Глава 15

– Премьер-министр ждет, ваше величество. Он спрашивает, не соблаговолите ли вы уделить ему минутку внимания.

– Да? – Елизавета Третья подняла глаза от карт, которые держала в руке. – Хорошо. То есть – тьфу! – ничего хорошего, Джастин, в этом нет, но мне придется заняться делами.

– Вот как? – Джастин Зирр-Винтон, принц-консорт Звездного Королевства Мантикора, отклонился назад и посмотрел на жену из-под опущенных бровей.

– Ведь дело наверняка срочное и государственной важности. Так ведь, Эдвард?

Вопрос был адресован ливрейному лакею, доложившему о прибытии премьер-министра. Эдвард величественно кивнул, и принц, кивнув ему, вновь посмотрел на жену.

– Должен сказать тебе, Бет, что мне это столь неожиданно возникшее срочное государственное дело кажется подозрительным. А ты как думаешь, Роджер?

– Не знаю, папа, – вполне серьезным тоном ответил семнадцатилетний кронпринц. – Полагаю, дело вполне может и вправду оказаться важным. Такое порой случается. Но то, как своевременно оно возникло, и впрямь кажется подозрительным.

– Да будет тебе, Роджер, – сказала его младшая сестра, принцесса Джоанна, отрываясь от электронной книги. – Конечно, мама, как и все Винтоны, загодя чувствует неприятности и чертовски не любит проигрывать. Я готова даже признать, что любимые оппозицией обвинения в коварстве не беспочвенны. Однако откуда ей было знать заранее, в какой именно момент для спасения игры ей потребуется постороннее вмешательство? Это ж каким надо быть психологом, чтобы предугадать партию, в которой у папы будет явное преимущество!

– Ха! – Величественное презрение, изображенное ее отцом, было достойно даже отпрыска самой прославленной и древней фамилии, хотя закон предписывал королеве или королю выбирать супруга из числа простолюдинов. – Джо, ты забываешь о всяческих шпионских штучках, какими пользуются секретные службы. Неужели ты готова поверить, будто столь искушенная в закулисных интригах особа, как твоя мать, не позаботилась о монтаже и подключении подобной системы – с тем чтобы обеспечить контроль над столь жизненно важной операцией, как игра в пинокль? Да у нее наверняка вставлен в ухо жучок, а тайный агент, следящий за камерами, передает ей сведения о том, что за масть у меня и Роджера на руках. А когда стало ясно, что я выигрываю, несмотря на все их ухищрения, агенты, чтобы спасти ее от полного, окончательного и бесповоротного разгрома, связались с премьером и срочно вызвали его сюда.

– Паранойя, дорогой мой, заводит многих власть имущих чересчур далеко, – с неподражаемой серьезностью возразила Елизавета. – Сам подумай, будь победа действительно так важна для меня – а это невозможно, подобные стремления чужды моей нежной и уступчивой натуре, – я вовсе не стала бы просить Аллена помочь мне выйти из игры. Нет, я распорядилась, бы арестовать тебя по сфабрикованному обвинению в государственной измене и бросить в Цитадель, дабы ты прозябал в холодной сырой темнице.

– Весьма сомнительно! – с жаром возразил ей Джастин. – Во-первых, климатические условия в Цитадели регулируются, и никаких холодных, сырых, мрачных темниц там попросту нет, а во-вторых, даже будь они там, мы живем по Конституции, которая ограничивает тиранические прихоти отдельных, склонных к самоуправству и деспотизму коронованных особ.

– Ну конечно, – промурлыкала его жена, в то время как сидевший на спинке ее кресла древесный кот залился чирикающим смехом, призывая разделить веселье своего собрата, сидевшего на спинке кресла Джастина. – Конституция и впрямь ограничивает произвол, но для того чтобы твой адвокат смог подать жалобу по поводу незаконного содержания тебя под стражей, он должен как минимум узнать о твоем аресте. А мы, деспотичные тираны, скрывающиеся под лживыми личинами законопослушных конституционных монархов, осуществляем произвол и насилие исключительно тайно. Да будет тебе известно, все мы, Винтоны, непременно содержали в узилищах секретных узников, каковые влачили жалкое существование до самой своей горестной безвестной кончины…

– Ничуть не сомневаюсь, – ответствовал Джастин, – но не думаю, что тебе под силу повторить деяния своих кровожадных предков.

– Я не стану этого делать, ибо не имею такого желания. Королева, да будет тебе известно, может делать все, что ей заблагорассудится. Если б ты только знал, – добавила она с вкрадчивой улыбкой, – как хорошо быть королевой.

– Принцем-консортом быть лучше, – решительно заявил Джастин, потянувшись назад и потрепав своему коту уши.

Монро удовлетворенно заурчал и грациозно, словно у него вовсе не было костей, перетек к принцу на колени.

– Это еще почему? – недоверчиво спросила Елизавета.

– А потому, что пока ты будешь толковать с Алленом о сложных материях, заставивших его прийти к нам, я буду наслаждаться обществом наших любящих детей, гладить Монро и сдавать карты для следующей партии.

– Насчет любящих детей – ты попал в точку, – рассмеялась Елизавета, а дети ответили ей улыбками. – Вообще-то они состоят у меня осведомителями и проинформируют меня, если тебе вздумается подтасовать колоду. А если вы вступите в сговор, я попрошу агентов дворцовой службы прокрутить для меня записи, сделанные тайными камерами, и обнаружу убедительные доказательства того, что вы – все трое! – злоумышляете против главы государства. И все заговорщики, – заключила она, строго понизив голос, – понесут суровую заслуженную кару.

– Ну вот, опять ты взяла верх, – пробормотал Джастин.

Королева, наклонившись, поцеловала его и обернулась к лакею.

– Веди меня к герцогу, Эдвард, – со вздохом сказала она.

– Слушаюсь, ваше величество. Он ожидает в Покоях королевы Катрин.

У дверей покоев королевы Катрин стоял смуглый, несколько грузный мужчина в мундире майора дворцовой службы безопасности. У него были красно-белая нашивка, свидетельствующая о его принадлежности к штату премьер-министра, бэдж с именем «Нэй, Френсис» и физиономия, никак не располагающая к фамильярности. Трудно сказать, намеренно майор придавал своему лицу отпугивающее выражение либо оно от природы такое. Лишь считанные его знакомые уверяли, будто знают, как обстоит дело в действительности. Но каким бы угрюмым ни был этот малый в глазах окружающих, Елизавета, увидев его, улыбнулась.

– Привет, Фрэнк, – сказала она.

Ариэль приветственно встопорщил усы. Когда кот еще и мяукнул, в глазах майора промелькнула искорка, никак, впрочем, не отразившаяся в его монументальной суровости. Елизавету это не смутило: зная Фрэнка Нэя с детства, она не считала его нелюдимым. Да, он бывал колюч и строг, к тому же родился в грифонских горах, на Олимпе, а тамошние йомены вели долгую войну с местной аристократией (следствием чего стало распространенное недоверие к власти как таковой). Следовательно, угрюмая сдержанность майора могла показаться вполне объяснимой – в отличие от факта: пятьдесят стандартных лет назад он добровольно вызвался защищать монарха и высших государственных сановников. Впрочем, для друзей Нэя в его выборе не было ничего удивительного. К тому же Короне не раз случалось поддерживать простой народ Грифона в борьбе против аристократического засилья, так что преданность монархии и монарху была в этой социальной среде обычным, широко распространенным явлением. Это, кстати, объясняло тот факт, что добрая половина Грифонских аристократов состояла в Ассоциации консерваторов. А вторая половина не состояла лишь потому, что находила названную Ассоциацию недостаточно консервативной.

И уж во всяком случае Елизавета лучше многих других знала, что Нэй – при всей своей несгибаемой и порой раздражающей принципиальности, скрупулезности и дотошности – вовсе не бирюк. К тому же он прекрасно знал свое дело, и когда премьер назначил его начальником своей личной охраны, королева порадовалась за старого знакомого.

– Здравия желаю, ваше величество! – ответил майор на ее приветствие, и его губы тронула пусть едва уловимая, но все же улыбка.

– Что, Фрэнк, он вам, небось, и продохнуть не дает? – спросила Елизавета, указав кивком на дверь кабинета.

– Не то чтобы не дает, ваше величество, – ответил майор, – но я, честно сказать, пытаюсь создать у него впечатление, будто его стараниями все мы, кто с ним работает, давно валимся с ног. В надежде на то, что, не желая перегружать нас, он хоть когда-нибудь отдохнет и сам. Но, боюсь, это практически недостижимо.

– Знаю, Фрэнк, – вздохнула Елизавета и погладила майора по плечу. – Но вы, уж пожалуйста, не оставляйте стараний. Надеюсь, он поймет, что если рядом с ним есть человек, который без конца его пилит, то ему крупно повезло.

– Никак нет, ваше величество! – сурово возразил Нэй. – Мне и в голову не приходило, как вы изволили выразиться, «пилить» его светлость. Я предпочитаю называть это точечным моральным давлением.

– Говоря «пилить», я как раз и имела в виду «точечное моральное давление», – пояснила Елизавета.

Ариэль на ее плече издал смешок, и майор, не выдержав, прыснул в ответ. После чего отступил в сторону и нажал кнопку двери.

Когда королева Елизавета Третья с Ариэлем вступила в покои королевы Катрин, навстречу ей вежливо, но без спешки поднялся Аллен Саммерваль, герцог Кромарти и премьер-министр Звездного Королевства Мантикора.

– Здравствуйте, Аллен, – сказала королева с теплой улыбкой и, подойдя к премьеру, обняла его.

Это не вполне соответствовало протоколу, однако она знала герцога очень давно и очень близко. Когда Елизавета после безвременной кончины отца-короля растерянным и испуганным подростком взошла на трон, герцог стал членом Регентского совета и в некотором смысле заменил ей покойного отца. А теперь управлял Звездным Королевством от ее имени и всеми методами, действуя когда угрозами, когда уговорами, когда посулами, продолжал в упорной борьбе с оппозицией, начатую еще ее отцом, неустанную работу по наращиванию мощи флота. Работу, спасавшую Звездное Королевство от уничтожения.

– Что привело вас ко мне в воскресный полдень? – спросила она, выпустив герцога из объятий, и жестом предложила ему вернуться в кресло. – Полагаю, раз вы не воспользовались коммуникатором, дело не из самых срочных, но и тянуть с ним, видимо, нельзя. В противном случае вы потерпели бы до понедельника.

– Да, дело в известном смысле срочное, но немедленного отклика не требующее, – подтвердил ее догадку герцог. – Однако оно может заметно осложнить наше существование, особенно когда станет достоянием оппозиции. Если, конечно, ее шпионы еще не в курсе.

– С ума сойти! – сказала Елизавета, устроившись в кресле и прижав Ариэля к груди. – Ну почему, Аллен, вы всегда преподносите мне именно такие новости? Хоть бы разок заглянули во дворец и сказали: вот, наше величество, шел мимо, решил зайти на огонек. Никаких тревожных известий не поступало, беспокоиться решительно не о чем, так что отдыхайте в свое удовольствие.

– Да, славная картина, – мечтательно согласился Кромарти, но тут же встрепенулся. – Прекрасная… но боюсь, в ближайшее время нам с вами ни на что подобное рассчитывать не приходится.

– Знаю, – вздохнула королева. – Ладно уж, выкладывайте вашу дурную новость.

– Я не уверен, что она совсем уж «дурная», – рассудительно возразил он. – Если разобраться, то она может оказаться и хорошей.

– Аллен, если вы не доберетесь до сути, она станет очень плохой для вас, причем в самое ближайшее время, – с нажимом сказала королева, и герцог издал смешок.

– Хорошо, ваше величество, буду краток. Мы получили официальное обращение президента Сан-Мартина.

– Официальное обращение? – Елизавета нахмурилась, Ариэль насторожил уши. – И в чем его суть?

– Боюсь, ваше величество, это несколько сложно.

– Как и все, касающееся Сан-Мартина, – заметила Елизавета, и герцог в знак согласия печально улыбнулся.

Сан-Мартин принадлежал к мирам с самой высокой силой тяжести, когда-либо обжитых человеком, тамошнее тяготение превосходило стандарт Старой Земли в 2,7 раза. Несмотря на то что предки поселенцев были генетически адаптированы к повышенной гравитации еще до начала колонизации, на этой планете пригодными для жизни были лишь горные районы. Правда на огромной планете имелось множество горных кряжей и плато, иные из которых могли бы посрамить и Гималаи Старой Земли, и хребет Палермо на Новой Корсике.

«Должно быть, – подумала Елизавета с кривой усмешкой, – горы оказывают особое воздействие на генотип горцев. Даже здесь, в Звездном Королевстве, уроженцы таких мест, как Медные Стены или Олимп, более свободолюбивы и упрямы, нежели их равнинные сородичи. Ну, а поскольку Сан-Мартин мог похвастать чуть ли не самыми грандиозными из известных человечеству горами, следовало ожидать, что среди колонистов Галактики его жители окажутся самыми своенравными».

Так оно и было. По сравнению с любым из них даже майор Нэй показался бы человеком уступчивым и податливым. Только этим объяснялось их свирепое и безнадежное сопротивление режиму Народной Республики, тридцать три стандартных года назад аннексировавшей систему звезды Тревора.

Разумеется, впоследствии нашлись люди, примирившиеся со случившимся, отыскались и откровенные коллаборационисты; кое-кто, как бывает во всяком завоеванном мире, искренне проникся идеологией завоевателей. Но подавляющее большинство население видело в хевах захватчиков, а во всех, кто сотрудничает с ними, – вражеских прихвостней и предателей, заслуживающих презрения.

Вследствие этого и прежнее министерство внутренней безопасности, и сменившее его БГБ вынуждены были держать на планете значительный вооруженный контингент. Ситуация усугублялась тем, что в эпоху пролонга несколько десятилетий были не таким уж большим сроком, и слишком многие жители Сан-Мартина хорошо помнили, каким был их мир до «освобождения от гнета эксплуататоров».

С того момента, как адмирал Белой Гавани отбил звезду Тревора, иметь дело с упрямыми горцами пришлось Альянсу – и оказалось, что это далеко не просто. Разумеется, местное население не испытывало ни малейших симпатий к хевам, БГБ и прочим прелестям оккупационного режима, однако, претерпев долгие годы диктата захватчиков, не хотело подчиняться никому, включая и своих освободителей. Стремление патриотов Сан-Мартина создать взамен созданной под эгидой Альянса временной администрации полностью независимое планетарное правительство Елизавета находила естественным и разумным. Со стороны Альянса никто этому не препятствовал, однако сан-мартинцы, с их гипертрофированным свободолюбием, сами создавали себе трудности бесконечными спорами, пререканиями и разногласиями. Наблюдателей от Занзибара и Ализона это просто пугало, и даже представители Грейсона в комиссии по формированию органов управления Сан-Мартина высказывали сомнения в том, что жители планеты смогут в обозримом будущем взять свою судьбу в собственные руки. Хотя планета принадлежала им по праву рождения, многие в комиссии пребывали в убеждении, что члены Альянса просто обязаны защитить планету от экстремизма ее же обитателей.

Представителей Мантикоры и Эревона своеволие сан-мартинцев смущало меньше, поскольку они имели суровый опыт общения с собственным электоратом. Древнее искусство политической борьбы, включавшее умение очернить политических противников, было частью повседневной политической жизни Мантикоры, да и Эревон почти не отставал от Королевства по этой части. При всем своем рвении и энтузиазме жители Сан-Мартина явно не годились в игроки высшей политической лиги, а потому многоопытные мантикорцы и эревонцы предпочитали держаться позиции выжидания, если только раздоры на Сан-Мартине не перейдут в стрельбу. Собственное вмешательство они ограничили главным образом помощью в эвакуации с планеты пособников оккупационного режима, боявшихся, что с обретением полной независимости их соседи могут припомнить прошлое. Насильно никто никого с планеты не выселял, но желающих выехать нашлось немало.