– А почему не использовать, если они у них есть? – спросил Акенхайл, исподволь беря на себя роль адвоката дьявола. – В конце концов, им же надо как-то натаскивать свои экипажи, а крупных войн для этого не подворачивается. Это одна из причин, по которой КФМ перед войной откомандировал сюда ряд лучших экипажей и капитанов – использовать боевые действия против пиратов как тактическую школу.

– Может, вы и правы, сэр, – согласилась Зан. – Но это не согласуется с их прежними схемами проведения операций. Я попросила Тима проделать для меня кое-какие исследования…

Она вопросительно посмотрела на Акенхайла, и тот кивнул. Ее муж был гражданским аналитиком и работал в отделе архивов операций флота в системе Марш. Коммодор Тарван, возглавлявший отдел, был о нем очень высокого мнения. Кстати, отчасти именно поэтому капитан так интересовался мнением лейтенант-коммандера.

– Он сказал, что, насколько можно судить по базе данных РУФ, они никогда не вводили для выполнения рутинных операций против пиратов ничего настолько серьёзного, как дивизион линейных крейсеров, – продолжала Зан. – В архивных сводках говорится, что такие тяжелые силы они использовали только в тех случаях, когда кому-то удавалось сколотить из пиратов или каперов силу, по боеспособности равную эскадре, как это сделал Варнике. – Она покачала головой и пальцем обвела круг на экране. – Ничего подобного не происходило в регионе, где они сейчас действуют, капитан.

– Таким образом, если они действуют не по обычному шаблону, используя более крупные силы, при том, что уровень угрозы в целом не изменился, это возвращает меня к первоначальному вопросу, – сказал Акенхайл. – Так что же, по-вашему, они на самом деле затевают?

Несколько секунд Зан в молчании разглядывала схему. Капитану показалось, что она его даже не видит, он почти физически ощущал, как роятся мысли в её голове. Может, она заново анализировала свежие данные, а может рассуждала, сказать или не сказать ему о своих выводах, – этого он не знал, но заставил себя терпеливо дождаться, пока она повернет голову и взглянет на него.

– Если вам интересно мое искреннее мнение, – тихо сказала она, – я думаю, что они хотят, чтобы мы знали, что они регулярно перебрасывают в Силезию всё более крупные силы. И я думаю, они дают нам понять, что они ведут активные действия – против пиратов… пока что – по всей периферии патрулируемой нами территории.

– И они поступают так потому, что… – глядя сверху вниз на её мрачное лицо, Акенхайл выгнул бровь.

Зан набрала полную грудь воздуха.

– Это только внутреннее ощущение, капитан, и у меня нет ни единого надежного подтверждения, но я думаю, что они решили, что пора заявить о своих претензиях в конфедерации.

Вторая бровь Акенхайла тоже поползла вверх. Не потому, что он хотел возразить, но от удивления, что столь юный офицер, пусть даже обладающая неординарными способностями, сумела выдвинуть такое предположение. Он и сам рассматривал подобную возможность и жалел, что не может её опровергнуть.

– Почему вы так думаете? И почему именно сейчас? – спросил он. Ему интересно было услышать её аргументы.

– Полагаю, одна из причин, по которым эта мысль пришла мне в голову, – это то, что я родом с Сайдмора, – призналась Зан, снова переводя взгляд на экран. – Мы никогда не стояли на пути у анди, но до того, как герцогиня Харрингтон спасла нас от Варнике и его мясников, империя была единственной реальной межзвездной силой в нашем уголке Галактики. Мы, скажем так, привыкли оглядываться через плечо, пытаясь прикинуть, когда же император собирается двинуться в Силезию. – Она снова пожала плечами. – Напрямую нам это ничем не грозило, потому что у нас не было ничего такого, ради чего анди стоило бы нас завоевывать. Но даже в нашем захолустье мы слышали достаточно, чтобы знать: империя всегда, сколько мы помним, хотела откусить от конфедерации кусок пожирнее.

– Не стану спорить, – помолчав, сказал Акенхайл, вспоминая рапорты разведки, которые он изучал и до того, как «Ла Фруа» прибыл к Сайдмору, и после. Никто официально не утверждал, что анди, возможно, обдумывают некий решительный шаг, на который толкают их давние претензии на Силезию, но, на его взгляд, у Зан были основания серьёзно относиться к этой возможности. Как она только что указала, она сама родилась в этом регионе и тонко чувствовала нюансы, которые легко ускользали от любого чужака – даже чужака, служившего на Королевском флоте Мантикоры.

– Что касается того, почему они решили, что пришла пора действовать, капитан, – продолжала Зан, – я могу предложить несколько причин. Но самая главная, пожалуй, – это то, что Альянс надрал хевам задницу. Им больше не надо беспокоиться, что Хевен пройдет через Мантикору и ударит по ним. А если им больше не нужна буферная зона, то они, возможно, не видят больше причины оставаться «нейтральными» по отношению к нам. И…

Она внезапно оборвала себя, и Акенхайл уперся взглядом в ее макушку. Он хотел подбросить ей очередной наводящий вопрос, но осекся, потому что вдруг понял, что именно она собиралась сказать.

«И теперь, когда мы сокращаем флот – как законченные идиоты — и у нас премьер-министр, для которого принципов не существует вообще, и министр иностранных дел, у которой хребет гнется, как резиновый…» Да они, пожалуй, поверить не могут, что мы предоставляем им такую возможность, горько сказал он себе. Это справедливое замечание, но не совсем то, что сайдморка может сказать своему мантикорскому капитану.

– Я понимаю, куда вы клоните, – вслух сказал он через несколько секунд. – Хотел бы найти повод не согласиться с вами. Но, к сожалению, не могу.

Зан обеспокоено посмотрела на него снизу вверх. Он пожал плечами.

– РУФ еще не сумело собрать эту мозаику так же хорошо, как это сделали вы, Анна. Пока нет. Но я думаю, что вскоре они это сделают.

– И что нам делать до тех пор, сэр? – тихо спросила лейтенант-коммандер.

– Не знаю, – признался Акенхайл. Он хотел сказать что-то еще, но покачал головой, криво улыбнулся и ушел.

Зан смотрела ему вслед. Если капитан угадал непроизнесенные ею слова, то и она поняла, что именно недосказал он. Любой сайдморец на её месте понял бы, хотя ни один из них не допустил бы такой бестактности – ткнуть пальцем в самое больное место мантикорских союзников. Все они прекрасно знали, как ответило бы правительство Кромарти на любые попытки андерманцев начать экспансию в Силезии.

И никто не имел ни малейшего представления, как отреагирует правительство Высокого Хребта… но ничего хорошего никто не ожидал.

Глава 8

Леди Катрин Монтень, графиня Тор, расхаживала по своей гостиной со свойственной ей энергией… но без свойственной ей жизнерадостности.

– Да будь они все прокляты! – не поворачиваясь, прорычала она, обращаясь к широкоплечему мужчине, неподвижно сидевшему в любимом кресле.

Во всех отношениях они словно специально были созданы противоположностью друг другу. Она была по меньшей мере на пятнадцать сантиметров выше него и настолько стройной, что казалась ещё выше, чем на самом деле, а он был настолько широк, что казался приземистым. Она – золотоволосая и голубоглазая, его волосы были черными, а глаза – темными. Она и минуты не могла усидеть на месте, тогда как его привычка неподвижно сидеть погруженным в размышления зачастую наводила сторонних наблюдателей на мысли о гранитной глыбе с его родного Грифона. Ее отрывистая речь и головокружительно-стремительные перескоки с темы на тему часто доводили до бешенства собеседников, не способных угнаться за скоростью её мыслей; он же был до крайности основателен и дисциплинирован. И если она владела одним из тридцати старейших пэрских титулов Звездного Королевства, то он был простым грифонским горцем, с молоком матери впитавшим неприязнь ко всему аристократическому.

А еще они были любовниками. Помимо всего прочего^[12].

– Только не говори мне, что тебя удивляет их тактика, Кэти, – прогрохотал он глубоким басом, исходившим, казалось, откуда-то из-под земли. Голос был на удивление мягок, принимая во внимание явное отвращение говорящего к теме беседы. – Против такого человека, как Харрингтон? – Он горько рассмеялся. – Она, пожалуй, единственный человек, которого они ненавидят сильнее, чем тебя сейчас!

– Но это просто неслыханно, даже для них, Антон, – резко возразила леди Кэти. – Нет, я не удивлена – я просто вне себя от ярости. Нет, не вне себя. Я готова отлавливать их и отрезать у этих ублюдков разные части тела. Желательно те, которыми они больше всего дорожат. Как можно болезненнее. Очень тупым ножом.

– Если ты придумаешь, как это сделать, я с радостью пособлю, – ответил он. – А пока Харрингтон и Белая Гавань должны принять бой и отстоять свою честь. И я бы не сказал, что им так уж некого позвать себе на помощь.

– Ты прав, – горестно признала она. – Кроме того, наш послужной список тоже не слишком безупречен, верно? – Она скривилась. – Я понимаю, Джереми ожидал, что мы добьемся большего, учитывая что ты нашел в файлах этих идиотов. Терпеть не могу разочаровывать его – разочаровывать их всех! И не люблю проигрывать в чем бы то ни было.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты всерьез рассчитывала, что они просто поднимут лапки кверху? – спросил он, и в его темных глазах появился намек на веселую искорку.

– Нет, – огрызнулась она. – Но я все же надеялась, что нам удастся прищучить побольше этих сволочей!

– Понимаю. Но нам все же удалось добиться обвинения более чем по семидесяти процентам имен из моего списка. Если вспомнить, сколько у нас было на это времени, то, честное слово, это лучше, чем мы смели надеяться.

– А если бы я направилась домой напрямую через терминал – как ты и хотел, – время не сыграло бы против нас, – проскрежетала она.

– Женщина, мы это уже обсуждали, – сказал Антон Зилвицкий голосом терпеливым, как его любимые горы. – Никто из нас не мог предвидеть убийства Кромарти. Если бы не это, все было бы хорошо. И ты была совершенно права в том, что Джереми обязательно надо было вытащить со Старой Земли. – Он пожал плечами. – Признаю, я не посвятил столько лет Антирабовладельческой Лиге, как ты, но так мучить и винить, себя за то, что ты потратила лишних три недели на дорогу домой, – это просто нечестно.

– Я знаю.

Она перестала мерить шагами комнату и на несколько напряженных мгновений замерла, вглядываясь в окно, затем глубоко вздохнула, расправила плечи и обернулась к нему.

– Я знаю, – повторила она более резко. – И ты прав. Если помнить, что к тому времени, когда мы добрались домой, правительство возглавил эта задница Высокий Хребет, мы действительно очень хорошо поработали, добившись стольких обвинительных приговоров. Это даже Исаак признает.

Она снова скривилась, и Зилвицкий кивнул. Исаак Дуглас, к некоторому удивлению Зилвицкого, кажется, навсегда привязался к графине. Антон был уверен, что Исаак решит сопровождать Джереми Экса, но он остался на службе у леди Кэти – дворецким и телохранителем по совместительству. И, как было известно Зилвицкому, еще и тайным каналом связи с повсеместно объявленной вне закона организацией, известной как «Баллрум», и состоящей из беглых рабов-«террористов».

Еще он был любимым дядюшкой, наставником и защитником Берри и Ларса, двоих детей, которых Хелен спасла на Старой Земле, а Зилвицкий официально усыновил. Само присутствие Исаака оказывало на детей успокаивающее действие. И, если уж на то пошло, на Зилвицкого тоже.

– Разумеется, – продолжила графиня, – напрямую он мне этого не говорил, но если бы он считал иначе, то дал бы понять. Поэтому мы вправе ожидать, что он удовлетворен в разумных пределах. Но я ни минуты не сомневаюсь, что ни он, ни Баллрум – ни Джереми – не намерены считать дело закрытым. Они ведь знают всех, кто был в списке и отвертелся от приговора.

Последние слова она произносила особо несчастным тоном. Зилвицкий пожал плечами.

– Тебе не нравится убивать. – Его рокочущий бас был мягким, но непреклонным. – Мне тоже. Но я не собираюсь мучиться бессонницей из-за больных на голову ублюдков, впутавшихся в торговлю генетическими рабами. И тебе бы не стоило.

– И я не собираюсь, – сказала она с невеселой улыбкой. – Да, я понимаю. По крайней мере, умом. И в философском смысле тоже. Но как бы я ни ненавидела рабство и всех, кто к нему причастен, где-то в глубине души я все равно не могу смириться с тем, что правосудие вершится неправедными методами. – Её улыбка стала совсем кривой. – Ты думал, что за сколько лет общения с кровожадными террористами я должна была избавиться от брезгливости?

– Не от брезгливости, – поправил Зилвицкий. – От неумеренной принципиальности, пожалуй. Но, знаешь, принципы, в общем и целом, штука неплохая.

– Может быть. Но давай будем честны. Мы с Джереми – и с Баллрумом – слишком долго были союзниками, чтобы я притворялась, будто не знаю, чем именно занимаются он и его «террористы». И что я, помогая им, молчаливо попустительствую этому. Так что, по крайней мере частично, мое сегодняшнее расстройство объясняется тем, что на этот раз, боюсь, всё произойдет буквально на пороге моего дома. Что, наверное, несколько лицемерно с моей стороны.

– Это не лицемерие, – возразил он. – Такова человеческая натура. И Джереми знает о твоих переживаниях.

– И что с того? – спросила она.

– А то, что вряд ли он пойдет здесь, в Звездном Королевстве, на такие радикальные меры, которых ты опасаешься. Джереми Экс никогда не оставит в покое работорговцев с их клиентами. Но он еще и твой друг, и пусть даже мы накрыли не всех, кто был в списке, но Звездное Королевство – образец добродетели в сравнении с Силезской Конфедерацией и Солнечной Лигой, если говорить о генетической работорговле. Я уверен, ему на много лет вперед хватит силли и солли, которые также были в списке, без распространения охоты на Мантикору. Тем более, если нам с тобой удастся продолжать давить наших домашних свиней без того, чтобы Джереми сделал из них фарш.

– Ты, пожалуй, прав, – сказала она, подумав, – Но, заметь, прав только потому, что ему действительно есть кем ещё заняться. И я не уверена, что наш нажим и дальше будет результативным, после того как Высокий Хребет и эта законченная задница МакИнтош ухитрились своими подковёрными играми «минимизировать потери».

– Давай не забывать о Новом Киеве, – ответил Зилвицкий, и на этот раз в его глубоком голосе прокатился грохот сдвигающихся тектонических платформ. – Что бы там кто ни думал, у Высокого Хребта и МакИнтоша ни черта бы не вышло без её позволения, – прорычал он на вопросительный взгляд графини.

Леди Кэти начала было открывать рот, но он жестом прервал её.

– Я не говорю, что они были настолько глупы, чтобы напрямую втянуть её в свои махинации, когда спускали дело на тормозах. Но она, как любой долбанный аристократ, взявший сторону Высокого Хребта, и пальцем не пошевелит, если при этом есть риск раскачать лодку и позволить Александеру сформировать правительство. Тем более, что ей всего-то и надо было закрыть глаза на такую ерунду, как генетическое рабство!

– Ты прав, – помолчав, с огорчением признала графиня и вновь заходила по комнате. – Я знаю, многие думают, что я слишком однобоко воспринимаю вещи, когда речь заходит о рабстве. Остальные считают, что я на нем помешалась. Пожалуй, они даже правы. Но каждый, у кого рабство не вызывает ярости, проваливает тем самым тест на элементарную человечность. Кроме того, как они могут говорить о борьбе за гражданские права, защиту закона, улучшении социальной политики и всех этих благородных материях, о которых так глубокомысленно вещает направо и налево Марица Тернер, если закрывают глаза на торговлю человеческими существами – созданными и выведенными специально под чей-то заказ? Где же тогда их благочестивые принципы?

Её голубые глаза сверкали, бледные щеки горели от гнева, и Антон Зилвицкий откинулся на спинку стула, в который раз залюбовавшись ею. Друзья в шутку называли её «Леди-Скакун», и недаром. В её неутомимости и взрывном темпераменте явно проглядывало что-то от породистой кобылицы. Но не только. Было в ней что-то ещё, что-то смутно ассоциирующееся с охотничьим голодом сфинксианской гексапумы. Зилвицкий был одним из очень немногих людей, которым было дозволено видеть обе её ипостаси, и он находил их равно привлекательными, каждую по-своему.

– То есть ты, если я правильно понял, не считаешь графиню Нового Киева идеальным лидером либеральной партии? – иронично спросил он, и она невесело хмыкнула.

– Если у меня и были какие-то сомнения, они рассеялись в тот самый момент, когда она согласилась лечь в парламенте под Высокого Хребта, – резко объявила графиня. – Может, там и были сиюминутные тактические выгоды, но долгосрочные последствия будут катастрофическими. Как для нее, так и для всей партии.

– Значит, ты согласна со мной, что рано или поздно правительство Высокого Хребта зашатается?

– Разумеется, да! – Она смотрела сердито. – А что ты ожидал от меня услышать?! Что это еще за игра в угадайку? «Двадцать вопросов»^[13]? Я знаю, что ты намного лучше меня разбираешься в межзвездной политике – по крайней мере, во всем, что не касается рабства, – но даже я понимаю, что эти идиоты ведут нас прямиком к возврату тупого, ублюдочного противостояния с хевами. И что перед этим они расколют Альянс. И что они слишком слепы, черт побери, чтобы хотя бы увидеть, куда все катится! Или хотя бы понять, что избиратели вовсе не настолько глупы, как им это кажется. Когда всё это дерьмо прольётся дождем, всем станет очевидно, как чертовски правы были всё это время Белая Гавань и Харрингтон насчёт боеготовности нашего флота. И вот тут-то и начнется самая задница. Все рядовые члены либеральной партии поймут, что графиня Нового Киева по доброй воле подалась в политические проститутки к барону Высокого Хребта. Они посмотрят на все эти программы социального финансирования «Строительства Мира», которыми она хвастается направо и налево, и поймут, чего эти программы стоят на самом деле. И все поймут, что её любимые проекты, как пылесос, вытягивали деньги у военного флота. И раз уж мы заговорили о тупых грязных политических интриганах, не будем забывать о том, что она и все остальное руководство либеральной партии собираются помочь Высокому Хребту сотворить с Харрингтон и графом Белой Гавани. Думаешь, маятник не качнется в другую сторону, когда все наконец поймут, как нагло было сфабриковано это дело? Я тебя умоляю!

Она в отчаянии закатила глаза и заломила руки.

– Ну что? Я успешно прошла твою маленькую викторину? – спросила она.

Зилвицкий усмехнулся её фирменному свирепому взгляду и кивнул.

– Блестяще, – согласился он. – Но я вовсе не проверял, знаешь ты, что вода мокрая. Я готовил почву для следующего вопроса.

– То есть? – спросила она.

– То есть! – рявкнул он, и из его рокочущего голоса исчезли малейшие намеки на шутку. – Какого дьявола ты позволяешь ей утащить вместе с собой на дно и твою партию?

– Я позволяю?! Боже мой, Антон! Да с тех пор как я вернулась от солли, я только и делаю, что ору об этом на всех углах. И всё без толку. Может быть, я бы добилась большего, если бы на смену Кромарти не пришел Хребет или если бы я вернула себе место в Палате Лордов, но всё, что я могла сделать вне парламента, я сделала! А заодно, – уныло добавила она, – добилась того, что теперь почти так же непопулярна, как в тот день, когда меня выдворили из парламента.

– Отговорки, – без обиняков рубанул Зилвицкий.

Она уставилась на него, не веря своим ушам.

– Отговорки, – повторил он. – Черт подери, Кэти, неужели ты ничему не научилась, работая с Джереми и Антирабовладельческой Лигой?

– Да о чем ты, в конце концов? – воскликнула она.

– Я говорю о твоей неспособности отделить себя от графини Тор теперь, когда ты уже вернулась домой.

Она хлопала глазами, явно ничего не понимая, и он вздохнул.

– Ты пытаешься играть по их правилам, – объяснил он более терпеливым тоном. – Ты позволяешь, чтобы твое происхождение диктовало тебе образ поведения. Может быть, это и неизбежно, принимая во внимание твой титул и семейные связи.

Она хотела перебить его, но он быстро покачал головой.

– Нет, дело не в отвращении горца к аристократам. И я ни в коей мере не хочу сказать, что ты ведешь себя подобно этим высокородным кретинам вроде Высокого Хребта или Нового Киева. Я лишь говорю, что у тебя есть унаследованное тобой влиятельное положение. Которое заведомо формирует твой подход к любым проблемам и вопросам, и когда ты планируешь атаку, то делаешь это с позиции, которую привыкла занимать. Правильно?

– Пока что да, – медленно сказала она, изучая его выражение лица. На её собственном застыло выражение напряженного размышления. – И отсюда что-то следует?

– Конечно. Только не то, о чем способен быстро догадаться аристократ, – добавил он с легкой улыбкой.

– Как это?

– Скажем так. Мы оба согласны, что нынешнее правительство в силах не допускать тебя в Палату Лордов ещё неопределенно долгое время, а значит, твое положение пэра на самом деле не дает ровно никаких преимуществ. Иными словами, твои позиции при текущей политической обстановке просто бесполезны. Так?

– Может быть, ты излишне резко формулируешь, но в целом всё довольно точно, – согласилась она, глядя на него в удивленной задумчивости.

Одним из талантов, которые она любила в Антоне больше всего, была глубина прозрения и аналитического видения. Большинство случайных наблюдателей не замечали его острого ума за сдержанным поведением. У него не было свойственной Кэти стремительности, её способности интуитивно выделять главное. Но порой этот дар исчезал или изменял ей, и тогда она зачастую подменяла анализ энергией и энтузиазмом. То есть проламывалась сквозь проблему, вместо того чтобы мысленно анатомировать ее и найти наиболее эффективный способ решения. Такого Антон не допускал никогда и все чаще не позволял совершать подобные ошибки и ей.

– В таком случае тебе необходима новая позиция, – сказал он. – Причем получить ее ты можешь с помощью того, что у тебя уже есть, но это будет нечто совершенно иное.

– Например?

– Например, место в Палате Общин, – просто сказал он.

– Что?! – Она сморгнула. – Я не могу получить место в палате общин – я пэр! И даже если бы я им не была, всеобщих выборов Высокий Хребет точно не допустит, так что я не смогу выставить свою кандидатуру, даже если бы это было законно!

– Графиня Тор не имеет права на место в Палате Общин, – согласился Зилвицкий. – Но Кэтрин Монтень может его получить… если перестанет быть графиней Тор.

– Я… – резко начала она, но застыла в шоке.

– Вот это я и имел в виду, когда говорил, что нельзя позволять унаследованному положению становиться тебе поперек дороги, – мягко сказал он. – Я знаю, что ты не больше моего благоговеешь перед аристократическими привилегиями – даже в каком-то смысле меньше моего, потому что ты родилась в этой среде и знаешь, как часто безотчетное благоговение не имеет под собой никаких оснований. Но иногда я думаю, что социальная среда, в которой ты выросла, всё же ослепляет тебя. Тебе никогда не приходило в голову, что с тех пор, как им удалось выхолостить твое пэрство, выбросив тебя из Палаты Лордов, твой титул стал для тебя скорее помехой, чем подспорьем.

– Я… – Она встряхнулась. – Вообще-то, никогда, – медленно сказала она. – Я хочу сказать, в какой-то степени, это просто…

– Это просто определяет, кто ты такой, – закончил он за нее. – Но ведь на самом деле это не так, правда? Может быть, так было до того, как ты улетела на Старую Землю, но с тех пор ты очень повзрослела. Насколько важно для тебя быть пэром Королевства?

– Важнее, чем бы хотелось, – откровенно призналась она после долгого обдумывания и замотала головой. – Черт! Пока ты не спросил об этом, я думала, что мне на это наплевать. Оказывается – нет.

– Я не удивлен, – мягко сказал он ей. – Но позволь мне спросить у тебя вот что. Быть графиней Тор для тебя важнее твоих убеждений?

– Еще чего! – мгновенно выпалила она с энергичной безапелляционностью, немного удивившей даже её саму.

– Тогда рассмотрим такой сценарий, – предложил он, закидывая ногу на ногу и усаживаясь в кресле поудобней. – Пылкая дворянка, переплавившись в огне своих убеждений, отказывается от всех притязаний на один из самых уважаемых и почетных титулов Звездного Королевства. Преисполненная решимости бороться за принципы, она приносит в жертву привилегированный статус, принадлежащий ей по праву рождения. И делает она это, чтобы принять участие в выборах – заметьте, в выборах – в Палату Общин, поскольку из Палаты Лордов её изгнали за эти самые убеждения. И, будучи избранной, она, разумеется, приобретёт такой положительный резонанс, который обладательнице наследного титула и не снился. Она заплатила дорогую цену, отставая свои принципы. Она по собственной воле отреклась от того, что никто не мог бы у неё отобрать. Но это был единственный способ продолжить борьбу за то, во что она верит. И, в отличие от своих противников-аристократов, которые как минимум отчасти преследуют цель сохранить привилегированное положение в сложившемся statusquo, эта женщина начала с того, что отказалась от всех привилегий. А её успешная избирательная кампания продемонстрирует широчайшую народную поддержку, и, значит, она войдет в парламент на основании прежде всего собственных заслуг. Никто из них не может сказать о себе того же. По крайней мере, ни один из них не готов рискнуть, выясняя, есть ли у него хоть какая-то поддержка в народе.

– Пожалуй, я всё-таки не вполне узнаю самоотверженную героиню твоей маленькой нравоучительной сказки, – сухо проговорила она, но глаза её запылали. – И даже если я откажусь от титула, это вряд ли сойдет за принятие обета бедности. Я точно не помню, надо поговорить с моими бухгалтерами, но навскидку за титулом графов Тор закреплено не больше четверти семейного состояния. По правде говоря, намного больше половины состояния семьи Тор пришло с маминой стороны и не имеет абсолютно никакого отношения к титулу.

– Я это понимаю, но мне почему-то кажется, что твой брат не будет так уж сильно возражать, если ты неожиданно свалишь титул на его плечи, – сказал он еще более невозмутимо, и она рассмеялась. Если Анри Монтень неожиданно для себя превратится в графа Тор, то он столь же неожиданно переместится в десять процентов самых богатых подданных Звездного Королевства Мантикора. Разумеется, Кэти Монтень по-прежнему останется в числе первых трех-четырех процентов, но это уже совершенно другое дело. – Но заметь, хотя отказ от титула и не ввергнет тебя в нищету, и не заставит прозябать в трущобах, – продолжил он, – это не будет чисто символической жертвой. Люди это поймут. И это позволит тебе превратить то, что барон Высокого Хребта и ему подобные, сделали тебе в помеху – твое изгнание из Палаты Лордов – в ценнейшее преимущество.

– Ты на самом деле считаешь, что я смогу достичь большего, став начинающим парламентарием, чем в том положении, в котором нахожусь сейчас?

– Да, – просто сказал он.

– Но ведь я лишаюсь всех преимуществ старшинства, и не смогу даже стать председателем какой-нибудь парламентской комиссии.

– А в каких именно комиссиях Палаты Лордов ты состоишь в данный момент? – сардонически спросил он и усмехнулся, увидев ее гримасу. – Право, Кэти, – продолжил он уже серьезнее, – вряд ли ты добьешься меньшего, заседая в Палате Общин, чем оставаясь пэром, которого лишили места в Палате Лордов. А то, в какой палате ты заседаешь, никоим образом не скажется на влиянии, которым ты обладаешь вне официальных правительственных каналов. Кроме того, правила старшинства Палаты Общин намного гибче. Ты удивишься, какой тебе откроется доступ к полезным назначениям в комиссиях. Особенно, если центристы захотят искать с тобой союза.

– А они ведь, наверное, захотят, да? – с задумчивым выражением начала она рассуждать вслух. – По меньшей мере, они увидят во мне потенциальный клин, вбив который можно будет увеличить раскол между Новым Киевом и высшим партийным руководством, с одной стороны, и недовольными вроде меня, с другой.

– По меньшей мере, – согласился он. – И давай начистоту. Одна из причин, по которым они будут воспринимать тебя как потенциальный клин, это то, что именно эту роль ты и сыграешь. По сути дела, именно для этого ты и туда и пойдешь.

Она вскинула на него настороженный взгляд, и он невесело усмехнулся.

– Полно, Кэти! Мы оба знаем, что Джереми учил тебя быть честной с самой собой, когда речь заходит о твоих целях и тактике. Разве ты не хочешь отстранить графиню Нового Киева и её дружков от руководства партией?

– А ты, случайно, не королевский лоялист, которые ждет не дождется, когда либералы обескровят себя внутренней междоусобной войной? – парировала она.

– Не сказал бы, что очень расстроюсь, – весело признался он. – Но с тех пор, как я узнал тебя, я был вынужден признать, что не все либералы – долбанные идиоты. А признать это было очень нелегко. Полагаю, общество, в котором я нынче вращаюсь, совратило меня – извини за выражение – и заставило допустить, что не у всех либералов в голове вместо мозгов – заплесневевшая каша.

Кэти показала ему язык.

– Как бы там ни было, – продолжил он с полуулыбкой, – я пришел к выводу, что могу ужиться со многими вещами, в которые веришь ты и либералы вроде тебя. По всем вопросам мы, наверное, никогда не сойдемся, но в пользу общества, где заслуги важнее происхождения, можно сказать много хорошего. Я, правда, не вижу никакого смысла в государственном регулировании и прочем мертворожденном экономическом бреде, который исповедует большинство либералов скопом, но ведь и ты тоже не видишь в этом смысла?

– Ты же знаешь, что не вижу.

– Вот и славно, – пожал он плечами. – По моему мнению, если ты способна изменить партию либералов так, чтобы она преследовала цели, совместимые с важными для меня, то я не вижу причины не сотрудничать с тобой – и даже с другими либералами. Но, как справедливо заметила ты несколько минут назад, вряд ли в ближайшее время Новый Киев и её стадо перестанут сношаться с этим ублюдком-бароном. Так что, если я хочу работать с кем-то из либералов, мне надо постараться сделать так, чтобы у них во главе находился кто-нибудь вроде тебя. – Он ухмыльнулся. – Видишь? С моей стороны ничего кроме чистого, откровенного, продуманного эгоизма.