Прошло трое суток с того дня, как Есидзо Исикуре сделали «операцию». Все это время он лежал на спине, но теперь ему уже разрешили приподниматься и сидеть на постели. Такое стремительное выздоровление, естественно, никого не удивляло.
      Наутро, когда Наоэ, переодевшись в белый халат, появился в комнате медсестер, к нему подошла Норико.
      – Доброе утро, – сухо поздоровалась она. После бурных ласк, после ночи, проведенной вдвоем, Норико, приходя в клинику, разговаривала с Наоэ так, будто они были едва знакомы. – Исикура вас очень ждет.
      – А что, Кобаси к нему еще не заходил?
      – Не заходил.
      Норико демонстративно пододвинула к Наоэ историю болезни Исикуры. Температура – 37,1°, пульс – 70. Все почти в норме.
      – Доктор Кобаси сказал, что с сегодняшнего дня отказывается вести Исикуру. Говорит, что уже сообщил вам об этом.
      – Мне?
      – Так ставить Исикуре капельницу?
      – А может, Кобаси еще денек потерпит?
      – Доктор Кобаси сейчас на обходе.
      – Вот как…
      Отложив историю болезни, Наоэ огляделся. Среди торопливо сновавших медсестер Акико Такаги не было.
      – Прошу вас, побыстрее.
      Норико со стетоскопом в руках ждала у двери. Наоэ встал и вышел в коридор.
      – А разве доктор Кобаси ничего вам не говорил?
      – Я от него ничего не слышал.
      Норико шагала чуть впереди. Было видно, что она чем-то сильно раздражена. Пройдя направо по коридору метров тридцать, они подошли к лестнице. И тут Норико не вытерпела:
      – Никогда не делайте так, чтобы потом над вами смеялись!
      – Смеялись?
      – Я говорю про вчерашний вечер.
      Мимо них по лестнице поднимался больной, и Норико замолчала.
      Наоэ пожал плечами.
      – Не понимаю.
      – Вчера вечером вы пили вместе с женой главврача. И нашли где – в клинике!
      Даже спина Норико дышала негодованием.
      – Ах, вон оно что!
      – Сегодня только и разговоров что об этом. Информация просочилась. Кто-то в клинике явно страдал от безделья…
      Когда Наоэ вошел в палату, Исикуру только что переодели в свежее белье.
      – А-а, сэнсэй. Я ждал вас. – Исикура сложил руки в традиционном жесте и слегка приподнял их.
      – Ну, как вы себя чувствуете?
      – Спасибо, гораздо лучше… Подумать только, разрезали желудок, а есть все равно хочется! Еще нельзя мне рисовую кашу?
      – С завтрашнего дня переведем вас на рис.
      – Благодарю, доктор. – Исикура снова почтительно сложил руки и повернулся к сидевшей у изголовья невестке: – Ну, спрашивай, что хотела.
      – Он очень хочет фруктов, доктор.
      – Это можно. Давайте ему яблоки. Без кожуры. Норико сняла с Исикуры повязку. Обнажился шов, тянувшийся через живот. Пока Наоэ протирал шов смоченным в антисептическом растворе тампоном, Исикура лежал не двигаясь, с закрытыми глазами. Когда перевязка закончилась, он сказал:
      – Прежде чувствовал такую тяжесть в желудке, а теперь как рукой сняло.
      – Ну вот и чудесно.
      Наоэ послушал сердце, пощупал пульс. Затем вышел из палаты. Когда он уже приближался к комнате медсестер, к нему подошел Кобаси, вернувшийся чуть раньше.
      – Я хотел бы поговорить с вами об Исикуре. – Лицо у Кобаси было напряженное. – Я много думал об этом и пришел к выводу, что не могу лгать.
      – Я уже все прекрасно понял.
      – Я считаю, что хирург не вправе делать бессмысленные операции.
      – Можешь и дальше оставаться при этом мнении.
      – Извините.
      Наоэ отдал распоряжение насчет капельницы и вышел в коридор. Кобаси шел за ним по пятам.
      – Это еще не все. В триста четвертую палату поступило двое больных с дисторзией шейного отдела. Служащий и шофер.
      – Ну и что?
      – Это вы распорядились их положить?
      – Нет.
      – А кто?
      – По-моему, старшая сестра.
      – Какое право имеет старшая сестра решать подобные вопросы?
      – Конечно, это непорядок. Но она, видимо, выполняла указания главного врача.
      Наоэ с Кобаси спускались по лестнице.
      – Палаты пустуют, и главврач попросил Сэкигути, чтобы она по возможности заполнила их теми, у кого есть средства.
      – Только лечащий врач может знать, кого класть в клинику, а кого – нет.
      – Здесь не университет и не муниципальная больница.
      – Но все-таки больница! – Огибая пролет, Кобаси на мгновенье умолк, затем запальчиво продолжил: – Возможно, я слишком много беру на себя, но я осмотрел пациентов и не нашел ни у того, ни у другого ни малейших симптомов парастезии плеч и рук. Оба жалуются лишь на слабые боли в основании шеи. Рентген показал, что у служащего сильно изношены суставы, в остальном – норма. Нет никаких оснований класть этих людей в стационар. Более того, они не нуждаются даже в постельном режиме!
      – Пожалуй.
      – Помещать их в клинику – просто нечестно по отношению к ним.
      – Но они сами об этом просили.
      – Сами?! Почему?
      – Шофер – холостяк и живет в общежитии, а служащему уже пятьдесят пять, скоро придется уходить с работы. Вот и пользуется возможностью.
      – Но все-таки зачем при этом ложиться в больницу?
      – Это же яснее ясного.
      – Не понимаю. Объясните.
      – Если захотелось отдохнуть, то лучше отдыхать в больнице, чем дома. К примеру, этот служащий. Он, видимо, просто устал. Возраст все-таки.
      – И это, по-вашему, достаточно веская причина, чтобы класть их в клинику?
      Голос Кобаси дрожал от возмущения. На них уже оборачивались.
      – Разумеется, это не главная причина. Но одна из причин.
      – Сэнсэй!! Здесь клиника! Здесь лечат больных! Если мы будем класть сюда всех, кто просто хочет немного отдохнуть, то…
      – А разве плохо дать людям возможность немного отдохнуть?
      Они уже спустились на первый этаж. В приемной сидело человек двадцать. Кобаси с Наоэ прошли мимо и открыли дверь в смотровой кабинет. На столе грудой лежали истории болезни.
      – Если мы будем класть людей с таким диагнозом, во что превратится клиника? Получается, что в больницу может лечь каждый, кто захочет? – Покосившись на стоявшую в ожидании сестру, Кобаси добавил: – И потом… им прописали такие лекарства и инъекции, от которых не будет большого толку.
      – Лекарства и инъекции прописал я. Кобаси пораженно умолк.
      – Эффективно, не эффективно – хоть что-то прописать надо. Если пациенты будут платить лишь за осмотр, клиника разорится.
      – Так вы только поэтому назначили такое лечение?
      – Конечно.
      Кобаси опустился на стул и достал из пачки сигарету.
      – Кто оплачивает их пребывание здесь?
      – Поскольку это результат дорожной аварии, то определенную сумму покрывает автомобильная страховка.
      – Выходит, пострадавшие ничего не платят из своего кармана?
      – В пределах предусмотренной страховым полисом суммы даже виновник аварии не платит почти ничего.
      – Вот почему старшая сестра так уговаривала их лечь к нам…
      – Думаю, да.
      – В университетской клинике на такое бы не пошли. Уж слишком все это дурно пахнет.
      – Можно подумать, там все прекрасно! – процедил Наоэ.
      Кобаси уставился на него с изумлением, но Наоэ, взяв из стопки лежавшую сверху папку, приказал медсестре:
      – Приглашай больного!

      В три часа дня Ютаро Гёда вышел из клиники. Он собирался в Департамент по охране окружающей среды, взять материалы по некоторым интересовавшим его вопросам.
      – Когда тебя ждать домой? – спросила Рицуко, провожая мужа до машины.
      – Может, придется пообедать с ними, так что, вероятно, немного задержусь.
      – Значит, часов в девять-десять?
      – Не знаю, – буркнул Ютаро. – Это будет зависеть не от меня.
      – А с кем ты собираешься обедать? Кто-нибудь из общего отдела?
      Ютаро заметно нервничал.
      – Ладно. Постараюсь пораньше.
      Он сел в машину и помахал жене рукой.
      Номуре, шоферу Ютаро, было двадцать семь. В «Ориентал» он работал уже года три и был в курсе всех дел, в том числе и личной жизни хозяина.
      – В муниципалитет? – спросил он, трогаясь с места.
      Ютаро кивнул. Они ехали к центру по улице Аояма. Как всегда, вереница машин едва тащилась, то и дело надолго замирая под низким пасмурным небом. Ютаро вытащил из кармана записную книжку и, пометив что-то, взглянул на часы. Когда они подъехали к перекрестку Миякэдзака, часы показывали уже половину четвертого.
      – Я освобожусь минут через двадцать, так что подожди меня здесь.
      – Ясно, – буркнул Номура, глядя прямо перед собой.
      Ютаро пробыл в муниципалитете, как и сказал, двадцать минут. Стремительно подойдя к машине, он плюхнулся на сиденье.
      – Куда теперь?
      – Уф! – Ютаро вытащил из кармана носовой платок и, хотя на лбу не было ни капельки пота, отер лицо.
      – К станции Эбису, ладно?
      Номура, не говоря ни слова, нажал на педаль.
      – Ноябрь, а такая жара! Необычно… – заискивающе проговорил Ютаро. – В пасмурный день, наверное, особенно много аварий…
      – Наверное.
      Ответы Номуры не отличались любезностью. Ютаро чуть ли не каждую минуту поглядывал на часы. Когда они миновали улицу Тэнгэндзи и подъехали к Эбису, было уже половина пятого.
      – Дом номер один?
      – Да-да.
      Дорога, шедшая мимо банка М. пересекала два перекрестка и потом постепенно поднималась в гору. На вершине холма стоял особняк. Ярко-синяя крыша над ослепительно белыми стенами, черные перила веранд. Как гласила реклама – «дом в североевропейском стиле». Машина затормозила перед главным входом.
      – Спасибо! – Протискиваясь в дверцу, Ютаро сунул шоферу тысячеиеновую бумажку. – На, возьми.
      – Не надо, зачем…
      – Возьми, возьми! – Шофер в растерянности смотрел на упавшую на переднее сиденье банкноту. – Говорю, возьми! А взамен я тебя кое о чем попрошу. – Ютаро многозначительно подмигнул, вылез из машины и направился к отделанному разноцветным кафелем входу.
      На двери с номером 818 значилась только фамилия: «Уэгуса». Ютаро позвонил и замер в ожидании.
      За дверью явно слышали звонок, но выходить не торопились. Ютаро позвонил еще раз и через круглый, величиной с маленькую монетку, глазок заглянул внутрь.
      В этот момент из-за двери раздался женский голос:
      – Кто там?
      – Это я.
      Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь распахнулась.
      – А-а, папочка!
      Волосы женщины были подобраны кверху. Она прижимала руку к груди, придерживая распахивавшийся халат.
      – Вот сюрприз…
      – Ты что, была в ванной?
      – Да. – Женщина закрыла за ним дверь. – Почему неожиданно?
      – Просто так.
      Ютаро снял пальто и с подозрением огляделся вокруг. Гостиный гарнитур, стереокомбайн, телевизор. Направо, за шторкой, – кухня. В глубине квартиры была еще одна комнатка, совсем маленькая и обставленная в японском стиле. Слева от кухни – ванная. Дом был построен всего полгода назад, и стены еще сияли белизной, квартирка была чистенькой и опрятной, как и всегда, когда в жилище царствует женщина.
      – Если собираешься зайти, хоть по телефону предупреждай.
      – Иногда полезно заставать врасплох.
      – Ого! Да никак папочка во мне сомневается? Ютаро обнял полуобнаженное женское тело, прикрытое лишь тоненьким халатиком.
      – Пусти! Я еще не домылась!
      Женщина отбивалась, но, маленькой и хрупкой, ей было не под силу совладать с Ютаро. Схватив женщину в охапку, он отнес ее в маленькую комнату и бросил на постель. Влажная после купания кожа дышала теплом, и Ютаро совсем потерял голову.
      – …Фу, какой противный! – Тяжело дыша, женщина поднялась с постели.
      Ютаро устало и блаженно следил за ней сквозь полуопущенные веки.
      – Вода в ванной, наверное, совсем остыла!
      – Можно напустить горячей.
      – Но это же долго!
      Недовольно ворча, женщина ушла в ванную. Через минуту она крикнула оттуда:
      – А папочка будет мыться?
      – Сначала ты, Маюми.
      – И то верно, – засмеялась она, – а то папочка такой большой, половину воды обязательно выплеснет на пол!
      Маюми ее звали только в баре «Алоника» на Гиндзе, где она работала. Настоящее имя было Матико – Матико Уэгуса, – но Ютаро больше нравилось звать ее Маюми.
      Они познакомились два года тому назад в кафе «Одиллия» – тогда она служила там, – и спустя полгода он взял ее на содержание.
      Маюми было двадцать три, а Ютаро – за пятьдесят, но, несмотря на такую значительную разницу в возрасте, Ютаро с его деньгами вполне устраивал Маюми. А ему с возрастом все больше и больше нравились молоденькие. К тому же Маюми – крепкая, изящная, с чуть вздернутым носиком – была в его вкусе. Единственный минус – если это можно считать минусом – заключался в том, что Маюми была ровесницей дочери Ютаро.
      Когда, выйдя из ванной, он налил себе пива, время близилось к шести.
      – Ой! Я же опоздаю!
      Маюми присела на пуф перед зеркалом и принялась красить глаза.
      – Ты сегодня работаешь?
      – Да. А что, у папочки есть свободное время?
      – Нет. После семи у меня встреча с одним человеком из муниципалитета.
      Маюми, глядя на себя в зеркало, кивнула.
      – Но ведь в кафе можно не приходить до восьми.
      – Мне нужно успеть в салон красоты не позже половины седьмого.
      – Жаль.
      – А потом еще поужинать, так что получится как раз к восьми.
      – Может, поужинаем вместе? Маюми задумалась.
      – Я угощаю.
      – В самом деле? А если об этом узнает мадам Рицуко и закатит сцену?
      – Не узнает.
      – Вдруг она что-нибудь заподозрит? Даже подумать страшно.
      Маюми провела пуховкой по щекам и состроила испуганную гримаску.
      – Ты что, видела ее?
      – Помнишь, я подвернула ногу и пошла в клинику сделать рентген?
      Ютаро кивнул.
      – Так вот: гляжу, в коридоре какая-то женщина разговаривает с медсестрой. И тут к ней подбегает кто-то из служащих и кричит: «Госпожа, госпожа!»
      – Вот оно что…
      – Папочка знает, что выбирать! Такая красавица, никогда не скажешь, что ей сорок восемь.
      – Ты даже знаешь, сколько ей лет?
      – Конечно. Ведь папочка сам мне рассказал.
      – Да?.. – Ютаро хмыкнул. Он сидел в нижнем белье и допивал второй бокал пива.
      – Только вот…
      – Что «только вот»?
      – Только вот лицо у нее… немного истеричное. Маюми полюбовалась на свое отражение в зеркале и высунула язык.
      – Ты так считаешь?
      – Папочке неприятно?
      – Да нет, ничего.
      – В общем, мне почему-то так показалось.
      Маюми пожала плечами и начала приклеивать искусственные ресницы. Ютаро поднялся, застегнул рубашку. Кончив наводить красоту, Маюми надушилась и повернулась к нему.
      – Я хотела с тобой посоветоваться…
      – О чем? – спросил он, застегивая галстук на толстой шее.
      – Мне скоро исполнится двадцать четыре… Ютаро озадаченно посмотрел на нее.
      – Я не желаю вечно оставаться девочкой из бара!
      – Если ты хочешь уйти оттуда, я не возражаю.
      – Да. Но речь не об этом. Я не просто хочу уйти, я хочу сама быть хозяйкой, хочу иметь собственное кафе.
      – Хм… На Гиндзе?
      – Разумеется.
      – В двадцать четыре – быть «мадам»… Не рановато ли?
      – Я же говорю не про большое кафе. С меня хватит малюсенького бара, пусть даже с одной стойкой, без столиков.
      – Найти маленький бар на Гиндзе – это не так просто.
      – Улица Намики, восьмой квартал. Там сейчас продается очень симпатичное кафе.
      – Зачем так спешить? – поморщился Ютаро. Он уже завязал галстук.
      – Значит, нет?
      – Ни с того ни с сего – что за сумасбродство! Маюми фыркнула.
      – И нечего фыркать!
      – Жадина!..
      Маюми резко отвернулась. Белая комбинация туго обтягивала ее бедра.
      – Кафе мы тебе купим, но только когда я доведу до конца одно дело.
      – Одно дело? Какое? – с любопытством спросила она, натягивая через голову белоснежное креп-жоржетовое платье.
      – Я задумал построить новую клинику.
      – Ого! Где?
      – В Накамэгуро.
      – Почти рядом со мной!
      – Но пока это только планы, я еще никому не говорил.
      – Вот здорово!
      В креп-жоржетовом платье, тщательно причесанная, Маюми выглядела неожиданно изысканной и элегантной.
      – Клиника будет большая?
      – Коек на сорок.
      Гёда застегнул брюки и начал причесываться.
      – Выходит, нынешняя клиника приносит хороший доход?
      – Какой там доход! – поморщился он. – Строить буду на ссуду.
      – Значит, те скупердяи из банка все-таки раскошелились?
      Ютаро пригладил волосы, надел пиджак и тоже превратился в элегантного джентльмена. Сейчас вряд ли бы кто-нибудь догадался о его недавних любовных безумствах.
      – Пока это все одни проекты.
      – А что папочка собирается делать с «Ориентал»?
      – Она так и останется. Но если я построю новое здание, то там будут только палаты люкс и лечить станем лишь тех, кто платит наличными, а не по страховке.
      – Но ведь в «Ориентал» и сейчас есть палаты люкс по пятнадцати тысяч иен в день.
      – Так-то оно так, но есть и общие, которые оплачиваются по страховке.
      – А разве это плохо?
      – Не то чтобы плохо… Просто, когда кто-то долго лежит в клинике, на него начинают косо смотреть другие больные.
      – Пожалуй.
      Маюми отошла от зеркала и присела рядом с Ютаро.
      – А если я заболею, папочка положит меня в палату люкс? – Вздернутый носик Маюми почти уткнулся в лицо Ютаро. – Так как?
      – Может быть.
      – Какая бессердечность!
      – Ничего подобного.
      – А ведь в самом деле, случись со мной что-нибудь такое, вот беда! Папочка хлопот не оберется. – Маюми хихикнула. – Да уж, лучше иметь дело с богатыми больными…
      – Об этом не следует болтать. – Ютаро допил остатки пива. – Отличные палаты, а пустуют. Никакого толку.
      – Ты клади туда на аборты, – посоветовала Маюми. – За это все платят наличными. Доход обеспечен.
      – А где набрать хороших врачей?
      – Чем плох тот доктор, который смотрел меня?
      – Ты это о ком?
      – Такой высокий, ужасно интересный…
      – Наоэ?..
      – Точно! Он.
      – Он что, так тебе запомнился?
      – Ой, что ты. Он только дотронулся до меня, я сразу и разомлела! – Маюми прижала руки к груди, делая вид, что сейчас упадет в обморок. – Красивый, элегантный… А как ему идет этот белый халат!..
      – Он очень знающий врач.
      – Вот и я так подумала – как только его увидела.
      – Не сочиняй.
      – Нет, правда-правда! Только он ужасно неразговорчивый – и холодный-холодный, прямо бр-р! Мороз по коже.
      – Да, это так…
      – Есть в нем что-то пугающее.
      – Эдакий Нэмури Кёсиро.
      – Вот-вот! Нэмури Кёсиро в белом халате. Но все равно я сплю и вижу с ним встретиться! Ну, – улыбнулась Маюми, – а теперь пойдем куда-нибудь ужинать!
      – Ты что-то плохо себя ведешь. Ладно, пошли. Гёда поднялся и взял пальто.
      В этот вечер дежурил Кобаси. В смотровом кабинете напротив него сидел Дзиро Тода.
      Уже давно пробило пять, амбулатория опустела. В клинике оставались только Кобаси и Акико Такаги, да еще медсестра Мидори Танака, помогавшая разносить ужин, задержалась в палатах.
      – Когда тебе об этом сказали? – Кобаси повернулся на табурете к больному. Табурет легонько скрипнул.
      – Вчера вечером.
      Голова и правый глаз Дзиро Тоды закрывала плотная марлевая повязка.
      – Ты не ошибся? Это точно была старшая сестра?
      – Конечно. Она вызвала меня в коридор и разговаривала потихоньку, чтобы никто не услышал.
      – Какие неприятные вещи ты рассказываешь. – Кобаси нахмурился и умолк.
      Дзиро Тода был тот самый парень, которому в баре разбили бутылкой голову. В клинике он провел уже четверо суток. Кровотечение прекратилось, и рана немного успокоилась, но при ходьбе Тода до сих пор ощущал легкую дурноту и головную боль. Три глубоких шрама, пересекавшие лоб и правую щеку, местами гноились, и, когда Тода шевелил губами, от боли его лицо сводило мучительной судорогой. Он потерял много крови, и ему необходимо было остаться в клинике еще по меньшей мере дней на пять, пока не снимут швы, но вчера вечером старшая медсестра совершенно неожиданно велела ему готовиться к выписке.
      – Когда меня сюда привезли, то внесли только тридцать тысяч иен. Я, конечно, понимаю, что эти деньги вот-вот кончатся, но… – Тода говорил едва слышно. Видевшие Тоду в тот памятный вечер ни за что не поверили бы, что у него может быть такой слабый голос. – И все же я думал, что меня еще подержат здесь… Неужели эти тридцать тысяч уже кончились?
      – Это потому, что вас поместили в палату, которая стоит три тысячи иен в день, – словно оправдываясь, объяснила Акико.
      – Да я только вчера впервые услышал об этом!
      – В тот день из всех свободных палат эта была самая дешевая.
      – Меня привезли в таком состоянии, что я, естественно, ничего не помню.
      – Вы же не застраховались на случай болезни – вот и результат.
      – Извините…
      – Помимо платы за место в клинике, надо учитывать стоимость операции и лекарств, – снова вступила в разговор Акико.
      – Да при чем тут деньги?! – неожиданно взорвался Кобаси. – При чем тут страховка?! Какое значение имеет стоимость палаты?!
      Акико испуганно замолчала.
      – Есть деньги, нет их – разве это должно влиять на госпитализацию или выписку больного? Критерий может быть только один – состояние человека! – Как всегда в минуты гнева, у Кобаси мелко дрожали уголки губ. – А в этой клинике только и слышишь: деньги, деньги!..
      Пытаясь овладеть собой, Кобаси стиснул руки и уставился в пространство.
      Потрясенные вспышкой Кобаси, Акико и Тода молчали. Наконец Тода виновато сказал:
      – Денег у меня не было, а я еще так глупо себя вел… Затеял эту дурацкую ссору…
      Кобаси молчал.
      – Когда я напиваюсь, то плохо соображаю, что делаю…
      – Теперь поздно говорить об этом. Тода снова опустил забинтованную голову.
      – Что за человек эта старшая сестра! – с досадой воскликнул Кобаси.
      – Она ни при чем. Это моя вина: я не заплатил…
      – Да что ты каешься? Может, ты сам хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?
      – Нет, что вы! – испуганно запротестовал Тода.
      – Тогда не болтай глупостей.
      – Понятно.
      – Ты еще не здоров. Раны гноятся, тебя подташнивает, и голова болит, так?
      – Так.
      – Задумайся над этим серьезно.
      – А разве можно еще что-то сделать?
      Кобаси нервно вытащил сигарету. Действительно, что тут сделаешь? Отругал Тоду, но и самому в голову ничего не приходит…
      Акико взяла лежавший рядом со стерилизатором спичечный коробок и положила его перед Кобаси.
      – Сколько у тебя сейчас денег?
      – Тысяч пять-шесть.
      – Пять-шесть… – задумчиво пробормотал Кобаси, поднося зажженную спичку к сигарете. – Ты вообще-то чем занимаешься?
      – Играю в джазе.
      – В кабаре?
      – Вроде того…
      – А те, что приходили с тобой в клинику, – они тоже из джаза?
      – В общем, да.
      Ответы были весьма неопределенными. Джазист… А медсестры говорят, что дружки, приходившие его навестить, все как один – форменные бандиты. Так что эти россказни о джазе… Что-то не очень верится.
      – А у своих друзей ты больше не можешь занять?
      – Э-э-э, они… я… – промямлил Тода и умолк.
      Его приятели приходили в клинику всего два раза, в самые первые дни, а потом словно в воду канули.
      – Семья у тебя есть?
      – Нет.
      – Отец, мать?
      – Они очень далеко…
      – Далеко-то далеко, но все-таки есть? Тода кивнул.
      – У них ты не можешь попросить?
      Тода сдавленно пробормотал что-то и закрыл руками забинтованное лицо.
      – Сэнсэй, – подала голос Акико. – А помощь нуждающимся?.. Может, попробовать получить пособие?..
      – Я уже думал об этом. Сразу его не выдадут. Если даже вопрос решится положительно, оформление займет немало времени, и все равно клиника получит деньги не раньше чем через три месяца.
      – Если у него и в самом деле нет наличных, значит, выхода никакого?