(Доклад тов. Л. Б. Каменева в Комитете обороны гор. Москвы)
      27 июля 1919 года начальник 1-го района советской милиции в селе Вахрушеве Слободского уезда Вятской губернии И. А. Бржоско, проверяя проезжающих через село граждан, задержал ввиду отсутствия проездных документов неизвестного, назвавшегося Николаем Карасенко. При обыске у Карасенко было обнаружено 985 820 рублей 20– и 40-рублевыми керенками и два револьвера. Милиция отправила Карасенко в Слободскую уездную ЧК, где он был в тот же день, 27 июля 1919 года, допрошен.
      На допросе Карасенко показал, что вез указанную сумму денег в Москву по поручению киевского купца Гершмана. Слободская уездная ЧК сдала обнаруженные деньги в местное казначейство (1 августа сего года), револьверы конфисковала, самого же Карасенко препроводила в Вятскую губернскую ЧК.
      Допрошенный в Вятке 5 августа Карасенко заявил, что желает дать правдивое показание, и заявил следующее: он в действительности Николай Павлович Крашенинников, сын помещика Орловской губернии, бросивший фронт 24 ноября 1917 года и уехавший на Дальний Восток с целью поступить на американскую военную службу. Уехать в Америку ему не удалось, а после переворота в Сибири летом 1918 года он был мобилизован и зачислен в 1-й Бирский полковника Орлова полк. В мае 1919 года перечислен в разведывательное отделение ставки адмирала Колчака и в начале июля сего года получил поручение отвезти миллион рублей в Москву и сдать их там лицу, которое встретит его на Николаевском вокзале назовет сумму денег и часть, откуда он послан.
      После этого показания Вятская губчека, признав, что дело Крашенинникова имеет весьма важный характер, связанный с контрреволюционным заговором во всероссийском масштабе, и может быть выяснено вполне лишь Всероссийской чрезвычайной комиссией, 8 августа постановила: дело и арестованного препроводить во Всероссийскую чрезвычайную комиссию.
      Заключенный в арестном помещении ВЧК Крашенинников передал на волю две записки, которые не дошли до адресатов, но оказались в руках караула, а затем и следователей ВЧК. Первая записка передана была 20 августа и гласила буквально следующее: «Я, спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь, прошу подательнице сего выдать 10 000. Все благополучно». Вторая записка передана была 28 августа и гласила следующее: «Прошу В. В. М. или, если нет его, то кого-либо заготовить несколько документов для 35–40 летн., 25–30 летн. и 24–25 летн. и передать их по требованию предъявительнице сего, кто знает условленный знак В. В. М. для меня. Прошу обязательно к 30 августа достать 1 гр. цианистого калия или какого другого сильно действующего яда, необходимо в интересах дела. Прошу также сообщить к 30 августа, арестован ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю, можно их вызвать (?) или нет, также прошу сообщить общее положение Н. Крашенинников.31 августа».
      Записки эти были предъявлены на допросе Крашенинникову, и Крашенинников показал следующее: «Из ставки Колчака с деньгами для Московской организации я вышел 13 июня 1919 года; границу в районе Кая, Пермской губернии, я перешел 29 июня по маршруту Кай – Дидаево – Юго-Восток лесами на реку Вятку – город Слободской – Москва.
      27 июля я был задержан в селе Вахрушеве. Деньги были отобраны в селе Вахрушеве. По заданию ставки Колчака деньги в сумме один миллион я должен был передать Н. Н. Щепкину, по адресу: угол Трубного и Неопалимовского переулков; причем мне дали на всякий случай адрес Алферовых, содержателя и директора гимназии. Одновременно со мною до реки Вятки шел Василий Васильевич Мишин с другим миллионом для Московской организации. Начиная от реки Вятки, я дальше ехал уже один. Василий Васильевич пошел другим путем. Встреча, как обязательная, с Василием Васильевичем после расхождения от реки Вятки в дальнейшем не предполагалась. Я обязан был выполнить данное мне ставкой задание, то есть вручить Николаю Николаевичу Щепкину миллион, получить от него то, что он передаст, и возвратиться в Омск».
 
       Н. П. Крашенинников
 
      Тут же Крашенинников подтвердил принадлежность ему двух вышеприведенных записок. В дальнейшем Крашенинников указал, что всего отправлено было в Москву 25 миллионов рублей. Деньги эти направлялись в распоряжение «Национального центра» в Москву, причем часть их должна была быть направлена в Петроград через некоего Вика, который, по словам Крашенинникова, связан с заграничной группой Савинкова. Крашенинников же показал, что «Национальный центр» является в Москве организацией центральной, признанной и широко субсидируемой как Колчаком, так и союзниками. Крашенинников слышал, что «Национальный центр» имеет также военную организацию, но подробнее о ней ничего не знал.
      Так как записки Н. П. Крашенинникова были адресованы Н. Н. Щепкину или супругам Алферовым, то ВЧК в ту же ночь (с 28 на 29 августа) арестовала указанных лиц. Документы, найденные у Н. Н. Щепкина, вполне подтвердили указание Н. П. Крашенинникова на то, что привезенные им от Колчака деньги предназначались «Национальному центру», виднейшим деятелем которого в Москве и являлся Н. Н. Щепкин.
      К моменту ареста Н. Н. Щепкина и обнаружения у него многочисленных документов, вполне характеризующих «Национальный центр» как военно-политическую организацию с заговорщическими и шпионскими задачами, ВЧК уже имела некоторые сведения о существовании «Национального центра». Эти сведения шли совсем из другого источника. В начале июня с. г. при переходе границы на Лужском направлении убит был бывший офицер Александр Никитенко. При обыске Никитенко у него в мундштуке папиросы обнаружена была записка на имя генерала Родзянко, подписанная – Вик. Записка содержала пароли и описание условных знаков, по которым войска Родзянки при продвижении войск к Петрограду могли бы узнать «наших» друзей (то есть друзей Вика).
      Впоследствии, при попытке перейти финляндскую границу в районе Белоострова, были арестованы Ал. Ал. Самойлов и Боровой-Федотов, начальник и агент Сестрорецкого разведывательного пункта. При задержании Боровым был выброшен пакетик, содержавший в себе в зашифрованном виде письмо от 14 июля с. г. с обращением «Дорогие друзья» из сводки сведений о дислокации войск 7-й армии и о наличии в ее базах огнестрельных припасов.
      Наконец, у арестованного в Петрограде инженера, владельца фирмы «Фос и Штейнингер», члена партии кадетов, было обнаружено письмо с обращением «Дорогой Вик» за подписью «Никольский», от 30 июня. Письмо от 14 июля, выброшенное Боровым, было ответом на письмо Никольского от 30 июня, найденное у Штейнингера.
      На допросе 26 июля в ВЧК В. И. Штейнингер признал, что псевдоним «Вик» принадлежит ему, что письмо Никольского (псевдоним Новицкого ) получено им 12 июля и что ответом на это письмо является письмо от 14 июля, написанное на машинке в его квартире и переданное им Самойлову для передачи в Финляндию.
      Вслед за тем В. И. Штейнингер был переведен в Москву и здесь подал в Особый отдел ВЧК собственноручное заявление, в котором изложил историю и деятельность «Союза возрождения России», «Национального центра» и «Союза освобождения России» в Петрограде. В. И. Штейнингер не называл имен своих помощников и соучастников, кроме тех, кого он считал уже погибшими или перебравшимися за фронт. Однако сопоставление показаний Штейнингера, Борового и Самойлова и других арестованных по этому делу дало возможность установить ряд псевдонимов, упомянутых в письмах Никольского и Вика. Содержание самих этих писем установило с непреложностью, что в лице петроградской группы «Национального центра» мы имеем дело с организацией, связанной с военными кругами, систематически в продолжение нескольких месяцев передававшими по ту сторону фронта военно-данные и считавшими себя агентурой генерала Юденича. В письме к Вику Штейнингеру от 30 июня Никольский пишет:
      «В ближайшие дни Юденич (с которым мы в полном единении) и все мы перейдем на русскую почву, на тот берег, чтобы целиком вложиться в непосредственную работу». Характер этой работы ясен из следующих слов того письма: «До сих пор нельзя сколько-нибудь верно установить возможный срок взятия Петрограда. Надеемся не позже конца августа, но твердой уверенности у нас в этом нет, хотя в случае наступления давно ожидаемых благоприятных обстоятельств в виде помощи деньгами, оружием, снаряжением в достаточном количестве этот срок может и сократиться». Тут же Никольский пишет: «Передаваемые Вами сведения считаем очень ценными и с чисто военной и с политической точки зрения».
      Ответное письмо Вика-Штейнингера еще более выразительно. Упомянув о недостатке денежных средств, о том, что «Москва должна нам за три месяца, что в Москве говорят о каком-то миллионе» (это тот миллион, который через Крашенинникова шел из ставки Колчака Щепкину), Штейнингер пишет: «Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подобных организаций под своим руководством и контролем расходования средств, и эта работа подвинулась уже далеко…
      Мы встретили генерала Махрова*, которого считаем начальником Иевреинова и представителем Юденича и агентом этой организации. С Махровым находимся в контакте, объединяя работу всех технических сил. Идет ответственная работа по организации исполнительных органов и набору технически опытных сил в области продовольствия и милиции. Показания Штейнингера на допросе 29 июля в Петрограде и его письменное заявление 1 августа Особому отделу ВЧК в Москве целиком подтвердили сведения, заключавшиеся в письме. Так, Штейнингер показал: «Национальный центр» ставил себе следующие задачи: фактическое свержение власти большевиков и признание неизбежности личной диктатуры в переходный период во всероссийском масштабе с последующим созывом Учредительного собрания. Личную диктатуру по идее признаем в духе Колчака. Экономическая платформа – восстановление частной собственности с уничтожением помещичьего землевладения за выкуп».
 
      Таким образом, исследование группы Штейнингера, в существенном законченное в первых числах августа, установило: 1) военно-шпионский заговорщический характер петроградской группы «Национального центра», 2) наличность подобной же организации в Москве и 3) существование связанной с «Национальным центром» и работающей под его руководством и контролем военной организации.
      Дальнейшее раскрытие этой организации задержалось почти на месяц, вплоть до того, как арест Н. П. Крашенинникова в Вятской губернии 27 июля и вслед за тем арест Н. Н. Щепкина 28 августа в Москве дали нити к дальнейшему раскрытию всей организации. Обыск у Н. Н. Щепкина был произведен 28 августа под личным наблюдением заведующего Особым отделом ВЧК. При обыске у Н. Н. Щепкина была обнаружена жестяная коробка, содержащая шифрованные и нешифрованные записки, шифр, рецепты проявления химических чернил и пять небольших квадратиков фотографической пленки. Оставленная в квартире Щепкина засада арестовала в ближайшие дни зашедших к Щепкину Г. В. Шварца, А. А. Волкова, Н. М. Мартьянова, Волк-Карачевского, жену генерала Стогова и других.
      Записки, найденные у Щепкина в шифрованном и нешифрованном виде, содержали: 1) записку с изложением плана действий Красной Армии от Саратова, 2) сводку сведений, заключавшую в себе список номерных дивизий Красной Армии к 15 августа, сведения об артиллерии одной из армий, план действий одной из армейских групп с указанием состава группы, сообщение о местоположении и предполагаемых перемещениях некоторых штабов, 3) сводное письмо, содержащее подробное описание одного из укрепленных районов, точное расположение занятых батарей в нем, сведения о фронтовых базисных складах, 4) сводное письмо, писанное 27 августа с заголовком: «Начальнику штаба любого отряда прифронтовой полосы» – «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения, полковнику Хартулари». Это письмо содержит общие военно-шпионские данные с описанием отдельных армий, предположительного плана действий Красной Армии и сообщение об имеющихся в Москве силах деникинцев, 5) записку, содержащую сведения о кавалерийской армии, 6) письмо от 22 августа, озаглавленное: «От объединения «Национального центра», «Союза возрождения» и «Совета общественных деятелей», адресованное членам правительства Деникина – Астрову, Степанову и другим, содержащее как деловые сведения о сношениях, деньгах и планах Московской организации «Национального центра», так и указание на лозунги, которые должны быть усвоены при продвижении Добровольческой армии к Москве.
      Найденные в той же коробке фотографические пленки были пересняты и увеличены, и тогда оказалось, что на них сфотографирован текст ряда сообщений и писем политических деятелей кадетской партии из штаба деникинской армии – Н. И. Астрова, В. Степанова, князя П. Долгорукова и других.
      Все указанные выше сведения написаны на узких полосках бумаги в два пальца ширины и приведены таким образом в годный для перевозки через фронт конспиративный вид. Н. Н. Щепкин признал, что все эти документы переписаны лично им. В собственноручном показании Н. Н. Щепкина 5 сентября сказано: «На вопрос о том, кто писал листочки с информацией мелким шрифтом, найденные у меня, отвечаю: содержание этих информации было доставлено мне в готовом виде. Переписывал я их лично одним из тех карандашей, которые Вы мне предъявляете… Одним из этих карандашей, весьма твердым, писаны мной полосы».
      В собственноручном же показании от 10 сентября Н. Н. Щепкин пишет: «В последнее время (так, с зимы 1919 г.), при лице, которое я заменил после его отъезда, как-то повелось, что депеши, отправляемые лицами, приезжавшими к нам, приводились в компактный вид, приспособленный для перевозки, моим предшественником, это продолжал делать я».
      Наконец, на допросе 12 сентября Н. Н. Щепкин записал: «Вступил я в «Нац. центр» и стал к нему близко, когда его деловые обычаи уже сложились. Мне было поручено принимать депеши, приходившие от наших товарищей с юга, а когда мне приносили готовый текст депеши на юг – то приводить их в компактный для отправки вид. Если предстояли сношения с нашими товарищами по центру, то депеши составлялись совместно с кем-либо из членов «Нац. центра», депеши же для Добровольческой армии доставлялись готовыми. В этих депешах я позволял себе исключать места, сведения или неверные, или с политической точки зрения излишние… Лиц этих (тех, что приносили депеши для Добровольческой армии. – Л.К. ), со слов своего предшественника, считаю агентами Добровольческой армии».
      Что же касается пленок, то арестованный 30 августа засадой на квартире у Щепкина юнкер Николаевского артиллерийского училища Георгий Вячеславович Шварц, служивший в Корнилов-ском полку, на допросе в тот же день показал, что ему было поручено в Екатеринодаре проехать по выданным ему там же подложным документам на имя В. Н. Клишина в Москву и передать там Н. Н. Щепкину комок тонкой бумаги. Далее Шварц показал: «В Екатеринодаре офицер, передавший мне комок бумаги (скатанный в трубочку), сообщил, что – это ответ «Национальному центру», Щепкин меня ни о чем не расспрашивал. Комок бумаги он развернул при мне, в бумаге оказались показанные мне при допросе фотографические пленки. Щепкин предложил мне зайти в субботу для получения ответа».
      У арестованного на квартире у Щепкина 1 сентября А. А. Волкова найден был отрывок сообщений, присланных в виде фотографических пленок, в переписанном уже на машинке виде, с нерасшифрованными еще местами. На допросе 1 сентября А. А. Волков показал, что взялся расшифровать нерасшифрованные места этого письма по просьбе Владимира Александровича Астрова, в виде личной услуги. При обыске же у Волкова найдено было начало его собственноручного письма с расшифровкой указанных мест.
      29 августа был арестован на квартире у Щепкина же Павел Маркович Мартынов, бывший офицер при ставке главнокомандующего в империалистической войне, в последнее время окружной инспектор Всеобуча. В собственном заявлении в ВЧК от 1 сентября он показал: «Находясь в Бутырской тюрьме в 1918 году, я познакомился с Николаем Александровичем Огородниковым, который мне сказал, что он состоит членом «Национального центра» как объединения интеллигентных сил в России, стоящих за созыв Учредительного собрания, выкупное наделение крестьян землей и диктатуру военного авторитета… Когда его освободили, он приглашал меня заходить к нему, когда меня освободят. Когда меня освободили 8 декабря 1918 года, я зашел к нему, и он предложил мне примкнуть к их организации и предложил ежемесячное жалованье в 1200 рублей… После рождества он сказал, что желает ввести меня в военную организацию «Центра», и через несколько дней дал адрес генерала Соколова Владимира Ивановича, к которому я и пошел познакомиться. Соколов мне сказал, что организация желает получать от меня сведения военно-осведомительного характера о красных частях и о положении на фронтах. И так как ходить к нему небезопасно, то чтобы сведения давал генералу Левицкому Борису, с которым я познакомился».
      Арестованный вторично 20 февраля Мартынов увиделся в тюрьме с арестованным Огородниковым, который сказал ему, что произошла выдача организации и в одиночке сидят Левицкий, Стогов, Иванов и многие другие. «На случай моего выхода из тюрьмы (показал далее Мартынов) он мне сказал, что я могу обратиться за материальной помощью к Щепкину Николаю Николаевичу, заведующему «Национального центра». После освобождения из тюрьмы, 25 июля с. г., я очутился без гроша в кармане и обратился к Щепкину, который дал мне тысячу рублей; затем я еще раз взял у него тысячу рублей, и третий раз он мне дал в расчет за время сидения в тюрьме 5200 рублей. Щепкин предложил мне свезти в разведывательное отделение штаба Деникина сообщение. Я сказал, что если послать некого, то я готов поехать… В субботу, 23-го, вечером я получил у Щепкина два маленьких сверточка, завернутых в цинковую бумагу, и ключ к шифру, с которого снял для себя копию, отобранную у меня при аресте, и, заклеив сверточки в бумагу, не просмотрев их, в воскресенье передал их Макарову (Макаров был рекомендован Мартынову как курьер упомянутым выше генералом Левицким. – Л. К.)и 2500 рублей из данных мне Щепкиным денег. Макарову мною были даны указания сдать в первый же штаб деникинской армии маленький сверточек для прочтения и получения пропусков и проездной помощи, а второй, большой, – сдать в разведывательное отделение штаба Деникина. Кажется, в среду, 27 августа, вечером я был у Щепкина и сообщил ему, что донесение с верным человеком послано». Относительно Мартынова Щепкин, вообще чрезвычайно осторожный в конкретных указаниях, показал, что Мартынов производил на него скверное впечатление, но подтвердил, что Мартынов предлагал ехать на юг, но это не состоялось. Почему не состоялось, объяснить Щепкин не нашел нужным.
      Сведения, полученные, таким образом, Чрезвычайной комиссией в связи с арестом Щепкина, Мартынова и других, распадались на две части: с одной стороны, они приоткрывали завесу над шпионской организацией «Национального центра», систематически собиравшего военные сведения и пересылавшего из штаба Деникина; с другой стороны, они давали указания на деятельность военно-заговорщического центра, направленную к организации восстания в Москве. Объединяющим центром той и другой деятельности являлся Н. Н. Щепкин.
      Что касается первой, шпионской отрасли деятельности «Национального центра», то усилия ЧК направились к тому, чтобы раскрыть информаторов Щепкина. Расследование донесений Щепкина Деникину нашими военными специалистами и сопоставление их с действительными данными командования Красной Армии привело Чрезвычайную комиссию к убеждению в том, что на службе у Щепкина находится ряд шпионов, забравшихся в те или иные военные и гражданские учреждения. Впоследствии удалось установить, что упомянутые выше при перечислении найденные у Щепкина сводные донесения редактировались сначала генералом Н. Н. Стоговым, а затем полковником генштаба В. В. Ступиным.
      Что касается действий «Национального центра» внутри России, то они совершенно раскрываются политическими донесениями Щепкина своим друзьям на Юге, Добровольческой армии Деникина.
      Очень важным материалом могут служить также собственноручно написанные показания и заявления Н. Н. Щепкина председателю Особого отдела ВЧК. Таковых имеется в деле четыре – от 3, 5, 10 и 12 сентября, представляющих в общей сложности 33 мелконаписанных писчих страницы.
      Очень скупой на имена, конкретные факты, даты и цифры, глава Московской группы «Национального центра» широко и обстоятельно описал историю и деятельность контрреволюционной организации стилем политического деятеля, выполняющего свои политический долг перед классом. От этого тона открыто враждебной откровенности Щепкин отступал только там, где дело касалось организации, и усвоил себе в этом отношении тактику простого отрицания каких-либо связей с военной группой, разрабатывавшей план захвата Москвы. Этой тактике мешало то, что в бумагах (депешах), им же самим переписанных, находились прямые указания на военную подготовительную работу, на скупку оружия и захват радио, даже на срок восстания. Чтобы сгладить явное противоречие, Щепкин неосторожно прибегнул к приему, который доказал как раз обратное тому, чего он добивался. «Из найденных у меня депеш, – гласит показание Щепкина 12 сентября, – я намерен был исключить все, что касается вопроса о возможности устройства вооруженного восстания». Прием был неловок потому, что место вооруженного восстания и пр. находились как раз в тех двух депешах, которые были уже переписаны Щепкиным и им же приведены в «компактный» вид, годный для переотправки за фронт. А через некоторое время у ЧК были уже непреложные данные, что жалованье начальникам ударных групп белогвардейцев выплачивалось именно Щепкиным и что именно со Щепкиным начальник военной организации полковник В. В. Ступин редактировал тексты воззвания и приказов, подлежащих опубликованию в момент начала восстания. Что касается общих политических указаний, содержащихся в показаниях Щепкина, то здесь могут быть переданы несколько отдельных мест (остальное должно быть разработано в другой связи). «Россия, – пишет Щепкин в первом показании, – разделяется на два политических и экономических лагеря, таков исторический процесс, в ходе которого приняли живейшее участие «Союз возрождения» и «Нац. центр», сыгравшие роль кристаллизатора, кинутого в жидкость, готовую кристаллизоваться».
      «Соответственно этому, – гласит показание Щепкина от 10 сентября, – «Союз возрождения» и «Нац. центр» относились к Добровольческой армии Деникина, к сибирской армии Колчака и русским силам около Юденича, как к факторам положительным в борьбе за смену Советской власти национальной, и потому признавали, что эти военные силы должны иметь политическую поддержку «Союза» и «Центра». Описывая далее взаимоотношения московских и зафронтовых организаций контрреволюционеров, Щепкин пишет: «Почти все основатели, инициаторы «С. В.» и «Н. Ц.» весной 1918 года разъехались из Москвы. В числе их был и генерал Болдырев, который намечен был одним из кандидатов в директорию. Уезжая, Болдырев оставил завет, более – прямой приказ, который организации обязаны были выполнять, подчиняясь директории».
      Впоследствии подчинение директории сменилось признанием единоличной власти, а приказы Болдырева – приказами Деникина.
      Переходим к данным, заключающимся не в показаниях Щепкина, а в найденных у него депешах.
      Уже в письме от 1 мая в Московскую группу «Национального центра» Н. И. Астров пишет: «Пришло длинное письмо дяди Коки (Щепкина. – Л.К.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными Вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма ими довольны. Эта высокая оценка Деникиным, который первый читал донесения Щепкина, вполне соответствует той широкой организации собирания и доставки военных сведений, которую поставил «Национальный центр» в Москве».
      В письме от 22 августа Щепкин сообщает: «В Петрограде наши гнезда разорены, связь потеряна». Действительно, в это время группа Вика – Штейнингера сидела уже в тюрьме. Что касается спутника Крашенинникова, названного им Василия Васильевича Мишина, то он добрался со своим миллионом до Москвы. Щепкин пишет: «Передайте Колчаку через Стокгольм: Москвин (Мишин. – Л. К.)прибыл с первой партией груза; остальных нет», то есть нет тех курьеров, которые должны были привезти остальные миллионы, на которые указывал Крашенинников. «Утешение, – продолжает Щепкин, – в посланцах Колчака». Этот миллион, попавший Щепкину, дал возможность Московскому центру не только усилить выдачу пособий и жалованье сотрудникам и агентам «Национального центра», как показывает цитированный выше Мартынов, но и произвести в широких размерах закупку оружия.
      Сопоставляя различные данные, Чрезвычайная комиссия пришла к убеждению, что спутник Крашенинникова прибыл в Москву в начале августа. Впоследствии удалось установить, что жалованье агентам «Национального центра» было выплачено аккуратно за конец июля и за весь август. Размер выплат регулярного жалованья за две недели простирался до 80 тысяч. В то же время, то есть в начале августа, около 280 000 рублей было израсходовано Н. Н. Щепкиным на закупку оружия.
      Все это, вместе взятое, а также начало продвижения Деникина дало возможность «Национальному центру» сообщить в письме от 22 августа, найденном у Щепкина, которое, вероятно, представляет подлинник того письма, которое было передано Мартыновым Макарову 23 августа для переправки Деникину: «Будет сделана попытка свергнуть иго. Это может быть недели через две. На этот случай вам надо подготовить нам помощь и указать, где ее найти и куда послать для установления связи на случай захвата нами (Москвы) власти (не разобрано. – Л. К.).Сообщите все технические данные для сношения по радио… Без денег работать трудно, оружие и патроны дороги».
      Это явное указание на подготовку восстания, закупку оружия и патронов повторено и в донесении от 27 августа, которое упомянуто выше среди документов, взятых у Щепкина. В этом донесении уполномоченный «Национального центра» пишет: «Надо думать, что имеющиеся наши в Москве в момент переворота вполне справятся со взятием стихии в свои руки, оттого заинтересованные (см.