-- Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, -- уже откровенно грубо заявил старик. -- Вы своей несобранностью поставили меня перед непреодолимыми трудностями. Да-с! Я вынужден буду выплатить своим контрагентам огромную неустойку. И все из-за вас!
      -- Но при чем здесь я? -- развел руками Балашов, напряженно размышляя: "Откладывает встречу, значит каналы связи могут быть". -- Ведь не я же назначил в своей мастерской ревизию...
      -- Ох господи помилуй, да когда же вы станете деловым человеком? Никого ваши объективные причины не интересуют. Они входят в естественные издержки коммерческого риска. Поэтому вы вместе со мной должны будете разделить тяжесть неустойки.
      -- А сколько это будет? -- настороженно спросил Балашов.
      Коржаев на минуту задумался. Пошевелил губами:
      -- Половина вашего гонорара.
      -- Что-о? Да мне же получать тогда нечего будет!
      -- А мне будет чего?. По-вашему, выходит, что я, в мои-то годы, должен из-за вас мотаться по всей стране задаром? Заметьте, что мне суточных и проездных никто не платит.
      -- Ну, треть, я еще понимаю...
      -- Минимум -- сорок пять, иначе все придется отменить.
      -- Помилосердствуйте, я же еле расплачусь со своими людьми.
      -- Хорошо. Сорок процентов, и давайте кончим этот разговор.
      Балашов тяжело вздохнул:
      -- Давайте...
      Коржаев отпил глоток теплого мутного вина и сказал:
      -- Обо всех возможных у меня изменениях я вам напишу.
      Балашов мгновенье подумал.
      -- На мой адрес лучше не надо. Видите ли, у меня молодая и ревнивая жена, обладающая скверной привычкой читать мою корреспонденцию. А поскольку я ее не посвящаю в свои дела, то ей лучше ничего и не знать. Запомните такой адрес: "Большая Грузинская улица, дом сто двенадцать, квартира семь, Мосину Ю.". Он мне сразу же передаст.
      -- А он не любопытный?
      -- Все, что захотите передать мне, пишите ему. Это абсолютно надежный, мой человек. Я вам как-то говорил о нем. Это Джага. В письме к нему так и обращайтесь, я буду знать точно, что оно от вас. Тогда и подписывать вам не надо будет.
      -- Хорошо, в случае чего я буду иметь в виду этот почтовый ящик.
      Коржаев проиграл бой окончательно. Когда он затворил за Балашовым дверь, его одолели неясные сомнения. Этот человек хоть и лопух, но какой-то уж очень скользкий. Непонятно почему, но он вызывает подозрение. Нет, надо быть с ним осторожнее. Коржаев только не знал, что у него почти не осталось на это времени. Той же ночью он вылетел в Одессу.
      А Балашов сидел в это время у Крота в Останкине.
      -- Осталось мало времени. Сегодня я говорил со стариком, и мне кажется, что он уже не сможет предупредить Гастролера. Хоть он и ничего не сказал мне, но вот тебе голову на отсечение, если я ошибаюсь: к приезду Гастролера он вернется сюда, чтобы его встретить. Видимо, он не может сидеть здесь и дожидаться его.
      -- И что?
      -- Ничего. Просто давай обсудим, как лучше с ним кончать. Ты вообще-то готов? Или как?
      -- Готов, -- безразлично сказал Крот...
      По-латыни обозначает...
      На Петровку Тихонов явился к вечеру. Бегом, через две ступени, взбежал он на второй этаж и без стука влетел в кабинет своего начальника майора Шадрина.
      -- Борис Иваныч! Имеем новые сведения!
      -- Ладно. Ты присядь, отдохни, -- усмехнулся Шадрин.
      -- Нет, я же на полном серьезе вам говорю, Борис Иваныч! Пока фортуна стоит к нам лицом! -- закипятился Стас.
      Шадрин откинулся на стуле, не торопясь достал сигарету, закурил. На его длинном худом лице не было ни восторга, ни нетерпения. Спокойное лицо занятого человека.
      -- Ну что ж, давай делись своими голубыми милицейскими радостями.
      -- Так вот. Наш друг -- Мосин -- Джага, оказывается, работает на часовом заводе. Для меня это был первый приятный сюрприз: вот они откуда берутся -- винтики, колесики, аксики! Поехал я на завод -- поинтересоваться Джагой поближе. Порасспрошал людей про некоторых, ну и про Джагу в том числе. Насчет боржома -- неизвестно, а вот водочкой мой "подопечный" балуется крепко: в бухгалтерии по повесткам вытрезвителя уже дважды у него штрафы высчитывали. А на водочку нужны знаки...
      -- Какие знаки? -- удивился Шадрин.
      -- Ну какие? Денежные... Характеризуют Джагу, прямо скажем, не ай-яй-яй. Правда, сам он ни разу в кражах не попадался, но подозрения на него бывали.
      -- Это какие же подозрения?
      -- Обыкновенные. Как в римском праве: пост хок, эрго проптор хок!
      -- Как, как? -- переспросил Шадрин.
      -- Ну, это по-латыни. Обозначает: "Из-за этого, значит поэтому", -небрежно бросил Стас. -- Так вот, пропадут в одном, другом цехе какие-нибудь детальки, тут все давай вспоминать -- то да се... А потом всплывает: Юрка-монтер в обед у станков ковырялся, провода смотрел. Раз, другой, потом его самого по-рабочему -- за лацканы. Он, конечно, в амбицию: "Вы меня поймали? Нет? Ну и катитесь!" Тем пока и кончалось.
      Шадрин громко расхохотался:
      -- Слушай, Тихонов, ну, отчего ты такой трепач? "Пост хок" твой несчастный обозначает "после этого, значит поэтому"! И это не из римского права вовсе, а из курса логики. И является примером грубой логической ошибки. Ясно?
      -- Ясно, -- не смущаясь, сказал Тихонов. -- Тем более. Вы лучше 'дальше послушайте. Оказывается, на участке, где корпуса пропали, работает Кондратьева Зинаида, родная племянница Джаги.
      -- Все это очень интересно, -- сказал Шадрин. -- Так что ты предлагаешь теперь?
      -- Да это ж слепому ясно!
      -- У меня зрение неплохое, но мне еще не очень ясно. Так что уж подскажи.
      -- Надо бы Джагу сегодня же посадить, -- сказал Стас.
      Шадрин сделал испуганные глаза и надул щеки.
      -- Уф! Прямо-таки сегодня?
      -- А что? В этом есть свои резоны.
      -- Позволь уж поинтересоваться, дорогой мой Тихонов, а за что мы его посадим?
      -- Кого это вы тут сажаете? -- спросил вошедший Приходько.
      -- Заходи, Сережа. Я вот предлагаю Джагу окунуть в КПЗ. А Борис Иваныч с меня саржи рисует. Давай вместе думать. Ведь Джага -- явный преступник. Кому Коржаев блатное письмо адресовал? Джа-ге! Если мы его здесь сутки подержим, он, как штык, разговорится. Прижмем письмом -- расскажет про Коржаева. Потом сдаст Хромого, возьмемся за племянницу -- выяснится насчет корпусов...
      -- Светило! Анатолий Федорович Кони -- да и только. Просто изумительный пафос обвинителя, -- сказал Шадрин, невозмутимо покуривая свою "Шипку".
      Приходько покрутил в руках карандаш, потом поднял на Стаса глаза:
      -- Не, старик. Что-то ты... того, загнул...
      -- Это почему?
      -- А ты умерь свой оперативный зуд. Сейчас это во вред.
      -- Да бросьте вы менторствовать! -- разозлился Стас.
      -- Не заводись. Противника надо уважать. Или хотя бы принимать в расчет, если это такая сволочь, как наши клиенты, -- улыбнулся Сергей.
      -- Давай, давай. Будем уважать. Только зачем?
      -- А затем, что среди жуликов дураков уж никак не больше, чем среди порядочных людей.
      -- Вот именно, -- сказал Шадрин. -- Представь себе: какой-то растяпа-прокурор дал нам санкцию на арест Мошна. Ну и были бы мы круглыми дураками, если бы его взяли. Ты с Мосиным хоть раз говорил?
      -- Нет.
      -- И я не говорил. И Сергей не говорил. Так чего это мы вдруг должны уверовать, что он заведомо глупее нас? Болваном был бы он, если б вдруг раскололся. Улик-то практически нет против него никаких. А на испуг я брать не люблю. Это, я тебе скажу, не показание, которое с испугу дано. Нам надо, чтобы он не только дал правдивые показания, но сам же их и закрепил -- пусть награбленное выдаст, покажет документы, секретные записочки, назовет соучастников. Подскажет слабые их места. А для этого против него нужны факты, а не эрзацы. Есть они у тебя, эти факты? Письмо, штраф, племянница! Факты! Разве это факты? Возьми хотя бы письмо. Заметь себе, что Джаге оно только адресовано. Но оно ему не отправлено. И не получал он его. Теперь, работает он на часовом заводе. Ну и что? Да там тьма людей работает. Водку пьет? Так она всем продается, и пьют ее не только жулики. Сообщу по секрету: и аз грешен -- случается, вкушаю. Племянница? А разве доказано, что именно она похитила корпуса? Нет, не доказано. Хотя это и не исключено.
      -- Кроме того, есть в этом деле еще один интересный штрих, -- сказал Приходько. -- Вы хорошо помните текст письма Коржаева?
      Шадрин кивнул.
      -- Хорошо, -- пробормотал Стас.
      -- Даже если бегло просмотреть его, станет ясно -- Джага здесь фигура вспомогательная. И вернее всего, он лишь у Хромого на подхвате. А ты, Стас, Хромого знаешь?
      -- Нет, -- прищурился Тихонов.
      -- Вот об этом речь, -- сказал Шадрин. -- Я к тому же клоню. Ни роль Хромого, ни кто он такой, нам неизвестно. А ведь очень возможно, что и он здесь не самый главный. Я думаю, что Джага -- это так, мелочь, плотва. Если подсечем его сейчас, уйдут наши щуки глубоко -- только мы их и видели. Так что не сажать нам надо Джагу, а холить и лелеять, да нежно, чтобы он и не заметил этого. Вот тебе моя позиция. На сегодняшний день, конечно...
      -- Ладно, убедили, -- засмеялся Тихонов. -- Сломали меня, растерли в прах и пепел, которым и посыпаю свою грешную голову. Сдаюсь. И предлагаю другой план...
      В историю больше не возвращаемся
      [Нет, никак не снести Боливару двоих...)
      "Готов", -- сказал тогда устало Крот.
      И столько было в его глазах животного страха, подавленности и ненависти, что в душе у Балашова шевельнулось даже что-то похожее на жалость. Но он раздавил этот отголосок давно умершего чувства, как давят в пепельнице окурок, -- привычно, не задумываясь. Тогда Крот его боялся, и еще как боялся! А сейчас Крот, убрав старика, заявляет наглые требования. Балашов вспомнил ОТенри: "Боливару не снести двоих..."
      -- Глядите, Виктор Михалыч, пробросаетесь. Меня ж ведь и подобрать могут. Кому-то, может, теперь понадобятся не только мои руки, но и голова. Здесь, -- он постучал себя по лбу, -- много интересных сведений лежит. Так что предлагаю политику с позиции силы сменить на тактику переговоров...
      -- Так-так-так, -- пробормотал Балашов, -- это действительно становится интересным...
      И Балашов твердо решил: нет, никак не снести Боливару двоих. Правда, пока что нужно только нейтрализовать Крота, чтобы он не путался под ногами. Опустил голову, постучал пальцем по подлокотнику.
      -- Эх, Гена, потерять друга -- раз плюнуть. А искать его потом годами надо. Особенно таким людям, как мы с тобой.
      -- Что же мне, за дружбу подарить вам свою долю?
      -- Да кто говорит об этом? Чего ты заостряешься? Если ты помнишь, я тогда снял с обсуждения вопрос о деньгах. Это было несвоевременно. А сейчас настала пора его обсудить. Сколько ты хочешь?
      -- Половину.
      -- Сколько-о? -- Балашов, который вообще ничего Кроту давать не собирался, все равно ахнул от такой наглости.
      -- .Вторую долю. Половину. И ни одной копейки меньше.
      -- Ну, Гена, это уж ты меня грабишь. Ты-то ни черта не вложил в это дело, а я скоро из-за него штаны сниму.
      -- Вам без штанов не страшно -- все равно в "Волге" катаетесь, никто и не заметит.
      -- Ты, Крот, не забывай, что мы делим шкуру неубитого медведя. Денежки-то надо еще взять.
      -- Мне доллары ни к чему, а вы на перепродаже еще вдвое против меня наживетесь, что я вас -- проверю?
      -- Знаешь, без доверия мы с тобой далеко не уедем.
      -- Когда меня в "шестерках" держали, что-то вы меня не очень в доверенные брали.
      "Хам. Наглый глупый хам, -- спокойно подумал Балашов. -- Полагает, что он сейчас что-то стал значить. Навести на него уголовку анонимкой, что ли? Да нет, рановато еще, может от злости наболтать. Пускай подыхает как знает, без меня. Надо ему сейчас кость бросить..."
      -- Ты в философию не вдавайся и гонор свой не показывай. Постарайся не забывать, что из нас двоих деньги достать могу пока что только я. А ты в крайнем случае можешь лишь поломать это дело. Но это и не в твоих интересах. Так что давай по-деловому: даю тебе двадцать процентов. . -- Сорок.
      -- Двадцать пять.
      -- Сорок.
      -- Вот что: бери третью долю или катись к чертовой матери!
      -- Часть наличными сейчас.
      -- На. Пока хватит.
      Крот взял из его рук толстую пачку денег и, не считая, засунул в карман пиджака,
      -- А на эти деньги напиши мне расписочку, -- сказал Балашов. Он решил придать их отношениям видимость солидности. . -- Зачем? -- удивился Крот.
      -- А затем, что ты у меня больше не служащий, а компаньон, и деньги эти пойдут в зачет при окончательном расчете.
      -- Виктор Михалыч, а зачем же расписка все-таки? -- развеселился Крот. -- Вы с меня долг через нарсуд, что ли, взыскивать будете?
      -- Суд не суд, а порядок должен быть.
      -- Ну, пожалуйста. Только какой из моих фамилий расписку подписывать? Какая вам нравится больше: Костюк, Ланде, Тарасов или Орлов?
      -- А мне все равно.
      Когда Крот написал расписку, Балашов аккуратно сложил ее и положил в бумажник. Потом сказал:
      -- Жарко сегодня. Принеси водички с кухни. Только слей из крана побольше.
      Как только Крот вышел, Балашов разогнулся в кресле, выпрямился и, стараясь не скрипнуть половицей, балансируя на одной ноге, дотянулся до пиджака Крота. В мгновение он обшарил карманы и вытащил из внутреннего самую дорогую для Крота вещь -- его фальшивый паспорт. Пистолета, который дал ему Балашов перед поездкой в Одессу, в пиджаке не было.
      Когда Крот вошел со стаканом в комнату, Балашов сидел в прежней позе в кресле и обмахивался газетой. Воду пил долго, со вкусом, обдумывая, как бы забрать у Крота пистолет. Потом встал.
      -- Ну, договорились, Геночка. Теперь сиди и жди открытки. Должна быть скоро.
      -- Посижу.
      -- Кстати, давай я заберу пушку. Ненароком Лизка наткнуться может, пойдут вопросы -- зачем да почему.
      -- А вы не бойтесь, не наткнется. Я ее теперь все время при себе ношу, -- и он похлопал себя по заднему карману брюк.
      Гвоздь не от той стены
      Тихонов стряхнул с плаща дождевые капли и небрежно бросил его на стул. Усаживаясь на край своего стола, спросил Сергея:
      -- Можете дать новые показания по делу подпольного концерна "Джага энд Ко"?
      -- Судя по выражению лица, ты такими показаниями тоже похвастаться не можешь, -- хитро прищурился Приходько.
      -- Не говори уж, отец. Давно я так сильно не загорал.
      -- А все-таки?
      -- А все-таки? -- задумчиво переспросил Тихонов. Потом грустно усмехнулся: -- Если бы твоя тощая грудь была закована не в мундир, а в жилет, я бы, ей-богу, оросил его своими слезами...
      Они ходили по тонкому льду шуток, подначивали друг друга, ехидничали, и Приходько видел, что Тихонов ужасно устал за эти дни.
      -- Если понадобится что-нибудь из дефицитной часовой фурнитуры, прошу ко мне, -- сказал Тихонов. -- Дружу с широким коллективом мелких спекулянтов.
      -- Среди них хромых нет случайно?
      -- Нет. Но мне кажется, что нашего Хромого там ни случайно, ни нарочно не найдешь.
      -- Это почему?
      -- А вот почему. Я же ведь не только знакомился там со спекулянтами. Я еще много беседовал с ними потом. Прямо жутко, аж скулы болят. Все это мелочь, бакланы. По штучке торгуют -- украл, купил, перепродал. Но состав у них очень ровный: пьянчужки жалкие какие-то. И откуда они у нас только берутся? Прямо как василиски из заброшенных колодцев. Я уверен, что никто из них такой операции -- украсть и перепродать большую партию деталей -- не может. Да там о таких количествах и слыхом не слыхали. И я убежден, что эта линия -- вообще гвоздь не от той стены. Эту версию, считай, мы уже отработали.
      -- Ну, а Джага как себя проявляет? Ты ведь собирался глаз с него не спускать.
      -- А как же! Бдим неукоснительно... денно и нощно... Я даже дневничок на него завел, -- Тихонов приподнял со стула мокрый плащ, встряхнул его и извлек из бокового кармана записную книжку. -- Можешь полюбоваться на моего подшефного.
      Сергей раскрыл дневник.
      "Вторник, 7 час. 30 мин. М. вышел из дому и приб. на раб. В 15 час. 30 мин. вышел с завода. На площ. Белорус, вокзала у нов. метро встретился с двумя неизв. мужч., с котор. приобрел в угловом "Растр." бутылку водки и тут же, около газировщицы, распил водку, после чего пошел на Б. Грузин, ул. Во дворе своего дома около 30 мин. играл в домино с соседями, потом вчетвером купили одну бут. водки и четвертинку, распили. В 18 час. М. ушел к себе домой и больше на улицу не выходил".
      "Среда. 7 час. 30 мин. М. из дому напр, на завод. После работы выпивал на троих в угловом "Растр.", потом играл в домино... и т. д."
      "Четверг...
      ...потом играл в домино..."
      -- Да-а, прямо скажем, насыщенно живет наш клиент, позавидуешь, -Приходько улыбнулся и покачал головой. -- А какой поток информации о его связях! Каждый день новые люди из числа случайных собутыльников, и, как на грех, ни одного хромого... И все-таки, Стас, ты его из поля зрения не выпускай...
      Думай, голова, картуз куплю
      К вечеру снова пошел дождь. Щетки на лобовом стекле неутомимо сметали брызги, но, покуда они делали следующий взмах, вода опять заливала стекло. Негромко мурлыкал приемник. Балашов покосился на Джагу:
      -- Спишь, что ли?
      -- Да что вы, Виктор Михалыч! Думаю.
      -- Думай, думай, голова, картуз куплю. Если придумаешь что-нибудь толковое.
      -- В том-то и закавыка, что ничего толкового в голову не приходит.
      Балашов добро улыбнулся:
      -- В такую голову -- и ничего не приходит! Поверить трудно.
      -- Да вы не смейтесь, Виктор Михалыч, там сейчас действительно пылинку не пронесешь. После собрания этого вахтеры прямо озверели. "Нашу, -говорят, -- профессиональную честь задели!" Вот дурачье, какая у них там профессия!
      -- У тебя зато богатая профессия. Без меня, наверное, ходил бы и побирался. Если уж такая у них плевая профессия, ты вот придумай, как их обмануть.
      -- Да разве в них дело-то, Виктор Михалыч?
      -- А в ком? В дяде?
      -- Так в том-то и дело, что после собрания весь народ на заводе взбаламутился. Контроль этот самый, народный, организовали. Учет ввели по операциям. Потом борьба там у них за отличное качество, так смена у смены не только по количеству, но и по кондиции детали принимает. Прямо беда! Близко подойти боязно!
      -- Ты, Джага, с точки зрения Советской власти, явление, увы, не только вредное, но и редкое. Весь твой завод на вахте стоит, а для тебя беда!
      -- Смеетесь?
      -- Уж куда серьезней!
      -- Чего же вы тогда себе на подхват ударника ком-труда не приспособите? Раз уж я такое вредное явление?
      -- Так это ты для Советской власти вредное явление, а для меня -ничего. Ленив только очень. И трусоват.
      -- А кому в тюрьму охота садиться? Вы-то там не были, а я тюремной баланды да рыбкиного супа нахлебался за милую душу. Вон все зубы от цинги выпали,-- показал Джага два ряда металлических зубов.
      -- Мне-то хоть не ври. Я же не иностранный корреспондент -- на такую дешевку не клюю. Зубы ты не от цинги и не в тюрьме потерял, а вышибли их тебе разом по пьянке у Хрюни-скокаря.
      -- А откуда вы знаете? -- изумился Джага.
      -- Раз говорю, значит знаю. Так ведь дело было, а? -- засмеялся Балашов.
      Джага хитро улыбнулся, провел пятерней по лысине:
      -- Не в этом дело, Виктор Михалыч, вот со стеклами как быть?
      -- Это я у тебя хотел узнать, дружище...
      -- А никак нельзя спихнуть эту партию без стекол?
      -- Ты что, милый, обалдел?
      -- Почему? Предложим вместо стекол такую же партию циферблатов -- у нас же лишек есть. Не все ли равно этим барыгам, чем торговать?
      -- Ох, Джага, дикий ты человек все-таки! В паспорте часов "Столица" написано черным по белому на русском и английском языках: "Противоударные, пыле-влагонепроницаемые, антимагнитные". Ты как полагаешь, сохранят они все эти свойства без стекол? Или, может быть, не совсем?
      -- А нам-то какое дело?
      -- Я тебя уже призывал беречь честь твоей заводской марки! И объяснял, что мне нужен полный комплект деталей к "Столице" по каталогу. А зачем, это ты верно заметил, -- не твое дело.
      -- Ну, не мое так не мое. Думайте тогда сами.
      -- Не груби мне, старый нахал.
      -- Я и не грублю. Не знаю я, где стекла взять.
      -- А племянница твоя, Зинка Кондратьева?
      -- Что вы, Виктор Михалыч, она и говорить со мной сейчас боится! Как вынесли тогда корпуса -- конец! Заикнулся я было, а она -- в рев. "Впутал, -- говорит, -- меня в грязные дела, посадят вас всех и меня заодно. Не подходи ко мне больше". Вот те на! "Скажи спасибо, -- говорит, -- что меня замарал до ушей, а то бы пошла в милицию, первая на тебя заявила".
      -- Да-а, интересные дела, -- присвистнул Балашов. -- Ты ей мои деньги все передал?
      -- А как же?
      -- Что-то я уверенности в твоем голосе не слышу. Ну-ка посмотри мне в глаза! -- стеганул хлыстом голос Балашова. -- Ты что юлишь? Неужто ты надул меня, свинья?
      -- Виктор Михалыч, кормилец, без вины я, как бог свят! Все отдал...
      Из-за поворота вынырнул самосвал, ослепив их палящими столбами дальнего света. Это спасло Джагу. Балашов вперился вперед, в мутную сетку дождя, просвеченную огнями фар. За эти мгновенья Джага успел прийти в себя, забормотал обиженным голосом:
      -- Зря землите меня, Виктор Михалыч! Вы же знаете, как я ценю вашу доброту. Через вас, можно сказать, жизнь увидел, так нешто я позволю себе вас обманывать...
      -- Смотри, гад, узнаю, что деньги Зинке не отдал, тогда пощады не жди.
      Джага подумал: "Хе-хе, узнаешь! Ты Зинку и в глаза не видел. А деньги все-таки надо перепрятать. С него станется, придет домой, все обыщет. А если она, дура, денег не берет, решила в честные податься, что ж мне, деньги ему назад нести? Мне они тоже лишними не будут".
      И в это время его вдруг осенило: "Ой-ой-ой! Деньги сами в руки прут! Пресс же стекольный старый списали недавно, вчера на задний двор выбросили! Если его с металлоломом вывезти? А пуансоны в цехе взять можно!"
      -- Виктор Михалыч!
      -- Что тебе?
      -- А если мы сами отштампуем стекла?
      -- Чем? Может, башкой твоей лысой?
      -- Зачем башкой? Башка еще нам понадобится. Я лучше придумал.
      -- Давай излагай. Может быть, действительно понадобится.
      -- У одного моего знакомого есть пресс для штамповки стекол. А пуансоны я достану. Пресс небольшой, как настольная швейная машинка. И работает негромко. Установим у вас на даче и за несколько дней я вам все недостающие стеклышки отштампую. Сырье-то у нас есть.
      -- Слушай, видать, что башка твоя еще действительно понадобится. Только варит она уж больно медленно. О чем раньше-то думал?
      -- Вспоминал все, как найти его.
      -- Вспомнил?
      -- Вроде вспомнил.
      -- А сколько он хочет за пресс?
      Джага почувствовал подвох и развел руками.
      -- Так кто его знает? Он же тогда и не думал продавать. Но, думаю, сотни за три я его уговорю. Балашов прищурился.
      -- Двести за глаза хватит. Договаривайся. Но смотри: к концу недели чтобы пресс с пуансонами был на даче. Усек?
      --: Постараюсь...
      -- Вот сюда прямо его и привезешь.
      "Волга" въехала в ворота дачи. Отворилась дверь веранды, и в освещенном проеме появилась женская фигура. Прикрывая голову зонтом, Алла помахала рукой.
      -- Быстрее, ужин стынет!..
      Через несколько дней из ворот часового завода выехала трехтонка, груженная металлоломом. Агент показал вахтеру пропуск: "На базу вторчермета". В кузове сидел Джага, изъявивший вдруг желание подработать на сверхурочных...
      Куда уходят поезда метро!
      Тихонов и Приходько уселись на мраморную скамейку в конце платформы. Из черного жерла туннеля дул влажный прохладный ветер, чуть пахнущий резиной. Где-то, в самой утробной глубине, еще слабо светились красные концевые огни поезда, с ревом унесшегося мгновение назад.
      Сергей достал из кармана пачку сигарет, ловко подбросил одну пальцем и, когда она описала высокую дугу, поймал губами.
      -- Здесь нельзя курить, -- сказал Тихонов. -- Метро, техника безопасности, сам понимаешь.
      -- Жаль, сейчас бы на холодке самый раз, -- усмехнулся Сергей. Он погремел коробком спичек и положил его обратно в карман. Потом серьезно спросил: -- Стас, ты никогда не думал, куда уходят поезда метро на конечных станциях?
      -- Куда? В депо, наверное, -- пожал плечами Тихонов.
      -- Наверное. Я еще когда совсем маленьким был, ужасно интересовался этим вопросом. Забавно было бы посмотреть, где они там ночуют, как разворачиваются. Мальчишкой я раз пять пытался туда проскочить -- не выходил из вагона. Дежурные всегда засекали. Так и не посмотрел, жалко.
      -- В тебе еще не завершилась мутация. Детство в одном месте играет.
      -- Эк ты, брат, научно выражаешься. Тебя бы в лекторы-популяризаторы.
      -- Это я у своего шефа нахватался. Любит он иногда важное словечко завернуть. Обратно же, не зря университеты кончали. Латынь даже учили. И вообще, сколько экзаменов сдавали -- жуть вспомнить. Помнишь старика Перетерского: "Английский король сидит на троне, получает жалованье и занимается боксом".
      -- Приличное, видимо, жалованье у короля.
      -- Король умер. Там королева давно.
      -- Знаю. Жалованье-то, наверное, меньше не стало.
      -- А ты, Сергей, деньги любишь?
      -- Деньги? -- задумался Сергей. -- Наверное, люблю. Пристраститься, правда, не успел -- ни разу у меня их в избытке не было. Я вот сейчас вспомнил, как был в комнате Коржаева после его убийства. Поверишь, мне старика даже жалко стало -- нищета прямо самая настоящая. А потом, когда открыл его тайник, -- ахнул! Представь себе в одном сундуке всю свою зарплату и пенсию до самой смерти. И все у такого нищенького, сирого старика.
      -- Ладно. Оставим эти приятные воспоминания до следующего раза. Условный перекур закончен. Как мы дальше этих хромых вылавливать будем, не думал еще? -- спросил Тихонов.
      -- Думал. Есть предложение. Большинство работающих на заводе -женщины. Отбрасываем их сразу, потому что все-таки, мне кажется, Коржаев имел в виду хромого мужчину. Завод работает в две смены. Пересменка -- в четыре часа. Без четверти мы с тобою сядем в обеих проходных и отсчитаем всех работников завода, которые, как отмечалось, в балете уже танцевать не могут. Годится?
      -- Отпадает.
      -- Это почему?
      . -- Технически затруднительно: надо будет отдельно выяснять потом фамилии, -- это раз. А во-вторых, люди обязательно обратят внимание на двух новых моложавых вахтеров интеллигентного вида.
      -- Переоцениваешь, -- засмеялся Приходько.
      -- Кого? Воров?
      -- Свою интеллигентность.
      -- Я имел в виду тебя.
      -- Ну, спасибо, отец.
      -- Не стоит. Предлагаю встречный план. С твоей интеллигентной внешностью ты не вызовешь ни малейших подозрений в качестве врача-общественника из гор-здравотдела. Я могу претендовать на должность мед-брата или, если позволишь, на какого-нибудь фельдшера. Вот в этом качестве мы сейчас придем в санчасть завода и проведем обследование медицинских карточек. Отберем, стараясь не привлекать особого внимания, сначала карточки мужчин, а из них выберем хромых. Годится?
      -- Принято. Ты это Колумбово яйцо долго вынашивал?
      -- Прямо на этой лавочке...
      Они вышли из метро к вокзалу и, повернув налево, через путепровод пошли к заводу.
      Мужчины с дефектом!
      "Оперативным путем установлено, что на московских часовых предприятиях, в ремонтных мастерских, в магазинах, торгующих часами, -- занято 96 человек, имеющих те или иные дефекты ног, вызывающие хромоту..."
      Приходько встряхнул авторучку и сказал:
      -- Давайте, Борис Иваныч, еще раз пройдемся по кандидатам.
      Шадрин чинил лезвием цветные карандаши. Перед ним лежал длинный, аккуратно разграфленный список. Около фамилий были проставлены разноцветные значки: крестики, кружки, зеты и бесконечные прочерки. Шадрин сдул со стекла красную грифельную пыль.
      Итак, на заводе --- пятеро хромых... Водолазов -- мастер механического цеха. Бобков -- слесарь. Никонов -- кочегар котельной. Сальников -- сборщик главного конвейера. Вахтер Никитин.
      Трое из них явно не подходили на роль сообщника Джаги. Водолазов был заводской общественник, инвалид Отечественной войны, депутат райсовета. Кочегар Никонов независимо от своих личных качеств совершенно не имел доступа в производственные помещения. Сборщик Сальников стал инвалидом совсем недавно, попав под трамвай. Естественно, что Коржаев не мог его знать под кличкой "Хромой".
      Остались двое -- Бобков и Никитин.
      В тот же вечер Тихонов "принес" хромых часовщиков из ремонтных мастерских: часовых мастеров Сеглина и Шаронова, и заведующего мастерской No 86 Бродянского.
      ...-- Товарищ Бобков, извините за беспокойство. Всего вам наилучшего!..
      ...-- Вот видите, товарищ Никитин, мы у вас и отняли-то всего полчаса. До свиданья...
      ...-- Итак, товарищ Сеглин, вы в полном объеме удовлетворили мой любительский интерес. До новых встреч, большое спасибо...
      ...-- Давайте, товарищ Шаронов, ваш пропуск, я подпишу его на выход. Если сломаются часы, ремонтировать их приду только к вам...
      Приходько устало плюхнулся на стул и забарабанил карандашом по столу. Эти четверо ни с одного боку к делу не пришиты. Сколько сил зря потрачено! Было бы интересно иметь какой-нибудь счетчик умственной энергии. К концу дня взглянул: ага, потрачено 20 тысяч мыслесекувд. Пора отдыхать! И в постель. А в общем, это ни к чему. Обязательно какой-нибудь Архимед придумал бы для него делитель, чтобы он отсчитывал мысли через косинус фи -- только полезную нагрузку. Он тебе, глядишь, насчитал бы за сегодня ноль целых, ноль десятых. Так бы от досады и выпивать начал. Короче, одна надежда на Тихонова -может, он из этого Бродянского что-то толковое выудит.
      Что за человек есть!
      А у Тихонова, похоже, прорисовывалось кое-что интересное.