Лагерь по тогдашнему теплому времени был у нас летний, жили мы в шалашах, сложенных из еловых веток и покрытых выкрашенными в защитный цвет парашютами. Внутри настилалась свежескошенная пахучая трава, на которой крепко спалось после боевых операций и многокилометровых переходов. Над кухней и складами устроили навесы из сосновых досок, сочившихся липкой прозрачной смолой. Обстановка была спартанская - простая, суровая, полезная для здоровья. Командование поощряло физические упражнения, водные процедуры и вообще закалку организма, ибо телесная хилость не отвечала условиям и задачам нашей работы.
      Делегатов конференции (это были главным образом заместители командиров отрядов и групп) мы собрали прямо под открытым небом, на тенистой лужайке. С большим удовольствием разглядывал я новых сподвижников. Бородатых не было. Партизаны предпочитали ходить бритыми хотя бы потому, чтобы не иметь особых примет и не привлекать внимания оккупантов, которым стало бы очень просто узнавать по бороде партизана. У всех имелись бритвенные приборы, а кроме того, в лесных лагерях существовали парикмахерские. Лица у делегатов были разные молодые и старые, красивые и некрасивые, но все загорелые, обветренные, и на каждом печать решимости, мужества, одержимости святой целью.
      Мне вспомнилось, как мы отправляли в Минск первую группу разведчиков и с какой неожиданной трудностью столкнулись. Настя Богданова отличалась врожденной артистичностью, зато мужчины не сразу научились перевоплощаться, и мы вдруг с ужасом увидели, что у всех у них поразительно гордые, смелые лица. Ничего себе, порабощенные славяне! Да фашисты могли расстрелять их за одно выражение лица! Пришлось долго тренировать разведчиков, добиваться, чтобы они выработали маску покорности, забитости, приниженности и надевали ее всякий раз, когда необходимо. Занятие оказалось не из легких - попробуй уничтожь во внешнем облике человека то, чем полна его внутренняя жизнь.
      Одеты делегаты конференции были пестро. У оставшихся в тылу врага командиров Красной Армии сохранились детали форменного обмундирования гимнастерки, пилотки, звездочки. Остальные носили штатские пиджаки, рубашки, кепки, некоторые одевались в трофейные серо-зеленые мундиры вермахта и даже черные эсэсовские куртки. Партизаны не любили немецкую форму, как по причине моральной, так и из чисто практических соображений: она становилась опасной при встрече с товарищами из другого отряда - те свободно могли посчитать своих за врагов и недолго думая обстрелять. Столь же рискованно было заезжать без предупреждения на территорию соседей в трофейной машине - немедленно закидают гранатами. Лесная война приучила патриотов к быстрым решениям и стремительным действиям, а ненависть к врагу была поистине испепеляющей. Неприятельская одежда была хороша в случаях соприкосновения с противником: пока тот разберется, с кем имеет дело, можно на него внезапно напасть или, напротив, уйти - в зависимости от боевого задания и соотношения сил.
      Чаще всего ее носили просто из нужды, потому что ничего другого не имели. В большом ходу были трофейные сапоги, а порой партизаны надевали и лапти, когда становилось уж совсем туго. Мне самому пришлось в то первое лето лесной войны походить некоторое время в лаптях, пока не разжился фашистскими сапогами, свои-то я износил в дальнем снежном рейде и весенней распутице.
      Все партизаны, если не было армейской звездочки, носили на головных уборах красные ленточки. Они мне всегда напоминали миниатюрные знамена страны. Люди, осененные ими, были в высшей степени замечательными людьми.
      Выступали они коротко, деловито, не выпячивали успехов, не скрывали ошибок. Никто не говорил прописных истин, каждое произнесенное слово имело конкретность и силу гражданского поступка, оно оплачивалось кровью, за ним стояли жизни патриотов, судьбы Родины.
      Командиры поделились боевым опытом, условились о взаимодействии, обсудили перспективы развития партизанской войны в минской северо-восточной зоне. На этот раз решено было не объединять мелкие группы в укрупненные подразделения, а добиться того, чтобы каждая из них выросла в большой отряд, способный решать разнообразные оперативные задачи. Всем отрядам были определены секторы действия и направления главных ударов. Единодушно приняли решение усилить диверсии на железных и шоссейных дорогах, чаще производить налеты на вражеские гарнизоны и оккупационные учреждения, уничтожать их беспощадно.
      В знак предстоящего роста партизанских групп конференция наименовала их отрядами и присвоила звучные названия. Самым первым в нашей зоне возник отряд Николая Прокофьевича Покровского, к июню 1942 года в нем насчитывалось уже около 200 бойцов. Его мы назвали "Беларусь"{3}.
      Отряд Сацункевича - "Разгром", Кускова - "Непобедимый", Иваненко-Лихого "Правда", Дербана - "Большевик", отряд Моряка - "Искра", Бережного "Комсомолец", Деруги - "Коммунист". Не буду комментировать эти названия, они говорят сами за себя, в них отразились надежды, стремления, идеалы сражающегося народа.
      Радисты спецотряда отправили в Москву шифровку с просьбой утвердить решения конференции и оформить все отряды как самостоятельные боевые единицы. После того как я объявил, что столица Родины уже знает о вновь названных отрядах, на глазах многих делегатов появились слезы.
      По предложению делегатов для координации операций в минской северо-восточной зоне был избран военный совет. В него вошли: майор С. А. Градов (председатель), майор В. Т. Воронянский (заместитель председателя), И. М. Тимчук, лейтенант С. Н. Долганов, И. И. Ясинович.
      Затем делегаты занялись "повышением квалификации". Капитан Луньков разложил на траве для всеобщего обозрения разнообразную диверсионную технику и провел несколько показательных уроков. Все делегаты получили из наших запасов толовые шашки, взрыватели и бикфордов шнур. Укладывая боеприпасы в походные мешки, партизанские командиры благодарили спецотряд и шутили:
      - Такие материалы конференции надо поскорее довести до сведения фашистов!
      Настроение у всех было превосходное, делегаты буквально рвались в новые опасные дела.
      Первая конференция продолжалась два дня, следующую решили провести через месяц. Новых боевых друзей провожали мои бойцы-чекисты и весь отряд Воронянского до самых дальних дозоров. Для помощи товарищам на местах я направил в Смолевичский, Березинский и Червенский районы старшего лейтенанта Меньшикова, политрука Николаева, старшего лейтенанта Кирдуна, бойцов Денисевича и Кишко.
      Особенно много сделал в отрядах Дмитрий Меньшиков. Он побывал в "Большевике", "Непобедимом", формировал и обучал партизанские диверсионные группы. Затем он должен был побывать в отряде "Беларусь" Николая Покровского и привести его в район наших действий - под Минск. Тем самым мы собирали в одном месте сильный партизанский кулак.
      Выполняя решения первой партизанской конференции, лесные воины усилили удары по оккупантам. 29 июня отряд "Непобедимый" произвел налет на полицейский гарнизон в деревни Турин, северо-восточнее города Марьина Горка, в результате чего полиция разбежалась. Отряд "Борьба" на участке Борисов - Жодино пустил под откос эшелон фашистов, разбиты паровоз и девять вагонов с солдатами и офицерами. Бойцы спецотряда Борис Павленко и Анатолий Шешко в июне подорвали четыре эшелона, уничтожив более 450 гитлеровцев и несколько самолетов, следовавших на фронт.
      В спецотряде хорошим подрывником стал лейтенант Иван Андреевич Любимов, тот самый из окруженцев, который буквально заставил принять его в наши ряды. Уралец, упрямый парень. Побывал во многих переделках, был свидетелем гибели наших незабвенных товарищей Вайдилевича и Воробьева. На перегоне Минск Смолевичи лейтенант Любимов с группой диверсантов пустил под откос два состава с живой силой и техникой.
      Такой же успех был у группы политрука Г. М. Мацкевича на железной дороге между Смолевичами и Жодином. В отряд особого назначения мы зачислили его в апреле, до этого он воевал в 38-й танковой дивизии, попал в окружение, пробивался к фронту, вел борьбу в тылу неприятеля. Впоследствии Мацкевич подорвал еще восемь эшелонов, работал в отряде заместителем командира роты по политчасти, руководил кружками истории партии, избирался в члены партбюро. Он навестил лесника Акулича и привел к нам выздоровевшего Карла Добрицгофера. Встреча со славным бойцом-интернационалистом была сердечной, весь отряд особого назначения поздравил его с возвращением в строй.
      Вторая партизанская конференция началась 14 июля 1942 года под деревней Валентиново, где у нас находилась новая приемочная площадка. К прибытию делегатов мы получили груз с четырех самолетов. Четыре ночи подряд жгли костры, но от пятого самолета отказались, опасаясь, что частые рейсы привлекут внимание противника и он может встретить наших летчиков огнем. Гул моторов, костры и оживление в районе Валентинова, несомненно, вызвали подозрения у оккупантов. Не случайно в наш лагерь пытался проникнуть некий тип, весьма похожий на фашистского осведомителя. Жаль, не удалось задержать его,- вскоре события, подтвердив наши тревожные предположения, повернулись довольно круто. Но произошло это уже после конференции.
      Если на первой конференции делегаты представляли десять партизанских отрядов, считая "Борьбу" и "Мститель", то на вторую собрались представители 23 отрядов минской северо-восточной зоны. В общей сложности они насчитывали 3,5 тысячи бойцов. В масштабах регулярной армии это немного, один стрелковый полк. Но в тылу врага это большая и грозная сила, для борьбы с которой фашистам нужно отвлечь с фронта по меньшей мере несколько полков, целую пехотную дивизию!
      Далеко не все белорусские партизаны знали о создании по решению ЦК партии и Государственного Комитета Обороны Центрального штаба партизанского движения, и я посчитал нужным сделать такое сообщение, открывая конференцию. Реакция была неожиданной: делегаты закричали "ура!". Капитан Луньков всполошился, замахал руками.
      - Тише, товарищи, тише! Не забывайте, где мы находимся!
      Возгласы утихли, но многие в знак одобрения вскакивали и молча потрясали над головами винтовками и автоматами. Луньков успокоился, однако послал в окрестности лагеря дополнительные дозоры. Но скоро улеглось волнение делегатов. Чувства моих боевых друзей были понятны. Для партизан, долгие месяцы оторванных от Большой земли, изо дня в день ходивших в обнимку со смертью, это известие было наполнено великим смыслом. Тем самым признавалось огромное значение партизанской войны, ее возросшая роль в борьбе всего советского народа с иноземным нашествием. Я показал участникам конференции расшифрованные радиотелеграммы из Москвы, которые теперь приходили за двумя подписями: товарищей Григория и Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко. Всех особенно воодушевило то, что Центральный штаб возглавил видный партийный работник Белоруссии, которого хорошо знали в республике. Многие посчитали это назначение далеко не случайным.
      Наш отряд особого назначения стал связующим звеном между Центральным штабом и партизанскими отрядами. Через нас окрестные отряды получали боеприпасы, снаряжение, оружие, через нас шли директивы и указания. Первое время шифровки приходили за двумя подписями, а затем стали поступать лишь за подписью Пономаренко. Я встревожился: ведь мой код был известен только генералу Григорьеву. Мелькнула мысль: а не провоцирует ли меня гитлеровская контрразведка, сумевшая каким-то неведомым образом заполучить строго секретный шифр? Меня даже прошиб холодный пот от такого предположения. Запросил Москву, немедленно получил успокоительный ответ: "Ваш код сообщен Пономаренко. Григорий". Гора с плеч!
      Я поддерживал непрерывную связь с Пантелеймоном Кондратьевичем и получал от него очередные задания, добрые советы, дельные рекомендации. Начальник Центрального штаба не хуже меня знал Минск, его окрестности и всю Белоруссию, поэтому его радиограммы всегда отличались четкостью, конкретностью, реализмом.
      На второй партизанской конференции обсуждался тот же круг вопросов, что и на первой, но значительно больше внимания мы уделили партийно-политической работе среди личного состава отрядов. Перед делегатами выступил комиссар спецотряда Георгий Семенович Морозкин с рекомендациями, как лучше и целенаправленней действовать парторганизациям отрядов в нынешних условиях. Свое выступление он закончил весьма эффектно: извлек мешок с московскими газетами и брошюрами и стал распределять их среди партизанских представителей. Трудно описать восторг, с каким делегаты набрасывались на газеты и тут же прочитывали их. Партийная печать была для них хлебом насущным, руководством к действию.
      Как и прежде, я послал о конференции обстоятельный отчет в Центр. Вынужден отметить, что там отнеслись к моему сообщению довольно прохладно. Руководство наркомата не одобряло подобные формы работы, рассуждая следующим образом: время военное, разводить демократию ни к чему, нужны одни лишь административные рычаги, строгий приказ, исполнение, донесение. Даже после войны я слыхал упреки в свой адрес: зачем созывал конференции, что это за новости, партизанщина! Да и по сей день не все авторитетные люди могут понять целесообразность партизанских конференций.
      Оценка тут во многом зависит от точки зрения. Одно дело - смотреть на проделанную нами работу издалека, и совсем другое дело - попасть в тогдашнюю конкретную обстановку на оккупированной территории, учесть специфику партизанских формирований. Отряды в тылу врага возникали не по мобилизационному плану Наркомата обороны, а по инициативе самих народных масс, возглавляемых коммунистами, самым что ни на есть демократичным способом. Командиры и комиссары, как правило, выбирались, а не назначались сверху. Ими становились чаще всего кадровые военнослужащие, партийные и советские работники - люди, стяжавшие авторитет не на словах, не только по служебной линии, а на деле, в рискованных боевых операциях и походах.
      Закономерно, что демократические формы работы простерлись и дальше - до созыва партизанских конференций и избрания военного совета. Ничего противоестественного в этом не содержалось, более того, все было как раз вполне разумно, логично и принесло партизанскому движению только пользу.
      Всем сомневающимся я хочу напомнить бесспорную истину о том, что живая жизнь чаще всего вносит поправки в любые априорные построения. А тем более в столь сложной области, какой является война в тылу неприятеля!
      Июльское сражение
      Активная оборона. - Некоторые подробности боя.- Прорыв из окружения.Несостоявшаяся встреча
      Едва закончилась вторая конференция (делегаты еще не успели разойтись), а мы уже вынуждены были принять бой. Вот как это произошло.
      15 июля 1942 года стоял жаркий день, когда так и тянет поваляться в тени под кустиком на теплой ласковой земле. Воронянский, Тимчук и я обменивались впечатлениями о конференции, собирались обедать. Однако еду пришлось оставить: верхом на коне примчался начальник разведки отряда "Мститель" Владимир Романов. Выпрыгнув из седла, он возбужденно рассказал о том, что в Валентинове прибыли двадцать пять больших грузовиков с немецкими солдатами. Фашисты под командованием офицеров направились к нашей приемочной площадке, куда четыре ночи подряд сбрасывали груз транспортные самолеты с Большой земли.
      Надо было принимать решительные меры. На мой вопрос о численности неприятеля Романов ответил:
      - Точно не скажу. Но думаю, более пятисот наберется.
      Воронянский и Тимчук встали из-за стола. Заметно посуровели их лица. Положение было серьезное: впереди лес, за которым расположился немецкий гарнизон, сзади река Илия. Отходить некуда.
      - Что будем делать? - обратились товарищи ко мне.
      - Организуем активную оборону,- сказал я.
      Всем нам было ясно, что отойти без боя не удастся. Начальникам штабов наших отрядов Лунькову и Серегину приказали поднять по тревоге бойцов, предупредить соседний отряд "Борьба" Сергея Долганова. На опушку леса послали дополнительных наблюдателей. Отдали приказ первыми огня не открывать, стараться как можно дольше не обнаруживать себя.
      Когда прибыли Долганов и Ясинович со своими партизанами, подсчитали силы: в отряде "Борьба" - 70, в "Мстителе" - 80, в нашем вместе с делегатами - 90 и 38 во взводе украинцев, недавно перешедшем к патриотам из националистического формирования. Всего 278 человек.
      - Маловато,- сказал Воронянский,- да не в арифметике дело!
      Прибежавшие из секрета партизаны доложили, что лес обложен. Эсэсовцы наступали от деревни двумя колоннами, охватывая полукольцом приемочную площадку. Теперь дорога каждая минута. Следовало как можно скорее занять линию обороны. Если бы только знать: известно ли немцам наше местонахождение? Осведомители могли сообщить о нем гитлеровцам только приблизительно. Но мы принимали самолеты - немцы могли засечь место выброски груза и по этим данным определить, где мы находимся. Однако противник не может знать, какими силами мы располагаем. Численность личного состава, вооружение, оснащенность боеприпасами и снаряжением мы хранили в строжайшей тайне, и вражеская разведка была здесь бессильна.
      Поделившись этими соображениями с Морозкиным, Тимчуком и Воронянским, я, как председатель военного совета, поручил командовать боем майору Воронянскому.
      Воронянский отдал приказ:
      - Занять линию обороны по кромке приемочной площадки!
      Партизаны немедленно заняли круговую оборону. Каждый знал свое место, так как план обороны площадки был составлен заранее. Левый фланг защищали украинцы, ими руководил лейтенант Цыганков.
      На командный пункт прибежали разведчики.
      - Идут прямо на площадку! - сообщили они.
      - Подпустить как можно ближе,- пронеслось по цепи приказание.
      Прошло еще несколько минут. Эсэсовцы шли во весь рост, в новеньких мундирах, на рукавах фашистские эмблемы, на животах - автоматы и ручные пулеметы. В цепи партизан тишина. Нервы напряжены до крайности.
      Вот из леса, напротив центра площадки, на несколько минут появились фигуры карателей и снова скрылись.
      - Собираются захватить площадку в клещи, - прошептал мне Воронянский и приказал Долганову перейти с отрядом на правый фланг, а Серегину - на левый.
      Партизаны поползли на указанные рубежи. И действительно, через некоторое время с обеих сторон площадки показался противник. Вот уже можно различить их сытые хмурые лица. Они совсем близко. Делают перебежки, прижимаясь к земле, прячась за стволы сосен. На правом фланге каратели подошли уже на 25 метров.
      Я посмотрел на лежащего рядом Лунькова. Он спокоен и строг, взгляд устремлен на цепи противника. За капитаном притаился Карл Антонович. У него состояние сосредоточенное и даже несколько задумчивое.
      Внезапно раздался голос Воронянского:
      - По фашистской сволочи! За Родину! Огонь!
      Его голос потонул в грохоте залпа. Дружно заработали ручные пулеметы, автоматы и винтовки, метко бил батальонный миномет отряда "Борьба". По цепи был отдан чрезвычайно редкий у партизан приказ: "Патронов не жалеть".
      От первых залпов противник дрогнул и остановился.
      - Огонь! - снова крикнул Воронянский, и по рядам противника ударил повторный шквал.
      Серая полоса порохового дыма встала перед нами, и несколько секунд ничего нельзя было различить. Но вот легкий ветерок разогнал завесу, и мы увидели, как одни каратели падали, пораженные насмерть, другие со стоном уползали в кусты.
      Вдруг на участке, обороняемом украинским взводом, замолкли автоматы. Мы заволновались: "Не предательство ли?" Но в этот момент прибежал посыльный от Цыганкова.
      - Мы заходим в тыл,- быстро доложил он и помчался назад.
      Фашисты, опомнившись, перегруппировались и открыли сильный огонь. Над нашими головами свистели пули, заставляя вжиматься в землю. Эсэсовцы то ползли, то делали короткие перебежки, стреляя на ходу. Вдруг, как по команде, на мгновение все стихло. От непривычной тишины зазвенело в ушах. Но это лишь на миг. Гитлеровцы поднялись в атаку.
      Ко мне подбежал вспотевший, закопченный пороховой гарью Воронянский. Он отлучался на левый фланг.
      - Зададим еще! - крикнул майор и залег.
      Ни на секунду не прекращая огня, каратели приближались. Их искаженные лица были видны без всякого бинокля. Наша оборона молчала. Уже не более 40 шагов отделяло нас от немцев.
      - Приготовить гранаты! - раздался сквозь трескотню фашистских автоматов голос Воронянского.
      Тут я заметил, что в тылу неприятеля появились партизаны-украинцы. Укрывшись за толстыми соснами, они поливали эсэсовцев свинцовым дождем.
      - Молодцы ребята,- обрадовался я.- Хитрый маневр!
      Неожиданный удар с тыла ошеломил карателей. Беспорядочно отстреливаясь, они поползли назад. Чаще захлопали разрывы наших гранат. Вновь поднялась туча порохового дыма. Справа донесся голос комиссара Морозкина:
      - За Родину! Вперед!
      Фашисты не выдержали контрудара, начали отступать, отбежав, они залегли за бугры и снова открыли огонь, но в атаку больше не поднимались. Бой продолжался полтора часа. Противник беспрерывно пускал в воздух серии разноцветных ракет.
      - Помощи просят,- сказал я Воронянскому.
      - Придется отойти. Как ты считаешь? - отозвался он. К нам подошел Долганов, его одежда была перепачкана землей.
      - У вас раненые есть? - спросил он, с трудом шевеля пересохшими губами.
      Мы с Воронянским отрицательно покачали головой.
      - Черт побери, а у меня четверо ранены.
      Посоветовавшись, мы приняли решение отойти. Возвратились в лагерь. Захотев подкрепиться после боя, мы собрались возле кухни.
      Повара Володи нигде не было, под котлами чуть тлели угли.
      Вблизи мы увидели трех убитых карателей, кровавый след уходил в кусты. Вскинув автоматы, партизаны пошли по следу. Он привел к месту, где лежал четвертый немец в форме ефрейтора. По всей видимости, это работа Володи.
      - Но где он сам? - забеспокоился Воронянский.
      Повар пропал.
      Лаврик перевязал раненых. К счастью, раны у всех были легкие, все могли передвигаться.
      Надо было уходить отсюда, враг мог напасть вторично. Но куда? Впереди залегли эсэсовцы, сзади река Илия с вязкими берегами, покрытыми высокой, в рост человека крапивой.
      - Через нее и пойдем,- сказал я Воронянскому и Тимчуку, рассматривая карту,- другого выхода нет.
      Они согласились.
      Почти половина партизан отсутствовала. Они еще до боя ушли на диверсии и не могли знать о нападении немцев на лагерь. Для подобных случаев мы имели контрольные пункты-тайники, где оставляли знаки, предупреждающие об опасности, если она нависала над базой. Разведчики и диверсанты отправлялись на операции по строго намеченным маршрутам, и возвращаясь, они, прежде чем войти в лагерь, заглядывали на контрольный пункт. Сейчас необходимо было дать сигнал опасности, чтобы вернувшиеся товарищи не попали в лапы фашистам. На один из контрольных пунктов я послал бойцов нашего отряда, на другие поспешили партизаны "Мстителя". Выполнив задание, они должны были ждать основные силы в лесу около деревни Рудни.
      Позже, когда мы отошли за реку Илию, я перед строем всех трех отрядов объявил благодарность взводу украинцев за мужество и находчивость в трудном бою.
      Вечерело. Красные лучи солнца освещали вершины высоких стройных сосен, стеной поднимавшихся по границам приемочной площадки. В лесу стояла глубокая тишина, трудно было представить, что недавно здесь гремел бой и бушевала смерть. Командиры понимали, что этот безмятежный покой обманчив и недолговечен: дождавшись подкреплений, противник вновь пойдет в наступление.
      Мы двинулись на запад по вязкому берегу Илии. Ноги засасывала болотная топь, одежда намокла и стала тяжелой, лица и руки обжигала едкая крапива. Впереди шагал отряд Долганова, наш за ним. Сильная группа, которой руководил капитан Луньков, сопровождала обе рации. Вместе с нашим отрядом шли раненые. Замыкали колонну партизаны "Мстителя".
      Вошли в сырой сумрачный лес. Прислушались. Ни звука. Только в болоте, захлебываясь от восторга, квакали лягушки да в кустах мелькали светлячки. Здесь-то и решили форсировать Илию. Первым, раздвинув заросли, вошел в воду командир отряда "Борьба" Сергей Долганов. За ним последовали остальные. Держа над головами оружие и вещевые мешки, мы осторожно продвигались вперед. Радисты и охранявшие их бойцы бережно несли радиостанции. Переправившись через речку, мы, не останавливаясь, продолжали путь. Хлюпала вода в сапогах, мокрая одежда противно прилипала к телу. Лишь через час, выйдя на сухое место, сделали привал.
      - Быстрее свяжитесь с Москвой,- сказал я воентехнику Лысенко, и он тотчас вместе с Глушковым начал настраивать рацию. Партизаны помогли радистам натянуть антенну. Я накрылся плащ-палаткой и при свете карманного фонарика коротко написал: "Сегодня самолет принять не можем. На приемочной площадке вели бой с карательным отрядом. Потерь нет. Имеются легкораненые. Ждите дальнейших сообщений".
      Когда радиограмма была закодирована, под плащ-палатку залез Лысенко, включил аппаратуру, заработал ключом. Затем перешел на прием, стал сосредоточенно записывать и вскоре расшифровал ответ Центра. Текст я зачитал партизанам: "Берегите личный состав. Отойдите в наиболее безопасный район. До получения ваших сигналов самолетов посылать не будем".
      В северной части леса, в окрестностях деревни Кременец, нашли подходящее место для стоянки и выслали во все стороны сильные дозоры и разведывательные группы. Леоненко с несколькими бойцами отправился к деревне Валентиново. Оставшиеся партизаны заняли круговую оборону.
      С наступлением темноты возвратились разведчики и доложили, что гитлеровцы разместились в окружающих населенных пунктах Батраки, Путилове, Трубачи, Янушковичи, Барсуки, Стайки и Кременец.
      Поздно ночью прибыли люди, посланные на контрольные пункты, и группа Леоненко. Они принесли раненого повара Володю Стасина и сообщили, что гитлеровцы собирают в районе приемочной площадки и прилегающих лесах убитых и раненых и на грузовых автомашинах увозят их.
      На совещании командиров мы единодушно решили до получения точных данных о противнике оставаться на месте.
      Костров не разжигали. В наскоро сооруженном из сосновых веток шалаше Лаврик перевязывал раненого повара, которому разрывной пулей сильно повредило плечо. Обычно румяное лицо Володи теперь было желтым, как воск. Он потерял много крови.
      - Где вы его нашли? - спросил я стоящего рядом Леоненко.
      - Совершенно случайно обнаружили,- ответил тот.- Пробирались через кусты, вдруг неподалеку от приемочной площадки услышали шум: подползли, видим эсэсовцы укладывают в машины трупы своих солдат. Мы сделали большой крюк и вышли на поляну, там встретили старика, который пришел в лес за вениками. Он нам и рассказал, что в Валентинове полно немцев. "А много убитых?" - спросили мы. "Много",- ответил старик. Каратели хвалились, что 100 партизан уничтожили. Население посмеивалось: почему же мертвых карателей навалом, а партизанских трупов нет? Тогда гитлеровцы пустили слух, будто одна немецкая часть наскочила на другую и, приняв их за партизан, открыла огонь, а партизан никаких вовсе и не было.
      Все усмехнулись. Леоненко продолжал:
      - Возвращаясь, мы обнаружили на траве кровавый след и медленно пошли по нему, полагая, что наткнемся на раненого немца. И вот возле берега увидели в кустах лежащего человека. Сначала думали, что это мертвый, но он застонал... Когда перевернули его, узнали повара. Окровавленное плечо перевязано разорванной рубашкой. Он попытался было схватить автомат, но до того ослаб, что не смог его поднять. Бойцы принесли воды, напоили раненого, обмыли ему лицо. Открыв глаза, Володя узнал нас. "Товарищи, не оставьте меня",- чуть слышно прошептал он и опять погрузился в забытье...
      Заботливый Лаврик всю ночь не отходил от Володи.
      К утру он почувствовал себя лучше и слабым голосом рассказал, что произошло.
      После того как партизаны всех трех отрядов начали бой, помощники повара взяли винтовки и убежали на линию обороны. Володя остался один у закипающего борща. Внезапно кусты зашелестели, партизан отскочил в сторону и залег. На поляну выбралось шесть немцев. Володя выпустил очередь из автомата. Трое сразу свалились, остальные залегли. Володя дал еще две очереди, как вдруг почувствовал боль в плече. Собрав силы, он ножом разрезал рубашку, с трудом перевязал себя и потерял сознание. Когда очнулся, было уже темно. Цепляясь за траву и кусты, он пополз к реке. В горле пересохло, сильно хотелось пить, невыносимо болело плечо. Немного передохнув, Володя еле поднялся на ноги и, волоча автомат, пошел. Партизана мучила жажда, и он, не дойдя до берега, опять потерял сознание. Там его и нашли разведчики.
      Вечером собрали военный совет. Сидели без костра.
      - Долго здесь оставаться мы не можем,- начал я.- Наша стоянка в кольце вражеских гарнизонов. Оккупанты подтянут свежие силы и уничтожат нас.
      - Все верно, но как мы пойдем? У нас раненые. Как только углубимся в болота - постреляют нас, как куропаток,- угрюмо проговорил Долганов.
      - Что же ты советуешь? - спросил Воронянский.
      - Утром хорошо разведать местность, найти у неприятеля слабое место и с боем прорваться из окружения.
      Предложение было характерным в устах напористого, отчаянного лейтенанта.
      - На прорыв пойдем после полудня,- сказал я товарищам.- В это время каратели готовятся к ночным нарядам и сидят по домам.
      Действия противника не смогли помешать осуществлению наших планов.
      Из деревни Янушковичи прибыли разведчики и сообщили, что в лес вошло более 200 эсэсовцев. Еще раньше мы с Долгановым и Воронянским условились, что после прорыва из блокированного района отряды разделятся: они пойдут в Бегомльский район, а наш и делегаты - в Смолевичский, чтобы находиться как можно ближе к столице Белоруссии, не привлекая внимания оккупантов многочисленностью.
      Каратели приближались. Мины рвались вблизи нас. Улучив удобный момент, отряд Воронянского внезапно ударил по врагу и сразу же отошел. На месте бывшей нашей стоянки стрельба все усиливалась. Через некоторое время до нас долетели громкие крики: это противник атаковал пустой лагерь.
      - Вперед! - скомандовал я, и два отряда, наш и "Мститель", двинулись на север, а "Борьба" остался прикрывать отход. Мы проскользнули между двумя подразделениями карателей.