Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Часы для мистера Келли

ModernLib.Net / Детективы / Вайнеры Братья / Часы для мистера Келли - Чтение (стр. 10)
Автор: Вайнеры Братья
Жанр: Детективы

 

 


      Стас нажал на дверцу сенцов, и она со скрипом подалась. От этого мерзкого скрипа замерло сердце, но тотчас же снова загрохотал гром, и море этого шума поглотило все другие звуки. В сенцах было тише, но густая беспорядочная дробь на железной крыше отбивала тревогу, не давая вздохнуть, остановиться, повернуть назад. Тихонов мазнул фонариком по сеням, и мятый желтый луч вырвал из мглы ржавые ведра, банки, тряпье, доски и лом. "Когда-то я очень любил стук дождя. А лом -- это хорошо", -- подумал Стас и заколотил в дверь. На улице гремело уже без остановки, и Тихонову казалось, что это он выбивает из старой дощатой двери гром...
      ...Гром ударил над самой крышей, как будто огромной палкой по железу, и Крот открыл глаза. Гром. И стук. Нет, это не гром! Это стучат в дверь. Он лежал одетый на диване. Стук. Стук. Шарканье и шепот: "Господи Иисусе, спаси и помилуй... Святой Николай-заступник..." Он распрямился, как сломанная пружина, и прыгнул на середину комнаты. Старуха перекрестилась на желтый, тускло мерцавший под лампадой киот и направилась к двери. Крот схватил ее за кацавейку, но старуха уже громко спросила: "Кто?"
      -- Откройте, из милиции!
      Старуха не успела ответить и полетела в угол. Она шмякнулась тяжело, как старый пыльный мешок, и в ее белых, выцветших от старости глазах плавал ужас. Она повернула голову к иконе и хотела еще раз перекреститься, но сил не хватило, и она только смотрела в холодные бесстрастные глаза бога, и по ее серой сморщенной щеке текла мутная слеза...
      -- Откройте, Евдокия Ларионовна!
      Крот перебежал через комнату и, подпрыгнув, задул лампадку. Все погрузилось в мрак, и только дождь, разрываемый глухим треском, неистовствовал за окном... В окно, только в окно!
      Держа в руке "вальтер", Крот отбросил раму, и тотчас же в глаза ударил палящий сноп голубоватого света. Свет рассек дождевую штору, и в нем плясало много маленьких дымящихся радуг. Крот выстрелил навскидку в свет, что-то хлопнуло, и свет погас. Но Крот уже рванулся от окна -- там хода нет!
      Дверь затряслась, и он услышал злой, дрожащий от напряжения голос:
      -- Крот, открой дверь!
      -- Ах, падло, я тебе сейчас открою! -- прохрипел Крот и два раза выстрелил в дверь -- тра-ах! тра-ах!
      Тихонов почувствовал соленый вкус на языке, и сразу же заболела губа. Черт! Прикусил от злости! Вот, сволочь! Стреляет. Но в дверь можешь стрелять до завтра -- эти номера мы знаем... Стоя за брусом дверной коробки, он подсунул в щель под дверью лом.
      -- Евдокия Ларионовна! -- закричал он. -- Лягте на пол!
      Крот снова метнулся к окну. И снова в лицо ударил свет, злой, безжалостный, бесконечный. Он отошел в угол комнаты. "Вот тебе Хромой и отвалил долю. Полную, с довеском. Девять граммов на довесок. Ну, рано радуетесь, псы, так меня не возьмете!"
      Свет прожектора заливал комнату призрачным сиянием. Отсюда стрелять по нему нельзя. Подойти к окну -- застрелят. В углу всхлипывала и хрипела старуха.
      -- Костюк, я тебе последний раз говорю: сдавайся!
      Крот закрыл лицо ладонями. "Господи, что ж я, зверь? Загнали, загнали совсем..." Дверь заскрипела натужно, пронзительно, и Крот снова выстрелил в нее. Полетели щепки.
      Пуля звякнула по лому. Тихонов почувствовал, что все его тело связано из железных тросов. Зазвенела жила на шее, и дверь с грохотом упала в комнату. Качанов прижался к стене, держа овчарку за морду. Тихонов, стоя с другой стороны, поднял руку и, набрав полную грудь воздуха, закричал: "Гаси-и!" Тотчас же погас прожектор. Качанов, наклонившись к собаке, шепнул: "Такыр, взять!" В неожиданно наступившем мраке Костюку показалось, что он ослеп, но ужас подсказал ему, где опасность, и, не разобрав даже, что это, выстрелил навстречу метнувшемуся на него серому мускулистому телу. Овчарка успела ударить его в грудь, и, падая, он выстрелил еще раз в рослую тень в дверях, но Савельев уже перепрыгнул через подоконник в комнату.
      Полыхнула молния, и Савельев увидел на полу в квадрате света неловко повернутую кисть с пистолетом, и эта кисть стремительно приближалась, росла, и Савельев всю свою ненависть, все напряжение сегодняшней ночи вложил в удар ногой. Пистолет отлетел под стол. Аверин схватил Крота за голову, заворачивая нельсон. Металлическим звоном брякнули наручники...
      Кто-то включил свет. Тихонов сидел на полу, зажав лицо руками. К нему подбежал Шарапов:
      -- Ты ранен?
      -- По-моему, этот гад выбил мне глаз...
      Шарапов отвел его руки от лица, внимательно по: смотрел. И вдруг засмеялся:
      -- Ничего! Понимаешь, ничего нет! Это тебя пулей контузило немного.
      Тихонов болезненно усмехнулся:
      -- Мне только окриветь не хватало...
      Врач делал укол старухе. Суетились оперативники, понятые подписывали протокол обыска. Тихонов, закрыв ладонью глаз, перелистывал четыре сберегательные книжки на имя Порфирия Викентьевича Коржаева...
      -- Посмотри, что я нашел, -- протянул ему Шарапов тяжелый, обернутый изоляционной лентой кастет. -- В пальто его, в шкафу лежал.
      Тихонов подкинул кастет на руке.
      -- Ничего штучка. Ею он, наверное, Коржаева и упокоил.
      Савельев сказал:
      -- Столько нервов на такую сволоту потратили. Застрелить его надо было.
      Тихонов хлопнул оперативника по плечу:
      -- Нельзя. Мы не закон! Закон с него за все спросит...
      Крот, в наручниках, лежал на животе как мертвый. Тихонов наклонился к нему, потряс за пиджак:
      -- Вставай, Костюк. Належишься еще... Дождь стал стихать. Шарапов сказал:
      -- Ну что, сынок, похоже, гроза кончилась...
      -- У нас -- да.
      Было три часа ночи...
      Три часа ночи
      ...Балашов просыпается не сразу. Он открывает глаза. И сразу же раздается оглушительный треск. Небо за окном озаряется голубым светом. Из открытого окна в комнату хлещет дождь. Джага сонно сопит в кресле напротив.
      "А гроза сейчас кстати. На двести километров вокруг ни души, наверное".
      Толкнул ногой Джагу:
      -- Вставай, тетеря!
      -- А-а?
      -- В ухо на! Вставай, пошли...
      На веранде Балашов накинул плащ на голову, раздраженно спросил:
      -- Ну, чего ты крутишься? Идем!
      -- Накрыться бы чем, ишь как поливает, -- неуверенно сказал Джага.
      -- Боишься свой смокинг замочить? Ни черта тебе не будет! -- и шагнул наружу, в дождь...
      ...Момента, когда отворилась дверь балашовской дачи, Валя не заметила. Только когда хлопнула крышка багажника тускло блестевшей в струях дождя "Волги", она увидела две серые тени с канистрами в руках. Громыхнул еще раскат, и тотчас же, как будто ставя на нем точку, с легким звоном захлопнулся багажник. Двое растворились в дверях дачи. Снова вспыхнула молния, и снова грохот...
      Половина четвертого
      -- До самой границы Цинклера все равно брать не будем,-- сказал Кольцов. -- Толмачев уже сообщил в Брест. Там нас будут ждать.
      -- Надо только не спугнуть его по дороге, а то он живо груз сбросит.
      Шадрин открыл пачку сигарет -- пусто. Он достал из ящика новую, распечатал.
      -- Это какая уже за сегодня? -- спросил Кольцов.
      -- Ишь ты, за сегодня! Наше сегодня началось вчера. А кончится когда -еще неизвестно.
      -- Самый длинный день в году, -- усмехнулся Кольцов. -- Мы Цинклера трогать не будем, пока не заполнит таможенную декларацию. Тут ему уже игры назад нет. Взят с поличным.
      -- За ребят наших волнуюсь -- там, с Кротом... И сразу же зазвонил телефон:
      -- Товарищ Шадрин? Докладывает дежурный сто тридцать восьмого отделения Трифонов. Ваши товарищи уже взяли Костюка и выехали на Петровку, минут через пятнадцать будут.
      -- Пострадавших нет?
      -- Нет. Промокли только сильно и синяков, конечно, парочку схватили...
      -- Спасибо большое! -- Шадрин радостно засмеялся. -- Ульянов, зови Приходько скорее, он по коридору ходит, нервничает.
      И снова звонок. В наступившей тишине был слышен голос оперативного дежурного, бившийся в мембране телефона:
      -- Товарищ Шадрин! Сообщение от Звезды: десять минут назад ваши клиенты в темноте, под дождем, вынесли из сарая и погрузили в машину четыре канистры с бензином, после чего вернулись домой. В помещении темно. Ваши распоряжения?
      -- Продолжать работу. В район наблюдения выходит спецмашина. Все.
      -- Интересно, что это Балашов так бензином загрузился? -- сказал Шадрин Кольцову. -- Неужели в дальний путь собрался? Как-то маловероятно, ведь он же должен быть на работе. Тогда зачем ему столько бензина?
      -- Непонятно пока. Ладно, на месте разберемся, Борис, со мной поедет Толмачев. Я хочу сам присмотреть за Балашовым. А ты минут через пятнадцать посылай ребят перехватить Цинклера...
      Провожая вторую группу, Шадрин напомнил Приходько:
      -- Цинклер распорядился разбудить его в пять тридцать. Не исключено, однако, что эта старая лиса может вылезти из норы раньше. Так что смотрите не прозевайте. Ну, ни пуха...
      -- Эх, жалко, хотел Стаса повидать, -- сказал Приходько.
      -- Ничего, отложим вашу встречу до завтра.
      -- Вы имеете в виду -- до сегодня, до утра.
      -- А, черт. Конечно. Сегодня уже идет полным ходом. Удачи вам, ребята...
      Распахнулись ворота. Оперативная машина стремительно вылетела в переулок. На повороте пронзительно заскрипели покрышки. Еще дымился мокрый асфальт, на улицах гасли фонари. Откуда-то издалека донесся короткий тревожный вскрик сирены оперативной машины...
      Четыре часа утра
      Крот сидел на стуле боком, глядя в окно. Тихонов подошел к выключателю, повернул его, и, когда в комнате погас свет, стало видно, что утро уже наступило.
      -- Вот мы и встретились, наконец, гражданин Костюк, он же Ланде, он же Орлов...
      -- Я к вам на свидание не рвался.
      -- Это уж точно. Зато мы очень хотели повидаться. Вот и довелось все-таки.
      -- А чего это вам так не терпелось? -- нагло спросил Крот, пока в голове еще умирала мысль: "Может быть, не все знают..."
      -- Во-первых, Костюк, должок ваш перед исправительно-трудовой колонией не отработан... Крот перехватил вздох.
      -- А во-вторых, есть у меня еще один вопрос к вам.
      -- Это какой же еще вопрос?
      Стас перегнулся через стол и, глядя Кроту прямо в глаза, спросил тихо:
      -- Вы за что Коржаева убили?
      Крот отшатнулся и медленно, заплетаясь языком, сказал:
      -- К-какого К-коржаева?
      -- Одесского Коржаева. Вашего с Хромым да с Джагой компаньона.
      -- Я не знаю никакого Коржаева! -- закричал визгливо Крот. -- Что вы мне шьете, псы проклятые! Не видел, не знаю никакого Коржаева. Пушку держал, за это отвечу, а чужого не шейте! А-а !!!
      Тихонов сидел, спокойно откинувшись в кресле, чуть заметно улыбался. Крот заходился в крике. Тихонов вдруг резко хлопнул ладонью по столу, и Крот от неожиданности замолк. Стас засмеялся:
      -- Вот так, Костюк. И не вздумай мне устраивать здесь представление. Мне с тобой сейчас некогда возиться. Может быть, когда Балашов тебе расскажет, зачем ты ездил в Одессу две недели назад, ты вспомнишь, кто такой Коржаев.
      -- Вот и спрашивайте у того, кто вас послал ко мне.
      -- Глупо. Нас послал закон. И ты сам себе отрезал пути к отступлению, потому что единственное, на что ты еще мог рассчитывать, -- это снисхождение суда за чистосердечное раскаяние.
      -- Я никого не убивал, -- упрямо сказал Крот. -- Это Хромой на меня со злобы настучал. Он сам вор.
      -- Ты мне отвечай на мои вопросы. О Хромом я не меньше тебя знаю. Последний раз я тебя спрашиваю: за что ты убил Коржаева?
      -- Никого я не убивал.
      Тихонов посмотрел на него испытующе:
      -- Я и раньше знал, что ты вор и убийца. Но я думал, что ты не глуп. Смотри, -- Тихонов открыл стол, достал оттуда кастет и сберегательные книжки.
      -- Вот этим кастетом ты проломил Коржаеву череп. А это сберегательные книжки, которые ты у него украл после убийства. А мы их нашли за батареей на твоей хазе в Останкине. Ты собирался получить вклады по этим книжкам, подделав подпись Коржаева, но побоялся сделать это сейчас, дожидаясь, пока дело немного заглохнет. Так? Да вот, видишь, не заглохло. Будешь теперь говорить?
      -- Не знаю я ничего и говорить ничего не буду.
      -- Смотри, дело хозяйское. Я к тебе, честно скажу, никакого сочувствия не испытываю. Но мой долг тебя предупредить еще раз: нераскаявшихся преступников суд не любит и отмеряет им полной мерой за все их делишки.
      -- Из заключения бежал -- это было. А остальное -- вы еще докажите, что я преступник.
      -- А тебе мало?
      -- Мало. Никакого Коржаева я не знаю, а книжки вчера нашел в Останкинском парке.
      Тихонов подошел к открытому окну, облокотился на подоконник, внимательно посмотрел на Крота. Несмотря на утренний холодок, у Крота струился по лицу липкий пот. Глаза покраснели, вылезая из орбит, тряслись губы, пальцы, дрожали колени. "Какая же они все-таки мразь", -- подумал брезгливо Стас.
      -- Испытываешь мое терпение, Костюк?
      -- Не виноват я. Вы докажите... Это ошибка.
      -- Ладно, допустим, хотя все, что ты говоришь, -- низкопробная трусливая ложь. Час назад ты стрелял в меня и в моих товарищей, а сейчас требуешь юридических доказательств того, что ты преступник. Хорошо, я тебе их приведу. Отвечай: когда ты был последний раз в Одессе?
      -- Никогда вообще не был.
      -- Снова врешь. Тогда я тебе это расскажу. Всю первую декаду июля шли дожди. И когда ты поехал в Одессу, ты взял на всякий случай плащ-дождевик. Шестнадцатого числа, в день твоего отлета из Одессы, там моросил дождь. Оформив на посадке билет, ты положил его в этот бумажник, в карман пиджака. На перронном контроле ты предъявил посадочный талон и засунул его по рассеянности в карман плаща. В Москве самолетный билет ты сразу выбросил, а про посадочный талон со штампом Одесского аэропорта позабыл. Поскольку ты эти две недели на улицу не вылезал, твой плащ преспокойно висел в шкафу у Елизаветы Куликовой. А в плаще не менее спокойно лежал твой посадочный талон. Устраивает тебя такое доказательство?
      -- А может быть, я просто так не хотел говорить, что я был в Одессе? Я туда лечиться, может, ездил?
      -- И по пути заглянул к Коржаеву?
      -- Не знаю я никакого Коржаева.
      -- Эх ты... Смотри, вот дактилоскопическая пленка с отпечатком указательного пальца правой руки, который ты оставил на настольных часах Коржаева. Ясно?
      -- Не виноват! Не винова-ат я! -- закричал истошно Крот, захлебываясь собственным воплем. -- Хромой, собака, заставил!
      -- Замолчи! -- крикнул Тихонов.-- Даю тебе последний шанс: где встречается Хромой с иностранцем?
      -- На сто восьмом километре Минского шоссе. Я сам сказал, я сам, запомните!..
      Пять часов утра
      ... -- Альфа, Альфа! Я Луна, я Луна! Прием, -- Шадрин по привычке, как в телефонную трубку, подул в микрофон и сразу же услышал в наушниках далекий, измененный шумом и расстоянием голос Кольцова:
      -- Я Альфа, я Альфа. Прием.
      -- Луна. Вношу уточнения по новым сведениям. Встреча объектов состоится через два часа на сто восьмом километре Минского шоссе. Подтвердите слышимость.
      -- Я Альфа. Вас слышу отлично. Благодарю...
      -- Вега, Вега! Я Луна, я Луна! Прием... Голос Приходько метнулся в комнату мгновенно, как будто он стоял за дверью:
      -- Я Вега! Прием.
      -- Я Луна. Ваш объект направится в сторону Минского шоссе. Встреча намечена на сто восьмом километре. Предлагаю поблизости от точки рандеву выпустить его вперед. Подтвердите...
      -- Я Вега. Хорошо слышу. Вас понял. Это что, уже Крот толкует? -- не удержался Сергей.
      -- Я Луна! Все в порядке, не нарушайте график связи, -- улыбнулся Шадрин. -- Отбой...
      Половина шестого
      -- Счастливого пути! Приезжайте к нам снова, -- сказала дежурная.
      Макс Цинклер шел гостиничным коридором и думал о том, какой же это все-таки дурацкий народ. Чего ради, спрашивается, его гак сердечно провожает эта дежурная? В хороших отелях Европы прислуга вышколена не хуже, но их сердечность оплачивается чаевыми. А эти же и чаевых не берут! Может быть, это идет от их традиционного гостеприимства? Нет, так не бывает. Только деньги порождают обязательства. Он предпочитает иметь дело с такими, как этот хромой разбойник.
      Сонный швейцар вынес к машине его чемодан, помог уложить в багажник.
      -- Счастливого пути! -- приложил руку к зеленой фуражке.
      Цинклер протянул ему полтинник. Швейцар улыбнулся:
      -- Вот этого не надо. Провожать гостей входит в мою обязанность.
      Цинклер ничего не ответил, сел в машину, зло захлопнул дверь. "Дурацкая голова! Страна дураков! Пожалуй, приеду снова на следующий год. Договорюсь с Балашовым и приеду..."
      Мотор вздрогнул, зарычал. Упали обороты -- вздохнул, ласково зашелестел. Цинклер посмотрел на часы: 5.35. Пора трогаться. Он посмотрел налево, направо. Улица еще безлюдна и тиха. Отпустил педаль сцепления -баранку налево, включил мигалку, -- баранку направо, выехал на Ботаническую улицу. "С нами бог!.."
      -- Давай поехал, -- сдавленным голосом сказал Приходько. Сзади, метрах в пятистах от них, стремительно спускался по Ботанической улице белый "мерседес". Но оперативная "Волга" уже набирала обороты, и расстояние сокращалось очень медленно. Потом скорости сравнялись, и они пошли с одинаковым интервалом, впереди -- серая "Волга", сзади -- белый "мерседес". Мелькнул слева Шереметьевский музей, вход в Останкинский парк. Дымящийся утренний туман зацепился за телевизионную башню.
      -- Вот здесь где-то Стас брал Крота, -- сказал Приходько.
      Впереди ехала одинокая "Волга". "Наверное, в центр едет, надо тянуться за ней, а то еще запутаюсь в этих поворотах, -- подумал Цинклер. -- Ничего, с нами бог..."
      ... -- Ну-ка нажми посильнее, -- сказал Сергей. -- Он теперь никуда не денется.
      "Волга" проскочила путепровод, с шелестом и свистом пошла по Шереметьевской. С поворота было видно, как на путепровод влетел "мерседес".
      -- Луна, Луна! Я Вега, я Вега! Прием!
      -- Я Луна. Прием.
      -- Я Вега. Веду за собой объект на дистанции полкилометра. На Садовой собираюсь выпустить вперед.
      -- Добро, -- голос Шадрина звучал немного надтреснуто.
      -- Вы устали, наверное, Борис Иваныч?
      -- Ладно, не отвлекайся. Вот тут Стас -- желает вам удачи...
      -- Спасибо. Привет ему. Отбой.
      "...Они неплохо водят свои коляски. Я еду за этой "Волгой" уже одиннадцать километров и не могу обогнать, хотя мой "мерс" вдвое сильнее. Интересно, собрался уже этот хромой разбойник или еще чешется? Свинья. Только бы он не напакостил чего-нибудь, а уж за себя я спокоен", -- Цинклер выбросил в окно окурок и поднял стекло.
      Шесть часов утра
      Балашов повернул ключ зажигания и подумал, что впервые сам идет на реализацию задуманного дела. Раньше для этого существовали Крот, Джага. Да мало ли их было, людей на подхвате! Сам он этим не занимался. Он придумывал, организовывал, учил, но руками ни к чему не прикасался, -- это делали другие. А теперь надо самому. Да, он придумал такое дело, что никто не должен даже догадываться. Только Крот знает. Но о нем мы позаботимся...
      Джага протер замшей лобовое стекло, подошел ближе:
      -- Виктор Михалыч, мне вас здесь дожидаться?
      -- А чего тебе здесь дожидаться? Поезжай домой, я вечером тебе позвоню. Тогда рассчитаемся.
      -- Хорошо. Если Крот позвонит, что сказать?
      -- Пошли его к черту. Скажи, пусть со всеми вопросами ко мне обращается.
      -- Ладненько. Вы не в город едете?
      -- А твое какое дело?
      -- Да я не к тому... С вами хотел на машине доехать.
      -- Перебьешься. На электричке прекрасно доедешь.
      -- Да я что? Я так! Я думал, может, помочь надо будет или еще чего...
      -- Поменьше думай, здоровее будешь. Иди ворота открой!
      Машина пролетела мимо Джаги, обдав его грязью из глинистой лужи под колесами. Джага стер с лица мутные капли, стряхнул с брюк комья жидкой глины, посмотрел вслед исчезающей в туманном мареве "Волге"... "Сволочь хромая!" -- плюнул и пошел в сторону станции.
      ...-- Луна, Луна! Альфа, Альфа! Я Звезда, я Звезда... Черная "Волга" ушла в сторону Минского шоссе. Второй направился в сторону станции. Организуйте встречу...
      -- Я Луна! Вас понял...
      -- Я Альфа! Сообщение принял. Отбой...
      Шесть часов пятьдесят пять минут
      "Хорошо, что на запад, -- подумал Балашов. -- Солнце в затылок, не слепит..."
      Впереди неторопливо тряслась старенькая "Волга". Через полминуты Балашов догнал ее, требовательно заревел фанфарой. Машина послушно отвалила к обочине. Нажал до отказа на акселератор. Легко, безо всякого усилия, черная "Волга" резко набрала скорость, обогнала "старуху". Сбоку на столбе мелькнула табличка "100 км". Через несколько минут старая машина исчезла где-то позади...
      -- ...Вега, Вега! Я Альфа. Только что меня обогнал Балашов. Идет на скорости сто двадцать. Нахожусь на девяносто девятом километре. Прием.
      -- Вас понял. За вами на дистанции пять километров идет "мерседес". Скорость сто -- сто десять. Жду : указаний. Отбой...
      Семь часов
      На сто седьмом километре Балашов выключил двигатель. Стихла бешеная сутолока поршней, замолк ровный могучий гул. Только шуршал под колесами чуть слышно асфальт, и от этой внезапной тишины, от грохота крови в висках, от судорожного боя сердца Балашов оглох. Машина катилась по инерции еще километр. Миновав столб с загнувшейся табличкой "108", он свернул на обочину, затормозил. Руки тряслись, и он никак не мог зажечь сигарету -ломались спички. Вспомнил про автомобильную зажигалку, махнул рукой, бросил сигарету на пол -- некогда. Вышел на шоссе, открыл басажник, вытащил на асфальт четыре канистры. Сзади приближалась знакомая старая "Волга"...
      ...-- Вега! Я Альфа. Балашов остановился на сто восьмом километре, вынул из багажника четыре канистры. Прием.
      -- Альфа! Я Вега. "Мерседес" прошел сто третий километр. Они должны встретиться через три минуты. Прием.
      -- Высылаю наблюдение. Перед сто седьмым километром непросматриваемое закругление шоссе. Остановитесь там. Отбой...
      ..."Волга" проскрипела мимо, ушла дальше, исчезла за поворотом. Балашов достал из багажника домкрат, приладил к подножке, оглянулся, рывком нажал на вороток. На противоположной стороне шоссе, зашипев пневматическими тормозами, с лязгом остановился самосвал.
      -- Эй, загораешь? -- крикнул, высунувшись из окна кабины, водитель. -Помочь, что ли?
      -- Да нет, спасибо, друг, у меня запаска есть, -- спокойно ответил Балашов.
      Фыркнув, самосвал умчался.
      "Чтоб вас черт всех побрал, доброхоты проклятые!" -- подумал Хромой.
      ...Цинклер, не снижая скорости, перегнулся назад и достал из саквояжа на заднем сиденье большой сверток, плотно упакованный пергаментной бумагой и перевязанный шпагатом. Подержав в руке, тяжело вздохнул и положил на сиденье рядом с собой. Потом опустил окно правой дверцы...
      ...Оперативная "Волга", не отворачивая к обочине, притормозила за поворотом. Толмачев выскочил из машины, перебежал ленту асфальта, сильным прыжком преодолел кювет и скрылся в высоких придорожных кустах. Он мчался, не разбирая дороги, по перелеску, продираясь сквозь густые заросли орешника, перепрыгивая через пеньки и муравьиные кучи. Успеть, только успеть сейчас. Быстрее! Быстрее! Еще быстрее! Пот заливает глаза. Успеть. И не разбить кинокамеру с телеобъективом. Быстрее!..
      Семь часов три минуты
      Балашов поднял голову и увидел, что к нему стремительно приближается белый "мерседес". Он разогнулся и махнул рукой. Заскрипели тормоза, и машина, гася скорость, стала прижиматься к асфальту, как напуганная собака.
      Не съезжая с проезжей части, "мерседес" замер рядом с черной "Волгой". Цинклер крикнул:
      -- Кладите их прямо на... декке... на криша, в багажник!..
      -- А вы разве не выйдете?
      -- Быстро, черт вас забирай! Быстро, шнель!..
      Балашов попытался забросить на крышный багажник сразу две канистры, но не смог -- тяжело. Пришлось одну поставить обратно на асфальт.
      -- Доннерветтер! -- красные щеки Цинклера тряслись.
      -- Еще один канистр наверх, еще один, еще...
      -- Деньги!
      Цинклер протянул в окно сверток.
      -- Здесь все? Никакой ошибки нет?
      -- Идите к черту! Я вам будут написать...
      "Мерседес" рванулся и, с визгом набирая скорость, исчез за поворотом.
      ...Толмачев судорожно открывал защелку камеры -- кончилась пленка...
      Семь часов шесть минут
      -- Вега, Вега! Я Альфа. Только что прошел "мерседес". На крышном багажнике -- четыре канистры. Полагаю, что детали в них. Балашов, по-видимому, на месте. Можете его брать. Я следую дальше за "мерседесом". Прием.
      -- Вас понял. Отбой...
      Семь часов восемь минут
      Балашов смотрел еще мгновение вслед "мерседесу", прижав к груди сверток. "Ничего, у меня скоро такой же красавец будет", -- подумал он. Потом положил сверток в машину и стал опускать домкрат. Рядом остановилась "Волга". "Ох, уж эти мне помощники, бог вам смерти не дает!" -- и зло сказал подходящим к нему парням:
      -- Не надо, мне ничего, не надо! Езжайте себе своей дорогой!
      Приходько усмехнулся:
      -- А наша дорога как раз к вам и ведет. Вы арестованы, гражданин Балашов...
      Семь часов пятьдесят пять минут
      Джага посмотрел на небо и подумал: "Сегодня, слава богу, хоть не так жарко будет! Выдрыхнусь за всю эту ночь проклятущую". Он вошел в свой подъезд, и почему-то от темноты и запаха псины на лестнице его охватила тревога. Он шел заплетающимся шагом по ступенькам, тяжело вздыхал и негромко матерился. Повернул ключ в замке, открыл дверь, и сердце сбилось с ритма, застучало, больно заерзало в груди.
      -- Гражданин Мосин?
      -- Д-да, то есть н-нет...
      -- Вы арестованы...
      Восемь часов ровно
      -- Прямо после обыска везите его сюда, -- сказал Шадрин и положил трубку на рычаг.
      Подошел к окну, легко и радостно засмеялся, разогнав морщины по углам лица.
      -- Вот и кончился самый длинный день... :
      * ЧАСТЬ IV. Поединки *
      Каков удельный вес бензина?
      Заполните декларацию, -- таможенник протянул Цинклеру бланк. Офицер в зеленой фуражке внимательно читал его паспорт. Лицо пограничника было спокойно, вежливо, непроницаемо.
      "С нами бог! Все будет в порядке. Это способ, проверенный на самых жестких западных таможнях..."
      Достал "паркер", написал в декларации фамилию, имя. Ручку заело. Он посмотрел на свет золотое перо, резко стряхнул его. Ручка не писала. Он взглянул снова на свет и увидел, как перед окном таможни остановилась зеленая "Волга". "Где-то я ее видел", -- подумал Цинклер и сразу же забыл о ней. Стряхнул еще раз ручку, аккуратно вывел во всех графах подряд -оружие, валюта, драгоценности -- "не имею". Затейливо, с росчерком и завитушками, расписался. Таможенник о чем-то разговаривал с двумя мужчинами. Цинклер нетерпеливо постучал перстнем в полированную доску барьера:
      -- Я есть готов. Прошу выполнять формальность.
      -- Пожалуйста. Покажите мне содержимое вашего чемодана.
      Цинклер одновременно щелкнул замками чемодана.
      -- Можете все видеть.
      -- Освободите чемодан от вещей.
      Пограничник подошел ближе. Двое, приехавшие на зеленой "Волге", сидели в углу за журнальным столиком, негромко переговаривались и смеялись. Цинклер сшил сухую прорезь рта в одну нитку, рывком перевернул чемодан на досмотровой стол. Таможенный контролер бегло осмотрел его вещи, взял чемодан в руки. Пальцы прошлись по швам обивки, замерли в углах. Потом ослабли, чемодан аккуратно лег на стол. Таможенник сдвинул фуражку на затылок, мгновение подумал и достал из кармана небольшую отвертку. Дно чемодана было закреплено восемью фигурными кнопками. Таможенник подсунул под шляпку отвертку -- и первая легко выскочила.
      -- Вы имеете ломать чужой вещь,-- сказал, не меняясь в лице, Цинклер.
      -- Что вы, ломать! Соберем обратно -- и видно не будет, что кто-то трогал.
      Последняя кнопка вылетела из гнезда и зазвенела на мраморном полу. Таможенник поддел отверткой картон и легко вынул его. Под ним синело нейлоновым брюхом второе дно.
      -- Сантиметра четыре второе дно-то, а? -- сказал Цинклеру, весело улыбаясь, таможенник.
      -- Это есть точно. Четыре сантиметр. Но я знаю, что два дно в чемодан -- не есть запрещено. Это есть мое личное дело.
      -- Да, конечно, если во втором дне через границу ничего запрещенного не перевозится, это можно. Только уж простите за профессиональное любопытство -- зачем вам этот тайник?
      -- Я могу объяснить. Я много ездить по Европе с коммерческие дела. Прислуга в отелях часто интересоваться тем, что лежит в чемодан. Поэтому я возить здесь деловые документ. Вы понимаете?
      -- Вполне. Давайте теперь осмотрим ваш автомобиль...
      Заглянув в кабину, таможенник попросил открыть багажник. Инструментальная сумка, запасное колесо, четыре ровно поставленные канистры.
      -- Ничего себе, запаслись вы бензином, -- удивился таможенник, вынимая одну канистру. Крякнул. -- Однако!
      Цинклер засуетился:
      -- Ваш бензин есть очень дешевый. Мне ехать в далекая дорога, мне хватит до дома. Контролер засмеялся:
      -- Отлично! А на каком сорте бензина ездите? У вас же машина капризная, наверное? -- и открыл горловину канистры.
      Цинклер затравленно обернулся. Сзади стояли невозмутимый пограничник и те двое, что подъехали позже.
      -- Сорт? Не помню. Высокий сорт...
      Таможенник наклонил канистру, и из нее плеснула, разливаясь на асфальте радужным пятном, струйка бензина.
      -- Господин Цинклер, вы не помните случайно удельный вес бензина?
      -- Я вас не понимайт...
      -- Я про удельный вес говорю. Это физическая единица, равная весу одного кубического сантиметра вещества. Помните?
      -- Да-а,-- растерянно сказал Цинклер. Его красные склеротические щеки медленно серели.
      -- Так каков же у бензина удельный вес?
      -- Я это не знаю.
      -- Я тоже точно не помню. По-моему, он немного меньше удельного веса воды. Но это неважно. Предположим, что он одинаковый. Предположим?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11