– Что теперь, Селин? – нетерпеливо спросил Чанза. Он давно прекратил посылать аватар с разными заданиями и сам появился в лаборатории.
      – Я подумала, что ты захочешь посмотреть на мою новую игрушку, – с улыбкой заметила Селин. – В твоем духе.
      Она провела его по коридору, через несколько защитных экранов; наконец они подошли к металлической яме. В яме находился двуногий зверь; почти трех метров ростом, сутулый, длинноногий, с массивными бицепсами и бедрами. Пальцы у зверя были длинные, сильные, с острыми когтями; лицо страшное, но глаза удивительно умные. Когда зверь поднял голову, Чанза понял, что тот примеряется к стенам – сможет или нет выпрыгнуть наверх. В глазах зверя читалась и ярость. Он высоко подпрыгнул и со всего размаху ударил защитный экран, который тут же отбросил его назад. Зверь завыл от боли и злости.
      – Интересно, – согласился Чанза. – Действительно, не зря ты меня позвала. Если, конечно, такими зверями можно управлять. А еще – насколько тяжело производить их на свет?
      – Это всего лишь прототип. – Селин улыбнулась хищной улыбкой. – Приглядись. Ничего не замечаешь?
      Чанза внимательно посмотрел на зверя и с раздражением пожал плечами.
      – Не разыгрывай меня, Селин. Это Изменение.
      – Но исходный материал не человек, – снова рассмеялась Селин.
      Чанза вгляделся в лицо и тело зверя и вдруг сообразил:
      – Эльф? Ты с ума сошла! Если ты выпустишь на свободную сторону эльфов…
      – Они не знают, что этот у меня в руках, – спокойно ответила Селин. – А когда я закончу работу, мы его можем уничтожить. Но не так-то просто ловить эльфов и потом Изменять их. Пойдем.
      Она провела его вглубь исследовательского комплекса, они вместе спустились на несколько этажей вниз. По мере того как они спускались все ниже и ниже, менялся материал, из которого были сделаны стены, – наверху в лаборатории использовался пластик, ниже появилась каменная кладка, еще ниже естественный камень.
      – Здание очень старое, – пояснила Селин, обведя вокруг себя рукой. – Когда-то давно тут был замок, позже он превратился в военную крепость, а затем и в исследовательский центр. Мы сейчас находимся в самой древней части, никто даже точно не знает, когда именно все было построено. Остается лишь догадываться, какие тайны хранят эти стены.
      На лестнице веяло холодом. Снизу доносился слабый запах гнили, становящийся все сильнее по мере того, как они спускались к огромной, глубокой пещере.
      Верхний проход освещался холодным всепроникающим светом светокраски, но в пещере через достаточно большие промежутки были установлены факелы. Они давали слабый мерцающий свет, добавляя и без того мрачной окружающей картине некие жуткие и даже сверхъестественные оттенки. Жизнь в пещере била ключом.
      В центре находилась яма, где в непрерывном движении находилось нечто черное, липкое и вязкое. Вокруг ямы в изобилии росли странные фиолетовые грибы, протягивающие свои тоненькие ложноножки к краю ямы: видимо, яма их каким-то образом питала. От первых грибов брали силу и пищу другие растения и так далее, до самых краев пещеры; все последующие тянули свои щупальца к предыдущим, и у самых стен некоторые были такими же большими в обхвате, как торс самого Чанзы. Все грибы словно пульсировали в мрачном свете пещеры, многие переливались разными цветами и немного светились сами. Все вместе создавало впечатление какого-то огромного и чудовищного организма.
      – О'кей, – спустя короткое время сказал Чанза; он всячески старался скрыть свое отвращение. – Просто жуть берет.
      – Ну, ты еще не все видел, – весело рассмеялась Селин и провела его вниз по лестнице к одному из растений у стены. – Посмотри, – возбужденно сказала она и опустилась на колени, указывая на камеру в стволе растения со зловонной черной жидкостью. – Смотри.
      Чанзу подташнивало, но он все же присел на корточки напротив Селин и взглянул вслед ее руке. Он посветил фонариком, чтобы сквозь прозрачные стенки резервуара рассмотреть творящееся внутри. И тут камера дернулась, и на Чанзу выглянуло жуткое лицо, какое может присниться только в страшном кошмаре.
      Это было лицо эльфийского ребенка, но маленькое существо мучалось и извивалось, пытаясь вырваться из обволакивающей его субстанции. Казалось, что эльф кричит, зовет на помощь. На лице отразились невыразимая боль и ужас глаза маленького существа были открыты, но ничего не видели. Через минуту он, все так же извиваясь, исчез из виду.
      Чанза отскочил в сторону и уставился на женщину, которая придумала весь этот ужас.
      – Боже мой, Селин, даже для тебя…
      – Прекрасно, правда? – ответила она. Глаза ее мерцали в свете фонарика. – Тебе известна история эльфов?
      Она забрала у него из рук фонарь и встала на ноги.
      – Нет. – Чанза не знал, что и думать. Какие бы цели они себе ни ставили, но никоим образом нельзя поощрять такую запредельную бесчеловечность.
      – Северо-Американский Союз создал их в качестве идеальных солдат. – Селин подошла к центральной яме и повернулась к нему. – Но безвольные лидеры этой слабой скулящей страны мечтали доверять своим солдатам, да еще чтобы те причиняли минимум вреда тем, с кем будут воевать. Это идиотское общество считало, что война может вестись без ужасов, боли и насилия.
      – Ты не совсем правильно описываешь историю… – начал было Чанза, но замолчал.
      – Они создали эльфов-суперсолдат, причем большинство генов было взято у шимпанзе. Они изучали своих отборных солдат и пришли к выводу, что самое главное качество – хочешь верь, хочешь нет – это спокойствие. Им не нужны были солдаты, готовые даже в пылу самого страшного боя к зверствам, поэтому они сотворили их спокойными. В результате они получили такой спокойный, умиротворенный вид живых существ, что те вскоре вообще отказались сражаться. Некоторые не хотели воевать с самого начала, они предпочитали проводить время в играх, а в конце концов выбрали Сон.
      – Эльфы не сражаются, – подтвердил Чанза. – Почти никогда.
      – Конечно нет, – фыркнула в ответ Селин. – Все они живут в прекрасном мире полного спокойствия, к чему им воевать? Но у них остались основные качества, заложенные в самом начале, – физическая сила, замечательные рефлексы, сверхчеловеческий разум и способность нейтрализовать шоковое состояние и быть самим собой на поле боя. Безвольные ученые Севама не преуспели лишь в одном. Они забыли про злость. Эти – эти никогда не устанут убивать, столько в них злобы и ненависти к этому миру. К тому же они полностью управляемы, об этом я позаботилась. Тот, на чьей стороне они будут воевать, неизбежно одержит победу в любой войне!
      – Но… – И Чанза махнул рукой в сторону ямы. – Ты разводишь эльфов?
      – Я развожу демонов, – удовлетворенно рассмеялась Селин. – Эльфы уже несколько тысяч лет не воспроизводятся самостоятельно, они рождаются из определенного вида деревьев под личным присмотром Королевы. Я же немного изменила процесс. Тут они рождаются в муках, и эти муки, эта злоба остаются с ними на всю жизнь. Настоящие чудовища. А вырастить их можно из чего угодно. Надо лишь взять семя из растительной ямы, поместить его в темное место, подкармливать мясом и энергией! Один экземпляр из ямы, если ему давать достаточно органического материала, может заполнить потомством всю эту пещеру. А дальше… Столько же получится и доблестных воинов. – Она вновь радостно рассмеялась и похлопала резервуар на растении, как мать похлопывает себя по животу, в котором растет дитя.
      Чанза постарался забыть о страхе и ужасе, которые испытывал, и спокойно обдумать, что услышал.
      – Сколько времени требуется, чтобы они выросли?
      – Несколько лет, – признала Селин. – Но растут они почти без затрат, в пригодных для этого пещерах, которых тут достаточно много. Не слишком жарко, не слишком холодно, никакого солнечного света, грибы крайне восприимчивы к ультрафиолету. Но больше никаких ограничений.
      – Это надо держать в тайне, – сказал Чанза.
      – Конечно, – кивнула Селин. – Надо удивить этих слабоумных дурачков, которые пытаются помешать моим исследованиям.
      – Я думал не о них, – бросил Чанза. – Я все еще продолжаю надеяться, хотя, наверное, и зря, что нам удастся скрыть это от ее величества Королевы!
      – Всего лишь небольшие генные манипуляции, – улыбнулась Селин. – Этим занимаются все подряд.
 
      Азур проснулся, потянулся и принюхался. По запаху он понял, что, несмотря на раннее утро, главного хозяина дома уже нет, поесть тоже особенно нечего. Он прошелся на кухню, толкнул заднюю дверь и вышел на улицу.
      Еще раз быстро принюхался – никакой едой поблизости и не пахло, никакой перспективы для охоты. Никакой жизни. Где-то в дровах копошились мыши, но стоит ли из-за них возиться? Он недолго обозревал просторы вокруг дома, а потом направился вниз по холму к Вороньей Мельнице.
      Сразу было видно, что в городке людей больше, чем обычно, причем люди эти ничем особенным не занимались, просто ходили взад и вперед и глазели по сторонам. Азур прошел по городку, прохожие трепали его по голове, он воспринимал это как должное. Лев направлялся к кухне и был полностью поглощен своим делом, когда вдруг заметил то, что искал, – в городе появилась новая собака.
      Наверное, и спящий ротвейлер почувствовал приближающуюся опасность, потому что он открыл глаза и огляделся. К огромному удивлению, он увидел перед собой самую большую из домашних кошек. Кошка зловеще смотрела на него.
      Азур не знал, что именно думает в данный момент пес, может, что-то вроде: «Кошка. Большая кошка, но кошка. Надо задать ей хорошую трепку».
      Ротвейлер вскочил и принялся лаять изо всех сил, постепенно подходя все ближе и ближе.
      Азур встряхнул лапой, выпустил когти – пятисантиметровые, острые, как клинки.
      Пес подошел еще ближе, он не переставал лаять, не в состоянии поверить, что кошка, пусть и большая, настолько глупа, что не убегает от него.
      Азур почесал лапой ухо, словно хотел удостовериться, Что все происходит именно так, как он слышит и видит. Он даже прикрыл один глаз в предвкушении.
      Наконец ротвейлер больше не мог терпеть и бросился на врага. Азур внезапно взвыл и подскочил в воздух. Он опустился прямо на спину псу. Пес в ужасе тявкнул и замолк, ведь на него обрушилось килограммов шестьдесят, не меньше. Он пытался вывернуться из цепких лап, и на несколько минут оба зверя скрылись в клубах пыли, слышны были только разъяренный вой льва и тявканье пса.
      Через какое-то время из облака пыли показался сильно потрепанный ротвейлер, он пулей метнулся в сторону. Пыль постепенно осела, и все увидели, как Азур спокойно счищает грязь с одной из лап. Потом лев встал, потянулся и прошел на солнечное местечко, которое еще недавно занимал ротвейлер.
      Он внимательно осмотрел место, несколько раз повернулся, вырыл себе подходящее углубление и аккуратно улегся, свернувшись калачиком. Через секунду он, казалось, уже спал, но одно ухо торчком стояло на голове – эдакий радар, способный уловить передвижения любого пса.
 
      Герцер проснулся, не понимая, где находится; лишь через несколько минут он сообразил, что снова спит в Вороньей Мельнице. Он так долго спал в лесу, по крайней мере, ему так казалось, что вначале удивился, увидев, где находится. Первым делом Герцер прощупал содержимое карманов и с радостью обнаружил, что все продуктовые талоны на месте. Накануне вечером, после бани, он поужинал вместе с Кортни и Майком, а потом пошел прогуляться по городку. Казалось, в этот вечер здесь собрались люди со всей округи, ведь у всех был выходной. Город заполнили группы людей, большинство просто сидели и разговаривали. Мало у кого были деньги или вещи на обмен, так что, хотя в городе и имелось несколько торговцев, у них редко что-либо покупали.
      Герцер купил небольшой кожаный мешочек для хранения монет и еще несколько монет бросил рыжеволосой скрипачке, которая сидела у ручья и играла, в основном кельтские баллады. Но тяготы последнего месяца приучили Герцера не забывать о еде, поэтому он и сейчас тратил деньги осторожно.
      Вот он сел, свернул меховое одеяло и сунул его в плетеную корзину – как же он благодарен Баст за оба этих подарка. За последнюю неделю Герцер научился ценить постель на подстилке из ельника, особенно в сравнении с жесткой землей. Но с этим одеялом можно спать и на земле. Единственное, что его раздражало, так то, что вещи нигде нельзя было оставить; если оставить их в домике, то потом не найдешь. Тут он сообразил, что, кроме носильных вещей, одеяла, корзины, а теперь еще небольшого кожаного мешочка, у него ничего и нет. Майк и Кортни не могли похвастаться и этим. В один миг он попал из изобилующей удобствами жизни в жизнь, в которой таковые отсутствовали. Он вдруг понял, что хочет иметь свой угол, пусть даже просто кровать, и место, где можно безбоязненно оставить одеяло.
      Герцер пошел в город, по дороге он думал, так ли уж разумно было вступать в обучающую программу. Он ведь и так умеет кое-что делать. Например, может воевать, надо только раздобыть оружие. Можно собирать разные растения в лесу, а Джун говорила о нехватке одежды. В округе много брошенных домов, он может разыскать их, найти необходимые вещи, и за это можно получить больше двух бонусных талонов за неделю, да к тому же не будет сбитых в кровь рук.
      С другой стороны, некоторые из этих домов принадлежат людям, которые в данный момент находятся в Вороньей Мельнице. А что, если кто-нибудь решит зайти и в его бунгало и позаимствовать его вещи – каково ему будет?
      Он прокручивал эти мысли в голове и так и эдак; впервые в жизни Герцер думал о грабеже. В играх, в которые он играл, предполагалось этическое равнодушие к этому вопросу. Надо было убивать орков, забирать их золото. Внезапно Герцер подумал, что в играх никогда не фигурировали голодные дети орков, хотя он и сам часто сжигал все их поля.
      Взять, к примеру, лук. Он почти ничего не знает об охоте, но может неплохо стрелять, особенно если получше прицелится. Герцер даже подумал, не попробовать ли ему записаться в стражники. Может, не стоит зря тратить еще двенадцать недель жизни, чтобы научиться тому, что никогда ему не пригодится? Он ведь знает, что угольщиком никогда не станет, лесорубом или дубильщиком кож тоже.
      Все утро его обуревали эти мрачные мысли. Герцер бродил по городку, заглядывал повсюду, даже умылся в фонтане, вода в который поступала из горного ручейка. Наконец он подошел к общественным кухням. Солнце уже взошло. Он проспал почти все утро и теперь боялся, что опоздал к завтраку. Живот у него сводило от голода, а до обеда было еще далеко.
      Но кухни оказались открыты, а запах стоял такой аппетитный, что у Герцера слюнки потекли. Он протянул талон миловидной девушке, стоявшей у входа, и прошел к прилавку. К его удивлению, на завтрак была не просто кукурузная каша. Кроме каши можно было заказать яичницу, жареную картошку, золотистый, ароматный хлеб и сосиски. Кастрюли висели над огнем, и все было горячим.
      – Чудесно. – Он не выдержал и улыбнулся подававшей еду девушке.
      – Магистрат решил, что день отдыха надо сделать праздничным, – улыбнулась она в ответ. – Поэтому сегодня и еды больше обычного.
      – И приготовлена она лучше. Что я могу взять?
      – Все, что хочешь, – сварливо ответила девушка. – Но съесть нужно все дочиста.
      – Хм… – ответил Герцер.
      – Может, яичницу? – И она взялась за сковороду.
      – Яичница… – Герцер покачал головой. – Не знаю.
      – Болтунья? Глазунья? Поджарить с обеих сторон?
      – С обеих сторон, наверное. Тогда белки словно сваренные.
      – Легко, – ответила девушка. – Одну секунду.
      Он взял булочку. Корочка у нее была коричневого цвета, размером она не превышала его ладони, а благоухала маслом и сдобой. Герцер надломил ее, и внутри она оказалась не белой, а золотисто-коричневой. Он понюхал и откусил, а потом быстро запихал в рот всю целиком.
      – Объедение! – промычал он.
      Две поварихи рассмеялись, а девушка у прилавка, жарившая яичницу, даже подмигнула ему.
      – Самый старый из известных рецептов выпечки хлеба, – сказала она. – Мы только сейчас смогли намолоть достаточно муки.
      – Что это? – прожевав, спросил Герцер.
      – Это хлеб, благодаря которому на свете появились пирамиды, – ответила женщина постарше. – Египетский хлеб. Тяжелый, в нем много минеральных веществ и витаминов.
      – Хлеб и пиво, – кивнул Герцер. – Я слышал об этом, но никогда не мог представить себе такого вкуса. Он один может заменить целый обед.
      – Так все говорят, – весело ответила девушка за прилавком. – Строители пирамид питались лишь хлебом и пивом, иногда ели рыбу, а по праздникам – мясо. Но посмотри, что им удалось построить. – Одним движением руки она перевернула содержимое сковороды на деревянную доску, заменявшую тарелку.
      Герцер нагнулся вперед и накрыл своей рукой ее руку.
      – Настанет день, и про нас скажут то же самое, – пообещал он.
      Она кокетливо улыбнулась, повернулась в сторону и подхватила сосиску из кастрюли.
      – Положить? – Девушка подняла одну бровь.
      «Неужели для того, чтобы женщины стали меня замечать, должен был случиться конец света?» – мелькнуло в голове Герцера. Он уже окрестил девушку «веселенькой»: она была миленькой и не по-современному пухленькой, где-то раздобыла старинное платье, которое ей было тесновато в груди, так что все лишнее выпирало наружу. Из-под платка виднелись рыжие завитки волос. В памяти Герцера всплыл другой образ, и он улыбнулся.
      – Нет, спасибо. – Герцер подмигнул девушке.
      Но тарелку каши взял, он уже слишком привык к кукурузной каше по утрам; взял еще одну булочку и масло с джемом для каши, поставил все на поднос и еле донес его до столика. Вокруг кухни бродило много народу, но, как и накануне, он не мог сфокусировать внимание ни на чем и ни на ком. Люди толпились группами по берегу ручейка, кто-то беседовал, кто-то спорил. Герцер еще раз огляделся и понял, что он почти никого тут не знает. В городке, должно быть, собрались две-три тысячи человек, а он знал всего человек пятнадцать – двадцать. Как странно чувствовать себя одиноким, когда вокруг столько народу. И еще – какой разнообразной, но в то же время замкнутой была его жизнь до Спада. Раньше он никогда не ездил на Ярмарки. Самое большее, на что он решался, это вечеринки, которые устраивала Маргарет. Из-за своей болезни Герцер избегал незнакомых людей, а так как болезнь прогрессировала, он становился все более и, более замкнутым. И теперь у него, наверное, друзей больше, чем когда-либо раньше. И еще Герцер впервые оказался в месте скопления такого количества народа.
      Он подумал, не разыскать ли Майка и Кортни или кого-либо еще из их группы, но понятия не имел, где они могут быть. Майк и Кортни ушли вечером на поиски места, где можно было бы заночевать вдвоем, так что теперь могли находиться где угодно. Можно пойти и в баню, там найдется с кем поговорить. Нет, деньги надо беречь. Когда их в кармане ограниченное количество, чувствуешь себя ущемленным. Кроме положенных трех талонов в день он получил еще два бонусных талона. Сейчас уже достаточно поздно, так что он вполне может пропустить обед и тем самым сэкономить один талон, то есть у него будет три лишних. Десятую часть одного талона он потратил на баню, десятую – на стирку одежды, еще десятую часть отдал певице, а четверть талона – за кожаный мешочек. Конечно, многовато за небольшой кусочек сшитой кожи, но торговец вначале запросил полталона. Нельзя сказать, что денег у него не было, но ему еще нужно жить на эти деньги остаток сегодняшнего дня и весь завтрашний. А впереди новая трудовая неделя, нет гарантии, что он снова получит бонусные талоны. Когда закончится обучающая программа и независимо от того, станет ли он стражником или найдет другую работу, неплохо иметь подъемные деньги на первое время, так что лучше он будет экономить.
      Так Герцер размышлял о своем финансовом положении и безучастно наблюдал за толпой на улице, когда к нему подошла девушка, что была на раздаче, и, сев на скамью напротив, загородила вид и вернула его в настоящее.
      Она театральным жестом обмахнула лицо, вздохнула и улыбнулась.
      – Устала? – спросил ее Герцер и доел остатки каши из миски.
      – А! Ты не видел, что тут творилось! – И она снова принялась обмахивать лицо, хотя пота видно не было. – Но на сегодняшнее утро, весь остаток дня и завтра у меня выходной. Зовут меня Морген Кирби. – И она протянула ему через стол руку.
      – Герцер Геррик, – ответил юноша.
      Рука девушки была теплой и нежной.
      – Герцер Геррик, – повторила она. – Герцер Геррик! Так по-мужски звучит!
      – Мне никто никогда этого не говорил. – Герцер даже рассмеялся.
      – И как ты зарабатываешь талоны, Герцер Геррик?
      – Я участник обучающей программы, – ответил он. Народу на улице стало меньше, и до них доносилось журчание ручейка и прохладный ветерок. Герцеру казалось, что он может сидеть тут целую вечность, особенно если не нужно больше валить деревья. О работе ему совсем не хотелось думать.
      – Может, и мне туда податься, – сказала девушка. – Я не собираюсь работать на кухне всю оставшуюся жизнь. Посмотри на мои руки. – И она подняла вверх ладони.
      Герцер подумал, что руки у нее очень красивые, но, наверное, она имеет в виду то, что они покраснели и потрескались, так что вряд ли нужно говорить, что они ему нравятся.
      – Мне кажется, я никогда больше не захочу мыть посуду, – продолжала она.
      Что-то, что-то… Герцер напрягся. Какое же это растение? Баст тогда говорила ему в лесу… У него еще такие широкие листья и фиолетовые цветки.
      – Кажется, я знаю, чем тебе помочь.
      Он взял руку девушки в свою и провел пальцем по ладони, а Морген с удовольствием поморщилась.
      – Правда? У нас было какое-то масло, и я втирала его в руки, но это не помогло.
      – Ну, не ручаюсь за сногсшибательный эффект, но помочь должно. Это растение… его еще нужно найти.
      – Где?
      – В лесу, около ручья, там, где темно и сыро. Надо подняться на холмы.
      – В лесу? – с сомнением переспросила она.
      – Да. – Герцер с удивлением посмотрел на девушку. – А что такое?
      – Ну… теперь люди не очень-то ходят в лес. Ты ведь слышал, что там появились дикие звери?
      – Да.
      – Тигры, леопарды, горные львы.
      Герцер помолчал, потом пожал плечами:
      – До сих пор меня никто не съел.
      – Ой! И когда ты собираешься идти в лес?