Несколько позже Екатерина Ивановна Лисун столь же смело подорвала вражеский военный склад. В результате диверсии была убита охрана, погибло все хранившееся оружие и боеприпасы.
      В сентябре 1943 года с глубокой скорбью узнали лесные воины о смерти одного из прославленных партизанских вожаков, командира отряда "Народные мстители" майора Василия Трофимовича Воронянского. Я познакомился с ним еще в первую весну в тылу фашистов, наши бойцы провели немало совместных операций. Мне навсегда запомнился этот незаурядный человек, превосходный товарищ, отличный офицер. Он был степняк, из Ростова-на-Дону, и первое время не мог примириться с тем, что приходится воевать в лесах да болотах, мечтал перейти линию фронта. Но затем привык к мысли, что его место здесь, в лесных массивах Белоруссии, и стал со вкусом руководить боевыми операциями, показывая чудеса храбрости и воинского мастерства. Смерть, однако, настигла его не в бою, а во время перелета через линию фронта: он был вызван в Москву, в Центральный штаб партизанского движения. Его именем назвали отряд "Народные мстители", переросший вскоре в бригаду.
      В августе по решению Минского подпольного обкома партии из нашего спецотряда выделился отряд "Непобедимый" лейтенанта Тимофея Ивановича Кускова и перешел в состав одного из партизанских соединений. Прощаясь с боевыми побратимами, мы вспомнили весь этот длинный год, что провоевали вместе, плечом к плечу, и поклялись никогда не забывать нашей славной партизанской дружбы, скрепленной кровью, пролитой за Отечество.
      Диверсии продолжаются
      Рискованный прорыв. - На конспиративной квартире. - Преодоление страха. Банкет с фейерверком. - Гордая красавица и офицерский кабак. - Двадцать два трупа.- Ищейки берут след
      В последние дни лета мы получили сообщение, что 6 сентября оккупанты намереваются отмечать некую фашистскую дату и что по этому поводу состоится банкет, на котором, возможно, будет присутствовать генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе. За ним наш отряд охотился не первый месяц. Группа капитана Александра Федоровича Козлова в течение нескольких суток пыталась подстеречь его на дороге, но машина с видным гитлеровцем так и не прошла. В Минске искал возможность осуществить возмездие наш разведчик Гейнц Линке. Белорусский народ давно приговорил палача Кубе к смертной казни, партизаны и подпольщики различных отрядов настойчиво работали над тем, чтобы привести в исполнение справедливый приговор. Мы никак не могли упустить предполагавшийся банкет и обязательно должны были постараться провести диверсию.
      Я привлек к ее организации наши лучшие оперативные кадры - Михаила Гуриновича, Максима Воронкова и братьев Сенько. Проинформировал их о предстоящем фашистском сборище и спросил:
      - Согласны пойти в Минск и выполнить важное задание?
      Все четверо ответили утвердительно. В подготовку операции включился Гром, и мы стали разрабатывать план. Вкратце он был такой: проникнуть в Минск, связаться с Матузовым, работавшим в городской управе, и через него установить место банкета. Затем изыскать пути проникновения туда и заложить приличный заряд взрывчатки. Исполнителей вывести в лагерь отряда.
      Летом германское командование объявило Минск на осадном положении. И без того жесткая система контроля многократно усилилась: въезд и выезд разрешались только по специальным пропускам, в определенное время, по определенным улицам. У обоих Сенько имелись хорошие немецкие документы. Братья помогли обновить бумаги Гуриновича, Воронкову же мы не сумели достать или изготовить что-либо убедительное. Опытного оперативника это обстоятельство не остановило, и он решил проникнуть в Минск во что бы то ни стало.
      - Мы пришлем за ним Иванова с машиной,- сказали братья Сенько.- На машине будет легче прорваться. Как-никак - скорость.
      С тяжелым сердцем отпустили я и Гром Максима, но, что поделаешь, ответственное поручение требовало и огромного риска.
      Четверо отважных покинули базу.
      В Кайковском лесу братья Сенько оставили Гуриновича и Воронкова ждать машину, а сами поспешили в Минск разыскивать Михаила Иванова. После полудня он прибыл на грузовике в лес.
      - Легковую достать не удалось,- сказал он с сожалением.- Попробуем проскочить на этой.
      Шофер познакомился с немецкими документами оперативников и сказал, что у Воронкова они никуда не годятся.
      - Ладно, Максим, не переживай. Посадим тебя в кабине посередке, авось эсэсовцы не заметят,- успокоил его Михаил.
      Так они и сделали. К Минску подъезжали в сумерках. Ка окраине их встретили четыре фашиста - сторожевой пост, а впереди виднелся контрольный пункт и другие гитлеровцы.
      - Обстановочка! - многозначительно промолвил водитель.
      Проверка документов не сулила ничего хорошего. Иванов и Гуринович прошли ее благополучно, а Воронков, которого не удалось спрятать, сказал унтер-офицеру, что у него нет никаких документов.
      - Выходи! - последовал приказ.
      Гуринович незаметно подтолкнул Максима: иди, выручим! Воронков вылез из кабины, и один эсэсовец повел его вперед по дороге на контрольный пункт. Иванов включил мотор, машина догнала уходящих, притормозила, Гуринович выстрелил из пистолета в охранника, тот упал. Воронков прыгнул на подножку, и водитель до конца выжал педаль газа. Грузовик помчался по шоссе, словно тяжелый снаряд, выпущенный из осадного орудия. По кузову защелкали пули, но показался первый переулок, и машина свернула в него, оставив эсэсовцев с носом.
      На полном ходу Иванов искусно маневрировал по темным улицам до тех пор, пока не стало ясно, что от погони они оторвались.
      - Теперь в городе не появляйся,- сказал Гуринович шоферу.- Поймают.
      - Пустяки,- ответил Иванов.- Документы я предъявлял не свои, а номер машины сменю - вот и вся недолга.
      - Ишь ты! - подивился его находчивости Воронков. Иванов преспокойно поехал домой, а оперативники провели некоторое время на еврейском кладбище, удостоверяясь, нет ли за ними слежки. Только после этого они направились к Матузову.
      Командир подпольной группы впустил их через окно, выходящее во двор. Его жена Дарья Николаевна при свете коптилки заметила, что лицо у Воронкова залито кровью, и встревожилась. Но это оказалось не ранение, а просто глубокая царапина. Пришлось рассказать о приключении на городской окраине. Затем посланцы отряда посвятили Кузьму Лаврентьевича в план операции. Внимательно выслушав товарищей, Матузов заговорил:
      - Кубе отлично знает, что приговорен к смерти, и тени своей боится. Определить с полнейшей достоверностью, где состоится банкет с его участием, невозможно. Он скрывает любой свой шаг, нам остается лишь предполагать, заложить мину в наиболее вероятном месте и взорвать ее вечером 6 сентября.
      - Где же он может появиться в этот вечер?
      - Не исключена возможность, что в столовой службы безопасности - СД. Она находится в университетском городке, в бывшем здании историко-филологического факультета. Сами подумайте, что может быть для него безопаснее! Центр города, кругом эсэсовцы...
      - Ты безусловно прав, Кузьма,- заметил Воронков.- Однако каким образом мы сможем туда проникнуть?
      - А в этой столовой работают два члена моей группы - Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова.
      - Замечательно! - воскликнули оперативники.- Завтра же знакомь нас, будем вместе с ними думать, как и куда заложить заряд.
      На встречу с Воронковым и Гуриновичем пришла Капа Гурьева, молодая девушка, служившая официанткой. Тихая, робкая и застенчивая, она меньше всего походила на отчаянного диверсанта. Но это было как раз то, что обеспечивало успех дерзкой операции: такую скромницу никто не заподозрит в покушении на генерального комиссара. А уверенность в ее мужестве возникла у оперативников уже с первых реплик разговора. Оперативные уполномоченные спецотряда, находясь почти беспрерывно на выполнении опаснейших заданий, постоянно обманывая смерть, достаточно поднаторели в психологии, без особого труда угадывали нравственные возможности, духовный потенциал любого вновь встреченного человека. Для них было очевидно, что между внешней человеческой оболочкой и глубинной внутренней жизнью нет простых, примитивных связей. Они повидали много героев и трусов на этой войне, но не могли бы с уверенностью сказать, как выглядят одни и другие. Люди раскрываются в действии, в ситуации, в поступках. Тот факт, что Капа Гурьева вступила в подпольную группу, решилась на крайне рискованную борьбу с оккупантами, уже говорил о ней многое. Задание она выслушала спокойно, без той нервной взвинченности, которая выдает натуры слабые и неустойчивые. Она быстро перешла к практическим вопросам по проведению операции, спросила буднично и деловито, куда лучше всего заложить взрывчатку. Гуринович и Воронков подробно расспросили ее о планировке столовой, а особенно дотошно о каждом предмете в обеденном зале. Между прочим, Капа сказала, что там на перевернутой бочке стоит кадка с пальмой. Оперативников заинтересовала эта деталь.
      - Тяжелая кадка? - спросил Воронков.
      - Конечно.
      - Вдвоем с Ульяной смогли бы поднять?
      - Во время уборки поднимали ее втроем. Но вдвоем тоже сумеем.
      - Под бочкой самое подходящее место, Капа.
      - Я так и поняла.
      Следующие вопросы были такие: как пронести в столовую взрывчатку и как эвакуировать в лес исполнителей диверсии вместе с семьями? Гурьева сказала, что у Ульяны 6 сентября выходной день, подозрение на нее не падет. Свою семью - маму и двух сестренок Гурьева должна будет вывезти в партизанский лагерь и сама в нем останется. Оперативники пообещали прислать за ней машину.
      Затем было решено, что тол привезет Михаил Иванов, маломагнитную мину с часовым механизмом принесет Дарья Николаевна. Тут же оперуполномоченные и Матузов проинструктировали девушек, как обращаться с взрывчаткой и часовым устройством, уточнили план действий, обговорив буквально все мелочи.
      Операция началась в ночь на 6 сентября. Во двор столовой въехал на машине Иванов и подал условленный сигнал. Здесь, в центре города, оккупанты чувствовали себя в безопасности, никакой постоянной охраны поблизости не было. Услышав гудки, во двор вышли Капа Гурьева и Ульяна Козлова с ведрами в руках. Иванов достал из-под сиденья 15 килограммов тола. Девушки уложили его в ведра и накрыли половыми тряпками. В этот момент из темноты появилась Дарья Николаевна, на ходу передала Капе маломагнитную мину. Гурьева знала, что взрыватель сработает через двадцать часов, как раз во время фашистского банкета.
      Капа и Ульяна вошли в столовую и поставили ведра с толом в кладовку, где хранились дрова. Потом вошли в обеденный зал, осмотрелись и прислушались. Вокруг не была ни души, только на кухне работали судомойки, оттуда доносился звон посуды. Девушки для верности погасили свет в зале, принесли ведра и приблизились к пальме. Это были самые жуткие минуты в их жизни. Стоило кому-нибудь ненароком заскочить сюда, включить свет - и подпольщицы были бы застигнуты с поличным, в такой ситуации не выкрутишься. Почти не ощущая себя и все окружающее как реальность, девушки подняли кадку с пальмой и опустили ее на пол. Капа достала из ведер тол и мину со взрывателем, аккуратно, как ее учили на конспиративной квартире, уложила весь заряд под бочку. Водрузили пальму на место, включили свет и посмотрели, все ли в порядке. Нет, ничего не заметно.
      - Это им на сладкое,- сказала Капа.- Придешь седьмого, разузнай все как есть и доложи командиру группы.
      - Мне-то хорошо,- прошептала Ульяна,- а тебе работать... А ты не ходи, Капочка, вдруг раньше взорвется.
      - Надо, Ульяна. Чтоб никаких подозрений. Я уйду без четверти девять.
      - Боже, за пятнадцать минут! Нет, лучше полдевятого, Капа!
      - Так задумано. Пошли, Ульяна. Тихо.
      Девушки нырнули в темноту и застучали каблучками по тротуару. На перекрестке они коротко простились и разошлись по домам.
      Утром Капа, отправляясь на работу, сказала матери, чтобы та собрала вещи, одела потеплее девочек: вечером семья уходит в лес.
      - Господи, да что случилось?
      - Ничего не случилось, мама, но больше прислуживать фашистам я не могу. О нашем решении никому ни слова!
      Она поцеловала мать, спящих сестренок, подумала: "Вдруг больше не увижу", но ничего больше не сказала, ушла.
      С утра в столовой было как обычно. Приходили, завтракали, негромко и сдержанно говорили, все строгие, сосредоточенные. Дела на фронте у них шли день ото дня хуже, но они еще надеялись, что пересилят. После обеда столовую закрыли. Появились работники СД и стали проверять помещения. Один из них подошел к пальме, похлопал по кадке. Капа Гурьева, наблюдавшая за любознательным фашистом, почувствовала слабость в коленях и прислонилась к дверному косяку. К счастью, никто не обратил внимания на побледневшую официантку.
      Проверявший фашист отошел от пальмы, осмотрел все углы обеденного зала, заглянул даже в печки. Он доложил старшему, что в зале полный порядок. То же самое сообщили из остальных помещений. Оставив у дверей двух часовых, сотрудники СД ушли.
      Служащие столовой начали готовиться к банкету. Установили два длинных ряда столов, накрыли белыми скатертями, расставили тарелки, цветы, бокалы. Во дворе зафырчал грузовик, привезший много ящиков с винами разных марок, коньяком и шнапсом. На кухне заканчивали приготовление горячих блюд, холодные закуски уже давно ждали гостей.
      К вечеру появились первые эсэсовцы в парадных мундирах, в нарукавных повязках со свастикой. Капитаны, майоры, полковники. Были они оживленны, беседовали не так глухо, как дневные посетители, но все же сдержанность сквозила во всем, как бы говоря окружающим, что те имеют дело не просто с германскими офицерами, а с представителями особо секретной и особо важной службы.
      Для Капы сбор гостей тянулся невероятно долго, хотя она и не сидела сложа руки, а старательно выполняла свою утомительную работу. Сознание необычности предстоящего ужина настолько поглотило обслуживающий персонал, что никто не обратил внимания на то, что официантке Гурьевой сегодня немного не по себе. А ей стоило больших усилий провести этот рабочий день в ненавистной столовой, она держалась на предельном напряжении воли и меньше всего опасалась, что мина взорвется раньше назначенного срока. Она забыла о себе и не тревожилась за свою судьбу, потому что дело, порученное ей, было неизмеримо главней и смысл ее существования заключался теперь в том, насколько результативным будет ее сегодняшний личный удар по врагам.
      Какое все-таки это счастье - иметь силу, чтобы преодолеть неуверенность, страх, физическую слабость и показать всем этим полнокровным, напыщенным, прожженным офицерам, любой из которых мог бы убить ее кулаком, кто настоящий хозяин в Минске - они или она. Предчувствие законного торжества над оравой откормленных фашистов помогло ей дотерпеть последние три четверти часа до условного гудка Миши Иванова.
      Когда приехал генерал, гости расселись за столами. Холеный полковник поднял крохотную коньячную рюмку и стал произносить тост. Капитолина не понимала всех слов, но знала, что речь его так же самодовольна и лжива, как он сам. И еще она радостно и ясно сознавала, одна из всех находившихся здесь, что у него это последний приступ риторики и что многие из его коллег, сидящих справа и слева, тоже в последний раз слушают столь милые их сердцу лающе-картавые фразы. Больше у них ничего не будет, только дикий грохот и белая вспышка, которые продлятся долю секунды...
      На улице раздался гудок автомобиля.
      Капа, как была в крахмальной наколке и миниатюрном передничке, выскочила из столовой и впрыгнула в машину. Михаил дал газ, через несколько минут они были у Капи-ного дома и грузили маму, сестренок и вещи. Где-то в предместье их нагнала сильная звуковая волна, они оглянулись и увидели красно-желтый столб пламени над университетским городком. Но последний контрольный пункт машина уже миновала.
      У кромки леса Иванов остановился. Из-за деревьев показались Гуринович и Воронков.
      - Кубе там? - был их первый вопрос.
      - Не пришел, товарищи,- виновато ответила Капа, как будто гауляйтер не явился на банкет по ее оплошности. Оперативники чертыхнулись.
      - Ничего, не мы, так другие,- сказал Гуринович.- А ты, Капитолина, молодец. Это твоя мама? Мама! Ваша дочь - замечательный диверсант!
      - Господи! - перепугалась мать.
      - Да я в хорошем смысле, в советском. Только что она взорвала фашистское сборище. Завтра будем знать результат.
      Взволнованная событиями дня, пожилая женщина так в точности и не поняла, о чем идет речь, и только горестно прошептала:
      - Что это делается на белом свете! Уму непостижимо...
      Назавтра в отряде стало известно, что в столовой СД было убито 16 и ранено 32 офицера гитлеровской службы безопасности.
      Следующую аналогичную операцию осуществила по нашему заданию подпольная группа Константина Мурашко.
      Рая Волчек славилась в Минске красотой. Была она очень молода, перед войной окончила среднюю школу. Эвакуироваться не успела и долгое время нигде не работала, замуж не выходила, жила у родителей. От большинства девушек и молодых женщин времен оккупации отличалась тем, что не скрывала своей привлекательности, не надевала рубище, не пачкала лицо сажей. Ходила по улицам гордо и смело, как в добрую мирную пору, носила лучшие платья и модную прическу.
      Никто, однако, не мог бы упрекнуть ее в легкомыслии. Оставшиеся в городе парни по-прежнему обожали Раю на расстоянии, и даже наглые, развязные оккупанты не смели подступиться к ней. Впрочем, она стала осторожна и не появлялась в рискованных местах, а вечером и вообще не выходила на улицу.
      На втором году войны Раиса Волчек неожиданно для всех посетила биржу труда и высказала желание работать на благо великой Германии. Немецким чиновникам польстил визит столь обаятельной девушки. Они могли бы послать ее на черную работу, как делали это со многими молодыми белорусками, не имевшими специальности или даже вопреки их профессии, но чиновники решили заслужить благосклонность начальства и предложили Рае должность официантки в офицерском ресторане-казино. Оно лишь недавно открылось на Советской улице, неподалеку от Раиного дома.
      Девушка засомневалась, справится ли с такой работой и придется ли ей по душе публика.
      - Знаете, близко от дома, очень удобно... Да не выношу я пьяных солдат, приставаний и вообще кабака.
      Чиновники были покорены ее откровенностью.
      - О! Нихт зольдатен! - затараторили они наперебой.- Официрен! Дойче официрен нихт пьяный, как швайн.
      - Честно?
      - Честно! Честно!
      - Убедили,- закончила торг Раечка и улыбнулась от всей души.
      Служащие биржи были довольны сделкой.
      На поверку, разумеется, ресторан-казино оказался самым вульгарным кабаком, с диким пьянством, развратом и пошлейшей эстрадной программой. Его часто посещали офицеры, едущие с фронта или на фронт, терять им было нечего, и они ударялись в разгул со всей искренностью смертников.
      Нелегко пришлось Раечке в этой атмосфере, однако она выдержала и не сбежала, к удивлению всех ее знакомых.
      - Откуда у нее такое упорство? - поражались они.- Школа, чистая юность, родительский дом и вдруг - пьяная фашистская преисподняя...
      Никто не подозревал, что Рая сама удивлялась своей почти необъяснимой стойкости и терпеливости. Как выяснилось позднее, для этого все-таки имелись веские причины.
      Она в совершенстве овладела профессией официантки, была приветлива и мила с посетителями, умела мягко избавляться от бесчисленных поклонников. Немецкая фрау, начальница казино, благосклонно относилась к способной славянке и нередко поручала ей обслуживание старших офицеров в отдельном кабинете.
      Раиса никогда не отказывалась, хотя это было наиболее противно. В отдельном кабинете фронтовые майоры и полковники нарезались до зеленого змия, лезли обниматься, слюнявили руки своими мокрыми губами, кричали, хвастались, плакали и блевали. После таких попоек у офицеров частенько исчезали оперативные карты, штабные и личные документы. Жаловались в СД они редко: кому охота объяснять на допросах, что был в стельку пьян и ничего не помнит.
      Но однажды фрау начальница все же спросила Раю, не находила ли она выроненных клиентами секретных документов.
      - Впервые слышу,- ответила Рая, как всегда откровенно.- Пусть поменьше пьют.
      - О да, да! - согласилась немка.- Русский фронт!
      И скорбно вздохнула, отходя от девушки.
      После этого случая я приказал, чтобы Раиса прекратила похищать документы и ограничилась бы подслушиванием разговоров, содержание которых она и раньше передавала командиру ее подпольной группы Константину Мурашко. Нам надо было обезопасить Волчек, мы готовили ее к диверсионному акту.
      В одну из встреч Константин Илларионович сказал Рае:
      - А что, если взорвать это пьяное казино к чертовой матери?
      - Как это к чертовой матери? - не поняла сразу девушка.
      - Толом и магнитной миной.
      - А у вас есть?
      - Для такого дела я достал. А взорвешь ты. Сумеешь?
      - Не сумею, конечно. Я не сапер.
      - Олег Фолитар передаст тебе взрывчатку и мину с часовым механизмом. Твое дело только пронести заряд и поместить его в удобном месте.
      - Это сумею.
      - Давай решим, куда запрятать наш подарочек.
      Рая подробно рассказала о всех вещах, стоявших в главном зале: столы, стулья, эстрада, печь, платяной шкаф для персонала.
      - Где помещается шкаф? Рая объяснила.
      - Давай в него. Взрыватель установим на восемь часов. За полчаса до взрыва выйдешь из казино, тебя будет ждать машина Миши Иванова, он увезет тебя в партизанский лагерь. Предупреди мать, чтобы тоже ушла из города или же уехала вместе с тобой к товарищу Градову.
      - А это обязательно - уезжать в лес?
      - Обязательно, Раечка. Во-первых, мы спасаем исполнителей и их семьи от возможного ареста. Во-вторых, все подозрения падают на внезапно исчезнувших, и невинные люди меньше страдают от ищеек СД.
      - Интересная тактика,- сказала Рая.
      - Человечная,- уточнил Мурашко.
      А дальше все было, как при взрыве в столовой СД.
      В казино погибло 22 германских офицера.
      Командир подпольной группы на заводе имени Мясникова Георгий Краснитский после первой диверсии продолжал работать инженером, имея от меня задание создать новую группу и осуществить второй взрыв.
      В результате первого, июньского, ремонтно-механический цех был полностью разрушен, о восстановлении его не шло речи. В городе много говорили об этой акции.
      Оккупанты развесили по городу объявления, в которых сулили 200 тысяч рублей премии тому, кто поможет разыскать диверсантов. Никто не помог, деньги остались в германской казне.
      После взрыва Краснитский, зная, что исполнители уже на партизанской базе, сделал хитроумный маневр. Он посоветовал шефу завода Фрике проверить, кто из рабочих цеха исчез со своих квартир. Шеф позвонил в СД, ищейки установили, что по месту жительства нет Подобеда, Глинского и Вислоуха вместе с семьями.
      - Картина ясна? - спросил Георгий у Фрике.
      Фрике похвалил инженера за бдительность и проникся к нему еще большим доверием. Ранее арестованный рабочий Зубин, не причастный к делу, был освобожден.
      Летом Краснитский создал новую группу. В нее вошли кладовщица Кунцевич, фрезеровщик Маньковский, бухгалтер Линкевич и рабочий Бурак. Они подготовили взрыв дополнительной котельной, отчего остановился бы кузнечный цех, однако диверсию пришлось отложить по непредвиденным обстоятельствам.
      У Георгия на заводе была хорошо налажена разведка. От своих людей он знал, что два комсомольца - токарь Шиманский и слесарь Кухта - ведут подрывную работу против фашистов. Ему не было только известно, что это подпольщики, действующие по заданию отряда "Народные мстители" В. Т. Воронянского (дяди Васи), и он не спешил вступать с ними в контакт, помня мои строжайшие наказы по конспирации. А Шиманский и Кухта и вовсе не подозревали об истинном лице близкого к шефу инженера: информационная служба у них, видимо, была поставлена слабей, чем у Краснитского.
      В июле подпольщики Воронянского взорвали отремонтированный паровоз и передвижной мост, соединяющий вагонные цехи. Оба комсомольца ушли в лагерь дяди Васи, а на заводе начался переполох, усилилась фашистская слежка, и диверсию в котельной пришлось отложить до конца сентября.
      Когда котельная вышла из строя, немцы сделали вид, что ничего не произошло. Это был их новый тайный маневр. Под прикрытием внешней невозмутимости они скрытно усилили контрразведку на заводе. Даже такой талантливый подпольщик, каким был Краснитский, почувствовал, что фашистская служба безопасности напала на его след. Он знал, что СД обычно арестовывает людей на их квартирах, и незадолго до ухода в спецотряд переменил жилье. Спустя месяц к его прежней хозяйке Елизавете Петровне Сумаревой нагрянули гитлеровцы, перевернули все вверх дном, ничего не обнаружили и ушли. Сумарева немедленно предупредила Георгия, и через два дня его уже не было в городе. Он звал с собой и Елизавету Петровну, но та не решилась оставить обжитой угол, и напрасно. Впоследствии работники СД забрали ее, и она погибла в застенке.
      Подпольный горком
      Отличные товарищи. - Директивы ЦК. - Захватывающие перспективы.- Газета "Минский большевик" .- Сорвать коварные планы!
      История минского подполья изобилует примерами высокого героизма и глубоко трагическими эпизодами. Патриотический порыв подпольщиков, их беззаветный энтузиазм и отчаянная смелость сочетались с недостаточным опытом конспирации. Поэтому изощренный враг сумел нанести несколько ощутимых ударов по нелегальным организациям города. В результате весенней и осенней карательных акций 1942 года погибли почти целиком два первых подпольных горкома партии. Минск потерял таких видных деятелей партийного подполья, как К. Д. Григорьев, С. И. Заяц (Зайцев), И. П. Казинец, Г. М. Семенов, Д. А. Короткевич, В. К. Никифоров, В. С. Омельянюк, К. И. Хмелевский (Костя).
      Мрачную роль в судьбе этих и многих других товарищей сыграл матерый фашистский агент Борис Рудзянко. Гитлеровская служба безопасности заслала его в подполье еще осенью 1941 года, и с тех пор он творил гнусное предательское дело. Разоблачить и покарать его удалось только после войны.
      После гибели двух составов подпольного горкома партии стало ясно, что нелегальными организациями в Минске целесообразнее руководить извне. Работу подпольных групп теперь направляли и обеспечивали партизанские отряды и соединения. Координировал эту деятельность Минский подпольный обком КП(б)Б.
      В октябре 1943 года спецотряд перебрался в свой зимний лагерь, и здесь мы получили сообщение о том, что по решению ЦК Компартии Белоруссии подпольный обком создает Минский подпольный горком, который будет базироваться в нашем отряде.
      Бойцы и командиры расценили это решение как знак большого доверия к нам партийного руководства республики и как свидетельство того, что подпольная борьба в Минске приобретает отныне неизмеримо более важную роль, вступает в качественно новый этап. Я выслал навстречу товарищам из горкома группу конных разведчиков, и на следующий день они вернулись в лагерь вместе с партийными работниками.
      Одного из них я сразу же узнал: Георгий Николаевич Машков, мы были знакомы еще с тех времен, когда он работал комиссаром в партизанском отряде Шубы.
      - Добрый день, Георгий Николаевич,- сказал я.- В горкоме теперь?
      - Секретарь по пропаганде,- ответил Машков. К нам подошел плотный, широкоплечий человек в полувоенной форме, с твердым взглядом небольших темных глаз.
      - Знакомься,- продолжал Машков,- Савелий Константинович Лещеня, партизанская фамилия Савельев, секретарь подпольного горкома.
      Лещеня тепло улыбнулся, пожал руку мне и замполиту Грому.
      - Поздравляю вас, товарищи,- сказал он.- Вы оба решением обкома назначены членами подпольного горкома. Значит, будем работать вчетвером.
      - Спасибо,- ответили мы.- Постараемся оправдать доверие.
      - А это наш редактор,- сказал секретарь.
      Редактор газеты "Минский большевик" Александр Демьянович Сакевич был высокий, худощавый и очень подвижный мужчина.
      Замполит и я пригласили приехавших к столу и за обедом разговорились. Лещеня - белорус, окончил Московский институт стали, находился на партийной работе. В начале войны ЦК Компартии Белоруссии направил его в тыл врага, он был парторгом в Минском подпольном обкоме, затем комиссаром партизанской бригады.
      Машков, электромонтер по профессии, тоже давно на партийной работе. В партизанской войне участвует с первых дней, последняя должность - комиссар бригады. Сакевич до назначения в "Минский большевик" работал редактором любаньской подпольной районной газеты.
      После обеда я доложил секретарю горкома о боевой деятельности спецотряда рельсовой войне, нападениях на гарнизоны, разведке и диверсиях в городской черте. Гром рассказал о партийной работе среди партизан и населения. Секретари горкома с интересом выслушали нас и в целом одобрили боевую и политическую работу отряда. Редактор Сакевич во время нашей беседы делал заметки в блокноте - собирал материал для первого номера газеты.
      - Теперь,- сказал Лещеня,- перейдем к очередным задачам партизанского движения и подпольной борьбы. В нынешнем году обстановка на фронте коренным образом изменилась в нашу пользу. Враг почти повсеместно отступает, в тактике партизан должны появиться новые элементы, отражающие своеобразие момента. Познакомьтесь, пожалуйста, с директивами ЦК Компартии Белоруссии всем партизанским отрядам и подпольным организациям.
      Секретарь горкома достал из полевой сумки несколько тонких листков бумаги. Гром и я стали читать.
      В директивах указывалось, что взрывы и другие диверсии надо совершать только на предприятиях, которые работают на военные нужды. На остальных заводах и фабриках принимать меры к тому, чтобы помешать захватчикам вывезти ценное оборудование, создавать с этой целью новые подпольные патриотические группы.
      Партия предупреждала, что, отступая под могучими ударами Красной Армии, гитлеровцы будут пытаться угнать с собою мирное население. Поэтому партизанским отрядам и соединениям рекомендовалось создавать в лесах особые лагеря, куда выводить с приближением фронта жителей городов и сел, чтобы спасти их от рабства и уничтожения.