В Шенкурске нас поразило краткое сообщение местных газет о том, что в Архангельске только что произошел новый переворот – правительство во главе с Чайковским было арестовано, отправлено в Соловецкий монастырь, но через сутки снова возвращено в Архангельск. Подробностей никаких не было, и в Шенкурске недоумевали, что это могло означать. Впечатление же от этого сообщения было сильное, у всех как-то опустились руки, значительно сбавились настроение и подъем, которые были до этого в городе.
      Из Шенкурска мои спутники на пароходе отправились в Архангельск, я же их догнал на лошадях у Северной Двины, где впервые встретился с английскими военными властями. После переговоров с последними нас посадили на пароход, отправляющийся в Архангельск.
      Наконец-то мы у цели нашего путешествия – вдали, в сумерках наступающего вечера показались колокольни архангельских церквей, лес мачт и труб стоящих на Двине судов. С нетерпением ждали мы высадки на берег, возможности отдохнуть, поделиться своими новостями из России, узнать положение вещей на Севере. Чувствовали себя почти героями, перенесшими трудные тяготы во имя той цели, которая вот через какие-нибудь четверть часа будет уже достигнута; ждали ласкового привета и сочувствия нашим трудам. Пароход проходил около архангельских складов – Бакарицы, расположенной версты на две выше Архангельска, на противоположном ему берегу Двины. Пароход пристал к Бакарице, и нам совершенно неожиданно англичане предлагают на ней высадиться. Мы отказываемся, говоря, что нам нужно быть в Архангельске. Нас не слушают и требуют немедленной высадки. Подчиняемся, взволнованные, недоумевающие. Я успеваю переговорить по телефону с Архангельском – с Гуковским, сообщаю ему о нашей принужденной остановке на Бакарице, прошу немедленного распоряжения правительства о нашем беспрепятственном пропуске в Архангельск.
      Тем временем нас ведут в какие-то бараки, полные одетых в английскую солдатскую форму россиян, как оказывается, бывших офицеров. Мы попали в помещение так называемого славянобританского легиона, о роли которого я через несколько дней узнал довольно подробно. Минут через десять нас принудительно, несмотря на наши протесты, разбили по ротам и взводам легиона, зачислив в него на службу, и сообщили, что теперь мы без разрешения начальства легиона не имеем права выезжать в Архангельск. Тщетно протестую, мне предлагают обратиться к командиру легиона; в ожидании его прихода я знакомлюсь с легионерами. В воздухе слышен стон от политических разговоров, вернее от ругани по адресу правительства Чайковского, по адресу социалистов вообще. Выявляется определенное настроение легионеров построить совместно с англичанами новую, буржуазную, правую власть, расправиться с социалистами, которых они не различают от большевиков.
      Славяно-британский легион составился из реакционного офицерства на Мурмане, которое из Петрограда направляли английскому генералу Пулю доктор Ковалевский и генерал Геруа, черпая это офицерство из гвардейских полков. Появление после десанта союзников у власти правительства Чайковского было им не по нутру; чтобы обеспечить себя от воздействия русского правительства и иметь возможность свободно политиканствовать и выявлять свои черносотенные взгляды, они по инициативе полковников Вульфовича и князя Мурузи организовали славянобританский легион, подчиненный английскому командованию, находившийся на английской военной службе, с английским строем, чинами и т. д. Мы оказались в ядре черносотенцев, взятых под свою защиту и на свою службу английским командованием; русскому военному командованию батальон не подчинялся. Особенно много резких выпадов было в речах легионеров по адресу Маслова и командующего войсками полковника Дурова и его помощника генерала Самарина; легионеры заявили, что им русское офицерство не подчинится и с ними работать не будет.
      Я продолжал требовать предоставления мне возможности немедленно выехать в Архангельск, и наконец уже к ночи мне удалось с полковником В. и капитаном Г., моими спутниками из Вологды, отправиться в Архангельск. Остальных же моих товарищей так и не отпустили.
      Таково было мое первое вхождение в политическую жизнь Северного края – через принудительный, из эпохи негритянских наборов, набор (зачисление в славяно-британский легион), осуществляемый просвещенными англичанами в XX веке в тесном контакте с русскими реакционерами.
      Наконец я в Архангельске. Разыскал общую квартиру членов правительства – Н. В. Чайковского, Гуковского, Мартюшина, Маслова и Зубова.
      Маслова, Дедусенко и Лихача я уже не застал в Архангельске – они утром дня моего приезда выехали на пароходе в Печору, а оттуда – в Сибирь.
      Информировав Н. В. Чайковского о положении в России, о полномочиях, предоставленных ему центральной организацией «Союза возрождения» – право от ее имени вести переговоры с Антантой, рассказав о начале враждебного отношения в России к союзникам в связи с невыполнением ими обещанного продвижения вперед, передав о привезенных с собой военных материалах, я заслушал, со своей стороны, информацию членов правительства, так называемого «Верховного управления Северной области».
      Положение оказалось не из блестящих. Переворот в Архангельске (свержение Советской власти) произошел при помощи союзного десанта, городского конного дивизиона в Архангельске под командой штабс-капитана Берга и вооруженными крестьянскими отрядами. Союзнический десант состоял из трех-четырех сот человек в Онеге и Архангельске, то есть в количестве, которое скорее говорило об авантюре, чем о серьезных намерениях. Главнокомандующим союзными войсками был английский генерал Пуль, вокруг которого сорганизовались русские реакционные элементы. Для генерала Пуля явилось полной неожиданностью образование одновременно с переворотом правительства Н. В. Чайковского (трудовой энес) в составе С. С. Маслова (эсер) – военного министра, Я. Т. Дедусенко (эсер), А. А. Иванова (эсер), Лихача (эсер), А. И. Гуковского (эсер), Г. А. Мартюшина (эсер), П. Ю. Зубова (к.-д.) и Старцева (к.-д.).
      Пуль, информированный, очевидно, Томсоном-Чаплиным, ожидал не социалистического министерства, а определенно буржуазно-кадетского. Для него, по его выражению, это правительство было точно «ножом по сердцу». Естественно, что генерал Пуль всячески старался в дальнейшем ставить препоны работе правительства, не давал ему заняться формированием воинских частей, был в тесном контакте с правыми группировками. Конный дивизион во главе с Бергом, фактически совершивший переворот в самом Архангельске, также не ожидал появления у власти Н. В. Чайковского.
      Берг немедленно после переворота провозгласил себя главнокомандующим и отказался подчиниться правительству Н. В. Чайковского. Правительство же в лице управляющего военным отделом С. С. Маслова назначило командующим войсками капитана 2-го ранга Чаплина (Томсона), а комендантом города Архангельска – полковника Чарковского – членов организации доктора Ковалевского, а не «Союза возрождения», хотя для должности коменданта и находился в Архангельске специально для этого присланный мной по предварительному уговору с Масловым Ганджумов.
      Дипломатический корпус в лице Нуланса, Линдлея, маркиза де ля Торрета, Сполайковича и главным образом американского посла Френсиса поддержал первоначально Чайковского. Генерал Пуль (а с ним, очевидно, Нуланс и Линдлей), капитан Берг стояли за правое правительство; с Пулем же находились в связи Чаплин, Марковский и к.-д. Старцев, которые явились посредниками между правыми группировками (Пулем – с одной стороны, и «Союзом возрождения» – с другой), вошли в доверие к последнему, разделили с ним власть, а через месяц совместно с Пулем арестовали Чайковского вместе с его правительством.
      Берг и его офицеры (первый – устраненный от захватного главнокомандования) с первого же дня заняли открыто враждебную позицию по отношению к правительству Н. В. Чайковского. Эта милая теплая компания офицерства во главе с Бергом и графом Ребиндером похитила во время переворота ящик с полковыми деньгами на сумму около миллиона рублей (дело было в 1918 году), кутила на эти деньги в гостиницах и на квартире графа Ребиндера и его сожительницы баронессы Медем, а чтобы обезопасить себя от преследования правительства, часть этих офицеров поступила в славяно-британский и французский легионы, которые и отказались их выдать судебным властям, когда возникло дело о присвоении ими указанных полковых денег. У Берга с генералом Пулем была большая дружба; я сам читал приказ генерала Пуля, в котором он Берга производил в полковники и предписывал его именовать графом X. (к сожалению, данную ему графскую фамилию не помню).
      Здесь все характерно: и связь английского главнокомандующего с уголовным офицерством, и хлестаковщина генерала Пуля, выразившаяся в производстве Берга в полковники и даровании ему графского титула, и всем этим проявленное полное неуважение к серьезности того дела, которому он призван был содействовать и из которого он строил трагикомический фарс с переодеванием.
      Во главе русских элементов, группировавшихся вокруг генерала Пуля, стояли лидер их М. М. Филоненко (бывший эсер, верховный комиссар при Ставке в корниловские дни), к.-д. Старцев (вошедший первоначально в правительство Чайковского, а через несколько дней занявший должность архангельского губернского комиссара), полковники Вульфович и князь Мурузи, капитан 2-го ранга Чаплин и контр-адмирал Иванов. Через Вульфовича с этой группой был связан политиканствующий славяно-британский легион. Группа эта имела свои корни и в союзной контрразведке, руководителем которой был английский полковник Торнхилл, а наиболее активным ее членом – французский представитель в контрразведке граф де Люберсак, известный во Франции роялист. Наряду с контрразведкой действовало «гражданское отделение» главкома генерала Пуля, которое было частью той же контрразведки. Во главе этого отделения находились корнет Половцев и Филоненко, обычно занимавшиеся в помещении союзной контрразведки; оба они числились на английской службе и субсидировались контрразведкой. Филоненко с первого же дня своего появления еще на Мурмане подал генералу Пулю план организации власти на Севере и неуклонно старался проводить этот план в жизнь, всячески втягивая союзников в наши внутренние дела для борьбы с социалистическими элементами.
      Такова была стая славных союзных и русских орлов, мечтавших о власти, когда совершенно неожиданно, в силу дипломатических капризов миссий, у власти оказались не они, а левое, эсеровское в большинстве своем правительство Н. В. Чайковского. Нет ничего удивительного, что эта публика руками Старцева и Чаплина, с благословения генерала Пуля, Филоненко, Нуланса и Линдлея арестовала через месяц после переворота правительство и отправила его в Соловецкий монастырь, а к.-д. Старцев объявил себя главноначальствующим по гражданской части, плехановца Постникова – своим помощником, а Чаплин себя – главнокомандующим. Арестовать удалось не всех членов «Верховного управления»: А. А. Иванову и Дедусенко удалось скрыться и быстро организовать отпор черной своре. Ими было выпущено воззвание о том, что переворот и арест правительства совершен для Михаила Романова, который якобы скрывается в Архангельске; рабочие объявили всеобщую забастовку, отряды крестьян пошли к Архангельску на выручку Н. В. Чайковского, и, наконец, не осведомленный заранее о перевороте американский посол Френсис потребовал немедленного возвращения правительства из Соловков в Архангельск, что генерал Пуль и вынужден был исполнить.
      Возвратившись, «Верховное управление» пришло к заключению, что в Архангельске фактически осуществлена оккупация англичанами, что правительству здесь делать нечего. К этому же времени относится назначение союзниками французского военного агента полковника Донопа военным губернатором Архангельска. Уволить Донопа союзники соглашались только при одном условии – если «Верховное управление» назначит генерал-губернатора из военных для удобства сношения с английским главнокомандованием. Правительство решило не только назначить генерал-губернатора, но и предоставить ему всю власть на Севере, а самому распустить себя.
      Воспользовавшись слухом об образовании в Самаре Комуча, «Верховное управление» в воззвании к населению сообщило, что ввиду образования в Самаре всероссийской власти оно себя распускает, передает всю полноту власти только что им назначенному генерал-губернатору Северной области генерального штаба полковнику Дурову; помощниками его были назначены: по военной части – генерал Самарин (известный по делу генерала Крымова), а по гражданской – определенный черносотенец, бывший товарищ прокурора Петроградской судебной палаты де Боккар, свой человек у графа де Люберсака и К 0. И Дурова, и Самарина, и де Боккара члены «Верховного управления» знали меньше месяца, и это не помешало им вверить этим лицам верховную власть в крае. Назначив, таким образом, диктатора в лице полковника Дурова, эсеровское правительство решило, что оно сделало все, что было нужно, ушло от власти, и Маслов, Дедусенко и Лихач в день моего прихода уже выехали на отдых в Сибирь.
      Ознакомившись с положением вещей, я, как член «Союза возрождения», решительно запротестовал против установления в области единоличной диктатуры и потребовал совещания бывших членов «Верховного управления». Совещание это состоялось в составе Н. В. Чайковского, А. И. Гуковского, Г. А. Мартюшина, А. А. Иванова и П. Ю. Зубова. На совещании я им предложил вопрос, от имени кого они образовали власть в Архангельске, и получил ответ: от имени «Союза возрождения», внеся лишь один корректив в структуру правительства – все члены его, по их мысли, должны были носить на себе печать всеобщего избирательного права: быть или членами Учредительного собрания, или гласными земства или города (все члены «Верховного управления» были членами Учредительного собрания, за исключеньем П. Ю. Зубова – товарища городского головы в Вологде). Тогда я указал им, что «Союз возрождения» организовался на определенной политической платформе, исключавшей диктатуру, вследствие чего они не имели права устанавливать диктатуру в лице генерал-губернатора и должны пересмотреть этот вопрос. Хотя Гуковский и возразил мне, что о праве их здесь не может подниматься вопрос, так как «Верховное управление» суверенно в своих действиях и не связано директивами «Союза возрождения», но тем не менее оставшиеся члены «Верховного управления» решили у власти остаться и генерал-губернатора включить в состав правительства, поручив ему заведование военными, внутренними делами, путями сообщения, почтой и телеграфом (должность управляющего внутренними делами ввиду этой комбинации была упразднена).
      На следующий день состоялось совместное совещание «Верховного управления» с полковником Дуровым, генералом Самариным и де Боккаром. Все трое не выразили особенного удовольствия от перспективы работать совместно с правительством и под его руководством; Дуров решительно отстаивал свои правомочия. У всех нас осталось от этого совещания одно ощущение – нужно ждать нового ареста правительства. Для предупреждения этой возможности А. И. Гуковский предложил назначить меня архангельским губернским комиссаром, дабы у меня находилась в непосредственном ведении милиция военная и гражданская, с помощью которой я смог бы предотвратить попытку нового переворота; я согласился и в эту же ночь получил назначение губернским комиссаром.
      На другой день «Верховное управление» решило вновь уйти в отставку, передав верховную власть Н. В. Чайковскому и А. И. Гуковскому для организации нового состава правительства с включением в его состав большого представительства торгово-промышленных буржуазных слоев населения. Усиленно настаивали на этом все послы, включая и Френсиса. Чайковский смог вдвоем поработать с Гуковским только несколько часов, так как последний был, действительно, невероятно придирчив к мелочам и был большой буквоед. Гуковский тоже ушел в отставку, поручив одному Н. В. Чайковскому строить новую власть, но верховные функции были завещаны персонально Чайковскому, как будущему представителю нового правительства. В самую сложную и тяжелую минуту, когда нужно было дать твердый отпор домогательствам союзников, эсеры, члены «Верховного управления», сочли за благо удалиться от дел, взвалив всю формальную ответственность за дальнейшие шаги на одного Н. В. Чайковского. Можно не согласиться с его дальнейшими шагами, критиковать его, даже ругать – это дело взглядов, но, во всяком случае, можно одно сказать: старик один не бежал с поля сражения, не предал в руки иностранцев и военщины массы, над которыми бы иначе пронесся жесточайший шквал террора и репрессий. Эсеры позорно бежали, не дав боя.
      В эти же дни меня пригласили в союзную контрразведку для выполнения формальности – дать свои показания, как вновь прибывшего с той стороны фронта. В своих показаниях там я красной нитью провел мысль о поднимающемся возмущении союзниками за невыполнение ими своих обязательств со стороны тех, кто до сих пор шел в России с ними и кто теперь уже склонялся в сторону Германии.
      Кажется, в тот же вечер меня просил сделать доклад о положении в России некий беспартийный клуб. Прибыв туда, я застал довольно значительную группу военных во главе с контр-адмиралом Ивановым, председательствовавшим на этом собрании. Тут же я впервые лично встретился и познакомился с М. М. Филоненко. После моей информации взял слово Филоненко и, со своей стороны, информировал меня о положении в Северной области, причем особенно сильно досталось Чайковскому, Маслову, Лихачу и полковнику Дурову. Как потом я узнал, клуб этот был клубом «Национального союза» в Архангельске, о котором речь будет идти дальше.
      Н. В. Чайковского чуть ли не ежечасно торопили в миссиях с составлением нового кабинета. После переговоров с торгово-промышленными кругами он наконец составил его в следующем составе: Н. В. Чайковский – председатель, иностранные дела и земледелие; П. Ю, Зубов (к.-д.) – народное просвещение и секретарство; полковник Дуров (беспартийный) – генерал-губернатор, внутренние и военные дела, пути сообщения, почта и телеграф; С. Н. Городецкий (к.-д.) – юстиция; князь И. А. Куракин (беспартийный) – финансы и Н. В. Мефодиев (к.-д.) – торговля и промышленность и вопросы труда (но без организации специального отдела труда). Нелегко далось Чайковскому это формирование, много бессонных ночей провел он до этого… Городецкий и Мефодиев были ставленниками торгово-промышленного класса. Я же вступил в должность архангельского губернского комиссара.
      Прежде чем говорить о правительственной деятельности, я хочу остановиться на характеристике существовавших в Архангельске общественных организаций и группировок и на их работе.
      Идейным руководителем правых, несоциалистических группировок являлся так называемый «Национальный союз». Лидером его был М. М. Филоненко, а наиболее влиятельными членами – к.-д. С. Н. Городецкий, к.-д. Старцев, Е. П. Семенов, плехановец Постников, корнет Половцев, полковники князь Мурузи и Вульфович, контр-адмирал Иванов. Тайными вдохновителями его были генерал Пуль, Нуланс, Линдлей, полковник Торнхилл и граф де Люберсак. Но нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и всем было хорошо известно, что Филоненко и Половцев служат в контрразведке союзников, что Филоненко, сверх того, субсидируется Нулансом и что газета «Отечество», издаваемая при ближайшем участии Филоненко и Е. П. Семенова – бывшего редактора «Вечернего времени» в Петрограде, субсидируется союзной контрразведкой, а сотрудники ее и редакция получают союзные пайки.
      За этой группой «Национального союза» шли славяно-британский легион, о котором я уже упоминал, и все воинствующее правое офицерство.
      Группу же «Национального союза» поддерживали и биржевой комитет, и торгово-промышленный союз; последний в особенности любил пополитиканствовать во главе со своим председателем Перешневым. Местные к.-д. – Старцев, Городецкий, Мефодиев, Берсенев – целиком примыкали к «Национальному союзу». Я называю их кадетами только потому, что они сами себя так именовали, да, сверх того, Старцев и Мефодиев были членами Государственной думы и состояли во фракции к.-д. По существу же это была публика без всяких общественных традиций, безо всякой, даже чисто условной демократической идеологии старых цензовых, земских и городских деятелей. Это были попросту обыватели, испугавшиеся русской революции, для которых царизм мерещился раем по сравнению с перспективой основных социальных реформ. Видную роль среди них играли и «мартовские» кадеты, вроде Городецкого, председателя местного окружного суда.
      Социалистические партии – с.-д. меньшевики, эсеры, трудовые энесы – работали в Архангельске слабо. Наибольшей по своему удельному весу была партия эсеров, в руках которой было земство. Лидером местных эсеров являлся А. А. Иванов, член Учредительного собрания, молодой, довольно энергичный, но умудрявшийся все время как-то сидеть между двух стульев; он же состоял фактическим редактором газеты «Возрождение Севера», органа социалистической мысли, обслуживающей социалистов-народников и марксистов.
      Крайний левый фланг составлял Совет профессиональных союзов первоначально во главе с Наволочным, а затем с Бечиным; состав совета оставался до марта 1919 года почти тот же, какой был при большевиках.
      К моменту моего прихода в Архангельск борьба между правым флангом и левым кипела вокруг выборов в Архангельскую городскую думу. С обеих сторон действовали блоки, выставившие по списку. Правый блок объединил кадетов, домовладельцев, торгово-промышленный класс, местное духовенство, которое во главе с настоятелем собора Лелюхиным изрядно политиканствовало. Во главе правого списка стоял Филоненко. Слева блокировались социалисты-меньшевики, эсеры и Совет профессиональных союзов (говорить здесь о большевиках не приходится, так как, конечно, не только легально, но и нелегально им работать было весьма трудно, с ними велась борьба). Во главе второго списка стоял А. А. Иванов. Борьба кончилась победой социалистического блока, но победой не крупной – большинством в думе пяти-шести голосов.
      «Национальный союз» проявлял себя организацией клубных заседаний, а также докладами на военные темы для военных; была ясна тенденция его привлечь к себе возможно большее количество офицерства. Орган его – газета «Отечество» вела довольно правильную осаду левой части правительства, к которой она причисляла и кадета П. Ю. Зубова, в этот период своей деятельности оставшегося верным началам «Союза возрождения».
      Меньшевики ничем себя не проявляли. Эсеры имели связи с крестьянством, пользовались влиянием на партизан-крестьян, старались проводить своих кандидатов в волостные земские управы. Совет профессиональных союзов политическую борьбу вел подпольно, а открыто неустанно выступал с требованиями организации самостоятельного, независимого от отдела торговли и промышленности отдела труда, выполнения предпринимателями коллективного договора, который всячески старались обойти предприятия.
      Крестьяне строили земскую работу, а наиболее активные из них составляли ряды партизанских отрядов, бывших опорой некоторых серьезных участков фронта. Руководило партизанами демократическое офицерство, бывшее в загоне у штаба, главным образом жители Шенкурского уезда.
      Не найдя организованной левой общественности, я решил объединить ее в «Союз возрождения». Собрал совещание сочувствующих, сделав предварительно доклад о «Союзе возрождения» в зале городской думы. Совещание окончилось образованием «Северного областного отдела «Союза возрождения», в исполнительный орган которого вошли: я как председатель его, П. Ю. Зубов (к.-д.) и И. В. Багриновский (беспартийный) как товарищи председателя и членами – А. А. Иванов (с.-р.), Мацкевич (с.-р.), Новиков (т-н-с), Капустин (т-н-с), Дацкевич (с.-р.), М. М. Федоров (с.-р.), Старокадомский (с.-д. меньшевик), Маймистов (с.-д.), Порецкая (группа «Единство»), Кубачин (беспартийный кооператор). Почетным председателем был Н. В. Чайковский.
      Вскоре «Союз возрождения» открыл свои отделения по уездам. Работа «Союза возрождения» протекала в организации публичных докладов, заседаний, из которых следует отметить два (о них более подробно речь будет дальше): по случаю перемирия с Германией и по случаю образования Юго-славянекого государства.
      Мероприятия, которые «Союз возрождения» считал необходимым провести, подробно в нем обсуждались, а затем давались соответствующие директивы Н. В. Чайковскому и П. Ю. Зубову для проведения их в правительстве. Согласно решению «Союза возрождения», я вошел в состав правительства в декабре 1918 года, и впредь до своего выхода в отставку обо всех предполагаемых мною мерах я предварительно сообщал в «Союз возрождения» и после одобрения эти меры проводил.
      Союз был организацией, которая должна была дать политическую линию правительственной политики и создать опору для левой части правительства. Впоследствии «Союз возрождения» значительно отошел от тех кругов, выразителем которых он должен был быть. Основной причиной этого была близкая его связь с членами правительства (и ошибки последнего также обращались и на «Союз») и отсутствие твердости в проведении намеченной линии поведения; в частности, эсеры хотя и принимали участие в решениях «Союза возрождения», но в то же время играли в оппозицию к его представителям в правительстве. Так, например, когда
      «Союзом» мне было предложено назначить по ведомству внутренних дел социалистические элементы и я предоставил в этом вопросе «Союзу» полную свободу – давать мне деловых кандидатов с обещанием их немедленного назначения, то мне назвали всего двух кандидатов: Сосунова, которого я взял к себе помощником губернского комиссара, и рабочего Серикова, которому я дал назначение в Холмогорский уезд; других кандидатов у эсеров не нашлось.