Патриция довольно подбежала к одинокой смоковнице и сорвала спелый плод. Со вкусом вгрызлась в него зубами и посмотрела на возлюбленного. Он подошел к Патриции и крепко обнял.
      Вид с вершины открывался великолепный — бескрайняя гладь моря, в далекой дымке едва угадывались силуэты материковых гор.
      — Я люблю тебя, Патриция, — выдохнул Том.
      — У тебя было много женщин до меня, Том? — спросила она так, что он не мог не ответить.
      — Давно, — честно признался он, — я еще учился в Оксфорде. Я готов был бросить учебу, дом, все… Я сходил с ума… Она жестоко посмеялась надо мной, мальчишкой, она была лет на десять старше, у нее был муж — какой-то дипломат. С тех пор у меня никого не было. Я сторонился девушек. — Он посмотрел на нее влюбленными глазами. — Но ты открыла мне второе дыхание, мне вновь хорошо с женщинами.
      — Но-но, — смеясь, погрозила она пальчиком.
      — Я имел в виду только тебя, Патриция!
      Он снова обнял ее, она сладко закрыла глаза и они поцеловались. Лишь кружившая неподалеку чайка была свидетельницей их счастья.
      — А ты? — в свою очередь спросил Том. — У тебя кто-то был? Или есть? — с ужасом добавил он.
      — Есть — ты! — ответила она, разглядывая нежно его милое ей лицо. — Ты у меня — первый настоящий мужчина…
      Он удивленно приподнял бровь. Она догадалась, что он не понимает ее.
      — Ты первый — настоящий мужчина, — с ударением повторила она. — Остальные — так… куклы похотливые… самцы. Чисто академический интерес. Я вообще уже полагала, что секс — лишь для нищих духом.
      Он больше ни о чем не стал спрашивать, прижал ее крепко к себе, уткнувшись в ее волосы, пахнущие молодостью и морем.
      Они долго стояли на вершине угрюмой скалы, весь огромный мир был перед их ногами, и ничего кроме счастья не обещал.

* * *

      Утром шестого дня яхта отчалила от острова Патриции, взяв курс на Саламин — необходимо было пополнить запасы продовольствия.
      Они пришвартовались к тому же месту, где встретились, благодаря своенравной богине случае Тихе, всего неделю назад. Но эта неделя вместила в себя для Патриции больше, чем какой-нибудь год.
      Так же, как тогда Том взял плетеную корзинку с пустыми бутылками. Он помог Патриции выбраться на каменный причал.
      — Смотри, — весело кивнула Патриция на соседнюю яхту, — этот толстяк все возится на палубе.
      — А Джо никогда и не покидает пирса, — пояснил Том. — Он здесь живет. Водит по ночам баб и корчит из себя Синбада-морехода. Хотя лично я очень сомневаюсь, что он когда-либо выплывал за пределы залива на своей посудине.
      Они под руку пошли по набережной, мимо большого кафе, столики которого располагались под открытым небом. Был выходной, суббота и людей в кафе сидело много. Детишки ели мороженое, родители отдыхали после трудовой недели, дегустируя молодое терпкое вино.
      Вдруг Патриция заметила впереди идущих навстречу старых знакомых — американских туристов, которые еще должны были помнить силу ее ударов.
      Объясняться с ними не возникло ни малейшего желания. Она тут же склонилась над кроссовкой, якобы развязался шнурок. Том остановился, ожидая ее. Американцы прошли мимо, не обратив на девушку ни малейшего внимания.
      Шатен предложил приятелю отдохнуть и они высмотрели свободный столик в глубине кафе.
      Блондин принялся за изучение меню, что лежало скромно на краю стола, застеленного скатертью в крупную красную клетку. Шатен отодвинул с середины стола вазочку с цветами, чтобы не мешала обзору, и оценивающим взглядом принялся рассматривать молодых посетительниц кафе. На эстраде, у самой стены старинного высокого здания играл ансамбль национальных инструментов, мандолина выводила радостную, успокаивающую мелодию.
      — Не знаю, — сказал шатен скучающе и закурил лениво сигарету. — По-моему мы здесь не встретили ни одной бабы, на которую стоило бы посмотреть дважды. Что за разговоры про Грецию, как страну красавиц, тьфу!
      — Да? — продолжая читать, напомнил блондин. — А как насчет той, что опустила нас в Мегаре? Яйца, небось до сих пор болят?
      — Не напоминай мне об этой сучке, дай бог еще встречу ее, — зло процедил шатен. — Я вообще говорю: мы в этой стране третью неделю — ровно столько длится мое воздержание.
      Блондин оторвался от изучения меню и осмотрелся.
      — Вон та, по-моему, ничего, — кивнул он приятелю.
      Шатен посмотрел в указанном направлении и, поморщившись, отвернулся.
      — По-твоему ничего? — деланно удивился шатен. — Если бы мне нравились собачьи морды, я бы жил с колли.
      — Я бы предпочел пуделя, — заметил блондин.
      — Не знаю. В любом случае — это не то.
      Подошла стройная длинноногая, длинноволосая официантка с талантливо подкрашенными губками и остановилась выжидательно-радушно возле клиентов.
      Блондин посмотрел на девушку и глазами показал шатену: «Гляди-ка, а ты говорил..».. Шатен так же без слов развел руками — чего уж тут, мол, спорить.
      — Добрый день, — вопросительно посмотрел на нее блондин, гадая: знает ли красотка английский или снова им придется объясняться на пальцах. Меню было напечатано аж на трех языках, и он имел все основания надеяться завести с ней знакомство без преодоления языкового барьера. — Мы бы хотели пообедать.
      Официантка не обманула ожиданий и ответила на довольно сносном английском:
      — Добрый день. У нас отличная национальная кухня. Что желаете?
      — Капама, — прочитал блондин в меню. — Это еще что такое?
      Шатен пожирал девушку раздевающим взглядом. Черная юбка была коротка и он мог по достоинству оценить ее сильные стройные икры.
      — Капама — греческое национальное блюдо, — профессионально улыбнулась она и пояснила: — Мелко нарезанное, обжаренное с добавлениями мясо молодого барашка.
      — Отлично, — констатировал блондин. — Тогда, пожалуйста, пару салатов, две порции вашего национального блюда и бутылку вина, которое сочтете наиболее подходящим к этому блюду.
      Она записала заказ и мило улыбнулась.
      — Скучно у вас, однако, — вздохнул шатен. — Не на что взгляд бросить. Вот только вы не обманули наши ожидания… — И он демонстративно окинул ее восхищенным взглядом.
      Официантка кокетливо смутилась, но видно американцы вызывали у нее симпатию. А может профессиональный долг повелевал ей выказать смущение и доброжелание.
      — Почему скучно? — удивилась она. — У нас очень красиво. Можно по скалам полазить, да и сам город интересен. К тому же у нас сегодня праздник Саламина, — она посмотрела на свои часики. — Через два часа начнутся торжества на площади Гермеса, наверху, на холме. Вам будет интересно. А вечером приходите к нам сюда, тут тоже будет веселье.
      — Вы нас приглашаете? — воспользовался моментом шатен.
      — Приглашаю, — мило улыбнулась она.
      — В таком случае, мы обязательно придем, — заверил американец. — Правда, Макс?
      Блондин утвердительно кивнул.

* * *

      Патриция и Том шли по узкой древней улице, спускающейся к набережной. Том держал в руках тяжелую корзину, полную провианта. Патриция несла огромную, аппетитную булку и бумажный пакет с фруктами. Совсем коротенькие красные шорты открывали прохожим ее стройные загорелые ноги, на ее любимую полосатую футболку была надета легкая просторная белая капроновая куртка, которая вкупе с шортиками придавали Патриции пикантно-соблазнительный вид. Прохожие оглядывались на нее, и это льстило самолюбию Тома.
      — Знаешь, что мне надо? — спросила Патриция, останавливаясь.
      — Тебе ничего не надо — у тебя есть я, — ответил улыбаясь Том.
      — Мне нужны солнечные очки, — шутливо-капризно заявила Патриция.
      — Ну так купи пару, — он огляделся и заметил неподалеку галантерейный магазин. — Вон там.
      — Где? — Она завертела головой.
      — Вон в том магазинчике наверняка есть.
      Они подошли к дверям магазина, расположенного в углу большого старинного, с аляповатыми лепными украшениями, особняка.
      — Подожди меня здесь, — попросила Патриция, взглянув на его тяжелую корзинку.
      — Хорошо, — без пререканий согласился он и улыбнулся ей ласково.
      — Подержи это. — Она положила поверх переполненной корзины еще и булку с пакетом.
      — Постараюсь, — рассмеялся Том. — Осторожней! У сменя так спина сломается!
      Она тоже рассмеялась и вошла в магазин.
      Том сел на плетеный стул, стоящий рядом с дверью, с облегчением поставив корзину на колени.
      — Я ищу солнцезащитные очки, — услышал он веселый голос возлюбленной.
      — Пожалуйста, — донесся до Тома красивый мужской голос. — У меня большой выбор.
      — Спасибо.
      Том заглянул в дверь. За прилавком стоял грек, примерно его лет, в модной яркой рубашке, и пожирал глазами Патрицию. Что-то во взгляде продавца очень не понравилось Тому.
      — Нет, — сказала Патриция. — Эти не в моем стиле. Вон те, в белой оправе. Не слишком для меня большие?
      — Нет, отлично вам.
      Грек вышел из-за прилавка и подвел девушку к большому зеркалу в углу, масляно улыбаясь и держа ее пальцами за плечи. Том сжал зубы при виде этой сцены.
      — Смотрите, — услужливо сказал продавец.
      — Сколько они стоят?
      — Для вас — бесплатно, — обаятельно улыбаясь, заявил продавец. — И у меня есть еще кое-что, вам понравится. — Он нагнулся и вытащил из-под прилавка красивый серый летний шарф. — Это для вас! — торжественно произнес он, явно довольный собой и своей щедростью.
      Она сделала красноречивый жест, что не может принять подарка.
      Грек стрельнул глазами в сторону дверей и заметил Тома.
      — Нет, нет, — игриво стал уговаривать ее продавец. — Прошу вас, пожалуйста! Вы обязаны взять, просто обязаны! — Он почти насилу всунул шарфик ей в руки. — Мне будет только приятно, заверяю вас!
      Она вышла из магазинчика и взяла у сидящего у входа Тома пакет и булку. Он встал с хмурым видом и они пошли дальше.
      — Греки бывают очень навязчивы иногда, правда? — сказал он ей, определенно рассчитывая на сочувствие с ее стороны.
      — Этот был очень милый, — не поняла его Патриция. — Он подарил мне шарф. И ничего не взял с меня за очки.
      — Эй, — окликнул ее с порога магазинчика торговец.
      Патриция повернулась к нему и благодарно помахала рукой:
      — Чао, чао!
      — Придете сегодня вечером на праздник города в кафе «На набережной»? — спросил он, в надежде завязать интрижку. Присутствие Тома совершенно не останавливало опытного сердцееда, наоборот — подогревало в нем чисто спортивный интерес.
      — Еще не знаю, — весело ответила Патриция, впервые вообще услышав о празднике.
      — Приходите! — посоветовал галантерейщик. — Я научу вас танцевать сертаки.
      Том сердито посмотрел на грека, как на человека, посмевшего посягнуть на его собственность.
      — Мы подумаем, — сказала Патриция и взяла Тома под руку.
      Галантерейщик скрылся в дверях магазина.
      По дороге на пристань они не произнесли ни слова. Патриция просто совершенно не догадывалась, какие мысли терзают ее возлюбленного — подобное поведение было для нее привычным и естественным.
      А Том злился на нее, на себя, а в особенности на этого смазливого, чисто выбритого грека. Он потер свою недельную щетину и выругался про себя — Патриция настолько завладела его мыслями, что он даже не вспоминал об этом. Ему захотелось как можно скорее добраться до яхты, чтобы привести себя в цивилизованный вид.
      Он не желал потерять неожиданно обретенную любовь. Но мысли о ее легкомысленном поведении мучили его, порождая тяжкие сомнения: а любит ли она его, не является ли он для нее простой игрушкой, которая быстро надоедает?
      А Патриция, вышагивая с Томом под руку, беспечно радовалась жизни.

* * *

      Яхта отчалила от берега, Патриция готовилась загорать и сняла футболку.
      Том стоял за штурвалом, он взял курс на середину залива — куда-то определенно он плыть сейчас не хотел, собираясь переночевать здесь, у знакомого причала, а с утра вновь оправиться на их остров.
      — Ты не с первого раза ложишься с мужиком в постель, наверно? — глядя на водную гладь сказал Том. Он был не в силах сдержать обуревающие его подозрения.
      Улыбка на лице девушки сразу изменилась — из радостно-беспечной превратилась в оборонительно-наглую.
      — Ну, если мне парень нравится, то могу и с первого раза, — сказала она сердито.
      Спустилась в каюту, взяла свой магнитофон и снова поднялась на палубу. Проходя мимо Тома, она добавила ядовито:
      — Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
      Тугие, соблазнительные бугры ее груди проплыли перед глазами Тома, приковав на мгновение к себе его внимание.
      Патриция прошла на нос корабля и села, положив магнитофон на колени. Ей был очень неприятен его вопрос и она не понимала почему. Тем не менее она сожалела о своем резком ответе.
      Том закрепил штурвал, подошел к ней и примостился рядом.
      — Что ты делаешь? — зло спросил он, не в силах сдержать рвущуюся наружу досаду. — Записываешь свои впечатления о каждом парне с которым встречаешься, да? Можно послушать?
      Он протянул руку и нажал клавишу воспроизведения.
      Из магнитофона послышался голос Патриции: «…чем они старее, тем гнуснее..».
      Она поспешно выключила магнитофон.
      — Я что, такой гнусный? — спросил Том.
      — Нет, — ответила Патриция, ужаснувшись, что он действительно принял эти слова в свой адрес. — Я бы не сказала…
      — Я ничего не понимаю. — Том поднялся и посмотрел на нее. — По-моему, ты просто чокнутая.
      Патриция сидела в одних шортах, и укоризненно глядела на него. Она понимала: происходит что-то не то. Что они оба злятся из-за пустяка. Но уступить в чем-либо ей не позволяла натура.
      Он увидел, что рядом с ней лежит длинный шарф из тонкой серой материи, подаренный галантерейщиком. Он брезгливо взял шарф двумя пальцами.
      — Ты что будешь носить эту тряпку? И сегодня оденешь для этого отвратительного грека?
      — А почему бы нет? — ощерилась Патриция. — Если хороший парень — то почему бы не сделать ему приятное?
      Она отобрала у Тома шарф.
      Он встал, в сердцах развернулся и прошел к штурвалу. Внутри все кипело от необъяснимой, мучительной злости. Он вырубил двигатель, закрепил парус и, стараясь не смотреть в сторону Патриции, спустился в каюту. Бросился на свою койку — его чуть ли не трясло, ему необходимо было успокоиться. За яхту он не волновался: ветра практически не было, да и куда ее может занести? Он понимал, что второй разрыв с любимой женщиной ему будет перенести гораздо тяжелее, чем тогда, много лет назад и старался взять себя в руки. Под эти невеселые мысли он как-то незаметно уснул.
      Сколько он проспал, Том не знал. Разбудил его громкий крик Патриции:
      — Том! Том! Скорее! Быстро!
      Он вздрогнул, вскочил с койки и бросился наверх. В спешке, спросонья больно стукнулся лбом о верхнюю перекладину двери.
      Выскочил на палубу, нервно оглядывая палубу в сгустившихся сумерках.
      Патриция, совершенно обнаженная, стояла одной ногой на самом краю яхты, другую ногу вытянув далеко над водой, правой рукой она держалась за канаты, а левой указывала куда-то вдаль. В переливающихся багряно-желтых лучах заходящего солнца ее фигура была просто великолепна. И она знала об этом.
      — Том, смотри, правда я похожа на рекламу?
      Он стоял, схватившись за косяк двери в каюту, и не мог вымолвить ни слова.
      Патриция легко спрыгнула на палубу, подбежала к нему и бросилась на шею, прижавшись к его груди плотными восхитительными бугорками.
      — Том, я люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.
      — Я тебя тоже, Патриция! — ответил он. Сердце радостно забилось в груди бесследно разгоняя недавние сомнения и обиды.
 

Конец первой части

 

Часть вторая