Гражданин контр-адмирал Томас Тейсман вошел в комнату совещаний флагманского корабля «Конкистадор» в сопровождении гражданина комиссара Денниса Ле Пика. Тейсману не особенно нравился Ле Пик, но он знал, что антипатия объясняется главным образом нежеланием все время таскать за собой политический балласт. Слишком часто он видел результаты постороннего вмешательства в военные операции, а тут еще приходилось возить политиков к самому месту действия, чтобы они могли все испортить еще быстрее.
      С другой стороны, его присутствие здесь было исключительной удачей. Первое фиаско Хевена на Ельцине он пережил только потому, что ему повезло (и это было именно везение) повредить несколько кораблей Хонор Харрингтон, прежде чем его эсминец был вынужден сдаться в плен. Только это достижение да еще скандал, когда капитан Ю перебежал к мантикорцам, спасли его от адмиралов-Законодателей, которые искали козла отпущения. И только уничтожение старого режима, признался он себе, спасло его после того, что случилось с Девятой крейсерской эскадрой в начале нынешней войны, когда коммодор Райхман – ставленница Законодателей – показала себя полной дурой. Ее покровители раздавили бы его, как букашку, за то, что он посмел оказаться прав, когда она ошибалась. Но новый режим искал козлов отпущения уже среди Законодателей, так что коммодора Райхман расстреляли, а капитана Тейсмана повысили в чине.
      Вселенная не отличается чрезмерной справедливостью, подумал он, но каждый в итоге получает то, чего заслуживает. Комитету общественного спасения не мешало бы иметь это в виду.
      Он отмахнулся от посторонних мыслей и занял место за столом, Ле Пик сел рядом. Во главе стола уже сидели гражданин вице-адмирал Терстон и гражданин комиссар Презников. Через стол с Тейсманом поздоровалась Мередит Чавес, командующая оперативной группой 14.1. Тейсман не знал Джорджа Дюпре, комиссара Чавес, но говорили, что он больше других склонен позволять профессионалам заниматься своим делом. Может, поэтому Мередит такая веселая.
      Гражданин контр-адмирал Чернов и гражданин комиссар Джонсон из оперативной группы 14.3 прибыли меньше чем через три минуты после Тейсмана. Итак, собралось все командование оперативной группы четырнадцать. Кроме начальников штабов, конечно – орган, который сейчас назывался штабом флота, решил, что их нельзя информировать о деталях, пока операция «Кинжал» не начнется. Не самый хороший способ готовить настолько сложную операцию, но отдадим должное штабистам: если «Магнит» сработает, то выполнить «Кинжал» будет проще простого.
      Правда, сам Томас Тейсман очень не любил включать слово «если» в оперативные планы.
      – Итак, все на месте, – заметил Терстон – Теперь могу вам сказать, что «Магнит», похоже, сработал неплохо.
      Чавес и Чернов улыбнулись, но Тейсман только кивнул. «Похоже». Опять неудачное слово.
      Терстон включил голографический экран, и над столом появилась звездная карта. Он повозился с кнопками. Майнет и Кандор загорелись красным. Потом вспыхнули Каска, Доркас и Грендельсбейн, но уже янтарным.
      – Итак, – сказал он. – Вы все знаете, что гражданка адмирал МакКвин и гражданин адмирал Эббот захватили контроль над Майнетом и Кандором. У МакКвин больше повреждений от мантикорского отряда, чем мы предполагали, но на это монти потратили все свои ракеты. Теперь они могут только болтаться на краю системы и наблюдать за ней, кроме того, у них тоже есть потери. Теми силами, что у них остались, они не смогут вернуть себе систему – даже если пополнят боекомплект. А у гражданина адмирала Эббота дела еще лучше. Он занял систему без единого выстрела, и у мантикорцев против него нет ничего крупнее линейного крейсера.
      Терстон помедлил и оглядел стол, проверяя, все ли внимательно слушают его, потом с помощью курсора выделил Грендельсбейн.
      – Плюс к этому, как вы знаете, уже больше месяца мы держим в укрытии легкие отряды у Грендельсбейна и Каски, и адмирал Хэмпхилл на Грендельсбейне вынуждена сохранять осторожность. Она оставила на месте все свои корабли стены – наверное, боится, что мы атакуем, если она обнажит фланги, – но послала мощную группу линейных крейсеров для поддержки отрядов на Доркасе. Кроме того, несколько ее легких подразделений присоединились к мантикорскому отряду, который болтается в Майнете. Это значит, что она сосредоточится на этих территориях, ожидая подкрепления, чтобы отвоевать их обратно. А нам именно это и надо.
      – Кроме того, – курсор вернулся к Каске, – наши разведчики докладывают о прибытии сюда довольно большой оперативной группы. Интересно, а эти откуда взялись?
      Терстон оскалился, и на этот раз даже Тейсман улыбнулся в ответ. Черт, подумал он, Терстон – расчетливый сукин сын, но он знает, как завести людей.
      – Мы не изучили их настолько хорошо, насколько мне бы хотелось, – признал Терстон, – но по той информации, что у нас есть, они сделали точь-в-точь то, чего мы от них хотели. Мы опознали по крайней мере пять бывших кораблей Хевена, и время их прибытия соответствует немедленной реакции Ельцина на «Магнит». Кроме того, вся группа прибыла как единое целое, а значит, их и отправили вместе. Если бы они наскребли лишние корабли из разных систем, картина отличалась бы.
      Тейсман кивнул, но кое-что в уверенном объяснении Терстона его обеспокоило, и он поднял руку.
      – Да, гражданин адмирал Тейсман?
      – Вы говорите, мы опознали пять кораблей хевенитской постройки, гражданин адмирал?
      – Верно.
      – Но только пять? – с вежливой настойчивостью продолжал допытываться Тейсман.
      Прежде чем ответить, Терстон переглянулся с Презниковым.
      – Верно, гражданин адмирал, – повторил он. – Расстояние довольно большое, а вы и сами знаете, как сложно интерпретировать пассивные данные. Кроме того, монти и грейсонцы перестроили их куда сильнее, чем мы рассчитывали, поэтому анализировать излучения было намного сложнее. Учитывая время и размер группы, я и мой штаб уверены, что несколько крупных кораблей, которые разведчики не сумели опознать, – это тоже захваченные суда, которые просто перестроили слишком сильно для опознания.
      – Сколько этих других кораблей, гражданин адмирал?
      – Восемь кораблей стены, то есть скорее всеговосемь.
      Тейсман задумчиво нахмурился, и Терстон пожал плечами.
      – Наверняка они забрали с собой несколько мантикорских судов, которые на тот момент оказались у них в системе. Все мантикорские корабли, которые прежде базировались на Ельцине, оттуда уже ушли – их опознали на Тетисе, – но вообще-то Грейсон – хорошее место для финальных учений перед тем, как отправить новые подразделения на фронт…
      Тейсман кивнул и сел на место. Терстон был абсолютно прав. И тот факт, что грейсонцы наверняка хватались за любую возможность потренироваться, делал такую остановку еще более привлекательной для мантикорцев. И все же…
      Он пробежался мысленно по известным ему данным разведки. Если там все правильно, то даже мантикорские верфи не могли ввести в строй больше восьми, максимум девяти из одиннадцати грейсонских призовых судов. Если верны первоначальные оценки повреждений, подумал он с иронией, то сама Республика Хевен не смогла бы отремонтировать за такой срок больше шести, а грейсонцы вряд ли могли сравняться с мантикорцами по эффективности. Пока не могли. А если оценки разведки правильны, и пять из этих кораблей верно опознали на Каске, то Терстон скорее всего прав: Альянс действительно оголил Ельцин, чтобы отреагировать на захват Кандора.
      – На основе этих разведданных, – продолжил Терстон, – мы с гражданином комиссаром Презниковым решили начать операцию «Кинжал» в течение семидесяти двух часов. Хотелось бы дать старт немедленно, но мы договорились, что лучше два-три дня потратить на тренировки, поскольку теперь можно проинформировать ваши штабы и начальников подразделений.
      И на том спасибо, подумал Тейсман. В Четырнадцатой оперативной группе было более ста шестидесяти кораблей, включая тридцать шесть линкоров и двадцать четыре линейных крейсера. Звучало впечатляюще, но секретность была так велика, что в экипажах никто даже не представлял, в чем заключается операция «Кинжал». Сам Тейсман со скрытого одобрения Ле Пика допустил утечку оперативного плана в свой собственный штаб. Таким образом, они смогли разработать хоть какие-то планы на случай неожиданностей, но никто из его капитанов не знал, что должно случиться. А Комитет общественного спасения научил их не задавать лишних вопросов. Даже пара дней на то, чтобы проинформировать их и прорепетировать операцию, была бесценным подарком. Тейсман удивился: как это Терстон заставил Презникова согласиться на такое? Неужели комиссара убедила логика? Тейсман тут же напомнил себе, что излишний оптимизм ни к чему.
      – Ладно, – продолжил Терстон. – Вот что я думаю. Во-первых, даю вам три часа, чтобы проинформировать штабы и командиров подразделений. В тринадцать ноль-ноль мы с гражданином комиссаром Презниковым устраиваем сетевую конференцию оперативной группы, чтобы ответить на любые вопросы, возникшие у вас и у ваших людей. После этого, скажем в шестнадцать ноль-ноль, мы начнем упражнение на тренажерах по основному плану атаки. Координатор – гражданка адмирал Чавес. Мы с гражданином комиссаром Презниковым в первом упражнении будем наблюдать и играть за грейсонцев. Потом…

* * *

      Как Протектор и ожидал, новости просочились, и средства массовой информации вовсю раскручивали катастрофу.
      Нет, резко сказал он себе, это нечестно. Грейсонская пресса была куда ответственнее прочих. Возможно, она была даже слишком управляемой – это отражало общественную мораль, основанную на уважении к авторитетам. Репортеры всегда тщательно проверяли факты перед публикацией. К несчастью, факты у них были достоверные, а если Бенджамин Мэйхью чему и научился на чужих ошибках, так это тому, что репортерам врать нельзя. Отказываться от комментариев и придерживать информацию – одно, а навсегда лишить себя общественного доверия – совсем другое, и оступиться было слишком просто, опасно просто.
      Так что он подтвердил результаты лабораторных исследований, стараясь не раздувать страстей, и сохранил доверие к себе… если оно ему еще пригодится.
      Шок и горе охватили планету еще до выхода новостей. Несмотря на древние традиции автономии ленов, народ на Грейсоне в трудные времена почти инстинктивно приходил на помощь соседям. Но на то немногое, что можно было сделать для семей жертв, хватило внутренних резервов Дворца Мюллер. Призывов о помощи к посторонним не было, что только усилило горе и сочувствие остального Грейсона. Сочетание религии и давления окружающей среды привело к тому, что грейсонцы почти на генетическом уровне были запрограммированы приходить на помощь, и это Бенджамину больше всего нравилось в его народе. Но когда они не могли помочь, то чувствовали, что допустили провал, а в данном случае это было худшее из всех возможных чувств. Люди, которые уже ощущали себя виноватыми, приходили в еще большее бешенство, когда находился кто-то, чья вина являлась явной и неоспоримой.
      А судя по лабораторным исследованиям и результатам инспекций, кто-то был виноват. Большая часть опор купола средней школы Мюллера прочно сидела в высококачественном керамобетоне – но не все. Особенно обидно было то, что проблемы с керамобетоном возникли исключительно из-за плохого контроля за качеством. В материале были все нужные ингредиенты в правильных соотношениях. Насколько смогли определить собственные эксперты Бенджамина, вся катастрофа произошла из-за того, что их не сплавили в точном соответствии с технологией. Глупая, непростительная и легко предотвратимая ошибка, которая, как заключили репортеры, говорила либо о плохом обслуживании оборудования, либо о плохом обучении работников. Или сами инструменты были неисправны, или управлявшие ими люди не знали, что они делали, но в любом случае виновата дирекция «Грейсонских небесных куполов».
      Жадность. Такой приговор вынесла пресса. «Небесные купола» пожадничали и не вложили достаточно денег в заботу об оборудовании, или непомерно расширили контингент сотрудников – опять-таки из жадности, чтобы нажиться на поступающих контрактах, – и направили на площадки полуобученных или даже совсем не обученных рабочих. И вся проблема в том, думал Бенджамин, что такой вердикт уже не опровергнуть. Доказательства были налицо – неправильно подготовленный керамобетон, – и они вызвали панику. Из двадцати трех проектов, которые одновременно вели «Небесные купола», от восьми заказчики отказались. Остальные пятнадцать были немедленно заморожены, и никто даже не отметил, что это сделали сами «Небесные купола», еще до реакции клиентов. Бенджамин знал, что указание исходило лично от Хонор Харрингтон. Она отказалась продолжать хоть один проект, пока не узнает, что случилось в Мюллере, и не будет уверена, что это не случится где-нибудь еще. На это всем было наплевать, хотя если «Небесные купола» не выполнят проекты к сроку, то неустойки превысят даже инопланетное богатство леди Харрингтон. Она рискнула всеми своими деньгами, распорядившись о задержке, а газеты по-прежнему кричали, что из жадности она рисковала жизнями детей.
      Это была катастрофа во всех смыслах слова. Предыдущие атаки на нее внезапно приобрели особую актуальность, репутация героини Грейсона не спасала от обвинений в убийстве детей. Даже некоторые из ее собственных подданных не желали иметь ничего общего с человеком, ответственным за гибель детей, а ее враги с бешеным энтузиазмом раздували огонь.
      Необычайный вред нанесла первая горестная пресс-конференция землевладельца Мюллера после катастрофы. Когда он впервые вышел к репортерам, спасательные операции только начались. Инспекторы по безопасности еще даже не начали первоначальный осмотр, так что он никого прямо не обвинял. Но то, как он это сделал, как изо всех сил старался не обвинить леди Харрингтон в чем-то дурном, только сильнее уверило людей в ее вине. А с тех пор, как были опубликованы доклады инспекторов, горе Мюллера сменилось гневными атаками на виновных.
      И он не единственный призывал к возмездию. Лорд Бёрдетт повел яростную кампанию против «Небесных куполов», леди Харрингтон и последствий того, что женщине поручили командовать вместо мужчины, уже через час после разрушения купола. И хотя большинство священнослужителей Грейсона все еще вели службы и молились о милости Господней к жертвам трагедии и их семьям, Эдмон Маршан с краденой кафедры собора Бёрдетт твердил об адском огне и проклятиях, и на каждой его неистовой проповеди собор был заполнен до отказа. Пока, подумал Бенджамин мрачно, он еще удерживает события под контролем, но только пока. Гнев на Хонор Харрингтон скапливался, как приливная волна, и когда эта волна ударит в берег – все, что Бенджамин Мэйхью пытался принести на родную планету, будет, скорее всего, снесено общей волной разрушения.

* * *

      – Это странно.
      Негромкое восклицание отвлекло внимание Адама Геррика от собственного терминала. Стюарт Мэтьюс, руководитель группы по анализу образцов, стоял, глядя на подробную голографическую модель обрушившегося купола. Четко вырисовывалась кошмарная куча обломков, но тел, по крайней мере, не было. Геррик был рад этому, но даже сейчас его мозг продолжал добавлять изображение раздавленных жертв. Он снова задрожал, вспоминая последние секунды жизни маленькой девочки.
      Адам закрыл глаза, отгоняя боль, не дававшую ему думать, потом встал и подошел к голограмме.
      – В чем дело?
      Голос у него был хриплый, глаза на осунувшемся лице покраснели и опухли. Из девяноста часов с момента падения купола спал он меньше десяти, и то лишь потому, что врачи наотрез отказались выписывать дополнительные стимуляторы, пока он не ляжет поспать. Мэтьюс выглядел не лучше. Как и все старшие инженеры «Небесных куполов», он забыл о сне, еде и мытье. Он по-совиному заморгал в ответ и провел рукой по грязным и спутанным редеющим черным волосам.
      – Я сравнивал катастрофу с нашими моделями того, что могло произойти.
      – И?
      – И они не совпадают, Адам. Даже если учесть дефектный керамобетон в каждой опоре.
      – Что?
      Геррик присел на рабочий стол, чтобы снять напряжение с усталых ног. Хотя плечи у него опускались от невыносимой усталости, подгоняемый стимуляторами мозг работал с отвлеченной легкостью.
      – Я сказал, что происшедшее не соответствует ни одной из моделей.
      – Но оно должно соответствовать, – резонно сказал Геррик. – Ты уверен, что мы учли все факторы?
      – Еще бы! – Как и все они, Мэтьюс был на взводе, голос его был резок и полон усталой воинственности, но он сжал зубы и взял себя под контроль, потом глубоко вздохнул и поднял папку чипов с данными. – У нас тут все, Адам. Я это гарантирую. Черт, я даже оценил все метеорологические данные за период между нашим первоначальным осмотром и началом строительства, чтобы посмотреть, не оказала ли погода какого-нибудь непредвиденного воздействия на слои почвы. И я тебе говорю, что ни одна наша модель не объясняет того, что тут произошло.
      – Почему?
      – Смотри. – Мэтьюс ввел программу в компьютер, управлявший голографическим экраном.
      Куча обломков снова собралась в нетронутый недостроенный купол. Геррик слез со стола и подошел поближе, чтобы все внимательно рассмотреть.
      – Я установил задержку один к шестидесяти, чтобы лучше изучить детали, – сказал Мэтьюс, не поворачивая головы. – Смотри на альфа-кольцо вот здесь, в восточном квадранте.
      Геррик буркнул в знак согласия, потом скрестил руки на груди и стал ждать. Сначала ничего не происходило, но потом он заметил то же крошечное движение, которое видел в первый раз. Оно вызвало ужасные воспоминания, но на этот раз угол зрения был другой… и на этот раз он не стоял там и не смотрел, как умирают дети. Он мог думать о том, что видит, а не просто биться в ловушке жуткой трагедии.
      Начала падать первая опора, и, несмотря на отстраненность, сердце Геррика застучало, когда он увидел, как сдвинулась с места еще одна. Потом еще одна. Но потом он прищурился, заметив в происходящем повторяющуюся схему. В первый раз он ее не заметил, да и сейчас толком не мог выделить. Его тренированные инстинкты отметили ее, но разум никак не мог ухватиться. Он наклонился ближе к голограмме, пытаясь выделить элемент, который был так неуловимо, но абсолютно неправилен.
      – Вот тут!
      Мэтьюс остановил голопроекцию. Падающие кристаллопласт и керамобетон зависли в воздухе, и он показал пальцем на экран.
      – Вон там, в альфа-кольце. Видишь? – Он нахмурился, набрал команду, и несколько опор на экране окрасились в красный цвет.
      – Да-а-а, – медленно сказал Геррик, напряженно размышляя.
      Его собеседник покачал головой.
      – Так не могло произойти, Адам. Смотри. – Он ввел еще несколько команд, и рядом с красными столбами засветились векторы анализа. – Смотри, они поворачиваются. Они не просто падают, а проворачиваются в скважинах.
      – Но… – начал Геррик, потом остановился и нахмурился, как и Мэтьюс.
      Он вспомнил свои первые впечатления на площадке, вспомнил, как падающие стержни выворачивались при падении, и нахмурился еще сильнее.
      – Но так оно и произошло, – медленно сказал он наконец. – Я там был, Стью. Я видел.
      – Я знаю, – устало сказал Мэтьюс. – Это не модель, это воссоздание на основе записей события. Единственная проблема в том, что это – то, что ты видишь, – невозможно. Анкеры помешали бы вращению.
      – Да ладно, Стью. Там большие массы падают, и опорам не обязательно проворачиваться, чтобы получилось такое движение. Под таким давлением даже сплав шесть-девятнадцать не выдержит.
      – Но не так быстро. Тут прошло всего три секунды, Адам. Они бы выдержали дольше. А когда начали бы отказывать, то по одиночке, а не каскадом. Кроме того, если ты посмотришь поближе, то увидишь, что опоры очень мало деформированы. Вообще, если ты проверишь доклады после обвала, те опоры, которые я выделил, гораздо менее деформированы, чем любые другие. – Мэтьюс покачал головой. – Нет, Адам. Вращаться эти твари начали раньше, чем падать.
      Геррик выдохнул так, будто его ударили в живот. Мэтьюс был прав. То, что случилось в Мюллере, не могло случиться. Там, где скважина достигала скальной породы, накрест высверливались дополнительные каналы примерно в полметра глубиной – для анкерного замка. Таким образом, даже без заливки керамобетоном сваи закреплялись в скале достаточно прочно, чтобы выдерживать штатную нагрузку – и уж тем более не проворачиваться в своих гнездах. То есть если дело в некачественном керамобетоне, то сначала свая должна была начать проваливаться сквозь него, и только когда кончится канал и весь анкерный замок окажется в нижней расширенной конической части скважины – тогда только могло начаться вращение.
      И еще, подумал он, напрягаясь сильнее, так двигались только опоры, которые Стью отметил красным. Те, что были между ними, падали именно так, как полагалось согласно моделям, и насчет окончательной стадии деформации он тоже был прав. А на отмеченных опорах – как будто что-то ликвидировало давление… именно это и произошло бы, подумал он, если бы они могли свободно проворачиваться в дырах. Больше того, тут получалась другая модель, которая…
      – Мы ввели данные по некачественному керамобетону?
      – Конечно, ввели, – сказал Мэтьюс раздраженно. Его профессиональная гордость и без этого замечания была сильно задета.
      Геррик сделал успокаивающий жест.
      – Выдели желтым опоры с дефектным керамобетоном, – сказал он напряженно.
      Мэтьюс поглядел на него, потом пожал плечами и ввел новые инструкции в компьютер. Секунду ничего не происходило – молицирконовый интеллект обдумывал данные ему указания, а потом большая часть красных опор начала мигать по очереди красным и желтым. Но не все, заметил Геррик, и нагнулся посмотреть поближе на те, что не мигали.
      Он глянул на векторный анализ возле двух перманентно красных опор и снова охнул. Цифры не совпадали с данными по красно-желтым опорам, но если учесть, что тут был хороший керамобетон, а в остальных нет…
      А потом сложились остальные части головоломки.
      – Черт, – прошептал он. – Вот черт!
      – В чем дело? – резко спросил Мэтьюс.
      – Посмотри! Посмотри на расположение аварийных отверстий!
      – И что с ними такое? – непонимающе спросил Мэтьюс.
      Геррик отодвинул его в сторону и сам сел за панель управления. На секунду он задумался, вспоминая нужную ему информацию, потом начал вводить команды. Экран заблестел новыми световыми огоньками.
      – На этом проекте работали семь автобуров, – напомнил он коллеге, не отвлекаясь от клавиатуры и голоэкрана. – Каждый из них делает в день пять скважин, верно?
      – Верно, – медленно ответил Мэтьюс.
      Похоже было, что он почти поспевал мыслями за Герриком. На голограмме загорелись новые огоньки, размечая опоры семью разными цветами, и Геррик подскочил к схеме.
      – Видишь? – прошептал он, притянув Мэтьюса за плечо, будто пытаясь затащить его с собой внутрь голограммы. – Теперь ты видишь, Стью? Каждая из этих чертовых вращающихся опор стояла в скважине, просверленной одним и тем же оператором! А посмотри на это! – Он нажал еще несколько кнопок, и на экране загорелись последние значки ядовито-зеленого цвета. – Видишь? – повторил он. – В двух скважинах из тех, что просверлил этот мерзавец, керамобетон хороший, но весь плохой керамобетон залит в те шахты, которые просверлил он!
      – Но это значит… – начал Мэтьюс, и Геррик резко кивнул, потом отвернулся от экрана.
      – Чет! Дай мне срочную связь с регентом!
      – Что? – Менеджер по персоналу «Небесных куполов» был явно обескуражен.
      Геррик топнул ногой от ярости.
      –  Немедленносоедини меня с лордом Клинкскейлсом, черт возьми! – крикнул он. – А потом найди мне имя подонка, который отвечал за… – он наклонился над записями, – автобур номер четыре.

      Через бронепласт галереи стыковочного отсека Эндрю Лафолле наблюдал за тем, как пристыковывается гражданский шаттл. Измученный, он лично пришел проводить пассажира шаттла к землевладельцу, надеясь, что на этот раз посреди кошмара проглянут хоть какие-нибудь хорошие новости. Хотя какие тут могут быть хорошие новости? Его собственное отчаяние было бледной тенью страданий леди Харрингтон.
      Лафолле был грейсонцем. Он не был женат, и детей у него не было, но он всем сердцем понимал ярость соотечественников. Он не винил их и не мог винить, но он знал, как искусно враги леди Харрингтон использовали эту ярость против нее. Его просто тошнило от бесчувственной манипуляции искренними чувствами, но он ничего не мог поделать. А потому не мог и защитить своего землевладельца от чужого гнева… или от жестоких ран, которые она наносила себе сама.