Сын счастья (Книга Дины - 2)

      Слезы обожгли ему глаза. Это было унизительно.
      - Ну? - весело сказала Дина. - Кажется, ты явился ко мне без штанов и рубашки?
      Он кивнул, его охватил мучительный стыд оттого, что в доме, где он спал, не оказалось его штанов. Он даже заплакал.
      Дина вышла из комнаты.
      Когда она вернулась с его одеждой, он уже принял решение.
      - Можно я и сегодня буду спать с тобой? - быстро спросил он, слова спотыкались друг о друга.
      Она протянула ему одежду и отвернулась.
      - Нет, но ты можешь спать в южной комнате. - А я хочу здесь!
      - Нет. У тебя должна быть своя комната.
      - Почему?
      - Тебе уже одиннадцать лет.
      - Плевать я на это хотел!
      - А я - нет!
      - Я могу спать в чулане. - Он кивнул на большой чулан, где хранилась одежда и еще стояла кушетка Иакова.
      - Нет.
      - Потому что все говорят, будто Иаков спал там, когда ты на него сердилась?
      - Кто это говорит?
      Он увидел ее глаза и быстро одумался:
      - Не помню!
      - Не повторяй чужих слов, тем более если не помнишь, от кого ты их слышал.
      - Хорошо. Но Иаков умер, ему больше не нужно то место.
      Стало тихо. Почему вдруг стало так тихо?
      - Ты однажды сказала, что в доме Стине нет привидений. Хотя там и повесился Нильс, - задыхаясь, скороговоркой проговорил он.
      - Да.
      - Значит, и в чулане нет Иакова!
      - Конечно нет. Но и покойникам тоже требуется место.
      - А русский? Он в чулане? - шепотом спросил Вениамин и спустил с кровати худые ноги.
      Дина, не отвечая, стала поправлять перину и простыни.
      - Я не займу много места, - с мольбой сказал он. Дина хлопнула его по плечу.
      - Ты занимаешь гораздо больше места, чем думаешь, - сказала она. Можешь спать в южной комнате. Если случится, что ты не сможешь заснуть, я разрешаю тебе прийти и разбудить меня. Мы сыграем партию в шахматы.
      - Я не умею играть в шахматы, - буркнул он.
      - Ты хорошо соображаешь, я тебя научу. - Она сказала это так мягко, что он понял: разговор окончен.
      - Только не уезжай! - быстро проговорил он; слова так спешили, что наступали друг другу на пятки.
      - Разве я сказала, что собираюсь уехать?
      - Ты сказала, что боишься... Что тебе следовало...
      - Ах вон оно что!
      - Ты не уедешь! И ты ничего не боишься! Правда, Дина? Или боишься?
      Она замерла над кроватью с подушкой в руках. Потом медленно повернулась к нему:
      - Не думай об этом, Вениамин. Обещаю, что предупрежу тебя, если чего-нибудь испугаюсь.
      Он не знал, что обычно дети не ведут таких разговоров с матерями. Но догадывался об этом. И потому ничего не сказал Стине с Фомой, когда вернулся к ним.
      Стине ни словом не обмолвилась о его ночном исчезновении, но Фома не сдержался:
      - Как я понимаю, ты ночью сбежал к мамочке! Вениамин склонился над тарелкой с кашей и не поднимал глаз.
      Ханна, предчувствуя бурю, переводила взгляд с одного на другого.
      - Я снова перееду в большой дом, - сказал Вениамин, набравшись храбрости.
      - Не долго счастью длиться, она не захочет... - Фома замолчал, но и этого было достаточно.
      - Тебя это не касается! - прошептал Вениамин и бросил ложку так, что каша полетела во все стороны. Лицо у него исказилось. Он пулей вылетел в другую комнату, и они услыхали, как он там буйствует.
      Фома растерялся, поэтому он пошел туда и схватил Вениамина за ухо мальчика следовало научить повиновению.
      - Отпусти меня!
      - Я тебя научу, как вести себя за столом! - процедил Фома сквозь зубы и встряхнул Вениамина.
      - Сам научись вести себя за столом! Говоришь о том, чего не знаешь!
      - А что прикажешь делать с тобой, если ты дерзишь и шумишь на всю усадьбу? Кто будет тебя воспитывать?
      - Ты мне не отец!
      Фома отпустил Вениамина. Его рука так и повисла в воздухе.
      Вениамин долго, мигая, смотрел на закрывшуюся за Фомой дверь. Он остался один. Почему-то ему было трудно думать. На некрашеных деревянных панелях было много сучков. Он сосчитал их от одного угла до другого. Для этого ему пришлось повернуться. И пошевелить ногами. Вот это и было самое главное - пошевелить ногами.
      Мир за оконным стеклом выглядел неприветливо черным.
      ГЛАВА 3
      Ленсман<Ленсман - государственный чиновник, наделенный в рамках своей округи полномочиями по поддержанию правопорядка, сбору налогов и т. п.> должен был сообщить властям о трагической гибели русского. После рассказа Вениамина о том, как все случилось, отпала необходимость вести расследование. Но ленсман хотел посоветоваться с Диной, куда отправить вещи русского. Он был достаточно умен и сообразил, что у этой истории есть своя темная сторона. Однако решил: если кто-нибудь узнает об этом, дело запутается еще больше.
      Нечаянный выстрел вполне мог сойти и за самоубийство. И поскольку у русского здесь не было близких, которые потребовали бы расследования, ленсман решил: пусть предположения так и останутся предположениями. Если смерть русского как-то связана со шпионажем и большой политикой, копание в этом деле вызовет нежелательные отклики. Отношения же русского с его дочерью Диной никого не касаются. Возможно, ноша господина Лео после разоблачения и тюрьмы оказалась для него непосильной, но она не станет легче, если сделается достоянием общественности.
      Эта смерть не оставила ленсмана равнодушным. Ему нравился русский. У ленсмана даже теплилась слабая надежда, что русский мог бы обуздать Дину, хотя, судя по всему, ему было нечего добавить к ее состоянию. Ленсман был готов даже забыть о том, что русский сидел в тюрьме. Однако теперь думать об этом было уже поздно.
      * * *
      Подчеркнуто спокойный, ленсман немного выждал и постучал в дверь залы, чтобы поговорить с Диной.
      Она приняла его не как отца, приехавшего к ней в гости, а как представителя власти. Во время беседы она не проявила ни сердечности, ни неприязни.
      Ленсман запутался в собственном вступлении и не знал, как его закончить. Дине пришлось помочь ему перейти к делу.
      - Не больно-то много вещей было у него с собой, - сказала она. Только одежда да книги. Да еще серебряный нож. Насколько я знаю, близких у него нет. Так что бессмысленно посылать все это в Россию. - Все должно быть по закону. Дина пожала плечами.
      Ленсману всегда было не по себе, когда он попадал в залу. Какой бы красивой эта комната ни была, ему не нравилось, что Дина пользуется своей спальней для деловых встреч и разговоров. К чему смешивать кровать под пологом и музыкальные инструменты с серьезными решениями и важными сделками? Он почувствовал это еще в тот раз, когда поднялся в залу, чтобы заставить Дину поехать на похороны Иакова. Он уже давно раскаялся в том поступке. Ему даже захотелось сказать ей об этом. Однако не получилось. Он кашлянул и сказал: - Что же все-таки там произошло? Почему ружье выстрелило?
      Дина подняла голову. Словно прислушивалась к какому-то дальнему звуку.
      - Ты хочешь, чтобы я сказала, будто сама застрелила его? - немного удивленно спросила она. Он вздрогнул:
      - Такими вещами не шутят. Я только хочу, чтобы в протоколе было написано, как это случилось. Ты думаешь, он намеренно выстрелил в себя?
      - Нет. Просто он плохо знал это ружье...
      - Ты видела, как он нес ружье на плече? Он что, упал на него?
      - Нет.
      Ленсман задумчиво кивнул:
      - Кажется, Вениамин тоже был там в ту минуту?
      - По его словам, нет. Но ты сам знаешь... Дети видят то, что им хочется.
      - Значит, ты не знаешь? Вы с ним не говорили об этом?
      Дина посмотрела на него и не ответила.
      - Ну хорошо. С мальчиком придется поговорить. Можно сейчас позвать его сюда?
      - Нет! Я считаю, что его нельзя мучить таким разговором!
      - Но это необходимо.
      - Ты думаешь, что стрелял Вениамин?
      - Нет, сохрани Боже! - воскликнул ленсман, крик его вырвался из самой глубины легких. Он не мог выдержать окутавшую его тишину и должен был нарушить ее.
      Вениамин Грёнэльв торжественно предстал перед своим дедом ленсманом, чтобы дать показания, каким образом господин Лео получил пулю в голову. Он сразу понял, что ему придется давать показания, как только увидел подошедший к причалу синий карбас ленсмана.
      Дина извинилась и ушла. Она не хочет, чтобы ее ребенка мучили у нее на глазах. С Вениамином она разминулась в дверях.
      Создалось трудное положение, и ленсман не мог найти из него выход. Наконец позвали Андерса, чтобы он присутствовал при этом разговоре.
      Вскоре они услышали, как Дина проехала верхом через двор. Едва она свернула с дорожки на мягкую почву, как стук копыт изменился. По этому изменившемуся звуку Вениамин мог точно определить, где она сейчас едет. Эхо, вернувшееся с гор, тоже помогало ему. Горы звали ее к себе.
      Так он подумал. И эта мысль поразила его.
      * * *
      Увидев, как Вениамин напуган, Андерс захотел посадить его к себе на колени. Однако решил, что Вениамин и без того чувствует себя униженным. Поэтому он просто положил руку ему на плечо и отчетливо повторял то, что шепотом произносил мальчик.
      - Выстрел был очень громкий, - сказал Вениамин; он весь покрылся испариной, но не мог даже вытереть лицо, потому что его руки и ноги бессильно висели под столом.
      - Понимаю. - Ленсман был явно смущен. - А где ты был в это время?
      - Не знаю. Я выбежал... И вот...
      - Что "и вот"?
      - И вот он лежал там. И вокруг все было красное.
      Вениамин положил обе руки на стол и опустил на них голову. От дерева пахло воском. Он так и подумал: от дерева пахнет воском. Это была самая обычная мысль.
      - Ты с матерью не ссорился?
      - Нет, - тихо шепнул он, не поднимая головы.
      - Где она была, когда это случилось?
      - Точно не знаю... Она стояла в кустах...
      - А ты?
      - Я прибежал...
      - Почему ты прибежал?
      - Выстрел! Как ты не понимаешь...
      - Подними голову со стола, а то я не слышу, что ты говоришь. Кто с кем был в это время?
      - Никто... Ни с кем...
      Вениамин медленно поднял голову. Снял со стола руки. И все взмыло в воздух. Он видел себя парящим перед большими серьезными глазами ленсмана. Но это ничего не изменило. Потому что наконец-то он нашел объяснение всему:
      - Никто ни с кем не был вместе. Мы все были по отдельности. Я собирал ягоды. - Вениамин с торжеством швырнул в комнату эти слова.
      Все молчали. Он тщательно продумал свои слова и повторил их еще раз. Они звучали убедительно.
      Ленсман вздохнул. Он выполнил свой долг. И с большим старанием заполнил документы. В них говорилось, что Лео Жуковский, подданный Российской империи, проезжая через Нурланд, погиб по собственной неосторожности от нечаянного выстрела в уезде ленсмана Ларса Холма. Жуковский был на охоте, и никого во время этого нечаянного выстрела рядом с ним не было. Дина Грёнэльв и ее малолетний сын Вениамин услыхали выстрел и немедленно бросились к пострадавшему. Но спасти ему жизнь было уже невозможно.
      Ленсман прочитал протокол вслух. Голос его дрогнул, когда он читал: "...но спасти ему жизнь было уже невозможно".
      Андерс незаметно кивнул. Все было кончено.
      Только тогда Вениамин понял, что обмочился.
      Он последним вышел из залы и улизнул в свою комнату, чтобы переодеться.
      После полудня, когда карбас ленсмана уже отошел от берега, у Андерса возникло чувство, будто он участвовал в каком-то постыдном деле. Он не знал, как ему загладить свою вину перед Вениамином. Единственное, что ему пришло в голову, - он взял мальчика с собой на рыбалку и выложил перед ним целую гору бурого сахара и жевательного табака.
      Вениамин ел сахар и жевал табак, пока его не вырвало. Когда его нутро очистилось, ему, по-видимому, стало легче.
      Однако несколько дней Андерс все-таки не спускал с него глаз. Порой у него мелькала мысль, что Дина тоже могла бы заняться Вениамином, как-никак она мать. Раз или два он порывался сказать ей об этом. Только не знал, с чего начать.
      Так все и шло.
      Дининого русского больше не существовало. И как ни странно, Андерс чувствовал себя соучастником преступления. Да, русский был ему не по душе. Он вызывал в Андерсе восхищение и зависть. Этот человек не терял времени даром. Ковал железо, пока горячо. Но он завоевал Дину. Вот единственное, что Андерсу не нравилось. И все-таки он считал, что лучше бы его вообще не существовало.
      Теперь он исчез из их жизни.
      * * *
      Перетащив в большой дом свою перину, ракушки, увеличительное стекло матушки Карен и письменные принадлежности, Вениамин первым делом обследовал и обнюхал все комнаты. Он должен был заново познакомиться со всеми запахами и снова почувствовать себя здесь дома. На это ушло несколько дней. Он часами сидел в комнате матушки Карен. Смотрел на портрет Иакова, на его задорные усы и красивое лицо. Казалось, Иаков всегда скрывает улыбку.
      В овальном зеркале, висевшем над комодом, он подолгу разглядывал свое отражение, пытаясь найти сходство с Иаковом. Но вскоре отказался от этих попыток и решил поискать сходства, когда у него вырастет борода.
      * * *
      Олине была очень довольна.
      - Ребенок вернулся домой, - говорила она всем, кто выражал желание слушать ее. - Все-таки он не сын арендатора, а единственный наследник Рейнснеса!
      Стине молчала. Но ежедневно приносила разные мелочи, которые Вениамин забыл у нее. Или же давала ему всякие поручения. И это безгранично раздражало Олине.
      - Вениамин не работник! - прошипела она однажды, когда Стине попросила Вениамина помочь сделать уборку в погребе.
      - Конечно, - ответила Стине. - Но он сильный и проворный мальчик. А Ханна нерадивая и слабая.
      Олине, желая защитить статус Витамина, разразилась потоком жестких слов. Дина проходила мимо неплотно прикрытых дверей кухни, когда Олине сказала:
      - Можешь отправляться к себе и делать там что угодно, но без помощи Вениамина! С ним слишком долго обращались как с мальчишкой из конюшни.
      Дина вошла на кухню. Олине замолчала и отвернулась к столу. Большая деревянная ложка жадно зачавкала в рыбном фарше. Новая чугунная плита раскалилась докрасна, и первые котлеты шипели на сковороде. Аромат рыбных котлет со слабой примесью муската уже забрался во все углы.
      - Вениамину невредно время от времени исполнять какие-нибудь поручения, - сказала Дина.
      Олине грозно молчала.
      - Вениамин плохо спит по ночам. Ему снятся кошмары. Ничего не случится, если он и разбудит меня: я тоже плохо сплю. Поэтому он и переселился в южную комнату. Но иногда поработать ему только полезно.
      - Я не хотела ссориться, - сказала Стине.
      - Ты никогда не ссоришься, - заметила Дина. - А у Олине и так слишком много дел, чтобы заботиться еще и о Вениамине!
      - Но ведь это неправильно! - воскликнула Олине. - Неправильно, чтобы господский сын в своей родной усадьбе жил, можно сказать, в людской и исполнял работу, от которой все другие отказываются!
      Собственная смелость взволновала Олине, и она, чтобы подчеркнуть свое достоинство, вытянула губы, словно дула в почтовый рожок.
      - Господ в мире достаточно и без Вениамина, - бросила Дина. - Вениамин и так знает, кто он. Не хватало, чтобы он боялся испачкать руки черной работой!
      Олине проглотила ее слова и поклялась больше никогда не открывать рта.
      В тот вечер она не нарушила своей клятвы.
      * * *
      Сначала Вениамин думал, что теперь он будет обеспечен и лакомым кусочком от Олине, и вниманием Стине, и близостью Дины. Но все оказалось не так просто. Поддерживать добрые отношения сразу с тремя главными женщинами усадьбы было так же трудно, как балансировать на проволоке, натянутой для сушки сена от стены хлева до сеновала. Он часто падал, набивая синяки и получая царапины.
      Иногда ему все надоедало. Или русский начинал кричать даже днем. Тогда Вениамин шел на причал к Андерсу. Андерс ни о чем не спрашивал и ничего ни за кого не решал. Его можно было спросить о чем угодно и получить дельный ответ. Он ни с кем не был в родстве, у него не было ни жены, ни детей, и он не дружил с пробстом. У него было свое постоянное место за обеденным столом Дины, он командовал ее судами и вел ее бергенскую торговлю. Бот и все. Никто не мог бы запретить Андерсу уехать, если б он того захотел, или, наоборот, остаться. Никому не пришло бы в голову заставлять Андерса наводить порядок в погребе. Поэтому он так легко улыбался.
      Однажды Вениамин спросил у Андерса, как тот попал в Рейнснес. И Андерс ответил ему, не вынимая изо рта трубки, при этом его выступающая вперед нижняя губа странно изогнулась в улыбке:
      - Из-за кораблекрушения! Кораблекрушения занимают важное место в жизни людей. От них зависит и жизнь, и смерть. После кораблекрушений люди часто попадают в новое место... И это истинная правда. Я, например, попал в Рейнснес.
      - Ты потерпел кораблекрушение?
      - Кораблекрушение потерпели мои покойные родители. Я тогда был еще ребенком.
      И он рассказал о первой жене Иакова, Ингеборг, которая взяла на себя заботу об Андерсе и его брате Нильсе. Эта история произвела на Вениамина такое сильное впечатление, что он стал здороваться с портретом Ингеборг, когда проходил мимо по коридору.
      блине часто рассказывала ему о родственных связях между всеми бывшими и нынешними обитателями Рейнснеса. Но она пользовалась иными красками, чем Андерс. Вениамину было интересно слушать ее запутанные истории и бесконечные подробности. Эти истории никогда не кончались. Андерс, напротив, рассказывал так, что Вениамину сразу становилась ясна суть дела. Однако, когда Вениамин сопоставлял истории Андерса и Олине, они непостижимым образом совпадали.
      Вениамин перестал считать Иакова неудачником, умершим слишком рано, как внушала ему Олине. Иаков был веселый моряк, он сошел на берег и женился сперва на одной женщине, потом - на другой. А когда ему все надоело, он упал с обрыва. И ему неизменно сопутствовали уважение Андерса и любовь Олине.
      Вениамину было приятно думать: "Иаков - мой отец".
      - А если бы мой отец был жив, он взял бы меня с собой на Лофотены? спросил он однажды у Андерса, когда они сидели на причале и чинили сети при свете большого фонаря.
      - Дело не в этом... Ты и так пойдешь на Лофотены, только подрасти чуток. Отец тут ни при чем. Главное, чтобы ты сам что-то умел. - Андерс искоса глянул на Вениамина.
      - А что именно? Что надо уметь?
      - А черт его знает. Тут многое требуется, - не сразу ответил Андерс.
      Потом он набил трубку и заговорил о своем отце:
      - Он умел переворачивать тарелку с горячей кашей так быстро, что масло не успевало соскользнуть с каши. Как сейчас помню!
      - Так не бывает!
      - А вот у некоторых это получается. Отец не боялся обжечь руки. Да-да... Он утонул...
      - А отец Ханны повесился?
      - Да. - Андерс спокойно отнесся к этому вопросу.
      - Почему так всегда бывает?
      - Не всегда. Так кажется, только если смотришь на это из Рейнснеса.
      - А ты чей отец?
      - По-моему, ничей.
      - Ты не знаешь?
      - Нет, мужчине трудно за всем уследить. Андерс сплюнул, чтобы скрыть улыбку.
      - Почему не ты мой отец? - спросил Вениамин, внимательно глядя на Андерса.
      - Об этом ты лучше спроси у Дины.
      Андерс перерезал шнур маленьким ножичком, который был прикреплен к кольцу, надетому на палец. Ножичек клюнул шнур, словно острый клюв.
      - Женщины сами решают, кто будет отцом их ребенка?
      - Не всегда. Но Дина, конечно, решала сама.
      - Иаков был очень хороший отец?
      - Как сказать... Не знаю, выбрала ли она его только затем, чтобы он был отцом ее ребенка. Дина была слишком молоденькая, когда приехала сюда.
      - Зачем же тогда она его выбрала?
      Лидере вспотел. И шнур, которым он чинил сеть, кончился.
      - Иаков был очень достойный человек. И ему принадлежал Рейнснес. Думаю, что и ленсман хотел, чтобы Иаков стал его зятем. Но точно не знаю. Спроси лучше у Дины...
      Вениамин пропустил последние слова мимо ушей как пустую болтовню и спросил:
      - А Дина сама хотела выйти за Иакова? - Думаю, да...
      - Зачем ей муж, который умер?
      - Никто не знал, сколько проживет Иаков. И вообще, может, это ленсман решал, за кого выйдет Дина.
      Они помолчали.
      - Вот этому я никогда не поверю! - твердо сказал Вениамин.
      Андерс невольно улыбнулся:
      - Это было так давно.
      Вениамин замолчал. Он сидел, перебирая сеть и не замечая, что нашел в ней большую дыру.
      - Жаль, что не ты мой отец, - сказал он после долгого раздумья.
      - Почему?
      - Так мне хотелось бы... Мы бы вместе ходили на Лофотены.
      Вениамин в упор смотрел на Андерса. У Андерса почему-то никак не получалось раскурить трубку.
      - Как думаешь, я был бы тогда другим? - спросил Вениамин.
      Андерс вынул изо рта трубку, долго откашливался и смотрел на Вениамина. Потом медленно покачал головой:
      - Нет. Думаю, ты был бы точно такой, как сейчас. Несмотря ни на что.
      - Значит, ты все-таки можешь быть моим отцом? Андерс помолчал, потом протянул Вениамину руку:
      - Конечно! Если ты считаешь, что тебе нужен именно такой отец, как я. Но пусть лучше это останется между нами, ведь в церковных книгах это не записано.
      Они обменялись рукопожатием и серьезно кивнули друг другу.
      ГЛАВА 4
      На Рейнснес опустился невидимый гнет. Старые бревна приняли его на себя. Спрятали в своих трещинах. Между вечным дыханием покойников. Между клочками мха и старым тряпьем, что лежало там раньше.
      Дом наполнялся людьми и голосами, которые утоляли скорбь. Дина не ходила ночами по зале и не пила в беседке вино, как пророчила Олине. По утрам в доме не находили брошенных ею недокуренных сигар и пустых бутылок. Все было белое и чистое, как выпавший на поля снег.
      Иногда Вениамин просыпался от плача русского. А иногда и от своего собственного. Тогда он шел в залу к Дине. Они играли в шахматы, чтобы прогнать страх темноты и то, чего никто не мог исправить.
      В этой части дома спали только Андерс, Дина и Вениамин, и потому Андерс слышал все, что происходило ночью. Он часто просыпался от крика Вениамина. Потом слышались шарканье ног и скрип двери. В печку подбрасывались дрова. Из-за этого в комнате Андерса становилось как будто еще холоднее, постель казалась влажной. И ему хотелось уплыть куда-нибудь подальше. Потому что происходившее напоминало ему о том, чего у него никогда не было. Андерс лежал с открытыми глазами и смотрел на черную стену, зная, что те, двое, через коридор, сейчас не спят.
      Однажды утром Вениамин не вышел к завтраку. Но кандидат Ангелл, учитель Вениамина и Ханны, сидел за столом.
      - По-моему, он просто перепутал день с ночью. Бодрствование по ночам не может быть полезно для занятий, - заметил кандидат.
      Дина метнула на него недобрый взгляд:
      - У Вениамина бывают кошмары. Мы боремся с ними, играя в шахматы. Она обеими руками протянула Андерсу хлебницу, хотя он не просил ее об этом. Ее рука скользнула по его запястью.
      Андерс не совсем понимал, как ему лучше держаться с Диной. Он уже давно замечал, что глаза у нее красные и в уголках рта залегли глубокие складки. Он отвел взгляд, оставив в покое ее измученное лицо.
      - Ночью было так холодно, что бочка под стрехой промерзла до дна, небрежно сказал он и передал хлебницу кандидату.
      - Дело идет к зиме, - тут же отозвался кандидат, обрадовавшись, что его замечание не вызвало более серьезных последствий.
      * * *
      Перед Рождеством Ханна едва не утратила навеки расположения Вениамина. Несомненно, из-за русского и Дины. Вениамин уже давно незаметно наблюдал за Ханной. Это давало ему пищу для размышлений. Например, как выглядела бы Ханна, если б она умерла. Или оказалась без головы. Он потихоньку разглядывал Ханну в увеличительное стекло матушки Карен, точно какое-нибудь насекомое. Представить себе Ханну в виде дохлой мухи на подоконнике он не мог. Но в то же время кто знает. Русский тоже был не такой... Его тоже невозможно было представить себе мертвым.
      Или тогда ему это просто не приходило в голову? Ведь он был маленький. И мысли у него были обычные.
      Однажды они сидели за обеденным столом в столовой. Вениамин наблюдал, как Ханна вырезает из бумаги рождественские ясли. На верхней губе у нее был легкий пушок. Она напоминала кошку. Этот пушок можно было разглядывать в увеличительное стекло, не отвлекая Ханну от работы.
      В столовую вошла Дина. Зрачки у Ханны сузились, будто закрылись, и лицо стало мрачным.
      Вениамину это не понравилось. Он сразу вспомнил, что ноги у Ханны слишком маленькие и круглые колени немного повернуты внутрь. Так он мысленно наказывал ее, не прикасаясь к ней.
      А вот с глазами Ханны дело обстояло труднее. Они были карие, как кофейные зерна, которые свободно плавали в чашке, наполненной молоком. Когда Ханна моргала, они скрывались в лесу черных ресниц. Никто не умел моргать так долго и выразительно, как Ханна.
      - Ты не любишь Дину? - через стол спросил Вениамин, когда Дина ушла.
      - С чего ты взял? - Ханна заморгала.
      - Я вижу, - твердо сказал он и снова начал рассматривать ее сквозь увеличительное стекло.
      Из-под ресниц показались кофейные зерна. Они мерцали, глядя на Вениамина. Потом Ханна снова моргнула.
      - Если тебе нравится говорить обо всем, что ты видишь, пожалуйста, говори. - Она не переставала моргать.
      Ярость, вызванная ее словами, была способна перевернуть камни. Но на этот раз Вениамин не спешил.
      - Ты не любишь Дину, потому что я снова переехал в ее дом, решительно изрек он.
      Ханна надула губки, вырезала крылья для ангела, и только потом выяснилось, что она все-таки слышала его слова. Она вздохнула:
      - Переехал? Но все равно ты постоянно торчишь у нас.
      - Ты считаешь, что я провожу у вас слишком много времени?
      - Нет, но я не понимаю, какое отношение к этому имеет Дина.
      - Она моя мать! У кого еще мать умеет скакать верхом и ездила в Берген?
      Ханна скорчила гримаску, передразнив его, завязала потуже передник и продолжала заниматься своим делом.
      - Вот вырасту и уеду из Рейнснеса! Так и знай! - заявил он.
      Вырезая нимб для младенца Христа, Ханна проговорила со вздохом:
      - Ты стал таким противным в последнее время! От удивления он раскрыл рот:
      - Почему?
      - От тебя только и слышишь что Дина да Дина! Дина сказала, Дина считает, Дина сделала... Твоя Дина вовсе не женщина! Она сатана!
      - Кто это сказал? - шепотом спросил он.
      - Мужики в лавке.
      - Ты лжешь! - Он всхлипнул, бросил на стол увеличительное стекло и выбежал из столовой.
      В ожидании Вениамина Ханна вырезала руки и ноги младенца. Вениамин не возвращался, и она пошла искать его, даже не накинув платка. Она нашла его на сеновале. Он раскидывал сено, словно собирался один накормить всех коров.
      - Оставь сено в покое, - примирительно сказала Ханна.
      Тогда он налетел на нее. Толкнул на пыльный пол и вцепился ей в волосы так, что она заплакала.
      - Поделом тебе! Сама сатана! - крикнул он и опустился на колени рядом с ней.
      Она ударила его по щеке. Обороняясь, он крепко схватил ее за руки и уперся головой ей в живот. По ее дыханию он слышал, что она уже сдалась. Он бы с удовольствием вывалял ее в сене, чтобы она перестала плакать, но ее слезы мешали ему.
      Кончилось тем, что он нежно обнял ее. И снова Вениамин разглядывал и гладил Ханну, нюхал и играл с ней в тайные игры, о которых знали только они. Когда эти игры открылись, им не разрешили больше спать вместе в одной кровати и даже в одной комнате.
      В самый разгар игры Вениамин заметил, что все изменилось. Ведь он видел в вереске Дину и русского.
      После этого старая игра стала недоброй и постыдной. И вместе с тем ему не хватало решимости сделать с Ханной то, что хотелось. А тот, у кого не хватает решимости, трус.
      Вскоре они услыхали, что их зовет Стине. Ханна молча оправила платье и убежала. Но он понял, что они опять друзья. Иначе и быть не могло. Вениамин чувствовал, что избежал большой опасности, и стал спокойно чистить лошадь.
      То был день необычных встреч. Дина пришла в конюшню за своей лошадью, и, когда Фома через некоторое время тоже зашел туда, он услыхал звонкий голос Вениамина, заглушаемый шуршанием скребницы и дыханием лошади.
      - Хоть русский и умер, тебе не надо искать себе нового мужа.
      Дининого голоса Фома почти не слышал. Лошадь била копытом. Звуки долетали будто с другого конца света. Он подошел поближе и остановился, словно его пригвоздили к полу конюшни. Плечи у Фомы вдруг налились свинцом.
      - Не надо! Мы с тобой и сами справимся, - говорил Вениамин. - Скоро я стану взрослым. По крайней мере конфирмация не за горами. А кроме того, я спросил у Андерса, не может ли он до тех пор быть моим отцом.
      - Что?
      Дина закашлялась от сенной трухи.
      - И он сказал, что может.
      - Значит, вы все решили вдвоем, без меня?
      - Да. Я не хотел приставать к тебе с этим.
      - И что же он будет делать как твой отец?
      - Я тоже спросил его об этом. Его отец, например, умел так ловко переворачивать тарелку с кашей, что с нее не успевало стечь масло. Андерс этого не умеет. Но это не важно. Он будет учить меня водить судно, торговать с Бергеном и всякое такое. Это у меня получится. Я могу брать с собой учебники, чтобы не терять времени.
      - Конечно можешь.
      Они молча седлали лошадь.
      - Ты часто думаешь о том, что тебе нужен отец? - услыхал снова Фома голос Дины.
      - Да нет, иногда... Не часто...
      - А что еще сказал тебе Андерс?
      - Андерс! С ним можно разговаривать о чем угодно, как с отцом. Он слушает и тихонько посмеивается. Знаешь, как он любит посмеиваться? Если бы ты в тот раз выбрала мне в отцы Андерса, а не Иакова, твой муж и сейчас был бы жив. Впрочем, тогда ты этого знать не могла, - великодушно заключил он.
      - Дело в том, Вениамин, что жениться на мне захотел Иаков, а не Андерс.