - Ну и хитрюга! Надуть хочет!
      - Чтобы мы, значит, с пустыми руками!
      - Ишь чего захотел!
      - Он за дураков нас считает
      - А что вы от него хотите? Он такой же богач, как и наш Шапоринский!
      - Все они одного поля ягоды!
      Элегантный господин не обижался ни на какие слова и сам старался говорить по-простецки.
      - Вы напрасно не верите мне, друзья. Я представитель не царского, а народного революционного правительства....
      - Какого же черта! - закричал в негодовании Мустафа. - Если ты революционер и власть, прикажи нашим хозяевам немедленно выполнить требования рабочих - и мы с радостью прекратим забастовку. Ну, говори: прикажешь или нет?.. Что, слабо? Ты думал одними обещаниями отделаться? Дудки!
      Представитель Временного правительства сокрушенно покачал головой:
      - С вами очень трудно говорить. Вас много, я один. Я вам - слово, а вы мне - сто. Ведь нельзя же так! Давайте говорить по-деловому. Лучше всего выделите от себя представителей для переговоров. Я думаю, среди вас найдутся грамотные люди?
      - Есть у нас такие люди! - громко сказал Мустафа. - Вы можете с ними переговорить хоть сегодня.
      Представитель Временного правительства обрадовался: наконец-то удалось уломать строптивых! С представителями он будет говорить не на митинге, их можно и тюрьмой пристращать...
      - Очень хорошо, - сказал он. - Где же ваши представители?
      Выдвинувшийся вперед Мустафа изобразил удивление:
      - Ах, вы не знаете! Они арестованы еще во время прошлой забастовки и с тех пор находятся в Баиловской тюрьме. Прикажите освободить их и начинайте с ними переговоры. У нас других представителей нет.
      - Правильно! - в один голос закричали рабочие. Представитель Временного правительства понял, что он одурачен и что если он пробудет здесь еще немного, то его могут и избить. Ничего более не сказав, он надел шляпу и пошел с трибуны в сторону дома Шапоринского. По дороге он думал: "Дела плохи. Напрасно я взялся... Эту серую массу, видать, большевики обработали. Казаков бы на них, в плети бы! Да где же их возьмешь, казаков-то! Эх, времена не те! Придется господам нефтепромышленникам пойти на уступки. А потом убрать этих... Усатого и других крикунов. Иного выхода нет". Обо всем этом он решил серьезно поговорить с Шапоринским и с другими владельцами нефтепромыслов.
      7
      Была полночь. Дул легкий ветер. События дня словно омрачили природу. Ночь была без звезд, непроницаемо темная и тревожная. Если бы на верхушках буровых не горели дрожащие красные фонари, то буровых вовсе не было бы видно. Вокруг - ни души. Не слышно людских голосов и никаких звуков, кроме шума буровых. Разлившуюся по земле густую темь слабо рассеивали тускло освещенные окна небольшого здания телефонной станции.
      Из тьмы в зону света вышел одинокий человек и остановился у окна. Постоял с минуту, огляделся по сторонам - видимо, он чего-то опасался - и приблизился к самому окну. Оно было открыто, но забрано редкой решеткой. Человек попытался просунуть голову в решетку, но ему это не удалось. В комнате, в свете лампы, была видна телефонистка. Человек хотел привлечь ее внимание.
      Девушка была занята своим делом. Она не смотрела в окно и не видела человека, подававшего ей знаки. Она была в синем ситцевом халате с белым воротничком. На ушах - наушники. Соединявший их ободок делил ее золотистые волосы на две части. Вспыхивающая лампочка как будто поджигает ее волосы. Руки проворно переключают номера телефонов.
      Тихий стук в окно привлек внимание девушки. Она повернулась и, хотя не видела, кто стоит там, в темноте, догадалась, что это был Мустафа. Не вставая с места, Нина глазами сделала знак: дескать, заходи, у меня никого нет. Мустафа вошел, молча поздоровался и сел на привычное место - на тахту, под которой был подвал. Нина еще некоторое время продолжала работать, потом решительно повернулась к гостю, сняла с головы и отложила в сторону наушники.
      - Сегодня мы виделись с Шапоринским, - возбужденно заговорил Мустафа. Сказали ему, что, пока не будут удовлетворены наши требования, мы не приступим к работе. Он обещал подумать. Есть надежда. Но, возможно, он хитрит и лишь хочет выиграть время. Самая малая неосторожность может нас погубить. Сегодня у замка...
      Прерывистый телефонный звонок не дал ему договорить. Нина сняла трубку:
      - Алло... Второй участок? Занят, - и снова повернулась к Мустафе.
      Но говорить им больше не пришлось. Под окном послышались шаги, и тотчас заскрипели половицы в сенях. Мустафа встал и приблизился к одному из телефонных аппаратов, как если бы собирался позвонить куда-то. Шаги замедлились за дверью, и на пороге показался Абдулали.
      Он окинул вопросительным взглядом Нину, затем с усмешкой повернулся к Мустафе и сказал:
      - Какими судьбами, братец, в столь поздний час?
      Абдулали приходился Мустафе двоюродным братом и всегда выставлял это напоказ. Но сейчас он произнес слово "братец" с особенным ударением: дескать, хоть ты мне и брат, но Нину я тебе не уступлю... Мустафа так и понял его. Ему не хотелось здесь встречаться с ним, особенно ночью. Он был уверен, что Абдулали не преминет использовать эту встречу для грязной сплетни. Но что делать? Повернувшись к Абдулали, Мустафа сказал сухо:
      - Зашел вот поговорить по телефону.
      Абдулали сделал вид, что поверил. Подойдя ближе к Мустафе, он заговорил слезливо:
      - Братец, я в тот день, на митинге, очень нехорошо говорил. Ты уж прости меня и примири с людьми, с которыми я поспорил...
      Мустафа слишком хорошо знал коварство двоюродного брата и нисколько не верил в искренность его раскаяния. Поэтому ответил грубо:
      - Что случилось? Почему тебе нужно мириться? Ведь для тебя более важно мнение хозяина, чем мнение рабочих.
      Абдулали не знал, что ответить. Он только сейчас понял, как неуместны были его слова. Разве можно обмануть Мустафу!
      - Братец, если бы я знал, что ты станешь издеваться надо мной, то не стал бы говорить тебе. Но поверь - клянусь святыми! - я заодно со всеми.
      В ответ Мустафа лишь иронически улыбнулся. А Нина попросту не замечала Абдулали. Потоптавшись еще некоторое время, он вышел.
      Мустафа понял, что брат объявил ему войну. Подойдя к Нине и обняв ее за плечи, он сказал:
      - Этот тип давно подозревает о нашей близости и ревнует. Теперь он пошел доносить на меня. Ну и черт с ним! Не забудь: завтра у замка! - и направился к двери.
      На пороге обернулся, внимательно посмотрел на Нину, послал ей воздушный поцелуй и повторил:
      - Так не забудь: завтра вечером у замка!
      Нина вскочила, подбежала к нему, схватила его руку:
      - Я приду, приду! А этот... он очень плохой человек! Будь осторожен, милый... Ну, иди, иди. До завтра
      Мустафа вышел и растворился в темноте.
      8
      Неожиданно пошел дождь. Все сильнее, сильнее - и вот уже ливень. Ветер рвет его, хлещет водой по домам и нефтяным вышкам, обмывает руины старого замка.
      Шум льющейся со стен крепости воды напоминал водопад. Дробный перестук дождевых капель по железной крыше маленького домика, приткнувшегося к крепости, напоминал ружейную перестрелку. Издали этот домик казался заброшенным. Ни в одном окне не мерцал свет, вокруг не видно ни зги. Но если бы кто-нибудь длительное время понаблюдал бы за этим домом, то заметил бы, что узкая дверь его изредка открывается и быстро захлопывается. А если приглядеться, то у двери можно различить какую-то фигуру. Как будто кто-то сторожит дом.
      Вдруг человек сорвался с места и кинулся под ливень, навстречу бегущему, потом повернул назад, чуть приоткрыл дверь, сказал что-то и стал ждать того, кто бежал к дому по лужам. Двое, мокрые, вошли в дом.
      Тут оказалось много людей. Они сидели за столом, пили чай, ели. Это были люди в рабочей одежде. Как будто они зашли сюда в обеденный перерыв. Вот поедят и снова пойдут на работу... А на самом деле тут шло заседание забастовочного комитета. Кружки с чаем, куски хлеба и сыра, две бутылки вина - это маскировка от чужого глаза. Таким чужим глазом оказалась вошедшая женщина. Она напоминала цыпленка, промокшего под дождем. С волос и платья ручейками стекала вода, лицо забрызгано грязью. Женщина шумно дышала, глаза ее горели возбуждением. Не поздоровавшись, она сказала:
      - Бегите, товарищи! Немедленно! Сию минуту! Вас хотят арестовать. Сюда идут!
      - Полиция? Откуда ты узнала?
      - Шапоринский по телефону сообщил полицмейстеру. Не медлите, товарищи, иначе будет поздно! - И выскочила в дверь.
      Некоторые из присутствующих не знали эту девушку. Гамид пояснил:
      - Это Нина, телефонистка, дочь Павла. Ей можно верить. - И он дал команду: - Быстрей! Собрать все бумаги!
      Через минуту домик опустел.
      9
      Ниже замка, там, где начинались промыслы, одиноко стоял каменный дом телефонной станции. К его двери вели пять ступеней из тяжелых плит. Внутри была одна просторная комната, где и был оборудован коммутатор. Тут неотлучно дежурила телефонистка. Сюда и пришел снова Мустафа. Ему некуда было больше идти. В хибарке, он знал, его ждала полиция. К кому-либо из друзей ночью идти тоже опасно - могли подкараулить и схватить на дороге. Он решил дождаться рассвета у Нины.
      Она была рада. Едва Мустафа переступил порог, как Нина засыпала его вопросами:
      - Ну как? Никого не арестовали? Все в порядке?
      - Все хорошо пока. Разошлись вовремя.
      - Подозревают кого-нибудь?
      Мустафа усмехнулся:
      - Теперь уж зашло дальше подозрений. Кроме меня, преследуют и моего друга.
      - Какого друга?
      Мустафа удивился:
      - Ты не знаешь моего лучшего друга? Я говорю о самом храбром человеке в Раманах - об Усатом аге.
      - О, это замечательный человек! - радостно воскликнула Нина. - Я и семью его хорошо знаю. У него очень умная и милая жена. Я с ней в дружбе. Недавно она угощала меня тутом...
      Для Мустафы это было радостное открытие. "Нина дружит с его женой, как я с ним! Да ведь это же настоящее, большое счастье!" Вслух он сказал:
      - Ага очень любит свою жену!
      - И жена его... Историю их любви я очень хорошо знаю. Он сам как-то рассказывал мне...
      - Счастливая семья! - воскликнул Мустафа.
      - Счастливая, - подтвердила Нина. - Общаясь с ней, и я чувствую себя счастливой. - Нина как-то мечтательно улыбнулась Мустафе лучистым взглядом.
      - А живут они в большой нужде, - грустно сказал Мустафа. - Особенно в дни забастовки.
      - Да, с большой семьей теперь очень тяжело. Уже и в лавках в кредит ничего не дают...
      - Это Шапоринский запретил. Он хочет нас взять измором.
      - Какой низкий человек! И какое он имеет на это право?
      - Право... - Мустафа мрачно усмехнулся. - У богатого человека на все есть право.
      - Морить детей голодом - какой ужас! Какая жестокость! Но рабочие прошли суровые испытания, и, я уверена, они выдержат. Голодом их не запугать.
      - Пока, все держатся стойко, - подтвердил Мустафа.
      - А как ты смотришь на то, что я не участвую в забастовке? - спросила Нина. Ее это все время мучило, и она чувствовала себя виноватой.
      Мустафа ее успокоил:
      - Ты должна работать. Это - в интересах бастующих. Комитету нужен свой человек на станции. Если бы в прошлый раз ты не известила, кто знает, чем бы все кончилось!
      Лицо Нины посветлело.
      - Я всегда готова служить вашей организации, Мустафа. Буду делать все, что могу. Но, мне кажется, среди вас есть предатель. Вы должны его разоблачить.
      - Ты имеешь в виду Абдулали?
      - Да. Он ведет себя очень подозрительно.
      - Мы его больше не пускаем в свою среду. Он - мой двоюродный брат, но это низкий человек, от него можно ждать всякой пакости. А тебя он не беспокоит?
      Нина потупилась.
      - Ты что-то таишь? - спросил Мустафа с волнением.
      - Он вчера пришел к нам домой и стал морочить мне голову... что очень любит меня и просит выйти за него замуж. А когда я ему сказала: "У тебя есть жена", он ответил: "Мы, мусульмане, имеем право на многоженство". Я показала ему на порог. - Нина рассмеялась. - Я ему сказала еще: "Если ты придерживаешься мусульманского обычая, то тебе грешно жениться на русской". А он говорит: "Это легко устранимо - примешь нашу веру и попадешь в рай". Видимо, он не особенно умный.