Коммандеру пришлось оставить свой комфортабельный офис в Бюро Кораблестроения и отправиться в командировку ответственным за испытания «Скайхоков», а новенький тяжелый крейсер был старшим кораблем в маленькой эскадре, собранной Флотом и Морской пехотой для этой цели. Кроме того, на крейсере было достаточно места для размещения дополнительного персонала и самые просторные (и самые комфортабельные) комнаты для совещаний… а также и каюты для гостей. Все это неотвратимо бы привлекло выбор кого-то вроде Новой Тюмени к «Палашу», даже если бы капитан Таммерлан не был старшим офицером собранной экспромтом эскадры. В конце концов он был Агурским из Новой Тюмени — факт который он редко кому позволял забыть — а, значит, самый новый и самый лучший из наличных кораблей был всего-навсего тем, что ему причитается по праву.
      Коммандер был человеком среднего роста и телосложения, с черными волосами и очень светлой, практически бледной, кожей. Его также отличала особенно подчеркнутая версия растянутого произношения, которую стали культивировать некоторые слои последних поколений аристократии Звездного Королевства. Вдобавок к высокомерию и франтовству, оставившему свой след в покрое его формы, этот прононс мог подвигнуть неосторожную персону повесить на него ярлык выродившегося, эгоцентричного, туго соображающего трутня, взлетевшего столь высоко только благодаря бесспорному политическому влиянию его выдающейся фамилии.
      Что, отметила себе Хонор Харрингтон, могло стать очень неудачной ошибкой для кого угодно, поскольку уж чем, но «туго соображающим» он небыл. С другой стороны — тут она позволила себе мысленно скорчить гримасу, ни следа которой не отразилось на ее лице — три попадания из четырех уже не так плохо.
      — Да? — отреагировал на поднятую руку Новая Тюмень.
      — Вы сказали «переменными», сэр, — сказал лейтенант Хеджес. — Значит ли это, что они могут выйти за установленные рамки?
      — Если они выйдут за установленные рамки, тогда они уже не будут «переменными», не так ли, лейтенант? — заметил Новая Тюмень все с той же раздражающей протяжностью. — В этом случае условия станут определенно неприемлемыми, и миссия будет прервана, нет?
      — Э-э, да, сэр. — Хеджес краем глаза покосился на свое начальство, но Хонор продолжала сидеть с выражением собранности и внимания на лице. Им с Новой Тюменью уже случалось пару раз обмениваться колкими замечаниями. Ей нравился Хеджес, и она не собиралась оставлять его на растерзание, если произойдет то, о чем она подумала, но она собиралась действовать с осторожностью. Она была старпомом «Палаша», но младше Новой Тюмени по званию, и именно он был назначен Бюро Кораблестроения и Бюро Планирования старшим на испытаниях. Что привело к разветвлению цепочки командования, а она уже успела обнаружить, что Новая Тюмень был из тех офицеров, кто использовал свой ранг на полную катушку.
      Хеджес не был в курсе происходящего между нею и Новой Тюменью, но он определенно догадался, что там происходило больше, чем показывалось на поверхности. Он снова взглянул на нее, как будто в ожидании какого-то знака, затем прочистил горло.
      — Что я хотел спросить, сэр, это должны ли мы составить планы на случай возможности отмены миссии если погодные условия ухудшатся еще сильнее.
      — Понимаю. — Новая Тюмень откинулся на спинку кресла и несколько секунд оценивающе смотрел на лейтенанта, затем перевел свой взгляд на Хонор. Она ответила ему невозмутимым взглядом, но древесный кот, усевшийся на спинке ее кресла, начал подергивать кончиком хвоста.
      Хеджес не думал, что Новая Тюмень мог видеть его хвост со своего места, но было что-то зловещее в том нейтральном выражении с которым он смотрел на непосредственного начальника Хеджеса. Между ним и Харрингтон, казалось, была какая-то невысказанная враждебность, подобная черной болотной воде над трясиной зыбучего песка. Насколько мог судить Хеджес, она в основном проистекала от Новой Тюмени, хотя наверняка сказать было трудно. Те самые самообладание и уравновешенность, которые столь хорошо служили Харрингтон в других отношениях, приводили к тому, что ее эмоции было чертовски сложно прочитать, если она решала их скрыть.
      — Я полагал, лейтенант, — сказал барон спустя секунду обращаясь ко всем в комнате, но не отрывая взгляда от лица Хонор, — что каждый из присутствующих офицеров всегда составляет планы на случай отмены, или внесения изменений, или любой другой из тысячи-и-одной случайностей, которые могут случится в промежутке между последним совещанием и собственно началом миссии. Есть ли какие-то специальные причины, по которым вы или ваш корабль можете считать это слегка более трудным, чем остальные?
      Хеджес резко вдохнул, а температура с помещении, казалось, разом опустилась на несколько градусов. Он чувствовал, что прочие офицеры замерли в креслах из-за неожиданной презрительной нотки в прононсе коммандера, и подавил в себе внезапный опасный порыв высказать этой аристократической заднице, все, что он нас самом деле о нем думает. Но Новая Тюмень не просто был старшим по званию; он был сыном одного из клики аристократов, входивших в Ассоциацию Консерваторов в палате Лордов. Однажды он оставит свое баронство, чтобы вступить в права наследования графством его отца и все присутствующие об этом знали. Хуже того, с точки зрения Хеджеса барон был как раз тем человеком, который с удовольствием использует свой политический вес, чтобы раздавить вызвавшего его раздражение подчиненного, а тон его предполагал, что любой ответ будет неправильным.
      Хеджес начал было все равно отвечать, хоть и с гораздо большей осторожностью, чем ему бы хотелось, но другой голос опередил его.
      — Я полагаю, что намерением лейтенанта Хеджеса, сэр, — прохладно сказала Хонор, ее четкий сфинксианский акцент прорезал прононс Новой Тюмени как холодный альпийский ветер, — было просить вас, как главного координатора миссий, поделиться с нами вашими собственными предварительными планами. Поскольку информация по погодным условиям была у вас дольше, чем у любого из нас, ваши суждения по этому вопросу безусловно более… полны чем наши. — Она слегка улыбнулась, но в ее глазах таилась опасность, и она слышала мягкий хлопающий звук с которым когти Нимица протыкали обивку спинки ее кресла. — Уверена, что мы сочтем их чрезвычайно полезной отправной точкой для наших собственных размышлений, — добавила она.
      Ни в ее тоне, ни в выборе слов не было ничего открыто вызывающего, но подтекст не упустил никто, и Хеджес внезапно пожалел, что он вообще открыл рот. Темные глаза Новой Тюмени на бледном лице полыхнули злобой, губы его сжались, а правая рука — единственная видимая, поскольку левая лежала у него на колене — сжалась в кулак на столе, когда его взгляд скрестился со взглядом Харрингтон.
      — Понимаю, — сказал он через мгновение, полностью, хоть и временно, избавившись от прононса. Затем он дернул плечами и улыбнулся. Улыбка была не очень убедительная, скорее гримаса в которой он оскалил зубы на Хонор, но когда он продолжил, его голос уже звучал ближе к норме. — В таком случае, коммандер Харрингтон, я предлагаю продолжить совещание. Возможно, по ходу мы получим ответ на его вопросы. А если и нет, то у нас будет достаточно времени обсудить их по окончании, вы согласны?
      — Не сомневаюсь в этом, сэр, — ответила Хонор. Ее ровное сопрано звучало безмятежно, но Хеджесу вновь показалось, что он почувствовал столкновение обнаженной стали между старшими офицерами и поразился, какого дьявола он влез во все это.
      — Замечательно. В таком случае энсин Хаверти представит нам полный доклад по погоде, — сказал Новая Тюмень, — и мы продолжим обсуждение параметров миссии. Энсин Хаверти?
      Он кивнул энсину и откинулся в кресле с внешне приветливым выражением, но тяжелый взгляд его темных глаз не отрывался от лица Хонор Харрингтон.
 
      Гигантские облака курчавились над поверхностью планеты Грифон. Наблюдателю с орбиты ясно было видно как множественные клочья туч штормового фронта стремились вдоль длинной и глубокой Олимпийской долины подобно какой-то опасной реке и тыкались в разрывы могучего крепостного вала гор Аттики. Энсин Иоланда Хаверти из Бюро Кораблестроения КФМ* наблюдала эту картину настороженно. Наклон оси вращения Грифона почти в двадцать семь градусов всегда способствовал… интересному развитию погодных явлений, но надвигающийся шторм обещал стать необычно сильным даже для Грифона, а работой Хаверти было присматривать за погодой для коммандера Новой Тюмени.
      Она поморщилась при этой мысли, поскольку барон ей не очень-то нравился. Она скорее предпочла бы служить под командой кого-то вроде лейтенант-коммандера Харрингтон, хотя, если честно, Харрингтон сама была достаточно пугающей, по-своему. На нее было не похоже находить удовольствие в том, чтобы язвительно погонять подчиненных, чем явно забавлялся Новая Тюмень, но она явственно требовала от своих людей наилучшей работы, и в ней была какая-то отстраненность. Не то, чтобы она не чувствовала заботы о своих людях, поскольку это она безусловно чувствовала, нет, это было некое чувство… осторожности. Впечатление, что позади ее глаз крылось что-то уравновешенное и кошачье, наблюдавшее за всем происходящим, но откладывающее суждения и постоянно взвешивавшее варианты и альтернативы и обязанности.
      «Но что из этого существует на самом деле, а что навеяно тем, что мне известно, что у нее есть древесный кот?» Хаверти призадумалась. Шестилапых котов-эмпатов крайне редко можно было встретить за пределами их родной планеты — Сфинкса. На самом деле, Харрингтон была единственной из всех кто встречался Хаверти и кто был бы принят древесным котом. Не повлияло ли каким-то образом присутствие кота на то, как она воспринимает личность лейтенант-коммандера?
      «Хотя вряд ли, — поняла она через мгновение. — А даже если благодаря коту я и смотрю на нее по-другому, это никак не меняет того факта, что она ведетсвоих людей за собой, вместо того, чтобы подгонять их пинками сзади!»
      Стандарты. Вот правильное слово для этого. Харрингтон устанавливала для себя стандарты существенно более высокие, чем стал бы от нее требовать кто-то другой… а затем просто соответствовала им. Именно это делало ее пугающей. Не потому, что она бы вцепилась в глотку кому-то не удержавшему планку на высоте, но потому, что она бросала вызовприсоединится к ней, без фанфар и без понуканий, и именно поэтому разочаровать ее было немыслимо.
      К несчастью, Новая Тюмень был не таков. Его отношение к делу могло показаться случайному наблюдателю почти небрежным, особенно под маской тягучей скуки, которую он столь успешно носил, но истина была в другом. Он также наблюдал за всем происходящим вокруг, но как паук, а не кот. Вместо того, чтобы бросить своим людям вызов достичь стандартов, которые он установил для себя, он ожидал, пока кто-то не отступит от стандарта, который он установил для других, а затем обращался для этого человека в худший из его кошмаров. Его вялый, аристократический прононс мог резать не хуже бритвы и использовался им с точностью хирургического скальпеля. Дело было даже не в подборе слов, а в том невыразимом презрении, которое он ухитрялся им придать. Он безусловно верил, что только слабоумный мог недопонять егоинструкции, и что любая ошибка при их выполнении могла проистекать только от глупости или сознательной халатности. Хуже того, он наслаждалсяразносами людей, которые не могли ему ответить, и никогда даже и не подумал бы рискнуть вызвать гнев начальства вступившись в защиту подчиненного, подобно тому, как Харрингтон отвлекла его от Хеджеса.
      Ясно демонстрируемое неуважение к тому, кого он полагал ниже себя было худшим из двух его недостатков, пока подмеченных энсином Хаверти. ( Профессиональныхнедостатков; список личных качеств, которые она в нем ненавидела, рос с каждым днем.) Вторым была склонность игнорировать слабые места в своих планах и полагаться на собственные интеллект и способности — недюжинные, надо признать — чтобы выкрутиться из неприятностей, если они все-таки случатся. Он не терпел подобного подхода в других, а Хаверти достаточно недавно закончила Академию, и ее не могла не возмущать его готовность мирится с этим в себе, но ей приходилось признавать, что пока такой подход срабатывал.
      И, как бы ее не раздражал второй его недостаток, он был намного менее разрушительным и деморализующим, чем его привычка устраивать презрительные (и публичные) устные разносы. Вот как тот, что он начал в адрес лейтенанта Хеджеса. Не то, чтобы Новая Тюмень не был хорош в своем деле, нет, во многих отношениях он проявлял высочайшую компетентность. Хаверти уже осознала, что мало кто кроме него мог бы научить ее столькому о внутренних особенностях их общей специализации в Бюро Кораблестроения. Просто он мог быть таким… таким мерзкимв своем выборе какие уроки надо преподать и как сделать это.
      Энсин поморщилась, глядя на погодный фронт, и нахмурилась. Ночка внизу выдалась бурная, и, судя по всему, погода будет ухудшаться. Ей бы следовало привлечь к этому внимание Новой Тюмени, но сама мысль об этом была ей ненавистна. Он в настоящий момент без сомнения спит, а значит, он начнет с того, что снимет с нее стружку за то, что его побеспокоили. Будет только хуже, если он подумает о том, как он будет выглядеть после утренней дискуссии, учитывая, что погода и в самом деле из «переменной» становится плохой. Безусловно, он обвинит в этомее, а затем поднимет весь свой несчастный штаб и потребует составления предварительных планов (которые, Хаверти это знала, не существовали пока в природе, несмотря на всего заявления) на случай отмены высадки или изменения ее параметров. И им придется все это сделать в течение пяти-шести часов, чтобы он мог при случае (триумфально) предъявить их людям вроде Харрингтон или Хеджеса.
      Она вновь проверила показания приборов. Пока в установленных пределах, отметила она, сверяясь с записанными указаниями Новой Тюмени. «Конечно еще до конца ночи погодные условия подойдут чертовски близко к предельным, но не думаю, что превзойдут их. А даже если и так, то он прямо приказал не беспокоить его, пока условия не выйдут за рамки. Он наверняка скажет что-нибудь гадкое, если я подниму его рано, а погода нестанет хуже допустимой для миссии, а если станет…»
      Она вновь нахмурилась. Если бы ее начальником была Харрингтон, а не Новая Тюмень, она, может быть, уже бы вызвала ее. Но она работала не на Харрингтон. Она работала на Новую Тюмень и была полностью прикрыта его письменными инструкциями не будить его, пока шторм не достигнет неприемлемой силы. «А если исполнение его собственных приказов выставит его в дурном свете, что ж, это вряд ли моявина?» — подумала энсин. Она поколебалась еще немного, затем, улыбнувшись удивительно гадко для кого-то ее лет, тщательно записала силу ветра и величину осадков, отметила, что оба параметра были в установленных границах согласно ее приказов, и перешла к исполнению своих прочих обязанностей.
      КЕВ «Палаш» кружил по орбите вокруг Грифона в тишине и спокойствии космической пустоты, пока далеко, далеко внизу поздняя гроза завывала в Олимпийской долине и хлестала Афинский курорт ветром, несущимся со скоростью 75 километров в час.
 
      — О-о-о, гляньтуда! — возликовала Сьюзан Гибсон когда они с Ранджитом встали в очередь к гравитационным подъемникам, обслуживавшим трассы. — Ну разве это не великолепно?!
      Ранджит громко рассмеялся, она мазнула по нему пляшущим взглядом. Чувства Сьюзан редко перехлестывали через край, но она находила шторм, который выл и стенал над курортом ночью, восхитительным. Ну и Ранджит, в общем-то, тоже. Поселение в поясе астероидов не баловало своих обитателей имитацией погоды, тем более грозы, и он чувствовал, что песне дикой силы ветра вторит его кровь.
      Он старался не подавать виду, но Сьюзан не разделяла его намерение не выглядеть деревенщиной из далекой дыры. Сьюзан бродила по зданию, глядя в окна на несомый ветром снег широко раскрытыми от восторга глазами и вовлекала в болтовню всякого, кто имел неосторожность оказаться невдалеке от нее. Кое-что из этого еще бурлило в ней и делало для нее еще более привлекательным зимний ландшафт, столь непохожий ни на что виденное ею на более теплой и солнечной Мантикоре и, тем более, на Единороге-11. Дорожки и тропинки, прорезавшие снег вокруг зданий курорта, волшебным образом исчезли, укрытые более чем метровым слоем свежего снега. Громадные сугробы выросли там, где что-то вставало препятствием на пути ветра. Персонал курорта сказал, что на склоны выпало более восьмидесяти сантиметров свежего снега. Хотя Ранджит твердо предполагал провести ближайший день вместе с Сьюзан на трассе для начинающих, он с нетерпением ждал шанса опробовать свежий снег на более сложных склонах. Но прямо сейчас все это казалось вторичным по сравнению с чистой красотой кристально-ясного утра и почти режущим глаз совершенством белой мантии укутывавшей все вокруг.
      — Это великолепно! — твердо заявила ему Сьюзан в ответ на его смешок и он кивнул.
      — Да, — согласился он и обхватил ее левой рукой, балансируя двумя комплектами лыж лежавших на его правом плече. — Будет здорово, — добавил он, а она немедленно кивнула.
 
      Высоко над Олимпийской долиной лежали несчетные тонны свежего снега искрясь белизной под солнечными лучами. Единственным звуком над ними был слабый посвист ветра, закручивавшего смерчики над первозданными вершинами. В горах Аттики всегда было много снега, но в этом году его было больше обычного, несмотря на не по сезону жаркое солнце в последние несколько недель. Перегруженный слой снега лежал на основании, постепенно ослаблявшемся и разрыхлявшемся под действием этого тепла, и никто пока этого не подозревал.
 
      Хонор заняла кресло второго пилота бота №3 и проверила привязные ремни. Ей бы следовало оставаться на борту, но капитан Таммерлан только снисходительно улыбнулся ей в ответ на заявление, что она собирается принять участие в высадке. Она была уверена, что капитан расценил это как ее способ урвать несколько часов полета — он был другом адмирала Курвуазье, наставника Хонор в Академии, и однажды проговорился, что он в курсе ее репутации пилота — но не это было ее настоящим мотивом.
      Она поморщилась признавая это самой себе, а в ее ухе мягко раздалось почти-рычание. Она повернула голову и ее беспристрастное деловое выражение лица смягчилось улыбкой, когда Нимиц склонил свою голову к ней со спинки кресла. Древесный кот подождал, пока не уверился, что привлек ее внимание, затем протянул одну из обманчиво тонких передних лап и погладил ее по щеке.
      — Все в порядке, паршивец — сказала она ему. Они были в кабине одни, пока не появился назначенный боту рулевой, и она протянула руку, чтобы приласкать его в ответ.
      Кот издал короткий звук и помотал головой в знак несогласия с ее заявлением, а ее улыбка стала тоньше. Ей никогда не удавалось обмануть Нимица. Они были вместе уже больше двадцати стандартных лет и она полагалась на реакцию кота-эмпата как на барометр и систему оценки, о существовании которой большинство даже не догадывалось. Но бывали случаи, когда наличие между ними связи становилось недостатком. То есть, нет, не недостатком. Никогда! Но случалось, что их связь приводила к… неудобным последствиям, и этот случай был из их числа, поскольку Нимиц абсолютно точно знал, что она чувствует по отношению к Энтони Агурскому. К сожалению кот также знал и почемуона это чувствует… и почему барон Новой Тюмени ненавидит ее в ответ.
      Нимиц издал другой звук, мягче, но с опасной, темной ноткой. Хонор не знала точно, насколько глубоко в ее эмоции он может заглянуть. Она подозревала, что глубже, чем полагали большинство «экспертов по котам», так же как упрямо полагала, что временами и ей почти удавалось уловить самый краешек егоэмоций. Разумеется, это невозможно. Никто из людей не обладал эмпатией, как древесные коты, даже те счастливцы, которые, как Хонор, были приняты и связаны узами с одним их них. С другой стороны, некоторые могли хотя бы чувствовать наличие эмпатической связи, и Хонор была одной из них. Она не могла объяснить это словами — не удивительно, поскольку в этом не были задействованы обычные чувства человека, которым он давно назначил названия — но она всегда могла безошибочно указать, где находится Нимиц, даже если никак не могла видеть его. Она могла ошибиться в расстоянии, но никогда в направлении.
      Опять-таки, она не была типичным случаем, даже среди принятых. Для начала, быть принятой в детстве, как она, было чрезвычайно редким случаем. Более того, история отношений между ее семьей и котами восходила буквально к первому случаю принятия. На самом деле, свое среднее имя Хонор получила в память первой принятой из Харрингтонов, кто в то же время была первым человеком, обнаружившим существование древесных котов. Не успокоившись на том, она добилась полной реорганизации Лесной Службы и написала (в буквальном смысле слова; Хонор видела ее рукописные черновики) Девятую поправку к Конституции Звездного Королевства утвердившую древесных котов как аборигенную разумную расу Сфинкса и отводившую в их общее вечное владение более трети поверхности Сфинкса. Она провела долгую, трудную, но победоносную кампанию за принятие этой поправки и, затем, провела остаток своей долгой жизни приводя ее в исполнение. Ее потомки, по видимому, имели самый высокий процент принятых котами среди всех семей, проживавших на Сфинксе.
      Большая часть этих принятых оставила подробные дневники, и Хонор ознакомилась со всеми сведениями, оставленными ее предками об их отношениях со своими котами. Кроме того, она была в семье единственным ребенком, что означало, что они с Нимицем посвятили друг другу очень большую часть ее детства. Даже ее родители не все знали об их приключениях, как не знали и того, что она не раз сопровождала Нимица, когда он навещал свой клан. Это привело к тому, что она, несмотря на свою относительную молодость, вероятно знала, о древесных котах больше, по крайней мере в практическом смысле, чем кто бы то ни было еще в Звездном Королевстве. Но, несмотря на все это, она бы ни за что не смогла объяснить как работает эмпатия, или как именно и почему коты устанавливают связи с людьми, или почему они создают связи конкретно с этими людьми, а не с другими, или как Нимиц ухитряется помочь ей преодолеть напряжение и беспокойство.
      Но ей и не нужно было мочь объяснить все эти вещи, чтобы понимать, что кот ненавидит Новую Тюмень. Древесные коты были прямодушные и неизощренные создания, так что она наверное может записать в список своих побед то, что ей удалось убедить Нимица не шипеть и выпускать когти при виде коммандера, особенно учитывая, что его истиннымнамерением было разодрать это бледное высокомерное лицо в клочья. Честно говоря, именно этого бы хотела и самаХонор, но это было бы пожалуй немного чересчур. В конце концов, они с Новой Тюменью никогда не встречались до того, как оба оказались задействованы в полевых испытаниях «Скайхоков».
      Однако первой же, краткой беседы с ним в день когда он поднялся на борт «Палаша» оказалось достаточно, чтобы опознать в нем еще одного из союзников Павла Юнга. С течением времени она встречала многих из них, и эти встречи никогда не доставляли ей радости. Юнг никогда не простит ее за то, как она избила его в душе Академии той ужасной ночью, также как и она, в первую очередь, никогда не простит емутой попытки изнасилования. К сожалению, Юнг был старшим сыном и наследником влиятельного графа Северной Пустоши. Хонор понимала как смешна сама мысль, что кто-то обладающий таким влиянием может просто принять последствия его собственных действий. Любая попытка наказать его привела бы только к совершенно ненужному Академии скандалу, и она сказала себе, что он уже достаточно наказан будучи побит ею. Со временем она стала задавать себе вопрос, не пыталась ли она убедить в этом саму себя потому, что знала, что не сможет рассказать ни одной живой душе что же на самом деле случилось. Она не знала ответа на этот вопрос тогда, и все еще не приблизилась к ответу с тех пор, но что было безусловно истиной, так это то, что он вышел из всей этой истории без какого-либо наказания, если не считать изрядного унижения. Она большего и не ожидала, и даже сумела это принять — до известной степени — как одну из тех ужасных, нечестных вещей с которыми приходится мириться в нашем несовершенном мире. Но тем вся эта история для них не закончилась. Позднейшие действия Юнга ясно продемонстрировали, что он намеревается использовать связи как свои, так и своей семьи, как в Вооруженных Силах, так и вне их, чтобы испортить карьеру Хонор как только сможет… а Энтони Агурский приходился ему троюродным братом.
      Меньше всего Новую Тюмень волновало из-за чего вообще началась вражда между Хонор и его кузеном. Как и Юнги, Агурские принадлежали к той, к счастью меньшей, части аристократии, которая использовала власть и влияние с безжалостным высокомерием и получала то, что хотела без оглядки на последствия для остальных. Эти две фамилии на протяжении поколений связывало такое множество браков, что посторонним было не просто определить кто из них с кем в каких родственных отношениях находится, а Новая Тюмень явно подписался на то, чтобы помочь раздавить простолюдинку осмелившуюся отвергнуть желание его кузена.
      Это было подло, мелочно и отвратительно, но Хонор научилась жить с этим. Не стоило ожидать, что ей понравятся зачастую болезненные уроки того, до какой низости готовы опуститься Юнг и его союзники, но у нее было восемь мантикорских лет — почти четырнадцать стандартных — на то, чтобы переварить эти уроки и выстроить внутреннюю защиту от своих врагов. Что вызывало ее ярость, и с чем она так и ненаучилась мирится, так это случаи, когда Юнг и его закадычные приятели пытались использовать других людей, чтобы достать ее. Подобно вчерашнему едкому ответу Новой Тюмени на вполне законный вопрос Хеджеса. Она уже не раз сталкивалась в подобным, и подозревала, что еще не раз столкнется до завершения программы испытаний.
      Это и стало истинной причиной, по которой она сегодня заняла кресло второго пилота старшины Зарелло. Плохая погода прошлой ночью вызвала отставание более четырех часов от графика, и превратила Новую Тюмень в гексапуму мающуюся зубной болью. На борту «Палаша» все знали, что он был захвачен врасплох, и это только все ухудшало. Его изматывающие, неистовые усилия реорганизовать миссию на лету после его вчерашнего заявления заставили его выглядеть имбецилом, и понимание этого только добавляло ему неистовства.
      Учитывая его личные качества, Хонор ничуть не сомневалась, что он будет искать кого-нибудь на ком сорвать злобу, и что он получит максимум удовлетворения, если по ходу сумеет сделать несколько выстрелов в ее направлении. Так что она собиралась оставаться прямо в центре событий в течении всего дня, потому что если кусок аристократического дерьма подобный Новой Тюмени думал, что ему удастся подставить кого-то и ее пилотов, или ее морпехов, или еще кого из ее подчиненных чтобы нанести удар по ней, то ему лучше подумать дважды. Она была уверена, что капитан Таммерлан поддержит ее при необходимости, но собиралась получить личные впечатления о сегодняшних упражнениях и стоит только Новой Тюмени открыть рот, или даже начать выглядеть так, как будто он собирается незаслуженно критиковать кого-то из ее людей, она вобьет ему его слова обратно в глотку.
      «И сделаю это с удовольствием», — призналась она сама себе без тени раскаяния и услышала одобрительное мяуканье Нимица.
 
      Ранджит поправил лыжи на плече и сдвинул на затылок свою новую сувенирную вязаную шапочку с эмблемой курорта — совой со Старой Земли — чтобы утереть пот со лба. Лыжный сезон подходил к концу, и народу собралось необычно много, даже учитывая репутацию Афинского курорта. Что означало длинные очереди, медленное продвижение, особенно ко входу в башни подъемников, а раннее утро постепенно подходит к концу пока они со Сьюзан еле двигаются в длинной очереди. Несмотря на свежевыпавший снег, температура снаружи поднялась выше нуля, солнце светило с безоблачного неба и в крытом зале у подножия подъемника было явно жарко. Термореактивный материал его комбинезона поддерживал комфортные для тела двадцать два градуса, но не мог защитить его макушку, припекаемую сияющим сквозь кристаллопласт крыши солнцем.
      Башня подъемника возвышалась над ними как приземистый, массивный цилиндр, сделанный из светлого металла. Ранджит был слегка удивлен тем, что владельцы курорта не придали ей более «традиционный» вид, в соответствии со швейцарским стилем с крутыми крышами, в котором были исполнены остальные постройки. «Может быть они решили, что не смогут придать сорокаметровой сфере, установленной на цилиндре шестидесяти метров в высоту и пятнадцати в диаметре никакого другого вида, кроме как докосмической водонапорной башни, и решили не заморачиваться, — подумал он с улыбкой. — А может быть они специально добивались наиболее резкого контраста».
      В любом случае подъемник — один из четырех обслуживавших трассы Афинского курорта — был местом, в котором сходились несколько очередей лыжников, каждая проходя по своему крытому кристаллопластом залу. Вагончики подъемника подходили к вершине башни по два за раз, затем каждая пара опускалась вниз по направляющим к подножию, загружалась пассажирами, и с легкостью вновь взмывала в небо, чтобы доставить их до назначенной трассы. Парящие пузыри из металла и кристаллопласта блестели и искрились под солнцем подобно магическим драгоценностям, и он задумался, не было ли это тоже запланированным эффектом. Это зрелище безусловно притягивало внимание, а их величественное движение — подобно па гигантского, сложного танца — вероятно помогало отвлечь людей от мыслей о том, сколь долго им приходится стоять в очереди в часы пик.
      Он проводил взглядом последнюю пару вагончиков, удалявшихся по невидимым воздушным рельсам проложенным для них наземными антигравами и силовыми пластинами башни, и натянул свой шапочку. Первый вагончик из следующей пары согласно расписания направлялся к трассам для начинающих, и они со Сьюзен должны были погрузится в него без проблем.
      — Уверены, что справитесь без меня?
      Он обернулся и увидел Сциллу Берчи, поднявшую бровь в улыбке.