21

Незримый контакт

Прескотт-Сити, ставший фактической столицей Пограничных Миров, по стандартам Внутренних Миров был небольшим городом, тем не менее самым крупным на Ксанаду; по крайней мере достаточно большим, чтобы в нем возникали транспортные пробки. С наземным транспортом было много проблем, а с воздушным — еще больше, несмотря на все усилия перегруженных работой регулировщиков и их автоматических помощников.

Возможно, этих проблем и не было бы, если бы в Прескотт-Сити не обосновалось временное правительство. Население города сразу выросло в полтора раза, а заполонившие город военные аэромобили превратили воздушное движение в настоящий хаос, расчищая себе путь пронзительными сиренами среди чинно движущегося гражданского воздушного транспорта. Поэтому для регулировщиков аэромобиль Миротворческих сил, мчавшийся к Дому правительства, был лишь очередной деталью мучительной головоломки, которую им приходилось ежедневно складывать.

Дом правительства, самое помпезное здание во всем Прескотт-Сити, стоял на вершине холма, которая два года назад была городской окраиной. Его силуэт выделялся на фоне оживленного движения на Поле Абу-Саид и казался особенно величественным, когда в космопорте стояли корабли Военно-космического флота. В отличие от окружавших его новых зданий Дом правительства был построен еще во времена Четвертой межзвездной войны, когда на Ксанаду начали возводить первые сооружения. Перед его фасадом, изготовленным из природных материалов, стояла монументальная бронзовая колонна коммодора Прескотта. Дом правительства был, казалось, построен на века, причем гораздо помпезнее, чем это было нужно, — ведь это была всего лишь штаб-квартира правительства вновь колонизированной планеты. На самом деле это был наглядный вызов, брошенный паукообразным арахнидам, обитавшим по ту сторону соседнего узла пространства.

Иан Тревейн как-то сказал Мириам Ортеге, что Дом правительства напоминает ему творение рук древнего императора по имени Петр Великий, построившего свою новую столицу на тех землях, за обладание которыми он в тот момент только сражался. Мириам же использовала устаревшее слово из лексикона своей покойной матери, сказав, что в Доме правительства есть «кураж».

Аэромобиль Миротворческих сил мягко приземлился на крышу Дома правительства на закате. (По крайней мере, в тот момент к закату клонилась звезда Зефрейн-А. Звезда Зефрейн-В по-прежнему висела в небе, и, в зависимости от настроения, ее можно было воспринимать как очень маленькое солнце или как очень яркую звезду.) Майор космического десанта, в темно-зеленых брюках от полевой формы и черном кителе, вышел на крышу к высыпавшим из аэромобиля миротворцам в коричневых мундирах. Ведя себя безукоризненно вежливо и в тоже время сухо — космические десантники и миротворцы недолюбливали друг друга, — он принял от них военнопленную, которую нейтрально называл «мадам». Майор решил предоставить другим, старшим по званию, более мудрым и более щедро оплачиваемым людям решать, в каком чине состоит Ли Хан — адмирал или капитан, — и вообще, имеет ли право закоренелая бунтовщица и мятежница носить какое-либо воинское звание.

Между двумя рослыми конвоирами Ли Хан казалась еще меньше, чем обычно. Они на целую голову возвышались над ней, а совокупная масса их тел превышала ее вес почти в пять раз. Щеки Ли Хан впали, подчеркивая изящную форму ее головы. Благодаря постоянным изнуряющим физическим упражнениям, которые она заставляла себя делать, она двигалась с привычной грацией, но в серой одежде военнопленной не по размеру выглядела как ребенок, нарядившийся в родительскую пижаму. Майор рассматривал ее невзрачную фигурку с любопытством и презрением. Кого-то менее похожего на адмирала Военно-космического флота трудно было себе и представить.

Так казалось, пока женщина не заговорила.

— Добрый вечер, майор, — резко произнесла она. — Немедленно проводите меня к генерал-губернатору.

Майор поймал себя на том, что чуть не отдал ей честь. Он сумел сохранить бравый вид, но ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и пробормотать: «Следуйте за мной, мадам». Он повернулся кругом и повел маленькую женщину к лифту, свирепо поглядывая на ухмылявшихся подчиненных.

В войне с инопланетянами, а именно с ними Военно-космическому флоту Земной Федерации обычно и приходилось сражаться, пленных берут очень редко. Столкновения космических кораблей, как правило, приводили к уничтожению одного из них со всей командой, а редкие пленники сразу попадали в руки специалистам по экзотическим существам (или к аналогичным специалистам среди этих экзотических существ). Поэтому у Военно-космического флота Земной Федерации практически не было выработано норм обращения с военнопленными и правил их содержания. Ли Хан, оказавшейся старшей по званию среди плененных экипажей республиканских кораблей, пришлось практически заново создать правила лагеря для военнопленных.

Ей, как адмиралу, предложили предоставить под честное слово свободу перемещения по планете, но она отказалась, решив остаться со своими товарищами по несчастью. Им было очень нелегко смириться с горечью поражения и — что было еще страшнее — с позорным бегством своих бывших товарищей с поля боя. Остро переживая предательство, они пали духом и начали испытывать раздражение не только по отношению к дезертирам, но и по отношению к своим собственным офицерам, сдавшим их врагу. Для Ли Хан, не привыкшей к поражениям и совершенно не способной на предательство, сдача в плен была особенно горькой. Ситуация усугублялась еще и тем, что ее боевую группу совсем недавно передали в распоряжение Келлермана, и ее лично не знал почти никто из военнопленных. Для них она была ненавистной незнакомкой, сдавшей их Пограничным Мирам. Но все-таки она взялась за решение их проблем с состраданием и неистощимой энергией. Теперь, девять месяцев спустя, плененные члены экипажей республиканских кораблей вновь воспрянули духом.

Однако, решив насущные проблемы, Ли Хан обнаружила, что ей больше нечего делать. Лагерь для военнопленных напоминал эскадру или эскадрилью с дисциплинированными экипажами. Им теперь мог управлять ее старший помощник, а ей самой оставалось только стоять у незаметного, но послушного руля. Она поняла, что «главнокомандующий» в лагере для военнопленных еще более одинок, чем командир боевой группы ВКФ.

Осень уже сменилась мягкой зимой, характерной для умеренного климатического пояса Ксанаду, когда Ли Хан поняла всю иронию своего положения, в котором ей следовало бы чувствовать себя победительницей. Она помогла своим подчиненным вновь обрести смысл жизни и чувство товарищества, а сама билась как птица в клетке, изнывая от унылого и смертельно однообразного тюремного существования. Лишь один раз произошло из ряда вон выходящее событие, хоть как-то скрасившее царившую в лагере нестерпимую скуку.

Ли Хан никогда не любила правительство вообще и в особенности тех, кто служил интересам Индустриальных Миров. Поэтому, когда ей приказали явиться для беседы с какой-то госпожой Ортегой, членом Верховного Совета временного правительства Пограничных Миров, занимающейся вопросами внутренней безопасности, она мысленно приготовилась ко встрече с очередным скучающим бесчувственным бюрократом.

Однако госпожа Ортега начала с того, что попросила коменданта лагеря удалиться, тем самым придав беседе неформальный характер, что было совершенно нетипично для бюрократов, больше похожих на механизмы.

Ли Хан сочла этот шаг разумным и великодушным и сразу же почувствовала симпатию к Мириам Ортеге. Она еще больше прониклась симпатией к Мириам, когда беседа началась с обсуждения условий жизни в лагере и нужд его обитателей. Как здорово было поговорить с новым человеком после бесконечных месяцев, на протяжении которых Ли Хан все время окружали одни и те же лица! Особенно с такой умной женщиной, обладающей прекрасным чувством юмора! Ли Хан всегда руководило чувство долга, которое она не выпячивала, но много и упорно работала, существуя при этом в полном одиночестве. Теперь, беседуя с Мириам Ортегой, она испытывала нечто вроде притяжения, подобного притяжению противоположных зарядов, и даже время от времени забывала, что формально она и Ортега враги.

Когда разговор закончился, Ли Хан поднялась, испытывая чувство сожаления. Но прежде чем удалиться, она попыталась задать один интересовавший ее вопрос, хотя и опасалась, что он может разрушить непрочную связь, возникшую между ней и Мириам.

— Госпожа Ортега!.. Я вот все думаю о вашей фамилии и… Мириам Ортега перебила Ли Хан еще до того, как та успела задать вопрос.

— Адмирал Ортега был моим отцом, — без обиняков сказала она.

Ли Хан уже пожалела, что решилась на такой болезненный в данных обстоятельствах вопрос, но ее собеседница продолжала:

— Он был человеком строгих принципов и погиб, решив ими не поступаться. Думаю, это не самая плохая смерть. — Потом она еще раз улыбнулась и добавила: — Я слышала, что и вы несколько раз были на пороге гибели.

После этих слов они больше не испытывали стеснения друг перед другом, и их отношения стали совершенно непринужденными.

Позднее Ли Хан была страшно удивлена, узнав из сплетен лагерной охраны, с которой она старалась поддерживать хорошие отношения, что Мириам Ортега и Иан Тревейн — любовники. Разумеется, с последней встречи адмирала и его погибшей жены прошло уже больше трех земных лет, и все же!..

Ли Хан никогда не встречалась с Натальей Николаевной Тревейн, но ее фантастическая красота часто с завистью обсуждалась офицерами ВКФ мужского пола и являлась предметом намеренно равнодушных комментариев офицеров женского пола. Но никто даже шепотом не намекал на то, что адмирал склонен к супружеским изменам. Какой бы яркой и своеобразной личностью ни была смуглая Мириам Ортега, она вряд ли относилась к тому типу женщин, который привлекал Тревейна! И все же — хотя Ли Хан это могло просто показаться — стоило Мириам заговорить о генерал-губернаторе, как у нее начинали лукаво блестеть глаза, а голос становился каким-то особенно нежным.

Потом, в начале весны, пришел приказ, и Ли Хан впервые за полгода покинула территорию лагеря для военнопленных. Теперь, шагая под конвоем по коридорам Дома правительства, она старалась выглядеть совершенно равнодушной, несмотря на то что ей было ужасно любопытно, зачем Тревейн захотел ее увидеть.

Ли Хан с майором подошли к анфиладе кабинетов, откуда Иан Тревейн управлял Пограничными Мирами. Ли Хан и офицеры ее разведки как следует проанализировали структуру временного правительства и сделали вывод, что такую систему вполне мог создать легендарный архитектор Голдберг, живший еще до эпохи освоения космического пространства. (Голдберг Бертран (1913—1997) — американский архитектор, известный своими постройками середины 60-х годов в Чикаго; полагал, что архитектура должна способствовать возникновению чувства единения среди жителей городов.) Большинство задач повседневного управления Пограничными Мирами решалось отделами, возглавляемыми членами Верховного Совета, которые одновременно были депутатами Законодательного собрания Пограничных Миров и отчитывались перед ним. Тем не менее они работали на генерал-губернатора Тревейна и от его имени. Сам он был единственным представителем исполнительной власти, хотя даже не был депутатом Законодательного собрания и уж конечно, не был ему подотчетен. Он отвечал непосредственно перед Законодательным собранием Земной Федерации, заседавшем на Земле. Ли Хан решила, что такая структура временного правительства — прекрасный пример юридических головоломок, которые homo sapiens втайне обожает, хотя порой их и стыдится. Тем не менее это правительство было вполне работоспособным, о чем, в частности, свидетельствовала ее собственная капитуляция.

Майор космического десанта провел Ли Хан через оживленные внешние офисы и постучал в дверь личного кабинета генерал-губернатора. Оттуда прозвучал голос, пригласивший войти; майор распахнул старомодную дверь и изобразил нечто вроде стойки «смирно», пропуская вперед Ли Хан. Потом, не без сожаления, закрыл за ней двери. Обычно его не очень интересовали разговоры начальства, но на этот раз ему было трудно справиться с любопытством. Непонятно почему, но он был уверен, что беседа этих двух людей может иметь весьма любопытные последствия.

Тревейн в безукоризненно сшитом штатском костюме сидел за большим письменным столом. За его спиной было широкое окно, откуда открывался вид на Прескотт-Сити. Рядом с окном стоял шкафчик с двумя голограммами. Одна из них изображала трех женщин, а точнее — женщину и двух девочек-подростков, а другая — смуглого юношу в черной форме Военно-космического флота Земной Федерации с серебряными нашивками мичмана, старающегося не показывать, как он ими гордится. Ли Хан оторвала взгляд от голограмм и вытянулась по стойке «смирно» перед письменным столом. Последовала непродолжительная пауза, в течение которой они с Тревейном пристально разглядывали друг друга, вспоминая свою предыдущую встречу, происшедшую совсем в другом месте и при иных обстоятельствах.

Тревейн первым нарушил молчание, предложив Ли Хан сесть.

— Я лучше постою, — ответила она.

— Как вам будет угодно. — Тревейн кивнул, не выразив ни малейшего удивления. — И все же необязательно стоять по стойке «смирно», адмирал Ли Хан.

До Ли Хан дошел смысл его слов, и ее напряженное тело немного расслабилось. Тревейн едва заметно усмехнулся, увидев, как она несколько мгновений смотрела на него широко открытыми глазами. При этом Тревейн подумал, что таким образом Ли Хан выражает крайнюю степень удивления, при которой другие люди замирают с разинутым ртом.

— Да, — продолжал он. — Мы получили одно из редких сообщений, доходящих до нас из Внутренних Миров. Судя по всему, руководствуясь соображениями правового характера, изложением которых я не стану вас утомлять, наше правительство решило предоставить мирам, именующим себя Республикой Свободных Землян, статус стороны, с которой ведутся ограниченные военные действия. — Произнеся это, Тревейн скривился, словно откусил лимон. — Помимо всего прочего, из этого вытекает, что мы должны признавать воинские звания, присвоенные этим, с позволения сказать, политическим образованием… Разумеется, я вынужден подчиниться решению моего правительства, — язвительно усмехнулся Тревейн. — Впрочем, меня утешает мысль, что оно было принято «по соображениям собственной выгоды, а не ради того, чтобы сделать приятное другим», как говорил, разумеется неизвестный вам, Уинстон Черчилль…

— Отчего же «неизвестный», адмирал?! — перебила его Ли Хан. — Черчилль был политиком на Земле в эпоху Мао Цзедуна. Он очень красноречиво выступал в защиту обреченного империализма.

Казалось, на мгновение Тревейн утратил дар речи. Впрочем, он быстро взял себя в руки и продолжал:

— До нас дошла еще одна новость, которую вам будет небезынтересно узнать. Земная Федерация согласилась на широкий обмен военнопленными ради освобождения военнослужащих, оставшихся верными законному правительству и находящихся сейчас в плену в различных Дальних Мирах. Через неделю вы покинете Ксанаду.

Теперь Ли Хан действительно растерялась, а Тревейн с любопытством ожидал ее реакции.

— Адмирал, — наконец сказала она, — пожалуй, я действительно присяду.

Тревейн жестом указал ей на стул.

— Надеюсь, вы сообщите своему командованию, что с вами хорошо обращались?

— Конечно, — согласилась Ли Хан, все еще пытаясь осмыслить ошеломляющую новость. Потом она пришла в себя и добавила: — Я с особой похвалой отзовусь о медицинском персонале вашего лагеря для военнопленных, о прекрасных профессиональных навыках врачей и прежде всего о гуманном отношении к пленным. — Ли Хан вспомнила Дэффида Левеллина, ухаживавшего за своими пациентами на другой планете, и улыбнулась. — Судя по всему, по крайней мере для самых хороших врачей высокие идеалы гуманизма значат намного больше, чем их политические убеждения.

Тревейн улыбнулся, но не счел нужным рассказать, что они с доктором Юанем очень тщательно подбирали медицинский персонал в лагерь для военнопленных.

— Кроме того, — продолжала Ли Хан, — прошу поблагодарить от моего имени члена Верховного Совета госпожу Ортегу за интерес, проявленный ею к условиям содержания пленных, и передать ей мои наилучшие пожелания.

Ли Хан с интересом наблюдала за тем, какое впечатление эти слова произведут на Тревейна, но он опять лишь кивнул.

— Непременно. А вас в свою очередь прошу передать следующее. — Тревейн взглянул на Ли Хан, положив подбородок на скрещенные пальцы. — Еще до начала официальных переговоров о предстоящем обмене военнопленными ваше правительство репатриировало несколько человек из состава нашего медицинского персонала с Зефрейна, которых мы считали погибшими в результате встречи с тангрийскими корсарами. Однако они успели сообщить нам, что были захвачены в плен, так сказать, людьми, некогда служившими в Военно-космическом флоте Земной Федерации, а тогда ставшими своего рода космическими джентльменами удачи. — Это на первый взгляд немного романтическое определение прозвучало в устах Тревейна как пощечина. — История показывает, — внезапно посерьезнев, продолжал он, — что подобные действия со стороны ренегатов, притворяющихся сторонниками то одной, то другой воюющей стороны, являются неизбежным следствием гражданских войн, одним из ее многочисленных ужасных проявлений, о которых те, кто их развязывает, судя по всему, никогда не задумываются и за которые они никогда не желают брать на себя ни малейшей ответственности. Впрочем, не будем отвлекаться… — Лицо Тревейна смягчилось. — Выразите своему начальству мою благодарность за репатриацию наших людей. И, — добавил он, наклонившись вперед с легкой улыбкой на губах, — позвольте лично поблагодарить вас за избавление Галактики от этого особо гнусного порождения человеческого рода.

Слегка озадаченная Ли Хан кивнула. Хотя она и обращалась в республиканское Адмиралтейство с настойчивой просьбой репатриировать спасенных ею врачей и медсестер, она и понятия не имела, что ее просьба была услышана. С другой стороны, эту просьбу, возможно, удовлетворили бы с большей готовностью, если бы в определенных кругах республиканского ВКФ к действиям самой Ли Хан не отнеслись неодобрительно: кое-кто стал указывать на то, что, прими она капитуляцию Рюйярда, она захватила бы пять крейсеров и несколько эсминцев.

Ли Хан и Томанага объясняли, что решение было правильным, так как они не попали в ловушку, которую Рюйярд мог им расставить, а также настолько напугали пиратов, оставшихся на планете, что те не позволили себе учинить в последнюю минуту никаких зверств по отношению к пленникам. Тем не менее официально Ли Хан был вынесен выговор, хотя в частной беседе с ней Первый лорд космического Адмиралтейства и признался, что полностью одобряет ее действия в этом сражении.

Сама Ли Хан никогда не рассматривала происшедшее как сражение, хотя официально оно теперь называлось «битвой при Зигфриде». С ее точки зрения, речь шла просто об истреблении паразитов.

Воцарилось длительное молчание. Тревейн крутил в руках фломастер, и Ли Хан почувствовала в этом жесте нехарактерную для него нерешительность и даже смущение.

— Адмирал, — наконец неуверенно сказала она, — разрешите мне удалиться.

— Что? — Он быстро поднял глаза, словно она помешала ему в тот момент, когда он пытался сформулировать какую-то мысль или собирался о чем-то спросить. — Разумеется! — резко ответил Тревейн.

Ли Хан встала и направилась к дверям. Потом она остановилась и снова повернулась к нему:

— Адмирал, разрешите спросить вас, зачем вы вызвали меня, вместо того чтобы передать мне информацию через коменданта Ченнета?

Тревейн несколько мгновений смотрел на стол, словно собираясь с мыслями, а потом вновь поднял на нее глаза.

— Адмирал Ли Хан, — одним духом выпалил он, — вы случайно не участвовали в нападении на мир Голвей?

Ли Хан смерила его пристальным взглядом. К чему это он? Она вспомнила, что вокруг этой атаки чуть было не разразился скандал, несмотря на то что всем было известно, что Джеймсонский архипелаг со стратегической точки зрения представлял собой важнейшую цель. И все же обе стороны были шокированы огромными потерями среди мирного населения. Фактически этот удар стал поводом для запрета на ядерные бомбардировки обитаемых планет. Но почему Тревейн спрашивает об этом именно ее?!

Внезапно на Ли Хан нашло озарение. Она быстро посмотрела на голограммы у окна и вспомнила разговор в кабинете адмирала Ратгерса. Она все поняла, и у нее от ужаса расширились глаза.

Потом она встретилась взглядом с Тревейном. Он глядел на нее почти умоляюще и прочел в ее глазах ужас и сочувствие. Ли Хан страшно хотелось сказать хоть что-нибудь человеку, понесшему такую невероятную потерю. Она уже открыла рот… но вспомнила вторую битву при Зефрейне, когда Четвертый флот Тревейна преспокойно курсировал за пределами досягаемости оружия ее кораблей, осыпая их смертоносными тяжелыми стратегическими ракетами, несмотря на непрерывные сигналы о капитуляции. Пока промахнувшиеся ракеты совершенно невероятным образом разворачивались в поисках своих жертв и мчались к ним сквозь шквал огня ракетных и лазерных установок противоракетной обороны, а Четвертый флот давал все новые и новые залпы, она сидела в своем адмиральском кресле, спокойно отдавая приказы, ободряя своих подчиненных и готовясь погибнуть вместе с ними.

Вот и теперь она смотрела через стол на его смуглое бородатое лицо и видела не человека, потерявшего всех своих близких, а кровожадного и бесчувственного военного преступника, отдавшего приказ учинить бойню среди экипажей ее беспомощных кораблей.

— Нет, адмирал, — ответила она голосом, зазвеневшим в тихом кабинете, — я не была в числе героев этой славной битвы.

Под пристальным взглядом Ли Хан Тревейн поднялся с каменным лицом. Его глаза внезапно засверкали. Он обошел вокруг стола, и Ли Хан почти физически ощутила его ярость, подогреваемую чувством невосполнимой утраты. Она поняла, что он в ярости, но не дрогнула и решительно сверлила его своим полным ненависти взглядом.

Тревейн остановился перед Ли Хан, держа руки по швам, сжимая кулаки. Она видела, какого труда ему стоит не ударить ее по лицу. Потом он расправил плечи, с трудом перевел дыхание и превратился из яростного демона в подобие нормального человека. Он ткнул пальцем в какую-то кнопку, и в его кабинете появились космические десантники.

— Уведите военнопленную, — сказал он им, глядя куда-то в стенку над головой Ли Хан. Выполняя команду, десантники подтолкнули ее к дверям, где она оглянулась и внезапно увидела в глазах Тревейна выражение, показавшееся ей отражением происходящего в ее собственной душе. Она не могла объяснить накатившую на нее волну внезапного сочувствия к Тревейну, потому что сама никогда не испытывала такой горькой утраты, какую прочла в его взгляде. Хотя, если подумать…

Вспомнив «Арго Поларис» и детские трупики на его борту, Ли Хан внезапно все поняла. В этот момент ей стало понятно отношение Иана Тревейна к тем, с кем он чуть не сделал то же, что она сделала с Артуром Рюйярдом.

Они с Тревейном снова пересеклись взглядами, и на долю секунды контакт между ними был восстановлен. Однако теперь их хрупкое взаимопонимание касалось и непростительных злодеяний, учиненных ими по отношению друг к другу, — злодеяний, которые до известной степени повторяли в миниатюре те катастрофические и трагические события, участниками которых они оказались. Этой искре взаимопонимания со всех сторон угрожали зловещие волны по-разному понимаемого чувства долга, ненависти и отчаяния, из-за которых добрые и хорошие люди оказались в такой невероятно сложной ситуации. Однако все прекратилось, как только закрылись двери кабинета Тревейна.

Адмирал некоторое время смотрел на закрытые створки. Потом прошел в ванную комнату и очень долго смотрел на себя в зеркало, словно боясь позабыть страшный образ своей души, в полный рост отразившейся в глазах его удалившейся собеседницы.

22

Ответный удар

Военнопленных увезли, а весну уже сменило лето, когда из узла пространства, соединяющего Зефрейн с Рефраком, появился курьерский корабль орионцев. У командира сторожевого корабля, охранявшего этот узел, был совершенно определенный приказ, как действовать в таких исключительных обстоятельствах. Он получил от нежданных гостей краткое сообщение, и они скрылись так же стремительно, как и появились. Затем это послание было передано на корабль Военно-космического флота Земной Федерации «Горацио Нельсон» в виде закодированного тончайшим сверхскоростным лазерным лучом сигнала. Антенны приемников «Нельсона» уловили его в пространстве и таким же недоступным для перехвата лучом передали его в Дом правительства, где Иан Тревейн немедленно созвал экстренное совещание Верховного Совета.

— Орионцы еще немногословнее обычного, — сказал он собравшимся. — Они передают, что менее чем через три земных недели из Рефрака прибудет посланник. И больше ничего. — Адмирал пожал плечами. — Это первое посещение Зефрейна орионцами с начала военных действий. Более того, насколько мне известно, это вообще первое посещение любого района Земной Федерации высокопоставленным орионским чиновником за все это время. О целях этого посещения ничего не говорится, но, держу пари, это что-то серьезное. Не забывайте, что орионцы не любят растекаться мыслию по древу. Чем важнее сообщение, тем лаконичнее они его излагают. — Тревейн полагал, что некоторые из присутствующих, часто страдавшие многословием, могут понять его намек, но особых надежд на это не питал. — Поэтому, — заявил он в заключение своего выступления, — к нам наверняка прибудет весьма высокопоставленный орионец. Возможно, сам Леорнак.