Хонор Харрингтон. Больше чем Хонор (№1) - Прекрасная дружба

– Ее дельтаплана нет, – мрачно сказал он.

– Но ты сказал, что не брал ее в город, – запротестовала Марджори.

– Не брал, – подтвердил он еще более мрачно. – А раз ее дельтаплана нет, значит она улетела сама по себе. И не сказав об этом ни одному из нас.

Марджори уставилась на него, ощущая каскад хаотических мыслей и внезапных полуоформившихся страхов. Затем она мысленно взяла себя в руки и прочистила горло.

– Если она улетела сама по себе, ей бы уже следовало вернуться, – сказала она настолько спокойно, насколько смогла. – Уже темнеет, а она, скорее всего, собиралась вернуться до темноты.

– Справедливо, – согласился Ричард, а напряжение в их встретившихся взглядах всего на одну ступень отстояло от паники. Неразделимая смесь страха за дочь, вины за то, что не уследили за ней, и – с трудом, но они старались это подавить в себе – гнев на нее, за то, что ускользнула из под присмотра, кипела в них, но сейчас для этого было не время. Ричард встряхнулся, поднял левую руку и набрал комбинацию Стефани на наручном комме.

Он ждал, нетерпеливо барабаня указательным и средним пальцами по ремешку комма, а его лицо становилось все бледнее по мере того, как секунды утекали, не принося ответа. Он выждал полную минуту, за которую его глаза стали агатовыми, а с лица исчезло всякое выражение. Марджори схватила и сжала его левую руку. Она не сказала ничего, поскольку оба они понимали, что именно означает отсутствие ответа.

Болезненным усилием воли Ричард Харрингтон заставил себя принять тишину, и его указательный палец снова пришел в движение. Он набрал другую комбинацию и резко вдохнул, когда практически моментально на комме замигала красная лампочка. В некотором смысле наличие этого сигнала было хуже чем полное отсутствие ответа, с другой стороны увидеть его было невероятным облегчением. По крайней мере у них был маяк – по которому можно будет найти их дочь. Но если аварийный маяк работал, то должны были работать и остальные части комма. А если так – если комм выдавал сигнал высокого тона гарантированно слышимый с расстояния более тридцати метров – то Стефани должна была ответить. Должна была быть причина того, что она не отвечает, и ни один из Харрингтонов не нашел в себе мужества озвучить возможную причину.

– Возьми аптечку, – вместо того сказал Ричард жестким голосом. – Я выведу мою машину из гаража.

* * *

Стефани Харрингтон не могла слышать сигнал потерянного комма, поскольку тот застрял в ветвях более чем в пятидесяти метрах от нее. Она вообще не думала о комме, поскольку была окружена более чем двумя сотнями древесных котов. Они сидели на ветвях, висели на стволах и лежали вместе с ней на влажных листьях. Двое прижимались к земле по бокам от нее и – как и все остальные – урчали в гармонии окровавленному, израненному меховому шару у нее на коленях.

Она была им благодарна за присутствие и знала, что эти десятки стражей могут – и сделают это – защитить ее от любых хищников. Но она не обращала на них внимания, поскольку каждая капля ее внимания фокусировалась с небывалой силой на ее древесном коте, как будто бы она могла сохранить ему жизнь одним усилием воли. Боль в руке, колене и ребрах и остатки страха все еще наполняли ее, но это не имело значения. Ничто – буквально ничто – не было настолько же важным для нее, как древесный кот, которого она обнимала своей здоровой рукой в жесте отчаянной защиты.

Она лишь сумбурно помнила то, что случилось после того, как древесные коты обрушились с деревьев. Она вспомнила, что выключила вибронож, но не вложила его в ножны. Должно быть она его где-то обронила, но это было не важно. Важно было добраться до ее кота.

Она знала, что он жив. Но так же она знала, что он был ужасно ранен, и ее желудок опять свернулся в узел когда она опустилась рядом с ним на здоровое колено. Ее собственная боль заставила ее застонать, когда она передвигалась с неуместной скоростью, но и этого она почти не замечала, когда коснулась своего защитника – своего друга, как бы он им не стал – бестрепетными пальцами.

Кровь струилась по его правому боку и она почувствовала новый приступ тошноты, когда увидела насколько серьезно покалечена его правая передняя лапа. Кровотечение было ужасным, хоть и без признаков поврежденной артерии, но все равно слишком сильным. Она не имела представления об его анатомии, но ее несмелое прикосновение выявило то, что не могло быть ничем иным, кроме острого осколка сломанного ребра, и кости таза его средних лап тоже были явно переломаны. Она содрогнулась, представив повреждения, которые могли нанести все эти сломанные кости внутренним органам, но с этим она ничего поделать не могла. С другой стороны, раздробленной передней лапой требовалось заняться немедленно. Она выдернула резинку из левой манжеты своей летной куртки. Завязать на ней скользящий узел только с помощью одной руки и зубов было ужасно трудно, но она каким-то образом справилась и затянула его на переломанной, кровоточащей конечности. Она расположила резинку выше раны, затянула ее, опять прибегнув к помощи зубов, затем засунула под импровизированный жгут карманный стилус и аккуратно затянула его. Она никогда раньше не делала ничего подобного, но знала теорию и однажды наблюдала за тем, как ее отец делал это ирландскому сеттеру, которому большую часть лапы отхватил робот-культиватор.

Сработало, и она расслабилась, когда кровотечение замедлилось и затем остановилось. Она знала, что перекрытие кровотока со временем принесет еще больше вреда, но, по крайней мере, он не истечет кровью прямо сейчас. Если только у него нет – подумала она во внезапном приступе паники – внутреннего кровотечения.

Ей не хотелось его тревожить, но и оставить его лежать на холодной, мокрой земле она не могла. Ему требовалось тепло, и она со стоном опустилась рядом с ним и подняла его так осторожно, как только смогла действуя одной рукой. Она содрогнулась, когда он изогнулся со звуком, похожим на мяуканье больного котенка, но не отпустила его. Вместо того она поместила его под свою расстегнутую летную куртку и подоткнула ее полы как смогла единственной здоровой рукой вокруг него. Затем она откинулась назад, со стоном от собственной боли, прижимая его к себе и пытаясь побороть его шок и кровопотерю теплом собственного тела.

Она не думала о потерянном комме, о родителях, да и о собственной боли. Она не думала ни о чем. Она просто сидела там, прижимая к себе изломанное тело ее защитника и не думала ни о чем, потому что это было все на что хватало ее сил.

* * *

Старейшины клана Яркой Воды сидели вокруг юного двуногого. Все старейшины, даже Прядильщица-Песен, пришедшая с единственной целью – отчитать Поющую-Истинно за ее невероятную глупость, допустившую подобный риск. Но здесь и сейчас никто никого не отчитывал. Вместо этого остальные старейшины смущенно и неуверенно наблюдали, как Поющая-Истинно и Короткий-Хвост подползли ближе к двуногому. Старший разведчик и вторая по рангу певица памяти присели с обеих сторон двуногого на расстоянии не больше ладони. Они обнюхали его внимательно, а затем прикоснулись к связи между ним и Лазающим-Быстро.

Уши Поющей-Истинно прижались к голове в изумлении к которому, даже здесь, даже сейчас, примешивалось недоверие. Несмотря на всю чужеродность двуногого, связь между ним и Лазающим-Быстро была по крайней мере не слабее, чем у любой встреченной ею семейной пары. Более того, было очевидно, что связь эта еще не достигла своей максимальной силы. Такого не могло произойти – только не с созданием настолько явно и совершенно мыслеслепым как двуногий. Но это произошло, и голова Поющей-Истинно шла кругом в попытке представить последствия этого простого факта.

Остальные бойцы ее клана сидели, лежали и висели на деревьях вокруг нее и двуногого. Как и она, они наблюдали за детенышем, чувствовали его боль как свою собственную, когда он тащил свое изломанное тело к Лазающему-Быстро. Как и Поющая-Истинно они почувствовали его страх за Лазающего-Быстро, его нежность и отчаянное беспокойство, его… любовь. И, как и Поющая-Истинно, они видели как детеныш – вне всяких сомнений, не более чем котенок – затянул жгут остановивший кровотечение Лазающего-Быстро прежде, чем тот умер. А затем они видели как двуногий прижал его к себе, обнял его, согрел его теплом собственного тела. Звук массового, одобрительного, мягкого урчания всего клана окружал двуногого. Клан потянулся, будучи способным прикоснутся к двуногому, хоть и не напрямую, а через его связь с Лазающим-Быстро, и его массовое прикосновение смягчило и ослабило страх и боль детеныша, нежно заволокло их в сознании дымкой. Народ Яркой Воды принял его боль на себя и убаюкал его в подобии сна. Это было совершенно безопасно, поскольку ничто из живущего в лесу не смогло бы прорваться к Лазающему-Быстро и его двуногому сквозь их кольцо когтей и клыков.

Поющая-Истинно видела все это, все это понимала и глубоко внутри ей хотелось – как не хотелось никогда раньше – возненавидеть двуногого. Лазающий-Быстро может выжить. Его мыслесвет был слаб, но все еще был, и она чувствовала, что его сознание медленно, но уверенно возвращается. Но он получил ужасные раны, и в этом был виноват двуногий. Ведь это двуногий привел его сюда. За двуногого он сражался, поставив на кон – и возможно потеряв – свою жизнь. Даже если он выживет, то останется только с одной передней лапой и в этом тоже виноват двуногий.

Но как бы страстно не хотела Поющая-Истинно возненавидеть двуногого, она понимала, что прийти сюда было выбором Лазающего-Быстро. Может быть нет. Может быть сила его связи с чужаком не оставила ему другого выбора, но если это было справедливо, то столь же справедливо это было и в отношении чужака. Они были единым целым, столь же тесно связаны, как семейная пара и Поющая-Истинно понимала это… так же как она понимала, что ее брат, да и она сама, сражался бы насмерть защищая своего супруга.

Так же поступил и двуногий. Детеныш или нет, несмотря на сломанные кости и ноги, еле держащие его, этот котенок, у которого еще молоко на губах не обсохло, атаковал клыкастую смерть с одной здоровой рукой. Лазающий-Быстро сделал тоже самое, но он был взрослым и здоровым. Ни одно из этих качеств к двуногому не относилось, но он поднялся над своими ранами, своим страхом и бился с тем же ужасным противником за Лазающего-Быстро. Ни один из детенышей Народа, да и немногие из взрослых, смогли бы сделать этого. Без помощи двуногого Лазающий-Быстро уже бы умер, поэтому…

«Как мы развяжем этот узел, Поющая-Истинно?» – Вопрос задал Короткий-Хвост и, хотя адресовался он Поющей-Истинно, старший разведчик промыслил его достаточно громко, чтобы быть уверенным, что и остальные старейшины его услышали.

«Мы должны уходить пока еще можем!» – резко ответил Сломанный-Зуб, не дав сказать Поющей-Истинно. – «Опасность слишком велика! Рано или поздно за этим двуногим придут, и нас к тому моменту здесь быть не должно!»

«А Лазающий-Быстро?» – едко спросил Короткий-Хвост, и в данном случае способность Народа ощущать эмоции друг друга пришлась некстати. Сломаный-Зуб чувствовал опаляющее презрение разведчика так же явственно, как если бы Короткий-Хвост выкрикнул это вслух – что он в некотором смысле и сделал – и ответил раздраженно.

«Лазающий-Быстро сам решил прийти сюда!!» – рявкнул он. – «Ему было сказано держаться подальше от двуногих – и что заниматься ими будет Прячущийся-в-Тени – но он не подчинился. Более того, он призвал клан чтобы спасти двуногого от клыкастой смерти, не считаясь с опасностью. Многие из нас могли быть ранены или убиты таким противником, и ты это знаешь! Я сожалею, что он пострадал, и не держу на него зла, но то, что с ним случилось, есть последствие его собственных решений. Мы же обязаны защищать весь клан, и для этого нам надо убираться отсюда, пока не появились другие двуногие. Если для этого потребуется предоставить Лазающего-Быстро его судьбе – так тому и быть.»

«Не Лазающий-Быстро призвал клан», – заметила Прядильщица-Песен с холодным неодобрением. – «По крайней мере не лично. Это была ты, Поющая-Истинно, и ты знала что он пытается защитить двуногого!»

«Так и было», – спокойствие ответа Поющей-Истинно удивило даже ее саму. – «Я не знала наверняка, но только потому, что не стала спрашивать его напрямую. Да, старшая певица. Я знала, чего добивается Лазающий-Быстро. Возможно, я была не права помогая ему. Но даже если я была не права, он-то уж точно был прав.» – Остальные старейшины ошеломленно уставились на нее, а она повернулась к ним отвернувшись от юного двуногого и ее брата.

«Лазающий-Быстро и этот двуногий связаны между собой», – сказала она им. – «Я оценила эту связь, что может сделать и любой из вас если вы не доверяете мне. Он защищал… не супругу, если быть точным, но нечто очень близкое к этому. Это его двуногий, и он сам также принадлежит ему. Он не мог не защитить его, как не смог бы отказаться защищать меня, или я не смогла бы отказаться защищать его.»

«Милое заявление», – кисло заметила Прядильщица-Песен когда ни один из самцов не решился встретиться взглядом с Поющей-Истинно или опровергнуть ее слова. – «Возможно даже справедливое… пока речь идет о Лазающем-Быстро. Но Сломаный-Зуб говорил обо всем клане. У нас нет связи с этим двуногим, и вообще вся эта ситуация – лишь подтверждает то, как опасны поспешные контакты с двуногими. Взгляни на своего брата, певица памяти, и скажи мне, что продолжать контакты с этими существами не есть безумие!»

«Хорошо, старшая певица», – произнесла Поющая-Истинно все таким же спокойным и ясным мыслеголосом, – «если хочешь, я скажу именно так. На самом деле произошедшее здесь яснее всего подтверждает то, что мы должны расширять наши контакты с двуногими, поскольку мы обязаны выяснить, смогут ли другие представители Народа создать подобные связи с двуногими.»

«Новые связи?» – ахнул Сломанный-Зуб. Он и Копатель вытаращились на нее в ужасе, а Прядильщица-Песен – в изумлении таком глубоком, что не оставляло места для других эмоций. Напротив, Короткий-Хвост опустился на землю рядом с ней излучая горячее одобрение и к ним присоединились – хотя и менее уверенно – Быстрый-Ветер, старейшина-воспитатель молодых разведчиков и охотников, и Кусающий-Камни, возглавлявший мастеров по кремню.

«Новые связи», – ровно ответила Поющая-Истинно, и Сломанный-Зуб зашипел; не в гневе, поскольку ни один самец не бросил бы вызов певцу памяти как бы его не провоцировали, но в абсолютном отрицании. – «Нет, выслушайте меня!» – приказала Поющая-Истинно. – «Права я или нет, но я – певец памяти. Вы выслушаете меня и весь клан – весь клан, Сломанный-Зуб, а не только старейшины – рассудит нас!»

Сломанный-Зуб отступил, а Прядильщица-Песен вздрогнула от еще большего изумления. Как вторая по старшинству певица памяти, Поющая-Истинно имела полное право на такое требование, но, произнеся его, она фактически бросила вызов Прядильщице-Песен. Она обратилась ко всему клану, требуя решения большинства взрослых, когда все знали, что Прядильщица-Песен с ней не согласна. Если клан поддержит Поющую-Истинно, то она станет старшей певицей памяти Яркой Воды, а если клан отвергнет ее, то она потеряет всю власть и влияние.

Но вызов был брошен, и члены клана собрались ближе.

«То, что сделал мой брат, не было его выбором», – сказала тихо, но четко Поющая-Истинно. – «Это не могло быть его выбором, поскольку никто из Народа даже не предполагал, что нечто подобное возможно. Не мог он и знать, как и никто из нас, как установить подобную связь с двуногим, даже если бы и хотел этого. Но связь была установлена, и, хотя двуногий мыслеслеп и не может этого понимать, он тоже чувствует связь. Каждый из них связан с другим. Так ли это, старший певец?»

Поющая-Истинно смотрела прямо на Прядильщицу-Песен и старшая певица Яркой Воды смогла только дернуть ушами в кратком знаке согласия, поскольку то, что это так было очевидно всем, певцам и не-певцам.

«Очень хорошо», – продолжала Поющая-Истинно. – «Мы не знали – тогда – что подобные связи возможны. Теперь, однако, знаем. И каждый из нас мог убедится в глубине и прочности этой связи. Лазающий-Быстро бился с клыкастой смертью за своего двуногого, но и двуногий бился с клыкастой смертью за него, а по меркам его вида этот двуногий всего лишь котенок. Мы не можем судить обо всех двуногих по одному, но и отбросить этот пример мы не смеем. Мы должны узнать больше о них, об их орудиях и об их намерениях. Они слишком опасны, их слишком много и число их растет слишком стремительно, чтобы мы могли позволить себе не изучать их. В этом Лазающий-Быстро был прав… и все то, что делает их столь опасными, может, в то же время, сделать их могучими союзниками.»

Ни шепотка не пробегало среди слушателей. Все глаза были направлены на нее. Даже Сломанный-Зуб перестал хлестать хвостом, поскольку никогда не задумывался на тем, что двуногие могут сделать для Народа. Он был чересчур зациклен на опасностях, которые представляли пришельцы. Надежды Поющей-Истинно укрепились, когда она увидела колебания эмоций в его мыслесвете.

«Если другие наши собратья смогут – и решатся – создать подобные связи, мы многому научимся. Если они пойдут с теми, с кем создадут связь, чтобы жить среди двуногих, то они увидят намного больше, чем подсматривая из тени. Они расскажут нам все, чему научатся, помогут нам понять двуногих. И не забывайте суть этой связи. Двуногие, судя по всему, мыслеслепы. Этот двуногий, во всяком случае. Но, несмотря на свою слепоту, он осознает связь. Он чувствует любовь Лазающего-Быстро… и любит его в ответ. Я полагаю, что из доклада Лазающего-Быстро очевидно, что этот двуногий до встречи с ним считал его не разумнее наземных бегунов или озерных строителей. Теперь – дело иное, но все-таки он не может знать насколько же разумен Народ. И, скорее всего, нам лучше не раскрывать ему и его старшим насколько мы умны, поскольку лучше, когда тебя недооценивают. Но давайте установим больше связей с двуногими, если сможем. Давайте изучать их, и пусть те, кто установит эти связи покажут им, что мы не представляем угрозы для них. Мир велик, безусловно достаточно велик, чтобы разделить его с двуногими, если мы сумеем сделать их друзьями.»

На мокрый, быстро темнеющий лес опустилась тишина. А затем, так как это принято у Народа, по одному, по двое, появились мыслеголоса, делающие свой выбор.

Глава XI

Лицо Ричарда Харрингтона было бледным, когда мощные прожектора аэрокара высветили разбросанные обломки. Иконка аварийного маяка Стефани горела прямо в центре его ИЛСа* [1], указывая на то, что он находится прямо внизу, но в этом сигнале не было необходимости. Обломки разбитого дельтаплана были разбросаны по кронам трех деревьев, и продолжающееся молчание комма его дочери внезапно стало еще более пугающим.

Он не знал, что привело сюда Стефани, но она явно пыталась дотянуть до поляны, лежавшей чуть дальше, и Ричард двинул аэрокар вперед. Марджори сидела рядом с ним, тихая, но напряженная, и управляла прожектором правого борта заставляя его описывать широкие полукружия. Ричард как раз потянулся к управлению левым прожектором, когда она воскликнула.

– Ричард! Смотри!

Его голова повернулась по команде жены, а челюсть отвисла. Стефани сидела, прислонившись к подножию гигантского дерева, что-то прижимая к себе одной рукой. Ее одежда была разорвана и окровавлена, но она подняла голову, когда он смотрел на нее. Она взглянула на огни и, даже из аэрокара ему было видно выражение безграничного облегчения на ее исцарапанном и вымазанном кровью лице. Но и увидев это, и когда его сердце вздрогнуло от радости настолько интенсивной, что она была почти пыткой, он все равно примерз к месту от удивления, поскольку его дочь была не в одиночестве.

Жуткое месиво белых костей и разорванной плоти лежало чуть в стороне. Ричард достаточно изучал анатомию сфинксианских животных, чтобы опознать в ней полуободранный скелет гексапумы, но ни он, ни какой-либо другой натуралист, никогда не видел и не мог себе представить зрелище десятков и десятков и десятков крошечных «гексапум» окруживших защитой его дочь.

Он был удивлен своим собственным выбором слов, но только они описывали ситуацию. Они защищали Стефани, присматривали за ней и он понял – так, как если бы видел это своими собственными глазами – что именно они, чем бы они не были, убили гексапуму, чтобы спасти ее.

Но этим и исчерпывались его знания. Он мягко тронул Марджори за руку.

– Оставайся здесь, – сказал он спокойно. – Здесь нужна моя специальность, не твоя.

– Но…

– Пожалуйста, Мардж, – сказал он по-прежнему спокойным голосом. – Я не думаю, что есть какая-то опасность – прямо сейчас – но я могу и ошибаться. Просто оставайся здесь, пока я все выясню, хорошо?

Марджори Харрингтон стиснула зубы, но подавила непроизвольный приступ гнева, поскольку он был прав. Он был ксено-ветеринаром. Если бы проблема была в растениях, он бы положился на ее мнение; в данном же случае ей следовало положиться на него, как бы ни хотелось ей броситься к дочери.

– Хорошо, – неохотно сказала она. – Но будь осторожен!

– Буду, – пообещал он и открыл дверцу. Он медленно выбрался и очень аккуратно пошел по направлению к дочери, неся аптечку. Море пушистых, длиннохвостых существ расступалось у его ног, примерно на метр в стороны, а затем вновь смыкалось позади него и он буквально ощущал внимательные взгляды когда добрался до свободного пятачка вокруг Стефани. Одинокое создание сидело возле нее – меньше и стройнее остальных, в пятнистой коричнево-белой шубке, а не в от серо-кремовой, как у остальных – и он почувствовал взгляд его травянисто-зеленых глаз. Но не смотря на все признаки разума проявлявшиеся в этом изучении, все его внимание было обращено на дочь. Вблизи ссадины и пятна крови – кровь не ее, слава Богу! – были еще более заметны и желудок его сжался при виде следов ее травм. Ее левая рука висела, очевидно сломанная, ее правая нога была вытянута неподвижно вперед, и ему пришлось подавить слезы, когда он опустился на колени возле нее.

– Привет, детка, – сказал он нежно, а она повернулась к нему.

– Я виновата, папочка, – прошептала она и слезы хлынули из ее глаз, – Папочка! Я во всем виновата! Я…

– Ш-ш-ш, дочка, – голос его дрожал когда он погладил ладонью ее по правой щеке. – Для этого будет время потом. А сейчас давай просто отправимся домой, хорошо?

Она кивнула, но что-то в ее выражении сказало ему, что это еще не все. Он нахмурился, а затем его брови взлетели вверх, когда она распахнула куртку и открыла еще одного из существ крутившихся вокруг них. Он уставился на тяжело искалеченное животное, затем перевел взгляд на дочь.

Стефани прочла вопрос в глазах отца. Не было времени объяснять все – этим можно заняться позже, когда она примет безусловно заслуженное наказание – но она кивнула.

– Он мой друг. – Голос ее дрожал и был полон слез – голос ребенка надеющегося услышать от родителей, что проблему можно решить, поломки починить… друга спасти. – Он… он спас меня от гексапумы, – продолжила она, пытаясь удержать свой голос. – Он бился с ней, папочка – бился с ней за меня – и он так пострадал. Я… – Голос ее наконец сорвался и она уставилась на отца, бледная от изнеможения, боли, страха и горя. Ричард Харрингтон взглянул на нее, сердце у него разрывалось от ее страдания, и нежно взял ее лицо в ладони.

– Не волнуйся, детка, – мягко сказал он дочери. – Он помог тебе, а я помогу ему, чем смогу.

* * *

Лазающий-Быстро медленно-медленно поднимался из темноты. Он лежал на левом боку на чем-то мягком и теплом. Он моргнул. Он чувствовал боль своих ран и знал, что они тяжелы, но было что-то странное в том как именно он чувствовал боль. Боль была отдаленной, как будто что-то делало ее меньше, чем ей следовало быть. Он повернул голову, взглянул вверх, ища то, что он знал было там, и издал мягкий звук – жалкую пародию на его собственное урчание – когда увидел лицо его двуногой.

Она взглянула вниз, и ярчайшая вспышка ее радости и облегчения от того, что увидела его движения, пробила дымку приятной расслабленности, окутывающую его мысли. Она осторожно погладила его, а он заметил, что ей стерли кровь с лица. Белые кусочки чего-то покрывали самые серьезные ее порезы и ссадины, ее сломанная рука была вложена в чехол какого-то негнущегося белого материала. Он слышал эхо ее боли, все еще окрашивавшее ее мыслесвет, но это эхо было столь же приглушенным, как и его собственное. Она открыла рот и произвела серию звуков, которые двуногие использовали для разговора, а он повернулся в другую сторону, когда ей ответил более низкий голос.

Его человек сидела в одной из двух вещей для сидения двуногих, понял он, но на осознание того, что эти вещи для сидения находятся внутри летающей вещи, ушло больше времени. Он мог бы этого не понять даже потом, если бы не связь с его человеком, но эта же самая связь – и дымка – удержала его от паники при мысли о полете в небесах со скоростью, которую эти летающие штуки обычно развивали.

Еще двое двуногих – родители его двуногой – сидели перед ними. Один оглянулся на его двуногую, и Лазающий-Быстро вновь моргнул, когда его связь помогла ему осознать, что это была мать его двуногой. Но говорил другой взрослый – отец его двуногой. Низкие перекатывающиеся звуки по-прежнему не значили ничего, и Лазающий-Быстро отстраненно решил, что ему пора учится распознавать значение этих звуков.

* * *

– Он посмотрел на меня, папа! – воскликнула Стефани. – Он открыл глаза и посмотрел на меня!

– Хороший знак, Стеф, – ответил Ричард постаравшись вложить в голос столько ободрения, сколько смог.

– Но он выглядит ужасно слабым и дезориентированным, – продолжила Стефани гораздо более обеспокоенным тоном. Ричард повернулся и обменялся взглядами с Марджори. Несмотря на болеутоляющие, Стефани должна была испытывать достаточно сильный дискомфорт, но в ее голосе не было и нотки беспокойства за себя. Все до капли было обращено на это создание – «древесного кота» – у нее на коленях, и так продолжалось с самого момента ее обнаружения. Она настояла, чтобы ее отец осмотрел «древесного кота» даже прежде того, как зафиксировал ее руку, и, учитывая присутствие других, наблюдающих древесных котов – и то, что немедленной угрозы жизни Стефани не было – он согласился. Ни он, ни Марджори пока не могли собрать те кусочки объяснений, которые им пока довелось услышать, во что-нибудь осмысленное, но они уже пришли к выводу, что Стефани была права по крайней мере в одном отношении: чем бы еще они не были, эти ее древесные коты были разумной расой.

Только Богу ведомо, к чему это все приведет и, в данный момент, Ричарда и Марджори это не волновало. Древесные коты спасли жизнь их дочери. Это был неоплатный долг, но они были готовы выплачивать его всю свою жизнь. Ричард прочистил горло.

– Он выглядит слабым потому, что он слаб, дорогая, – сказал он. – Его травмы достаточно серьезны и он потерял много крови прежде чем ты затянула жгут. Без этого он бы уже умер. – Стефани распознала одобрение в его голосе, но просто нетерпеливо кивнула. – Обезболивающее, которое я ему дал, скорее всего и привело к тому, что он выглядит дезориентированным, – продолжил он, – но мы его неоднократно использовали для сфинксианских животных уже в течение сорока стандартных лет без побочных эффектов.

– Но он поправится? – настойчиво потребовала его дочь, и он слегка пожал плечами.

– Он выживет, Стеф, – пообещал Ричард. – Я не думаю, что нам удастся спасти его переднюю лапу, и у него останутся шрамы – может быть даже видимые сквозь шерсть – но за исключением этого он должен выздороветь полностью. Не могу этого гарантировать, детка, но ты же знаешь, что я не стану лгать тебе в подобных вещах.

Некоторое время Стефани смотрела ему в затылок, затем перевела взгляд на мать. Марджори встретила ее взгляд и твердо кивнула, подтверждая прогноз Ричарда, и, казалось, у Стефани рухнула гора с плеч.

– Ты уверен, папа? – вновь потребовала ответа она, но в ее голосе больше не было отчаяния, а он вновь кивнул.

– Уверен настолько, насколько вообще могу быть, дорогая, – сказал он. Она вздохнула и вновь погладила древесного кота по голове. Тот широко открыл глаза, рассеянно посмотрел на нее, а она нагнулась и поцеловала его между треугольных ушей.

– Слышал? – прошептала она ему. – Ты выздоровеешь. Папа так сказал.

* * *

Да, подумал Лазающий-Быстро как в тумане, ему и правда стоит начать изучать значения звуков двуногих. Но не сегодня. Сегодня он слишком устал, и прямо сейчас это все равно не имело значения. Значение имел мыслесвет его двуногой и знание, что она в безопасности.

Он взглянул вверх, на нее и сумел слегка погладить ее ногу здоровой лапой. Затем он со вздохом закрыл глаза, уткнулся в нее носом и позволил приветствию и любви ее мыслесвета убаюкать его.

Примечания

1

ИЛС - Индикатор на лобовом стекле.