В этот краткий миг на Елену снизошло глубокое умиротворение. Она поняла, почему солдаты испокон веков воспевают не знающее границ братство по оружию людей, вместе смотрящих в глаза смерти.
      Они все еще стояли, созерцая в молчании засыпающий каньон, когда начался артиллерийский обстрел. В отдалении вспыхнули похожие на светлячков огоньки. Это рвались снаряды на дне каньона.
      — В укрытие! — рявкнул Дэнни. Елене не очень хотелось поджав хвост удирать от джабовских снарядов, но делать было нечего. Девушка повернулась, и тут!..
      Мир вспыхнул у нее перед глазами, когда одновременно дали залп все орудия, стоявшие на плотине. Что-то засвистело в воздухе, и Дэнни прижал Елену к бетонной стене. На просторах водохранилища за плотиной раздался взрыв, и в воздух взметнулся огромный фонтан воды. Вновь прогремели орудия. Елена вытянула шею, пытаясь рассмотреть происходящее вокруг нее, и у нее подкосились ноги. Небо потемнело от града летевших к плотине артиллерийских снарядов. Джабовские ракеты стали взрываться в воздухе, осыпая осколками дно каньона. Навстречу с плотины рванулись сверхскоростные ракеты. Озаряемая беспрерывными вспышками, густая завеса дыма заслонила горизонт. Над плотиной свистели осколки. Орудия на склонах тоже не молчали, сотрясая каньон своим грохотом.
      — Я кому сказал — в укрытие1 — снова заорал Дэнни. Елена на четвереньках поползла к железной двери, но в дыму ей было ее не найти. Внезапно где-то рядом раздался страшный грохот. Девушку опалило огнем и швырнуло о бетонную стенку. Придя в себя, она увидела, что от половины сверхскорострельных орудий в центре плотины не осталось и следа. Ракетные установки уцелели, но возле них не было видно бойцов. Только здоровенный чернокожий артиллерист в кабине самоходки по-прежнему сидел, скорчившись над компьютером в ожидании достаточно крупной цели.
      Оглянувшись, Елена увидела, что к плотине летят новые джабовские снаряды. Не колеблясь ни секунды, девушка бросилась к умолкшим ракетным установкам и стала их заряжать. Рядом с ней трудился Дэнни Гамаль. Над ними свистели снаряды, взрывавшиеся в водохранилище. Заряженные ракетные установки открыли огонь. Их компьютеры находили и сбивали вражеские снаряды, летевшие прямо на плотину.
      Артобстрел внезапно прекратился, и воцарилась звенящая тишина. Елена подумала, что у нее лопнули барабанные перепонки. Она тяжело дышала, вытирая дрожащей рукой потный лоб. Ее утешало лишь то, что генерал Дэнни Гамаль тоже весь взмок и трясся как осиновый лист.
      — Сегодня они дали нам жару! — наконец выговорил он.
      — Молодчина! — сказала Елене появившаяся из клубов дыма Рахиль.
      — Считай, ты спасла плотину! — поддержал ее вытиравший рукавом потный лоб Дэнни.
      Елена не выдержала и разрыдалась. Она сама не понимала, почему сейчас плачет, но Рахиль, кажется, совсем не удивилась. Хромая, она подошла к девушке и обняла ее за плечи, Дэнни же погладил Елену по щеке и прошептал:
      — Не стесняйся слез. Ты только что доказала свое мужество. Мама будет тобой гордиться.
      Девушка всхлипывала, пытаясь успокоиться, и заглядывала вглубь каньона, прикидывая ущерб, причиненный обстрелом. Лагерь беженцев сильно пострадал. Горела половина палаток. Люди все еще бежали к стенам каньона, надеясь найти там укрытие. Сотни, а может, и тысячи тел лежали среди разгромленного лагеря.
      Внезапно разбегавшиеся люди стали падать на землю.
      Сначала Елена не поняла, что происходит, а потом закричала:
      — Смотрите! Что с ними?!
      Дэнни изрыгнул проклятие. Рахиль с остальными уцелевшими артиллеристами бросились к защитному снаряжению, но добрая половина комплектов погибла в огне взрывов. Защитных костюмов осталось очень мало. Дэнни схватил Елену за руку и потащил к двери, выкрикивая в коммуникационное устройство: «Газ! Они применили газ! Объявить тревогу! Надеть защитные костюмы!»
      У девушки от ужаса подкосились ноги.
      «Мама!» — закричала она в коммуникационное устройство раньше, чем поняла, что ей неизвестна командная частота.
      Завыла душераздирающая сирена. Елена и Дэнни пробирались к двери, спотыкаясь об обломки и разбросанное снаряжение. Они были уже у самой цели, когда джабовские орудия снова открыли огонь. Озаренный пламенем бетон плотины содрогался от взрывов. Кто-то распахнул у них перед носом дверь. Дэнни подхватил Елену и буквально швырнул ее в проем. У Елены потемнело в глазах, но она успела заметить, что сам Дэнни упал. Елена шлепнулась на бетонный пол и откатилась к дальней стене. У нее за спиной с лязгом захлопнулась дверь.
      Дэнни остался снаружи! Елена стала отчаянно выкрикивать его имя.
      Кто-то подхватил девушку на руки, облачил в защитный костюм, водрузил на голову шлем и застегнул все молнии. Когда Елена пришла в себя, она увидела, что над ней склонились двое. Лицо Фила Фабрицио просвечивало сквозь щиток защитного шлема. Девушка заметила, что у него побледнела даже микротатуировка. На втором человеке был командный шлем с темным щитком.
      — Генерал Гамаль пал смертью храбрых, — сказал бас коммодора Ортона.
      Елена опять расплакалась, хотя в шлеме ей было не вытереть глаз и не высморкаться. Почему все должно быть именно так?! Дэнни столько пережил! Столько сделал для успеха восстания! И вот теперь он погиб, спасая ее! Разве она стоит, чтобы из-за нее гибли такие люди! Впрочем, вскоре девушка перестала плакать. Горе улетучилось, его место заняла несокрушимая, как гранит, решимость отомстить.
      Она уничтожит их всех! И хуже всего придется проклятому Санторини!

II

      Саймону не приходилось раньше бывать в этом районе Мэдисона. По грязным улицам среди покосившихся домов слонялись стайки голодных дворовых ребятишек. Любой взглянувший в их потухшие глазенки видел там лишь недоверие и отчаяние. Эти дети ни во что не играли и даже не болтали между собой. Чаще всего они жались к грязным тротуарам, ковыряясь в сточных канавах, или сидели, облепив какое-нибудь потрескавшееся бетонное крыльцо перед обшарпанной дверью очередной многоэтажки.
      Следуя за проводником мимо приоткрытых дверей этих убогих жилищ, Саймон задерживал дыхание, потому что оттуда доносился смешивавшийся с вонью канализации и гниющих помоев смрад кухонь, на которых готовили что-то невообразимое.
      Саймону раньше приходилось бывать в трущобах возле космопортов. Он видел, как обитатели истерзанных войною миров, собравшись с последними силами, пытаются отстроить все заново. Но таких несчастных детей и таких жутких жилищ он не мог себе представить. Сжав кулаки, он думал о том, в какой бездонный экономический кризис всего за несколько лет рухнул весь Джефферсон.
      День подходил к концу. В окнах зажглись тусклые лампочки, но на улицах не горело ни одного фонаря. Все они уже давно были разбиты праздно шатающимися подростками, срывавшими недовольство судьбой на их стеклах, не способных дать сдачи. Безработные бессмысленно бродили по улицам, как сухие листья, кружащиеся в водоворотах медленной реки. Некоторые из них уже отчаялись до такой степени, что с вызывающим видом собирались на перекрестках, обмениваясь жалобами и непонятно кому адресованными угрозами, исполнить которые им все равно никогда не хватило бы духу.
      Но Саймон как раз и прибыл в Мэдисон, чтобы их воодушевить.
      Всю предыдущую неделю он только этим и занимался, а сегодня вечером надеялся вкусить результаты своего труда.
      Проводником Саймона была маленькая немолодая женщина. Она сказала, что ее зовут просто Мария. Она сутулилась и выглядела, как человек, потерявший всякую надежду на лучшую жизнь. С момента встречи с Саймоном в условленном месте Мария не проронила почти ни слова. Она была тощая, как старая рабочая кляча, и наверняка выглядела гораздо старше своего возраста.
      Раздраженно разглагольствовавшие на перекрестках люди смотрели на Саймона с неприкрытой неприязнью, но Мария молча кивала им, и они опускали глаза. Лишь присутствие этой маленькой женщины спасало Саймона от драки с этими людьми, не понимающими, зачем чужак вторгся в их грязный квартал, унаследованный ими от того, что некогда было прекрасной планетой. Одного Саймона наверняка давно бы ограбили и убили. Спасти его было бы некому. Даже пэгэбэшники осмеливались появляться в этом районе лишь вооруженными до зубов и в количестве не менее десяти человек.
      Проходя мимо баров, Саймон вдыхал сивушные пары и слышал грубый унылый хохот отчаявшихся людей, которым в жизни остается только напиться. Несколько раз он даже перешагивал через тела мертвецки пьяных мужчин, заснувших у входа в питейные заведения.
      Примерно через час ходьбы они с Марией завернули за угол и наткнулись на девочку-подростка с уже довольно развитой грудью, которая о чем-то шепталась с ужасающе тощим, но очень высоким субъектом.
      Мария замедлила шаг и так посмотрела на девочку, что та лишь что-то пискнула и опрометью бросилась прочь.
      Тощий мужчина выругался и с угрожающим видом повернулся к Марии:
      — Ах ты сука! Да я же ей уже заплатил!
      — Ну и дурак! Проституткам надо платить не до, а после… И вообще, убирайся с моей улицы, а то я тебе глаза повыцарапаю! И не смей здесь больше показываться! ‘
      Несколько мгновений Саймон готовился к драке. Он уперся в землю ногами и широко расправил плечи, но тощий верзила смерил его взглядом и, решив не связываться с ним даже из-за денег, свернул в ближайший темный переулок, ругаясь под нос на чем свет стоит.
      Мария запрокинула голову и взглянула на Саймона из-под полуприкрытых век.
      — Да он бы тебя убил! — обронила она.
      — Еще неизвестно, кто кого, — ответил Саймон.
      — Ну да, наверное, — через мгновение согласилась Мария, в свою очередь смерив Саймона оценивающим взглядом. — Ну пошли. Уже совсем рядом.
      Она провела Саймона вдоль по улице в ту сторону, куда убежала девочка. Наконец она распахнула дверь между заколоченным бакалейным магазином и странным заведением, сочетавшим в себе функции прачечной самообслуживания и игорного дома; Из него раздавался гул стиральных машин, а возле окон неряшливые женщины со злыми лицами и неопрятного вида мужчины резались в карты и кости.
      Войдя в дверь, Саймон оказался на узкой лестнице. На втором этаже была только одна дверь над прачечной. Возможно — кладовка. Поднявшись вслед за Марией на третий этаж, Саймон оказался в длинном коридоре с множеством обшарпанных дверей. Мария зашла в третью дверь от конца коридора. Оказавшись внутри, Саймон обнаружил там девочку с улицы, которая, увидев его, снова залилась краской.
      — Чего стоишь? Готовь ужин! — прикрикнула на девочку Мария.
      Та закатила глаза и исчезла на кухне.
      Саймон не знал что и сказать. Мария тоже молчала и даже закрыла глаза, но Саймон все равно успел заметить, как в них блеснули слезы.
      Немного успокоившись, Мария взглянула в грустные глаза Саймона:
      — Она совсем неплохая девочка… Просто… Просто мы уже дошли до ручки… Но ведь я же прогнала этого мерзавца… — У Марии явно подступил к горлу комок.
      — Я все понимаю, — сказал Саймон. — У меня у самого — дочь. Лишь на пару лет старше.
      — Значит, ты действительно знаешь, каково это — растить дочерей! — Мария сокрушенно покачала головой и вздохнула.
      Отогнав печальные мысли, она деловито заявила:
      — Нам придется немного подождать. Если хочешь пить, могу предложить воду. Больше у нас ничего нет… А если хочешь присесть, бери стул. Только осторожно. Они почти все ломаные… Я сейчас!
      Усевшись, Саймон стал изучать комнату с информационным экраном правительственного образца и парой выцветших репродукций на стенах. Репродукции изображали картины религиозного содержания, а информационный экран явно был выдан местным отделением ДЖАБ’ы, заботящимся о пропаганде идей своей партии среди народных масс. Мебель здесь стояла разношерстная, дешевая и неоднократно ремонтировавшаяся, но комната была хорошо прибрана, а полы — недавно помыты. В отличие от своих соседей Мария еще не до конца опустилась.
      Саймон с уважением подумал о ней. Эта женщина удерживала себя и своих детей от полного падения лишь своей силой воли. Увидев, как ее малолетняя дочь торгует своим телом на улице, она, конечно, получила сильный удар, особенно болезненный оттого, что этот позор произошел на глазах приглашенного к ним в дом незнакомца. Вскоре Мария вернулась с кухни, где эта самая дочь деловито хлопала дверцами шкафов и стучала посудой, изображая бурную деятельность в надежде умилостивить разъяренную мать.
      — У нас нет льда, — сказала Мария, протягивая Саймону стакан, — но кувшин с водой стоял в холодильнике.
      Саймон кивком поблагодарил Марию и отпил глоток воды. Затянувшееся молчание уже грозило Стать неловким, но тут в дверь особым образом постучали. Мария взглянула на Саймона, который поднялся со стула и встал так, чтобы его было не видно из прихожей.
      — Заходите, — сказала кому-то Мария. — У нас мало времени…
      Внезапно она охнула. Саймон шагнул вперед и увидел, что побледневшая женщина не сводит глаз с одного из вошедших мужчин.
      — Ты жив! — вскрикнула она, задыхаясь и держась за сердце.
      Молодой человек, на которого глядела Мария, бросился к ней:
      — Да, да, мы с дядей Филом живы. Только нам нельзя было об этом говорить…
      У Марии задрожали губы. Она заключила юношу в объятия, не замечая слез, текущих по ее лицу. Дочь Марии появилась из кухни с тарелкой жареного хлеба и сыра. Увидев молодого человека, которого сжимала в объятиях мать, девочка выронила блюдо из рук. Блюдо разлетелось вдребезги, а девочка повисла на шее своего брата. Они были так похожи друг на друга и на свою мать, что в степени их родства не приходилось сомневаться. Саймон понял, что присутствует при воскресении считавшегося погибшим сына. Судя по его изможденному виду, ему посчастливилось вернуться живым из какого-то лагеря смерти.
      Вместе с молодым человеком в квартиру Марии зашли еще два незнакомца. Когда буря радости немного улеглась, один из них сказал:
      — Не будем забывать о делах. Сегодня очень важный день. Так что давайте быстренько перекусим и обсудим то, зачем мы пришли.
      Мария взяла себя в руки, улыбнулась сыну и даже дочери, вытерев краем платья ее заплаканное личико.
      Через пять минут, проглотив все, что им могла предложить хозяйка на крошечной, но уютной кухне, собравшиеся приступили к разговору о том, что больше всего их волновало. Однако не успели они начать разговор, как коммуникатор Саймона издал тревожный сигнал.
      — Что случилось?! — встревоженно спросил он.
      — Газовая атака! Против нас применили химическое или биологическое оружие. Пока не знаю! Я приказала всем спуститься в убежища, но их так мало!.. Люди умирают тысячами!..
      В звучавшем из динамика любимом голосе слышалось столько боли, что у Саймона защемило сердце.
      В этот момент раздался тревожный сигнал на другой частоте.
      — Нам приказали убираться из ангара! — сообщил мужской голос. — Линкор грузят на тяжелый челнок…
      С громким гудением заработал информационный экран в комнате. Он издавал звуки, предваряющие правительственное сообщение. При этих сигналах население Джефферсона должно было бросать все и бежать к экранам.
      На экране появилась студия в президентском дворце. На возвышении в центре студии стоял сам Витторио Санторини. Стена у него за спиной была расцвечена желто-зелеными джабовскими знаменами.
      — Возлюбленные братья и сестры! — вкрадчиво начал Санторини. — Мы собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать окончательную победу над кровожадными фермерами-террористами. Довольно с нас страха! Довольно нас убивали! Клянусь вам, что очень скоро добропорядочным джефферсонцам больше нечего будет бояться!
      Сегодня наш отважный линкор раздавит последних бунтовщиков, и на нашей любимой планете вновь воцарятся мир и спокойствие. На ней больше не будет вооруженных до зубов фермеров-убийц. Они больше не будут стрелять и взрывать бомбы! Преследовавшему нас столько лет кошмару придет конец!..
      Саймон больше не слушал.
      — Боже мой! — прошептал он.
      — Вот скоты! — воскликнул вновь обретенный сын Марии.
      — Красный Лев! Ты слышишь меня?! — крикнул в коммуникатор Саймон.
      — Да, слышу, — глухо ответила через искажающий ее голос динамик Кафари.
      — К вам везут линкор! Он прилетит на челноке. Сколько у тебя людей?
      — Не знаю, но думаю, мало. Нас обстреляла артиллерия, а потом сразу пустили газ. Большинство моих бойцов погибло. А те, на ком защитные костюмы, не могут пробираться к нам по скалам, чтобы их не порвать.
      — Дэнни больше нет, — дрогнувшим голосом добавила Кафари. — Он погиб, спасая нашу девочку…
      Саймон сжал край стола побелевшими пальцами до боли в суставах.
      — Я не знаю, сколько нас уцелело, — отчаянно продолжала Кафари. — У нас было слишком мало защитных костюмов… Со мной всего два человека. Мы включили сирены газовой тревоги, но неизвестно, сколько людей успело добежать до убежищ…
      — Наши камеры показывают только трупы, — всхлипнув, добавила она. — Множество трупов… А сейчас нас опять обстреливает артиллерия… Никто не может сказать, сколько продлится этот обстрел!
      Все родственники Кафари, а значит, все близкие Саймона на этом свете жили в Каламетском каньоне. При мысли об этом ему стало физически плохо. Он с трудом отгонял от себя неистовое желание голыми руками разорвать на куски Витторио Санторини и его приспешников. В квартире Марии царило зловещее молчание: тщательно подготовленный план действий только что разлетелся на куски, как выпавшее из рук девочки блюдо.
      — У нас осталось мало артиллеристов, — упавшим голосом добавила Кафари. — Теперь пэгэбэшники могут ворваться в каньон, и никто не сделает по ним ни выстрела.
      — Они к вам не полезут, — мрачно сказал Саймон. — Они отправят туда «Блудного Сына». Хоть он и ничего не видит, ему достаточно тепловых датчиков, чтобы расстрелять оставшихся в живых. Витторио Санторини наверняка прикажет ему сровнять с землей все строения в каньоне, чтобы добить тех, кто спрятался в убежищах…
      Проговорив это, Саймон понял, что ему нужно сделать, и у него опять защемило сердце. Почему только он не послал линкору код самоуничтожения в тот самый момент, когда вновь оказался на Джефферсоне?! Ведь без этой страшной боевой машины главарь ДЖАБ’ы вряд ли бы решился атаковать газом Каламетский каньон… Выходит, он, Саймон, повинен в смерти пятисот тысяч человек!
      Саймон не мучился так даже после пережитого на Этене. Он ничего не сделал для того, чтобы защитить самых близких ему людей от биохимического оружия джабовского главаря, который сейчас разглагольствует на экране о прекрасном мире, свободном от каламетской заразы! С горящими глазами он называет беженцев, запертых в Каламетском каньоне, «врагами цивилизованного человечества», а их трупы в то время остывают в холодных лучах обоих спутников Джефферсона!
      Мертвым уже не поможешь, но Саймон еще мог спасти живых. Добрую половину своей жизни он командовал «Блудным Сыном» и привык считать его своим другом. Однако теперь — когда от его решения зависела жизнь людей, уцелевших в Каламетском каньоне, оставшихся в живых фермеров, спрятавшихся в укрепленных каньонах Дамизийских гор, и миллионов бойцов городского сопротивления — это решение далось ему очень просто.
      Саймон взял коммуникатор, настроился на нужную частоту и передал код, который хранил в памяти с того самого момента, когда начал командовать «Блудным Сыном. Этот код разрушит электронный мозг линкора и прекратит его существование! Саймон зажмурился. Он скорбел о погибшем друге и проклинал тех, кто превратил защитника человеческих миров в орудие уничтожения. Собравшиеся благоразумно хранили молчание.
      Наконец Саймон решился связаться с Кафари.
      — Ты слышишь меня? — сдавленным голосом проговорил он. ,
      — Да. Мы видим линкор. Его челнок только что приземлился у в хода в Шахматное ущелье. Линкор выехал из челнока и двинулся в нашем направлении. Джабовцы отступают…
      — Что?! — в ужасе воскликнул Саймон. — Линкор , едет?!
      — Да. Он уже почти преодолел Шахматное ущелье. Скоро он будет в Каламетском каньоне.
      Саймон заметил бледное как смерть лицо Марии только тогда, когда она тронула его за руку. ! — Что-то не так? — озабоченно спросила она.
      Саймон взглянул женщине прямо в глаза и не своим голосом произнес:
      — Код самоуничтожения изменен. Мне не остановить линкор!
      — Ты что, можешь уничтожить его?! Да кто же ты такой?!
      — Меня зовут Саймон Хрустинов. Я командовал этой машиной.
      Убиравшая со стола дочка Марии уронила очередную тарелку.
      — Но ведь ты совсем не… — начала было Мария, но осеклась, пристально разглядывая лицо Саймона, к которому тот и сам еще не привык.
      — Ну да, конечно! — прошептала Мария. — Катастрофа. Упавший аэромобиль… Тебе перешили лицо?!
      Саймон молча кивнул.
      — И теперь ты не можешь уничтожить линкор? Он покачал головой.
      — Боже мой!..
      В комнате царило молчание. А чем могли помочь эти люди в борьбе с врагом, только что умертвившим полмиллиона человек?!
      Наконец Саймон снова связался с Кафари:
      — Красный Лев, вы можете эвакуироваться?
      — Нет. Снаряды попали в наши аэромобили. Их обломки еще горят. А среди скал мы порвем защитные костюмы. Нам некуда бежать.
      Они заперты в тупике каньона, и к ним приближается сухопутный линкор 20-й модели! Ну почему все не может быть хотя бы так, как на Этене, где они с «Блудным Сыном» сражались против врагов вместе?!
      — Код самоуничтожения изменен, — чужим голосом проговорил Саймон.
      — Я так и поняла, — ответила Кафари и добавила два слова, от которых у Саймона побежали мурашки по коже: — Отомсти за нас, пожалуйста!
      — Клянусь, что так и будет, — прошептал он. — Помни, что я очень тебя люблю… И поцелуй за меня нашу дочь…
      Окончив связь, Саймон остекленевшими глазами оглядел маленькую комнату. На экране еще зачем-то разевал рот Витторио Санторини.
      Бойцы городского сопротивления удивленно смотрели на Саймона, а Мария прошептала:
      — Ты ведь говорил с коммодором Ортоном? Он что, женщина?
      Саймон молча кивнул.
      — Это твоя жена? — тихо задала следующий вопрос Мария.
      Саймон опять отрешенно кивнул.
      — Значит, Кафари жива? — радостно воскликнула Мария.
      — Пока… — ответил Саймон и не узнал собственный голос.
      — Кафари Хрустинова когда-то спасла лучшего президента этой поганой планеты, — неожиданно взорвалась Мария, — а мы, выходит, позволим этому недоноску ее убить?!
      С этими словами она ткнула пальцем в еще квакавшего что-то с экрана Санторини.
      Взглянув на Марию, Саймон даже испугался адского пламени, вспыхнувшего у нее в глазах.
      — Хватит распускать нюни! — воскликнула маленькая женщина. — Надо что-то делать!
      Саймон молча смотрел в лица собравшихся в комнате, пытаясь понять, что способны вынести эти люди. В какой-то момент ему показалось, что его товарищи похожи на тех, с которыми он давным-давно защищал Джефферсон от другого врага.
      Саймон позабыл о слезах. Его сердце обратилось в камень.
      Яваков человеку не понять, но они — грозный и достойный уважения противник. А кто сейчас перед ним?! Витторио Санторини и его приспешники! Да это же просто ничтожный сброд!
      — Довольно разговоров! — сказал Саймон. — Пора действовать!..

III

      Меня отправили в бой! Мой электронный мозг пришел в такое смятение, что перегреваются связанные с ним психотронные схемы. Я могу составить длинный список причин, по которым считаю нынешний приказ неразумным. Мои познающие процессоры начинают анализировать причины, формулировать возражения и выносить срочные предупреждения. Тем не менее мне не придумать ни одного веского аргумента, который убедил бы Витторио Санторини не отправлять меня в бой до окончания ремонта. Он все равно не согласится ждать ни часа. Мои гусеницы и орудия уже в порядке, а больше президента Санторини ничего не интересует…
      По крайней мере, теперь я точно знаю, в чем заключается мой долг. Я выполню полученный приказ в меру своих ограниченных способностей. Теперь я — неисправный механизм, вслепую ползущий в сторону опаснейшего противника, уже не раз доказавшего свою изобретательность в стремлении любой ценой меня уничтожить. Я буду двигаться вперед до тех пор, пока в моих электронных контурах теплится хотя бы слабая . искра энергии. Я уничтожу противника или погибну. В принципе у нас с врагами одна и. та же задача. Разница только в нашей способности ее выполнить. Я не вижу противника.
      Он же прекрасно видит мой корпус весом в четырнадцать тысяч тонн.
      По моему приказу челнок транспортирует меня к входу в Шахматное ущелье через всю долину реки Адеры. Долина безжизненна. В воздухе нет аэромобилей, а на земле — машин. Я вижу лишь пустынные поля по берегам Адеры и вьющуюся рядом с рекой дорогу.
      Мне лететь еще пятьдесят километров. Трудно представить себе что-нибудь сложнее сражения в Дамизийских горах. Высадившимся в Каламетском каньоне явакам не хватило времени, чтобы в нем укрепиться. Не успели они моргнуть и глазом, как я уже добрался до них и стал крошить, как картошку. Бойцы же коммодора Ортона окапывались в каньоне целую неделю, и сейчас мне крайне не хочется вкушать результаты их труда.
      Я лечу медленно. Тяжелый челнок, который меня несет, очень стар — еще старше меня, — и по горизонтали он перемещается гораздо медленнее, чем по вертикали. Он развивает ничтожные сто километров в час, и мне предстоит лететь еще тридцать минут.
      После четырех минут тринадцати секунд моего полета Витторио Санторини прерывает вещание на всех военных и коммерческих каналах. Джефферсон ждет незапланированное выступление президента. Санторини будет говорить из студии, находящейся в бункере под президентским дворцом. Сейчас он соглашается на выступления и пресс-конференции только там. Что поделать, президент Джефферсона панически боится покушений на собственную персону!
      Санторини, как обычно, начинает говорить кротким голосом. Но все знают, что его речи обычно заканчиваются яростными призывами к насилию, за которыми следуют очередные катастрофы и потрясения.
      Мне кажется, что президент снова задумал недоброе. Впрочем, в серьезности его намерений не приходится сомневаться. Под горящими глазами у него залегли глубокие тени как у человека, принявшего очень важное решение.
      Я с содроганием «созерцаю» электронное изображение находящегося где-то далеко Витторио Санторини, но не вижу вокруг себя ничего, кроме расплывчатых пятен теплового излучения.
      — Возлюбленные братья и сестры! — шепчет Санторини в микрофон. — Мы собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать окончательную победу над фермерами-террористами. Довольно с нас страха! Довольно нас убивали! Клянусь вам, что очень скоро добропорядочным джефферсонцам больше нечего будет бояться! Сегодня наш отважный линкор раздавит последних бунтовщиков, и на нашей любимой планете вновь воцарятся мир и спокойствие. На ней больше не будет вооруженных до зубов фермеров-убийц. Они больше не будут стрелять и взрывать бомбы! Преследовавшему нас столько лет кошмару придет конец! Мятеж будет подавлен сегодня же вечером. Довольно проявлять милосердие к коварному врагу! Чаша нашего терпения переполнилась и мы нанесли решающий удар!
      Да, да, друзья мои, удар уже нанесен. Тридцать две минуты назад мы уничтожили почти всех террористов в Каламетском каньоне. Теперь в дело пойдет наш отважный линкор. Он будет сражаться за нас с вами и разрушит все уцелевшие лагеря террористов, раздавит все берлоги, в которых уцелевшие преступники скрываются от правосудия. Он будет давить их день за днем, чтобы на нашей прекрасной планете не осталось ни следа от этих кровожадных убийц. Он защитит от них нас и наших детей!
      Однако, очистив от злодеев Джефферсон, мы не остановимся. Ведь они не только оскверняли наши землю, воду и воздух, но и распространили культ насилия на другие миры. И теперь, любуясь звездным небом, мы содрогаемся при мысли о том, что где-то там вдали притаилась смерть.
      Мы найдем и уничтожим террористов, где бы они ни притаились. Мы не потерпим укрывательства этих опасных маньяков правительствами других миров. Друзья наших врагов станут нашими врагами, и я не завидую их участи. Мы будем сражаться, пока не убьем последнего фермера во Вселенной! Куда бы ни скрылись эти преступники, наш линкор их найдет. Он найдет их и на Мали, и на Вишну. На Мали мы будем взрывать их жилища, чтобы они корчились, задыхаясь метаном. На Вишну мы сожжем их притоны вокруг космопорта и казним тех членов правительства, которые потворствовали этим бандитам и убийцам. Наш священный долг — выжечь каленым железом эту заразу во Вселенной. Почему?!.
      — Да потому, что мы должны отомстить!!! — взревел, наклонившись к самому микрофону, Санторини.
      Его вопль разнесся по информационной сети. От него задрожали стекла в домах, и подпрыгнули в креслах члены Объединенного законодательного собрания.
      — Да, друзья мои, мы должны отомстить! — маниакально вращая глазами, продолжал орать Витторио Санторини. — Отомстить за смерть наших отважных полицейских, наших судей, государственных служащих и ученых! Террористы пролили уже столько нашей крови, что настал час утопить их в ней!
      Сенаторы и депутаты Законодательной палаты, заседающие сегодня в разных зданиях, в этот момент все они как один повскакали с мест и разразились аплодисментами. Президент вещает с видом вдохновленного свыше пророка. У него сверкают глаза. Воздев руки к небу, он вопит:
      — Кровь за кровь! Мы утопим в крови проклятых мятежников!
      Сенаторы и депутаты Законодательной палаты отвечают на вопли президента торжествующим ревом, они что-то орут и стучат кулаками по столам.
      — Мы вырвем с корнем фермерскую заразу, осквернившую наш мир! Мы перебьем их всех как бешеных собак! А когда их не станет, мы наконец закончим наши реформы. Этого момента мы ждали двадцать лет. Наконец-то на нашей планете воцарятся мир и благополучие. Никто не будет больше голодать! Никому ни в чем не будет недостатка! Какой прекрасный мир мы построим на зависть остальному человечеству! Мы войдем в историю как люди, создавшие цветущий рай на опаленных огнем войны руинах…