– Вы хотите, чтобы я... что?
      Алисон Харрингтон откинулась в кресле, ее миндалевидные глаза расширились от изумления. Говард Клинкскейлс залился краской – такого с ним не случалось уже много лет. Впервые после того, как МСН показала сцену казни, он увидел, как что-то вытеснило из взгляда Алисон неизбывную печаль, однако Клинкскейлс чувствовал бы себя гораздо лучше, не испытывай он такой неловкости. Ни одному воспитанному грейсонцу никогда не пришло бы в голову заговорить на подобную тему с чужой женой, и он всеми силами отбивался от этой обязанности. Но ничего не вышло, Бенджамин уперся: кто придумал, тот и отдувается – то бишь проводит переговоры с Харрингтонами.
      – Я понимаю, миледи, с моей стороны даже затевать такого рода разговор – верх неприличия, – сказал он хриплым от волнения голосом, – но боюсь, это единственный способ избежать политического кризиса. Кроме того, таким образом можно передать Ключ по прямой линии.
      – Но...
      Достав из кармана ручку, Алисон сунула ее в рот и принялась грызть своими мелкими белыми зубами. Эта дурная привычка, приобретенная ею во время работы в госпитале на Беовульфе, помогала успокоиться и сосредоточиться, что сейчас и требовалось. Она старалась осмыслить неожиданную просьбу объективно и непредвзято.
      Ее реакция, по собственной же оценке, оказалась на удивление сложной. Им с Альфредом в конце концов удалось смириться с фактом гибели дочери. Ему, как она догадывалась, это далось труднее, чем ей, но, так или иначе, они смирились. Правда, Алисон не раз жалела о том, что они так и не завели второго ребенка. Причиной тому во многом было ее происхождение. Она родилась на космополитическом (то бишь перенаселенном, самодовольном, разобщенном множеством условностей и каст, застойно благополучном) Беовульфе, где всячески поощрялось ограничение рождаемости. На многодетные семьи там всегда смотрели косо, и хотя на относительно молодом Сфинксе, население которого не достигло и двух миллиардов, дело обстояло иначе, ей трудно было избавиться от привитых в юности предрассудков. А ведь ей всегда хотелось иметь много детей, разве не так? Это было одной из причин, побудивших ее принять предложение Альфреда и перебраться на Сфинкс. Там вроде бы никаких препятствий не осталось, но... То одно мешало, то другое. Все время казалось, что спешить некуда, ведь ее «биологические часы» не остановятся еще лет сто, если не больше.
      А ведь будь у них другие дети, им, возможно, удалось бы легче пережить утрату...
      Она отбросила эту мысль как пустую и вздорную: дети – это дети, а не полис эмоциональной страховки. Да и вообще, ерунда все это!
      Однако сейчас, когда этот вопрос затронул Клинкскейлс, она ощутила... неловкость. Отчасти потому, что глубоко заложенные инстинкты заставляли ее встречать в штыки любую попытку заявить, будто она что-то кому-то «должна». Порой она ставила перед собой очень трудные задачи, какие уж точно не предложил бы ей ни один посторонний, но она не допускала и мысли о том, чтобы подчинить свои решения чужим требованиям. Надо полагать, это тоже пришло из детства: она росла с подсознательным убеждением в том, что весь Беовульф давит на нее, навязывая свои представления, и этому нажиму надо противостоять во что бы то ни стало. Разумом Алисон понимала вздорность инстинктивного протеста, однако старый рефлекс укоренился слишком глубоко и сейчас всколыхнулся с новой силой.
      Однако куда сильнее была убежденность в том, что, если они с Альфредом решат завести ребенка именно сейчас, ради разрешения грейсонской политической коллизии и сохранения в роду лена Харрингтон, это станет своего рода предательством по отношению к памяти погибшей дочери. Как будто... как будто она была продуктом серийного производства, который можно легко заменить другим изделием, сошедшим с того же конвейера.
      Ощущение было нелепым и нелогичным, но она ничего не могла с ним поделать.
      «Кроме того, – подумала Алисон, кисло усмехнувшись и сжав зубами ручку, – стоит принять во внимание и мое отношение к наследственным титулам».
      Представление большинства обитателей других планет о Беовульфе сводилось к своеобразию сексуальных обычаев этой планеты – и никому даже в голову не приходило, насколько конформистской является она почти во всех остальных сферах. Свобода выбора, разумеется, существовала, но она была строго ограничена существующими шаблонами. Человек мог стать кем угодно... если только его устремления вписывались в общепринятый список, согласующийся с экономическими и социальными требованиями общества. Проклятием Беовульфа была самодовольная снисходительность, с которой его жители относились ко всем остальным, «отсталым» мирам.
      Однако, несмотря на консерватизм и приверженность стабильности, родовой аристократии на Беовульфе не существовало. Общественный строй планеты можно было назвать выборной олигархией или цеховой республикой. Верховная власть принадлежала совету директоров, членов которого избирали советы низшего уровня, представлявшие, в отличие от большинства планет, не жителей определенных территорий, а профессиональные гильдии. Система эта существовала, конечно, не без сбоев, но работала уже почти два тысячелетия.
      Будучи воспитанной в этой традиции, Алисон – что неудивительно – воспринимала господствовавший на Мантикоре аристократический строй с некоторым недоумением, но испытала огромное облегчение, поняв, что, монархическое не монархическое, но Звездное Королевство нисколько не ограничивает ее личную свободу, никоим образом не посягает на внутренние устои и не предполагает вмешательства в дела семьи. На протяжении семи с лишним десятилетий Алисон развлекалась, шокируя добропорядочных, степенных сфинксиан, и мало кто из них понимал: она делала это потому, что могла.Имела такую возможность и неоспоримое право. Это на Беовульфе существовало общественное мнение, непогрешимо мудрое, бесконечно терпимое, ведущее всех жителей к идеалу и гарантированному счастью. А в Звездном Королевстве, слава богу, ничего подобного не было. Усвоив это, доктор Харрингтон еще больше полюбила новую родину, однако идея наследования власти и привилегий, пусть даже ограниченных Конституцией, по-прежнему представлялась ей, мягко говоря, дурацкой.
      «В конце концов, я же генетик! Уж я-то знаю, насколько случайно выпадают комбинации генов».
      И вот, в один прекрасный день, забавная нелепость вдруг перестала быть абстрактной и забавной: Хонор, ее Хонор получила сан землевладельца Харрингтон. Усвоить, что ее дочь каким-то образом превратилась в феодальную правительницу, было не так-то просто. Алисон вообще сомневалась в том, что сможет к этому привыкнуть, однако, видя, как меняется дочь, понимала, что изменения напрямую связаны с ее новыми обязанностями. Хонор относилась к ним со всей полнотой ответственности и уж точно не бросила бы на произвол судьбы своих подданных и ставшую родной планету в разгар политического кризиса, да еще такого, какой только что описал Клинкскейлс.
      – Не знаю, что и сказать, – сказала она наконец. – Боюсь, лорд Клинкскейлс, ни о чем таком мы с Альфредом раньше как-то не задумывались.
      Она опустила ручку, криво ухмыльнулась при виде оставшихся на пластике вмятин от зубов и снова подняла глаза на регента:
      – Нам непросто воспринять мысль о том, что мы пытаемся, каким-то образом ее... заменить, – произнесла она гораздо более мягко.
      Клинкскейлс кивнул.
      – Я понимаю, миледи. Но никто и не предлагает заменить ее: это невозможно, и не под силу даже вам. Взгляните на мою просьбу иначе: как на способ обеспечить линию наследования лена.
      – Хм. – Алисон обнаружила, что снова потянула ручку в рот, отложила ее подальше и покачала головой. – Милорд, но это порождает сразу два вопроса. Первый: справедлив ли такой поступок по отношению к моему племяннику Девону? Не то чтобы он изначально рассчитывал на наследование каких бы то ни было титулов, но Геральдическая коллегия Звездного Королевства уже объявила его наследником титула графа Харрингтон, хотя официальное возведение в достоинство пэра состоится лишь через несколько месяцев. Боюсь, что, приняв ваше предложение, мы тем самым оспорим его право на титул, причем оспорим в пользу еще не родившегося, даже не зачатого ребенка!
      Она покачала головой и тяжело вздохнула.
      – Буду откровенна, милорд, мы с Альфредом, бог свидетель, очень хотели бы не связываться с такими сложностями. Мы хотели бы, чтобы дети, если они у нас будут, появились на свет потому, что мы хотим этого, хотим ради них самих, а не ради политической ниши, которую кто-то из них «должен» заполнить! И, честно говоря, в известном смысле меня даже возмущает, что столь интимный вопрос касается не только нас... и обсуждается множеством посторонних людей.
      Она умолкла, задумалась, но спустя несколько мгновений встрепенулась и тяжело вздохнула.
      – Видите ли, есть более важная проблема, чем моя реакция или последствия нашего решения для Девона, и тут нам с Альфредом придется серьезно поразмыслить...
      – Что вы имеете в виду, миледи? – мягко спросил Клинкскейлс, поскольку она, не договорив, замолчала.
      – Справедливо ли это по отношению к ребенку? Имеем ли мы с мужем право дать жизнь человеческому существу, которое не сможет выбрать себе судьбу, ибо какое-то правительство или правитель – да хоть бы и мы сами, помоги нам Боже, – решили все за него, причем еще до зачатия. Моя дочь приняла сан землевладельца, сделав осознанный выбор, но как можем мы с Альфредом навязывать тот же выбор еще не родившемуся человеку? И что скажет этот человек, когда поймет, как мы с ним поступили... и почему? А если он решит, что для нас главным был политический расчет – а не любовь к нему или к ней самой?
      Несколько секунд Клинкскейлс молча обдумывал услышанное, после чего тихонько вздохнул.
      – Боюсь, миледи, – сказал он, – мне и в голову не приходило взглянуть на проблему с такой точки зрения. Впрочем, по моему глубокому убеждению, ни один грейсонец до такого не додумается. На протяжении многих веков нам приходилось бороться за выживание, что и породило клановую структуру нашего общества. Ту самую, которой определяется наше отношение к вопросам кровного родства, семьи и наследования. Так или иначе, это неотъемлемый элемент нашей самоидентификации, без которой мы не существуем как народ. Я знавал примеры браков, заключавшихся именно с целью произвести на свет наследника того или иного лена, и детей, зачатых и рожденных для того, чтобы воспринять в будущем бремя власти. Замечу, что до не столь уж давнего времени – все изменилось лишь девять лет назад – владеть ленами у нас могли только мужчины. Однако дети всегда оставались для нас драгоценнейшими из даров Утешителя. Грейсонцам, миледи, это ясно, как никому другому. И дети, которых искренне любят и лелеют, вырастают без каких-либо терзаний по поводу того, что их появление на свет было обусловлено политическими и династическими соображениями.
      – Да, но... – порывалась возразить Алисон, однако Клинкскейлс остановил ее, мягко покачав головой.
      – Миледи, – тихо сказал он, – я знал вашу дочь, и всякий, кому выпало знать ее так же хорошо, как мне, знал также, что за все свою жизнь она ни на мгновение не усомнилась ни в своей любви к вам, ни в вашей любви к ней. И лично для меня это служит убедительным доводом в пользу вашей способности воспитать и другого ребенка, который будет ощущать себя столь же ценимым и нужным. И я прошу, не позволяйте вашей печали и растерянности заставить вас усомниться в себе в этом глубинном смысле.
      Алисон моргнула, почувствовав жжение в глазах. Губы ее дрогнули.
      «Боже правый, – с изумлением подумала она, – а ведь когда мы познакомились, я считала этого человека живым ископаемым. Реликтом того времени, когда волосатые самцы ходили, опираясь на костяшки передних конечностей, и лупили себя кулачищами в грудь, издавая торжествующий рев».
      Теперь она увидела его совсем по-другому и ощутила укол стыда за недавнее пренебрежение, однако гораздо сильнее ее изумили деликатность и проницательность старика. В немногих словах он исчерпывающе раскрыл перед ней вздорность ее же собственных опасений. Она все еще сомневалась в том, что им с Альфредом следует согласиться с обязательством произвести на свет наследника Ключа Харрингтон, но вот в том, что они смогут взрастить и воспитать его с такой же любовью и радостью, как и Хонор, сомнений не осталось ни малейших.
      «Правда, остается еще одна маленькая деталь, – подумала Алисон, – фактор, на который я натолкнулась, работая с генным проектом, и о котором Клинкскейлс знать не может. Интересно, что скажут он и Протектор Бенджамин, когда – если – я сообщу им эту новость!»
      Отбросив эту мысль, доктор Харрингтон встряхнулась и поднялась из-за письменного стола. Тут же встал и Клинкскейлс.
      – Я обдумаю вашу просьбу, милорд, – с улыбкой сказала она. – Вы, разумеется, понимаете, что нам с Альфредом потребуется некоторое время на размышление, но мы, обещаю, отнесемся к этому со всей серьезностью.
      Она протянула руку, и Клинкскейлс, следуя грейсонской традиции, поцеловал ее.
      – Спасибо, миледи, – тихо сказал он. – Это все, о чем я осмелился бы просить вас и вашего мужа. Да поможет вам Испытующий принять верное решение.

* * *

      – Элли, я прямо не знаю...
      Альфред Харрингтон возвышался над своей крошечной супругой, как гора. Он был на четыре сантиметра выше своей отнюдь не маленькой дочери, а мощный скелет и могучие мускулы как раз приличествовали человеку, который родился и вырос на планете с тяготением на десять процентов выше беовульфского. Однако известие о смерти дочери оказало на него воздействие более сокрушительное, нежели на его внешне хрупкую супругу. Он сильно сдал. Лишь в последнее время он начал приходить в себя, процесс был мучительным и обещал затянуться надолго. Сейчас Альфред опустился рядом с женой на изысканную дворцовую кушетку и обнял Алисон правой рукой.
      – Я обещала Клинкскейлсу, что мы с тобой об этом подумаем, – сказала она мужу, поднимая лицо и подставляя губы для поцелуя.
       «Больше– не обязательно значит лучше,– мимолетно подумал Алисон, прижимаясь щекой к его широкой груди, – но коль речь заходит об объятиях, с этим можно и поспорить». Древесные коты Нельсон и Саманта тут же запрыгнули на кушетку поближе к супругам. За Самантой немедля последовал Язон, самый бесстрашный и любопытный из ее детей. Еще по-детски неуклюжий, он вспрыгнул на свободную руку Алисон и принялся топтаться, устраиваясь поудобнее. Саманта, усевшись на четыре задние лапы и обернув хвост вокруг них, оглаживала передними лапами свои великолепные бакенбарды, не отводя глаз от котенка. Нельсон бесцеремонно развалился на коленях у Альфреда.
      Хмыкнув, Альфред откинулся назад. Его рассеянный взгляд был обращен к Язону, рука ласково трепала Нельсона за уши, губы в задумчивости сжались. Кот распластался на коленях, издавая низкое, умиротворенное урчание. Спустя несколько секунд Альфред покачал головой.
      – Знаешь, а ведь если мы захотим когда бы то ни былозаиметь еще детей, от этого нам все равно не уйти, Элли.
      Жена подняла голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, и он пожал плечами.
      – Эти дети, они ведь будут братьями или сестрами Хонор. – Впервые за долгое время ему удалось выговорить имя умершей дочери почти без дрожи в голосе. – А стало быть, проблема наследования рано или поздно возникнет снова. Вне зависимости от нашего желания.
      – Знаю, – вздохнула Алисон.
      Язон тем временем полностью завладел рукой женщины, обхватив ее всеми тремя парами конечностей и обвив, вдобавок, цепким хвостом запястье. Она покатала его по кушетке на спинке, и он заурчал от удовольствия.
      – Знаю, просто раньше я об этом не задумывалась.
      Альфред покивал головой, и она снова вздохнула.
      – Собственно, династическое наследование – это вовсе не то, над чем следует ломать голову порядочной девушке с Беовульфа.
      – К худу ли, к добру ли, но я верю в то, что ты мне сказала, – сказал он, проведя пальцем по кончику ее носа, и в груди его громыхнул слишком редкий в последнее время басовитый смешок.
      – И я сказала именно то, что думала – тогда! – задорно воскликнула она. – И ты, между прочим, обещал мне ровно то же самое.
      – И тоже от всего сердца, – со вздохом сказал он, медленно гладя левой рукой пушистую спину Нельсона. – Ну что ж, так или иначе жизнь продолжается, если это настоящая жизнь, а не дурная книга или скверная пьеса для голотеатра. Мы с тобой всегда мечтали нарожать много детей, так что настоящая проблема не в том, позволим ли мы династическим соображениям диктовать нам поступки, а как раз наоборот: не заставят ли нас эти высокие соображения отказаться от того, чего мы хотели задолго до всяких просьб и независимо от всякой политики.
      – Верно.
      Правой рукой Альфред погладил ее шелковистые черные волосы. Она выгнула спину, мурлыкнула, как могла бы мурлыкнуть довольная древесная кошка, и он снова коротко рассмеялся. Но тут ее улыбка вдруг поблекла.
      – Ты ведь понимаешь, что результаты моего генетического исследования существенно усложнят ситуацию?
      – Не вижу, с какой бы стати, – возразил муж. – Ты лично не имела к этому никакого отношения: тебе лишь удалось обнаружить то, что уже существовало.
      – Любимый, у некоторых народов в ходу скверный обычай – казнить гонца, доставившего дурную весть. Напомню тебе, на Грейсоне очень сильны позиции религии, и я, учитывая изначальное отношение Церкви Освобожденного Человечества к науке как таковой, серьезно опасаюсь, что местные жители воспримут мое открытие отнюдь не так спокойно, как мы с тобой.
      – Ну что ж, это будет не первый случай, когда представитель семейства Харрингтон поставит их на уши, – парировал он. – Пора бы им к этому привыкнуть. А не успели так пусть, черт возьми, привыкают, если уж им так хочется повесить ключ землевладельца на шею еще одного нашего ребенка.
      – Бог мой, до чего ты грозен! – фыркнула Алисон.
      Муж шутливо оскалил зубы, и она рассмеялась. Это было счастье – видеть, что он снова может шутить, что окаменевший от горя безумец вновь превращается в того сильного, ироничного и остроумного человека, которого она любила более шестидесяти стандартных лет. Ей даже захотелось поделиться с ним своей радостью, но это, пожалуй, было бы преждевременно. Поэтому Алисон ограничилась тем, что с легким вздохом уткнулась в его широкую грудь и сосредоточилась на возне с Язоном.
      – Знаешь, – сказал, помолчав, Альфред, – что тебе действительно следует сделать? Обсудить реальное положение дел с кем-нибудь из местных. С человеком, которого ты находишь здравомыслящим и заслуживающим доверия и который мог бы дать тебе объективный и непредвзятый прогноз, как отнесутся грейсонцы к твоему открытию.
      – Мысль, конечно, интересная, – не без иронии откликнулась она, – только вот кого именно ты имеешь в виду? У лорда Клинкскейлса и без того голова идет кругом, а Миранда... – Алисон покачала головой. – Миранда – славная девушка, но она была слишком близка с Хонор, а теперь слишком сблизилась с нами. Ее ответ, пусть совершенно непроизвольно, даже вопреки желанию, будет продиктован ее отношением ко мне. В том случае, разумеется, если она не отвергнет мои слова целиком по религиозным соображениям.
      – Тем не менее ты считаешь, что этого не случится, – уверенно заявил Альфред.
      – Верно, – согласилась Алисон. – С другой стороны, в жизни своей я ошибалась крайне редко и вовсе не хочу, чтобы этот случай стал исключением из правила.
      – Понимаю.
      Альфред стал тормошить Нельсона и вдруг рассмеялся: Саманта, не иначе как решив, что мужчинам уделяется слишком много внимания, вклинилась в крохотную щель между супругами Харрингтон, расширила ее с помощью когтей и забарабанила лапой по бедру Алисон. Кошка угомонилась только тогда, когда рука, которую не успел заграбастать котенок, принялась ласкать его маму.
      А тем временем смех Альфреда превратился в задумчивое молчание. Алисон подняла на него вопросительный взгляд, и он пояснил:
      – Знаешь, похоже, у меня появилась идея.
      – Какая?
      – Тебя ведь больше всего беспокоит религиозный аспект? Точнее, как отреагируют наиболее консервативные церковные круги?
      Она кивнула, и он пожал плечами.
      – В таком случае не стоит ли обратиться сразу на самый верх? Со слов Мака я понял, что на следующей неделе к нам в Харрингтон пожалует сам преподобный Салливан.
      – Преп...
      Алисон задумалась, нахмурила брови.
      – Я и сама об этом подумывала, так, мельком, – призналась она чуть погодя. – Но... струсила. Мне кажется, Салливан... он такой суровый и непреклонный, совсем не такой, как преподобный Хэнкс. А вдруг он окажется узколобым тираном? Что, если он попытается заставить меня прекратить исследования?
      – А что, если все твои опасения высосаны из пальца? – возразил Альфред. – Согласен, Салливан совсем не такой, каким описывала нам Хонор преподобного Хэнкса, во всяком случае в публичных проявлениях. Но, насколько мой скромный опыт знакомства с этой планетой позволяет судить о ее жителях, Ризница не избрала бы Первым старейшиной дурака или фанатика. К тому же разве Хонор не рассказывала нам, что именно Хэнкс способствовал избранию Салливана Вторым старейшиной и готовил его себе в преемники?
      Алисон снова согласилась. Альфред повел плечами.
      – Следовательно, я уверен, он, скорее всего, поймет тебя правильно и отреагирует как разумный человек. А если этого все же не произойдет, тебе в любом случае придется пройти по этому мостику. Я имею в виду вот что: допустим, произойдет маловероятное и он попытается прикрыть твои исследования. Разве ты подчинишься и не станешь публиковать результаты?
      Алисон покачала головой.
      – Ну так в чем же дело? Почему бы не выяснить его позицию заранее? И потом, если ты обратишься к нему первому, у тебя появится возможность заручиться его активной поддержкой в, мягко говоря, двусмысленной ситуации. Каждый грейсонец по отдельности вправе трактовать ее по-своему, но решающее значение будет иметь официальная позиция Церкви. И уж едва ли кто-нибудь на всей планете может знать, какую позицию займет Церковь, лучше, чем он.
      – Как ни крути, ты прав, – согласилась Алисон. Она задумалась, затем решительно кивнула, коснувшись лбом груди мужа. – Наверное, прав. Ты всегда лучше меня разбирался в иерархических структурах.
      – После стольких лет на службе в Королевском флоте – немудрено, любовь моя, – наставительно сказал он, улыбнувшись. – Одно из двух: или ты усваиваешь, как работает система, или заканчиваешь карьеру не врачом, а пациентом.
      – Да-а? Вот оно что! А я-то думала, все дело в том, что ты вырос в отсталом авторитарном аристократическом феодальном обществе.
      – Полностью противоположном стратифицированному, конформистскому, распутному и похотливому социуму сенсуалистов, который вскормил тебя, не так ли? – самым нежным тоном осведомился он.
      – Именно так! – с энтузиазмом подтвердила Алисон. В этот момент прозвучал мелодичный гонг, и она со вздохом отстранилась. – Сигнал к обеду. А я, наверное, похожа черт знает на кого.
      – Ну, вряд ли черт это знает, – заверил Альфред жену после придирчивого осмотра.
      – Теперь Марк с Мирандой наверняка догадаются, что прервали нас в самый неподходящий момент. В следующий раз, Альфред, ты просто обязан проявить больше инициативы. У меня, знаешь ли, есть определенная репутация, которую надо поддерживать.
      Когда спустя пару минут они вошли в столовую, ее муж все еще тихонько посмеивался.

      – Благодарю вас, преподобный, за то, что вы согласились принять меня без промедления.
      – Поверьте, леди Харрингтон, ваша просьба о встрече меня очень обрадовала. Мы, служители Церкви, полностью осознаем важность вашей работы и необходимость сотрудничества.
      Лысый мужчина, чью физиономию украшал крючковатый нос (преподобный отец, Первый старейшина Церкви Освобожденного Человечества), деловито продел маленькую ручку Алисон себе под локоть и повел гостью через просторный кабинет. Они находились на третьем этаже собора Харрингтон, в котором, как и в любом другом соборе Грейсона, имелись помещения, специально предназначавшиеся для работы и отдыха преподобного во время его пастырских посещений лена. Усадив гостью в одно из кресел, стоявших по обе стороны полированного кофейного столика, расположенного неподалеку от огромного письменного стола, Салливан собственноручно налил ей чаю. Над серебряным чайником, поблескивающим в свете падавших через огромные, в стену размером, окна лучей, поднимался пар, и Алисон с удивлением раздула ноздри, узнав неповторимый аромат «Солнечной плантации № 7». Удивляться было чему: Салливан не только заранее выяснил, что она предпочитает зеленый чай, но еще и раздобыл ее любимый сорт, считавшийся дорогим даже в Звездном Королевстве и, как она с сожалением успела выяснить, очень редко завозившийся на Грейсон.
      – Вам с сахаром, леди Харрингтон? – осведомился Салливан.
      Алисон позволила себе улыбнуться. Раз уж он (или кто-то из его сотрудников) не пожалел усилий, чтобы выяснить, какой чай она любит, то и про сахар он, несомненно, знал в точности.
      – Да, преподобный, спасибо. Два кусочка.
      – Прошу, миледи.
      – Он опустил сахар в горячую жидкость, аккуратно размешал и подал ей чашку на блюдце.
      – Заверяю вас, миледи: концентрация тяжелых металлов в чае и сахаре не выше той, к какой вы привыкли у себя в Звездном Королевстве.
      – Благодарю вас, – ответила гостья.
      Она подождала, пока он нальет чашку и себе, и только после этого отпила глоток.
      – М-м-м... Восхитительно!
      При виде ее искреннего восторга священнослужитель расплылся в широкой улыбке.
      Доктор Харрингтон эту улыбку хорошо знала, поскольку постоянно видела ее на самых разных лицах в течение всей своей долгой жизни. Очень многие мужчины получали удовольствие, доставляя удовольствие ей(черт побери, попробовали бы они его не получить!), и все же реакция Салливана ее слегка удивила. Она давно уяснила, что по части галантности мужчины Грейсона могут дать фору обитателям всех миров Альянса, и это не мешало многим из них оставаться чопорными и держаться по отношению к собеседницам покровительственно и снисходительно. Алисон с легкостью ставила на место любого воображалу, и до сих пор ей не приходилось давать окорот кому-либо из местных уроженцев более одного раза. С другой стороны, большую часть проведенного на Грейсоне времени она не покидала лен Харрингтон, считавшийся оплотом «современных и прогрессивных» общественных взглядов. Ну а с духовным вождем планеты, за вычетом его официального участия в церемонии погребения Хонор, ей довелось встретиться впервые.
      Таким образом, Алисон не имела возможности составить собственное представление об этом человеке, однако рассказы Миранды (и письма Хонор) характеризовали его как сторонника более консервативных воззрений, по сравнению с его предшественником, преподобным Хэнксом. Разумеется, никто не дерзнул бы утверждать, будто он в качестве главы Церкви не оказывает должной поддержки реформам Протектора, однако на личном уровне он считался куда менее ревностным их приверженцем, чем, например, Говард Клинкскейлс. Доктор Харрингтон полагала, что его консерватизм должен выражаться если не в неприязненном, то, во всяком случае, в прохладном отношении к женщинам, добившимся выдающихся профессиональных успехов и высокого общественного положения. Даже грейсонские врачи, из тех, кто придерживался более консервативных взглядов, как правило, чувствовали себя в ее обществе неуютно. А преподобный, как оказалось, вовсе не был упертым и вел себя вполне непринужденно. И тем не менее она ожидала, что духовный глава Церкви Освобожденного Человечества окажется более... аскетом?
      Алисон задумалась, подходит ли это определение. Пожалуй, оно было не совсем точным, но лучшего на ум не пришло.
      Так или иначе, Салливан предстал перед ней совсем не таким, каким она его вообразила. Преподобный явно оценил ее привлекательность по достоинству, причем нисколько этого не скрывал. Алисон знала, что он женат – трижды, по обычаю Грейсона – и даже не помыслит о том, чтобы зайти дальше добродушного флирта, однако она никак не ожидала встретить в его лице человека столь жизнелюбивого и «земного».
      «Возможно, все объясняется очень просто, – подумала она. – Хонор, – вспомнив о дочери, Алисон ощутила укол боли, однако не прервала ход размышлений, – просто этого не заметила. Бог, конечно, любил мою девочку, но Вселенной пришлось заехать ей кирпичом между глаз, чтобы она осознала наличие в мире существ противоположного пола». В отличие от дочери, доктор Харрингтон прекрасно понимала, что, при всей своей церемонной учтивости и приверженности многочисленным условностям, твердо диктовавшим рамки обращения с чужимиженами, здешние скромники – люди ничуть не менее «земные» (удачное определение вызвало у нее смешок), чем ее университетский секс-советник на Беовульфе. Чтобы убедиться в этом, достаточно сунуть нос в ближайший первоклассный магазин дамского белья. Воспитание воспитанием, но мужчина всегда остается мужчиной.
      Кстати, это вполне объясняло, почему Салливан проявляет откровенную симпатию к ней. Женщины, похожие на Хонор, наверняка вызывали в нем чувство неловкости, не столько потому, что узурпировали традиционно «мужскую» роль, сколько потому, что сама излучаемая ими аура воспринималась как нечто абсолютно чуждое. Грейсонцам еще только предстояло освоить новый комплекс социальных раздражителей и ответов на них, и, возможно, многие так и не научатся правильным ответам, даже если привыкнут распознавать новые сигналы. А вот блеск в глазах Алисон преподобный распознал безошибочно. И в этой ситуации он чувствовал себя как рыба в воде – до тех пор, пока они придерживались грейсонских правил поведения.