Саймон предложил девушке руку галантным жестом, который она видела только в кино.
      Кафари улыбнулась, неуверенно взяла его под руку и прошествовала мимо немых орудий линкора. Ей пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть их стволы. Трудно было поверить в то, что она побывала у него внутри! Девушка более или менее отчетливо помнила, что с ней происходило только до того момента, когда опустилась на сиденье в командном отсеке. Как только началось действие препаратов, введенных медицинским автоматом, Кафари погрузилась в забытье и не помнила, как оказалась в мэдисонской больнице. Когда девушка пришла в себя на больничной койке, рядом с ней уже сидели родители и толпились родственники.
      Саймон проследил за ее взглядом.
      — Сынок, — сказал он, обращаясь к колоссальному механизму, — ты помнишь эту девушку?
      — Конечно!.. Добрый вечер, Кафари! Рад снова вас видеть! Надеюсь, вы уже поправились.
      Девушка поперхнулась, услышав металлический голос линкора.
      — Добрый вечер, — пробормотала она, пораженная тем, что такая громадина способна разговаривать. — Благодарю вас. Мне действительно лучше.
      — Вижу, пчелиные укусы прошли у вас вместе с прочими ссадинами, — добавил линкор. — Я изучил всю информацию в базах данных Джефферсона, касающуюся нравов и повадок асалийских пчел. Должен сказать, что сам бы не выбрал лучшего оружия в вашем положении. Хорошо, что рой пчел бросился на яваков, а не на вас и ваших спутников.
      Несколько мгновений Кафари ошеломленно молчала.
      — Видите ли, — наконец умудрилась пробормотать она, — эти пчелы чаще всего бросаются на тех, кто к ним ближе всего и при этом движется. Когда пчелы вырвались из улья, мы с Айшой тоже двигались, но были от пчел гораздо дальше яваков. А уж потом яваки запрыгали гораздо быстрее нас!
      Девушка не сразу поняла, что за хриплый металлический звук раздался вслед за ее словами из динамиков линкора. «Блудный Сын» смеется! При этом он издавал звуки, похожие на грохот ржавой кастрюли с гайками, катящейся вниз по металлической лестнице. Выходит, у линкора есть чувство юмора! Саймон тоже расплылся в улыбке, увидев, что девушка поняла характер металлического звука.
      — Ну хватит болтать, Сынок, — наконец сказал линкору его командир. — Я обещал угостить Кафари ужином.
      С этими словами Саймон внезапно посерьезнел.
      — Проверь последние сводки новостей из Мэдисона. Там был погром. Узнай, усмирили ли хулиганов и с кем из свидетелей этого безобразия я могу поговорить.
      Услышав это, Кафари напряглась, но Саймон взглянул ей в глаза и покачал головой.
      — Нет, я не стану упоминать ваше имя. Мне необходимо выяснить, кто является зачинщиками и каковы их намерения.
      — Я и сама могу вам кое-что об этом рассказать, — со вздохом сказала Кафари. — Это была довольно большая толпа. Человек двести или триста. Сначала все слушали парня примерно моего возраста, который нес всякую ерунду о том, что правительство выделяет деньги на восстановление ферм, но не думает о заводах и магазинах… Какая чушь! Ведь сам президент Лендан обратился к парламенту с просьбой выделить деньги на восстановление Мэдисона, но толпа слушала этого типа, развесив уши… Там было много студентов, но еще больше безработных примерно тридцати — сорока лет. Вот они-то за мной и гнались.
      — И всячески вас оскорбляли, — с угрюмым видом вставил Саймон. — Сынок, обрати внимание на то, о чем говорят в джефферсонской информационной сети. Я хочу знать, что творится на этой планете. Мы только что выиграли войну, и мне не хотелось бы потерпеть поражение в мирное время.
      — Будет исполнено!
      Линкор многозначительно замолчал, и Кафари поежилась.
      — Пойдемте в дом, — сразу же предложил Саймон и повел девушку по дорожке к дверям. Он приложил ладонь к какой-то поверхности, замок распознал хозяина и открылся. Внутри Саймон зажег свет, и Кафари увидела его комнату, видимо, он вселился сюда совсем недавно и еще не успел как следует украсить свое жилище, но Кафари чувствовала себя уютно и в этих голых стенах. Она понимала, что под защитой орудий «Блудного Сына» ей больше ничего не угрожает. Саймон включил музыку. Зазвучала странная незнакомая мелодия, наверняка прибывшая из неведомых Кафари далеких миров. Чарующая музыка успокоила девушку еще больше.
      — Не хотите ли чего-нибудь выпить, пока я готовлю? Я запасся местными напитками. У меня есть пиво, вино и что-то вроде чая. Я так и не понял, из листьев каких растений вы его завариваете, но он мне пришелся по душе. У него терпкий вкус, как у экзотических фруктов. Мне он нравится со льдом.
      — Это, наверное, фельзех, — с улыбкой сказала Кафари. — Не откажусь!
      Саймон достал из холодильника графин, наполнил два стакана и попытался усадить девушку на диван в гостиной.
      — Ну вот еще! — воскликнула она, залпом осушив стакан. — Пока вы готовите мясо, я займусь овощами!.. А что у вас есть?
      Порывшись в шкафах, Саймон нашел несколько пакетов свежезамороженных овощей и даже свежую кукурузу, доставленную самолетом из южного полушария Джефферсона. Геоконструкторы пока создали мало плодородных полей на юге планеты, и собранный там урожай был небольшим. Однако он давал возможность полакомиться свежими овощами в любое время года тем джефферсонцам, которые могли позволить себе эту роскошь.
      — Как насчет кукурузы с каламетским рагу? — с улыбкой предложила Кафари.
      — Не знаю, что это, но у меня уже текут слюнки! — улыбнулся ей в ответ Саймон. — А я пока зажгу гриль.
      Он исчез, нырнув в заднюю дверь, а Кафари нашла пустое ведро и стала чистить кукурузные початки. Потом она разыскала сковородки и кастрюли, зажгла плиту и начала готовить. Жадно выпив еще стакан холодного чая, Кафари замесила тесто для печенья и поставила его в духовку. В одном из шкафов она обнаружила бутылку красного вина, прекрасно подходящего к мясу. Откупорив бутылку, девушка приступила к сервировке маленького стола, стоявшего в углу кухни. Жилище Саймона было небольшим и уютным. В нем для всего хватало места, а загадочная музыка нравилась Кафари все больше и больше.
      Вернувшись в кухню, Саймон заинтригованно принюхался:
      — Что это за аппетитный запах?
      — Печенье.
      — Какое печенье?
      — Которое я готовлю.
      — Так вы умеете печь?! Вот это да!
      — Я ведь выросла на ферме и могу многое из того, что не умеют горожане.
      — Мне известно, что вы ловко охотитесь на яваков и умело спасаете президентов! А теперь оказывается, что вы прекрасно готовите… А чему еще вы научились на своей ферме?
      Кафари залилась краской:
      — Да почти ничему. Ну, ловить рыбу и ходить на охоту… Еще я знаю все тропинки, которыми ходит дичь в Дамизийских горах. Я немного шью. Точнее, могу поставить заплату или сшить новую рубашку или штаны. Конечно, самые простые!.. А еще я занимаюсь психотронным программированием, — добавила она. — Конечно, такая сложная машина, как ваш линкор, мне не по зубам, но я умею работать с системами для управления авто— и аэромобильным движением в городах, роботами-манипуляторами на заводах, горнорудным оборудованием, сложной сельскохозяйственной техникой и так далее.
      — Вы — кладезь талантов, — улыбнувшись, сказал Саймон, достал из холодильника два стейка и замочил их в маринаде. Пока он тыкал мясо вилкой, чтобы оно лучше пропиталась, Кафари наблюдала за его действиями, недоумевая, откуда у него маринад в простой стеклянной банке без этикетки. Явно не из магазина!
      — А вы умеете защищать земные миры от нашествий инопланетян, управлять сухопутным линкором, спасать попавших в переделку девиц и готовить. И это все?
      — Не совсем… Еще я люблю читать книги по истории, хотя и не все запоминаю. В молодости я хотел стать художником, но мне не хватило способностей. Мне наступил медведь на ухо, но я обожаю музыку… Ну и, наконец, — добавил он с озорной улыбкой, — я исполняю русские народные пляски.
      — Ого! — с неподдельным восхищением воскликнула Кафари. — Вы пляшете вприсядку?
      — И вприсядку в том числе, — усмехнулся Саймон. — Я делаю это по утрам вместо зарядки…
      — А вы танцуете? — внезапно спросил он, поставив банку из-под соуса в раковину и выудив из ящика длинную деревянную лопатку.
      — Немного, — призналась Кафари и вышла вслед за ним на террасу, где стоял гриль.
      Ночь была прекрасна. Тьма окутала все вокруг черным одеялом, на котором — несмотря на прожектора военной базы — сверкали искорки звезд. Мясо зашипело на гриле.
      — Отец научил меня африканским пляскам, а бабушка — греческим танцам, — сказала девушка. — Когда заканчивается страда, у нас в каньоне всегда ярмарки и танцы. Так отмечают конец сбора урожая фермеры на всем Джефферсоне. Это традиция, а мы любим традиции. Мы не только стараемся обрабатывать поля так же, как это делали наши деды, но и бережем их обычаи. До наших дней дошло много народных преданий, старинных танцев и ремесел. Мы стараемся сохранить языки, книги и музыку наших предков. Ведь мы, как и они когда-то, обрабатываем землю, которая кормит всю планету.
      Саймон отложил палочку, о чем-то задумался и несколько мгновений молча смотрел куда-то во тьму. При этом у него был бесконечно одинокий вид.
      — Это здорово, — наконец проговорил он, и Кафари различила в его голосе тоску. — А вот у меня никого нет. Я читаю книги по русской истории и слушаю русскую музыку, чтобы хоть так не утратить связь со своими предками, но мне не с кем об этом поговорить.
      Кафари несколько мгновений колебалась, а потом решилась задать мучивший ее вопрос:
      — А где ваши родные?
      — Мои родители и сестра погибли во время войны с квернами. Других родственников у меня не было, и ничто не привязывало меня к одному месту. Наоборот, я постарался скорее покинуть свои родные края, где мы жили все вместе, и никогда туда больше не возвращаться. Мне было восемнадцать лет, и я поступил на курсы командиров сухопутных линкоров… Как это было давно! — пробормотал он, все еще вперив взгляд в темноту.
      — И у вас никогда никого не было?
      Услышав это, Саймон оцепенел, и Кафари беззвучно выругала себя последними словами за бестактный вопрос.
      — Почему же… — тихо проговорил Саймон, — вроде бы кто-то был.
      — На Этене? Этот человек тоже погиб?
      Несколько мгновений Кафари думала, что Саймон ей не ответит, но в прохладе весенней ночи внезапно зазвучал его негромкий голос:
      — Ее звали Ренни…
      Слушая рассказ Саймона, Кафари догадалась, что он любил эту далекую теперь девушку, но не могла понять, как та могла в чем-то обвинять его. Братья Кафари тоже были погребены под обломками скал, рухнувшими со склона на их дом. Никто не сомневался в том, что скалы обрушились из-за попаданий снарядов «Блудного Сына», ведь там, где раньше был порог дома, из-под камней торчали обломки явакского денга. Но какая разница, чьи пушки погубили дом и его обитателей?! Кафари и в голову не приходило предъявлять претензии к своим защитникам за то, что их огонь случайно погубил несколько жителей каньона. Ведь не будь явакского нашествия, ее братья были бы живы и здоровы! Они погибли из-за яваков, а из чьего ствола вылетел погубивший их снаряд — не имело значения! Кафари попыталась растолковать это Саймону, который долго смотрел на нее.
      — Вы удивительная девушка, Кафари! — наконец прошептал он.
      — Ничего подобного! — замотала она головой. — У нас на Джефферсоне полно таких.
      Саймон нежно погладил кончиками пальцев ей лоб, нос и щеки. От этого прикосновения у Кафари по коже побежали мурашки.
      — У вас на Джефферсоне много очень разных людей, — с грустью пробормотал он и тут же с улыбкой добавил: — Надо перевернуть мясо, а то сгорит!
      Кафари обрадовалась возможности прийти в себя после бури эмоций, нахлынувших на нее вслед за этим мимолетным прикосновением. Некоторое время царило молчание. Саймон переворачивал мясо, а девушка наблюдала за ним. Капельки жира шипели на огне. Им вторил шорох листьев на деревьях вокруг базы. Внезапно Кафари вспомнила, что с того момента, когда она торопливо проглотила обед в столовой общежития, прошло уже много времени. От запаха жареного мяса у нее потекли слюнки, но в этот момент на кухне раздался звонок таймера, и девушка бросилась вынимать подрумянившееся печенье из духовки. Кафари высыпала его с противня в большую миску, накрыла маленьким полотенцем и разыскала в холодильнике масло.
      Конечно, у Саймона нет ни варенья, ни меда, но печенье наверняка и так ему понравится!
      Саймон появился на кухне с мясом. Кафари выловила из кастрюли кукурузу, высыпала овощи в другую миску, и они с Саймоном сели к столу.
      Саймон попробовал вино, одобрительно кивнул и только после этого наполнил стакан девушки:
      — Ваше печенье выглядит очень аппетитно. А как оно пахнет!
      — А как оно на вкус? — сказала Кафари, протягивая Саймону масло.
      Тот разломил пышное печенье пополам, намазал его маслом, откусил кусочек и начал жевать. Внезапно его челюсти перестали двигаться.
      — Вот это да! — закрыв глаза, простонал он.
      — Никто еще не хвалил результаты моего труда так красноречиво! — с улыбкой сказала Кафари.
      — Это не печенье, — наконец открыв глаза, сказал Саймон, — а настоящее произведение искусства.
      — Благодарю вас, майор Хрустинов! — сказала девушка. — Кстати, а не перейти ли нам на «ты», а то у меня такое впечатление, словно я в школе на уроке хороших манер.
      Саймон расплылся до ушей в улыбке:
      — Ну на школьницу ты никак не похожа!
      Наслаждаясь его улыбкой и светом глаз, Кафари действительно ощущала себя вполне половозрелой. Чтобы справиться с дрожью в коленях, она крепко сжала в руках нож с вилкой и сосредоточилась на мясе.
      Отведав первый же кусочек, она прошептала:
      — Вкуснятина!.. А что это за соус?
      — Военная тайна, — улыбнулся Саймон. — Я обдумывал его рецепт в разгаре сражения, чтобы будущее не казалось совсем безрадостным.
      — Да ты разбогатеешь, торгуя у нас этим соусом. Пусть твой линкор продает его в магазине!
      Несколько минут оба молча воздавали должное ужину. Саймон выбрал в местном магазине прекрасное вино, а Кафари уже почти больше года не приходилось лакомиться домашней пищей. Чарующие звуки музыки только подстегивали ее аппетит. При этом все ее существо трепетало от близости Саймона, и девушка упивалась этим ощущением. Как здорово провести тихий вечер с таким потрясающим человеком, поговорить с ним, отведать приготовленных вместе кушаний!
      Кафари обуревало желание как можно больше узнать о Саймоне. Ей хотелось, чтобы он все время ей улыбался, смотрел на нее своими бездонными глазами. Она стремилась понять, почему его глаза зачастую так печальны, что его радует и смешит. А сколько бы она отдала за одно прикосновение его рук!
      Кафари еще никогда ни к кому не испытывала таких чувств, и это ее немного пугало. Раньше она даже не представляла, что такое возможно. Ей было страшно, она дрожала, и мысли ее разбегались в смятении. Неужели все это дремало в ней, ожидая того единственного мужчину, которому было суждено пробудить Кафари, или девушку так изменила война, затронувшая в ее душе струны, о существовании которых та и не подозревала.
      Больше всего Кафари сейчас хотелось, чтобы Саймон снова к ней прикоснулся.
      На десерт было мороженое, а потом они с Саймоном с удовольствием вместе мыли посуду. Когда все тарелки и кастрюли были чисты, крошки — сметены со стола и кухня вновь заблистала чистотой, Саймон налил еще вина, и они перешли в гостиную.
      — Как было здорово! — воскликнула Кафари, усаживаясь на диван.
      — Замечательно! — согласился Саймон, садясь рядом с ней.
      Кафари показалось, что он говорит совсем не про ужин, а через несколько мгновений до нее дошло, что она и сама думала о другом. Она не знала, что теперь говорить, и страшно смутилась. Положение спас «Блудный Сын».
      — Саймон, — сказал он, заглушив громовым голосом музыку, — беспорядки подавлены. Мэдисонская полиция арестовала сто пятьдесят три человека, которые нанесли ущерб магазинам и жилым домам в десяти кварталах. Предполагают, что зачинщиком был студент по имени Витторио Санторини. Впрочем, излагая свои взгляды перед толпой, он не преступил рамок закона. Сейчас он на свободе, потому что сам не участвовал в погроме. По твоей просьбе я изучил местную информационную сеть, где у Санторини есть своя страница. На ней он выступает за отмену экстренной финансовой помощи фермерам, за усиление мер по защите природы и за материальную поддержку городских жителей. В сети его активно поддерживают триста семнадцать человек, а у его информационного бюллетеня десять тысяч пятьдесят три подписчика. Девяносто восемь процентов из их числа подписались на него за последние три с небольшим недели. Саймон негромко присвистнул:
      — Немало за такое короткое время! Этого типа нельзя упускать из вида… Сынок, следи за его дальнейшими действиями, но так, чтобы он ни о чем не догадался!
      — Будет исполнено.
      — У тебя есть его фотографии?
      Вспыхнул домашний информационный экран. Кафари сразу узнала возникшее на нем лицо молодого мужчины лет двадцати. У него были темные волосы и молочно-белая кожа. Его почти небесно-голубые глаза казались бы ангельскими, не вспыхивай в них зловещие огоньки, от которых у Кафари по спине побежали мурашки.
      Саймон пристально посмотрел на девушку:
      — Это он?
      Кафари кивнула:
      — Очень странный субъект. Он нес откровенную чушь, но все слушали его, развесив уши.
      — Некоторые фанатики умеют гипнотизировать толпу… Ну, хватит на сегодня! Спасибо, Сынок!
      — Не за что, — ответил линкор, и экран погас.
      Кафари снова задрожала. Секунду поколебавшись в нерешительности, Саймон обнял ее за плечи. Девушка прижалась к нему, наслаждаясь теплом его тела и ощущением полной безопасности, прогонявшим охватившую ее тревогу. Через мгновение она ощутила прикосновение теплых губ к своим волосам. Она подняла лицо и взглянула Саймону прямо в бездонные грустные глаза. Вскоре он уже целовал ее. Сначала нежно, а потом с воодушевлением пробуждающейся страсти. Его ласковые руки гладили ее тело, следуя всем его изгибам. Тепло пальцев Саймона на ее коже разбудило в душе Кафари вулкан. Она застонала и подставила его ласкам груди с напрягшимися сосками. Дрожащими пальцами Саймон стал расстегивать на Кафари рубашку.
      Когда она в свою очередь расстегнула рубашку Саймона, то увидела на его груди старые шрамы. Он замер, а Кафари нежно гладила побледневшие следы рваных ран. Некоторое время Саймон молча пожирал Кафари восторженными глазами. Тишину нарушало лишь его прерывистое дыхание.
      — Как же ты красива, — наконец прошептал он. — Даже плакать хочется.
      Он закрыл глаза, явно стараясь взять себя в руки, и проговорил сквозь сжатые зубы:
      — Не здесь. Не хочу, чтобы у нас это произошло, как на диване в общежитии. Для этого ты слишком прекрасна…
      Кафари смотрела на Саймона горящими глазами, стараясь проглотить подступивший к горлу комок. Ей еще никогда не говорили таких слов.
      — Давай… — начала было она, смутилась и с трудом перевела дух. — Давай найдем другое место.
      Саймон пристально взглянул Кафари в глаза.
      — Ты действительно этого хочешь? — спросил он дрожащим голосом.
      Кафари молча кивнула, опасаясь, что голос выдаст обуревавшие ее чувства.
      От улыбки Саймона померкло бы полуденное солнце. Через мгновение Кафари была в его объятиях. Он взял ее на руки, отнес в спальню и опустился на постель рядом с ней. Она наслаждалась, чувствуя его тело рядом с собой, а через несколько томительно длинных мгновений — уже в себе. У нее на глаза навернулись слезы. Она выгнула спину, прижимаясь к Саймону. Сначала она стонала негромко, потом — все сильнее и сильнее. Она хотела его, желала его и понимала, что это желание не покинет ее до самой смерти. Когда все кончилось, Саймон просто обнял девушку и крепко прильнул к ней, словно ища у нее защиты. Она обвила его руками, прижала его голову к груди и не отпускала, пока он не уснул.
      Кафари поцеловала темные, слегка влажные от пота волосы Саймона. Что бы ни сулило завтрашнее утро, ее жизнь опять круто изменилась. Однако нынешняя перемена была такой прекрасной, что наслаждавшаяся чувством безмятежного счастья девушка долго не могла уснуть.

II

      Саймон нервничал. Он так волновался, что у него даже вспотели ладони, и он вытер их о форменные брюки. Хотя Кафари и уверяла, что свадьба будет — по крайней мере, по масштабам Каламетского каньона — скромной и придут только самые близкие родственники, Саймону казалось, что на лужайку перед домом Валтасара и Марифы Сотерис высыпало население небольшого города, желающее присутствовать при их бракосочетании. Саймон и не подозревал, что породнится с таким количеством народа.
      Ветерок шумел листьями деревьев и ерошил Саймону волосы. Солнечный свет стекал по розовым скалам, как золотистый мед, наполняя радостью зеленеющие поля, сады, полные обремененных плодами деревьев, и луга с носившимися наперегонки ягнятами. Саймон полной грудью вдохнул аромат цветов и прочие запахи ликующей природы, но вот появилась Кафари, и все вокруг нее померкло. При ее виде у него захватило дух, а по всему тело разлился жар. Белое платье Кафари ослепительно сверкало на фоне ее золотистой кожи. В косы невесты были вплетены крошечные полевые цветы. На ее груди покоилась нитка жемчуга, выращенного ее родителями. Впрочем, и оно блекло на фоне сияния глаз девушки, увидевшей своего жениха.
      Кафари неторопливо шла к Саймону под руку со своим отцом. Саймон с трудом перевел дух. Ему до сих пор не верилось в то, что Кафари согласилась выйти за него замуж. А еще его поражало тепло, с которым его приняла в свое лоно новая семья. Он был совершенно чужим этим людям, не знал их обычаев, и все же они с самого начала отнеслись к нему с таким радушием, что после многих лет одиночества он наконец почувствовал себя дома.
      Мать Кафари мокрыми от слез глазами следила за тем, как ее дочь движется между двух рядов стульев к своему жениху. Ива Сотерис-Камара была невысокой стройной женщиной. Лицом она напоминала Елену в последние годы Троянской войны. Ради ее прежней красоты вполне могли сойтись в смертельной схватке тысячи воинов, приплывшие на бесчисленных кораблях. Она только что потеряла двоих сыновей, а также немало двоюродных братьев и сестер, других родственников, соседей и близких друзей. Лицо Ивы несло боль этих утрат, но она высоко держала голову, а ее глаза, любовно наблюдающие за дочерью-невестой, светились радостью. Удручало ее лишь то, что этим зрелищем не могут насладиться те, кто недавно ушел из жизни.
      Саймон уважал и немного побаивался Иву Камару.
      Что же до Зака Камары…
      Его лицо казалось высеченным дождем и ветром из скалы, видавшей и солнечные деньки, и непогоду. Оно нередко озарялось улыбкой, но и в ней сквозила сила вековых деревьев, чьи узловатые стволы уже лет пятьсот проникали корнями в родную почву. При первой встрече Зак Камара долго изучал Саймона из-под полуопущенных век, явно демонстрируя, что оторвет ему причинное место, если только он обидит Кафари. Мнение Зака Камары очень много значило для Саймона, и не только потому, что он дорожил своим мужским достоинством…
      Однако теперь, передавая Саймону руку своей дочери, Зак Камара как-то уж очень подозрительно хлюпал носом. У Кафари дрожали пальцы, но ее лицо сияло ослепительной улыбкой, от которой у Саймона теплело внутри. Молодые повернулись к даме, которой предстояло сочетать их браком. Она была весьма сурового вида, но в ее темных глазах тоже светилась улыбка. Устроительница церемонии говорила негромко, однако ее звучный голос был слышен повсюду.
      — Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать рождение новой семьи, — начала она. — А главная задача любой семьи — продолжение человеческого рода, к которому принадлежим мы с вами и те, кого уже не стало. Те, кто защищал землю, на которой мы стоим, и те, кто защищал населенные нашими соплеменниками миры, столь далекие, что по ночам до нас даже не долетает свет их звезд…
      У Саймона подступил комок к горлу. Он не ожидал услышать такое.
      Кафари крепко сжала ему руку, и Саймон чуть не лишился чувств от счастья. Дама на мгновение замолчала, пристально взглянула на Саймона и продолжала:
      — Человечество огромно. В населенном им пространстве существуют разные обычаи, верования и убеждения, но есть нечто, объединяющее нас всех. Никто из нас не сомневается в том, что бракосочетание — это торжественная церемония, к которой надо отнестись со всей подобающей серьезностью и которую надо весело отпраздновать. Сегодня мы собрались, чтобы отпраздновать создание новой семьи Саймоном Хрустиновым и Кафари Камарой.
      — Сынок, кольца у тебя? — негромко спросила она у Саймона.
      Тот порылся в нагрудном кармане кителя и вытащил кольца. Одно он отдал Кафари, а другое сжал дрожащими пальцами.
      — Ну вот и отлично! Повторяйте за мной…
      Срывающимся от волнения голосом Саймон стал повторять слова церемонии, обращаясь к Кафари, ставшей для него центром вселенной.
      — Я, Саймон Хрустинов, торжественно обещаю и клянусь любить, защищать и уважать тебя и наших детей в бедности или богатстве, в добром здравии или в болезни. Для меня не будет существовать другой женщины, пока смерть не разлучит нас.
      Со слезами на глазах Кафари повторила эту клятву. Саймон надел ей на палец кольцо и еле слышно проговорил:
      — Пусть это кольцо станет знаком того, что отныне ты моя жена, Кафари Хрустинова.
      — Пусть это кольцо, — эхом отозвалась Кафари, — станет знаком того, что отныне ты мой муж, Саймон Хрустинов.
      Саймон самозабвенно пожирал Кафари глазами и очнулся только тогда, когда дама усмехнулась и сказала:
      — Сынок, теперь ты имеешь полное право целовать эту женщину, где и когда захочешь.
      Саймон залился краской, обнял Кафари, нежно поцеловал ее и чуть не подпрыгнул на месте от внезапного шума. Родственники Кафари били в ладоши, что-то вопили и подбрасывали в воздух шапки. Кругом стояла пальба, но, к счастью, это были всего лишь фейерверки.
      Кафари отстранилась на расстояние вытянутых рук, улыбнулась и подмигнула Саймону:
      — Попался! Теперь ты от меня так просто не отделаешься!
      — Это ты попалась!
      Кафари снова поцеловала Саймона. Потом они повернулись и обнаружили, что родители девушки уже держат поперек прохода между рядами стульев украшенную ленточками и цветами швабру. Взявшись за руки, молодые побежали по проходу. Когда они добежали до самой швабры, родители невесты опустили ее почти до самой земли. Перепрыгнув швабру, Саймон с Кафари пошли по проходу дальше, а гости осыпали их полевыми цветами и пригоршнями пшеницы. В конце прохода молодые уже смеялись, как дети. К ним двинулась вереница гостей, обнимавших их с сердечными поздравлениями. Саймон потерял счет рукопожатиям и не сомневался в том, что и за неделю не запомнит имен и лиц всех своих новых родственников.
      Под конец у Саймона онемела рука, но он по-прежнему улыбался. Вместе с Кафари они прошли за ее родителями во двор фермы, где уже был накрыт ломившийся от угощений стол. Из набитых льдом бочек торчали горлышки бутылок с самыми разнообразными напитками от местных вин и пива до газированного фруктового лимонада. Некоторые кушанья Саймон пробовал в первый раз в жизни, но ему все казалось невероятно вкусным. Площадка, на которой легко поместился бы и «Блудный Сын», была отгорожена яркими лентами. Летний ветерок доносил до сидящих за столом звуки приятной музыки. Кафари вывела Саймона в центр импровизированной танцплощадки, и они закружились в танце. Сначала они были одни, потом к ним присоединились другие пары, и скоро среди лент кружилось множество народа. Первый танец Саймон с Кафари исполнили вместе. Потом партнером Кафари стал ее отец, а Саймон пригласил мать невесты. А гости закружились в изощренных хороводах с такими хитроумными па, что Саймон совсем запутался и смеялся вместе со всеми над тем, что не знает движений, известных здесь даже трехлетним карапузам. Наконец новобрачные выбрались с танцплощадки, чтобы на скорую руку отведать угощений, вкуснее которых Саймон ничего не едал во всех известных ему частях Галактики. Они подкладывали друг другу лучшие кусочки, а родственники снимали их первую супружескую трапезу на фотоаппараты и видеокамеры.
      Потом молодые супруги снова танцевали, резали традиционный свадебный торт, пили шампанское из бокала с двумя ножками и выполняли прочие ритуалы. Саймон предпочел бы провести следующую неделю, спокойно изучая гору свадебных подарков, под весом которых стонали шесть огромных столов, но в Каламетском каньоне, чтобы не обидеть гостей, жених с невестой должны были рассмотреть все дары в их присутствии.
      Поэтому Саймон с Кафари уселись на стулья и стали разворачивать подарки, а Ива Камара записывала, кто что подарил, чтобы потом всех как следует поблагодарить. Саймон никогда не слышал о том, что по количеству ленточек, порванных при развертывании свадебных подарков, можно судить о том, сколько детей будет у молодых. Разумеется, никто ему об этом не сказал, и скоро рядом с его стулом высилась гора порванных ленточек.
      «Не может быть!» — простонал он, когда какая-то из бесчисленных теток Кафари сообщила ему эту приятную новость, а гости залились радостным смехом.
      Кафари смотрела на него и улыбалась. Рядом с ней не было ни одной порванной ленточки. Она подмигнула ему, словно желая сказать: «Я знала, что ты нарвешь достаточно ленточек и без меня!» — и продолжала разворачивать свертки. Когда подарки наконец закончились, уже близился вечер, и пора было за стол.
      Холодные закуски исчезли. Их место заняли горшки и противни, от которых пахло так, что текли слюнки.
      Внезапно молодых разлучили, и удивленный Саймон оказался у столов, за которыми собрались только мужчины. Женщины заняли места у других столов. Детей тоже усадили отдельно таким образом, чтобы подростки могли следить за малышами и в зародыше пресекать потасовки между ними.
      Саймона усадили между Заком Камаром и Валтасаром Сотерисом. Валтасар произнес что-то вроде краткой молитвы на загадочном — вероятно, греческом — языке, и все приступили к трапезе.
      Через некоторое время Валтасар перестал жевать и заговорил:
      — Вы будете жить на базе «Ниневия»?