– А-а-а-пчхи!
      Хонор чихнула так, что из глаз буквально посыпались искры. Глаза наполнились слезами, нос изнутри обожгло огнем, и коммодор леди Хонор Харрингтон, землевладелец и графиня Харрингтон, поспешно выронив металлический гребень, принялась остервенело тереть крылья носа в надежде предотвратить следующий чих.
      Надежда не оправдалась. В голове произошел новый взрыв, а перед лицом заплясало облачко невероятно мелких пушинок. Хонор замахала руками, словно отмахиваясь от комаров... и примерно с тем же успехом. Тончайшие волоски липли к вспотевшей коже.
      Она чихнула еще раз. Лежавший у нее на коленях кот поднял голову. В его глазах не было лукавого смеха, который непременно появился бы прежде. Казалось, все его силы ушли на то, чтобы повернуть голову: он лежал, тяжело дыша, распластавшись, насколько позволяли неправильно сросшиеся ребра и средний плечевой пояс. Даже его хвост выглядел в два раза шире обычного и приобрел плоскую форму. Уроженцы Сфинкса с его затяжными, студеными зимами, древесные коты отличались пушистой, удивительно теплой и мягкой шерстью. При этом их шубки были еще и шелковистыми, почти не создававшими трения, что, с одной стороны, позволяло им проскальзывать в узкие отверстия, но, с другой, могло сильно осложнить жизнь древолазающего. Если кот зацепится хвостом за ветку и повиснет вниз головой, а затем соскользнет и сорвется со стометровой высоты это едва ли сойдет за идеальный спуск с дерева. Однако в ходе эволюции у древесных котов выработалось идеальное приспособление. На самом деле их хвост был гораздо шире чем считало большинство людей. Мало кто об этом догадывался, ибо, как правило, мощные мышцы удерживали его свернутым в плотную трубочку, снаружи покрытую мехом. Но в случае необходимости хвост разворачивался: с внутренней стороны он был покрыт шершавой кожей, которая позволяла цепко обхватывать даже мокрые или оледеневшие ветви и надежно на них удерживаться. Это замечательное приспособление позволяло пользоваться хвостом и одновременно сохранять тепло на протяжении долгой и суровой зимы.
      Однако в отличие от прохладного даже летом Сфинкса, Аид, чаще – во всяком случае теми несчастными, кого угораздило туда попасть, – именовавшийся Адом, имел климат, соответствующий названию. Планета вращалась вокруг Цербера-Б имевшего класс G3 на удалении всего в семь световых минут с наклоном оси пять градусов, и условия на ее поверхности явно не предназначались для древесных котов. Со стороны могло показаться, будто под густой, мрачной сенью непроходимых джунглей царит прохлада, однако то было обманчивое впечатление. Температура, во всяком случае близ экватора, зашкаливала за сорок градусов по Цельсию (почти сто пять по старой шкале Фаренгейта), а влажность достигала почти ста процентов, хотя дожди никогда не проникали под плотную лиственную крышу. Влага лишь просачивалась сквозь зеленый покров, заполняя пространство между сплетающимися кронами и хлюпающей почвой туманной взвесью из крохотных капелек. Жара и влажность угнетающе действовали на Хонор, но для Нимица они стали настоящим бедствием.
      Дело в том, что древесные коты не надевали и не сбрасывали свои шубки в соответствии с регулярным календарным циклом. Густота и плотность их трехслойных шубок определялась температурой окружающей среды в текущий период. На Сфинксе зима запросто могла растянуться на три-четыре лишних стандартных месяца, а температура от сезона к сезону менялась медленно. Со временем природный механизм должен был сработать и здесь, но переход от умеренных температур, поддерживаемых бортовыми климатическими установками звездных кораблей, к Аду оказался слишком резким. Нимиц еще не успел избавиться от густого зимнего подшерстка, отросшего еще на Сфинксе, до пленения хевами, и когда он внезапно угодил в Адскую жару, началась болезненная линька. Сбрасывалась не только зимняя шерсть, но и пух, в норме сохранявшийся круглый год: в результате Хонор и ее спутники были постоянно окружены облаком легчайших пушинок.
      К счастью, его двуногие друзья понимали, что Нимицу приходится тяжелее, чем им. К тому же он был искалечен и не мог ухаживать за своей шкуркой должным образом. Лишенный способности нормально вылизываться, кот всегда мог рассчитывать на помощника, готового вычесать его мех щеткой. В других обстоятельствах он бы просто наслаждался подобными знаками внимания, но сейчас, как и люди, мечтал лишь о том, чтобы процедура поскорее закончилась.
      Глядя на Хонор, он виновато мяукнул, и та, позабыв про свой нос, принялась почесывать его за ушами.
      – Знаю, паршивец, – сказала она, склонившись пониже и коснувшись головы Нимица правой щекой, – ты ни в чем не виноват.
      Хонор умолкла и в ожидании очередного, неотвратимо приближающегося чиха подняла глаза к ветвям росшего поблизости здоровенного (ствол у основания имел в обхвате не меньше метра) дерева, с виду слегка напоминавшего пальму. Там, на высоте примерно тридцати метров над ее головой, затаился среди листвы снаряженный словно в бой Эндрю Лафолле – с ручным коммуникатором, флягой, электронным биноклем, импульсным пистолетом, тяжелым ружьем оснащенным гранатометом, и, насколько могла судить едва видевшая его Хонор, миниатюрным термоядерным устройством.
      «Меня не должно заботить, прихватил он с собой бомбу или нет, – с улыбкой сказала себе она. – Если это сделало его счастливым, то и слава богу. Во всяком случае „приказ“ занять наблюдательный пост избавил его от необходимости постоянно торчать здесь, внизу, оберегая мою спину. Пусть уж сидит там и охраняет все наши спины сразу. И... нам с ним – мне с ним! – чертовски повезло. Чертовски!»
      Ее размышления прервались особенно мощным чихом: она отвлеклась, расслабилась – и тут же за это пострадала. На миг ей показалось, что с головы снесло макушку. Придя в себя, она с силой фыркнула и, склонившись набок, неловко потянулась за оброненной расческой. Поднять ее, не сбросив с колен Нимица, было непростой задачей: она не могла придержать кота левой рукой, поскольку руки у нее больше не было. Нимиц удержался на месте, с большой осторожностью уцепившись когтями за позаимствованные из комплекта штурмового шаттла хевов брюки. Во-первых, они были тоньше, чем те, что она привыкла носить, а во-вторых, заменить их, увы, было просто нечем. Когда ей наконец удалось зажать расческу в пальцах уцелевшей руки и выпрямиться, Хонор облегченно вздохнула.
      – Достала! – торжествующе сообщила она коту и снова принялась вычесывать его, взметнув новое облако пуха.
      Нимиц закрыл глаза и, вопреки страданиям от жары, заурчал. Благодаря телепатической связи Хонор ощутила его благодарность за помощь и удовлетворение тем фактом, что они оба живы, в силу чего она в состоянии предложить ему свою помощь, а он – принять ее. Правый уголок ее рта изогнулся в ответной улыбке, окрашенной скорбью по боевым товарищам, погибшим, помогая им вырваться из смертельной хватки Госбезопасности хевов. Кот приумолк, открыл один глаз, словно укоряя ее за печаль, но передумал и опустив подбородок, заурчал снова.
      – Он когда-нибудьзакончит линьку? – послышался невеселый вопрос.
      Задавший его человек подошел к Хонор слева, а поскольку хевы выжгли ей электронные имплантанты и ослепили ее на левый глаз, она, чтобы увидеть говорившего, начала поворачиваться всем корпусом.
      – О, прошу прощения, шкипер! – торопливо воскликнул новоприбывший. – Сидите спокойно. Это я виноват, совсем забыл про ваш глаз.
      Низкая, похожая на папоротник, никогда не просыхающая трава захлюпала под ногами, и Хонор чуть заметнее улыбнулась половинкой рта: обойдя вокруг нее, перед ней очутились Алистер МакКеон и Уорнер Кэслет.
      Как и почти все остальные члены маленького отряда, они укоротили хевенитские форменные брюки, превратив их в обкромсанные шорты. Наряд дополняла пропотевшая футболка, а на переброшенном через левое плечо ремне у каждого болтался девяностосантиметровый тесак. МакКеон носил также кобуру с тяжелым пульсером военного образца и немилосердно стоптанные ботинки, последний уцелевший элемент его мантикорского обмундирования.
      – Ага, – заметила Хонор, – вот что, оказывается, носят потерпевшие кораблекрушение модники в этом году.
      МакКеон, посмотрев на свои голые ноги, угрюмо ухмыльнулся. «Вряд ли можно представить себе что-то менее похожее на коммодора Королевского флота Мантикоры, – сухо подумал он. – За исключением, возможно, женщины, сидевшей сейчас перед ним».
      – Может, получилось не слишком модно, но ничего удобнее для этой чертовой планеты и не придумаешь, – включился в шутливый разговор Уорнер Кэслет.
      Он был уроженцем планеты Данвиль из принадлежавшей Народной Республике системы Пароа, и его выговор был резковат, но отличался приятным своеобразием.
      – Имейте совесть! – упрекнула товарищей Хонор. – Мы находимся в самом центре экваториальной зоны, а старшина Харкнесс говорит, что в более высоких широтах температуры вполне приемлемые.
      – О чем разговор! – хмыкнул МакКеон, утирая пот со лба. – Я так понял, в арктической зоне температура падает аж до тридцати пяти. Особенно ночью.
      – Ты явно преувеличиваешь, – возразила Хонор, и в ее здоровом глазу заплясали озорные огоньки.
      МакКеон почувствовал, что его собственная улыбка становится натянутой, и едва сдержал желание бросить на Кэслета укоризненный взгляд. Сотрудники Бюро Госбезопасности Народной Республики, не обладая познаниями, достаточными для того, чтобы просто отключить электронные имплантанты, пережгли искусственные нервы. В результате этой варварской операции Хонор ослепла на левый, искусственный глаз, левая половина ее лица оказалась парализованной, а речь, из-за неподвижности левой стороны рта, становилась невнятной, стоило ей забыть о необходимости тщательно выговаривать слова. Ощутив, как в нем, подобно вулканической лаве, начинает вскипать гнев, Алистер напомнил себе, что Уорнер Кэслет, пусть и офицер Народного флота, здесь ни при чем. На самом деле он оказался в этом, вполне сравнимом с настоящим адом, местечке именно потому, что, находясь на борту корабля Госбезопасности «Цепеш», делал все, чтобы помочь пленникам.
      МакКеон, разумеется, прекрасно все это понимал, однако жгучая волна ненависти захлестывала его всякий раз, когда он задумывался о том, что сделали с Хонор костоломы ГБ. Разумеется, предусмотренная правилами содержания пленников дезактивация кибернетических имплантантов мотивировалась исключительно соображениями безопасности равно как и бритье головы производилось якобы в «санитарно-гигиенических» целях. Однако, хотя сама она на сей счет отмалчивалась, Алистер слишком хорошо знал, что ни «безопасность», ни «гигиена» не имели к издевательствам ни малейшего отношения. Все, что творили хевы, было проявлением бессмысленной злобы, не имеющей оправдания жестокости. Иногда МакКеон почти жалел о том, что совершившие это негодяи уже мертвы.
      – Ладно, – проговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал так же непринужденно, как у нее, – не тридцать пять, а тридцать. Но только зимой и осенью.
      – Алистер, ты безнадежен!
      Хонор с кривой полуулыбкой покачала головой. МакКеон был слишком дисциплинирован, чтобы дать волю эмоциям, но они с Нимицем явственно ощутили внезапную вспышку его ярости и прекрасно знали, чем она вызвана. Говорить об этом было бессмысленно, и Хонор просто перевела взгляд на Кэслета:
      – Как вы себя чувствуете, Уорнер?
      – Жарко и мокро, – с улыбкой отозвался Кэслет. Он посмотрел на МакКеона и протянул руку ладонью вверх. – Дайте мне вашу фляжку, Алистер. Дама Хонор, видимо, хочет поговорить с вами с глазу на глаз, а я пока наполню фляги, и свою и вашу. Нам ведь скоро отправляться назад.
      – Спасибо. Пожалуй, идея хорошая, – ответил МакКеон.
      Он отстегнул флягу, висевшую на ремне слева, уравновешивая пульсер, и бросил ее Кэслету. Тот поймал сосуд на лету, шутливо отдал честь и зашагал к шаттлам.
      – Он хороший человек, – без всякой связи с предыдущим разговором тихо сказала Хонор МакКеону, провожая Уорнера взглядом.
      Алистер шумно вздохнул и кивнул:
      – Да, он хороший.
      Фраза ничем не напоминала извинение, но именно им по сути и была, и Хонор не нуждалась в телепатических способностях, чтобы понять это. Собственно, еще на «Цепеше» между офицерами установились почти дружеские отношения, но – обостренные неизбежной напряженностью. Как человек Кэслет очень нравился и самой Хонор, она доверяла ему, однако, по крайней мере юридически, он оставался офицером вражеского флота, и между ними по-прежнему существовала невидимая граница. Уорнер понимал это ничуть не хуже и в сложившейся ситуации проявлял терпение и такт. Он сам в личной беседе предложил ей не выдавать ему огнестрельное оружие, да и сейчас вызвался наполнить фляги, только чтобы умело разрядить напряжение. Хонор никак не могла решить окончательно, что же с ним делать. Кэслет мог возмущаться тем, как головорезы из БГБ обращались с пленными и с ней самой, мог презирать и ненавидеть свое правительство, однако при всем этом он оставался принесшим присягу офицером и гражданином Народной Республики. Рано или поздно ему предстояло сделать нелегкий выбор. Точнее сказать, еще один трудный выбор, ибо само его пребывание здесь являлось следствием выбора, однажды уже сделанного.
      «Правда, – напомнила себе Хонор, – это единственная причина, по которой он все еще жив. Если бы Алистер не прихватил его с собой, он разделил бы участь экипажа „Цепеша“, взорванного Харкнессом. А если бы каким-то чудом крейсер не взорвался, ему все равно не следовало оставаться. Корделия Рэнсом в жизни бы не поверила, что он ничем не помог нашему побегу. И угоди он ей в лапы...»
      Хонор поежилась и, выбросив из головы посторонние мысли, пригласила МакКеона сесть рядом с ней.
      Повинуясь молчаливой команде, Алистер устроился на поваленном стволе и пригладил мокрые волосы. Воздух под пологом джунглей был почти неподвижен, однако МакКеон проявил осторожность и, уловив едва ощутимое дуновение, расположился с наветренной стороны, так чтобы облачко кошачьего пуха сносило в сторону. Хонор хмыкнула.
      – Минут десять назад Фриц принес мне бутыль со свежей водой, – сказала она, продолжая вычесывать Нимица не сводя с него здорового глаза. – Она там, в рюкзаке. Угощайся.
      – С удовольствием, – отозвался МакКеон, – мы-то с Уорнером опустошили свои уже час назад. – Он запустил руку в вещевой мешок, и его глаза расширились. – Эй, она же ледяная! А ты об этом даже не сказала!
      – Высокое положение имеет свои преимущества, коммодор МакКеон, – усмехнулась Хонор, – Пей на здоровье.
      Упрашивать МакКеона не пришлось: отвинтив крышку, он закинул голову и с восторгом припал губами к горлышку. Поскольку холодный напиток предназначался для Хонор, он, по настоянию доктора Монтойи, был обогащен витаминами, протеинами, глюкозой и другими полезными вещами. Добавки придавали воде странноватый, несколько неприятный оттенок вкуса, но эти мелочи с лихвой искупались тем, что она была холодной...
      – О-о-х... с ума сойти! – пробормотал МакКеон, оторвавшись, наконец, от бутыли.
      Некоторое время он наслаждался ощущением прохлады во рту, потом вздохнул и завинтил крышку...
      – Я уже почти забыл, что такое холодная вода, – сказал он, укладывая бутыль в рюкзак. – Спасибо, шкипер.
      – Да ладно тебе, – ответила Хонор, замотав головой от неловкости.
      Алистер невольно улыбнулся. Она до сих пор обижалась на Монтойю из-за того, что с ней все еще «нянчились». Свои чувства она старалась скрывать, но такое отношение казалось ей несправедливым и незаслуженным, ведь любой член их маленького отряда сделал для их спасения намного больше, чем она. Однако спорить не приходилось: во-первых, ее раны, полученные во время их отчаянного побега, а, во-вторых, голодный хевенитский паек довел ее почти до дистрофии. В их единственной стычке по поводу режима доктор Монтойя, наплевав на чудовищную разницу в званиях, прямо и недвусмысленно приказал ей заткнуться и не мешать ему «откармливать ее обратно до нормального состояния». С тех пор ей постоянно казалось, что все остальные урезают свои порции, чтобы подбрасывать ей лакомые кусочки.
      Если, конечно, слово «лакомые» применимо к продуктам из аварийного пайка хевов. А ведь до того, как ее угораздило попасть на Ад, Хонор была уверена, что ничего противнее аварийных пайков Королевского флота просто не существует «Век живи, век учись», – подумала по этому поводу Хонор и, меняя тему разговора, спросила:
      – Есть новости от разведчиков?
      – Практически нет. Мы с Уорнером раздобыли все, что просил Фриц, но, думаю, толку от этих образцов будет не больше, чем от прежних. А Джаспер с Энсоном наткнулись на еще одного котомедведя, или как там его. Зверюга оказался таким же сердитым, как и те два, на которых нарвались мы. И ведь что обидно: мы этим бестиям в пищу не годимся им наше мясо не переварить, но они, позорники, об этом даже не догадываются. Если б они получше учились, может, оставили бы нас в покое.
      – А может, и нет, – пробормотала Хонор, вытирая расческу о бедро, чтобы убрать застрявшую между зубцами спутавшуюся шерсть. – Мало ли существует всякого, что мы – или древесные коты – усваиваем плохо, но все равно едим, потому что вкусно. Не исключено, что с точки зрения котомедведя мы представляем собой низкокалорийный, зато изысканный деликатес.
      – Он может считать меня чем угодно, – буркнул МакКеон, – но если он еще раз сунется ко мне так же невежливо, я накормлю его дротиками из пульсера.
      – Не слишком дружелюбно, зато благоразумно, – признала Хонор. – По крайней мере эти зверюги поменьше, чем наши гексапумы или скальные медведи.
      – И то верно, – отозвался МакКеон.
      Он повернулся, не вставая с бревна, и бросил взгляд в сторону лагеря. Каждый из угнанных ими хевенских штурмовых шаттлов имел шестьдесят три метра в длину при максимальном размахе развернутых крыльев сорок три, а сложенных по швартовому варианту – девятнадцать метров. Как ни проклинали беглецы жаркие, влажные, душные, наполненные гниением и прожорливыми тварями джунгли, они не могли не признать, что в любой другой местности им не удалось бы столь надежно спрятать два здоровенных корабля. Особенность здешнего леса заключалась в том, что самые высокие деревья росли на большом расстоянии одно от другого, и пилотам удалось посадить оба шаттла, не зацепив ни единого ствола. Ну а сразу после посадки между этими самыми стволами натянули входившие в бортовой комплект каждого шаттла маскировочные сети, а лианы, лоза, ветви, сучья, листва, стволы и папоротник помогли сделать укрытие более надежным. Правда, для этого пришлось попотеть: натянуть сети над парой огромных кораблей с помощью всего семнадцати пар рук и четырех портативных гравиподъемников было адской работой, но альтернатива небывало способствовала трудовому подъему. Гостеприимством сотрудников Госбезопасности беглецы были сыты по горло.
      – Как конверторы? – спросил, помолчав, МакКеон.
      – Крутятся потихоньку, – ответила Хонор, очищая расческу от очередного клока шерсти. – По правде сказать, чем ближе я знакомлюсь с аварийным снаряжением хевов, тем больше удивляюсь. Я-то думала, что на борту будет только допотопное старье, но кто-то в НРХ здорово поработал над экипировкой обеих пташек.
      – Они принадлежат БГБ, – пояснил с кривой усмешкой МакКеон. – Госбезопасность забирает все самое лучшее. Надо полагать, это относится и к аварийному снаряжению.
      – Не уверена, что дело только в этом, – возразила Хонор. – Харкнесс, Скотти и Уорнер прошерстили все инструкции: они стандартные и предназначены для персонала Флота. Не БГБ, а флота! Возможно, эти шаттлы и оснащены несколько лучше обычных флотских, но общий уровень явно сопоставим.
      МакКеон буркнул что-то невразумительное, и Хонор улыбнулась: через Нимица она ощущала, что отсутствие веских контраргументов вызывает у капитана досаду. Сама мысль о том, что хевы способны хоть в чем-то сравниться с Королевским флотом, казалась Алистеру крамольной.
      – Вообще-то, – продолжила она, – мне кажется, что их энергетические конверторы даже получше наших. Громоздкие, да, но при этом очень эффективные.
      – Ну уж во всяком случае их энергетическое оружие в сравнение с нашим не идет, – с ухмылкой (поняв, что она его поддразнивает) ответил МакКеон.
      – Что правда, то правда, – серьезно кивнула Хонор – Полагаю, случись мне выбирать между лучшей модификацией гразера и лучшим энергетическим преобразователем для системы жизнеобеспечения, я выбрала бы оружие. Но, замечу, выбор был бы нелегким.