Глава 45

– Следовательно, как только последние подвески погрузят на борт «Никатора» и «Нестора», мы будем готовы к возобновлению боевых действий, – закончила доклад капитан Гранстон-Хенли собравшимся офицерам Восьмого флота. – Адмирал Белой Гавани, – она коротко поклонилась в сторону Хэмиша Александера, – решил продолжить операцию на основе плана «Шеридан-один». Как вы знаете, этот оперативный план предусматривает…

Она оборвала фразу, поскольку коммандер МакТирни, офицер связи штаба Белой Гавани, подскочила в кресле. Движение это было настолько резким, настолько неуместным, что привлекло всеобщее внимание, хотя МакТирни, похоже, этого не заметила. Она прижала ладонью наушник, постоянно настроенный на флагманский центр связи, и все увидели, что она смертельно побледнела.

Затем на мгновение прикрыла глаза, нажала кнопку на пульте и рявкнула:

– Повторите! Все полностью!

Собравшиеся в совещательной адмиралы и коммодоры с недоумением, молча наблюдали за тем, как МакТирни, все сильнее ссутуливаясь, слушает повтор сообщения. Когда она подняла глаза на графа Белой Гавани, в них стояли слезы.

– Что случилось, Синди? – быстро спросил он.

Она нервно облизала губы.

– Срочная депеша, милорд, курьер только что прибыл на флагманский центр связи. Там сказано… Сэр, там сказано, что премьер-министр и министр иностранных дел мертвы!

– Что? – Хэмиш Александер наполовину поднялся в кресле.

– Они послали сообщение прежде, чем выяснили подробности, но, судя по тому, что уже стало известно, это масадские Истинные. Они раздобыли пару каких-то секретных устройств – наши пытаются выяснить, каких именно, – и направили их в «Грейсон-один» и «Королеву Адриенну».

Грейсонские офицеры, присутствовавшие на совещании, застыли в ужасе; МакТирни продолжала говорить, обращаясь к графу.

– Это были контактные ядерные заряды, сэр. Не понятно, каким образом удалось навести их на цель, но точность наведения была исключительно высока. Правда, «Грейсон-один» успела прикрыть клином собственного прогулочного корабля герцогиня Харрингтон, – (ужаса, отразившегося при этих словах в глазах Хэмиша Александера, не заметил никто), – но «Адриенна» погибла. В живых не осталось никого.

МакТирни глубоко вздохнула, сглотнула и продолжила:

– На борту «Адриенны» находились канцер Прествик, советник Ходжес, премьер-министр и граф Золотого Пика. Королева и Протектор летели на «Грейсоне-один». Если бы не герцогиня Харрингтон…

Она умолкла.

– А что с самой герцогиней? – спросил граф Белой Гавани, надеясь, что во всеобщем потрясении никто не заметит, как дрожит его голос.

– Она уцелела, сэр. Ее корабль получил серьезные повреждения, но Адмиралтейство сообщает, что с ней все в порядке.

– Хвала Испытующему! – выдохнул Иуда Янаков.

Александер отрывисто кивнул. Радость от того, что Хонор не пострадала, боролась в его сознании с ледяным шоком, вызванным этим неожиданным и страшным известием. Он закрыл глаза и постарался взять себя в руки.

Вокруг звучали приглушенные голоса, но непосредственно к нему никто не обращался. Он задумался, хорошо ли это. «Они ждут, – понял он. – Они ждут когда я, их командующий, скажу им, что все это означает и что делать дальше. Но, боже правый, откуда мне знать?»

Мозг его, однако, уже преодолел шок и восстановил работоспособность. Из всех присутствующих офицеров он, несомненно, был наиболее осведомлен относительно сильных и слабых сторон правительства Кромарти, поскольку его брат был в этом правительстве министром финансов – канцлером казначейства. По давней традиции эта должность считалась второй в правительстве, и человек, занимавший ее, в случае непредвиденных обстоятельств становился новым премьером.

Но так происходило в обычной ситуации, нынешний же расклад сил в палате лордов, судя по тому, что рассказывал брат…

Хэмиш Александер заглянул в пропасть будущего и то, что он там увидел, устрашило его.

– Ваше величество, графиня Нового Киева, леди Декро и барон Высокого Хребта ожидают приема.

Елизавета Третья кивнула лакею, и тот пригласил лидеров оппозиции в ее кабинет. Внешне все выглядело как обычный визит, но видимость была далека от действительности. Карие глаза королевы при виде посетителей сделались тверже стали. Под глазами залегли темные круги скорби по любимому дяде, кузену и премьер-министру, некогда заменившему ей отца. Но скорбь отступала перед осознанием того, в какой хаос ввергла внутреннюю политику Мантикоры гибель Аллена Саммерваля… и пониманием, зачем явились сюда эти гости.

Мысленно стиснув зубы, она заставила себя улыбнуться и попыталась взглянуть на каждого из «гостей» так, словно они никогда прежде не встречались.

Мишель Жанвье, барон Высокого Хребта, был высок, худощав, а холодными глазами и улыбкой напоминал Елизавете стервятника или какого-то другого падальщика. Она знала, что ее неприязнь к этому человеку коренится в отвращении к проповедуемой им изоляционистской, реакционной политике, и обычно пыталась заставить себя проявить беспристрастность. Сегодня это особенно не удавалось. Ариэль на плече королевы дрожал от переполнявших ее эмоций. Больше всего Елизавете хотелось собственноручно придушить лидера консерваторов.

Женщины – во всяком случае внешне – производили иное впечатление. Леди Элен Декро, возглавлявшая вместе со своим кузеном, графом Серого Холма, партию прогрессистов, была миниатюрной брюнеткой (всего полтора метра ростом) с нежным, улыбчивым личиком и темными глазами. Многие считали, что верховодит в их тандеме Серый Холм, однако вдумчивые политические аналитики знали, кто на самом деле играет в партии первую скрипку. А наиболее информированные твердо знали, что Декро еще более аморальна, чем Высокий Хребет, и то обстоятельство, что по ходу войны положение ее партии в палате общин становилось все более шатким, весьма ее раздражало. Кстати, Высокого Хребта эта проблема не тревожила вовсе, поскольку консерваторы вообще не были представлены в Нижней палате.

Марица Тернер, графиня Нового Киева, ростом почти не уступала барону Высокого Хребта, но обладала прекрасной стройной фигурой и длинными, каштановыми волосы. Нарочитый беспорядок ее прически наверняка стоил парикмахерам каторжных усилий. Голубые глаза графини сияли. Елизавете не требовались эмпатические способности Хонор Харрингтон, чтобы ощутить радостное возбуждение гостьи. Правда, графиня Марица не излучала неприличную ауру предвкушения, исходившую от Высокого Хребта и Декро, но дела это не меняло. Недостаток личных амбиций эта дама с лихвой возмещала идеологическим пылом. Елизавета с трудом представляла себе людей, менее схожих, чем Новый Киев и Высокий Хребет, однако последнее десятилетие их прочно сблизило. Они расходились во многих вопросах, зато прекрасно спелись в ненависти к центристами Аллена Саммерваля и понимали, как сильно пошатнула война позиции их партий. Королева понимала, что эта троица уже поделила между собой министерские портфели и сферы влияния. И хотя расхождения между ними были настолько сильны, что предполагаемое правительство едва ли способно продержаться больше двух-трех стандартных лет, на данный момент это не имело значения.

– Ваше величество, – сказал Высокий Хребет, дотрагиваясь до руки, протянутой для рукопожатия, – позвольте выразить глубочайшую скорбь в связи с потерей, понесенной вами и всем Звездным Королевством.

– Благодарю вас, милорд, – сказала Елизавета, стараясь не допустить в голосе посторонних интонаций, и протянула руку Декро.

– Ужасно, ваше величество, это просто ужасно, – пролепетала та, погладив протянутую руку и одарив королеву сладчайшей из своих улыбок.

Кивнув в ответ, Елизавета протянула руку Марице.

– Ваше величество. – Сопрано графини звучало прохладнее и серьезнее, чем голоса ее союзников, а глаза на миг омрачились скорбью. – Либеральная партия поручила мне передать наши глубокие соболезнования, особенно в связи с кончиной графа Золотого Пика. Мы расходились с ним во мнениях по многим вопросам, но он был достойным человеком, и мне будет недоставать его.

– Благодарю, – сказала Елизавета, выдавив слабую улыбку. – Звездному королевству действительно будет недоставать моего дяди и герцога Кромарти.

– Разумеется, ваше величество, – согласилась графиня, хотя при упоминании имени Кромарти глаза ее блеснули гневом.

– Уверена, вы понимаете, зачем я вас пригласила, – сказала Елизавета, жестом указывая на кресла.

– Думаю, да, ваше величество, – сказал Высокий Хребет.

Декро молча кивнула. Елизавета ждала реакции Нового Киева. Графиня, однако, лишь взглянула в сторону барона и тоже кивнула.

Сердце Елизаветы упало. Коль скоро они предоставили вести разговор Высокому Хребту, и без того слабая надежда достичь компромисса становится и вовсе призрачной…

– Полагаю, – сказал барон, – вы хотели обсудить формирование правительства.

– Совершенно верно, – сказала Елизавета, решив сразу взять быка за рога. – И начать я хочу с расстановки сил в палате лордов – в той мере, в какой она соотносится с формированием кабинета.

– Понятно.

Барон откинулся в кресле и сложил пальцы домиком под подбородком, ожидая продолжения.

Напомнив себе о том, что у нее больше нет Аллена, который заставлял бы ее сдерживать свой норов и необходимо делать это самой, королева продолжила:

– Уверена, вы в курсе того, что центристы и лоялисты Короны не располагают в Палате абсолютным большинством. Правительство добилось действующего большинства, но оно стало возможным в результате поддержки двух дюжин не примкнувших ни к каким партиям пэров.

– Так и было, – согласился барон и склонил голову набок, словно спрашивая, к чему она клонит.

Елизавета подавила прилив гнева. Она всегда знала, что Высокий Хребет – как бы он ни кичился своим происхождением – человек мелкий, черствый и эгоистичный. Но она не подозревала, что он настолько недалекий… ибо только очень недалекий человек умышленно полез бы в конфронтацию с королевой Мантикоры.

– Перейдем непосредственно к вопросу, – сухо сказала она. – Со смертью герцога Кромарти правительство утратило большинство в Палате. Вы это знаете, и я это знаю. Поддержка беспартийных пэров основывалась главным образом на личных контактах. Лорд Александер, логичный преемник премьера, таких контактов не имеет, а без поддержки большинства не может в соответствии с Конституцией сформировать кабинет.

– Истинно так, ваше величество, – полушепотом подтвердил барон.

Длинное гибкое тело Ариэля, лежавшего на плечах королевы, сотрясло низкое, на грани слышимости рычание: кот слишком хорошо различал вкус эмоций этого человека.

– Сейчас неподходящий момент для политического кризиса, – напрямик рубанула она. – Я пригласила к себе вас, виднейших лидеров оппозиции, чтобы попытаться заручиться вашей поддержкой. Как ваша королева я прошу осмыслить проблемы – и возможности, – проистекающие из недавнего поворота в ходе войны. Мне бы хотелось получить ваше согласие на формирование коалиционного правительства во главе с лордом Александером на время до завершения конфликта.

– Ваше величество, – начал было Высокий Хребет, – я прошу прощения, но…

– Это продлится недолго, – перебила его Елизавета, не сводя глаз с графини Марицы. – Адмиралтейство и гражданские аналитики сходятся на том, что война закончится в ближайшие шесть, максимум девять месяцев. Я прошу об одном: поддержать нынешний курс до тех пор, пока Королевство и его народ не одержат победу. Которая уже близка.

– Прошу прощения, ваше величество, – твердо сказал Высокий Хребет тоном наставника, выговаривающего нерадивому студенту, – но это решительно невозможно. Между оппозицией и правительством Кромарти существовало множество принципиальных разногласий, и лорд Александер слишком активно с ними связан. Большая часть моих коллег по партии категорически отвергнет подобную договоренность.

– Милорд. – Елизавета оскалила зубы. Даже самый доброжелательный зритель вряд ли назвал бы это улыбкой. – Я свято верю в силу убеждения. Не сомневаюсь, если вы действительно озаботитесь этим, вы сумеете… убедить Ассоциацию консерваторов поддержать вас.

Барон едва заметно вздрогнул. О партийной дисциплине среди консерваторов ходили легенды, все знали, что ее члены голосуют так, как велит Высокий Хребет, однако он не ожидал, что королева, хоть и в косвенной форме, сошлется на этот факт. Впрочем, замешательство барона было кратким, и он воздел руки в жесте сожаления.

– Еще раз простите, ваше величество, но для Ассоциации консерваторов поддержка коалиционного кабинета во главе с лордом Александером неприемлема.

– Понятно, – стальным голосом сказала Елизавета и обратилась к Декро: – А что скажут прогрессисты?

– Ах, боже мой, – вздохнула Декро, – мне так хотелось бы угодить вашему величеству, но, боюсь, это невозможно. Совершенно невозможно.

Елизавета кивнула и перевела пристальный взгляд на графиню Марицу. Та заморгала, подбородок ее заметно порозовел, но глаз она не отвела.

– Боюсь, ваше величество, что либеральная партия тоже считает невозможным поддержать кандидатуру лорда Александера в качестве премьера.

Елизавета откинулась в кресле, и температура в кабинете заметно упала.

Графиня Нового Киева нервничала, хотя старалась это скрыть, Декро всем своим видом изображала беспомощную жертву обстоятельств, и лишь Высокий Хребет держался под ледяным взглядом королевы совершенно спокойно.

– Я просила вас по праву вашего монарха пойти мне навстречу в интересах Звездного Королевства, – холодно произнесла Елизавета. – Я не призывала вас отказываться от своих принципов, принимать или делать вид, будто вы принимаете, любую идеологию, не согласующуюся с вашими убеждениями. Моя единственная забота сводится к сохранению лидера, способного победоносно завершить войну и установить прочный, длительный мир. Я прошу вас встать выше партийных разногласий и оказаться достойными нынешнего исторического момента.

Она умолкла, но ответа на последовало. Все приглашенные тоже выжидающе молчали. Почувствовав, что с трудом удерживается в рамках приличий, Елизавета напомнила себе, что ее долг – добиться от этих людей компромисса.

– Хорошо, – сказала она, – выложим карты на стол. Я в курсе того, что ваши три партии вместе взятые обладают достаточным количеством голосов в палате лордов, чтобы сформировать правительство. Я также понимаю, что вы трое контролируете достаточное количество голосов, чтобы не дать сформировать правительство лорду Александер, несмотря на безусловное большинство, которым обладают центристы и лоялисты в палате общин. И я знаю, в чем причина – в чем истинная причина – вашего отказа сформировать коалиционное правительство.

Она сделала паузу, почти подстрекая их возмутиться явно высказанным обвинением во лжи, но противники не приняли вызов. Губы королевы чуть заметно искривились.

– Мне хорошо известна, – холодно продолжила она, выдержав паузу, – реальная подоплека партийной политики в нашем Королевстве. Я надеялась, что хотя бы в критический момент, хотя бы на самое краткое время вы сумеете подняться выше личных интересов, ибо принудить вас к этому – и вам это известно – сейчас не в моих силах. Конфронтация между Короной и оппозиционным большинством в палате лордов, особенно во время войны, может повлечь за собой гибельные последствия, а я в отличие от вас не могу пренебречь своей ответственностью перед народом и позволить себе играть в мелкие, амбициозные и недальновидные политические игры.

Она уже не скрывала своего презрения, и графиня Марица густо покраснела, однако намерения отступиться от своих союзников по-прежнему не проявляла.

– Замечу, – продолжила Елизавета, – что сплотившись ради достижения власти, вы тем не менее слишком далеки друг от друга по взглядам, принципам и конечным целям, поэтому ваш союз не может быть долговечным. Сейчас вы в состоянии проигнорировать мои пожелания, но вы сделаете это себе во вред, ибо ваш противоестественный союз распадется… а Корона останется.

Повисла мертвая тишина, нарушить которую решился лишь потрясенный – судя по его тону – барон Высокого Хребта:

– Это угроза, ваше величество?

– Это напоминание, милорд. Напоминание о том, что Дом Винтонов знает, кто ему друг… а кто нет. Мы, Винтоны, ничего не забываем, барон. Если вы хотите нажить врага в моем лице, воля ваша, но я настоятельно рекомендую вам сначала хорошенько подумать.

– Ваше величество, – с жаром воскликнул Высокий Хребет, впервые сбросив маску невозмутимости, – вы не имеете права запугивать пэров королевства! У нас есть неотъемлемые права, включая право на участие в управлении страной, и наше коллективное мнение обладает не меньшим весом, чем суждение одного лица, кем бы оно ни было. Вы – наша королева. Как ваши подданные мы обязаны прислушиваться к вам и учитывать ваши пожелания, но вы не диктатор, а мы не рабы! Мы будем действовать во благо державы так, как считаем нужным, и разрыв между нами и Короной произойдет не по нашей вине!

– Наша беседа окончена! – объявила Елизавета и встала, дрожа от ярости. Гнев настолько затмил ей глаза, что она не видела недоверчивое замешательство визитеров, вызванное нарушением всех норм строгого придворного протокола. – Я не могу помешать вам сформировать правительство. Соблаговолите завтра к полудню подать мне список министров. Он будет утвержден незамедлительно. Только… – Взгляд ее пробуравил каждого из гостей по очереди. – Запомните этот день. Вы правы, милорд, я не диктатор и отказываюсь вести себя как диктатор, невзирая на всю вашу глупость и самонадеянность. Но мне не нужно диктаторской власти, чтобы – когда придет время – заставить вас – всех до единого! – горько пожалеть о сегодняшнем дне!

С этими словами она повернулась и покинула кабинет.

Глава 46

– Они отказались, не так ли? – устало спросил Вильям Александер, когда Елизавета Третья вошла в комнату.

Ее взгляд был красноречивее всяких слов, и он пожал поникшими плечами.

– Мы ведь знали, что они откажутся, ваше величество. При том, как они видят ситуацию, у них нет выбора.

– Почему?

Александер обернулся на голос. Согласно протоколу Хонор не должна была находиться здесь. Пусть и герцогиня, она никогда не входила в правительство Кромарти и не имела официальной роли в формировании правительства его преемника. Но Елизавета, а также Бенджамин Мэйхью, не хуже любого мантикорцы сознававший важность момента, попросили ее присутствовать на совещании. Протектору Грейсона было проще: он мог назначить канцлера по своему усмотрению, даже не консультируясь с Ключами, но Елизавета, увы, такой властью не обладала. По закону требовалось, чтобы кандидатуру премьера поддержало большинство в палате лордов. Эту привилегию оговорили еще первые колонисты, стремившиеся закрепить за своими потомками право на участие в управлении Королевством, и в отличие от многих других древних привилегий она не утратила своей силы. В истории имели место случаи, когда монарх Мантикоры был вынужден принять навязанного ему премьера. Правда, ничего хорошего из этого обычно не получалось. Поскольку Корона имела непосредственное отношение к управлению державой, конфронтация между монархом и правительством грозила обернуться бедой. В большинстве случаев Винтоны проявляли терпимость, понимая, что кабинеты меняются, а династия остается, однако иногда компромисс становился невозможным, что приводило к практическому параличу управления. Именно этого на сегодняшний день допустить было нельзя.

– Почему у них нет выбора? – повторила свой вопрос Хонор. – Если с самого начала подразумевается, что это лишь временная договоренность, рассчитанная на период до конца войны, то почему бы им не проявить чуточку терпения?

Елизавета резко рассмеялась, и Хонор оглянулась на нее с удивлением.

– Простите, Хонор, – сказала королева, – я смеялась не над вами. Просто ожидать, что эти идиоты уступят по принципиальному вопросу, это… все равно что вообразить, будто древесный кот откажется от сельдерея.

– Я бы выразился иначе, – подал голос Александер, но замолчал, тщательно подбирая слова для продолжения.

Он не обладал эмфатическими способностями Хонор, но знал королеву очень близко и не хотел бередить ее душевные раны, опасаясь нервного срыва.

– И как бы вы выразились? – спросила Елизавета.

– В их понимании им представился уникальный шанс перехватить власть у лоялистов и центристов и использовать его, чтобы компенсировать потерю популярности.

Хонор подняла брови, и он вздохнул.

– Оппозиция раз за разом наступала на грабли и с размаху получала в лоб. За противодействие строительству флота и расширению Альянса. За отказ голосовать за формальное объявление войны после событий на Ханкоке. За предательство по отношению к вам, ваша светлость. За реакцию на переход МакКвин в наступление.

Он горько усмехнулся.

– Я их почти жалел, когда готовилось наступление Хэмиша, потому что знал, что они опять сами себя режут. Они ведь драли глотки, критикуя наш военно-политический курс как раз тогда, когда мы уже готовились нажать спусковой крючок. Понимаете, по целому ряду серьезных вопросов оппозиция, как показала жизнь, придерживалась ошибочного мнения. Или такого, какое впоследствии признавали ошибочным избиратели. Но я сомневаюсь, что такие люди, как Высокий Хребет или Новый Киев, готовы хотя бы сейчас согласиться с тем, что некогда ошибались.

– А на практике для них ситуация видится следующим образом, – продолжил он пояснения. – Все это время мы, центристы, пожинали плоды своей правоты, тогда как они выставляли себя перед народом полнейшими болванами. В палате общин у нас большинство в двадцать процентов, и случись выборы завтра, мы удвоили бы это преимущество. Вот что до смерти пугает оппозицию и даже некоторых колеблющихся пэров, ранее поддерживавших Аллена.

– Прошу прощения? – Хонор склонила голову набок.

Вильям криво усмехнулся.

– Подумайте вот о чем, ваша светлость. Центристы и лоялисты, несмотря на оголтелую критику слева и справа, несмотря на попытки обструкции и саботажа, практически довели войну до победного конца. Но победа, одержанная центристским правительством, означает полный крах оппозиции. Как только Хэмиш начал операцию «Лютик», их бросило в дрожь, ибо они поняли: после капитуляции Народной Республики Аллен назначит выборы, на которых у них не будет ни единого шанса. А поддержка Короны, опора на палату общин и слава победоносного премьера позволит Аллену разгромить оппозицию и в палате лордов. Либералы боялись, что их проекты социальных реформ окончательно похоронят, а консерваторы и прогрессисты – того, что Елизавета и Аллен на гребне популярности сумеют осуществить давнюю мечту Винтонов и отнять у палаты лордов монополию на внесение финансовых законопроектов. Поэтому при всех своих разногласиях они не видят другого выхода, кроме союза… цель которого – попытаться присвоить победу себе. Ведь война будет завершена, когда они придут к власти. Ну а тогда можно назначить выборы, получить приемлемое большинство и несколько лет водить избирателей за нос. Прежде чем они окончательно перегрызутся.

– Понятно, – хмуро пробормотала Хонор, и Елизавета одарила ее невеселой улыбкой.

– Добро пожаловать в мир партийной политики по-мантикорски, – сказала королева. – Помнится, незадолго до моего отъезда домой Бенджамин высказывал беспокойство по поводу некоторых особенностей и направлений местной политической борьбы, и я его понимаю. Наша оппозиция не способна организовать даже пьянку на винокуренном заводе, но я не в состоянии помешать ей сформировать правительство. Из чего следует, что эти кретины получат возможность определить политический курс Звездного Королевства, а во многом и всего Альянса, если только я публично не выступлю против них, вызвав конституционный кризис. А для нас это намного опасней, чем позволить распоясаться этой шайке бестолковых, эгоистичных, жадных до власти бездельников!

С трудом сдерживаемая ярость в голосе королевы заставила Хонор вздрогнуть, но за гневом и отвращением чувствовалось глубокое горе, боль, вызванная вовсе не противодействием ее воле.

– Простите, ваше величество, – мягко сказала Хонор, – но за этим кроется что-то еще. Во всяком случае для вас.

Елизавета подняла брови, но потом бросила взгляд на Нимица, устроившегося рядом с Ариэлем, и кивнула.

– Да. Да, конечно, вы должны были почувствовать, правда? – пробормотала она.

Хонор молчала. С одной стороны, она считала, что не вправе лезть в личные дела королевы, но с другой – Елизавета ощущала такую боль, что выбора у леди Харрингтон просто не было. Зная, как сильно страдает королева, она просто обязана была попытаться помочь.

– Есть и кое-что еще, – призналась королева, отводя глаза.

Она встала, взяла на руки Ариэля и зарылась лицом в пушистый мех. Кот громко заурчал, поглаживая ее щеку рукой. Королева, глубоко вздохнув, снова повернулась к собеседникам.

– Об этом знают лишь несколько человек. Как ваша королева я должна взять с вас клятву в том, что никто – за исключением, может быть, Бенджамина, это касается вас, Хонор, – не услышит того, что я сейчас скажу.

Гости переглянулись и кивнули. Королева зябко повела плечами.

– Вам всем известно, что мой отец погиб в результате несчастного случая, катаясь на грави-лыжах. Такова официальная версия… На самом деле его убили.

Хонор со свистом втянула воздух. Ощущение было такое, словно кто-то с размаху ткнул ее кулаком под ложечку.

– Если точнее, он был убит группой заговорщиков, противившихся его военно-политическому курсу… и щедро оплачиваемых Народной Республикой. Они надеялись, что когда на трон взойдет наследница-подросток – то есть я, – им удастся навязать регента по своему выбору, чтобы… скорректировать политику, сделав в перспективе невозможным сопротивление агрессору. То был долгосрочный план, однако они преследовали и более конкретные цели. – Королева безрадостно усмехнулась. – Все вы, несомненно, помните, что сразу после смерти отца хевы напали на звезду Тревора. Я не сомневаюсь: они твердо рассчитывали на то, что паралич власти, вызванный неожиданной папиной смертью, позволит им завладеть важнейшим терминалом Сети.

– Боже мой, Елизавета! – Александер был потрясен настолько, что начисто забыл о подобающем обращении к ее величеству – о чем при свидетелях не забывал никогда. – Если ты знала, почему ты никому не сказала?!

– Не могла, – сказала королева бесцветным голосом, в котором хрупким надломом звучала застарелая боль. – Мы не были готовы к войне, а открытое обвинение в адрес режима Законодателей, явившихся заказчиками убийства, могло разрешиться только войной. Кроме того, сообщение о том, что агенты Нового Парижа сумели проникнуть в высшие круги Мантикоры и даже организовать убийство короля, повлекло бы за собой массовую охоту на ведьм. Взаимное недоверие, подозрительность, доносы – это не та атмосфера, которая способствует сплочению общества и военному строительству. Более того, громче всех обвиняя «предателей», агенты хевов могли бы расчистить себе путь к власти.

Она закрыла глаза; осунувшееся лицо выдавало крайнюю степень усталости, ноздри болезненно трепетали.

– Я жаждала крови, я желала их смерти, но Аллен и тетушка Кэтрин убедили меня, что из соображений высшей политики я не могу арестовать и судить их. Я даже хотела вызвать их на дуэль и расправиться с мерзавцами собственными руками – вот почему, Хонор, я так глубоко сочувствовала вам в истории с этим ублюдком, Северной Пустошью, – но те же соображения, которые не позволяли привлечь их к суду, делали дуэль тем более недопустимой. Я была вынуждена оставить их безнаказанными. Я была вынуждена оставить мужчин и женщин, убивших моего отца в угоду своим личным интересам, в живых.

Она отвернулась и невидящими глазами уставилась в окно, на великолепие ночного королевского дворца, расцвеченного огнями. Хонор покачала головой. Как бы то ни было, хевы просчитались. Они убили короля Роджера в расчете посадить на трон слабую девчонку, которой можно манипулировать, а в результате получили Елизавету Третью. Если бы не кровавая цена, заплаченная ими, этих людей стоило бы пожалеть.

– И вот еще что, – сказала королева так тихо, что ее трудно было расслышать. – Возможно, нам никогда не удастся этого доказать, но я убеждена: за событиями у звезды Ельцина тоже стоят хевы. Возможно, исполнителями действительно были Истинные, но оружием их снабдили хевы… и не исключено, что именно они посоветовали фанатикам заставить Мюллера вручить мне и Аллену маяки.

«И Мюллер за это уже поплатился», – мрачно подумала Хонор.

По обвинению в государственной измене его осудили на смерть. Процесс продолжался всего неделю, приговор был приведен в исполнение немедленно. Все знали, кто вручил королеве и премьеру «камни памяти», и с того момента, как в камне Елизаветы обнаружили маяк, судьба землевладельца была решена.