Но судьба посмеялась над ними до конца -- они не смогли отнять деньги даже у мертвого Кости Попова...
      Мне казалось, что я знаю жизнь Юрониса и Лакса в последние дни не хуже их самих. И тут всплыл этот загадочный Воротников из Дзержинска, где закончился маршрут убийц. Они оба категорически и как-то испуганно отказываются от знакомства с ним; Воротников, в свою очередь, говорит, что не знает ни их, ни Костю Попова. Подозрительная личность этот Воротников -опустившийся, пьянчуга.
      Родные Попова никогда не слышали о Воротникове, но сразу же и без сомнений опознали Костин почерк в записной книжке. Сам Костя уже никогда ничего объяснить не сможет. Поэтому придется копать глубже -- я не могу позволить себе роскошь посчитать случайным совпадением то, что убийцы приехали в маленький районный городок, где проживает никому не известный Воротников, -- с записью адреса этого Воротникова в книжке убитого.
      И замелькали, побежали дни, и в торопливой своей спешке они будто настигали время, остановившееся 21 июня. Разбухала папка уголовного дела от новых документов, потом я завела второй том, а бумаги все прибывали...
      Документы второго тома
      ЛИЧНАЯ КАРТОЧКА
      Попов К. М., 1937 года рождения, беспартийный, холост, категория учета -- первая, состав -- солдат, рядовой. Правительственных наград не имеет. Общий стаж работы -- с 1952 года -- 15 лет, Назначения и перемещения
      1. Шофер -- 2-я автоколонна.
      2. Исключен из списка в связи со смертью...
      ТРУДОВАЯ КНИЖКА
      (выписка)
      Лаке В. И., 1951 года рождения, беспартийный. Общий стаж работы -- 9 месяцев 8 дней.
      Паневежисский автокомпрессорный завод.
      ХАРАКТЕРИСТИКА
      1-й паневежисской восьмилетней школы
      на Юрониса А. Н.
      Ученик прибыл в 1963 году после удаления из школы-интерната. За два года отличился очень плохим поведением, был нечестным.
      Не выполнял указания учителей, пропускал уроки, плохо учился.
      Занимался воровством: отнимал у детей деньги, авторучки. Воровал в магазинах и на улицах.
      Альбинас с матерью не считался и совсем ее не слушал...
      ХАРАКТЕРИСТИКА
      училища на воспитанника
      Лакса В. И.
      ...В училище находился в течение четырех лет. Владимир -- ученик слабоуспевающий, неряшливый, рассеянный. Замкнут, обособлен, ничем в училище не увлекался...
      ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
      шофера 5-го таксомоторного парка
      Колесовой Анны Андреевны
      ...Костя работал в нашем парке еще до ухода в армию, в токарном цехе, и одновременно учился на водителя. Он так много сил потратил на оборудование пионерлагеря нашего парка, хотя своих детей не имел.
      Вся жизнь Попова Кости прошла на наших глазах: Это была хорошая, честная, рабочая жизнь. Мы все требуем сурового наказания преступникам...
      ХАРАКТЕРИСТИКА
      Паневежисского завода автокомпрессоров на ученика Лакса В. И.
      ...Дело осваивал без усердия, работал вяло. Нарушал трудовую дисциплину. Замкнут. В общественной жизни не участвовал.
      Обсуждался на товарищеском суде за хулиганство в городе...
      СПРАВКА
      Осужденный к исправительным работам Юронис А. Н. наказания отбыл 23 рабочих дня.
      Начальник Паневежисской инспекции исправработ.
      ХАРАКТЕРИСТИКА
      на водителя 5-го т/моторного парка
      Попова К. М.
      ...За время работы хорошо относился к вверенной ему технике, систематически выполнял государственный план. Участвовал в общественной жизни парка и колонны, являлся членом редколлегии стенгазеты, был общественным контролером...
      Владимир Лакс
      Я никак не могу сообразить сейчас -- чем это мы так сильно были недовольны в Паневежисе? Зарабатывал я семьдесят пять -- восемьдесят рублей. Конечно, это не сундук пиастров. Но ведь если честно говорить, то я же и этих денег ни разу не отработал. Я ведь и делать-то ничего, совсем ничего не умею. К сожалению, это факт.
      Я тысячу раз давал себе клятву: проявить волю и побороть свою лень. И тысячу раз мне что-то помешало, пока я не махнул на все это рукой, решив, что, каким человек родился, таким он и помрет. Да и меняться не очень хотелось, потому что в конечном счете жилось-то нам не так уж плохо! Я часто вспоминаю здесь, как мы целыми вечерами сидели в кафе "Анжелюкас", потом шли в "Линялис", а когда были деньги, то отправлялись и в ресторан "Васерас". Какие это были прекрасные, шикарные кафе! С цветными светящимися витражами, бронзовыми чеканками на деревянных темных стенах. Если в Москве и есть роскошная жизнь, то она, наверное, проходит по какому-то другому счету. Здесь я не видел таких кафе. Во всяком случае, глядя в окна московских кафе, я не заметил, чтобы они были лучше тех, что в Паневежисе. Внутри-то мы не были, денег не хватило. Мы только пили водку с этими унылыми пьяницами, друзьями Баулина. В его грязной, паршивой комнате. И это было скучно и совсем неинтересно. А сейчас я все время раздумываю -- в чем же она состоит, интересная и веселая жизнь? Вот если бы я был на свободе и у меня оказалось очень много денег, то я бы построил себе роскошный каменный особняк в Ниде. Или в Паланге, мне все равно. И купил бы кадиллак "эльдорадо Брогам". А потом женился на Валде. Если бы я к ней приехал на "эльдорадо", то она бы мне не влепила по морде, как в тот раз, когда я прижал ее на лестнице. Да-а, здорово было бы, конечно... Только все это дома надо бы; здесь, в Москве, скучно, и люди какие-то неинтересные -- и Баулин, и дружки его -- Серафим, Толька, Сашка, Николай...
      Свидетели по уголовному делу No 41092
      (К ответственности по делу не привлечены)
      Макаркин Серафим (из протокола допроса):
      ...Я Макаркин Серафим. Мне двадцать четыре года, и я работаю грузчиком пятьдесят третьей базы...
      (Я даю показания, как свидетель и еще ничего не знаю о том, что через два месяца, в сентябре, сам буду сидеть в тюрьме за ограбление женщины.)
      ...Я приятель Баулина и ничего плохого о нем сказать не могу.
      ...Числа 18--20 июня, вечером, я гулял по улице и встретил Баулина с двумя какими-то ребятами. Помню, что я уже был пьян. Но с Баулиным я решил выпить еще. Выпил. Водки. Поэтому все, что происходило потом, я помню смутно. Как в тумане.
      Я не помню:
      -- кто платил за водку;
      -- кто такие эти двое ребят;
      -- что они говорили;
      -- зачем они приехали;
      -- были ли у них деньги, и сколько;
      -- чем они занимаются;
      -- какие у них планы;
      -- выпивал ли с нами еще кто-нибудь.
      Все это мне было неинтересно.
      Записано с моих слов верно -- свидетель Макаркин.
      * * *
      Алпатов Анатолий (из протокола допроса):
      ...Я Алпатов Анатолий. Мне двадцать семь лет, и я работаю токарем Карачаровского механического завода.
      ...Я знаю Баулина, но в дружбе с ним не состою.
      ...За несколько дней до убийства я встретил Баулина на улице с двумя ребятами, которые жили у него в комнате. Я к тому времени уже был пьян. Но с Баулиным согласился выпить еще. У них была бутылка водки. Мы вошли в подъезд дома двадцать девять и там выпили...
      Кто покупал водку и на чьи деньги -- не помню.
      Ничего о ребятах-литовцах -- не знаю.
      Выпивал ли с нами кто-нибудь еще -- понятия не имею. '
      Записано с моих слов верно -- свидетель Алпатов.
      * * *
      Андрюшин Александр (из протокола допроса):
      ...Я Андрюшин Александр. Мне двадцать девять лет, Я не работаю.
      ...Я знаю Баулина, но ничего сказать о нем не могу.
      ...В июне я пришел к Баулину. У него было двое ребят -- приезжих из Литвы, которые были выпивши. Они угостили меня водкой. Я, конечно, выпил. Потом дал денег -- купили еще вина. Затем выпили.
      ...Ничего о литовцах -- кто они, зачем приехали, какие имели планы -знать не могу.
      Записано с моих слов верно -- свидетель Андрюшин.
      * * *
      Гусев Николай (из протокола допроса):
      ...Я Гусев Николай. Мне тридцать девять лет. Я не работаю.
      Я знаю Баулина, потому что он мой сосед.
      У Баулина жили чужие ребята.
      20 июня в четыре часа дня меня вызвал Баулин и велел сходить купить красненького. Дал три рубля. Я сходил.
      Вино распили мы все вчетвером.
      Но как зовут гостей Баулина, я не знаю. Они сами не сказали, а я не спрашивал.
      Потом разошлись.
      Вечером встретились на улице. Опять договорились. Выпить.
      Баулин дал три рубля. Купили две бутылки вина и распили его у Баулина в комнате. Разошлись. Я еще хотел выпить, но денег нег. Пошел по соседям. Не дали. Пришел к баулинским ребятам. Дали сорок пять копеек. Я собрал пустые бутылки -- семь штук -- пошел в магазин. Баулин -- со мной. Мы с ним пили... Потом спал, очень крепко. Даже милиционеры, когда пришли, еле меня разбудили...
      По именам я их не знаю.
      Внешность их запомнил плохо. Я на них особо и не смотрел: мне-то что? Я с ними выпил -- и пошел... Узнать я их, может быть, смогу.
      Записано с моих слов верно -- свидетель Гусев.
      Евгения Курбатова
      Девятого августа я вызвала Юрониса, чтобы допросить его и сообщить о результатах криминалистической экспертизы. Эксперт дал заключение, что их ножи не являются холодным оружием "...и относятся к хозяйственным ножам общего применения (для резки мяса, овощей, хлеба...)".
      -- Что же ты, Юронис, не резал своим ножом овощи или хлеб? -- спросила я его, заполняя бланк "Протокола допроса несовершеннолетнего обвиняемого".
      Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:
      -- А у меня завтра день рождения... Я отложила ручку в сторону:
      -- Ну что ж, поздравляю тебя. Хотя и не стоило бы...
      -- Я знаю, -- сказал он. -- Но все-таки... Правда, такое совершеннолетие не у всех бывает?
      -- Да, к счастью. А ты что, гордишься этим, что ли? Я что-то не пойму...
      -- Нет. Тоскливо мне сегодня. Поговорить совсем не с кем.
      -- А о чем ты хотел поговорить?
      -- Не знаю. Я ведь молчу все время. И думаю.
      -- Ну?
      -- У меня в Паневежисе друг был. Звали его Иван Морозов. Он в нашем доме жил. Намного он старше меня. Раз пять уже сидел, за разное -хулиганство, кражи, грабеж.
      -- И что?
      -- Он очень весело про тюрьму рассказывал, здорово.
      -- Похоже?
      Юронис покачал головой:
      -- Нет. Совсем в тюрьме не так. Врал Ванька. В тюрьме люди не должны жить.
      -- А если эти люди убивают других людей? Где же им жить -- на курорте?
      Он снова покачал головой:
      -- Надо, чтобы не убивали.
      -- Но ведь ты же убил?
      -- Да, убил. Поэтому я в тюрьме, я понимаю. И я все время думаю о другом...
      -- О чем же?
      -- Зачем врал Ванька Морозов? Ну, зачем, например, говорить, что лучше всего фраера ограбить и убить -- будет наверняка молчать? Теперь-то я знаю, что с убийством во сто раз быстрее попадешь, всю милицию на ноги поднимают, как на войну... И все, что он про тюрьму рассказывал, -- вранье, подлое вранье... Все, что он рассказывал...
      -- А он тебе рассказывал, что здесь хорошо?
      -- Не в этом дело, -- он досадливо махнул рукой. -- Не говорил он, что здесь хорошо. Но так получалось у него, что сюда самые смелые попадают. Просто им немного не повезло. Но здесь их уважают... И среди заключенных есть свой закон.
      -- Ну и как, нашел ты уважение в камере? Закон воровской понравился?
      -- А-а, мне их уважение не нужно. Я и сам их не уважаю. Понимаете, не уважаю. Не за что уважать. Как животные, кто сильнее -- тот умнее. А закона никакого воровского нет. Ерунда это, выдумки. Может, и был когда, а сейчас нет. Каждый за себя -- вот и весь закон в камере...
      -- Тебя что, в камере не любят?
      -- Да нет, не в этом дело. Я еще не привык помнить, кто я такой. Я ведь относился к ним как к уголовникам, шпане. И медленно привыкаю, что я их не лучше. Они -- воры, хулиганы, а я человека убил...
      Я подчеркнула в бланке протокола слово "несовершеннолетнего". С завтрашнего дня он просто обвиняемый. Я сказала:
      -- Завтра ты пойдешь на психиатрическую экспертизу.
      Он кивнул, потом сказал, криво улыбнувшись:
      -- В день совершеннолетия полезно узнать, сумасшедший ты или еще на что-то годишься. Это вообще не мешает. Даже тем, кто людей не убивает...
      Уж не гордится ли Юронис, что он не "уголовник, шпана, хулиган", что он "человека убил"? Что-то легко очень он эти слова повторяет...
      Альбинас Юронис
      -- Юро-о-нис! На вы-ыход!..
      Я поднялся, еще сонный какой-то, пошел к двери. Я знаю -- это меня тащат на "пятиминутку" -- вчера предупредили. "Пятиминутка" -- это амбулаторная психиатрическая экспертиза. Ребята в камере мне рассказали, что всех малолетних убийц на "пятиминутке" проверяют. Муртаза, маленький хитрый воришка с Трубной, который уже не раз сидел, а сейчас попал за грабеж, и по всем этим вопросам "в курсе дела", растягивая в улыбке толстые губы, сказал:
      -- Пустое дело. Это все учителя да адвокаты воду мутят. Говорят, что если малолетка убил -- то он скорее всего псих. Мол, обыкновенный пацан на это неспособный. Вот и таскают. Кой-кто "лепить" пробовал -- все ж таки психов не судят, -- не-а, не пролезло: правильные ответы знать надо. А-а, совсем пустое дело, -- Муртаза махнул рукой и отвернулся к стене.
      Я иду, руки назад, по бесконечным коридорам и переходам тюрьмы. Надзирательница, толстенькая, задастая, громыхая здоровенными ключами, отпирает одну дверь за другой. Вот сильно запахло щами и еще чем-то кислым, точно как в Паневежисе, в фабричной столовой. Я знаю -- теперь уже скоро. В длинном коридоре следственного корпуса на одном из кабинетов висит табличка: "Амбулаторная психиатрическая экспертиза. Прием по понедельникам и средам..." Я ее видел, когда меня водили на допросы к Курбатовой.
      "Лепить" я не собираюсь, бесполезно. Еще нажалуются врачи, что симулянт, в суде за это добавят. А потом, я думаю, в сумасшедшем доме еще хуже сидеть, чем в тюрьме. Ни к чему мне это...
      ...Врачи сидят за столом, в белых халатах. Такие любезные все, добрые вроде. Один, с бородкой, в толстых очках, все улыбается, разговаривает как с первоклассником. Вопросы задает. Вопросы-то легкие, обыкновенные совсем:
      -- Сколько лет?..
      -- Где родился?..
      -- Где жил?..
      -- Как учился?..
      -- Курил?..
      -- Чем болел?..
      -- В какие игры играл?..
      -- Пил?..
      -- Головой не ударялся?..
      -- Пьяницы среди родных были?.. Совсем обыкновенные вопросы, легкие. Курбатова задает куда труднее...
      -- Расскажите, как было дело?
      Рассказал. Как на допросе, только покороче.
      -- Как вы относитесь к происшедшему? Как отношусь. Дураки были, конечно. Да и Володька сдрейфил. Объясняй теперь. Опустил глаза, сказал:
      -- Дурак был. Теперь жалею...
      Кандидат медицинских наук Рубин Я. И.
      Он опустил глаза и сказал:
      -- Дурак был, теперь жалею...
      И непонятно было, о чем он жалеет: о том, что был дураком, о том, что убил человека, или о том, что попался? Вопроса этого он не ожидал, задумался, и видно было, что ему трудно ответить. Но память услужливо подсказала стереотип: "Дурак был". Взрослые; те чаще говорят стыдливо: "Пьяный был..."
      "Дурак был". А сейчас умный стал? Оттого, что в тюрьме? А если бы не попался? Не нравится мне такое "раскаяние", сколько лет я с преступниками работаю, и даже удивительно, до чего однообразно они оправдываются: "Дурак был", "Пьяный был", "Глупо, конечно, все получилось", "Сам не знаю, что со мной сталось". И так далее. И все это большей частью люди, которые прекрасно отдают себе отчет во всех своих действиях: мы же видим -- и по уголовному делу, и по их ответам комиссии, и по анемнезу. А как доходит до объяснения преступного факта -- сразу: "Сам не знаю..." Все знает, кроме этого. В этой формулировке обычно таится подсознательный жалостный намек, что вот, дескать, не волен он был в своих поступках, "не в себе" был, произошло с ним что-то этакое "таинственное". А мы, психиатры, должны эту "таинственность" учесть и дать ему скидку.
      Вот и этот, Юронис. Думает медленно, расчетливо, отвечать не спешит. Вопросы наши понимает, ответы дает точные. А как последний вопрос услышал -запнулся, задумался надолго, что-то в уме высчитывает. Сказать, что глубоко раскаивается, не может: инстинктивно чувствует, что не найдет тех нужных и искренних слов, которые бы заставили нас, врачей, ему поверить. Сказать правду не хочет, он знает, что его ответ может попасть в уголовное дело. Поэтому лицо его из деловито-озабоченного вдруг становится смущенным, грустным, он опускает глаза и перекладывает всю дальнейшую ответственность за свою судьбу на нас:
      -- Дурак был, теперь жалею...
      Акт No 660
      ...Освидетельствован Юронис Альбинас Николаевич.
      В школе Юронис учился слабо, дублировал 1, 4 и 5-й классы... Часто менял места работы и специальности, нигде подолгу не удерживался...
      ...По физическому развитию соответствует возрасту. Со стороны психики: сознание ясное. Все виды ориентировки сохранены. Держится развязно, груб, на вопросы отвечает с раздражением. Понимает цель обследования и сложившуюся для него ситуацию. На память не жалуется. Обеспокоен предстоящей ответственностью...
      Комиссия приходит к заключению, что Юронис душевным заболеванием не страдает и в отношении инкриминируемых ему действий является вменяемым...
      Евгения Курбатова
      Жена Воротникова -- Лидия Михайловна -- оказалась молодой интересной женщиной с бледным нервным лицом. Почти год как уехала от мужа и живет теперь одна. Шестилетняя дочка находится у ее матери до тех пор, пока она окончательно не устроится. К мужу возвращаться не думает.
      -- Вы не знаете, какой это ужас, когда муж каждый день пьян. Теперь с этим покончено навсегда. Решиться трудно было, а теперь уже все нормально. Людочку только жаль, без отца ей придется расти. Но лучше вообще отца не иметь, чем иметь отца-алкоголика. Это ведь не только горестно, это же ведь еще и стыдно.
      -- Скажите, Лидия Михайловна, а никто из знакомых или родных в Москве не мог дать Попову адрес вашего мужа в Дзержинске?
      -- Я уже думала об этом, но ничего путного в голову не приходит. У меня здесь живут только сестра с мужем, так они с Воротниковым никаких связей не поддерживают.
      -- А в Прибалтике у вас нет родственников или знакомых?
      Женщина на мгновение задумалась.
      -- Дело в том, что у меня была подруга -- Алла Окк. Она сама латышка, а вышла замуж не то за эстонца, не то за литовца, точно не помню. Это было лет пять назад. Потом она уехала жить в Прибалтику к своему мужу, и мы утратили связь. Если я вас правильно поняла, вы хотите узнать, не могла ли она дать адрес убийцам?
      -- Вот именно.
      -- Не думаю. Она с моим мужем даже не была знакома, и адреса нашего у нее, по-моему, не было.
      -- А где она сейчас живет, вы знаете?
      -- Конечно...
      В тот же день я получила из Паневежисской милиции характеристику на Юрониса. Это был воистину замечательный документ. "Юронис состоит на учете в детской комнате с 5 ноября 1966 года, -- было сказано в первых строчках характеристики, -- за систематическую кражу велосипедов". Потом слова насчет кражи велосипедов были небрежно зачеркнуты, и оставалось неясным -- за что же состоит подросток на учете в детской комнате милиции.
      "15 января 1966 года -- проведена беседа в отношении устройства на работу". Ясно. Только не видно, какие плоды дала эта беседа.
      "3 марта -- проведена беседа во время рейда с родителями". Беседа во время рейда. Какая беседа, о чем, во время какого рейда?..
      "16 ноября -- угнана легковая машина, но был задержан, потому что машина забуксовала..." Тут я не выдержала и вслух засмеялась, до того эта запись смахивала на старый анекдот, потому что не легковую машину угнал Юронис, а грузовую, и не забуксовала она, а сжег он мотор, и вообще он "ехал не в ту сторону". Точность этих записей демонстрировала то внимание, с которым относилась к трудному подростку детская комната,
      "Проведена беседа в детской комнате, взято объяснение". Беседа на какую тему? Объяснение в чем? И снова, с монотонной унылостью:
      "15 декабря -- беседа на дому с родителями...
      Январь 1967 года -- доставлен в вытрезвитель, беседа с родителями...
      2 марта 1967 года -- во время рейда беседа с несовершеннолетним и его родителями...
      27 июня 1967 года -- проведена беседа с родителями в отношении плохого поведения их сына..."
      * * *
      27 июня с родителями была проведена беседа о плохом поведении их сына. Замечательно! В этом документе было все замечательно. И то, что несчастная одинокая старуха называется "родителями", и то, что с "ними" регулярно проводят беседы о поведении сына, который плевать на "них" хотел, и то, что воспитание несовершеннолетнего уголовника носит рейдовый характер, и то, что последнюю беседу провели, когда он уже неделю сидел в тюрьме. Правда, начальник милиции капитан Стасюнас не знал, что на этот раз поведение Юрониса было совсем плохое. Он просто человека убил.
      Надо было ехать в Паневежис...:
      Евгения Курбатова
      Я приехала в Паневежис дождливым осенним днем. Не заходя в прокуратуру, я отправилась домой к матери Юрониса.
      Тесный маленький двор, старый дом с залитыми водой подслеповатыми окошками. Я постучала в дверь, обитую рваной клеенкой.
      -- Кто там? -- спросил за дверью надтреснутый женский голос.
      -- Следователь из Москвы, -- сказала я и потянула за ручку. Дверь послушно растворилась. Седая морщинистая женщина с испугом смотрела на меня. И мне на мгновение вдруг стало совестно, что я еще молодая и совсем здоровая. Такая была эта женщина немощная, серая, усталая. Вся она состояла из одних суставов, будто позвоночник, все прямые кости из нее вынули, и только одна дряблая, слабая оболочка невесть как держалась вертикально.
      -- Да, это я мать Альбинаса, -- сказала она, хотя я ее даже не успела спросить. -- Вы проходите в комнату, пожалуйста...
      Голос у нее был тихий и такой же, как она вся, дряблый и серый. В комнате было пустовато и очень чисто. На стене висела фотография Альбинаса. Я присела к столу и достала из портфеля бумагу и ручку.
      -- Вы, может быть, чаю попьете? -- спросила она робко.
      Я быстро сказала:
      -- Нет, нет, спасибо, не беспокойтесь, я в поезде пила, -- и поймала себя на мысли, что брезгую пить в этом доме. И от этого разозлилась на себя.
      -- Казимира Петровна, мне надо задать вам несколько вопросов.
      -- Да-да, я понимаю, я привыкла уже, -- ив голосе ее была необычайная покорность, полное подчинение судьбе и всем людям, кто захотел бы только приказать. Потому что от жизни она уже вообще ничего не ждала -- это видно было по ее лицу и совершенно мертвым, бессильным рукам. Ничего хорошего все равно не могло произойти, а хуже, чем произошло, уже не могло случиться.
      -- ...Я сначала боялась соседей встретить, в глаза не могла посмотреть, а потом привыкла. Ко всему человек привыкает: и к горю, и к позору. Все тут сразу на меня...
      Она говорила негромко, и речь ее была как стоячая вода: бросил камень, разошлись круги, и снова замерла. Я слушала ее, и у меня все время перед глазами было лицо матери Кости Попова. Сухое, сильное, с крупными чертами, какие вырезал на своих портретах Эрьзя, нестертое и нераздавленное даже этим безмерным горем.
      -- ...Вы и меня поймите: для всех он убийца, а для меня -- сын. А много я ему в жизни дать могла? Я же ведь неграмотная, уборщицей работаю.
      Мать Кости Попова работала дворником, потом -- в пекарне. Людей хлебом кормила, а своих ребят не всегда могла накормить досыта. Голова у меня болит что-то, в висках ломит. Да, о чем это я? Мать Попова тоже не могла дать своим сыновьям многого. И вспомнила почему-то слова своего отца: "Беда в том, что мы ищем точные подобия. А мир фрагментарен. Надо искать сходство в деталях".
      ...-- Не слушался он, ушел из школы. "Работать я буду", -- сказал. Но и на работе у него не получалось, очень он нервный. Менял работы часто...
      Константин за пятнадцать лет работы сменил всего одно место. Сначала токарем на "Красном пролетарии", потом шофером. "Первый раз меня Костя ослушался, когда ушел из седьмого класса. До станка не доставал, маленький он был, работал, стоя на ящике, две нормы выполнял". Голова очень болит что-то.
      ...-- Мы скрывали от соседей, когда Николай приезжал сюда, что он отец Альбинаса. Говорили, что это дед. Он ведь старый совсем, а жить с нами все равно не хотел. "Деревенщина ты была, деревенщиной помрешь",-- всегда укорял он меня. В Каунасе он живет, конюхом там работает. И денег мне на Альбиночку не давал никогда. Может, сын поэтому такой злой, нервный вырос...
      "Легкие у мужа были прострелены на фронте, от этого и умер, когда Косте пятнадцать лет минуло. Долго болел он перед этим, трудно нам было". Глаза у меня режет сильно. Я, наверное, простудилась.
      ...-- Меня в сорок шестом году бандиты ранили. Жили мы тогда в деревне Молайни, и пришли они ночью, "зеленые братья" эти самые, будь им пусто, и давай в дом ломиться. Хотели, чтобы брат мой опять с ними в лес ушел, а я дверь не открывала. Вот они из автоматов и начали строчить. А две пули в меня попали, с тех пор я инвалидом стала... Не слушался меня Альбиночка... Ругался на меня, что я его жизнь погубила... А что я могла сделать? Курил он и водку пил лег с пятнадцати. С осени прошлой и дома не бывал, все у шлюхи у этой... Опоила она его чем-то... А в милиции говорят: "Не наше дело... Может быть, любовь..." Придут скажут: "Вы на сына повлияйте..." А как же я повлияю? Он ведь и дома не бывает... и не слушает меня совсем...
      Я совсем сломалась, тяжело гудело в голове, и я с досадой думала о том, как некстати все это. Голос старой женщины, которая и живет-то по инерции, совсем меня добивал. Я достала из портфеля ножи:
      -- Вам эти ножи знакомы?
      -- Конечно, конечно, -- обрадовалась она. -- Вот этот нож я из Латвии привезла еще до войны, при Сметоне было еще. Очень он хороший, этот ножик, я им всегда капусту шинковала, и хлеб им резать удобно...
      Она радовалась ножу, как ребенок радуется случайно найденной вещи, которую потерял, и уже смирился с утратой, и вдруг неожиданно нашел вновь.
      -- Овощи им хорошо резать, я-то ведь каждую вещь берегу...
      Ей и в голову не приходило, что ее сын зарезал этим ножом человека...
      На лице старшины сверхсрочной службы Ивана Яковлевича Лакса замерло навсегда выражение испуганного удивления. Он говорит, как, наверное, командуют новобранцами на плацу -- коротко, четко. Но из-за этого удивленного выражения лица его слова звучат так, будто он сам в них не верит.
      -- Владимир был послушен, но не дисциплинирован.
      -- Это как понять?
      -- Обещания давал, но не выполнял их.
      -- А вы проверяли?
      -- В силу возможности. Мне было трудно, потому что моя жена, мать Владимира, умерла, когда мальчику было семь лет. А я очень занят на службе, и он часто оставался без надзора.
      -- Перед отъездом Владимир украл у вас из кителя шестьдесят рублей...
      -- Да. Но я бы не хотел, чтобы вы рассматривали это как кражу. Ведь я же ему отец. И в этом вопросе претензий к нему не имею.
      -- А в каких вопросах вы имеете к нему претензии? Лаке начал тяжело краснеть, болезненный, плитами, багрянец заливал шею и медленно полз к затылку.
      -- Вы понимаете, что ваш сын участвовал в убийстве? Что вы тоже несете за это моральную ответственность?
      Нелепая, случайная улыбка замерла у него на лице, и только по глазам было видно, как он страдает.
      -- Я... этому... его... не учил, -- сказал он медленно, с запинками.
      -- Да что вы говорите! Кто же из родителей учит своих детей убивать?
      Он посмотрел на меня совсем невидящими глазами и сказал:
      -- Володя собак очень любил...
      В гостинице я взяла у дежурной градусник и легла, накрывшись двумя одеялами. Но согреться все равно не могла, так сильно трясло меня. Очень хотелось спать, но как только я закрывала глаза, то рядом со мной присаживалась на стул Казимира Юронис и говорила своим серым, дряхлым голосом: "Он... ведь... совсем... не слушал... меня".
      И вдруг ее перебивал сиплый бас отца Лакса: "Был... послушен... но... не выполнял... без надзора... его... этому... не учил".
      Их расталкивал начальник милиции Стасюнас и разводил руками: "Может, любовь... Не можем... вмешиваться..."
      Директор школы без лица чеканил, размахивая портфелем: "Отличался очень... плохим... поведением..."
      Я открывала глаза, но потолок кружился наперегонки с уродливой люстрой. Медленно, постепенно набирая скорость, вращалась кровать, а я держалась за спинку, чтобы не слететь с нее, как с карусели. Я затрясла головой, и бег немного утих. Ртутный столбик в градуснике прыгал перед глазами.
      Нельзя сейчас болеть. Надо ехать в Москву и заканчивать дело. Все ясно, кроме Воротникова. Нужно узнать, как попал его адрес в книжку Попова. А дело пора кончать и передавать в суд. Все уже ясно.
      А что ясно? Два молодых человека убили третьего. Безо всякой злобы, трезвые, просто нужно было поехать в Одессу или Сухуми, погулять, а денег не было, поэтому взяли и убили, чтобы отобрать у него совсем немного денег.
      Юронис и Лаке будут много-много лет сидеть за это в тюрьме. Наше общество потеряло в один миг трех молодых, полных сил людей. Вернее, в один миг мы потеряли Костю Попова. А Юрониса и Лакса мы начали терять давно. Но никто этого не заметил. Они ведь не родились убийцами, они родились обычными людьми, а стали убийцами. Когда же это началось?
      Ведь они не были тихарями, они еще в школе обратили на себя внимание взрослых. Тот же Альбинас. Он был отчаянный парень, он досаждал взрослым хулиганством, дерзостью своей. Но и у него была мечта -- водить автомобиль. Знали об этой мечте? Нет, наверное. Но ведь могли же, должны же были узнать о ней, когда он первый раз угнал грузовик! И вместо душеспасительных бесед, вместо рейдов, вместо "исправительных" работ (здорово они его за двадцать три дня "исправили"!) посадить его -- с инструктором -- за руль автоклубовской машины, увлечь любимым делом, направить его "отчаянность" по правильному руслу, отклеить ярлык "пропащего", в который он уже и сам поверил...