Высокий, немного располневший, он был очень энергичен, настойчив, выделялся отличными волевыми качествами. Жан Андреевич обучал и тренировал курсантов с большим знанием дела. Из его школы вышло немало стойких и умелых партизан, квалифицированно действовавших затем в тылу врага.
      Большую работу в той же школе провел другой советский доброволец, приехавший в Испанию под именем товарища Андрэ. Русские советники его звали проще, Андреем. Инженер по профессии, Андрей Федорович Звягин отлично изучил все способы подрывной и диверсионной работы и считался непревзойденным мастером по изготовлению различных мин, фугасов и взрывающихся сюрпризов. Бывший офицер царской армии, немногословный, сосредоточенный, он, обучая курсантов разных национальностей, любил повторять:
      - Здесь вы воюете не только за Испанию, но и за свою родину.
      Второй спецшколой, размещавшейся в Валенсии, руководил испанский коммунист майор Ангито, которому постоянно помогал в работе командир партизанского корпуса товарищ У. Эта школа также подготовила много кадров для ведения борьбы в тылу противника.
      Испанское правительство присвоило мне звание майора, я носил республиканскую военную форму и целиком ушел в заботы о соединении. Посещал спецшколы, ездил по всем бригадам и вместе с другими советниками обучал рядовой и офицерский состав подрывному и диверсионному мастерству, разрабатывал планы боевых операций, перебрасывал партизанские группы и отряды в тыл вражеских войск.
      - Товарищ Альфред слишком мало бывает в штабе корпуса,- говорили штабники.
      А я действительно заглядывал туда только тогда, когда надо было уточнить конкретные задания, согласовать предстоящие операции и подобрать командиров оперативных подразделений, таких, чтобы не растерялись во вражеском тылу и зря не погубили подчиненных.
      Мы все чаще стали получать задания непосредственно от генерального штаба республиканской армии. Наши операции приобрели значение для всего хода военных действий. Большая ответственность требовала от командования и советников 14-го корпуса полной отдачи сил.
      Вскоре выработался и характер воина-партизана. Он отличался неприхотливостью, умением переносить любые трудности, осмысленно рисковать, сохранять выдержку, хладнокровие, предусмотрительность, показывать образцы бесстрашия. Количество смелых операций в тылу врага непрерывно увеличивалось, противник нес большие потери от партизанских налетов и диверсий, а захваченные документы и пленные давали нам весьма важные сведения.
      Уже вскоре после сформирования корпуса я перебросил южнее города Уэски в тыл врага отряд под командованием капитана П. За несколько дней бойцы подорвали из засад 9 автомашин фалангистов, уничтожили мост, истребили свыше 100 вражеских солдат.
      Партизанское соединение заявило о себе как о крупной активной силе республиканской армии. Вместо эпизодических рейдов небольших подразделений за линию фронта началась систематическая война в тылу врага, в которой участвовали и мелкие разведывательно-диверсионные группы, и батальоны, и даже бригады. В дальнейшем осуществлялись операции и двумя бригадами.
      В боях, которые вел корпус по ту сторону фронта, росли и мужали кадры партизанских командиров. Одним из умелых и опытных командиров зарекомендовал себя немецкий коммунист товарищ Курт. Я познакомился с ним ближе.
      В Германии он работал мастером на крупнейших сталелитейных заводах и неплохо зарабатывал. Но тайные шпики гестапо уже, видимо, зачислили его в списки неблагонадежных. Его арестовали, но ему удалось прикинуться простачком и добиться освобождения.
      - И снова поступили на завод? - спросил я.
      - Чего не хватало. Знаете, какие порядки ввел Гитлер? Вместе со своей семьей я сбежал во Францию, так как отлично понимал, что вторичный арест кончится для меня плохо. Дважды этих изуверов не проведешь.
      - Как же вы устроились во Франции?
      - Вполне прилично: зарабатывал 50 франков в день. Но я уже знал, чем пахнет фашизм, и, когда услышал, что начался мятеж Франко, поехал в Испанию.
      - Чего же вам недоставало во Франции? - полюбопытствовал я.- Променять спокойную, обеспеченную жизнь на судьбу солдата?
      - А что же делать, товарищ Альфред? Если мы, рабочие, будем стоять в стороне, тогда фашистская зараза очень быстро охватит весь континент. С нею шутки плохи. Так она и до тихой Франции доползет, а уж тогда ни мне, ни семье несдобровать.
      - А как же с семьей?
      - Да,- вздохнул Курт,- у меня двое детей. Славные ребятишки. Жаль было оставлять их без отца. Но пусть потерпят. Я поехал сюда ради них, чтобы никогда не пришлось им прятаться в бомбоубежищах.
      - Как отнеслась жена к вашему решению стать добровольцем?
      - У меня очень хорошая жена. Сознательная работница. Правда, всплакнула, повздыхала, но потом сказала: "Если считаешь нужным - иди и сражайся с фашистами. За меня не беспокойся, как-нибудь перебьюсь. Только береги себя".
      - Вот я и берегу,- рассмеялся Курт в заключение беседы,- записался в партизаны, хожу на рискованные задания. Зато здесь,- он показал на сердце,- у меня спокойно. Совесть моя чиста.
      Самоотверженность испанских бойцов и добровольцев-интернационалистов не знала границ. Щедрая на драматические ситуации война закаляла их души, пробуждала беспредельную ненависть к врагам свободы, счастья, человечности.
      Многих бойцов до глубины души тронула судьба испанской вдовы с тремя детьми. Муж ее был убит фашистами, дом сожжен, сама она, успев чудом спастись от расправы, двух ребят отправила в СССР, а с младшим сынишкой пристала к 75-й партизанской дивизии, работала на кухне, обмывала и обшивала солдат. Все делала молча, трудолюбиво и лишь изредка спрашивала, скоро ли мы разгромим проклятых фашистов.
      Еще больше подействовал на партизан другой случай. Восемь женщин-испанок пришли в расположение нашего лагеря из деревень Сиерра и Луна. Захватив эти селения, фашисты изнасиловали всех молодых девушек и женщин, а их матерей остригли наголо. Убежав из полуразрушенных родных деревень, эти женщины не скрывали своих остриженных голов исходили с глазами, полными ненависти.
      Волосы - главное украшение испанки любого возраста и социального положения. За своими прическами испанские женщины ухаживают долго и тщательно, стараясь перещеголять друг друга. Плохо уложенные волосы считаются позором. А в нашем партизанском лагере эти безволосые женщины были живым свидетельством фашистских изуверств и призывом к справедливой мести врагу.
      - Мы не собирались уходить из наших домов,- сказала мне одна из женщин Солдатами сделали нас фашисты. И мы будем сражаться рядом с вами до тех пор, пока наши волосы не отрастут до плеч и пока фашисты не исчезнут с нашей земли.
      Испанский народ с благодарностью принимал посильную помощь Советского Союза и всего передового человечества. Интернационалистов повсюду окружали заботой и любовью, высоко ценили их боевые заслуги перед республикой.
      Один партизан, бывший астурийский горняк по имени Педро, разглядывая свои загрубевшие, в твердых мозолях ладони, задумчиво говорил:
      - Мы любим свой тяжелый труд, свои семьи, свою землю. И поэтому теперь вместо кирки и лопаты приходится держать винтовку и ручную гранату. Какое это счастье, что нам на помощь пришли люди из разных стран мира, даже из таких, о которых я раньше и не слыхал. Спасибо им. И особенно большое спасибо вам, русским, советским. Вы - люди революции, вы строите новый счастливый мир. А ныне сражаетесь за нашу Испанию. Вот вы, например, камарадо, почему оказались с нами? Потому, что так вас научил Ленин...
      Он дважды повторил с нескрываемым восхищением имя Ленина и стал разворачивать свое одеяло: надо было немного поспать перед очередной боевой операцией.
      По одну сторону фронта - люди, преисполненные благородного порыва, защищающие правое дело, по другую - жалкие подобия мыслящих существ, отравленные фашистской пропагандой, зараженные худшими предрассудками буржуазного мира. В этом резком различии двух противостоящих лагерей мне приходилось убеждаться не однажды. Как разительно отличались от испанских республиканцев и бойцов интербригад захваченные нами в плен мятежники! Когда партизаны привели на допрос высокого черноволосого франкистского капитана, он выглядел перепуганным насмерть, отчаянно жалким. По пути на партизанскую базу фашист нагло заявлял, что он дворянин, офицер и никто из него не вытянет ни единого слова. А тут на первый же мой вопрос о фамилии и звании трусливо и угодливо залепетал:
      - Альфредо Монсон, сеньор... Капитан Монсон... Граф... к сожалению, я лишь однофамилец того Монсона, который входил в Народный фронт.
      - Почему к сожалению?
      - Потому что вы сохранили бы мне жизнь.
      - Вам очень хочется жить?
      - О, сеньор! Конечно! Я еще так молод!
      - Зачем же вы пошли на войну против своего народа?
      Он беспомощно развел руками и вытер вспотевший лоб.
      Видя, что его не собираются расстреливать, он воскликнул:
      - Я же граф! У меня свой путь! - И тут же спохватился: - Я лишь недавно в армии и ничего плохого не сделал. Пощадите меня. Я все расскажу, что знаю. Слово дворянина!
      Что, кроме гадливости, могло вызвать у партизан унизительное поведение этого испанского графа.
      Однако личный состав корпуса хорошо сознавал, что при помощи итальянских и немецких фашистов такие графы воевали, и зачастую неплохо, надеясь на свою победу и жестокое удушение республики.
      Что же касается рядовых франкистской армии, то они шли в бой, подчиняясь свирепой дисциплине, под угрозой расстрела и в надежде после разгрома республиканцев получить какие-либо привилегии. Вымуштрованные в кадровой армии реакционными офицерами, вооруженные новейшей военной техникой, политически ослепленные, солдаты почти не представляли себе, кто стоит за их спиной, какие силы бросили их в войну и во имя чего они проливают свою кровь.
      Особой жестокостью и фанатизмом отличались марокканцы, которых мятежники бросали на самые важные участки фронта. В 1936 году генерал Франко был верховным комиссаром так называемого Испанского Марокко и использовал его как опорную базу для фашистского мятежа и германо-итальянской интервенции против республики. Продажные марокканские феодалы сколотили специальные части и дружины и погнали их "защищать ислам от неверных республиканцев ".
      Но случалось, что правда о войне проникала в ряды врага, и тогда солдаты франкистской армии и марокканские дружинники при удобном случае сдавались в плен или перебегали на сторону республики.
      Пришлось мне как-то допрашивать взятого в плен марокканца. Он стоял передо мной в красной феске, с белым, обмотанным вокруг горла шарфом, в темном, землистого цвета бурнусе и, не отвечая толком на поставленные вопросы, молитвенно складывал ладони, воздевал глаза к небу. С большим трудом удалось узнать от него довольно общие сведения о том, что марокканские солдаты получают повышенные оклады, а против кого они воюют, он не знает. Но зато хорошо осведомлен, что позади марокканских частей вплотную следуют отборные отряды фалангистов с направленными им в спину пулеметами. Так что бежать некуда, приходится идти вперед или упорно обороняться. А еще пленный рассказал, что марокканцам обещаны всякие блага в захваченных местностях драгоценности, вина, женщины.
      Вот так, подгоняемые племенными вождями и фашистскими офицерами, марокканские части шли на убой. Обычно свое присутствие на том или ином участке фронта они выдавали дикими воплями и воинственными возгласами, перемежающимися с молитвами.
      Партизаны приводили ко мне немало и других удивительных "языков". Так или иначе, а каждый давал полезные республике сведения.
      Создание 14-го партизанского корпуса было важным и своевременным мероприятием республиканского командования. К большому сожалению, оно не пошло на дальнейшее развитие борьбы в тылу врага. Военные советники, а также испанские офицеры-коммунисты не раз высказывались за то, чтобы перейти к дислокации партизанских отрядов и соединений на территории противника, организовать в тылу у Франко второй фронт. Однако все эти предложения остались без положительного ответа.
      Конечно, главную роль в падении республиканского правительства сыграли объединенные усилия мировой реакции. Но все же война в Испании могла сложиться по-другому, если бы велась по всем правилам стратегии и тактики.
      Кстати, мятежникам, пытавшимся организовать свое партизанское движение в тылу республиканской армии, эта затея вовсе не удалась. Население не поддерживало фалангистов, а без поддержки народа партизаны не в силах существовать даже очень короткое время. Но фашистская пятая колонна, состоявшая из шпионов, диверсантов, террористов, активно орудовала на территории республики с первых дней мятежа и доставляла много хлопот правительственной службе безопасности.
      Борьба с вражеской агентурой
      Ликвидация осиных гнезд. - Славная дочь Испании. - Провал резидента
      Словосочетание "пятая колонна" возникло и стало общеупотребительным в начале испанской народно-революционной войны, когда мятежники хотели захватить Мадрид. Генерал Франко провозгласил, что на город наступают четыре колонны, а пятая атакует его изнутри. Он имел в виду своих многочисленных агентов, обосновавшихся в тылу республиканских войск и вредивших народу всеми способами. Наступление на столицу тогда сорвалось, а выражение "пятая колонна" осталось.
      Осталась и сама вражеская агентура. Республиканская контрразведка успешно ее искореняла, однако полностью ликвидировать не могла. Ведущую роль в создании пятой колонны играли разведки фашистских государств - Германии и Италии. Накопив опыт борьбы с прогрессивными силами внутри своих стран, германские и итальянские резиденты перенесли его на многострадальную землю Испании, обрушили все виды тайного оружия на свободолюбивый народ республики.
      Резидентских гнезд в стране было множество. Управление республиканской безопасности - Сегуридад - привлекло меня к работе в качестве советника, одновременно я оставался старшим советником партизанского корпуса и чередовал два этих равно ответственных и трудных занятия. Вместе с испанскими контрразведчиками и советскими добровольцами приходилось выполнять рискованные задания республики по обезвреживанию фашистских резидентов. Порою дело доходило до рукопашных схваток, шпионы неохотно складывали оружие и боялись сдаваться в плен, ибо знали, что им не будет пощады от суда разгневанного народа. В ночных бросках по головокружительным горным дорогам и в кровавых стычках с вражескими агентами отлично зарекомендовал себя Никон Григорьевич Коваленко, военный советник, умевший отлично водить машину. Все операции с его участием проходили четко, слаженно, результативно, и я всегда чувствовал себя уверенно, ощущая рядом его локоть.
      Вражеская агентура охотилась за виднейшими деятелями Компартии Испании, пытаясь физически истребить коммунистических руководителей, любимцев народа. В связи с этим Центральный Комитет и Барселонский горком возложили на меня дополнительные обязанности - обеспечить безопасность членов Политбюро ЦК товарищей Долорес Ибаррури, Висенте Урибе и Педро Чека. Надо было сделать все, чтобы они не попали под коварный удар, под предательский выстрел.
      Конечно, в тех сложных условиях осуществить это было нелегко, если к тому же учесть неугомонный характер Пасионарии, которая, пренебрегая опасностью, постоянно разъезжала по городам и деревням, бывала в воинских частях, часто выступала на многолюдных митингах.
      Сегуридад получил сведения, что по приказу из Берлина и Рима террористы пятой колонны начали охоту за популярнейшими вожаками революционного народа. Шифрованной телеграммой меня временно отозвали с фронта и оставили в Барселоне для помощи органам безопасности.
      Из числа коммунистов и членов социалистического союза молодежи мы отобрали 20 курсантов - сержантов и офицеров спецшколы нашего партизанского корпуса, дислоцировавшейся в окрестностях Барселоны, тщательно всех проинструктировали. Затем я связался с товарищами Урибе и Чека и членами их семей, изучил расположение квартир, характер и политическую физиономию соседей, определил пароли, пропуска и договорился о методах поддержания со мной непрерывной связи. Все было сделано быстро, оперативно, как того требовала тогдашняя тревожная обстановка.
      Затем на квартирах наших подопечных мы установили круглосуточное дежурство бойцов охраны.
      Лишь после этого я с представителем горкома партии и моим неизменным спутником переводчиком Науменко отправился в здание Центрального Комитета Коммунистической партии Испании на улицу Пассео де Гарсия.
      Нашему появлению и объяснению целей визита Пасионария была немало удивлена и даже пыталась возражать: к чему, мол, все эти меры предосторожности, она не из пугливых, народ ее знает...
      - Народ вас знает, товарищ Долорес,- ответил я.- Но пятая колонна знает вас нисколько не хуже. Ваша жизнь принадлежит республике. Партия поручила нам охранять вас, и вы, как коммунист, обязаны соблюдать партийную дисциплину.
      Неистовая Ибаррури широко улыбнулась и согласилась.
      - Ну что ж, товарищ Альфред, если надо, что с вами поделаешь. Действуйте!
      После внимательного осмотра помещения ЦК я попросил Долорес Ибаррури предоставить охране соседнюю с ее кабинетом комнату и обеспечить нас прямой телефонной связью с ее кабинетом и городом. Мою просьбу она выполнила.
      Однако у меня была еще одна просьба: без моего ведома и без сопровождения моих товарищей по охране никуда из здания ЦК не отлучаться.
      - Так это же арест! - воскликнула Пасионария.- Вы же ограничиваете мою свободу!
      - Увы, товарищ Долорес,- сказал я,- такова печальная необходимость. Имею строгое предписание не отпускать вас никуда одну. Я офицер, привык подчиняться приказу и выполню его, чего бы мне это ни стоило. Уж извините нас.
      На том и порешили. Надо сказать, что товарищ Ибаррури аккуратно выполняла требования охраны: перед выездами ставила в известность, сообщала сроки и маршруты поездок, заранее предупреждала, где и когда собирается публично выступить, в каком помещении. Такой непосредственный контакт и понимание наших задач дали нам возможность обеспечить ее охрану и охрану других руководящих работников ЦК.
      Обстановка в стране накалялась, агенты пятой колонны действовали нагло и провокационно, увеличивалось число капитулянтов, стремившихся подорвать авторитет Коммунистической партии Испании. На неизвестных нам нелегальных квартирах террористы строили планы коварных покушений. Самолеты мятежников и интервентов часто бомбили город. В таких условиях малейшее отступление от установленных порядков охраны могло кончиться печально. Каждый выезд с Пасионарией по ее маршрутам стоил нам недешево. Громадная ответственность за безопасность славной дочери народа побуждала к предельному напряжению всех сил, и вражеские агенты не посмели поднять на нее руку.
      И все-таки однажды товарищ Пасионария нас, мягко говоря, подвела. В июне 1938 года в Барселону пожаловала делегация американского Красного Креста. Весть об этом быстро распространилась по городу, недруги революции воспользовались приездом американцев, чтобы оклеветать в их глазах и в глазах горожан республику, а особенно лучших представителей народа - коммунистов. Обстановка назревала тревожная. Надо было быть начеку. И вот в одиннадцать часов дня мы обнаружили, что товарищ Ибаррури исчезла из своего кабинета. Я поднял на ноги всю охрану и приказал немедленно выяснить, где она находится.
      Тысячи предположений проносились в голове, дорога была каждая минута. Трудно выразить все пережитое мной в тот момент.
      Работники ЦК подсказали, что на центральной площади города предполагается митинг. Скорее всего там и следует искать "беглянку". На двух легковых автомашинах мы с бойцами охраны быстро подкатили к площади и ужаснулись: вся она была запружена народом, да так плотно, что пробиться сквозь толпу казалось почти невозможным. А товарищ Ибаррури, стоя на импровизированной трибуне, произносила речь, и ее слова, часто подхватываемые толпой, разносились далеко окрест.
      - Быстро оцепить трибуну и наблюдать в оба,- приказал я бойцам охраны.Вперед!
      Расталкивая участников митинга, мы с огромным трудом добрались до трибуны и окружили ее, приглядываясь к тем, кто стоял в непосредственной близости. Нервы наши были на пределе, и появись сейчас террорист, ему бы несдобровать. Но агенты пятой колонны знали о беспредельной любви народа к своей героине и не рисковали нападать на нее при таком стечении людей.
      Митинг закончился благополучно, и вся охрана вместе с Ибаррури вернулась в здание ЦК. Здесь я высказал ей свои претензии. Сначала она шутливо оправдывалась, будто бы звонила мне, но не застала, но потом признала, что подвела нас, и обещала впредь быть более дисциплинированной. Неистовая Долорес сдержала слово и впоследствии никогда не подвергала нас подобным испытаниям.
      Особенно активно орудовала в тылу республики немецкая агентура. Молодые работники Сегуридада еще не имели достаточного опыта и не всегда вовремя обнаруживали опаснейших вражеских резидентов, орудовавших под личиной то коммерсантов, то коммивояжеров, то журналистов. Я по мере сил помогал сотрудникам управления безопасности налаживать оперативную работу, внедрять своих контрразведчиков в среду вражеской агентуры.
      Крупный немецкий резидент Отто Кирхнер жил в Мадриде под именем Кобарда и вместе со своей супругой имел аргентинское подданство. Кроме иностранных паспортов, прикрытием им служила антикварная лавка, они скупали и перепродавали разнообразные художественные ценности - картины, скульптуру, фарфор. Поймать с поличным опытного руководителя шпионского гнезда было не так просто. Он отличался крайней осторожностью и даже имел негласную личную охрану.
      Я предложил республиканской службе безопасности план засылки к резиденту законспирированного сотрудника контрразведки. Молодой испанский офицер Санчес Ортис в костюме богемствующего бездельника отрекомендовался хозяину лавки поляком, паном Кобецким, располагающим ценными полотнами.
      - Понимаете, сеньор, мне надо срочно вылететь в Буэнос-Айрес к родичам, а в кармане ни одного песо,- убеждал покупателя "поляк".- Я чрезвычайно дорожу своей коллекцией, однако вынужден продать прелестную вещицу Дега...
      Внешний вид пана Кобецкого достаточно красноречиво говорил о том, где он промотал свои денежки: небрежно припудренный синяк на скуле, царапины на шее... Хитрый, как лис, резидент поверил игре молодого контрразведчика. Этому способствовало то обстоятельство, что Сегуридад был осведомлен о различных линиях связи матерого шпиона со своим центром. Одна из них проходила через Аргентину. Упоминание "поляком" аргентинской столицы могло бы насторожить Кобарда, но Санчес Ортис блестяще исполнил свою роль, и резидент попался.
      Но не сразу. Сначала он поехал посмотреть картину, убедился в ее подлинности, поторговался, купил. Через несколько дней приехал к пану Кобецкому якобы для того, чтобы познакомиться с остальными полотнами, а сам завел разговор о своих аргентинских знакомых и спросил, не сможет ли "поляк" по приезде передать им несколько испанских сувениров. Пан Кобецкий ответил:
      - С удовольствием, сеньор, но я их обязательно потеряю. Рассеянность - моя наследственная черта. Я до сих пор не получил визу на выезд, потому что постоянно забываю о каких-то справках. Надоели мне эти дела, давайте лучше выпьем.
      За стаканом вина Кобард окончательно удостоверился, что "поляку" можно верить, а тот, поломавшись, согласился доставить в Буэнос-Айрес сувениры.
      Безделушки, переданные резидентом лейтенанту Санчесу Ортису, подверглись технической экспертизе. В них были найдены зашифрованные донесения о состоянии вооруженных сил Испанской республики, о ее экономическом положении, клички, адреса и пароли агентов, через которых предполагалось поддерживать связь с центром.
      Кобард и его жена, также профессиональная шпионка, были арестованы. На допросах они сознались в своей преступной деятельности, назвали сообщников. Всех агентов, подчиненных этой резидентуре, республиканская контрразведка разоблачила и привлекла к судебной ответственности.
      Мне довелось руководить несколькими операциями подобного рода. На моих глазах росли кадры испанских контрразведчиков. Такие талантливые офицеры, как Ортис, стали оплотом народа на незримом фронте борьбы против пятой колонны и добивались в своем деле замечательных результатов.
      В кольце неудач
      Республика теряет города. - Рекомендации советника Малино. - Герои реки Эбро. - Досадное отступление. - Нерасторопность высшего командования
      На фронте продолжались ожесточенные бои, 14-й партизанский корпус принимал непосредственное участие во многих операциях. Как и прежде, мы отправляли в тыл врага или встречали на передовой отряды разведчиков и диверсантов. Большей частью партизаны возвращались с победой, нанеся фашистам значительные потери. Но так обстояло дело далеко не во всех соединениях народной армии.
      Республиканскому командованию не хватало твердости, решительности, гибкости и упорства в осуществлении задуманных планов. Боевые силы и резервы использовались далеко недостаточно и несвоевременно. Эту горькую истину могут подтвердить все советские добровольцы, находившиеся в то время в Испании. Приходилось вмешиваться и на ходу исправлять ошибки, латать прорывы там, где, казалось, никаких советов не требовалось, потому что все было предельно ясно.
      Когда мы с Науменко приехали в 35-ю дивизию генерала Вальтера, комдив был занят организацией обороны. Дело в том, что 13-я и 15-я Интернациональные бригады 35-й дивизии приняли на себя удар армейского корпуса марокканцев и их конницы. Обстановка катастрофически осложнялась. Выяснилось, что дивизию обходит большая группа вражеской конницы, сопровождаемой танкетками. Задержать врага могла только артиллерия. Вальтер выехал на позиции гаубичной батареи и стал сам управлять ее огнем. После первых же точных залпов марокканская конница повернула в беспорядке назад.
      Однако опасность еще не миновала. Вальтер заметил, как по горной тропе откатывается группа республиканской пехоты, и послал к ней своего адъютанта. Вскоре тот доложил, что отступает сборный отряд 153-й бригады во главе с комбригом. Большинство отступавших анархисты.
      Генерал вызвал к себе комбрига и решительно сказал:
      - Это что еще за штучки? Почему отступаете без приказа? Остановить отряд! Ни шагу назад!
      У комбрига был очень растерянный вид, он, видимо, плохо соображал, что от него требуется. Вальтер еще раз приказал ему занять оборону на высотах и прикрыть единственную в этом месте дорогу.
      Наконец комбриг, выслушав, как Вальтер неистово ругал анархистов на польском, русском и испанском языках, пришел в себя, побежал к своему отряду и повел его в горы.
      И все же к исходу дня 35-я дивизия вынуждена была оставить Лесэру, а ночью отошла на Абалете дель Арсабис-по. Отходил и 21-й корпус. 34-я дивизия этого корпуса была до предела истощена боями в полуокружении. Только на вторые сутки удалось доставить ей по горным тропам на мулах немного хлеба и по десятку патронов на бойца. Соседние 70-я и 27-я дивизии также пятились под натиском франкистов.
      Нам с Науменко надо было прорваться на север через Лериду. Этот город представлял собой как бы ворота в Каталонию. В этом районе наступали наваррский, арагонский и марокканский корпуса противника. Они обладали шестикратным превосходством над республиканскими войсками.
      Путь лежал через единственный мост, через реку Сегре, но он был заминирован и мог быть взорван каждую минуту, так как фронт Восточной армии уже был прорван, и республиканские соединения начали общий отход.
      - Рискнем,- сказал я шоферу.- А ну-ка газани!
      Под сильным артиллерийским обстрелом мы проскочили мост и тут же услыхали позади сильный грохот, от которого больно загудело и зазвенело в ушах. Мы обернулись. Красивый, изящный арочный мост Лериды подскочил вверх, разломился пополам и, медленно опускаясь, погрузился в воду. Рваные осколки металла, рассекая воздух, запели над нашими головами.
      Водитель Роберт развил такую скорость, что автомобиль подпрыгнул и сделал восьмерку. Я невольно схватил Роберта за плечи, а он объяснил:
      - Товарищ Альфред! Вы же сами приказали газануть. Вот я и газанул так, что теперь не могу остановиться. Мне показалось, будто мост упал в мой багажник.
      Вытерев вспотевшее лицо, он спросил:
      - А теперь куда?
      - В Барселону. Только давай поаккуратнее, брат. В штабе 14-го партизанского корпуса мы застали начальника штаба майора Антонио и крепко обнялись.
      - Что тут у вас нового? - поинтересовался я.- Как жизнь?
      - Дела невеселы,- вздохнул Антонио.- Вот послушайте.
      Он рассказал, что находился на фронте в районе Альканьиса, куда 12 марта прибыл с оперативной группой офицеров начальник генерального штаба Висенте Рохо. Генерал Рохо увидел на фронте печальную картину. 12-й армейский корпус фактически уже не существовал, остатки его соединений беспорядочно отходили на восток. 11-я дивизия прославленного героя республики генерала Листера опоздала к месту прорыва мятежников из-за недостатка транспорта. У испанских военачальников была скверная манера не давать соседям автомашин, если даже они были крайне необходимы для перегруппировки войск, от которой зависел успех всего фронта.
      14 марта в городе Альканьисе поднялась пулеметная стрельба: это пятая колонна захватила крепость и открыла огонь по городским улицам. С запада и юга на город двинулась итальянская мотопехота в сопровождении танков. В нем началась невообразимая паника. Отступавшие части 18-го корпуса во главе с полковником Эредия устремились на восток, а значительная часть офицеров штаба сдалась в плен мятежникам. Утром итальянские войска вступили в никем не занятый Альканьис.
      Майор Антонио сообщил также о совещании, которое провел генерал Рохо с командным составом Восточной и Маневренной армий 16 марта 1938 года.
      В среде бойцов и командиров велись открытые разговоры о невозможности дальнейшего сопротивления, поэтому Рохо гневно обрушился на командующего Восточной армией генерала Посаса и приказал расформировать остатки 12-го и 18-го корпусов, а людей передать на пополнение других частей республиканской армии.