Сумка была необычайно тяжелой. Ее содержимое наверняка должно было привлечь внимание службы безопасности при проверке корабля – стандартная, в общем, процедура, обязательная, если на борт должен подняться член императорской семьи. Проверка имела место… и – никаких претензий. В конце концов, военный корабль предназначен для транспортировки морской пехоты с полным комплектом вооружения, боеприпасов и, естественно, взрывчатых веществ. В число последних входили, например, и шесть сверхплотных брусков мощнейшей химической взрывчатки, идеально подходящие для будущей операции. Гуа осталась довольной. Должность баталера – офицера, отвечающего за материальное снабжение, – обеспечила ей свободный доступ к этому веществу. Пожалуй, «осталась довольна» – это слишком слабо сказано. Честно говоря, она просто светилась от восторга.

Каюта Гуа, как и большинство личных кают, прилегала к внешней обшивке корабля. Путь к инженерному отсеку предстоял не близкий, но должен был принести удачу… несмотря на жалобное поскуливание внутреннего голоса.

Она шагала по коридору, приветливо улыбаясь редким полуночникам, блуждающим по спящему кораблю. Ее видели всего несколько человек, причем издали, и ни у кого никаких подозрений не возникло. Свои ночные прогулки, совершаемые довольно регулярно, она объясняла простой бессонницей. И была недалека от истины, поскольку она действительно страдала от бессонницы, хотя и не такой уж «простой», особенно нынешней ночью.

Изгибающиеся коридоры гигантской сферы, эскалаторы, опускавшие Гуа все ниже и ниже, окольным маршрутом вели мичмана к инженерному отсеку. Длинный извилистый маршрут позволял ей избегать часовых, размещенных в стратегически важных точках. Взрывчатку их датчики не почуют, если только она не подойдет к ним вплотную, – но моментально засекут мощный энергоблок бисерного пистолета, засунутого в ту же сумку.

Коридоры по мере приближения к центру громадного шарообразного корабля становились все уже. Вот и последний лифт.

Гуа оказалась в прямом проходе, ведущем к взрыво-устойчивому люку. Сбоку от люка, закрывая своим телом пульт управления, стоял один-единственный морской пехотинец в черной с серебром униформе Дома Макклинтоков.

Когда дверь лифта открылась, рядовой Хагези встрепенулся, рука его сама собой дернулась за оружием. Но, узнав офицера, он почти тотчас успокоился. Хагези часто видел, как мичман Гуа гуляет по кораблю, однако в инженерный отсек она забрела впервые.

«Может, ей скучно? – подумал он. – А может, и мне чего перепадет?»

Однако же в любом случае долг не оставлял ему выбора.

– Мэм, – произнес он, снова насторожившись, поскольку мичман подходила все ближе, – это охраняемая зона. Пожалуйста, покиньте территорию.

Гуа еле заметно улыбнулась – перед ее взором возникло перекрестье прицела. Сунув правую руку внутрь сумки, она сняла пистолет с предохранителя и перевела в режим непрерывной стрельбы – все пять «бисерин» должны были вылететь почти одновременно. Пятимиллиметровые стеклянные шарики, покрытые тонкой стальной оболочкой, под воздействием электромагнитов, встроенных в ствол, приобретали невероятную скорость. Отдача была жуткая, но все пять бусин вылетели из ствола прежде, чем руку мичмана буквально выбросило из задымившейся сумки. Пули, пронзив тонкую кожаную стенку, продолжили смертоносный полет к часовому.

Хагези среагировал мгновенно. Пехотинец Императорского особого обязан быть быстрым. Но с того момента, когда инстинкт просигналил ему об опасности, и до того, как первый шарик угодил прямо в грудь, у срлдата было меньше одной восьмой секунды.

Верхний слой тяжелого мундира был сделан из огнестойкой синтетики, по виду имитирующей шерстяную ткань. Защиты от пуль материал не давал – для этого предназначался второй слой, полимерный, реагирующий на кинетический удар. Проникновение пули в этот слой вызывало мгновенную перестройку химических связей, и мягкая ткань превращалась в броню, по прочности не уступающую стали. Униформа Императорского особого имела свои недостатки, в частности ее можно было разрезать, но это искупалось легкостью и практически неуязвимостью для легкого стрелкового оружия.

Однако у любого материала есть предел прочности. У молекулярной брони морпеховской униформы он был очень высок – и все-таки существовал. Первая бусина при соприкосновении с полимерным слоем разрушилась, и мельчайшие металлические и стеклянные осколки брызнули вверх, усеяв подбородок и горло часового черными точками, словно перцем. Это произошло в тот миг, когда пальцы пехотинца легли на рукоятку личного оружия, а сам он, сместив центр тяжести, начал опускаться, точнее падать, в позицию для стрельбы с колена. Вторая бусина ударила в китель пятью сантиметрами выше первой. Она также разлетелась вдребезги, но избыточная кинетическая энергия, не успев перераспределиться, ослабила внутримолекулярные связи полимера.

Третья завершила дело. Она летела вслед за второй, но чуть ниже, под ее ударом кинетическая броня разбилась, как стекло, и большая часть вещества и пули, и брони проникла в уже ничем не защищенную грудь морпеха.

Мичман Гуа стерла кровь с пульта управления и приложила к поверхности температурного сканера крохотное устройство. Кодов доступа в инженерный отсек у нее не было, ее внешность компьютер тоже не опознал бы, но в любой системе предусмотрена возможность сокращенной процедуры, и эта не была исключением. Система безопасности видела сейчас инфракрасное изображение главного инженера «Деглопера», точь-в-точь соответствующее хранящимся в ее памяти параметрам… Мичман вошла в открывшийся люк и огляделась. Отсутствие в отсеке людей ее порадовало, но не удивило.

Инженерный отсек был поистине гигантским – более трети внутреннего объема космического корабля.

Большую часть этого пространства занимали катушки туннельного двигателя и питавшие их конденсаторы. Они жадно поглощали энергию, наполняя отсек своим трескучим пением и обращая в пыль эйнштейновскую концепцию действительности. Ибо превысить скорость света, в общем-то, можно, просто это требует чудовищной мощности, и туннельные двигатели потребляли внутреннее пространство корабля не менее жадно, чем необходимую им энергию.

При этом, независимо от массы корабля, напряженность поля, генерируемого туннельным двигателем, была величиной более или менее фиксированной. Как и у фазового двигателя, у туннельного существовал предел, выше которого мощность поля подняться не могла, зато этому полю было безразлично, какую массу перемещать, лишь бы эта масса помещалась в пространстве поля. Именно благодаря этому обстоятельству и могли сражаться среди звезд разнообразные могучие имперские и республиканские космические флоты. И именно этим объяснялись несусветные размеры межзвездных транспортов.

Однако в основе всего лежала энергия. Чудовищная, с большим трудом контролируемая энергия.

Мичман Гуа повернула налево и зашагала по извилистому коридору, сопровождаемая беспокойным звуком звездной песни туннельного двигателя.

Выйдя на палубу, сержант-майор Косутич кивнула часовому перед складом боеприпасов и тут же отступила назад. Часовой, новобранец из первого взвода, продержал ее у люка до тех пор, пока она не провела температурное сканирование лица, удостоверившее ее личный номер. Он действовал именно так, как должен был, и честно заслужил одобрительный кивок сержант-майора. Тем не менее Косутич взяла на заметку: следует безотлагательно переговорить со старшим сержантом Маргаретой Лэй, взводным новобранца. Было очевидно, что, узнав сержант-майора, часовой расслабился, и теперь следовало по новой втемяшить ему, что ни на мгновение нельзя терять бдительность и надо подозревать всех и всегда. Особый полк без устали воспитывал в своих солдатах непреходящую паранойю. Другого способа осуществлять эффективную охрану человечество пока не придумало.

После первых успехов человечеству понадобилась почти тысяча лет, чтобы появились чипы-имплантанты, адекватно взаимодействующие с нервной системой человека без вредных побочных эффектов. «Зональные управляющие медиатрон-модификаторы» постоянно совершенствовались, и последние поколения имплантируемых чипов-«зуммеров» стали ночным кошмаром для всех координаторов служб безопасности, поскольку их можно было запрограммировать на тотальный контроль над телом носителя. Если такое случалось, несчастная жертва полностью утрачивала власть над собственными действиями. Морпехи называли таких живых роботов «зумби».

В некоторых государствах даже разработали специальные «зуммеры», чтобы управлять поведением осужденных преступников. Однако в большинстве сообществ, включая Империю Человечества, использование компьютерных чипов для контроля над человеком считалось незаконным во всех сферах деятельности, кроме военной. Морпехи без стеснения использовали «ЗУММ» для повышения эффективности в бою, но даже они относились к имплантам с настороженностью.

Наибольшую опасность представляли хакеры. Человека со взломанным «зуммером» можно заставить сделать буквально что угодно. Всего за два года до описываемых событий некто оставшийся неизвестным пытался убить премьер-министра Альфанской империи, используя управляемого высокопоставленного чиновника. Способ, к которому прибег убийца-хакер, оказался до смешного простым, но это выяснилось только после расшифровки протокола деятельности импланта. В зуммерах, в частности, предусмотрена возможность ввода информации с помощью радиосигнала, а при обыске в вещах чиновника нашли крохотное передающее устройство, замаскированное под антикварные наручные часы. Следователи предположили, что он получил их в подарок. Впрочем, откуда он взял эту штуку, в конечном счете не важно. С тем же успехом чиновнику могли подарить ящик Пандоры со спрятанным внутри демоном. Пробил час – и демон, взломав зуммер, захватил тело бывшего хозяина.

С тех пор весь личный состав Особого полка и все приближенные к императорской семье, от советников до слуг, постоянно подвергались выборочным проверкам, а протоколы безопасности зуммеров регулярно обновлялись. Косутич все это прекрасно знала – не хуже, чем тот факт, что неуязвимой защиты на свете не бывает.

Ева сделала пометку насчет Лэй в памяти собственного зуммера и невольно усмехнулась, оценив иронию положения. До службы в морской пехоте она вообще не имела дела с имплантами, зато теперь зависела от них ничуть не меньше, чем любой ее сослуживец. Усмешка получилась ироничная и в то же время горькая: для Косутич помощники-зуммеры стали единственной по-настоящему серьезной угрозой.

Она шагнула на эскалатор и еще раз сверилась с расписанием дежурств. Хагези был назначен в инженерный. Хорошие у нее ребята, но слишком неопытные. Совсем неопытные. Дьявол, да все они по большому счету молокососы. Восемнадцать месяцев в Бронзовом – этого, конечно, должно хватить, чтобы стать профессионалом в своем деле, но ведь большинство опытных бойцов перевелись в Стальной. А те немногие, кто остался, как правило, не числились в списках отличников. Она вспомнила сержанта Джулиана и рассмеялась. По крайней мере один лучший из лучших у нее есть. Теперь осталось напомнить Хагези, что служба в этом прекрасном подразделении означает вечную дружбу с паранойей.

Она замерла посреди алой лужи, растекшейся из тела морпеха. Проверять пульс было бессмысленно: никто не может выжить, потеряв столько крови. К тому же у нее было слишком много забот, чтобы тратить время на театральные жесты. Долго размышлять не понадобилось – в Императорском особом полку морской пехоты не имели обыкновения производить в старшие нонкомы тугодумов, – но какое-то время все же ушло на то, чтобы собраться с духом и выбрать единственно правильное решение.

Она включила передатчик:

– Дежурный сержант. ЧП в инженерном. У нас дыра. Общую тревогу не объявлять, – и прервала связь.

Дежурный напрямую свяжется с Панэ, морпехи пользуются шифрованной связью, и даже если у убийцы есть сообщник, он ничего не услышит. Правда, диверсант – а скорее всего убийца планировал именно диверсию – вполне мог разбросать за собой полдюжины жучков. В таком случае он вскоре узнает, что его преступление обнаружено.

Косутич отстегнула от пояса погибшего часового штатный «нюхач» – ручной анализатор – и обследовала люк. Никаких следов взлома. Она ввела код доступа. Едва люк приоткрылся, Ева стремительно нырнула внутрь, держась как можно ближе к полу. Кровь уже сворачивалась, а труп начал остывать, так что вряд ли за стенкой поджидал убийца, но Ева Косутич точно не дослужилась бы до сержант-майора, полагайся она на разнообразные «вряд ли».

– Инженерный. Говорит сержант-майор Косутич. – Она снова связалась с дежурным. – Нет, повторяю, общую тревогу не объявляем. В отсеке, возможно, находится диверсант. Часовой мертв.

Она провела «нюхачом» вокруг себя. Прибор уловил множество тепловых следов. Они были повсюду, и почти все они вели прямо, в глубь отсека. Все, кроме одного. Единственная тепловая дорожка, отделявшаяся от общего клубка, уводила влево, и выглядела она более свежей, чем стальные.

Что? – потребовал разъяснений недоверчивый коммуникатор. – Где?

– Похоже, где-то в квадрате четыре, – сориентировалась она. – Включайте сканнеры и камеры. Найдите его.

Кто бы ни находился сейчас на другом конце линии, несколько мгновений он молчал. Затем тихо выдохнул:

– Приказ понял, подтверждаю.

Во имя ада, ей оставалось лишь надеяться, что это не предатель.

Мичман Гуа приостановилась и огляделась по сторонам. Снова включила прицел, использовала его сетку для определения нужной точки на правой переборке, затем залезла в сумку и извлекла килограммовую упаковку взрывчатки. Сорвала с донышка защитное покрытие, с помощью универсального клея прикрепила заряд к переборке, внимательно осмотрела свое творение. Никаких ошибок. Она сдвинула предохранитель и опустила переключатель в нижнее положение. Замигала и почти тотчас погасла красная лампочка – бомба готова к взрыву.

Мичман снова выбрала левый коридор и двинулась по заранее намеченному маршруту. Осталось еще три заряда.

На выходе с эскалатора капитан Панэ застегнул горловину легкого скафандра-«хамелеона» и защелкнул шлем, загерметизировав систему жизнеобеспечения. Его встречал старший сержант Чжин, уже полностью экипированный, с «хамелеоном» Евы Косутич, небрежно переброшенным через плечо; шлем Евы сержант держал под мышкой. Стандартный легкий скафандр морской пехоты обеспечивал лучшую защиту от огнестрельного оружия, чем повседневный мундир, служил прекрасной маскировкой, меняя раскраску соответственно окружающей среде, и был спроектирован для работы в вакууме. Он, конечно, по всем параметрам уступал боевой броне, но времени облачаться в бронескафандр попросту не было.

В любом случае один взвод всегда находился в состоянии готовности «ноль», и если бронепехота не подтянется сюда в течение нескольких минут, значит, его имя – не Арман Панэ.

– Ева! – выдохнул капитан в микрофон шлема. – Ответь мне.

– Пока три. Килограммовые заряды, размещены непосредственно на плазмопроводе. Обезвредить не могу, нутром чую – они с ловушками.

– Капитан Красницкий, это капитан Панэ. – Переключившись на личный канал, Панэ обошелся без предисловий. Неожиданность, напомнил он себе, это категория восприятия, а не реальности. – Надо перекрыть трубопроводы.

– Это невозможно, – ответил Красницкий. – Туннельный двигатель нельзя отключить просто по желанию. Если вы рискнете, мы можем оказаться неизвестно где – в произвольной точке сферы радиусом примерно в девять световых лет. И в любом случае плазму переводят в неактивное состояние ступенчатым процессом. Если им пренебречь, возможны… весьма неприятные последствия. Мы рискуем всем.

– Если бы инженерный отсек был поражен вражеским огнем, – спросил Панэ, – что бы вы сделали?

– Мы же сейчас идем не на фазовом двигателе, – рявкнул в ответ Красницкий. – В пространстве туннеля никакая атака невозможна. Поэтому и меры по ее отражению не предусмотрены.

– Вот дерьмо, – спокойно сказал Панэ. На памяти подчиненных он выругался впервые. – Сержант-майор, черт вас возьми, выбирайтесь оттуда.

– Но таймеров я не нашла.

– Это ничего не значит.

– Возможно. Но если я перехвачу того, кто их установил…

– А если они на «мертвой руке»? – оскалился Панэ, выходя из последнего лифта. – Сержант-майор Косутич, убирайтесь оттуда. Это приказ. Немедленно.

– Возвращаться мне дальше, чем идти к выходу через позицию диверсанта, – мягко возразила Ева.

Панэ добрался до первого заряда. Как и говорила Ева, никаких внешних признаков сигнальных устройств не было, но он носом чуял ловушку. Он обернулся к Билали, сержанту из первого взвода. Парень выглядел абсолютно невозмутимым – насколько это возможно для человека, стоящего в паре шагов от бомбы, готовой рвануть в любой момент. Женщина-рядовой рядом с ним такой невозмутимостью похвастаться не могла. Она пристально смотрела в спину сержанту и старалась дышать размеренно и глубоко. Это был обычный способ справляться со стрессом в бою. Панэ приподнял бровь, обратившись к Билали:

– Саперы?

– Направляются сюда, сэр, – четко доложил сержант.

– Хорошо, – кивнул Панэ. Коротко глянул по сторонам.

Если диверсант не опередит их, можно попробовать взорвать заряды на месте. Если взрывать их по очереди, повреждения плазменного двигателя не произойдет, а трубопроводы защищены бронированными переборками. Поскольку взрыв не будет направленным, броня устоит. Если, конечно, саперы успеют раньше диверсанта.

– Еще бы сохранить спокойную голову во всем этом… – пробормотал Панэ, лихорадочно соображая.

– Простите, сэр?

– Сержант-майору обеспечили поддержку?

– Так точно, сэр, – доложил Билали. – Две группы идут по периметру навстречу друг другу, одна движется наперерез, через центр отсека.

– Ладно, все мы знаем, что трусов у нас нет, но храбрость и глупость – не одно и то же. Выбираемся отсюда. Надо полностью перекрыть этот проход на случай, если тут все гавкнется.

– Приказ подтверждаю. – Угольно-черное лицо Билали даже не дрогнуло, когда он включил коммуникатор. – Охрана, всем, кроме целевых групп. Покинуть коридор, задраить все люки.

Коридор инженерного отсека представлял собой замкнутое кольцо внутри корпуса корабля. Он имел несколько ответвлений, но их всегда держали блокированными. Открытыми оставались только люки центрального прохода и взрывоустойчивая дверь, через которую вторгся диверсант. Если случится самое худшее…

– Капитан Красницкий, – решил уточнить Панэ. – Что произойдет, если мы задраим все люки, а мины все-таки взорвутся внутри?

– Ничего хорошего, – ответил женский голос. – Говорит лейтенант-коммандер Фуртванглер, старший инженер. Во-первых, противоударные люки не рассчитаны на многократную детонацию, и удержать плазму внутри инженерного не удастся. Даже если нас не убьет плазма, мы вывалимся из пространства туннеля. Скорее всего, двигатель получит такие повреждения, что запустить его не удастся. А если и удастся, мы вряд ли куда доползем. И дьявол его знает, какие еще будут вторичные повреждения. Так что – ничего хорошего, – повторила она.

Панэ смотрел на бронированный люк, заперший его морпехов. Похоже, при любом раскладе ничего хорошего ждать не приходится.

Косутич уже определила схему размещения зарядов. Добравшись до шестого противоударного люка, она прыгнула вперед и заскользила на животе к тому месту, где должна была находиться следующая бомба.

Едва она показалась из-за угла, мичман Гуа нажала на спуск, и очередь из пяти бусин с визгом прочертила пространство в том месте, где, по расчетам мичмана, должен был находиться противник. Чудовищная отдача отбросила руки вверх и назад – не помогло даже то, что Гуа удерживала пистолет обеими руками. Прицелиться снова Гуа уже не успела.

Ева Косутич была ветераном сотни боевых столкновений, каждую неделю она расстреливала в тире тысячи обойм, чтобы держать себя в форме. Ни одна хакерская программа, сколь угодно хорошо написанная, не могла выдержать сравнение с реальным боевым опытом. Ее собственный пистолет уже был направлен прямо в горло мичману, стрельба одиночными… Огонь!

За время полета по двадцатисантиметровому стволу пятимиллиметровая бусина разогналась до четырех километров в секунду. Вонзившись в шею мичмана, чуть левее трахеи, шарик сдетонировал, и в долю секунды кинетическая энергия превратилась в энергию взрыва.

Голова мичмана оторвалась от тела и покатилась прочь, из разорванных артерий фонтаном ударила кровь, залив все вокруг, в том числе и не взведенную пока мину.

Задолго до того, как обезглавленный труп рухнул на пол, Ева рванула наутек. Заложенные мины, скорее всего, управлялись дистанционно, но наверняка имели и дублирующие системы. Простейшей из таких систем был обычный таймер, а неплохим дополнением к нему служил выключатель «мертвой руки», контролируемый зуммером диверсантки. В случае смерти Гуа – а таковая, собственно, уже практически наступила – зуммер, опознав прекращение мозговой деятельности, пошлет сигнал взрывателям.

И именно поэтому главный сержант стреляла не в голову, а в горло. Все мины, подготовленные к взрыву, находились за спиной Евы Косутич, и она собиралась любой ценой увеличить расстояние между собой и ими. Перепрыгивая через голову мичмана, Ева включила коммуникатор.

– Красная тревога! Перекрыть все люки! – прокричала она, набирая скорость.

Капитан Панэ открыл рот, собираясь повторить ее слова, и в этот самый миг началась серия толчков, и мир ушел куда-то вбок.

ГЛАВА 4

Впоследствии Роджер так и не смог сообразить, что же его разбудило – сигнал тревоги или бесцеремонный пинок морского пехотинца. В мутных красноватых отблесках аварийного освещения лица морпехов показались ошалевшему спросонья принцу незнакомыми, и, когда его грубо отшвырнули к переборке, ярость вырвалась наружу. Как член императорской семьи Роджер располагал имплантом последнего поколения, начиненным всевозможными полезными программами, в том числе и строго засекреченными. В их число входили, например, полный пакет программных наработок по рукопашному бою и блок модификаторов «профессиональный убийца» – чертовски интересная штучка. Кроме того, принц всегда отличался любовью к спорту. Он был обладателем черного пояса по трем видам боевых искусств, а обучал его один из лучших сэнсеев во всей Империи Человечества.

С учетом вышесказанного никому не рекомендовалось бы наскакивать на него в темноте без предупреждения – что бы там ни думали о своем принце бойцы второй роты. Даже застигнутый врасплох посреди сна, он нанес удар ногой назад, планируя перебить противнику колено. Ничего другого он сделать уже не мог, поскольку руку ему вывернули в сторону и запихивали в рукав. Учитывая неожиданность нападения и оглушенность после сна, прием был выполнен блестяще… но совершенно безрезультатно.

Возможно, солдаты Императорского особого и удивились реакции принца, но им было чем удивить его в ответ. Их импланты были запрограммированы по рукопашному бою немногим хуже, а главное, морпехи проводили на тренировках куда больше времени, чем дилетант принц. Роджер просто получил тычок в солнечное сплетение и полетел кубарем.

Двое рядовых Бронзового, практически не заметив трепыханий задыхающегося принца, стремительно упаковали его в эвакуационный вакуумный скафандр, нахлобучили шлем и сели сверху. В буквальном смысле слова. Сначала юношу грубо швырнули на палубу, а затем двое телохранителей перевернули его на спину и уселись прямо на него, выставив оружие на изготовку.

Из-за идиота-переростка, давившего своим весом ему на грудь, принц не мог дотянуться до пульта управления скафандра, а поскольку коммуникатор, как обычно, был выключен, Роджер лишился последней возможности – вызвать Панэ и приказать ему убрать к чертовой матери этих недоумков. Формально он был командиром морпехов, но эти два кретина даже не почесались, сколько ни кричал он сквозь шлем. Когда Родж уяснил, что его усилия тщетны, он сдался. Дьявол, не хватало еще, чтобы какое-то жлобье позволяло себе игнорировать принца Макклинтока!

Прошла, казалось, целая вечность – минут десять – пятнадцать, не больше, – прежде чем дверь каюты наконец распахнулась и на пороге показались двое морских пехотинцев в боевых скафандрах. Телохранители, сидевшие верхом на принце, подскочили – один даже подал Роджеру руку и помог встать, – после чего покинули помещение. Вновь прибывшие – безликие из-за поблескивающих лицевых щитков боевой брони – усадили Роджера на кровать, зажали между собой и тоже взяли оружие на изготовку. И какое оружие! Тяжелое четырехствольное бисерное ружье и плазменный метатель, направленные соответственно на дверь и на стену соседнего отсека. Если нападающим придет в голову проломиться сквозь стенку, их ожидает весьма неприятный сюрприз.

Роджер наконец разобрался со своим скафандром и – проклятье, что они себе позволяют! – обнаружил, что коммуникатор установлен на аварийную частоту. Использовать аварийную частоту в ситуации, которая не является поистине критической, считалось непростительным грехом, сравнимым, пожалуй, только с пожиранием собственных детей. Во всяком случае, так гласил один из немногих уроков, усвоенных Роджером за время принудительного обучения в академии. Поскольку морпехи не проявляли к нему враждебности, а наоборот, по всей видимости, обеспечивали максимальную безопасность, ситуацию вряд ли следовало определять как «поистине критическую». Значит, коммуникатор лучше оставить в покое.

И без него есть о чем подумать. Правда, пищи для размышлений в распоряжении Роджера было маловато. В каюте по-прежнему сохранялось нормальное давление, лишь несколько сигнальных лампочек тревожно мигали. Принц собрался снять шлем, но морпех моментально отвел, его руку от застежек. Судя по всему, он собирался сделать это вежливо, но твердо, и не его вина, что искусственные мускулы бронескафандра превратили этот жест в чувствительный удар.

Изогнувшись всем телом, Роджер прижался шлемом к шлему телохранителя.

– Вы бы не отказались объяснить мне, какого дьявола здесь творится?

– Капитан Панэ приказал дождаться, пока он прибудет лично, ваше высочество, – ответил высокий женский голос, чудовищно искаженный стенками шлемов.

Роджер покивал и отвалился назад, прислонившись к переборке. С минуту он вертел головой, добиваясь того, чтобы его шикарные волосы легли по возможности ровно и красиво. Одно из двух: или произошел мятеж и Панэ в нем участвует или действительно случилась какая-то авария, и тогда Панэ даст ему вскоре куда более полный отчет, чем можно получить из вторых или третьих рук.

Если события развиваются по второму сценарию, беспокоиться не о чем. Надо просто сидеть тихо и ждать, когда все разъяснится. А вот в случае первого варианта… Принц посмотрел на закованного в броню морпеха с бисерным ружьем, нацеленным в дверь. Можно попытаться вырвать ружье – примерно с тем же успехом, что искать снежок в огне преисподней, – и убить предателя Панэ. Но если и вправду совершен переворот, его жизнь и плевка не стоит. А он обязан поддержать честь Макклинтоков.

Роджер одну за другой анализировал мельчайшие детали происшедшего и вдруг заметил, что пол перестал вибрировать. Постоянный шумовой фон, неизбежный при работе двигателей и систем жизнеобеспечения, был настолько привычен, что оставался за гранью восприятия, зато теперь, когда он исчез, в мозгу образовалась пугающая пустота. Если основные системы не работают, значит, они и вправду крепко влипли… что по-своему хорошо, поскольку исключает версию о государственном перевороте. Принц вспомнил морпехов, вытряхнувших его из постели. Они затолкали его в скафандр и в полном смысле слова сидели на нем добрых десять минут, прежде чем их сменили. И на них самих никаких скафандров не было. В случае утечки атмосферы им обоим грозила быстрая и крайне неприятная смерть. Следовательно, эта парочка прежде всего заботилась о том, чтобы принц выжил. Что тоже опровергало подозрения насчет мятежа.

Они рисковали жизнью, защищая его. И хотя императорская семья полагалась на готовность телохранителей рисковать жизнью или умереть, выполняя долг, сам Роджер еще ни разу не попадал в серьезную переделку. Жизнь его телохранителей никогда не подвергалась опасности. Ну, была одна мелкая неприятность как-то на каникулах, но и тогда его телохранителям ничего не грозило, чем бы там ни размахивала та юная леди…

Но сегодня, совершенно очевидно, два человека, которых он даже не мог назвать по имени, не побоялись погибнуть жуткой смертью, защищая своего принца.

Это… обескураживало.

На исходе второго часа ожидания появился Панэ в сопровождении капитана Красницкого. Панэ был одет в легкий «хамелеон», капитан корабля предпочел флотскую «вторую кожу» с откинутым на спину шлемом.

Панэ кивком отослал телохранителей и закрыл за ними дверь. Принц покосился на шкипера, указал ему кресло, привинченное к полу рядом с письменным столом. Красницкий устроился в кресле, а Панэ опустил рычажок, блокирующий дверь, и обернулся к принцу.

– Ваше высочество, у нас проблемы.

– В самом деле, капитан? А я и не заметил.

Голос принца был еле слышен из-под шлема. Повозившись немного, Роджер справился с застежками и сбросил шлем на кровать.

– Кстати, – кисло поинтересовался он, – на борту случайно не найдется «второй кожи» моего размера?

– К сожалению, нет, ваше высочество, – терпеливо ответил Панэ. – При подготовке эту деталь не учли. Как и кое-что другое. – Он обратился к шкиперу, сидевшему с совершенно несчастным видом. – Не желаете продолжить, капитан Красницкий?

Капитан потер лицо и тяжело вздохнул.

– Мы подверглись диверсии, ваше высочество. Весьма серьезной.

– Диверсии? – недоверчиво повторил принц. – Со стороны кого?

– Вопрос на миллион кредиток, – признал Панэ. – Мы знаем только непосредственного исполнителя. Аманда Гуа, баталер корабля. Офицер, который занимается материально-техническим снабжением.

– Что-что? – Роджер в замешательстве заморгал. – Зачем бы ей это понадобилось?

Красницкий открыл рот для ответа, но посмотрел на Панэ и закрыл рот. Морпех, пожав плечами, продолжил:

– Полной уверенности, конечно, нет, но я полагаю, ее превратили в зумби.

– Зомбированный зуммер? – Глаза Роджера расширились. – Здесь? И есть другие? – Он тряхнул головой, сообразив, что задал глупый вопрос. – Мы не можем этого знать, верно?

Верно, ваше высочество, – сдержанно ответил Панэ. – Однако есть обнадеживающие признаки, позволяющие предположить, что зумби у нас только один. Вероятность того, что взлому подвергся еще кто-то, исчезающе мала. Мы регулярно проверяем каждого, кто имеет к вам доступ, и постоянно обновляем начинку имплантов. Личный состав отряда и все члены экипажа корабля были подвергнуты проверке перед отлетом. Включая мичмана Гуа. Но в ее каюте мы кое-что обнаружили…