- Так и сделайте, - согласился Август. - Если есть предатель... А может, такого и не существует в природе? Тем лучше. Во всяком случае, надо быть начеку. Готовься встретить зло, когда-нибудь придет и добро. Будем осторожны и в то же время станем действовать смелее. Место, куда мы должны перебраться, находится под боком у врага.
      После полуночи партизаны перешли на другой берег реки Савы. А утром вокруг оставленного партизанами лагеря загорелся лес, подожженный фашистскими бомбардировщиками.
      Август, наблюдавший этот налет, раздумчиво сказал своим соратникам:
      - К сожалению, оправдались мои догадки... Еще раз прошу: удвойте, утройте бдительность.
      В ЛЕСАХ ПАЛМАНОВКИ
      В последние месяцы 1944 года на фронтах в Италии царило затишье, англо-американские войска топтались на месте. Лишь изредка била дальнобойная артиллерия, летели куда-то на север бомбардировщики. Можно было подумать, что здесь нет войны, а идут тактические учения. И газеты пестрели стандартными фразами: "На фронтах никаких перемен".
      А в это время Красная Армия наступала. Освободив свои земли, советские войска вступили на германскую территорию.
      Войска Третьего Украинского фронта вели бои в Югославии. Осенью 1944 года, освободив совместно с частями Народно-освободительной армии Югославии столицу этой страны Белград, они повернули на север и северо-запад, нацеливаясь на Вену.
      Победы советских войск создали благоприятные условия для действий югославской армии, и она повела наступление на побережье Адриатики. Часть войск двигалась в направлении Триеста. Активизировали свои действия и партизаны. Многие партизанские отряды к тому времени были сведены в регулярные части и влились в Народно-освободительную армию Югославии. Бригада Августа Эгона, действовавшая в Словении, получила номер и вошла в состав 9-го корпуса. В последовавших затем ожесточенных наступательных боях бригада завоевала почетное звание ударной и наименование "Бозовишка", данное ей в память о расстрелянных итальянскими фашистами в 1930 году в селе Бозовишка, вблизи Триеста, борцах коммунистического подполья.
      Вскоре в горах зазвучала гордая походная песня бывшей партизанской, а ныне регулярной бригады:
      Поем о бригаде ударной и славной,
      Поем о походах ее и боях,
      Поем о бригаде интернациональной,
      Поем о героях, ее сыновьях.
      Пели эту песню югославы. Пели итальянцы. Пели русские - бойцы отдельной советской партизанской pоты - русской четы, выросшей из небольшого партизанского отряда, что родился в сентябре 1943 года в густых триглавских лесах...
      Шли бойцы по лесам и равнинам, шли по горам, переправлялись через реки. И всюду звучала партизанская песня, а в ответ ей неслись восторженные крики жителей освобожденных сел: "Живела югославска Народна армада!"; "Живела Рдеча Армада!"; "Живела братска Русия!"
      А когда упорствовал враг, сквозь ружейную трескотню и взрывы гранат гремели словенские призывные возгласы, раскатистое русское "Ура!", итальянское "Аванти рагацци!...", "Russia molto bene... Serapre forte!"*.
      ______________
      * "Вперед, ребята!...", "Россия - очень хорошо... Всегда вперед!"
      Судьбы войны и мира решались на востоке; весь мир жил теперь известиями с советско-германского фронта, который с каждым днем отодвигался на запад. Советские армии охватывали Германию с севера и с юга; их железные объятия сжимались, сгибая и сминая оборону фашистов; каждый понимал: когда они сомкнутся - крах гитлеровской империи будет неминуем...
      И бойцы югославской армии, партизанских бригад, подпольщики Триеста и других городов, выполняя свои задачи, вносили тем самым неоценимый вклад в дело разгрома ненавистного врага, делали все, чтобы крах гитлеризма наступил возможно скорее.
      Тяжкие испытания и трудности ждали людей впереди, но позади трудностей и испытаний осталось, пожалуй, больше. Во всяком случае, было что вспомнить комбригу Августу Эгону. В юности он был мечтателем. Отлично учился, особенно увлекался историей. Кем он хотел стать? Наверное, ученым. Но слишком быстро началось крушение мечты: дальше школы он так и не пошел. Потом долго искал работу. И когда ему исполнилось двадцать лет, он наконец устроился грузчиком в триестинский порт.
      Жизнь была с ним жестока. Зато и Август был не из тех, кто склоняет голову перед судьбой. Тяжелая работа оказалась ему по плечу: ведь он был сыном рабочего! Скоро он стал старшим грузчиком порта - самые сложные работы выполнялись под его руководством, и он заслужил уважение товарищей по труду.
      Это были времена, когда итальянский фашизм обрек страну на страдания и унижения. Однако насилия, произвол не сломили рабочих; в глубоком подполье создавались все новые и новые прогрессивные рабочие организации.
      Август принялся за изучение произведений Маркса, Энгельса, Ленина и вскоре выдвинулся как неплохой агитатор. Вместе с Раде Душаном он организовал в порту несколько забастовок. А потом их пути разошлись - Раде уехал в Испанию бороться против фашистов в рядах интернациональной бригады, Август же только потому не уехал, что незадолго до этого был схвачен полицией.
      Друзья встретились опять только в сороковом году. С новой силой, решимостью и уверенностью продолжали они борьбу. Они были первыми среди тех, кто открыто выступил против фашистов. Окутанные туманами горы стали их родным домом. Здесь, в горах, фашисты столкнулись с вооруженным свободолюбивым народом. Капитуляция фашистской Италии летом 1943 года способствовала расширению партизанской борьбы в Югославии, и особенно в Словении. В Словении до этого дислоцировались войска итальянского одиннадцатого армейского корпуса под командованием генерала Марио Роботти; в состав корпуса входили 14-я пехотная дивизия "Мечарата" и различные оперативные группы. С момента оккупации немцами Югославии эти войска совершили тысячи невиданных по масштабам и неслыханных по своей жестокости злодеяний над мирными словенскими жителями.
      Как только было получено известие о падении фашистского режима в Италии, главный партизанский штаб Словении передал по радио приказ всем партизанским частям: разоружать фашистские войска. Партизаны неукоснительно выполняли этот приказ. При этом не обходилось и без кровавых стычек. Больше всех упорствовали отборные фашистские части "Калича нэра" чернорубашечники, бывшая гвардия низложенного дуче Муссолини.
      Потом перед партизанскими войсками была поставлена новая задача: успеть до подхода немецких войск собрать и спрятать в горах отобранное у итальянских фашистов оружие, боеприпасы, медикаменты и снаряжение. Эту задачу партизаны тоже выполнили. Теперь у них было все необходимое для дальнейшей борьбы. В Словенском Приморье были сформированы две партизанские дивизии: тридцатая и тридцать первая; каждая состояла из шести бригад, вполне боеспособных подвижных соединений.
      В конце сентября 1943 года гитлеровцы бросили против партизанских частей Словении три дивизии, выдвинутые из Северной Италии. Немецкая авиация беспрерывно бомбила не только позиции партизан, но и беззащитные мирные селения. Отбомбившись, самолеты засыпали села листовками, полными угроз по адресу жителей, бойцов югославской армии, итальянских повстанцев. Однако бешеный натиск врага был отбит...
      Да, многое осталось позади. Но теперь наступали решающие дни. В воздухе ощутимо пахло победой. Надо напрячь все силы, чтобы разгромить врага.
      Люди, подобные Августу Эгону и Раде Душану, когда-то мечтавшие стать интеллигентами, вчерашние грузчики, ставшие воинами, были уверены, что добьются всего, о чем мечтали. Только мечта осуществится тогда, когда придет свобода. И они шли навстречу свободе сквозь огонь войны.
      Если же говорить о личных желаниях, то больше всего на свете Август Эгон хотел бы встретиться с дочерью. Пусть бы Зора была рядом... Сейчас он ей разрешил бы, пожалуй, прийти в бригаду.
      Но, как это часто случается, обстоятельства складываются совсем иначе, чем мы желали бы. В то время как Август Эгон мечтал увидеть дочь около себя, она шла с новым заданием совсем в другом направлении...
      По возвращении из Габриа в Триест Зора почти ежедневно наведывалась в кафе "Шток", где получала от Павло задания. Затем она шла выполнять их, а выполнив - докладывала, как и что успела сделать.
      Однажды Павло встретил ее на пороге, возбужденный и необычайно вежливый.
      - Танцуй! - заявил он.
      Зора смотрела на него с удивлением. Павло любит шутить, но ей-то не до шуток.
      - Значит, не догадалась, - усмехнулся Павло. - Если бы я сказал это русскому, он сразу бы понял, что ему - письмо. У них обычай такой: заставляют танцевать каждого, кому пришло письмо.
      - Значит... мне тоже... письмо?
      - Конечно. Да еще, наверное, долгожданное.
      - От кого? - спросила Зора, густо покраснев.
      - А я этого не знаю, - засмеялся Павло. - Если тебе письмо от моего бойца, то я рад: с ним, значит, все в порядке.
      Письмо было от Силы.
      "Дорогая Зора! Привет тебе из партизанского края, с гор Триглава, писал он. - Я не могу рассказать, что я здесь увидел, сколько интересных людей встретил, но я скажу тебе о другом: не было еще дня, чтобы я тебя не вспомнил. Настроение у меня хорошее. Я выполнил все поручения, в том числе и твои. Посылаю тебе написанные Асланом (я встретил его первым из партизан при необычайных обстоятельствах) слова "Катюши" и фото".
      Зора прервала чтение, чтобы посмотреть фотокарточку. Довольно долго рассматривала она ее. "Взгляд очень серьезный, прямой, чистый, немного наивный. Таким я его и представляла", - подумала она. Потом пробежала глазами слова песни, улыбнулась, мысленно поблагодарила Силу за внимание - и снова вернулась к письму,
      "... Я пишу тебе издалека, а сердце бьется так, словно ты - рядом. Около тебя я молчал. Но ведь пока еще война, все может случиться, и поэтому я решаюсь тебе признаться в своей любви... Вот я написал эти слова, признался. Будь что будет. Когда мы встретимся в свободном Триесте (а осталось немного, начинаются решающие бои), ты, я надеюсь, ответишь мне, как подскажет сердце. Я не обижусь, если ты скажешь "нет". Но знай: я тебя люблю".
      Жаркий румянец залил щеки девушки, на глаза навернулись слезы.
      Павло сделал вид, что очень занят своими делами. "Милый, милый мой Сила", - подумала Зора и продолжала читать. "Ты знаешь, Зора: много лет назад я потерял отца. Я никогда не думал, что найду его. И где? Здесь. Здесь нашел я его. Я как раз докладывал твоему отцу, и вдруг заходит мой... Я счастлив безумно. Наши отцы дружили в прошлом, дружат и сейчас. Мой отец комиссар отряда, которым командует твой. Мне не описать нашу встречу и то волнение, какое я испытываю даже сейчас, вспоминая подробности встречи. Наверно, ты порадуешься вместе со мной".
      Да, Зора от души порадовалась за друга.
      Она перечитала письмо еще раз и еще. Несколько слов в конце письма были зачеркнуты, и все же она ухитрилась прочесть их. "Дорогая, напиши, Васко пока еще в Триесте или куда ушел? Меня тревожит одна мысль..."
      Конец фразы был зачеркнут так старательно, что она не смогла ничего разобрать, но ей стало ясно: все мужчины ревнивы.
      Она словно забыла о том, что Павло рядом, и, опомнившись, долго не решалась взглянуть ему в лицо.
      - Ты будешь счастлива с этим парнем, Зора, - сказал Павло.
      Зора, застыдившись, отвернулась и принялась старательно теребить тонкие кисти платка. Выждав, пока она справится с волнением, Павло сказал, что ей опять нужно идти к итальянским партизанам.
      Зора как будто ждала этого - когда она подняла голову, в ее глазах было выражение сосредоточенности и решимости.
      Зора второй раз шла в село Габриа.
      Шла она и, подобно отцу, думала о пережитом, о предстоящем, о том, как хорошо было бы теперь быть рядом с отцом, Силой, Асланом - со всеми теми, кто ей близок, с родными людьми. А дорога вела ее в другую сторону. Впрочем, к друзьям. И в итоге - к встрече, к победе. И Зора чувствовала себя счастливой. Она шла по пути отца.
      Снова она увидела мастера-портного. Он встретил ее чрезвычайно приветливо, и по всему было видно, что он откровенно любуется девушкой.
      - Как дошли?
      - Хорошо.
      - Что нового в городе?
      - Нового много! - Зора многозначительно улыбнулась. - Что вас интересует?
      - Конечно, самое интересное.
      - Вот вам новость: Гитлер потерял своего друга.
      - Какого?
      - Самого близкого. Муссолини. Дуче снова пойман и повешен.
      - Ах, так. Собаке - собачья смерть... Гитлеру сначала удалось выкрасть его с помощью парашютистов. Плохи, значит, у него дела, если на этот раз не смог вызволить дружка из беды.
      - Теперь он думает о спасении своей шкуры.
      - Тоже серьезная забота. А в народе уже поют:
      С одной стороны - Россия,
      А с другой - Сербия,
      С третьей - Черногория,
      Гитлер должен умереть.
      Портной усмехнулся и посмотрел на часы:
      - Вы что же, уходите?
      - Мне дана свобода действий. Могу возвращаться, могу остаться.
      - Пока доберетесь до города, начнется бой. Оставайтесь. И вместе с нами войдете в Триест. Я ведь тоже, знаете, из Триеста. Видеть его свободным наша мечта. Добьемся этого и займемся своими обычными делами. Я буду портным, только портным!
      И он от души засмеялся.
      Зоре вдруг захотелось рассказать этому славному человеку о своей любимой работе, о своих мечтах...
      А портной, как будто угадав ее мысли, продолжал:
      - У каждого, знаете, своя цель в жизни. Каждый хочет увидеть после войны своих родных, любимых. Может быть, и у вас тоже есть возлюбленный, о встрече с которым вы мечтаете?
      Справившись со своей растерянностью, Зора посмотрела на собеседника и невольно почувствовала, что он не из праздного любопытства интересуется ею.
      - Да, у меня есть близкий друг. Очень близкий. Он идет в Триест трудным путем...
      Портной помолчал.
      - Ну, так остаетесь у нас? - спросил он. Тот, другой, личный интерес к ней у него пропал.
      - Да. Прошу зачислить меня в боевую роту.
      - А с винтовкой обращаться умеете?
      - Да.
      Зора немного смутилась под его грустным взглядом и, понизив голос, добавила:
      - Прошу не отказать...
      - Ни в коем случае. Мы не обижаем гостей.
      Как и предполагалось, отступая из района Удины, фашисты двинулись на Триест. Впрочем, иного выхода у них не было. Итальянские партизаны, имея прежнюю задачу не допустить их к Триесту, расположились вдоль непроходимых лесов Палмановки, на предполагаемом пути их движения.
      Зора, доставившая партизанам новые важные сведения, добилась того, что ее включили в одну из рот. Но и на этом она не успокоилась и все время напрашивалась на задания. Услышав, что собираются посылать разведку, она как бы случайно оказалась около командира роты. Взгляд ее выражал просьбу, мольбу так ясно, красноречиво, что тот, разумеется, не мог отказать, и через минуту Зора уже пробиралась навстречу ожидаемому противнику. С ней шел партизан, у которого было непривычное имя - Ашот, и, хотя он говорил по-итальянски, Зора с первых же слов поняла, что он не итальянец. Обладая ненасытным любопытством, она умела терпеливо выспрашивать и в течение нескольких минут успела узнать, что Ашот - армянин, бывший военнопленный, что он знает Аслана с детства, друг ему, имеет с ним связь и при первой же возможности намерен с ним встретиться.
      - Говорят, он настоящий герой, этот Аслан.
      - Да, - с гордостью ответил Ашот. - У него львиное сердце. И, кстати, львиное имя: Аслан означает "лев".
      - Вот это совпадение! - засмеялась девушка. - Я вижу, в партизанах множество смелых ребят...
      - Так ведь трусливым тут делать нечего.
      - А вы давно здесь? Как сюда попали?
      - Э, долгая история... Не затеяли бы фашисты войну, никогда я сюда не попал бы, да и не состарился бы в несколько лет!
      - Ну, вы еще молоды, зачем говорить о старости?
      - Я и сам не люблю говорить об этом. Но, представьте себе, - Ашот на минуту замялся, посмотрел на Зору и, словно заручившись ее сочувствием, продолжал: - Была у меня невеста. Красивая... как вы. В тот день, когда была назначена свадьба, все и началось... Фронт... Контузия, плен, концлагерь... Самую прекрасную пору жизни у меня украли враги. Сейчас мне немногим более двадцати, а я уже седой, больной, измученный.
      - Ну ничего, скоро встретитесь с любимой. Она вас ждет, - уверенно сказала Зора.
      - Конечно, мы поклялись друг другу, что будем ждать... Но может быть, она и не знает, что я еще жив.
      Зоре понравились откровенность и простодушие Ашота. "Он достоин счастья, этот юноша, - подумала она. - Но девушка далеко... А мой Сила рядом. Да, я счастливее этого парня".
      - Ведь верно, Ашот, что немцы, по существу, уже проиграли войну? А если так, то зачем они еще сопротивляются?
      - Они думают, что еще не все потеряно. Я слышал от одного пленного, что среди солдат идет разговор о новом оружии, которое Гитлер готовит, о какой-то адской машине; она способна якобы разрушить весь мир. Солдатам говорят, что надо выстоять во что бы то ни стало, выиграть время, а там все переменится. И еще их пугают расплатой... Вот они и дерутся как бешеные.
      Той порой они подошли к шоссейной дороге. Задача у них была простая: своевременно предупредить своих о появлении фашистов. И они затаились в придорожных кустах.
      Ждать пришлось долго.
      - Давайте выдвинемся вперед, чтобы дальше видеть, - предложила Зора. Ей не сиделось на месте.
      - Надо бы сначала напиться воды, - сказал Ашот, тряхнув пустой флягой, - у меня пересохло в горле.
      - Разве тут можно найти воду?
      - Почему же? Недалеко родник. Вода в нем - как шербет*, чистая и холодная как лед.
      ______________
      * Шербет - безалкогольный прохладительный напиток, распространенный на Востоке.
      Зора, сдерживая улыбку, посмотрела на Ашота.
      - Теперь я тоже пить захотела.
      Они отошли в лес, к роднику, и тут Зора услышала немецкую речь:
      - Шонес вассер! Шонес вассер!*
      ______________
      * Шонес вассер! - Чудесная вода! (нем.)
      - Ну, вот и дождались, - прошептал Ашот. - Пусть пока пьют. Это головная группа. Разведка. Пора дать сигнал нашим...
      Не долго думая, Ашот ловко вскарабкался на самое высокое дерево, почти на самую макушку, достал из кармана большой красный платок и развернул его. Ветра не было, и он стал размахивать платком...
      Он так и не узнал, заметили или нет сигнал свои, но фашисты заметили. Тотчас прогремела автоматная очередь, однако Ашот успел все же привязать платок к ветке и спуститься на землю.
      Снова послышались выстрелы.
      - Идут, - тихо сказал Ашот. - Готовьте гранаты. Надо задержать... чтобы наши успели принять меры...
      Группа фашистов медленно продвигалась вперед, охватывая партизан полукольцом. Зора и Ашот лежали неподвижно, словно убитые. Когда враги подошли совсем близко, Ашот бросил гранату. Немцев разметало в стороны, и Ашот с Зорой вскочили, побежали, стремясь от них оторваться. Но, чувствуя, что все равно уже не уйти, залегли. Переглянулись и не узнали друг друга ни усов Ашота, ни родинки на лице Зоры не было видно от грязи.
      Зора слегка поднялась, осмотрелась.
      - Идут... Осторожно идут, потихоньку... А вон там еще группа...
      - Возьмите гранаты, Зора. И когда подойдут близко, бросайте, - сказал Ашот.
      Зора еще не знала, что пуля попала Ашоту в плечо, и только когда он уронил голову, поняла, что он ранен, подползла к нему, чтобы помочь.
      - Не надо. Уходите! Бросьте гранату... Хорошо... Еще одну... А теперь уходите! Не теряйте времени, уходите скорей!
      Грохнула последняя граната, и все стихло. И в неправдоподобной тишине послышалась возбужденная, громкая итальянская речь.
      - Вот и наши, - радостно воскликнула Зора. - Смотрите, Ашот, наши идут!
      Ашот не откликнулся и даже не пошевелился.
      - Ашот! - отчаянно закричала Зора. И, поняв, что он убит, она заплакала.
      А в лесу началась перестрелка: партизаны преградили фашистам путь на Триест.
      ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ
      На войне, как и всюду, люди живут, любят и ненавидят, страдают и радуются. Разница, может быть, лишь в том, что здесь - все на виду, ничего не скроешь.
      Все знали, например, что Аслан любит Аниту. Скрывать это не имело смысла, и влюбленные встречались не таясь. Но подчас Анита терялась перед прямотой Аслана. Как-то, войдя в палатку, она увидела, что Аслан спит на ее кровати. Она не знала, что делать, и в растерянности присела на кровать. Смуглое лицо Аслана дышало спокойствием, волнистые волосы разметались по подушке. Смущение боролось в Аните с желанием обнять и поцеловать любимого.
      Больные спали. Тишину нарушало лишь похрапывание Аслана. Анита, отказавшись от мелькнувшего было желания разбудить его, села вышивать. Мысли ее вернулись к тем дням, когда она подружилась с Асланом. Началом всему, считала она, было даже не первое знакомство, а незначительный как будто разговор, что произошел немного позже.
      Однажды она увидела в руках Аслана пестро расшитый бархатный мешочек и спросила, что это такое.
      - Это кисет. Единственная память о доме, - ответил Аслан.
      - Его вышила твоя мать?
      - Да. Ему уже полвека, этому кисету.
      - Полвека?! - изумилась Анита.
      - Никак не меньше. Говорят, отец мой в молодости был красивым. Многие девушки заглядывались на него. А в то время существовал обычай: если девушке полюбился парень, она старалась понравиться будущей своей свекрови. И вот одна из соседних девушек особенно старалась угодить матери моего отца, при случае всегда ей в чем-нибудь помогала. Красотой девушка была под стать отцу. Вышивала хорошо, тюбетейки ее работы высоко ценились. И вот эта девушка подарила моей бабушке кисет. Хочешь - носи табак, хочешь конфеты... Да, так вот, - продолжал Аслан, - моя будущая бабушка берет этот кисет и говорит сыну, то есть моему будущему отцу: "Я хочу, чтобы у меня была невестка, умеющая так вышивать". Сын, конечно, все понимает, и через некоторое время желание будущей моей бабушки исполняется. - Аслан улыбнулся. - Давно уж состарился мой отец, состарилась и мать, а кисет, вышитый ею, видишь, сохранился еще. Мать берегла его как зеницу ока; ей казалось, что кисет должен принести счастье тому, кто его носит. Собирая меня в дорогу, она отдала мне этот кисет. Носи, сказала, он выручит тебя из любой беды...
      - Ты хочешь сказать...
      - Я хочу сказать только, что, хотя кисет и не выручал меня из беды, он все же всегда был для меня частицей той жизни, о которой я всегда думаю. Он, если можно так сказать, для меня - символ любви.
      - Любви вечной, постоянной?
      - Да.
      - Аслан, а если он у тебя... пропадет? Вместе с ним ты потеряешь веру в любовь?
      - Нет. Разве что...
      - Ты что подумал? - Анита вдруг переменила тему. - Я хочу сказать только, что восхищаюсь мастерством азербайджанской женщины.
      - А разве у вас девушки не вышивают?
      - Нет женщины, которая не занималась бы рукоделием. Когда у меня будет свободное время, я покажу тебе, как у нас умеют вышивать...
      Вот с того разговора все и пошло. Она испугалась, как бы Аслан не подумал, что она к нему далеко не равнодушна; Аслан стал думать о ее словах, о своем отношении к ней... И так уж получалось, что ни о ком ином, кроме как друг о друге, думать и тревожиться они не могли. Чувства свои таить они не умели и не хотели - и теперь о них знали все... И все же Анита растерялась, увидев Аслана в палатке. Делать нечего, она склонилась над рукоделием. На тонкой ткани платка с каждым стежком все яснее проступали контуры цветов.
      Аслан что-то пробормотал во сне, вздрогнул, услышав свой голос, и повернулся на другой бок. Волосы упали ему на глаза. Анита осторожно поправила их и быстро отдернула руку, но было уже поздно: Аслан открыл глаза.
      - Прости, что занял эту постель.
      - Ничего. Спи.
      - Встаю. Не люблю валяться.
      - Ты так храпел, что, наверное, было слышно во вражеском штабе, засмеялась Анита.
      - Что ты, я ведь никогда не храплю.
      - Да? В следующий раз приглашу свидетеля - не будешь спорить.
      - Сдаюсь, - засмеялся Аслан. - Я видел такие сны, что они стоят жизни. Побывал на родине. Снилось мне, что мать готовилась к моей свадьбе. Говорю ей: "Не спеши, мама..." А она отвечает: "Пора, сынок..."
      - Ты видел во сне свою невесту? - дрогнувшим голосом спросила Анита.
      - Разумеется.
      - Она очень красивая, твоя бакинка?
      - Моя возлюбленная - здешняя девушка. Ее я и видел во сне.
      - Не может быть, - Анита вспыхнула.
      - Правда.
      - Какая же из наших девушек даже во сне не дает тебе покая?
      - Та, которая в первый раз показала мне Улицу любви. Дочь горняка.
      Анита покачала головой, рассмеялась.
      - Хорошо, это только сон... А что ждет тебя наяву? Кончится война, ты возвратишься на родину, а она?
      - Я возьму тебя с собой.
      - М-меня? Ох, фантазер, - засмеялась Анита. - Если бы все было так просто, как тебе кажется...
      - Кто может помешать нам любить друг друга? Для любви нет преград, нет и границ.
      Ласково заглядывая в глаза Аслана, Анита спросила:
      - Ладно, увидим, как будет. А теперь сознайся: ты не дружил ни с какой девушкой?
      Аслан замялся, и на губах Аниты появилась тревожная улыбка.
      - Скажи, дружил?
      - В школе дружил с одной девочкой...
      - Вот, попался! Любил ее?
      - Э, это было давно, и она была такой маленькой!
      - Ну и что ж? Тогда была маленькой, а теперь - взрослая.
      - У нас с ней не дошло до любви.
      - А в Севастополе? Там не было девушки?
      - В Севастополе? - Аслан горько усмехнулся. - До того ли там было?
      - Хочешь сказать, что полюбил впервые?
      - Хочешь - верь, хочешь - нет, но это так, - твердо ответил Аслан.
      Анита ласково погладила его по голове. Аслан хотел поцеловать ее - она выскользнула из его объятий.
      - Это что за вольности?
      - Хочу, чтобы исполнилось хоть десять процентов моего сна.
      - А я этого не допущу!
      - А я прошу. Ну, только один раз.
      - Только один? - Анита игриво взглянула на Аслана. - Значит, второй раз поцеловать не захочешь? А ради одного раза я не согласна...
      - Чур, нет. Миллион раз... - поспешно сказал, он и, не дав девушке возразить, приник к ее губам.
      И хотя это был не первый поцелуй, лицо Аниты горело, как будто они целовались впервые. Она отстранила от себя Аслана.
      - Хитрый какой! - и, чтобы скрыть смущение, сказала: - Я загляну к раненым.
      - Да они же спят! Будить нельзя: сон - лучшее лекарство...
      - Ну хорошо, - сказала девушка. - Только смотри, без шалостей...
      Улыбнувшись, она достала из шкафчика тарелку с красной морковью.
      - Попробуй. Бывает у вас такая морковь?
      - Морковь? - спросил Аслан. - Разве на земле есть место, где не бывает моркови? Или картошки? Или капусты?
      - Нет, ты только попробуй, какая сладкая...
      - Давай попробую. - Аслан взял одну морковку, весело надкусил ее белыми крепкими зубами. - Все-таки не то... Вот однажды я ел такую морковь, слаще которой уже не найти.
      "Сейчас начнет вспоминать", - подумала Анита. И, стараясь отвлечь его, весело сказала:
      - Ты, наверное, ел шоколад, а не морковь.
      - Нет, дорогая, морковь. Но она была вкуснее шоколада.
      - Должно быть, очень редкий сорт.
      - Сорт не знаю какой, но я ел ее в концлагере. "Хотела отвлечь, а получилось наоборот", - с горечью упрекнула себя Анита.
      - Милый, гони от себя мрачные мысли! Все страшное позади и больше никогда не вернется.
      - Я тоже так думаю... Но ты не беспокойся, случай, о котором я тебе расскажу, право, смешной... Конечно, было это в лагере, и голод одолевал нас. Вот мы с товарищами и решили пробраться на склад, где хранилась морковь. Выбрали самую темную ночь, выждали момент, когда охранник отошел в сторону, и, юркнув в окно, свалились прямо на кучу моркови. Темень такая, что хоть глаз выколи. А мы и рады - насели на морковь... Кое-как вытираем и едим, едим... Ничего более вкусного я, наверное, в жизни своей не едал. Во всяком случае, не могу вспомнить. Возможно, в ту минуту мы были самыми счастливыми среди пленных. Не помню уж, сколько времени мы пировали. Одним словом, пока не услышали шаги охранника. Он что-то, видимо, заподозрил. Вошел, мерзавец, прислушался да вызвал другого. Я, говорит, слышал какое-то похрустывание. А второй отвечает: "Здесь полно крыс". Потом оба расхохотались и давай стрелять наугад в темноту. Как мы уцелели, не знаю... Да еще набили морковью карманы для товарищей. В тот вечер в бараке был праздник...
      - Да... - только и сказала Анита. - Но такое больше никогда не вернется.
      Они беседовали почти до самой зари. Аслан, взглянув на восток, сказал:
      - Теперь, дорогая, я должен идти.
      - Но ведь ты нисколько не отдохнул!
      - Зато побыл рядом с тобой!
      ПЕРВЫЕ ИСКРЫ
      Перед началом решающих боев за Триест Август Эгон созвал совещание командного состава. Партизанам, больше трех лет героически сражавшимся против врагов в горах, надлежало развернуть широкие операции. Каждый понимал, что заключительные бои будут жестокими; это уже не партизанская война... Фашисты располагали в этих краях значительными силами, большую часть которых составляли четники. Предвидя свой конец, четники дрались с отчаянием обреченных.
      Главный партизанский штаб Словении возлагал на бригаду Августа Эгона серьезные задачи. Бригада нацеливалась прямо на Триест, но предварительно она должна была выйти на плато Истрия, все пути к которому были закрыты врагом.
      В общих чертах ознакомив командиров с задачей, Август Эгон сказал:
      - Теперь мы должны действовать так, чтобы приумножить славу нашей бригады. Фашисты и четники утверждают, будто наша бригада в недавних боях обескровлена. Пусть они пребывают в этом заблуждении - тем хуже для них... Я хочу знать ваше мнение, товарищи. Пусть каждый выскажет свои предложения, как лучше выполнить нелегкую задачу...
      Утомленный бессонной ночью, Август переводил усталый взгляд глубоко ввалившихся глаз с одного лица на другое.