- Деревня Трубачи осталась в стороне. Давайте дойдем до деревни Михайловичи и сделаем привал. И там же после отдыха расстанемся,- сказал я не без грусти друзьям-командирам.
      И когда пришла пора прощаться, мы долго и проникновенно жали друг другу руки и обменивались короткими репликами:
      - Ни пуха, ни пера!..
      - До скорой встречи!..
      Карл Добрицгофер поднял сжатый кулак, вытянулся во весь свой огромный рост и трижды повторил:
      - Рот фронт!..
      Как позже выяснилось, фашисты в этой блокировке потеряли более 120 солдат и офицеров убитыми и ранеными. Так закончился бой с эсэсовцами, навязанный нам 15-16 июля 1942 года.
      Он типичен для партизанских оборонительных сражений как по тактическим приемам, так и по результатам. Оккупанты превосходили нас численностью во много раз. Отсюда следовало, что обычный фронтовой бой нам невыгоден, и мы воевали не количеством, а использовали свои преимущества: подвижность, стремительный маневр, лучшее знание местности, тесную связь с населением, отлично поставленную разведывательную службу. Одним словом, мы вели нормальную партизанскую войну.
      Яростное сопротивление населения захватчикам снимало трудности в действиях каждого отдельного отряда, помогало с меньшими жертвами выполнять свои задачи. Однако в целом битва в тылу противника отличалась невероятной сложностью, потому что враг в той войне был могуч, отлично вооружен, оснащен разнообразной техникой, хитер, изощрен в подавлении очагов сопротивления, жесток, коварен, дисциплинирован, фанатически предан бредовым идеям расовой исключительности и мирового господства. Тем ярче вырисовывается в этих обстоятельствах не только морально-политическое превосходство, массовый героизм, но и профессиональное мастерство советских партизан, громивших неприятеля с неподражаемым искусством, при минимуме потерь в своих рядах, как это произошло, в частности, в июльском сражении под Валентиновом.
      В то время когда я со своими бойцами и делегатами второй партизанской конференции перешел железную дорогу и шоссейную магистраль Москва - Минск в одном направлении, Николай Покровский со своим отрядом "Беларусь" и группой Дмитрия Меньшикова тоже пересек с обозом железнодорожную линию Москва-Минск в обратном направлении.
      Переход был совершен партизанами с боем, но, к счастью, без потерь. На следующий день перепуганные фашисты через своих болтливых прислужников распространили слухи о том, что якобы тут проходили части регулярной Красной Армии. Железная дорога не работала целые сутки.
      В деревне Сухой Остров наши связные сообщили Меньшикову и Покровскому, что отряд Градова направился в Смолевичский район. Разведка уточнила и подтвердила эти сведения. Тогда Покровский решил возвращаться, но раздумал, так как обстановка была угрожающая. Опасаясь невыгодного для себя столкновения с фашистами, которые теперь стали усиливать гарнизоны, он бросил обоз, а самый необходимый груз взвалил на плечи партизан. Таким образом, запланированная встреча спецотряда с "Беларусью" не состоялась из-за усилившихся карательных экспедиций.
      Весь отряд Покровского после тщательной подготовки двинулся к селу Яловиц. С трудом партизаны преодолели топкое болото, но зато железнодорожное полотно проскочили без столкновения с гитлеровцами. Около озера Песочное Покровский встретился с отрядом Дербана "Большевик", однако все же не остановился и ушел в район озера Палик, где и продолжал действовать.
      Обстановка накаляется
      Кровавые акции захватчиков.- Разоблачение агента СД.-Объединение с "Непобедимым".- Подполье активизируется.-Тайник для взрывчатки
      Летняя кампания 1942 года принесла германской армии известные успехи. Не сумев захватить Москву ударом в лоб, гитлеровцы решили обойти ее с юго-востока, через Сталинград. В то же время они многократно усилили нажим на южном направлении, полностью оккупировали Донбасс, осенью овладели Ростовом, Краснодаром, Майкопом, вышли на подступы к Орджоникидзе, подошли к предгорьям Кавказа, Новороссийску и, наконец, завязали бои на перевалах Главного Кавказского хребта.
      Как и в году минувшем, над Родиной вновь сгустились грозные тучи. На всех фронтах шли тяжелые, кровопролитные бои, в тылу врага активизировали свои действия партизаны, стремясь причинить фашистам наибольший урон и тем самым оказать помощь Красной Армии.
      Но операции партизан и действия подпольщиков вызывали ответные жестокие удары фашистских карателей, которые часто обрушивались на беззащитное население оккупированных районов. Особенно зверское побоище было учинено гитлеровскими палачами 28 июля 1942 года. В этот день они организовали массовую казнь советских граждан в минском гетто, которая продолжалась четверо суток и унесла 25 тысяч жизней. Город с ужасом наблюдал, как машины и душегубки с обреченными беспрерывно курсировали в лагеря смерти Тростянец и Тучинку. Всего за время своего хозяйничанья гитлеровские военные преступники уничтожили в Минске и его окрестностях около 400 тысяч наших соотечественников.
      Чудовищные расправы устраивали оккупанты над непокоренными деревнями и селами. Во время карательных экспедиций эсэсовцы сжигали жилища крестьян, поголовно расстреливали мужчин, бросали в огонь женщин и детей. Путь карателей повсюду был отмечен пепелищами и братскими могилами казненных.
      Фашистская военная разведка абвер, полиция безопасности и СД, чтобы проникнуть в подполье и партизанское движение, пускались на дьявольские хитрости. Дважды за этот год гитлеровским ищейкам удалось нанести тяжелый урон патриотам, нелегально работавшим в столице Белоруссии. В марте было арестовано 404 подпольщика, из которых 28 повешено и 250 расстреляно. Фашистская операция против диверсионных групп на железной дороге закончилась арестом 126 человек и новыми казнями.
      Еще более кровавый удар по минскому партийному подполью враги нанесли в сентябре и октябре. После осеннего провала подпольный горком партии в самом Минске не восстанавливался, и руководство подпольем стало осуществляться из партизанских отрядов и бригад. Тем самым достигались более гибкая координация и взаимосвязь деятельности подпольщиков и партизан и в гораздо большей степени гарантировалась сохранность руководящих партийных органов, ценных кадров подполья.
      Насаждаемая отрядом особого назначения подпольная сеть в столице Белоруссии и на железнодорожных узлах не имела соприкосновения с нелегальными группами, созданными в начале войны. Суровые законы конспирации диктовали нам обособленность от них, потому что две карательные кампании не могли пройти бесследно для патриотических организаций Минска. По всей вероятности, в них орудовали провокаторы. Оставшиеся на свободе прежние подпольщики скорее всего находились под тайным наблюдением гитлеровских сыщиков, служили как бы приманкой для неопытных конспираторов и горячих голов. Этот вывод я сделал на основании своего предыдущего опыта и руководствовался им, создавая новую сеть.
      Думаю, что подпольщикам, работавшим под началом нашего спецотряда, удалось избежать многих провалов, хотя и они не были, разумеется, полностью застрахованы от гибели. Борьба шла ожесточенная, рисковать приходилось на каждом шагу, и потери иной раз становились просто неминуемы. Не надо забывать, что против нас действовала одна из сильнейших в мире секретных служб, накопившая огромный опыт подавления патриотических сил в своей собственной стране и на территории всех оккупированных стран Европы.
      В июле 1942 года фашистские контрразведчики из абвера схватили командира нашей подпольной группы Леона Антоновича Янковского. Он работал в стане врага бургомистром волости Федорки Бегомльского района. Будучи честным человеком, глубоко преданным Родине, Янковский умело разработал легенду, будто бы он бывший кулак, сильно пострадавший от Советской власти. Его родственники, проживавшие в Федорках, подтвердили эту выдуманную историю. Оккупанты поверили ему и назначили на административную должность. Пользуясь ею как прикрытием, отважный подпольщик сколотил группу патриотов и проводил нелегальную работу. Он давал приют окруженцам, снабжал партизан продовольствием, саботировал распоряжения немецких органов, защищал население от реквизиции скота и зерна. На допросах Леон Антонович ничего не сказал, никого не выдал и умер на фашистской виселице как истинный герой.
      Гитлеровские шпионы старательно выслеживали наш отряд. Разведчики то и дело доносили, что в деревнях появляются незнакомые люди и допытываются, как попасть к партизанам. Одного такого любопытствующего наши бойцы задержали в деревне Сухой Остров и привели на базу. По пути он пытался бежать, но неудачно.
      - Чего удираешь? - спросил его политрук Сермяжко.- Сам просился к партизанам, а теперь даешь стрекача.
      Задержанный тяжело дышал, волновался, а немного успокоившись, объяснил:
      - Кто вас знает. Вдруг вы не партизаны, и это сплошная провокация.
      - Вот чудак, - сказали бойцы.- Провокаторы тебя в лес не повели бы, а сдали коменданту в райцентре и помянули бы твою душеньку имперским шнапсом.
      Прошли с километр, он опять, как заяц, прыг в кусты. И вновь у него ничего не получилось. Разведчики связали ему руки и в таком виде привели ко мне.
      - Поговорите с ним, товарищ майор,- сказал Константин Сермяжко.- Может, он и не враг, но на кой черт порядочному человеку убегать от партизанской разведки?
      Я оглядел задержанного: коренастый, несколько рыхлый мужчина с короткой толстой шеей, из-под пиджака виднеется холщовая рубаха, на ногах блестят галоши. По первому впечатлению заурядный деревенский парень. Глаз не подымает, один раз лишь посмотрел на меня и опять потупился.
      - Развяжите ему руки,- сказал я разведчикам.
      Они немедленно выполнили приказание. Парень смахнул комаров с лица, растер затекшие кисти и шагнул ко мне, поняв, очевидно, что я командир.
      - Зачем же связывать? - заговорил он.- Я же советский человек. Я хочу бороться с оккупантами.
      - Почему пытались бежать? - задал я вопрос.
      - Кто вас знает. Вдруг вы не партизаны, и это одна провокация,- заученно пробубнил задержанный.
      Он сказал, что был в немецком плену и вот уже два месяца как бежал.
      - В каком лагере были?
      - В Минске, на улице Широкой.
      - Где скрывались после побега?
      - Сперва в лесу, потом в Радзевичах, Ейпаровичах, последнее время в Сухом Острове. Искал партизан, хотел вступить в отряд...
      Легенда была правдоподобной, однако задержанный вызывал подозрения. Я слушал его и думал, что каждую его версию необходимо тщательно проверить. Мимо проходила с выстиранным бельем Настя Богданова. Увидев незнакомца, подошла ближе.
      - Честное слово, тот самый! - прошептала девушка. Задержанный побледнел и отвернулся.
      - Какой тот самый? - поинтересовался я.
      - Немецкий переводчик! - ответила Настя.- Проверял документы по дороге в Минск.
      - А ты не ошибаешься? - усомнился я.
      - Давайте еще взгляну,- попросила партизанка.- Узнаешь меня, фашистская шкура?
      - Не узнаю,- сказал задержанный.
      - Он! - крикнула Настя.- Честное комсомольское, он!
      - С каким заданием посланы? - напрямик спросил я. Он промолчал, я повторил вопрос, разведчики взяли автоматы наизготовку.
      - Отпустите,- заныл парень,- я не виноват!
      - Кто послал, с каким заданием?!
      - Минская СД,- с трудом выдавил задержанный.
      - Задание?!
      - Я должен был следить по деревням, к кому приходят партизаны. Разведать партизанский лагерь и какие у них силы...
      - Много сведений передал в СД?
      - Еще ничего... Я только начал...
      - Кому должен передавать сведения?
      - В Логойск... Начальнику гарнизона...
      Я расспросил, кто является начальником гарнизона в Логойске, сколько там гитлеровцев и полицейских, чем они вооружены. Шпион, надеясь спасти свою жизнь, подробно отвечал. Я записал его показания, затем позвал Воронянского и Тимчука.
      - Знакомьтесь, - сказал им, - агент минской СД. Что будем делать?
      - Расстрелять предателя, - брезгливо промолвил Воронянский.
      Услышав его слова, шпион внезапно рванулся из-под охраны и кинулся в кусты, но сильный удар прикладом повалил его на землю.
      После июльского сражения спецотряд расстался с партизанскими отрядами "Борьба" и "Мститель" и, обходя Минск с востока, перебазировался южнее, в Червенский район. Но мы недолго пробыли в одиночестве. Скоро к нам присоединился отряд "Непобедимый" во главе с лейтенантом Тимофеем Ивановичем Кусковым, высоким, стройным, всегда выбритым, подтянутым. Под его началом состояли обстрелянные бойцы, попавшие в начале войны в окружение, но сохранившие высокий моральный дух и все качества советских воинов.
      Взаимодействие с отрядом "Непобедимый" было у нас налажено очень хорошо. Вместе с Тимофеем Ивановичем мы стали подумывать о слиянии. Сообщили о нашем намерении в Москву, и начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко подчинил мне отряд Кускова. Я показал лейтенанту радиограмму и спросил, как он смотрит на то, чтобы стать моим заместителем.
      - Товарищ майор, - отрапортовал Кусков, - не должности и чины держат нас здесь. Готов к выполнению любых новых обязанностей.
      - А чтобы твоим ребятам не было обидно,- сказал я,- все мы примем название твоего отряда.
      - Согласен, Станислав Алексеевич,- ответил Кусков.
      - Надеюсь, оправдаем имя "Непобедимого"?
      - Непременно оправдаем!
      Теперь нас стало около 200 человек. Отряд был боеспособный, дисциплинированный, мобильный, и я мог со спокойным сердцем переключить свое внимание на главную цель - на Минск. Наши разведчики более месяца не встречались с подпольщиками Кузьмой Матузовым и Георгием Краснитским, мы не имели сведений о том, как у них идут дела, пополнились ли диверсионные группы надежными людьми.
      В штабной шалаш, где собрались Морозкин, Кусков, Луньков и я, были вызваны оперуполномоченные Гуринович и Воронков. Они сразу поняли, что им предстоит, весело рассматривали поддельные аусвайсы, заполненные на их подлинные имена, шутили.
      Михаилу Петровичу Гуриновичу понравилось, что в удостоверении он был назван слесарем.
      - Никогда им не был, но хорошо. Рабочий класс - главный класс на земле.
      - Ты особо не радуйся, Миша,- сказал я ему.- Документы липовые, хоть бланки и настоящие. Будь предельно внимателен, войди в образ подневольного трудяги и следи за каждым своим словом.
      В придачу к фальшивым аусвайсам разведчики взяли по гранате и по два пистолета. Все мы отлично знали, что ждет партизана, схваченного врагами.
      Учитывая, что рейды разведчиков из отряда в Минск сопряжены с огромным риском, я поручил Воронкову и Гуриновичу подобрать связных из числа жителей города.
      Местное население давно имело законные немецкие документы, могло получать разрешения на поездки в сельские районы за продуктами и под этим вполне легальным прикрытием осуществлять связь с подпольными группами.
      Командование отряда не скрывало всей опасности задания. Я серьезно предупредил разведчиков:
      - В первый раз, друзья, вам здорово повезло. Однако за прошедшее время партизаны много навредили фашистам. Враги ожесточились, и вполне вероятно, что охрана повсюду стала более строгой. Не исключена возможность, что усилился режим внутри города. Но больше всего остерегайтесь провокаторов, выдающих себя за советских патриотов. Помните шпиона из Сухого Острова? Тайные агенты СД и абвера, снабженные профессионально разработанной легендой, опаснее явного эсэсовца в черном мундире и с мертвой головой на фуражке. Никогда об этом не забывайте.
      - Не беспокойтесь, Станислав Алексеевич,- сказали разведчики.- Фашист злой и хитрый, но мы тоже не лыком шиты.
      Гуринович и Воронков переоделись в поношенную гражданскую одежду. Комиссар Морозкин предложил:
      - Спрячьте под белье по нескольку экземпляров "Правды". Это будет лучшим подарком минским товарищам.
      Разведчики так и сделали. До обыска дело все равно не дойдет, это уж было решено твердо. На прощанье они крепко пожали нам руки и скрылись в зарослях ольхи.
      Охрана Минска стала более жесткой, но Воронкову и Гуриновичу удалось обойти все контрольные посты и подвижные патрули гитлеровцев. В ночной тьме разведчики проникли в город и добрались до Анны, сестры Воронкова. Она спрятала их на чердаке, а утром привела к ним сначала жену Гуриновича, а затем Кузьму Матузова.
      Матузов доложил, что задание спецотряда выполнено: он сколотил подпольную группу из своих давнишних, абсолютно надежных людей. В нее вошли: Ефрем Федорович Исаев - управляющий имением Сенница, где в упраздненном совхозе обосновался немецкий помещик, и сосед командира группы, постоянный житель Сенницы Иван Воронин.
      - Моя жена, Дарья Николаевна, тоже член группы.
      - А что вы успели сделать? - спросил Гуринович.
      - Пока немного. Срываем фашистские листовки и приказы, распространяем среди населения патриотическую информацию. Исаев завел знакомства с вражескими офицерами, чтобы выведывать у них военные сведения. Правда, они большей частью интенданты, тем не менее люди осведомленные и в пьяном виде кое-что выбалтывают. Тут я некоторые сведения записал...
      Воронков и Гуринович прочитали донесение Матузова: "Прибыл новый танковый полк. На окраине города находятся два больших склада с обмундированием и боеприпасами. Открылось офицерское казино. На базаре некоторые солдаты продают из-под полы пистолеты. Сброшенные с самолетов советские листовки жители расхватали, в руки полиции попало незначительное количество".
      - Спасибо,- сказал Гуринович.- Пригодится.
      - Участники группы знакомы между собой? - спросил Воронков.
      - А как же, - отозвался Матузов. - Мы же все старые друзья.
      - Нехорошо,- сказал Воронков.- Нарушаешь конспирацию.
      - Вот тебе раз, - огорчился Матузов. - Что же делать, Максим? И с женой Дарьей, что ли, раззнакомиться? Разведчики улыбнулись. Потом Воронков заметил:
      - Жена остается женой, друзья - друзьями. А новых членов группы ни в коем случае не знакомь со всей группой. Пусть знают одного тебя или того, кто вовлек в нелегальную работу. Таковы правила, Кузьма, и не нам с тобой их переделывать. Слыхал о провалах минского подполья?
      - Как же, слыхал.
      - Вот и береги людей, да и себя самого. Погибнуть проще всего. Победить труднее.
      - Ладно, Максим,- вмешался Гуринович.- Он все понял. Ты понял, Кузьма?
      - Понял, Миша.
      - За хорошо начатую работу,- сказал Гуринович,- командование отряда премирует тебя "Правдой".
      Он вынул несколько экземпляров газеты и весело протянул Матузову. Подпольщик, забыв поблагодарить, набросился на подарок и стал читать, не пропуская ни одной заметки...
      Следующая встреча - с Георгием Николаевичем Краснитским - состоялась на квартире Матузова, который, будучи служащим городской управы, пока находился у фашистов вне подозрений. Второй подпольщик тоже порадовал разведчиков добрыми известиями.
      На вагоноремонтный завод, где Краснитский работал инженером-технологом, непрерывно поступали заказы, наглядно свидетельствовавшие об успешных партизанских диверсиях: разбитые паровозы, исковерканные вагоны, в том числе офицерские, а также покалеченные дрезины. На дрезинах фашисты инспектировали железнодорожные пути и нередко наскакивали на мины.
      Рабочие всячески саботировали выполнение заказов. Немецкие мастера были не в состоянии за всеми углядеть, и патриоты за их спиной портили детали. Однажды Краснитский заметил, как токарь Григорий Подобед подпилил несколько колец и положил в общую кучу деталей, предназначенных для сборки. Инженер подошел к парню, внимательно посмотрел на него. Тот сердито отвернулся, считая Краснитского изменником. Подпольщик тогда говорит рабочему:
      - Итак, товарищ Подобед, рассчитываете на аварию? Много таких колец подкинули на сборку?
      Токарь нисколько не испугался, посмотрел на инженера с ненавистью и ответил:
      - Не считал сколько. А вы что, подзаработать решили на доносах?
      - Нет,- сказал Краснитский,- не решил. Хорошее дело делаешь, продолжай в том же духе. Только помни, что кроме меня в цехе появляется шеф завода Фрике, да и проклятый Лемке всюду вынюхивает саботаж. Действуй осторожно. Ясно, друг?
      - Ясно...- недоверчиво прошептал Подобед.
      Затем Краснитский еще дважды беседовал с Григорием, и тот дал согласие вступить в подпольную группу. По его совету командир группы присмотрелся к токарю Вислоуху и мастеру Глинскому. Спустя некоторое время они оба тоже стали подпольщиками.
      - А как вы действуете? - спросили Гуринович и Воронков.- Не угрожает ли вам провал?
      - Пожалуй, нет,- отвечал Краснитский.- Мы стараемся запутывать распределение операций так, что сам немецкий бог не разберет.
      Разведчики похвалили инженера за то, что он не поспешил зачислить в группу всех подряд, а создал ее из безусловно преданных людей.
      Выполнив первую половину задания, Воронков и Гуринович приступили ко второй - подбору связных. Кандидатуру Анны, сестры Максима Яковлевича, обсуждали недолго: она подходила по всем статьям для опасной и ответственной работы. Разведчики сразу же очертили круг ее обязанностей - поддерживать контакты с группой Матузова.
      Связной у подпольщиков вагоноремонтного завода стала Галина Киричек, молодая женщина, жена командира Красной Армии. Вначале войны Галя застряла в Минске с грудным ребенком, жила на случайные заработки: мыла полы, убирала квартиры германских офицеров и чиновников оккупационной администрации, а сама мечтала о борьбе с захватчиками. Краснитский вовлек ее в нелегальную деятельность. Она оказалась хорошей сотрудницей, а ее малыш Витя стал невольным помощником мамы-подпольщицы: женщина с младенцем на руках не вызывала подозрений у фашистских ищеек и ловко проходила через любые контрольно-пропускные пункты.
      Гуринович и Воронков одобрили и эту кандидатуру, сообщили Краснитскому пароль и явку в Червенском районе, которыми должна пользоваться связная Киричек.
      Разведчики собрали сведения о минском гарнизоне и положении в городе. Перед уходом они вместе с командирами групп решили, что подпольщикам пора переключаться на более активные действия. Для крупных диверсий нужна взрывчатка. Но как ее доставлять в Минск и где хранить?
      Гуринович предложил использовать его дом на городской окраине. Там во дворе находился небольшой сарайчик, в котором разведчики сделали тайник.
      Оставалось решить проблему перевозки тола.
      Над этим и задумалось командование отряда, когда через десять дней разведчики благополучно вернулись на базу и доложили о проделанной работе.
      Два Константина
      Командиры подрывных групп.-Новая тактика.- Диверсанты в засаде.-Дым и пламя.- Доверие коммунистов.- Стычка с карателями
      Они оба были из окруженцев и вступили в наш отряд на оккупированной территории.
      Политрук Константин Прокофьевич Сермяжко, уроженец Минской области, отличался горячим темпераментом, быстро загорался, говорил громко и стремительно. У него была органическая склонность к политработе, каждую свободную минуту он посвящал разговорам с бойцами на разные темы, умел интересоваться людьми, заботиться о них, и люди отвечали ему столь же сердечным расположением. Комсомольцы отряда избрали его секретарем своей организации. С помощью активистов он посылал советскую литературу в Минск, Столбцы, Борисов и другие города, где разместились гитлеровские гарнизоны. Руководил в отряде кружком истории партии, проводил политинформации среди населения, устраивал вечера вопросов и ответов, организовывал досуг молодежи. И все это он делал, ни на день не прерывая своей опасной боевой работы.
      Лейтенант Константин Федорович Усольцев родился в Тюменской области. Двадцатилетним юношей в мае 1941 года окончил Свердловское пехотное училище и вместе с одиннадцатью выпускниками прибыл для прохождения службы в Западный особый военный округ. В первые дни войны попал в окружение и вступил в партизанский отряд. Усольцев, как и Сермяжко, имел средний рост и голубые глаза, но характер у него был спокойный, уравновешенный. В объединенном отряде "Непобедимый" он стал командиром роты и с большой любовью выполнял свои обязанности. Его бойцы непрестанно совершенствовали выучку, пополняли военные знания, блистали дисциплиной и строевой выправкой.
      Оба Константина вслед за Луньковым, Мацкевичем, Добрицгофером, Любимовым овладели подрывным делом и возглавили диверсионные группы. Весной, летом и осенью 1942 года наш отряд совершал регулярные нападения на вражеские эшелоны на участках Молодечно - Минск, Минск - Борисов, Минск - Осиповичи и Минск Столбцы.
      Несколько десятков километров железнодорожного полотна стали нашим постоянным фронтом борьбы. Мы производили взрывы то в одном месте, то в другом, то в третьем, останавливая движение поездов на сутки и более.
      Противник принимал разнообразные меры, чтобы пресечь партизанскую рельсовую войну, однако это ему не удавалось. Никакая армия мира не располагает такой тыловой охраной, чтобы расставить ее вдоль железнодорожных коммуникаций сплошняком. А коли есть неохраняемые отрезки, то диверсанты непременно их подорвут. Да и охрана бывает разная. Если она немногочисленна, а подкрепление находится далеко, то партизаны с большим удовольствием ее перебьют, а потом и основное задание выполнят.
      На контролируемых нами участках железной дороги поезда стали ходить со скоростью менее 20 километров в час. Это делалось для того, чтобы при наезде на мину пострадало как можно меньше вагонов. На высокой скорости под откос летит минимум половина эшелона, а при медленной езде - паровоз и четыре шесть вагонов.
      Мало того, фашисты, справедливо страшась ночного времени, придумали по ночам жечь костры на полотне, используя для этой цели местное население. Ввели в окрестных деревнях своеобразную "костровую" повинность и выгоняли на нее жителей от мала до велика. Причем что парадоксально - люди эти не подвергались репрессиям в случае, если на участке, освещенном их кострами, все-таки подрывался состав и сходил с рельсов. Оккупанты логично рассудили: если казнишь группу "костровиков", на следующую ночь жители уйдут в леса и болота, станут питаться грибами и кореньями, и никакими посулами, никакой силой их оттуда не выгонишь. А наши диверсанты выполняли свое дело, невзирая на костры, более того, установили связи с населением, и люди им сигнализировали о местонахождении фашистских патрулей.
      У Константина Сермяжко в Смолевичском районе жили два брата - подростки Гриша и Коля. Их тоже выгоняли на ночную повинность, и они пользовались этим, чтобы помогать брату успешно взрывать рельсы. В отряде находилась жена Сермяжко, комсомолка Валентина, работала разведчицей. Так что сражались они с ненавистным врагом целой семьей, и таких боевых патриотических семей в те грозные времена насчитывались многие тысячи.
      Во время войны совершенно незнакомые люди сходились очень быстро. У всех была общая огромная беда, одна забота, одна судьба. Тем более это касалось обстановки вражеского тыла, партизанского отряда. Бойцы и командиры, кроме чисто деловых отношений, были связаны большой личной дружбой, ценили, уважали друг друга, берегли от шальной пули и опрометчивого шага. На досуге партизаны любили побеседовать по душам, раскрыть боевому побратиму самое сокровенное, задушевное.
      Так что я нисколько не удивился, когда заметил, что оба моих Константина стали часто уединяться в укромном уголке и вести долгие разговоры. На дворе уже стояла осень, багряно-желтые червенские леса обнажились, чернели мокрыми стволами, пожухла трава и по утрам покрывалась седым инеем. А жили мы все еще в летнем лагере, в сырых шалашах, накрытых выкрашенными зеленой краской парашютами. Обстановка в высшей степени спортивная, и молодежь чувствовала себя в ней прекрасно. Я тоже еще не был стар, летом сравнялось 43 года, но позади у меня уже была Белоруссия - та, первая, 20-х годов, партийное подполье, бесконечные скитания по лесам и болотам. Кроме хронического бронхита, я тогда прихватил и злейший ревматизм. В перерывах между войнами отдыхать и лечиться приходилось не очень много, служба в армии и органах госбезопасности крайне напряженная и беспокойная, вот порой и разгуляется боль в суставах.
      В то раннее дождливое октябрьское утро я лежал у себя и раздумывал, как бы это выбраться из шалаша и приступить к текущим делам так, чтобы бойцы и командиры не догадались о моем ревматизме. Снаружи раздались шаги по хлюпающей почве и послышался быстрый, энергичный говор Сермяжко. Потом подал голос Усольцев:
      - Товарищ майор, разрешите войти?
      - Влезайте, ребята, влезайте,- сказал я, садясь на постели.
      Оба Константина вторглись в мое тесное жилище, сели на сосновые чурбачки и наперебой заговорили. Их замысел был настолько интересным, что я забыл про боль, вскочил, накинул полушубок, надел фуражку и повел парней в штабной шалаш, куда пригласил и все руководство отряда - Морозкина, Кускова, Лунькова, парторга Кухаренка, начальника разведки Меньшикова.
      - Докладывайте командованию свой план,- приказал я политруку и лейтенанту.
      Константины, польщенные вниманием, теперь уже не торопясь и не перебивая друг друга, обстоятельно изложили свой замысел.
      План заключался в следующем. Неприятель принял меры, чтобы сократить свои потери от рельсовой войны, в частности резко понизил скорость поездов. Мы же обязаны в свою очередь подумать над тем, чтобы наперекор всему эти потери увеличить. Какова была тактика диверсионных групп до сих пор? Закладывали одну мину, взрывали паровоз, он сходил с рельсов и вслед за ним энное количество вагонов. Полюбовавшись на произведенный эффект и подсчитав причиненный врагу урон, партизаны возвращались на базу.
      Усольцев и Сермяжко предлагали пересмотреть следующие тактические элементы: количество зарядов, численность диверсионных групп и заключительный маневр. Чтобы от нападения пострадало как можно больше вагонов, надо заложить не одну, а три мины - в голове, центре и хвосте состава и взрывать их одновременно. После взрыва сразу не уходить в лагерь, а добить эшелон гранатами, бутылками с зажигательной смесью и просто из стрелкового оружия.
      На этом месте начштаба Луньков перебил парней репликой:
      - Пока вы расстреливаете эшелон, немцы вышлют к месту происшествия целый поезд карателей с пулеметами, минометами и овчарками.