Не становилось легче еще и оттого, что теперь она отвечала за жизнь президента Джефферсона. Девушка слышала, как Абрахам Лендан кряхтит у нее за спиной, цепляясь за шершавые камни окровавленными пальцами. Кафари тоже изодрала в кровь руки и колени, а, соскользнув со скалы, проехалась по камню щекой, на которой теперь красовалась огромная царапина. Она не сорвалась вниз лишь потому, что уперлась ногами в плечи президента, который впился пальцами в небольшой выступ и чудом удержался. Девушка несколько секунд приходила в себя, ловя широко открытым ртом воздух, а потом снова полезла вверх. Винтовки за плечами наливались свинцовой тяжестью, мешая все сильнее и сильнее, но никто и не думал с ними расставаться.
Они забрались вверх примерно на шестьдесят метров, когда со стороны Гиблого ущелья и Каламетской плотины послышался оглушительный грохот. Из ущелья в клубах раскаленного дыма взметнулся язык голубого пламени. Кафари вжалась в скалу, стараясь слиться с ней. Среди грохота орудий и гулких раскатов летавшего от скалы к скале эха девушка слышала, как где-то внизу во весь голос молится Айша Гамаль. Взрывные волны пытались оторвать беглецов от скалы и швырнуть вниз. Дэнни громко всхлипывал от ужаса. По расцарапанным щекам Кафари тоже катились слезы, которых она не замечала.
Последовало еще несколько взрывов, и все вокруг заволокло облаками дыма. Потом над Гиблым ущельем поднялось зловещее зарево. Кафари не понимала, что происходит — грохочут орудия или рушится плотина? Достаточно ли они высоко, чтобы их не смыло? Выше им не подняться. Они и так с трудом удерживаются, цепляясь за трясущиеся скалы!
Внезапно наступила оглушительная тишина.
Кафари, замирая, вслушивалась в нее, не осмеливаясь поверить вспыхнувшей в сердце надежде. Откуда-то издалека, со стороны Шахматного ущелья, доносилась беспорядочная стрельба, но по сравнению с чудовищными взрывами, только что потрясшими окрестные скалы, она казалась нестройными аплодисментами. Потом послышался низкий гул, и скала, в которую вжимались беглецы, снова задрожала. Ее вибрация не походила на эхо тяжелой поступи денга, шагающего по каньону.
Неужели это возвращается линкор?!
«Смотрите! Смотрите!» — закричал Дэнни, показывая в сторону окутанного дымом Гиблого ущелья.
Кафари напрягла зрение и увидела колоссальное сооружение, поблескивающее огоньками и напоминающее огромный космический корабль, неторопливо приближающийся к доку. Исполинский механизм ощетинился орудийными стволами. Он миновал пещеру Аллигатор, находившуюся всего в ста метрах от того места, где беглецы цеплялись за скалу. Внезапно линкор остановился, медленно развернулся и направился прямо к ним. У Кафари захватило дух.
Неужели он нас увидел?!
В благоговейном ужасе беглецы наблюдали за тем, как огромная боевая машина неторопливо движется среди руин, обломков и воронок, оставшихся после только что отгремевшего сражения. Гигантский корпус линкора заслонил от них отсветы пожаров, полыхавших в каньоне. «Блудный Сын», дробя гусеницами валуны, подъехал прямо к скале, по которой им пришлось карабкаться вверх, как муравьям. Горячий воздух поднимался от раскаленной стальной плоти линкора, а линкор резко остановился буквально в шаге от беглецов, с ужасом и восторгом взиравших на его грозные дымящиеся орудия.
Прямо под ногами Кафари оказалась плоская часть корпуса, на которую она легко могла бы спрыгнуть, если бы посмела. Внезапно в ней открылся люк, и через мгновение из него появился командир линкора. На его щеголеватой малиновой форме проступали пятна пота, лёгкий ветерок играл растрепанными темными волосами. Кафари смотрела на него во все глаза. Они встретились взглядами, и девушка внезапно покраснела, вспомнив, что вся в грязи, в крови и напоминает не человеческое существо, а собаку, побывавшую под колесами грузовика. У Саймона Хрустинова был ошеломленный вид, а когда он разглядел, кто цепляется за скалу рядом с девушкой, от удивления у него раскрылся рот.
— Боже мой, — пробормотал он, глядя на Абрахама Лендана. — Господин президент, если вы не наградите эту девушку орденом, мне придется самому это сделать.
У Кафари защипало в глазах, и виноват в этом был не только едкий дым.
— Кафари, разрешите подвезти вас и ваших друзей!
У девушки из глаз наконец полились слезы. Саймон протянул ей руку и помог спрыгнуть на корпус линкора. Тепло его сильных рук, державших ее крепко, но осторожно, словно она была из хрупкого фарфора, было красноречивее любых слов. Взгляд Саймона пробудил в душе девушки безмятежную радость, которая, как еще совсем недавно казалось Кафари, исчезла из ее жизни навсегда. У нее подкосились ноги.
— Прошу вас, осторожно, — прошептал ей Саймон. — Попробуйте спуститься вниз по трапу, а я помогу вашим друзьям.
Он помог Кафари пролезть в люк, а потом по очереди поддержал спрыгивавших на линкор Абрахама Лендана, Дэнни и Айшу Гамаль. Кафари очень медленно ползла вниз по трапу. И не только потому, что с трудом держалась за поручни окровавленными руками. Внезапно девушку стала бить такая сильная дрожь, что она с трудом держалась на ногах. Спустившись вниз, она оказалась в удобном отсеке, центральное место в котором занимали большие экраны, окружавшие с трех сторон огромное моторизованное кресло с подбитыми поролоном противоударными зажимами. Кроме того, в небольшом отсеке нашлось пять сидений поменьше для пассажиров и изрядное количество шкафчиков самого разнообразного предназначения. Кафари с трудом добралась до ближайшего стула и рухнула на него.
Металлический трап загремел под ногами у остальных. Первым появился сгорбившийся от усталости Абрахам Лендан. За ним следовал Дэнни, с восторгом озиравший командный отсек сухопутного линкора. Потом показался Саймон Хрустинов, поддерживавший снизу Айшу Гамаль, которая без посторонней помощи просто скатилась бы по ступенькам. Кафари поспешно пересела на соседнее сиденье, освобождая место раненой женщине. Командир линкора бережно усадил Айшу и включил автоматическое медицинское оборудование, которое тут же взяло у нее анализы и сделало несколько уколов.
— Наш автоматический доктор быстро поставит вас на ноги, — негромко сказал Саймон. — Когда мы приедем, вы будете как новенькая. Вам полегчает уже через несколько минут.
Болеутоляющие средства явно возымели свое действие, через несколько мгновений Айша уже дремала.
— Вы все получили изрядную дозу радиации, — добавил Саймон, изучив показания медицинских приборов.
— Не волнуйтесь, — с улыбкой продолжил он. — Мы немедленно приступим к лечению. В наше время облучение — уже не проблема. Ваша кровеносная система будет очищена еще до того, как в ней наступят необратимые изменения.
Услышав его слова, Кафари по-настоящему успокоилась.
Те же манипуляции Саймон проделал и с остальными ее товарищами. Скоро и Дэнни, и президент Лендан уже были обследованы автоматическими медицинскими системами. Когда пришла очередь Кафари, та с благодарностью отдалась во власть бережных рук командира линкора. По ее жилам заструились медицинские препараты, и она с облегчением вздохнула.
— Что это? — нахмурившись, спросил Саймон. — Укусы насекомых?
— Совершенно верно, — ответил за Кафари президент Лендан севшим, хрипловатым голосом, в котором сквозили нотки гордости. — После того как на наш подвал наступил денг, нам пришлось выкурить из коровника целую роту явакской пехоты. Для этого Кафари швырнула в него несколько ульев с пчелами. Они сделали это вместе с Айшей. Половину яваков умертвили пчелы, остальных мы перестреляли, когда они в ужасе бросились наутек.
Лицо Саймона просияло улыбкой, при виде которой у Кафари потеплело внутри.
— Прекрасный и до сих пор ни разу не использованный метод борьбы с яваками! А, Сынок?
Раздался металлический голос, от звуков которого Кафари подскочила на сиденье.
— Я согласен. Мои базы данных содержат информацию обо всех методах борьбы с окопавшимся противником, применявшихся за последние сто лет, но этот способ среди них не значится.
— Хотел бы я на это посмотреть, — с почти мечтательными нотками в голосе добавил линкор.
Саймон усмехнулся:
— Я — тоже. Когда я расскажу об этом другим офицерам Кибернетической бригады, они сложат об этом песни.
— Добро пожаловать ко мне на борт, — добавил металлический голос. — Я к вашим услугам!
— Спасибо, — дрожащим голосом пискнула Кафари.
Саймон Хрустинов приладил медицинские приборы к ее спутникам, подмигнул восхищенному Дэнни Гамалю, сел в свое кресло и пристегнулся.
— Ну что, Сынок, посмотрим, справились ли артиллеристы с уцелевшими денгами, или им надо помочь.
Линкор пришел в движение. Кафари не хотелось засыпать. Она с радостью продолжила бы наблюдать за экранами и смотреть, как влажные волосы Саймона Хрустинова колышутся во время движения, однако лекарственные препараты уже начинали действовать. По телу девушки растеклась приятная истома. А самое главное — как будто свалился с ее плеч страшный груз. Теперь она не несла ответственности за жизнь президента планеты и за ее будущее. У девушки закрывались глаза. Она еще пыталась заставить себя бодрствовать, когда ее веки сомкнулись сами собой, и измученная Кафари погрузилась в долгожданный сон, в котором ее не посещали даже страшные сновидения.
ГЛАВА 8
I
Мэдисон изменился.
А может, изменилась сама Кафари.
Девушка поудобнее пристроила на спине рюкзак, подтянула лямки и зашагала по территории Университета. Библиотека с ее мощнейшим передатчиком для ускоренной космической связи была почти в трех километрах от каморки, которую занимала Кафари в городском общежитии. Но такое расстояние не пугало девушку, хотя погода зачастую бывала прескверной, да и мучительная усталость иногда давала о себе знать.
— Вы часто будете чувствовать себя совершенно разбитой, — сказал ей врач. — Не расстраивайтесь. Это ваш организм приводит себя в порядок. Потерпите. Скоро все пройдет, и вы почувствуете себя даже лучше, чем прежде.
Кафари сомневалась в том, что когда-нибудь почувствует себя хотя бы не хуже, чем прежде. Она часто не узнавала себя в зеркале, особенно свои глаза, чей холодный взгляд теперь нередко смущал даже видавших виды мужчин. Прежняя Кафари осталась где-то позади, в дыму и грохоте взрывов.
По сравнению со многими джефферсонцами потери Кафари можно было назвать незначительными. Девушке повезло намного больше, чем ее знакомым. Родители Кафари остались в живых. В то злополучное утро они отправились к ее дедушке и бабушке, которые жили на ферме в самом конце Сорсийского ущелья. Погибло ранчо Чакула, а вместе с ним — и два ее брата, но почти вся остальная родня Кафари уцелела.
Родители, кузены, тети и дяди — все они навещали ее в мэдисонской больнице, а потом, три недели спустя, приехали в столицу, когда президент Лендан вручал высшие награды героям отгремевшей битвы и родственникам погибших бойцов. Дядя Кафари Джаспер Шатревар, командовавший сухопутными подразделениями Сил самообороны Джефферсона, погиб в бою вместе с тысячами солдат, защищавших северо-западную часть столицы. Он был посмертно награжден Золотой президентской медалью «За отвагу», которую Абрахам Лендан вручил его вдове и сыну. Тетя Рета плакала не переставая, удержаться от слез не могла и Кафари.
Потом президент назвал ее имя, а также имена Дэнни и Айши Гамаль. Пораженная Кафари подошла вместе с Айшей и ее сыном к ступенькам, ведущим на помост, где их ждал президент. Поднимаясь наверх, Кафари и Айша держались за руки.
— За мужество в бою, — говорил президент перед камерами, транслировавшими церемонию награждения на всю планету, — и за беспримерную находчивость в сложнейшей ситуации, спасшую, в частности, и мою жизнь, за стойкость и выдержку имею честь вручить эти Золотые президентские медали «За отвагу» Кафари Камаре, Айше Гамаль и Дэнни Гамалю. Если бы не они, меня бы сейчас здесь не было!
Депутаты джефферсонского парламента разразились аплодисментами, а президент надел на шею Кафари ленточку с медалью.
— Молодец! — еле слышно прошептал он, пожимая девушке руку. — Какая же вы молодец!
Кафари неуверенно теребила ленточку дрожащими пальцами, наблюдая за церемонией награждения Айши и Дэнни. Потом появился Саймон Хрустинов, получивший две медали. Одной наградили его самого, а другой — «Блудного Сына».
Девушка долго гладила тяжелую медаль у себя на шее, словно не веря в то, что она — настоящая. Кафари не ожидала ничего подобного. С глазами, полными слез, она спустилась с помоста и прошла к своему месту, где ее уже ждали жаркие объятия и бурные поздравления всех ее родственников.
Она не взяла с собой медаль в общежитие, где дверь мог вышибить ногой и двухлетний карапуз, а попросила отца запереть награду в сейф, который выудили из-под обломков рухнувшего дома. Родители Кафари постепенно восстанавливали ранчо Чакула, и девушка помогала им чем могла. Кафари мучительно переживала, когда ради занятий в Мэдисоне приходилось оставлять отца с матерью одних на разгромленном ранчо, что чуть не бросила учебу.
Когда она уже почти собралась это сделать, вмешалась мать.
— Ты должна думать о своем будущем, дочка! Тебе нужен диплом, а Джефферсону — специалисты по психотронному программированию. Наша планета далеко от Центральных Миров, и нам нечем заманить сюда инженеров, окончивших тамошние университеты.
— Кроме того, — добавила мать, подмигнув Кафари, — может, твой будущий муж не откажется оплатить твою учебу.
— Какой еще муж?! — воскликнула ошеломленная Кафари. — Я даже ни с кем не встречаюсь! За кого это ты решила меня выдать?!
Девушка мысленно перебирала все кандидатуры, которые мощи прийти в голову ее матери, и вспоминала мужчин, не вызывавших отвращения у нее самой. Через несколько мгновений она с ужасом поняла, что эти два списка не совпадают ни по одной позиции.
Впрочем, ее мать только загадочно улыбалась и, как обычно, больше ничего не говорила. Эта манера с детства бесила Кафари, но она не обижалась на мать, до слез радуясь тому, что ее родители уцелели.
Кафари отогнала досужие мысли и зашагала дальше.
Комплекс Мэдисонского университета поражал своей красотой. Ему было уже почти сто двадцать пять лет. Сложенные из местного песчаника стены зданий мягко светились в лучах заходящего солнца, отражая отблески на скалах Каламетского каньона. Территория университета простиралась на добрых два километра вдоль южного берега Адеры, поросшего тенистыми деревьями. Под их пышными кронами стояли учебные корпуса, научные лаборатории, спортивные залы и общежития, между которыми извивались, пересекая друг друга, аллеи и дорожки. С высокого берега открывался восхитительный вид, а под кронами деревьев не было недостатка в уютных местечках для романтических встреч.
К сожалению, на такие встречи у Кафари не хватало времени. Мужским вниманием девушка отнюдь не была обделена, но ее не воодушевляли прыщавые сопляки, думавшие только о спорте и о том, как бы залезть в постель к очередной смазливой девчонке. Казалось, что у Кафари намного больше общего не со сверстниками, а с преподавателями, но и те не вполне понимали ее. Кафари не ожидала, что ей будет так трудно приспособиться к мирной жизни.
Она мечтала поскорее получить диплом и начать зарабатывать деньги для своей семьи, до сих пор платившей за ее учебу. Впрочем, благодаря стипендии, которой Кафари заручилась на Вишну, и деньгам из нового фонда поддержки студентов из семей, пострадавших в результате явакского набега, родителям Кафари приходилось платить только за ее комнату в общежитии и обеды в столовой. Кафари постаралась найти в городе самое дешевое общежитие, но в еще не оправившемся от удара Мэдисоне это было нелегко. Цены на жилье в столице Джефферсона подскочили почти в четыре раза, а продукты питания подорожали в десять раз. Поэтому Кафари обеими руками держалась за свою работу на кухне общежития, где ей ничего не платили, но два раза в день бесплатно кормили.
Девушка шагала, прислушиваясь к плеску воды в реке, шепоту ветра в кронах деревьев и шуму машин за пределами университетской территории. Внезапно ее охватила необъяснимая тревога, которая в последнее время так и зачастила к ней в гости. Вроде бы Кафари ничто не угрожало, но она почему-то невольно сжималась при звуках голосов, доносившихся оттуда, где по сторонам от дорожки топтались оживленно беседующие кучки людей.
Проходя мимо них, Кафари настороженно и внимательно разглядывала возбужденных чем-то людей, стараясь это делать незаметно. После нашествия у нее появилась новая привычка — пристально изучать все, что ее окружало. Девушка искала в лицах других студентов объяснение безотчетному страху, который порой испытывала, оказавшись рядом с незнакомыми людьми.
Кафари уже подходила к границе университетской территории, когда до нее донеслись громкие голоса. Кафари разглядела, что по дорожкам шли не только студенты. В свете фонарей девушка увидела немало тех, кто совсем не походил на студентов. Внезапно Кафари обнаружила, что ее окружает толпа, состоящая из двухсот, а то и трехсот человек.
Некоторые из шнырявших тут субъектов походили на карманников, отиравшихся раньше в мэдисонском космопорте, где сейчас высаживалось так мало пассажиров, что воровать им там стало не у кого. Другие походили на опустившихся безработных, не желающих тем не менее заниматься тяжелым трудом: возделывать землю, превращать засушливые пустоши в плодородные поля или посменно выполнять адскую работу на траулерах, бороздивших океаны в поисках рыбы, от добычи которой сейчас зависело выживание население Джефферсона. Проходя мимо толпы, Кафари подслушала отрывки разговоров.
«Они подняли ставки налогов и плату за учебу! А куда идут наши деньги?! Вонючим фермерам! Они там роются в своей земле, как свиньи, и думают, что на них свет клином сошелся, потому что у них разрушили несколько сараев и перебили их вонючий скот!.. Конечно, им легко сидеть у нас на шее!..»
Злоба, с которой были произнесены эти слова, поразила Кафари не меньше их смысла.
«Никто не сидит у вас на шее! — подумала девушка, чувствуя, как краснеет от гнева. — Неужели вы не знаете, как на самом деле обстоят дела?!»
Деньги, на которые фермеры восстанавливали свои дома и покупали новые сельскохозяйственные орудия, достались им не безвозмездно. Объединенное законодательное собрание приняло решение выделить фермерам срочные займы, которые тем предстояло вернуть. А имущество фермеров, не способных погасить задолженность в установленные сроки, подлежало конфискации. Кроме того, никто не мог гарантировать, что у городских жителей хватит денег, чтобы покупать овощи, молоко и мясо. А если правительство станет платить горожанам пособие, оно наверняка начнет регулировать цены, и многие фермеры разорятся.
Какой-то горожанин взобрался на скамейку и порол такую чушь, что у Кафари потемнело в глазах.
«Правительство из кожи вон лезет, чтобы восстановить их грязные фермы, а на нас ему наплевать! У нас тоже сгорели дома, магазины и заводы, а кто нам помогает их выстроить снова?!»
Услышав одобрительный ропот толпы, Кафари нахмурилась.
Неужели этот тип не слушает новости?! Они что, действительно ничего не знают?! Ведь президент Лендан уже обратился в Сенат и Законодательную палату с просьбой выделить на восстановление Мэдисона, по меньшей мере, в два раза больше денег, чем дали в долг фермерам. Каламетский каньон сильно пострадал, но даже Кафари не стала бы спорить с тем, что оказавшаяся под прицельным огнем явакских денгов западная часть Мэдисона понесла еще больший ущерб. Там были разрушены сотни жилых домов и предприятий. Большинство жителей этого района спаслось, забившись в подземные убежища, которых не было у фермеров в каньоне, но экономике планеты придется еще долго оправляться от удара, который нанесла ему потеря множества заводов и магазинов.
Городская беднота, ряды которой пополнили новые безработные, нуждалась в срочной помощи. Однако никому не приходилось ночевать в сточной канаве или голодать. По крайней мере пока. Поэтому закон о финансовой помощи сельским жителям был принят в первую очередь.
Завершение посевной вовремя было для Джефферсона вопросом жизни и смерти, а фермерам этого не сделать без денег на семена и трактора. Неужели никто здесь не понимает, что продукты питания не изготавливают на консервных фабриках?!
Кафари стала обходить толпу. Она чувствовала себя усталой, голодной и даже замерзшей. Солнце скрылось за горизонтом, и от реки, несшей талые воды с заснеженных горных вершин сквозь разогретые солнцем бетонные и каменные набережные Мэдисона, стал подниматься туман. Тепло, излучаемое камнем, соприкасалось с холодной водой, и туман становился все гуще и гуще. Это напоминало Кафари школьные уроки истории, где учителя рассказывали о древних земных городах Лондоне и Сан-Франциско, постоянно окутанных пеленой тумана, душившей огни светильников, загадочно именуемых «газовыми фонарями».
Кожи девушки касались серые хлопья тумана, холодные и влажные, как щупальца дохлой медузы. Кафари поежилась. Ей внезапно захотелось оказаться там, где тепло, светло и весело. Там, где она знала бы всех в лицо и где никто не назвал бы ее «вонючей свиноводкой» и не спросил бы, что она здесь делает. Кафари продрогла и хотела есть, а идти ей было еще очень далеко…
— Эй, ты! — раздался у нее за спиной чей-то голос. — Я тебя где-то видел!
Кафари оглянулась и напряглась в ожидании самого худшего.
На нее исподлобья смотрел здоровенный детина с растрепанной светлой бородой и кулаками, как мельничные жернова. Это был явно не студент. На вид ему было лет сорок, он был одет в комбинезон из грубой ткани, похожий на робу фабричных рабочих. Приятели-громилы мало чем от него отличались. У Кафари засосало под ложечкой, и она приготовилась к драке или бегству.
— Да это жома из новостей! — рявкнул какой-то верзила, обозвав Кафари обидной городской кличкой фермеров.
Кафари рассвирепела, хотя у нее от страха и подгибались колени.
— Эй, жома! — ухмыльнулся громила, поглаживая себе промежность. — Сделай мне то же, что сделала президенту!
Пару недель назад Кафари бы не сомневалась, что кто-нибудь из огромной массы людей обязательно за нее вступится, но сейчас на помощь толпы, слившейся перед глазами девушки в одну искаженную ненавистью рожу, рассчитывать не приходилось.
Кафари плюнула на гордость и бросилась бежать.
Этого от нее не ожидали. Толпа у нее за спиной взревела от ярости. Девушка чувствовала себя совсем разбитой, но у нее были длинные ноги, и она вырвалась вперед. Толпа бросилась за ней, раздавались вопли: «Куда! Стой, жома!»
Еще чего!
На границе университетской территории рычание двигателей машин стало сливаться с ревом толпы за спиной у Кафари. Она вылетела на проезжую часть и стала лавировать между автомобилей. Толпа хлынула за ней. Завизжали тормоза, послышалась ругань водителей. Девушка бежала куда глаза глядят. В каморке ей будет не забаррикадироваться, и вряд ли ей помогут посетители ярко освещенных ресторанов вокруг университета. Что могут сделать несколько официанток и поварят против рассвирепевшей толпы фабричных рабочих?! Силы стали покидать Кафари. У нее подгибались ноги.
Поблизости, естественно, не было ни одного полицейского или военного. Шатаясь, она все еще бежала вперед, судорожно пытаясь отстегнуть лямки теперь только мешавшего ей рюкзака. Она добралась до перекрестка с широким бульваром и уже готова была отшвырнуть рюкзак, когда у нее над головой на бреющем полете пронесся аэромобиль, приземлившись прямо перед ней. Раскрылся люк, из которого высунулся протягивавший девушке руку Саймон Хрустинов. Кафари, всхлипывая, пробормотала что-то нечленораздельное и схватилась за руку, которая тут же втянула ее, как пушинку, в кабину. Девушка рухнула на пассажирское сиденье. Саймон захлопнул люк и свечой поднялся в воздух так, что Кафари бросило прямо ему на колени. Толпа бушевала в том месте, откуда только что взлетел аэромобиль, посылая в воздух проклятия. Саймон включил коммуникационное устройство.
— Говорит майор Хрустинов. На углу Среднего бульвара и Двенадцатой улицы беспорядки. Немедленно отправьте туда вооруженное подразделение. Толпа уже громит магазины, — мрачно добавил он.
Кафари стала приходить в себя, и ее начало трясти. Саймон положил теплую ладонь ей на лоб:
— Может, полетим к врачу?
Девушка покачала головой, с трудом переводя дух.
Саймон помог Кафари устроиться на сиденье, осторожно разжал пальцы, впившиеся в рукав его рубашки, и убрал подальше болтавшийся под ногами рюкзак. Девушку лихорадило так сильно, что ей было не справиться самой с ремнями безопасности. Саймон аккуратно пристегнул их, выудил из ящичка пачку салфеток и протянул их Кафари. Девушка яростно вытирала слезы, но они все равно ручьями лились из глаз.
— Я не знаю, что бы они со мной сделали! — всхлипывая, пробормотала она.
— За что?
— Не знаю! Они обозвали меня жомой!
— Как-как? — нахмурившись, спросил Саймон.
Кафари стала объяснять, почему горожане не любят фермеров, запуталась, но в конечном итоге растолковала Саймону, что речь идет об оскорбительном эпитете, в который городские жители превратили одно африканское слово, означающее «крестьянин». Саймон побледнел.
— Вы сможете их узнать? — процедил он сквозь зубы.
Девушка содрогнулась. Опять увидеть эти рожи! Она была не трусливого десятка, но ей совершенно не хотелось в полицейский участок, чтобы писать там заявление, а потом таскаться по кишащим журналистами судам.
— Я даже не буду пытаться!
Саймон нахмурился, но ограничился тем, что сказал:
— Как хотите… А сейчас я отвезу вас туда, где вас никто не обидит.
Он нажал на рычаги управления, и аэромобиль неторопливо полетел над крышами Мэдисона на запад. Кафари уже почти пришла в себя и залюбовалась видом ночной столицы. Она в последний раз вытерла глаза и шумно высморкалась.
— А откуда вы летели? — спросила она.
— Я ждал вас напротив вашего дома, — едва заметно улыбнувшись, ответил Саймон.
Кафари широко распахнула глаза от удивления.
— Зачем?! — наконец выдавила из себя она.
Саймон взглянул на нее краем глаза и лукаво улыбнулся, превратившись из строгого и сурового военного в озорного и привлекательного мальчишку.
— Я собирался спросить у вас одну важную вещь.
— Что еще за вещь? — Кафари сгорала от любопытства и терялась в догадках.
— Не соблаговолите ли вы сегодня вечером поужинать со мной?
Девушка невольно улыбнулась.
— С огромным удовольствием! — воскликнула она, но потом вспомнила, на что она похожа — вся потная, с заплаканными глазами и красным носом. — Но я же совсем не одета…
— Думаю, шеф-повар закроет на это глаза.
— Шеф-повар?! Мы что, отправимся в шикарный ресторан?
— Не совсем…
Аэромобиль по-прежнему держал курс на запад, оставив за кормой последние пригороды Мэдисона.
— А где же ресторан? — спросила Кафари и завертела головой, разглядывая тающие вдали огни столицы.
Саймон вновь посерьезнел:
— Рядом с тем местом, где бушевала толпа. Думаю, вам не очень хочется туда возвращаться, так что предлагаю вам отведать стейк, приготовленный на гриле, который вчера поставили на патио моего нового дома.
— А вы умеете готовить? — не подумав, выпалила Кафари.
Саймон перестал хмуриться и весело рассмеялся:
— Не научись я готовить, мне пришлось бы всю жизнь питаться одними полуфабрикатами! Вы не представляете себе, какая гадость входит в паек офицеров Кибернетической бригады! Эту дрянь не стал бы есть даже мой линкор!
Кафари вдруг утратила дар речи. В глубоких глазах Саймона ей виделись теперь не только тени и призраки опаленного войной прошлого, но и сияние безоблачного летнего неба. Аэромобиль со всех сторон окутывал мрак, похожий на теплое бархатное покрывало. Кафари наконец ощутила себя в безопасности. Она позабыла страхи, опасения и неуверенность, преследовавшие ее с тех пор, как она вернулась с Вишну. Ей казалось, что она много лет ждала, когда окажется наедине именно с этим мужчиной и отправится к нему домой, чтобы он сам приготовил ей ужин.
«Какие у него красивые руки!» — как сквозь сон думала девушка. Саймон легко и уверенно управлял аэромобилем. Крупные, но изящные запястья его рук скрывали накрахмаленные манжеты. Сегодня Кафари в первый раз видела Саймона не в военной форме. На нем была надета рубашка и свободные темные брюки. Эта одежда была сшита из прекрасной ткани, явно изготовленной где-то очень далеко от Джефферсона. Судя по всему, его рубашка была из настоящего земного шелка и стоила на родной планете Кафари не меньше, чем вся ферма ее родителей до того, как ту разрушили яваки. «Подумать только, какие дорогие вещи надел Саймон, собираясь пригласить меня на ужин!» — с внезапным волнением отметила Кафари.
С другой стороны долины Адеры показались огни военной базы «Ниневия». Хотя ее дядя некоторое время и служил на этой базе, Кафари никогда там не бывала. У нее подступил комок к горлу, когда она вспомнила о погибшем в бою с половиной своих солдат дяде Джаспере, но она проглотила слезы и ойкнула, когда аэромобиль заложил крутой вираж и стал снижаться к базе.
В свете фонарей маячила чудовищная тень сухопутного линкора. Он тихо стоял в конце улицы рядом с совсем новым домом. Ничего примечательного на этой улице не было — просто бетонная дорожка, которая вела сквозь грязь от просторной посадочной площадки к дверям жилища, стоявшего рядом с высоким недостроенным зданием, которое, судя по всему, служило ангаром для огромной боевой машины.
Аэромобиль мягко приземлился на площадку и тихонько подкатился к гусеницам линкора, по сравнению с которым Кафари чувствовала себя маленькой, как муравей. С ее сиденья девушке было даже не разглядеть весь его корпус. Саймон выключил двигатель аэромобиля, открыл люки, выскочил наружу и поспешил помочь выйти Кафари с галантностью, неизвестной на Джефферсоне. Вновь ощутив прикосновение его руки, девушка залилась краской. У нее задрожали колени, а улыбка Саймона вызвала к жизни рой мыслей, которые она никогда не посмела бы высказать вслух.
