— Ну, думаю, эта задача нам по плечу. Через неделю мы проводим встречу с избирателями в лене Коулмэн. Состоится пикник на открытом воздухе и массовый митинг. Ожидается присутствие нескольких тысяч человек, которые, разумеются, будут вносить посильные пожертвования. Большинство из них может раскошелиться всего на пару остинов, но там будет немало наших проверенных сторонников, и мы сможем пропустить деньги через них. Правда, потребуются наличные. Если наши недруги начнут задавать лишние вопросы, любой человек ответит, что жертвует личные накопления, которые хранил под матрасом, поскольку не доверяет банкам. Ему могут не поверить, но доказать, что он лжет, невозможно. Проследить любой электронный платеж гораздо легче.
— Думаю, мы сумеем обналичить средства, — согласился Бэрд. — Следы не нужны ни нам, ни вам.
— Вот и хорошо, — сказал Мюллер с лучезарной улыбкой.
Бэрд улыбнулся в ответ, но тут же погрустнел и подался вперед.
— Милорд, мне хотелось бы обсудить с вами еще один вопрос. Известно ли вам, что Протектор намеревается вынести на следующий Конклав очередной пакет реформ?
— Мне известно лишь о самом намерении, но никак не о сути предложений. К сожалению, те времена, когда важные документы готовились на основе консультаций с Ключами, миновали. Наши представители не имеют доступа к внутренним материалам Совета Протектора и министерств. Все новые предложения готовятся в тайне.
— Я вас понял, милорд, — сказал Бэрд с сочувственным кивком. — В отличие от ваших людей наши не лишились доступа к государственным тайнам, поскольку никогда его не имели, однако кое-какие сведения продолжают к нам поступать. Разумеется, наши информаторы занимают далеко не столь высокое положение, как те люди, на которых привыкли полагаться вы и остальные Ключи, но мы умеем сопоставлять обрывочные сведения, поступающие через рядовых клерков. И должен сказать, что в результате такого сопоставления вырисовывается тревожная картина.
— Да?
Мюллер выпрямился, и Бэрд невесело улыбнулся.
— Милорд, вы слышали о прошении Сан-Мартина по поводу присоединения к Звездному Королевству?
— Да уж наслышан, — отозвался, поморщившись, Мюллер. — Все программы новостей вопят о нем уже не первую неделю.
— Конечно, милорд, — сказал Бэрд извиняющимся тоном. — Я спросил, только чтобы обозначить тему. Я вовсе не предполагал, будто вы не в курсе.
Мюллер хмыкнул и кивком дал понять, что ждет продолжения.
— Та вот, милорд, как вам известно, прошение о присоединении к Звездному Королевству на правах четвертого мира набрало большинство голосов в обеих палатах Сената Сан-Мартина. Многих, особенно с учетом того, как рьяно отстаивала эта планета свой суверенитет, такой поворот событий удивил, но если рассмотреть текст прошения внимательно, становится ясно, что поступаться самостоятельностью они на самом деле не собираются. Предполагается, что Сан-Мартин станет четвертым миром Звездного Королевства и будет управляться губернатором, кандидатура которого предлагается королевой и утверждается Сенатом Сан-Мартина. Губернатор возглавит Губернаторский совет, половина членов которого будет представлять Корону, а половина — Планетарную Ассамблею. Президент планеты автоматически станет председателем этого Совета и займет при губернаторе должность, соответствующую должности премьер-министра. Граждане Сан-Мартина будут иметь право представительства в двух законодательных органах, Ассамблее своей планеты и Палате Общин Звездного Королевства. Некоторые вопросы — например, станет ли королева создавать для Сан-Мартина пэрство — остаются открытыми, но в любом случае ясно, что предложенный вариант вхождения в Звездное Королевство сохраняет за Сан-Мартином значительную степень самостоятельности. О поглощении планеты Мантикорой речь не идет.
Мюллер кивнул. Все это он, естественно, знал, но Бэрда выслушал не без интереса: не из-за фактов, а из-за сделанных выводов. Большинство сторонников Мюллера, даже (а может быть, в первую очередь) Ключи, интересовалось лишь вопросами внутренней политики, поскольку угроза традициям и их жизненному укладу исходила отнюдь не извне. Внешняя политика, если и занимала кое-кого, то лишь постольку, поскольку касалась положения их собственного мира, например обязательств перед Мантикорским Альянсом или участия в войне. А вот организация Бэрда, члены которой, по его же словам, не занимали высокого положения, как оказалось, следила за происходящим в Галактике и была способна к глубокому анализу текущих событий.
— Прошу прощения за повторение того, что вам, безусловно, известно, — продолжил гость, — но для моего многословия имелась причина. Видите ли, есть основания предполагать, что канцлер Прествик и другие члены Совета побуждают Протектора к тому, чтобы он принял решение добиваться такого же статуса и для Грейсона.
— Что? — Потрясенный Мюллер едва не вскочил на ноги.
— Разумеется, милорд, подробности нам неизвестны, ибо информацию, как я уже говорил, мы собираем по крупицам из разных, отнюдь не высокопоставленных источников, и в деталях она разнится. Но суть сводится к одному: канцлер и его сторонники полагают, что если Звездное Королевство может инкорпорировать Сан-Мартин на условиях сохранения его традиционных институтов, то же самое можно провернуть и с Грейсоном.
— Безумие! — как разъяренный бык взревел Мюллер. — Даже вынужденный союз с этими нечестивцами с Мантикоры подорвал наши священные устои. Пусть Прествик и идиот, но он не может не понимать, что такое решение повлечет за собой крах религии и морали, превращение нашего народа в такой же безнравственный, декадентский сброд, как эти проклятые мантикорцы!
«А заодно, — подумал он про себя, — еще сильнее подорвет власть и влияние Ключей». Реформы, проводимые Бенджамином, в значительной степени были направлены именно на расширение полномочий центральной власти за счет власти местной. Мюллер и его приспешники прекрасно понимали замысел Бенджамина, однако Протектору приходилось действовать с оглядкой на их независимое правление ленами. Но если мантикорские бестии получат возможность совать свои нечестивые носы в дела, которые их никак не касаются, ситуация может значительно ухудшиться. Вынужденное сближение всего общества, а в первую очередь восприимчивой, легко поддающейся постороннему влиянию молодежи с той цитаделью порока и греха, какой является Мантикора, станет для планеты настоящей катастрофой.
— Я и мои друзья, милорд, полностью с вами согласны, — сказал Бэрд намного спокойнее, чем его собеседник. — За исключением одной детали. Канцлер вовсе не идиот: он не хуже нас с вами понимает, каковы последствия такого шага. Беда в том, что как раз этого он и добивается. Все разговоры относительно неприкосновенности нашего уклада есть не более чем камуфляж, за которым они пытаются скрыть намерение превратить наш мир в рабское подобие Звездного Королевства.
— Будь он проклят! — прошипел Мюллер. — Да сгинет его душа в аду!
— Прошу вас, милорд! Я прекрасно пронимаю всю меру вашего потрясения, но Испытующий и Утешитель заповедал нам не предаваться гневу.
Несколько мгновений Мюллер сердито таращился на собеседника, потом закрыл глаза, набрал воздуху, задержал дыхание секунд на десять, после чего выдохнул, снова открыл глаза и кивнул.
— Вы правы. Постараюсь помнить о том, что если мне и позволено ненавидеть, то сами деяния, а не творящего их. И не пристало верующему проклинать бессмертную душу одного из детей Господа. Постараюсь, мистер Бэрд, но на сей раз мне будет нелегко.
— Прекрасно вас понимаю, — мягко произнес Бэрд. — Моя первоначальная реакция была точно такой же. Но мы не должны позволять гневу, пусть и праведному, затуманивать рассудок. Наш долг в том, чтобы предотвратить попрание устоев, а добиться этого можно, лишь действуя рационально, а не идя на поводу у страстей.
— Вы правы, — ответил Мюллер, и на сей раз искренность его тона была неподдельной.
Землевладелец не только считал, что Бэрд действительно прав, но и восхитился его способностью совладать с гневом и помнить о долге. Этот человек открылся Мюллеру с еще одной положительной стороны, и землевладелец не мог не порадоваться тому, что организация, которую представлял Бэрд, вступила с ним в контакт.
— Поскольку мы узнали об этом раньше вас, милорд, у нас до этой встречи была возможность обдумать и обсудить сложившуюся ситуацию. Как нам кажется, прежде всего необходимо проверить и перепроверить точность полученной информации. Как только мы убедимся, что канцлер и иже с ним фактически предлагают нам поступиться свободой и отдаться под власть Звездного Королевства, мы сможет выступить с открытым осуждением этой предательской идеи и обратиться напрямую к народу. Однако существует небольшая вероятность того, что все это провокация: Протектор со своими советниками намеренно распространяют ложные слухи, чтобы мы осудили планы, с которыми они, как выяснится, и не думали выступать. Во всяком случае, выступать открыто.
— Чтобы выставить нас истеричными недоумками, склонными видеть заговоры там, где их нет, — пробормотал Мюллер. — О да, такая возможность существует, хотя мне лично не кажется, что Мэйхью или Прествик предпримут подобную попытку. Во всяком случае, до сих пор они строили свою политику не на провокациях, а на пропаганде реформ. Увы, — он грустно усмехнулся, — на этом поприще они преуспели. А пока у них есть возможность обманом убеждать людей в том, что Меч действительно печется о благе народа, им вовсе незачем подталкивать нас к акциям протеста.
— Да, это шло бы вразрез с их обычной стратегией, — согласился Бэрд, — однако мы не вправе пренебрегать никакими гипотезами. Прежде чем выступить открыто, мы должны получить веские доказательства их циничных маневров. Чем конкретнее и обоснованнее будут наши обвинения, тем труднее будет Мечу противостоять праведному народному гневу. Что нам необходимо, милорд, так это веское доказательство намерений Меча предать веру и чаяния народа, связанные с так называемой «Реставрацией Мэйхью».
— Вы правы, — согласился Мюллер, даже не заметивший, что инициатива в разговоре полностью перешла к человеку, который, как предполагалось, должен был лишь снабжать землевладельца деньгами и плясать под его дудку. — Безусловно, правы, но как же добыть свидетельства их коварства? Я уже говорил, Мэйхью и его министры научились ловко скрывать свои постыдные тайны.
— Мы над этим работаем, милорд. Однако наши возможности не безграничны, и мы были бы очень рады, сочти вы возможным посодействовать в поиске нужной информации по своим каналам. Чем больше людей будет споспешествовать решению задачи, поставленной перед нами Испытующим, тем лучше.
— Да, — отозвался Мюллер, откидываясь назад и потирая нижнюю губу, — я над этим подумаю. У меня есть свои источники, и, возможно, Прествик или кто-то из его штата обмолвятся лишним словечком там, где не следует. Однако, мне кажется, стоит подумать и о другом: что предпринять, если мы раздобудем доказательства, бесспорные для нас, но недостаточные для того, чтобы возмутить народ?
— Всецело с вами согласен, — заявил Бэрд, поднимаясь на ноги. — Вы, милорд, как всегда, смотрите в корень. С вашего позволения, я хотел бы предложить вам поддерживать с нами более тесный контакт. Безусловно, нам необходима осторожность, но ситуация, особенно в свете последних сведений, требует постоянных взаимных консультаций. Тем более что ближайшее собрание Конклава состоится через пять месяцев, и если наши сведения верны, оглашение правительственного плана состоится именно тогда.
— Вы правы, — сказал Мюллер, провожая Бэрда к выходу, словно тот был равен ему по положению. — Наш обычный способ организации встреч слишком неуклюж и не годится в обстоятельствах, когда требуется быстрая координация действий. Свяжитесь завтра после полудня с моим управляющим Бакриджем: к этому времени присутствующий здесь сержант Хьюз наладит канал связи, который силы планетарной безопасности обнаружить не смогут.
— При всем моем уважении, милорд, я не был бы так уж самоуверен, — сказал Бэрд, с легкой улыбкой покосившись на Хьюза.
— По правде сказать, у меня абсолютной уверенности тоже нет, — отозвался Мюллер, — но ведь мы будем использовать его не для обмена важными сведениями, а лишь когда потребуется договориться о личной встрече. У меня и в мыслях не было просить вас сообщать мне что-либо важное по коммуникатору, как бы ни была защищена линия. Это способно поставить под угрозу наши планы, вашу организацию и меня лично.
— В таком случае, милорд, я свяжусь с вашим управляющим завтра, ближе к вечеру. А до того времени постараюсь выяснить, нет ли новой информации о планах канцлера.
— Превосходно, — сказал Мюллер, остановившись уже за порогом кабинета и протягивая руку. — Большое спасибо, мистер Бэрд. Наше Испытание может оказаться нелегким, но я верю что Испытующий свел нас вместе не случайно, и мы не должны подвести Его.
— Не должны, — ответил Бэрд, с чувством пожимая землевладельцу руку. — Не должны, милорд, и не подведем. На сей раз не подведем.
Глава 19
Зеленый вице-адмирал Патриция Гивенс взглянула на хронометр и с улыбкой перевела взгляд на вход в Яму: в дверь входил Первый космос-лорд.
Официально это место именовалось Центральной военной палатой Королевского флота Мантикоры, но никто из персонала официальное название не использовал. В Яме постоянно царили полумрак и прохлада, что способствовало лучшей видимости на дисплеях и повышенной бдительности дежурных смен. На взгляд постороннего наблюдателя, для этого просторного помещения были также характерны тишина и неколебимое спокойствие, что в известной мере соответствовало действительности. Здесь никогда не поднималась суматоха, подобная той, что охватила во время Последней Войны на Старой Земле командный пункт Западного альянса, укрытый под массивом гранита, именовавшимся горой Шайен. Но с другой стороны, никакой враг не врывался на полной скорости в двойную систему Мантикоры, и персонал Ямы не имел сомнительного удовольствия наблюдать нацеленную на их убежище термоядерную боеголовку мощностью в двести пятьдесят мегатонн.
«И хочется верить, — отстраненно подумала Гивенс, — что этого не случится. Правда, еще недавно мы никак не ожидали, что кто-то нанесет удар по Василиску».
Здесь, в Яме, готовились планы на случай самых невероятных событий, но, если не случится немыслимого, Центральная военная палата никогда не станет местом принятия мгновенных решений. Решения не должны — да это и невозможно — приниматься за доли секунды, поскольку этого не допускает сам размах межзвездных сражений. Скорость, с которой перемещаются через гиперпространство флоты и передаются сообщения, совершенно невообразимая в абсолютных цифрах, казалась черепашьей в сравнении с расстояниями, которые приходилось преодолевать. Здесь, в бункере, всегда было время тщательно обдумать решения, ибо, независимо от скорости принятия решений, отданные приказы поступали к исполнителям лишь по прошествии недель, а то и месяцев. Это не лучшим образом сказывалось на обитателях Ямы — «пещерных жителях», или «троглодитах», как со странно болезненной гордостью называли себя офицеры военной палаты. Большинству из них не удавалось избежать чувства беспомощности и собственной бесполезности, неизбежно возникавшего при мысли о временном разрыве между отправлением и получением информации. Их задачей было сопоставление всех имеющихся сведений, создание на их основе моделей всех мыслимых ситуаций и выработка на основе этих моделей планов ответных действий КФМ. При этом они прекрасно понимали, что до них, в силу природы межзвездной связи, доходит только устаревшая информация. Невозможно было исключить, что какая-то из союзных флотилий или оперативных групп, обозначенная на стратегическом дисплее, прекратила существовать уже несколько недель назад.
Хуже того, персонал сознавал, что попадающие в Яму данные о дислокации сил противника, перемещениях кораблей, промышленных мобилизациях, дипломатических инициативах, пропагандистских акциях, внутренних беспорядках и прочем, прочем, прочем устарели в еще большей степени, чем информация о собственных соединениях КФМ. Иначе и быть не могло: разведывательные данные поступали сначала в местный разведывательный центр, а уж потом, курьером, пересылались на Мантикору. Источники сведений были разными, от тайной резидентуры во вражеских мирах до технического прослушивания сообщений Комитета открытой информации, а вот результат — один: все они безнадежно опаздывали. Случалось, что на добывание информации даже в сложных нелегальных условиях уходило меньше времени, чем на переправку ее в центр. Неудивительно, что штабные аналитики зачастую ощущали, что мчатся по тонкому льду: дорога впереди кажется чистой, но это лишь видимость, ибо под ногами в любой момент может разверзнуться пропасть. Как случилось, например, когда Эстер МакКвин нанесла удар по глубоким тылам Альянса. Тот рейд, помимо всего прочего, стал ударом и по самолюбию «троглодитов», в свое время убеждавших командование в принципиальной невозможности чего-либо подобного. Непосредственным их начальником являлась Патриция Гивенс, подотчетная лично Томасу Капарелли. На его широких плечах лежало немыслимое бремя решений, которые приходилось принимать на основе заведомо устаревших данных. Задумываясь о тяжести этой ноши, Гивенс всякий раз испытывала ужас. Занимая посты шефа РУФ и Второго космос-лорда, она, случись что-то с сэром Томасом, вынуждена была бы принять эту ответственность на себя до назначения властями нового главнокомандующего. Больше всего в жизни ей хотелось избежать такого поворота событий.
В далекое мирное время при появлении Капарелли в Яме все вскакивали, вытягивались в струнку и щелкали каблуками, но война внесла в трактовку дисциплины свои коррективы, к которым Гивенс относилась с одобрением. Для нее реальные результаты работы людей, с которыми они бок о бок делали общее дело, были куда важнее формальной уставной вежливости.
Первый космос-лорд был с этим явно согласен: он официально распорядился не прерывать работу для приветствия входящего в помещение главнокомандующего, даже если он появился при всех регалиях. Так что и сейчас все остались на своих местах. Капарелли приветствовал лишь начальник дежурной смены, Зеленый контр-адмирал Брайс Ходжкинс. Гивенс и Первый космос-лорд обменялись кивками, и Пат незаметно улыбнулась: все происходящее было предсказуемо до мелочей. Разумеется, адмирал не мог ознакомиться со всеми донесениями, подготовленными для него к сегодняшнему утру аналитиками военной разведки: прочесть эту гору документов было свыше человеческих сил. Однако Гивенс знала, что он внимательнейшим образом знакомится с кратким обзором этих документов и выкраивает откуда-то время для просмотра наиболее важных сводок. Разумеется, выбор этот далеко не всегда был объективен, ибо основанием для него служило личное суждение, но и это входило в его обязанности и было частью его бремени. В конечном счете кто-то ведь должен был выбирать из лавины потенциальных угроз наиболее реальные — и этим кем-то был сэр Томас Капарелли. В военных вопросах последнее слово оставалось за ним. Разумеется, в случае несогласия с ним или недовольства его работой гражданские власти могли найти ему замену, но пока этого не произошло, он был в ответе за все.
Ноша сокрушающая, однако, что бы ни говорили довоенные противники Капарелли о его ограниченности, с началом боевых действий этот человек, по мнению Гивенс, продемонстрировал несколько бесценных талантов. К их числу она относила способность полагаться на суждения готовивших ежедневные сводки экспертов, а не зарываться в донесения, стремясь разобраться во всем самостоятельно. Кто-то мог бы сказать, что это удавалось ему благодаря флегматичности и отсутствию воображения, но, в конце концов, кому-то и климат Грифона казался подходящим для отдыха. Гивенс основным отличительным качеством Капарелли считала железную самодисциплину. Действительно флегматичный, он при этом был не только исключительно компетентен, но и обладал развитым воображением, а некоторые его озарения можно было, не кривя душой, назвать близкими к гениальности. Кроме того, он умел подбирать людей, доверять им и спрашивать с них по справедливости, чем снискал уважение и преданность персонала. Умело распределяя поручения и ответственность, адмирал добился того, что, несмотря на огромный объем обрабатываемой информации, перегрузки удавалось избегать, и слаженная команда Ямы работала без сбоев.
Постепенно сложилось несколько традиций. Так, каждый вторник и четверг, ровно в десять, сэр Томас словно бы ненароком заходил в Яму, где «совершенно случайно» оказывалась в это время Патриция Гивенс. Порядок оставался неизменным уже не один год, хотя не имел никого отношения к официальному расписанию, которое составляли и которого неуклонно придерживались их йомены и флаг-секретари. Традиция сложилась сама собой и стала настолько естественной, что не нуждалась ни в каком официальном оформлении.
— Доброе утро, Пат, —сказал Капарелли, когда Ходжкинс вернулся к пульту дежурного, а Гивенс заняла свое место.
— Доброе утро, сэр, — ответила она. Капарелли проследовал к консоли, служившей при его посещениях Ямы главным командным пультом. Гивенс встала за его правым плечом. У нее, разумеется, имелся и собственный пульт, но при встречах они, опять же по традиции, работали за одним.
Ознакомившись с изменениями, произошедшими со времени последней проверки, адмирал откинулся в кресле, потер глаза, и Гивенс подумала, что со времени нанесения хевами удара по Василиску он работает без продыха, не давая себе пощады. Мысль эта никак не отразилась на ее лице, но весьма обеспокоила Патрицию. Сэр Томас был той гранитной скалой, на которой зиждилась громада Королевского флота, и ей совершенно не хотелось, чтобы эта скала подверглась эрозии усталости.
— Как ночь прошла? — спросил он. — Было что-нибудь заслуживающее внимания?
Гивенс кивнула, хотя и стояла у него за спиной.
— Так точно, есть несколько сообщений.
Подоплека этих встреч заключалась в том, что Капарелли возлагал особые надежды на интуицию Патриции Гивенс. Сводки, резюме, доклады — все это он принимал к сведению, однако ее мнение по вопросам, казавшимся первостепенными, предпочитал выслушивать лично, чтобы иметь возможность слышать тон ее голоса и видеть выражение лица. Кроме того, адмирал отдавал себе отчет в том, что разведка флота является бюрократической организацией, и любой аналитический доклад есть плод бюрократического консенсуса. Мнение шефа РУФ совсем не обязательно совпадало с выраженным в официальных донесениях, а Первый космос-лорд хотел знать, что лично она думает по вопросам, кажущимся важными ему, и какие вопросы считает особо значимыми сама.
Неофициальные встречи позволяли выяснить это, не оскорбляя недоверием руководителей аналитических служб. Забота о самолюбии подчиненных могла показаться мелочью, однако именно умение учитывать то, от чего многие отмахиваются как от несущественного, и было сильной стороной Капарелли.
— Да? — Адмирал поднял бровь.
— Сэр, получено еще несколько донесений о тактических группах, отозванных хевами из прифронтовых систем. Знаю, — торопливо сказала она, упреждая его слова, — со времени налета на Василиск таких донесений поступило немало, и в конце концов передислокация подразделений происходит постоянно. Более того, для меня очевидно, что такого рода рутинные перемещения после удара по Василиску будут вызывать особую тревогу у горе-аналитиков вроде меня, не веривших в то, что Комитет представит МакКвин такую свободу действий. Но поверьте, дело не в том, что я задним числом хочу перестраховаться.
— Ничего подобного мне и в голову не приходило, — доброжелательно сказал Капарелли. — Не вы одна сомневались в том, что Пьер и Сен-Жюст допустят послабление в отношении флота и позволят МакКвин действовать по собственному усмотрению. Помнится, я тогда был согласен с вашей оценкой ситуации. Хотя, — тут он усмехнулся, — имелись и другие мнения. Адмирал Белой Гавани, как мне помнится, нашей успокоенности не разделял, о чем и предостерегал меня. Есть у него такая дурная привычка — оказываться правым.
— Но ему, сэр, тоже случалось ошибаться. — указала Патриция.
Хэмиша Александера она ценила и уважала, однако находила, что при всем его блеске граф Белой Гавани не был лучшей кандидатурой на пост Первого космос-лорда, чем Капарелли. Придя к такому заключению, она поначалу удивилась, но последующие размышления лишь утвердили ее в этом мнении.
Блистательный и харизматичный, тринадцатый граф Белой Гавани был не создан для въедливой и рутинной канцелярской работы. У него не хватало терпения на дураков, он не был склонен делегировать важные полномочия и порой оказывался жертвой собственной одаренности. Граф привык чувствовать себя непогрешимым, так же считали и его подчиненные. В большинстве случаев это соответствовало действительности, но имело и негативные стороны, ибо личность такого масштаба невольно подавляла всех, кто находился рядом. Именно невольно, ибо сам адмирал постоянно предлагал подчиненным — и даже требовал, — чтобы они спорили с ним, отстаивая свою точку зрения. Он, похоже, просто не осознавал, что далеко не все обладают необходимыми для этого мужеством и энергией. Жаль, конечно, однако Гивенс понимала, что далеко не весь офицерский корпус соответствует идеальным представлениям об офицере Короны. И далеко не каждый офицер, внутренне не согласный с графом, осмеливался озвучить свое несогласие, а это, в сочетании с самоуверенностью самого Александера, порой оборачивалось просчетами. Так, именно Хэмиш выступил на первых порах ярым противником принятия на вооружение новых носителей ЛАК, и ни у кого не хватило смелости ткнуть его носом в очевидную нелепость этой ретроградной позиции.
А вот высказать свое несогласие с Капарелли не боялся никто. Первый космос-лорд мог принять или не принять чужую точку зрения, но он никогда не отметал ее с ходу, не вникнув в суть. По части блистательных озарений он уступал Белой Гавани и, наверное, не смог бы соперничать с ним на поле боя, но качествами, необходимыми для исполнения нынешних обязанностей, был наделен более щедро, чем любой другой из высших офицеров флота.
— Знаю, все люди ошибаются, — кивнул главнокомандующий, — но с ним это случается редко. И в данном случае он был прав.
— Не спорю, — согласилась Гивенс.
— Ладно. — Капарелли развернулся в кресле лицом к ней и сложил руки на груди. — Объясните, почему именно эти передвижения кажутся вам такими важными.
— По ряду причин. Во-первых, на этот раз перемещаются не только линкоры, но и корабли стены. Системы по-прежнему оголяются второстепенные, но не только те, где хевы оставляли на орбите пару линкоров на случай волнений среди местного населения, а и такие, которые прежде были надежно прикрыты на случай нашей вылазки. Кроме того, по самым последним данным, они вывели одну эскадру супердредноутов с Барнетта.
Брови Капарелли поползли вверх.
— Учитывая, как упорно работала МакКвин, укрепляя Барнетт, это можно считать свидетельством фундаментального изменения в политическом курсе. Имеются также указания на то, что корабли собственных сил Госбезопасности прикомандировываются к регулярному флоту. Причин тому может быть несколько, включая желание ослабить позиции некоторых политически неблагонадежных флагманов, заслуги и достижения которых вызвали у Комитета зависть и подозрения. Но нельзя исключить и того, что объединение сил флота и БГБ имеет своей целью нанесение нового, чрезвычайно мощного удара. Мне, например, кажется, что им следовало сделать это давным-давно. Я, наверное, не лучший судья в этом вопросе, поскольку, по моему глубокому убеждению, Госбезопасность и вовсе могла бы обойтись без собственного флота, но факт остается фактом. Различные источники, включая агентов, внедренных нашей разведкой в их флотские структуры, подтверждают передачу кораблей стены БГБ Турвилю и Жискару. И, наконец, вчера я получила донесение нашего источника на Прокторе-три.
Капарелли склонил голову набок и поджал губы. Проктор-три был одной из трех крупнейших в системе Хевена, а стало быть, и во всей Народной Республике, кораблестроительных верфей…
— Источник, — Гивенс даже в «Пещере» соблюдала конспирацию и не говорила ничего, что могло бы, пусть косвенно, способствовать раскрытию этого ценнейшего агента, — сообщает, что на верфях форсируется работа по ремонту и переоснащению кораблей стены. Служебное положение нашего осведомителя, к сожалению, не позволяет выяснить, с какой конкретно целью предпринимаются эти беспрецедентные усилия, однако по его личным наблюдениям за последние несколько месяцев необычно большое число крупных кораблей было возвращено в состав действующего флота после прохождения модернизации. Такой всплеск активности требует значительной концентрации людских, технических и финансовых ресурсов, для чего им наверняка пришлось ужаться в чем-то другом. И если они одновременно возвращают в строй большое количество ремонтируемых кораблей и снимают патрули с ряда систем то, наверное, не просто так. В прошлый раз, — сухо добавила она, — я не заинтересовалась передислокацией их соединений и, как выяснилось, напрасно.
Капарелли хмыкнул, почесал подбородок и кивнул.
— Тут у меня к вам претензий нет, — сказал он, — но насколько надежны нынешние данные?
Подобный вопрос, заданный кем-то другим, мог быть воспринят как сомнение или попытка отмахнуться от ее доводов. Но Капарелли просто задал конкретный вопрос, прямой вопрос, за которым ничего не крылось.
— Все наши данные имеют недельную, а то и месячную давность, — признала она, — тем более что тайный агент не имеет возможности передавать сведения сразу по получении. Кроме того, нельзя не учитывать возможность дезинформации. Мы сами, вам это известно, пару раз проделывали такое с хевами, а в БГБ работают не одни только тупые садисты и костоломы. Руководители этой службы поднаторели в шпионских штучках не хуже нас. Но при всем при том информация, скорее всего, надежная. Неточности, погрешности и ошибки в отдельных донесениях более чем вероятны, но они едва ли способны изменить общую картину.
— Хорошо, — кивнул Капарелли, — и что, по вашему мнению, исходя из этой общей картины, затевают хевениты? Или, по крайней мере, МакКвин?
