- Что значит "действуют как более крупные военные корабли"? - спросил Фитцджеральд, заинтересовавшийся ходом рассуждений гардемарина.
      - Мне кажется, что они проводят учения, - ответил Аикава. - Две отметки из тех, которые я определил как ЛАКи, идут с ускорением всего лишь около 200 g, и их скорость в настоящий момент меньше двенадцати тысяч километров в секунду. Судя по векторам их движения, похоже, что они изображают собой суда, которые только что вышли из гипера и направляются к Монике. И с таким ускорением они практически наверняка играют роль купцов. Тем временем, вот эти вот отметки - он указал на пару неопознанных символов на плачевно неинформативном "тактическом дисплее" торгового судна - догоняют их с кормы. На мой взгляд, они имитируют рейдеров, а эффективному рейдеру достаточно быть немногим больше минимального корабля, способного перемещаться в гипере. Это значит, что они должны изображать эсминцы или крейсера.
      - Ясно, - Фитцджеральд с одобрением кивнул. - Кто-нибудь из них может засечь наш беспилотник? - поинтересовался он секунду спустя.
      - Я сомневаюсь, чтобы в системе вообще нашлись сенсоры, способные засечь нашу птичку с расстояния более пяти тысяч километров, сэр. А эти типы пока что настолько далеко от заданного беспилотнику курса, что не смогли бы засечь его, даже имея мантикорские сенсоры, и точно зная, где его искать.
      - Хорошее известие, - произнёс Фитцджеральд. - Однако не будьте излишне самонадеянны в отношении возможностей сенсоров противника. Если кто-то на самом деле перевооружает их флот, то у них могут найтись сенсоры с намного большими досягаемостью и чувствительностью, чем предполагает РУФ.
      - Да, сэр, - немного напряжённо ответил Аикава. Фитцджеральд лишь улыбнулся. Юноша испытывал неловкость из-за собственной самонадеянности, а не из-за того, что коммандер указал ему на неё.
      Фитцджеральд откинулся в кресле и взглянул на часы. "Копенгаген" находился в системе уже почти тридцать пять минут. Он набрал скорость в 14 641 километр в секунду и сократил расстояние до планеты Моника более чем на двадцати шесть миллионов километров - почти до 9,8 световых минут. А Кобе принял вызов центральной диспетчерской примерно шесть минут тому назад. Так что ещё через три или четыре минуты пославшие вызов люди поймут, что "Копенгаген" им не ответил. Учитывая обычную для Пограничья расхлябанность, дадим им пять минут. За это время "Копенгаген" пролетит ещё около 4,5 миллионов километров, что сократит время задержки передачи на скорости света всего на пятнадцать секунд, так что повторный вызов поступит где-то через шестнадцать минут. Отставание часов "Копенгагена" - его тау* [релятивистский коэффициент сокращения времени (и линейных размеров)] было едва 0.9974 - было настолько незначительно, что совершенно не сказывалось на обмене сообщениями.
      Всё это значило, что Фитцджеральду придётся ещё целых шестнадцать минут провести в волнении относительно того, сработает ли хитроумный замысел капитана вообще. В общем и целом, это было не так уж и плохо. В конце концов, это значило, что он сможет провести шестнадцать минут из тех примерно шестисот, которые он намеревался провести в системе, беспокоясь о чём-то помимо треклятого разведывательного беспилотника.
 

***

 
      Помянутый разведывательный беспилотник скользил по заданному ему пути в величественном электронном безразличии к любым проблемам, которые могли бы тревожить отправившие его в полёт протоплазменные существа.
      Это был очень малозаметный аппарат, самый трудный для обнаружения, самый малоизлучающий аппарат из всех, которые только мог создать Королевский Флот Мантикоры, и его и в самом деле было крайне трудно обнаружить. Он был оснащён необычайно мощными активными сенсорами, однако они были отключены, как, по сути дела, бывало почти всегда, когда беспилотник или его собратья отправлялись на задание. Что толку в невидимости, если вы собираетесь орать о своём присутствии на всю систему. Создатели беспилотника не имели ни малейшего намерения вынуждать своё детище вести себя столь экстравагантным образом, и поэтому оснастили его крайне чувствительными пассивными сенсорами, которые не излучали ничего способного раскрыть его местоположение.
      Или, как в данном случае, самый факт его присутствия.
      Аппарат двигался вперёд, поддерживая пустячное (для себя) ускорение в 2000 километров в секунду за секунду. С учётом вектора запуска и необходимости обогнуть термоядерную топку звезды класса G3, находящейся практически прямо между ним и его промежуточным пунктом назначения, аппарату предстояло преодолеть расстояние в два световых часа, хотя по прямой его отделяло от пункта назначения всего лишь чуть более сорока световых минут. Затем беспилотнику потребуется пролететь ещё тридцать одну световую секунду для рандеву с выпустившим его непритязательным судном. Так что он не торопился. Надо было как-то убить десять часов, которые должны пройти до того, как его подберут, а небольшое ускорение, если ничто не нарушит график выхода в точку встречи, даст аппарату почти двадцать четыре минуты на осмотр своей цели перед тем, как ему придётся направиться в обратный путь к дому.
      Беспилотник это не волновало. При таком небольшом ускорении он мог держать двигатели включёнными почти трое стандартных суток и, хотя он и не мог развивать таких чудовищных ускорений как противокорабельные ракеты, его маломощный импеллерный клин, в отличие от клина ракет, можно было при желании многократно включать и гасить, что делало его автономность практически неисчерпаемой. Кроме того, намного меньшая мощность клина в сочетании с любовно встроенной технологией обеспечения малозаметности, вообще являлась одной из главнейших причин, по которым аппарат было настолько трудно засечь. Пусть прекрасные в своей голодной ярости ударные ракеты рвут космос с ускорением в восемьдесят или девяносто километров в секунду за секунду, выставляя себя напоказ всей галактике! Они, так или иначе, в лучшем случае являлись камикадзе, обречёнными, подобно Ахиллу, на краткую, но полную блистающей воинской славы жизнь. Разведывательный же беспилотник был подобен Одиссею - сообразителен, хитёр и предусмотрителен.
      И, в данном случае, полон решимости вернуться в конечном итоге домой, к Пенелопе по имени "Копенгаген".
 

***

 
      - Сэр, центральная диспетчерская повторяет вызов. И, похоже, они, м-м-м, немного раздражены, - добавил лейтенант Кобе.
      - Ладно, не можем же мы продолжать заставлять их беспокоиться, правда ведь? - отозвался Фитцджеральд. - Хорошо, Джефф. Включайте транспондер. Затем подождите минуты четыре - этого вполне достаточно, чтобы связист добрался до своего пульта, отключил тревогу и получил инструкции от вахтенного офицера - и пошлите сообщение.
      - Есть, сэр.
      Офицер связи нажал кнопку, включив транспондер "Копенгагена", транслирующий его абсолютно законные позывные. Четыре минуты спустя он нажал клавишу передачи и заранее подготовленное сообщение умчалось со скоростью света.
      Аикава Кагияма пробормотал что-то себе под нос и Фитцджеральд перевёл на него взгляд.
      - Что такое, Аикава? - поинтересовался коммандер и гардемарин виновато оглянулся.
      - Ничего такого, сэр. Я всего лишь разговаривал сам с собой. - Фитцджеральд поднял бровь и Аикава вздохнул. - Похоже, я слегка обеспокоен тем, насколько хорошо всё это сработает.
      - Аикава, надеюсь, вы не станете возражать, если я замечу вам, что вы чертовски затянули с тем, чтобы начать волноваться! - со смешком заметил Кобе и гардемарин кисло улыбнулся.
      - Начал-то я давно, сэр, - ответил он лейтенанту. - Просто сейчас к прежнему беспокойству внезапно добавилась новая нотка.
      Всё присутствующие на мостике рассмеялись, и Фицджеральд улыбнулся Аикаве. Неплохо, что нашёлся повод разрядить напряжение, отметил он. И, честно говоря, он и сам разделял волнение Аикавы. Однако не насчёт самого сообщения, а того, в чьи руки оно попадёт.
      Благодаря трюку, при помощи которого "Гексапума" завладела "Копенгагеном", все его компьютеры остались в целости и сохранности. Разумеется, секретные блоки их баз данных были защищены многоуровневыми средствами безопасности, однако по большей части коммерческие средства обеспечения безопасности - даже Лиги - далеко не дотягивали до правительственных и военных стандартов. Конечно же, не обходилось без исключений. Например, взломать системы безопасности "Марианны" без содействия Де Шаброль было бы для специалистов "Гексапумы" практически невозможно. Хорошая команда специалистов РУФ, может быть, как следует повозившись и справилась бы с ними, однако это были не те системы, которые можно было походя взломать подручными средствами.
      Однако заурядный, честный грузовик вроде "Копенгагена" не нуждался в подобной системе безопасности, да и не мог себе её позволить, так что Амаль Начадхури и Гатри Багвелл взломали бортовую компьютерную сеть с абсурдной лёгкостью. Взлом дал лейтенанту Кобе доступ к основным кодам и системе электронных подписей "Линий Калокаиноса". Располагая ими, они с Нагчадхури сфабриковали полностью соответствующее корпоративному стандарту безопасности сообщение. Разумеется, содержание сообщения было совершенно бессмысленным, однако этого никто не сможет понять до тех пор, пока оно не попадёт к адресату - которым по странной случайности являлся офис некоего Генриха Калокаиноса на Старой Земле.
      "Когда старина Генрих откроет это сообщение и прочтёт, он, скорее всего, немного разозлится", - подумал Фитцджеральд. Однако то, что адресатом являлся исполнительный директор и крупнейший акционер "Линий Калокаиноса" должно было помешать кому-нибудь из услужливых подчинённых сунуть по дороге свой нос в послание. А само это послание служило предлогом для появления "Копенгагена" на Монике.
      То, что "Калокаинос" не держала представителя на Монике, могло бы быть проблемой, однако среди агентов примерно десятка крупнейших транспортных компаний Лиги существовало джентльменское соглашение представлять друг друга при необходимости. Хотя послание "Копенгагена" не имело никакого чрезвычайного приоритета (если забыть об имени получателя), Фитцджеральд не сомневался, что капитан прав - в обычной ситуации агент "Джессик Комбайн" на Монике без вопросов примет его и переправит на Землю. Коммандера беспокоило только то, действительно ли представитель "Джессик" окажется столь же любезным, учитывая ту чертовщину, которую "Джессик" в последнее время тут наворотила.
      Что ж, ответ на это, как и на вопрос о том, станет ли агент задавать какие-либо вопросы о сообщении - и о нас самих - может дать только будущее.
      Проблема заключалась в том, что хотя "Копенгаген", насколько они могли судить по его журналу, никогда не заходил на Монику, журнал этот был далеко не полон. И, даже если он действительно никогда не был на Монике, "Копенгаген" проработал в Скоплении Талботта более пяти стандартных лет. Само судно могло никогда не бывать на Монике, но это не давало гарантии, что систему не посещал никто из членов его экипажа, или что представитель "Джессик" в системе не знал его настоящего шкипера. Или, по крайней мере, имени настоящего шкипера.
      "Есть только один способ всё это узнать", - сказал себе Фитцджеральд и откинулся в кресле в ожидании ответа, пока "Копенгаген" продолжал приближаться к орбите Моники.
 

***

 
      - Конечно же, капитан Тич, я прослежу, чтобы ваше послание было передано, - произнёс мужчина на экране коммуникатора Фицджеральда. - Однако, надеюсь, вы понимаете, что до того, как я смогу передать его на борт направляющегося к Земле судна, может пройти некоторое время.
      - Разумеется, мистер Клинтон, - ответил Фитцджеральд. - Я ничего иного и не ожидал. Честно говоря, всё это сплошная головная боль, но проклятые рембрандтцы настаивали, чтобы я передал это письмо в нашу штаб-квартиру. А вы можете представить себе, как часто "Копенгаген" видит Землю!
      - Ну, наверное, так же часто, как и я сам, - со смехом согласился представитель "Джессик".
      - Надо думать, - согласился Фитцджеральд. - Во всяком случае, господин Клинтон, позвольте ещё раз поблагодарить вас. - Он сделал короткую паузу, затем пожал плечами. - Боюсь, что я не знаком со здешними таможенными процедурами. Раз уж мы идём транзитом, будут ли какие-нибудь проблемы, если я пошлю на планету челнок только для того, чтобы передать чип с письмом вам или вашему представителю?
      - Если вы не будете выгружать на планету или перегружать на другое судно какой-нибудь груз, то проблем быть не должно, - заверил его Клинтон. - Если хотите, я могу сделать так, что мой секретарь встретит ваш шаттл прямо на посадочной площадке. Если ваш человек передаст ему чип через люк из рук в руки, а таможенный инспектор на посадочной площадке будет присматривать за тем, чтобы мы не протащили контрабандой лазерную боеголовку или атомную бомбу, то я не думаю, что у таможни будет повод хотя бы заглянуть внутрь шаттла.
      - Я буду очень благодарен вам, если вы это устроите, - с полнейшей искренностью произнёс Фитцджеральд.
      - Нет проблем. Наш офис располагается прямо в порту. Добраться до посадочной площадки у моего секретаря займёт пять, ну, максимум десять минут. Я свяжусь с управлением движением и узнаю номер предоставленной вам посадочной площадки, чтобы он вас уже дожидался.
      - Ещё раз благодарю, - сказал Фитцджеральд. - "Калокаинос" в крупном долгу у вас. Я прикажу лейтенанту Кидду передать чип вашему человеку. - Он снова остановился и склонил голову набок. - Признайтесь, мистер Клинтон, как вы относитесь к земному виски?
      - Скажу вам, капитан Тич, что я его очень уважаю.
      - Отлично. В моих личных запасах случайно завалялся ящик настоящего "Дэниэлс-Бим Гранд Резерв", - поведал ему Фицджеральд. - Как вы думаете, будет ли ваш таможенный инспектор возражать, если лейтенант Кидд передаст вам вместе с чипом такую бутылочку?
      - Капитан, - с лучезарной улыбкой произнёс Клинтон. - если он окажется настолько глуп, что станет возражать против такого маленького невинного подарка, то и глазом не успеет моргнуть, как вылетит из моей платёжной ведомости.
      - Я примерно так и полагал, - усмехнулся Фитцджеральд. - Считайте это скромным символом моей благодарности за ваше содействие.
      Было очевидно, что Клинтон счёл "скромный символ" весьма приемлемым, что и неудивительно, отметил Фитцджеральд, пока они завершали разговор изъявлениями взаимного уважения и признательности. Бутылка "Дэниэлс-Бим Гранд Резерв" стоила около двухсот мантикорских долларов. Данная конкретная бутылка была извлечена из личного погреба капитана Терехова, и Фитцджеральд надеялся, что Клинтон насладится ею сполна.
      Особенно если учитывать то, что скорее всего случится с карьерой представителя "Джессик" после того, как его хозяева выяснят, что же на самом деле было нужно "Копенгагену" на Монике. Разумеется, обвинить Клинтона в том, что он не догадался, что же происходило на самом деле, было бы с их стороны несправедливо, однако базирующиеся на Мезе корпорации никогда не славились страстным следованием идее справедливости.
      Фитцджеральд снова взглянул на часы. Точно по графику. Вообще-то, они могут даже немного опередить график, особенно если таможенный инспектор будет настолько любезен, насколько предполагает Клинтон. Ладно, всё нормально. Он всегда сможет найти какой-нибудь предлог, чтобы задержаться на орбите на несколько лишних минут пред тем, как направиться к гипергранице. Или чтобы ускоряться малость потише, чем на пути к планете.
      "Копенгаген" не собирался уходить из системы по тому же вектору, что и пришёл. Вместо этого он намеревался отходить от местной звезды практически под прямым углом к своему первоначальному курсу. Никто не должен был ничего заподозрить, поскольку в поданном Фитцджеральдом полётном плане местом назначения значилась Система Говарда, а этот курс значительно сократит расстояние, которое придётся преодолеть беспилотнику, чтобы вернуться на выпустившее его судно.
 

***

 
      Разведывательный беспилотник продолжал свой неспешный вояж. Его пассивные сенсоры подрагивали как необычайно чувствительные кошачьи усы, а программы уклонения терпеливо дожидались своей очереди увести его подальше от любого корабля или сенсорной платформы, которую они могли обнаружить и которые, в свою очередь, могли обнаружить аппарат. Однако таких опасностей не возникло и беспилотник начал медленно гасить скорость, чтобы остановиться в пятнадцати световых минутах от военной верфи, носящей название "Станция Эройка".
      Крохотный шпион-невидимка парил в безбрежном вакууме, прикидываясь - с огромнейшим успехом - пустым местом. Пассивные сенсоры, включая оптические, бесстрастно, но кропотливо исследовали царящую вокруг космической станции толчею. Корабли и мобильные космические доки были сосчитаны, карты их излучений (если объект что-то излучал) скрупулёзно зафиксированы. Находящиеся в движении корабли были изучены тщательнее всего, но не были обойдены вниманием и два огромных ремонтных судна, деливших орбиту со станцией "Эройка".
      Аппарат провел пятнадцать из двадцати четырех находившихся в его распоряжении минут в безмолвном, интенсивном труде. Затем он развернулся, снова поднял импеллерный клин и незаметно заскользил к заданной точке рандеву с "Копенгагеном", имея в запасе драгоценные девять минут на то, чтобы преодолеть могущие встретиться по дороге непредвиденные препятствия.
      Если бы он был на это способен, то, несомненно, испытывал бы чувство глубокого удовлетворения.
      Однако это, разумеется, было ему не дано.
 

Глава 54