18

Самолет с Джей-Зетом не только прибыл вовремя — он прилетел на несколько минут раньше. Рэпер оказался вежливым и внимательным. Почти все до единого приглашенные пришли на мероприятие, и — о чудо! — все, кто возникал в дверях клуба в последнюю минуту, не уведомив нас заранее о своем приходе, оказывались именно теми, кого мы очень хотели видеть. Мистер Кронер провел вечер, усевшись в сторонке со своими деловыми партнерами. Мы позаботились, чтобы табличка «Столик заказан» бросалась в глаза, а самые красивые девушки подходили к ним поздороваться.

Но больше всего удивил и порадовал Филип. Я с ужасом ожидала, вдруг он выкинет очередной пьяный фортель, скомпрометировав меня или компанию, но он никуда не совал свой нос (во всех смыслах) и даже не зарывался им в чье-нибудь декольте, по крайней мере, в присутствии фотографов, что, в конце концов, важнее всего.

Я многократно напоминала ему, что ведущий мероприятия обязан быть дружелюбным и любезным со всеми, но страхи оказались необоснованными. С той минуты как Филип переступил порог клуба, его поведение было безупречным: он «ходил от одной группы гостей к другой, пожимал руки, солидно раскланивался с представителями корпорации, заказывал порции спиртного для банкиров и маленькие бокалы шампанского для моделей и покровительственно, с клинтоновским шиком, похлопывал по спине знаменитостей.

Я наблюдала, как Филип расхаживает по залу, улыбается, виртуозно поддерживает разговор, покоряя обаянием и мужчин, и женщин, и мне стало ясно, почему рубрики светских сплетен держат под пристальным вниманием каждый шаг Филипа, а женщины поголовно падают в обморок от одного его взгляда. Способность говорить ни о чем, шутить и слушать собеседника казалась в нем удивительно естественной. Возникало ощущение, что сопротивляться можно кому и чему угодно, кроме Филипа Уэстона. Люди расцветали от его прикосновения, раскрывались от его присутствия, я физически ощущала непрерывную вибрацию его энергии. Не стану отрицать, меня помимо воли по-прежнему тянуло к Филипу.

Единственной проблемой стала отмена рейса Саманты Ронсон из Лондона. Мы остались без ди-джея, но тут очень кстати позвонил рекламный агент Джейка Гилленхола117 с вопросом, нельзя ли включить его клиента в список ВИП-гостей. Недавно прочитав статью «Сам себе ди-джей», я попросила Джейка и других знаменитостей захватить личные плееры и каждого побыть ди-джеем в течение часа, когда закончится двадцатиминутное выступление Джей-Зета, признававшего только собственную аппаратуру.

Затея имела огромный успех: гости привезли множество любимых мелодий, причем завсегдатаи вечеринок с удовольствием узнали, какую танцевальную мелодию предпочитает Джерри Сейнфилд118. В остальном мероприятие прошло идеально: обошлось без потасовки из-за сумок с подарками, скандалов на входе и, к счастью, без происшествий: все молодые, с упругими задницами, урбанизированные и мало-мальски крутые «зажигают» сегодня на вечеринке «Блэкберри», следовательно, и сама «Блэкберри» молодая, упругозадая, урбанизированная и очень крутая. Поэтому, кто бы вы ни были, и где бы ни вычитали об этом сказочном событии, обязательно купите себе немного «Блэкберри» и тоже станете молодым, стройным, крутым и продвинутым.

Праздник прошел отлично. Келли была счастлива, клиент в восторге (а то, что слегка скандализованный и с сильным похмельем, так это потому, что мистер Кронер не привык к воодушевленному и самоотверженному употреблению спиртного, служившего стержнем вечеринки). В зале стоял непрерывный треск — фотографы снимали каждую знаменитость, и группа рекрутированных на вечер стажеров и координаторов бросалась вперед, буквально закрывая гостей своими телами. Кстати, мероприятие повлияло и на мою личную жизнь.

Когда праздник подходил к концу, я выскользнула на улицу под неоригинальным предлогом покурить. Сэмми, как обычно, читал потрепанную книжку в мягкой обложке, на этот раз «Падение империи» Рихарда Руссо.

— Веселишься? — спросил он, поднося огонек к моей сигарете.

Я сложила ладони ковшиком вокруг огонька, защищая его от ветра, нечаянно коснулась кожи Сэмми и ощутила трепет в груди. Что это — физическое влечение, любовь или первые симптомы рака легких? В тот момент я не стала разбираться.

— Как ни странно, да. — Я засмеялась, ощутив, что все получилось правильно и хорошо. — Если бы несколько месяцев назад мне сказали, что я организую светское мероприятие с Филипом Уэстоном в качестве ведущего и приглашенной звездой Джей-Зетом, я сочла бы собеседника обкурившимся. В банке было нормально, только работа не вдохновляла. Я отвыкла стремиться к хорошим результатам. Оказывается, неплохое ощущение.

— Вы отлично справились. Ваше имя у всех на слуху.

— Мое имя у всех на слуху? Что-то мне это не нравится.

Сэмми повернулся к стайке подошедших девушек, проверил наличие их имен в списке и впустил в клуб.

— Нет-нет, о вас говорят только хорошее — что праздник тщательно продуман и прекрасно организован. Не припомню, когда в последний раз мероприятие проходило у нас так гладко.

— Правда? — Сознавая, что это смешно — подумаешь, организация вечеринок, — я все равно была польщена.

— Правда. Вопрос в том, нравится ли это вам?

— Ну, «нравится» — слишком сильное слово для чего угодно. — Сэмми засмеялся, и мне пришлось сдерживаться, чтобы не обнять его. — На «Корпус мира» не похоже, но пока ничего. В целом я довольна работой, к тому же это, безусловно, нечто новое.

Сэмми помрачнел, но буркнул что-то в знак согласия.

— Ну что, какие планы на выходные? — ляпнула я, не подумав, что это смахивает на приглашение, тогда как я всего лишь хотела сменить тему. — Идете куда-нибудь с вашей девушкой? — небрежно добавила я, чтобы показать Сэмми, что я все знаю.

Смущенный взгляд и неловкая пауза четко и недвусмысленно дали понять: я перешла границы дозволенного.

— Я не имела в виду…

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, — перебил Сэмми, прислонившись спиной к двери, словно у него закружилась голова. — Это сложно объяснить. Длинная история… В любом случае в выходные я поеду домой. Мой старик плохо себя чувствует, а я его уже два месяца не видел.

— А где ваш дом?

Сэмми с интересом взглянул на меня, словно, стараясь что-то понять по моему лицу, и спокойно ответил:

— В Покипси.

Скажи он, что родился и вырос в Лаосе, я не была бы поражена сильнее. Разыгрывает? Дурачит? Каким-то образом выяснил, что я сама из Покипси и в ближайший уик-энд собираюсь съездить к родителям, и решил таким образом подшутить? Беглый взгляд на лицо Сэмми, с улыбкой наблюдающего за моим мыслительным процессом, показал, что нет.

— Покипси, штат Нью-Йорк?

— Единственный и неповторимый.

— С ума сойти. Я сама оттуда и…

— Да, я знаю. Я все думал, узнаете вы меня или нет. Я вас помню. — Сэмми, уставился куда-то вдаль, хотя на Двадцать седьмой улице не происходило абсолютно ничего интересного.

И тут я вспомнила. Меня давно не оставляло чувство, что я видела Сэмми раньше. Недавно, когда мы стояли на этом же месте, он пошутил, что одной из только что прошедших в клуб девиц не помешает урок хиппи-стиля — ее ниспадающий балахон совершенно безвкусен, нужно ехать на север штата учиться у профессионалов. В «Старбаксе», когда Сэмми провел пятерней по волосам ото лба к затылку, я готова была поклясться, что видела этот жест, но никак не могла вспомнить где. При первой встрече, когда отмечали помолвку Пенелопы, и Сэмми не пропустил меня в клуб, он глядел на меня, словно ожидая каких-то слов.

Все стало ясно: Сэмюель Стивенс, парень из высшей школы, красота которого шла ему во вред: все принимали его за «голубого», потому что он рослый, красивый, неспортивный и держался особняком, подрабатывая в местных ресторанчиках. Мы считали его самодовольным и высокомерным, будучи слишком юными, чтобы понять, что он болезненно скромен и неловко чувствует себя в любой компании.

На уроках труда он сидел за столом наискосок от меня, прилежно занимаясь изготовлением деревянных столовых подносов или сборкой автоматов для продажи жевательной резинки, которые нас учили делать. Никогда не флиртовал, не толкался, не спал на уроках и не перешептывался с соседками. Такого парня девчонки должны были любить, но на самом деле терпеть не могли: он серьезно задумывался о будущем, не обращая внимания на нелепую школьно-тусовочную иерархию, словно забывая, что вокруг живые люди.

Сколько же времени мы не виделись? Почти двенадцать лет. Я была первогодком, он — выпускником, у нас был общий урок труда — работа по дереву, кажется, а затем он закончил школу и исчез.

— Урок труда, учитель — мистер Мерц, девяносто первый год?

Сэмми кивнул.

— Боже, почему ты раньше не сказал? — спросила я, доставая сигареты и предложив пачку Сэмми. Он зажег сначала мою сигарету, потом свою.

— Не знаю. Наверное, надо было сказать. Я понял, что ты меня не узнаешь, но сразу напомнить постеснялся, а потом стало уже поздно. Помню, когда остальные вырезали по дереву или драили изделия шкуркой, ты всегда что-то писала, кажется, письма. Строчку за строчкой, страницу за страницей, и я гадал, как у человека может быть так много чего сказать. Кто был тот счастливец?

Я почти забыла про письма, не написав ни одного за последние годы. Теперь с этим легче, так как я уже не слышала голоса родителей, спрашивавших, что хорошего я сделала для мира за истекший день. Едва я достаточно подросла, чтобы излагать мысли на бумаге, они научили меня писать письма.

Меня увлекла идея сделать мир лучше с помощью ручки, бумаги и почтовой марки. Я писала конгрессменам, сенаторам, исполнительным директорам компаний, парламентским корреспондентам, организациям, связанным с защитой окружающей среды, а иногда президенту страны.

Каждый вечер за ужином в семье обсуждали очередную несправедливость, и на следующий день я писала письмо, сообщая очередному адресату, что негодую по поводу введения смертной казни, уничтожения лесов, зависимости страны от иностранной нефти, контрацепции для подростков или законов о запрещении иммиграции.

Письма отличались раздутым самомнением и сильно смахивали на оскорбительные самоуверенные послания, коими и являлись, но родители не скупились на похвалы, и я не останавливалась. К окончанию школы поток писем превратился в скудный ручеек, который окончательно иссяк лишь на первом курсе университета, когда мой бойфренд бесцеремонно смахнул со стола очередное письмо, раскритиковав такой способ спасать мир. Скорее всего, на меня повлияли не слова, а время: стиль жизни родителей привлекал все меньше, и очень скоро я променяла образ альтернативщицы, «синего чулка», девицы «спасем мир» на мейнстрим социальной жизни университета.

Порой меня одолевают сомнения, не выплеснула ли я с водой и ребенка. Возможно, где-нибудь и существует благоприятная среда, но банковское дело и, будем откровенны, организация светских мероприятий не вернули меня на путь чистого альтруизма. Родители долго с сожалением вспоминали «сильные» письма и затронутые в них злободневные проблемы, но, в конце концов, смирились, что эпоха добрых дел завершилась у меня много лет назад.

Очнувшись от воспоминаний, я улыбнулась Сэмми:

— Счастливчик? О, письма были совсем не бойфренду. Парням мало нравились дреды и сандалии на веревочной подошве, а я в то время любила и то и другое. Это были письма… В общем, просто письма, ничего особенного.

— Еще я всегда думал, что ты очень красивая.

Почему-то это сделало меня счастливее, нежели торжественная клятва в вечной любви, но тут весьма некстати заблеял телефон, и на дисплее появилось сообщение: «Куколка, ты где? Хочу „Кристалл“ и как можно быстро».

Почему Филип не заказал коктейль любому из трех дюжин молодых красавцев официантов, курсирующих по залу, было выше моего понимания, но действительно пора возвращаться и проверить, как идут дела.

— Пожалуй, схожу убедиться, что все достаточно пьяны, чтобы веселиться, но не настолько надрались, чтобы натворить глупостей. Кстати, тебя не нужно завтра подвезти домой?

— Домой? В Покипси? Ты туда едешь?

— Не могу же я пропустить ежегодный праздник листопада!

— Праздник листопада? — Сэмми отвернулся поднять бархатную веревку, на этот раз для парочки, утратившей координацию, чтобы идти, но сохранившей силы щупать друг друга.

— Не спрашивай. Мои родители устраивают это каждый год и требуют моего присутствия. Я уверена, что дядя не поедет — он всегда в последнюю минуту вспоминает о неотложном деле или срочном обязательстве, — но он дает мне машину. С удовольствием тебя подвезу, — сказала я, молясь про себя, чтобы Сэмми согласился, а его стареющая «лучшая половина» ни под каким видом не увязалась бы с нами.

— О, конечно, то есть, если тебе удобно. Это будет отлично. Я собирался ехать в субботу утренним автобусом.

— Я отправлюсь завтра после работы. Вместо субботы поедешь в пятницу. С удовольствием проедусь в приятной компании по колдобинам вблизи Пикскилла 119. — Я радовалась, что у нас наконец-то завязался нормальный разговор.

— Я с удовольствием, — польщенно отозвался Сэмми. «Любой обрадуется подвернувшейся возможности вдвое сократить четырехчасовую поездку автобусом „Грейхаунда“», — осадила я себя.

— Отлично. Можем встретиться в доме моего дяди часов… дай подумать… ага, в шесть. Он живет на Сентрал Парк-Уэст, рядом с Шестьдесят восьмой улицей. Годится?

Не успел Сэмми ответить в том смысле, что годится как нельзя лучше, как материализовавшийся в дверях Филип буквально втащил меня за локоть в клуб. Я не возражала, думая лишь о завтрашнем вечере, и счастливо порхала по залу, принимая бесчисленные комплименты по поводу мероприятия и с удовольствием слушая обмен мнениями об «отличном празднике», который мы отгрохали. Около двух ночи веселье начало клониться к закату. Я отпросилась у Филипа, сославшись на головную боль, и на такси уехала домой, где свернулась калачиком в постели со «Слим Джим» и новеньким романом издательства «Арлекин». Это был самый лучший вечер в моей жизни.

19

На следующий вечер я едва сдерживала волнение, ожидая Сэмми в холле квартиры Уилла. День тянулся поистине бесконечно, и дела не ускорило даже то, что Келли купила завтрак для всех сотрудников офиса в ознаменование вчерашнего успеха, а затем вызвала меня в свое логово в джунглях и торжественно сообщила, что настолько довольна мероприятием «Блэкберри», что официально назначает меня первым заместителем по организации праздника для «Плейбоя».

Элайза будто окаменела: она работала в компании на полтора года дольше и явно ожидала, что организацию события года поручат ей. Однако, отпустив пару замечаний о том, как «счастлива дать шанс кому-то еще» проявить себя в деле, которое, несомненно, окажется полным хаосом, она нацепила широкую улыбку и предложила выпить за успех.

Газеты и веб-сайты, включая те, что не прислали своих представителей на мероприятие, взахлеб писали о «море знаменитостей и светских львов», посетивших праздник в честь презентации «новейшего модного урбанистического аксессуара». Почти не замеченной прошла доставка (лично от мистера Кронера) коробки с карманными «Блэкберри», которых хватило бы на целый салон беспроводной техники, с такой восторженной запиской, что мне даже стало неловко.

Я бросила безучастный взгляд на несколько строк в «Нью-Йорк спектр», где говорилось, что меня видели льющей горькие слезы в уголке, а Филипа — страстно обнимающимся с нигерийкой — звездой «мыльной оперы», и ничуть не огорчилась, когда Элайза доверительно сообщила, что она «случайно» проехалась с Филипом на его «веспе», потому что была совсем пьяной, да еще и с Дэвидом поссорилась, «но, клянусь твоей и моей жизнью, ничего не было».

Все это не имело значения, ибо ни на минуту не сокращало день и не приближало меня к поездке в компании Сэмми. Наконец, он вошел в холл. Увидев его в выцветших джинсах и уютном свитере, со спортивной сумкой через плечо, я усомнилась, смогу ли смотреть на дорогу, хотя бы пока не выберемся из города.

— Привет, — улыбнулся Сэмми. Я сидела на скамейке, притворяясь, будто увлеченно читаю газету. — Не могу выразить, как я тебе благодарен.

— Не смеши. — Я поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку в знак приветствия. — Это ты делаешь мне одолжение. Подожди секунду, сейчас дядя спустится с ключами.

Уилл согласился одолжить «лексус» на выходные лишь после моей торжественной клятвы подтвердить историю, придуманную им в качестве объяснения своего отсутствия на празднике листопада. Хотя я собиралась подвезти попутчика лишь до дома его отца, дядя настоял, чтобы и Сэмми заучил легенду.

— Ты точно запомнила все подробности, дорогая? — нервно спрашивал дядя, отдавая ключи, когда мы втроем стояли в подземном гараже.

— Уилл, не волнуйся. Обещаю, я тебя не сдам, помучаюсь одна. Это мой тебе подарок.

— Утешь дядю, давай-ка, еще раз все повторим: когда мама спросит тебя, где я, что ты ответишь?

— Честно объясню, что вы с Саймоном ужаснулись перспективе провести два выходных дня в доме, обогреваемом солнечными батареями, где вечно не хватает горячей воды, зато есть кусачие простыни из натурального хлопка и не найдешь ничего чистого, так как бытовая химия не используется. Поэтому вы решили полюбоваться листопадом из апартаментов с кондиционером на курорте Оушен-Ки в Ки-Уэст. Ах да, еще ты считаешь невыносимо нудным, когда разговор за обедом вращается исключительно вокруг экополитики. Ну что, все правильно? — мило улыбнулась я.

Дядя беспомощно взглянул на Сэмми и кашлянул.

— Не волнуйтесь, сэр, Бетт все усвоила, — заверил тот, усаживаясь на пассажирское сиденье. — Саймона в последнюю минуту попросили заменить заболевшего музыканта, и вы сочли неправильным оставлять его одного на выходные и уезжать веселиться. Вы бы позвонили сами, но в жутком цейтноте из-за ублюдка-редактора, поэтому позвоните на будущей неделе. Я не позволю Бетт сбиться, если что.

Уилл выпустил ключи в мою ладонь.

— Благодарю тебя, Сэмми. Бетт, в доме матери с особым вниманием слушай лекции о раскрепощении женщин — слабый пол вправе вытворять все, что угодно, — и не думай слишком плохо о своем старом дядьке, который возляжет у бассейна с «дайкири» и новым любовным романом. — Я хотела возненавидеть Уилла, но он выглядел таким счастливым своим алиби и коварными планами, что я лишь крепко обняла его и включила зажигание. — За это с тебя причитается, как обычно.

Поставив «шерпу»120 с Миллингтон на заднее сиденье, я сунула внутрь «грини»121, чтобы малышка не вздумала скулить или плакать, пока мы будем ехать.

— Ты прав, дорогой. Привезу тебе хипповую футболку с бахромой или свечку из кокосового ореха. Договорились?

— Будь внимательна за рулем. Или не будь. Просто не звони мне, если что-нибудь случится с машиной, по крайней мере, ближайшее три дня. Развлекайся! — В зеркало бокового вида было видно, как дядя посылает мне вслед воздушные поцелуи.

— У тебя дядя — супер, — высказался Сэмми, когда мы медленно ехали в плотном потоке вверх по Вест-сайдскому хайвею. — Как ребенок, который притворяется больным, чтобы прогулять школу.

Я вставила «Баллады монстра»122 (заказанные по телефону в приступе бессонницы в три часа утра) в проигрыватель на шесть дисков и пропустила несколько песен, добираясь до «Моя очередь быть с тобой» группы «Мистер Биг».

— Да, он отличный. Ума не приложу, что бы я без него делала. Только благодаря дяде я выросла нормальным человеком.

— А твои родители? Я их ни разу не встречал.

— Они — атавизм шестидесятых и относятся к этому очень серьезно. Когда в тринадцать лет я впервые побрила ноги, мать заплакала. Она испугалась, что я рабски подчинилась диктуемым мужчинами стандартам женской красоты.

Сэмми засмеялся и уселся поудобнее, вытянув ноги и закинув руки за голову.

— Пожалуйста, скажи мне, что она не убедила тебя бросить эту привычку.

— Нет, не убедила, хотя второй раз я решилась на это лишь после окончания университета. Родители все воспринимают буквально: они искренне утверждали, что я повинна в гибели экосистемы, стоило мне однажды купить меховой жилет. А в четвертом классе не пустили на суперский девичник с ночевкой: папа с мамой обратили внимание, что родители девочки, устраивавшей вечеринку, не сдают газеты в макулатуру, и решили, что их ребенок не может провести двенадцать часов в потенциально вредной среде.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Я не говорю, что мои родители плохие, — они ничего, просто чересчур идейные. Иногда мне хочется больше походить на них.

— В школе мы мало общались, но тогда ты больше походила на них, чем на теперешнюю нью-йоркскую штучку.

Я не нашлась с ответом.

— Нет, я ничего такого не имел в виду, — поспешно произнес Сэмми. — Понимаешь, создавалось впечатление, что ты искренне неравнодушна к проблемам. Помню твою передовицу в школьной газете о праве женщины выбирать. Я слышал, как кто-то из преподавателей в учительской восхищался ею. После этого я прочитал твою заметку и не мог поверить, что это сочинение школьницы.

Я вздрогнула от удовольствия при мысли, что он читал и помнит мою статью.

— Ну, трудно держать планку, если идеи кем-то навязаны, а не сам к этому пришел.

— Честно сказано. — Боковым зрением я заметила, что Сэмми кивнул. — Похоже, предки у тебя законопослушные.

— О, ты даже не знаешь, насколько. К счастью, будучи хиппи, родители оставались евреями и не слишком тяготели к бессребреничеству по жизни. Как разумно заметил отец, «голос живущего в комфортных условиях не менее убедителен, чем исходящий из очага бедности. Только это имеет значение, а не презренный металл или его отсутствие».

Сэмми оторвался от чашки кофе в изумлении.

— Это правда. Я родилась в коммуне хиппи в Нью-Мексико, в местечке, насчет принадлежности которого к штату сильно сомневалась, пока в 2000 году по Си-Эн-Эн не увидела карту электората. Мать любит рассказывать, как рожала меня в супружеской кровати в присутствии всех детей коммуны, которых привели посмотреть на чудо появления новой жизни. Ни докторов, ни лекарств, ни чистых простыней — только муж с дипломом ботаника, полуграмотная медсестра, обучавшая дыханию по йоге, гуру коммуны, распевавший индийские гимны, и две дюжины детей от трех до двенадцати, которые, скорее всего, лет до сорока оставались девственниками после зрелища упомянутого чуда.