ОТКРОВЕНИЯ

Я бегу через две ступеньки вниз.

Открываю багажник “Москвича”.

Артур Карлович Бехтев спит, завернувшись в изрядно испачканный плащ, из приоткрытого рта невинно вытекает ниточка слюны. В правой руке зажата прямоугольная бутылка. Из плохо закрученной пробки вытекла желтоватая жидкость, пахнет спиртом и дорогим одеколоном.

Определенно, это заколдованный дом. Осторожно закрываю крышку, присаживаюсь на нее и пытаюсь думать. Ничего не получается. При избытке молока думать практически невозможно.

Иду мыть грудь. Иду кормить ребенка.

Коля лежит на боку, подпирая голову рукой, и смотрит, как я это делаю.

— Знаешь, — говорит он шепотом, — я все время пытался представить, как Ляля будет кормить грудью… И не мог. А у тебя это выходит очень естественно…

— У всех женщин это естественно.

— Нет. У Ляли маленькая грудь, ей бы пришлось что-то придумывать.

— Коля, почему — она?

— Не знаю… как-то само собой получилось, мы даже и не разговаривали сначала. С ней так приятно молчать! Она смотрит, смотрит в глаза, потом вдруг обхватит горло рукой и сглотнет ком, а зрачки расширятся… Или проведет кончиком указательного пальца по лицу, “нарисует профиль”, она так говорила — “можно нарисовать твой профиль?” — а на шее ее палец проваливался в дырку между ключицами и начинал надавливать, сначала легко, потом сильнее, и от этого у меня начинались галлюцинации, и я переставал дышать, честное слово!

— Представляю…

— Она говорила, что бог — женщина.

— Логично.

— Она не верила в астрологию. Она говорила, что все это чушь, что человек может сам управлять и жизнью и смертью. Она пила мою кровь.

— Хватит выдумывать!

— Честно. Я порезался как-то, она взяла палец в рот и сосала его, я чувствовал на ранке ее язык и от этого чуть не кончил!

— Коля, ты же понимаешь, что у такой женщины, — осторожно начинаю я, — в одно и то же время могло быть несколько мужчин. К примеру, ты и еще кто-то.

— Нет! — он смотрит удивленно и злобно.

Ладно, я пас. Тут я ничего поделать не смогу. Пить кровь — это, конечно, полный загиб. Или попробовать последний раз?

— Я хотела сказать, что, если она с тобой не трахалась, с кем-то же она должна была это делать?!

— Во-первых, — объясняет мне, тупой пошлячке, мальчик Коля, — на девятом месяце женщины уже не трахаются! А во-вторых, если ей очень приспичило, она могла это делать с мужем.

Ну полный загиб!

— Ты сам сказал, что у нее было сорок два мужчины! — завожусь я.

— Так это же до меня! — Коля совершенно обезоруживает своей верой и наивностью.

Он удовлетворен выражением моего лица и снисходительно интересуется:

— Ты же из-за любви топиться пошла, так ведь?

— Нет, из-за смерти.

— Но ребенок у тебя получился из-за любви?

— Ребенки получаются из-за слияния яйцеклетки и сперматозоида.

— Не хочешь разговаривать?

— О чем?

— О любви! — шепчет Коля.

— Я ничего не знаю о любви. Ребенок в животе был мне дороже мужчины, от которого он появился. Разве такое может быть, если — любовь?

— Может. Например, если ты — лесбиянка, — авторитетно заявляет Коля. — Ты любила ее?

— Кого?..

— Лялю.

— Я ее никогда в глаза не видела. Подумав, он ложится на спину и замечает:

— Я тебе верю. Но почему мне все время кажется, что вы были повязаны? Ты же узнала ее на фотографии!

— Из этого только следует, что я…

— Видела ее фотографию, — вздыхает Коля. — А если бы ты знала, как от нее пахло! Если закрыть золотыми волосами лицо, сразу начинаешь плыть, плыть… Потому что под ее волосами Земля вращается в другую сторону. А где ты видела фотографию Ляли?

— Мне ее дала Куска Лучара.

— Это какая-то колдунья, ты рассказывала.

— Да. Мы с нею дружны уже десять лет. Мой отец работал на Гаити и теперь часто ездит туда к друзьям.

— На Гаити? Эта колдунья с Гаити? Откуда у нее фотография Ляли?

Убираю заснувшего ребенка от груди. Ложусь на спину рядом с Колей, нахожу его руку и слегка сжимаю пальцы.

— Она попросила одноногого Персикаля, он сделал ей одну. Персикаль фотографировал туристов.

— Потому что ей понравилась фотография красивой золотоволосой женщины? — пытается понять Коля.

— Нет. Фотография Куоке была нужна, чтобы отдать ее мне. Она сказала: “Найди эту моракусу и останови ее. Поклянись, что найдешь”. И я поклялась. Я была тогда беспечна и глупа, я не знала, что значит клятва, данная Куоке. Она сказала, что я должна найти ее до пятнадцатой жертвы, потому что пятнадцать лун Куока будет выпрашивать себе прощение у Агуры Всевидящего, а больше не сможет, и я расплачусь частичкой себя.

— Ничего не понимаю, но звучит красиво. Помесь сказки о Бабе-яге с новеллами Маркеса.

— Я и воспринимала это как сказку, забавное приключение из жизни колдуний.

— И что такого страшного сделала Ляля?

— В третий свой приезд на Гаити она украла порошок для странствующих мертвецов. Нет, как бы это объяснить, порошок она брала и раньше, но он имеет силу только десять месяцев, она украла тайну его изготовления!

— Давай что-нибудь съедим. Я проголодался.

— Подожди. Ты спросил о фотографии, помнишь?

— Да. Я только не понимаю, как потомственная колдунья позволяет себе такую халатность, как кражу рабочего материала! — веселится Коля.

— О, это просто. Она была покорена чарами твоей тетушки.

— То есть?..

— Одна из восемнадцати, да-да, не смотри так.

— Она гаитянка, эта колдунья?

— Креолка. Она темнокожая креолка без четырех передних зубов.

— Прекрати!

— Вот с такими губами! Вот с таким носом, она великолепна, она таитянка с полотен Гогена, еврейка с картин Боровиковского, она “Камеристка” Ван Дейка, “Лежащая марокканка” Серебряковой и “Скрипач с зеленым лицом” Шагала! Все это — она!

— Нет, — смеется Коля, — только не “Скрипач с зеленым лицом”! Он же мужчина!

— Он не мужчина! Он образ музыки страха и отчаяния! Иногда, под яркими звездами душного бархатного неба, в свете костров лицо Куоки становилось копией с лица “Скрипача” Шагала! Если бы я понимала, что творю, давая клятву!

— Слушай, а как ты нашла Лялю?

— По объявлению. У меня была фотография и инициалы, которые Куока срисовала с чемодана твоей тетушки. Я, конечно, понимала, что найти эту женщину практически невозможно, иногда я лениво просматривала всякие объявления, совершенно не представляя себе, что искать, но Куока предупредила, что, как только эта моракуса научится правильно делать порошок для странствующих в смерти, она захочет продавать свое умение. Я случайно наткнулась на объявление “Учительница пения для глухонемых дает уроки мастерства”.

— И что?

— Ты так спрашиваешь, потому что не знаешь основной заповеди Куски.

— Слава богу, я вообще не знаю ее заповедей!

— Подожди, это звучит очень философски. Человек становится несчастным, если видит, как глухонемой дает уроки пения слепым. Или слепой дает уроки пения глухонемым. Это приблизительный перевод, но значение выражения “учительница пения для глухонемых” для нее было объяснением полной бессмысленности познания чего бы то ни было перед равнодушием и могуществом вечности. Если Куока хотела избавиться от надоевшего ей плохого человека, она желала ему просидеть остаток жизни на вершине горы перед пещерой и смотреть, как глухонемой учит петь слепого.

— Ляля давала такие объявления? В какую рубрику?

— “Работа” или “услуги”. Я позвонила, сказала, что гораздо интересней было бы учить пению слепых. Она рассмеялась и спросила, давно ли я с гаитянских пляжей. Завязался разговор, она предложила мне работу.

Я задумываюсь. Я вспоминаю свой первый выезд в квартиру на Ломоносовском, где молодую белокурую женщину нужно было за два часа превратить в старуху-мусульманку. Я капала в тазик с водой йод, мочила в растворе бинты и накладывала их на розовые щечки, пока не высохнут, — один, два… пять раз, потом — на кожу тонкий слой жидкого теста — мука с солью, потом — глицерин, потом — опять красящие бинты, стяжка для губ, чтобы они стали в мелкую складочку, удлинить нос — две силиконовые накладки, защепки для крыльев носа, обвисшая кожа под глазами — три слоя ПВА с капроновой пленкой, потом — глицерин… Было весело, пока все это не стало подсыхать и стягивать кожу, женщина занервничала, потребовала зеркало, не веря, трогала пальцами дряблые щеки, а когда осталось только вставить линзы, женщина заупрямилась, она говорила, что глаза — это единственное на лице, что она еще узнает.

Получив за подобную развлекаловку почти две тысячи долларов, я удивилась. Захотела узнать, что женщина будет делать в таком виде. “Лежать в гробу. Меня закопают, потом откопают, отмоют и отправят отдыхать. Вы уверены, что на лице не останется пятен?”

Эти странные игры со смертью совсем не были похожи на красочные театральные представления Куоки Лучары, с обнаженными танцорами, огнем и цветами. И я почти год плохо представляла, что делаю, а театр абсурда засасывал, лишал реальную жизнь смысла и яркости, за хорошую работу мне был подарен металлический кофр с набором профессионального гримера, и однажды, приехав по указанному адресу, я обнаружила мертвого мужчину в возрасте и с таким странным цветом лица, что я решила сначала узнать, нет ли у него аллергии на новокаин, потому что без инъекций не обойтись. И я, как дура, сидела возле него почти час, ожидая, когда он придет в себя, — жизнь и смерть так перемешались к этому времени, что я перестала воспринимать реальность как временное окружение, я привыкла к воскрешениям и смертям “понарошку”.

— Ты же не медик, — замечает Коля. — Ты могла не знать точно, жив он или мертв.

— Могла. Я ведь сидела на стуле, закрыв рот платком, потому что…

Потому что он уже начал разлагаться. Я очнулась, только когда в квартиру стали стучать соседи — они услышали запах — и милиция — вызвали соседи, мне повезло тогда, я была так сильно удивлена происходящим, что стала уверять присутствующих не трогать мужчину — он скоро очнется!., а когда меня не послушали, в истерике бросалась на санитаров, чтобы отнять тело, и меня по ошибке приняли за молоденькую любовницу этого человека и в суматохе забыли допросить и потеряли.

Это была ошибка в объявлении. И я узнала, что есть другой человек, который занимается мертвыми, он-то и должен был приехать по этому адресу. Потом объявления стали выходить без указанного адреса, с номером абонентского ящика или телефона. Я их видела, но испугалась своей реакции на мертвое лицо, вспомнила Куоку и поехала к ней, но ехала так долго, что влюбилась по дороге и забыла все на свете. А когда вспомнила, время — эта окаменевшая груда событий, казавшаяся застывшей и неизменной, была разрушена вдруг, как песочный столб. Время было утеряно.

Я сказала Куоке, что нашла моракусу. “Поздно, — сказала Куока, — пятнадцать лун давно прошли, а моракуса все еще играет со смертью. Теперь без жертвы не обойтись!” Ну, в общем, в конце все умерли…

— Как это? — привстал Коля.

— Агента Успендрикова — он вполне мог быть пятнадцатой жертвой — растворили в кислоте именно в тот день, когда я рожала. Ребенок родился мертвым, думаю, это достаточная плата за мою беспечность. Тетушку Лялю спустя несколько дней задушил муж, а злодейка, переехавшая тебе ногу, судя по ее лицу и ладоням, убита “сантехником”.

— Давай укроемся одеялом, что-то холодно стало! Имей в виду, мне тебя совсем не жалко! — заявляет Коля.

— Мне себя тоже ни капельки не жалко.

— Знаешь что, я думаю, тебе нужно кого-нибудь спасти, тогда мир приобретет некоторое равновесие.

— Отличная мысль! Вот только кого?..

— Тихо! Слышишь?..

— Нет, — я замираю, но ничего не слышу.

— Ты идешь по лестнице! Шаги… Вот, опять! Ты идешь голая, а из огромных грудей течет на пол молоко! — шепчет Коля, мгновенно забравшись под одеяло. — Сейчас ты откроешь дверь в ванную, а там — никого! Ш-ш-што ты будешь делать?! — стучит он зубами.

— Я не могу идти по лестнице! — шепчу ему в ухо, приоткрыв одеяло. — Я лежу тут, на кровати!

— Это неважно! Ты что, еще не поняла? В этом доме одновременно существует несколько пластов времени!

В проеме двери образуется длинная фигура в белом и жалобным голосом просит:

— Помогите мне, пожалуйста, речь идет о жизни и смерти!

Коля высовывает голову и, открыв рот, смотрит сначала на дверь, потом — на меня.

— Как это может быть? — интересуется он, решительно отбрасывая одеяло и вставая. — Я же сдал этого типа с рук на руки!..

— А он все равно оказался в багажнике. И чего ты удивляешься? Сам сказал — заколдованный дом…

— А свет у вас тут не включается? — интересуется “этот тип”. — Я ничего не вижу, речь идет о жизни и смерти!..

— Да он пьян! — кричит Коля, включивший торшер у кровати. — Уважаемый! Вы мне надоели! Сейчас я вас отведу в фургон!

— Не надо, они меня опять отпустят на все четыре стороны… — добравшись до кресла, Артур падает в него, вытянув ноги. — Люди, поймите, я не преступник, я свидетель! Я имею право на жизнь? Все, даже вот такусенькая собачка по имени Чукча имеет право на жизнь… А я — что?.. Я ни в чем не виноват. Мне было сказано лечь в багажник, я лег! Деньги надо было перевести, перевел! Клизму перед дорогой? Пож-ж-ж-жалста!.. Люди, ну поимейте совесть! Да! — крикнул он и стукнул рукой по подлокотнику кресла. — Мне не нравится Амстердам! Но я и на Амстердам согласился! Почему же я лежу, лежу в багажнике, а парохода все нет?.. Почему Лены нет?

— Лены? — хором спросили мы с Колей.

— Лена, она… — сильно замотав головой из стороны в сторону, Артур немного повыл, потом собрался с силами, — она невероятная, она… Она прекрасна, как ангел, да вот же, сейчас… — он роется в плаще, я замираю. — Нет… Отобрали фотографию, сволочи. Деньги не взяли, часы!.. Я им говорю, возьмите, говорю, часы, а они забрали фотографию. Часы, конечно, тоже… память, но фотография…

Я с облегчением выдыхаю воздух и прошу Колю:

— Дай мне твои часы.

— Зачем? — он сразу прячет руку за спину.

— Фокус покажу.

— Не хочу я никаких фокусов, хватит уже с меня фокусов!

— Ну дай на одну минутку! Не сводя с меня глаз, Коля начинает расстегивать ремешок.

С руки поникшего головой Артура я снимаю часы сама. Кладу на стол. Показываю Коле, чтобы он положил свои рядом.

Наступает тишина. Коля, набычившись, смотрит на точную копию его часов, только ремешок у Ко-линых — кожаный, а у Артура из какой-то гибкой белой пластмассы.

— Извините, — дернувшись, интересуется Артур, — а где тут у вас писают? Я не пью, это так получилось, понимаете, на пустой желудок… Мне сказали сделать клизму и ничего не есть до вечера, я и не ел… А когда сегодня пошел на север, совсем плохо стало, я купил бутылку и вернулся… Извините, если что не так. У вас часы не двоятся? Нет? Ну извините. — Он кое-как встает и тащится в коридор, держась за стену.

— Этого не может быть, — пожимает плечами Коля, но по его напрягшемуся лицу, по покрасневшим пятнам ожогов я вижу, что он на грани срыва. — Это дешевые часы, она их купила где-то в магазине.

Снимаю ремешок с часов Артура. С обратной стороны корпуса хорошо видно клеймо и знак изготовителя. Коля стаскивает свой ремешок, его руки дрожат.

— Так не бывает, — шепотом говорит он, когда рассмотрел обратную сторону своих. — Сколько стоят ваши часы? — спрашивает он у появившегося в дверях Артура.

Великолепные белые брюки слегка подмочены, ширинка расстегнута.

— Одиннадцать тысяч долларов, это дорогие часы, — посмотрев на руку, он в ужасе переводит свой взгляд на нас, замечает на столе часы и идет к ним. — Швейцарские… Платина…

Теперь он стоит, покачиваясь, и не может застегнуть ремешок.

— Где вы их купили? — Коля подошел к нему вплотную и жадно разглядывает шевелюру Артура, его лоб и видную часть опущенного лица.

— В Цюрихе, их Лена выбирала.

— У меня такие же! — на протянутой ладони Коли лежат прямоугольные часы без ремешка.

— Поздравляю, молодой человек, у вас отличный вкус.

— Мне их подарила любимая женщина! — уже кричит Коля. — Она сказала, чтобы я их никогда не снимал, пока помню о ней! А хотите видеть ее фото?!

— Как забавно. — Артур наконец застегнул часы и поднял голову. Наткнувшись на горящий ненавистью взгляд, он отпрянул, но фразу закончил:

— Мне тоже Лена сказала носить часы, пока… я ее помню. А фотографию отобрали, я бы вам показал.

— Ничего, у меня есть! Сейчас… — Коля садится на пол и ковыряется в гипсе. — Сейчас я вам покажу! Вот! Вот, полюбуйтесь!

Я закрываю лицо ладонями и иду к кровати.

Артур несколько минут, ничего не понимая, рассматривает маленькую фотографию семейства Сидоркиных на рыбалке. Потом он задумчиво смотрит на Колю, вероятно сопоставляя, потом возвращает фотографию со словами:

— На моей Лена в купальнике. Гораздо лучше снято. — Находит меня глазами и жалобно спрашивает:

— Если мы сегодня уже не едем в Амстердам, можно чего-нибудь покушать?..

Я не успеваю вскочить и добежать к ним. Коля хватает стул, замахивается и опускает его на голову Артура.

ДОГОВОР

— Зачем ты это сделал?

— Я его убью! Я ее убью! Я убью себя… — Коля отбрасывает стул, оглядывается и тычет пальцем в потолок. — Я повешусь!

— Нет, только не это! Как я тебя потом буду снимать? Ты такой тяжелый и длинный. Застрелись из автомата. Выйди на улицу и застрелись.

— Его забрали! Оружие из ямы забрали!

— Тогда поезжай на речку и утопись.

— Нет уж! Ты не умеешь плавать, и то не смогла этого сделать! А у меня первый разряд по плаванию!

— Хорошо, — я стискиваю руки, — ну тогда… тогда можно застрелиться из пистолета! В сейфе твоего дядюшки лежит пистолет!

— Уже нет! — кричит Коля, расхаживая кругами по комнате. — Милиционер с гранатой его забрал, а положил свой! Это сделали специально, чтобы мы не смогли застрелиться! Он наверняка незаряженный или игрушечный! На кой черт еще ему это нужно было делать?! — пинает лежащего на пути Артура. — Я задушу этого типа его же галстуком, а потом повешусь на галстуке сидя! У батареи! Отрежешь его ножницами, когда я перестану дергаться…

— Я придумала! Давай отольем Артура водой и узнаем, что ему обещала Лена… или Ляля. Мне почему-то кажется, что она должна была его убить! Мне следователь Поспелов намекал!

Коля задумывается, стоя над валяющимся на ковре мужчиной.

— Тогда это в корне меняет дело, — замечает он, берет со стола стакан и брызгает водой на лицо Артура.

Никакой реакции.

— Давай отнесем его в ванную и как следует обольем водой, — предлагаю я, надеясь, что наш пьяный гость еще жив.

— А если я его убил? — задумчиво интересуется Коля.

— Что-нибудь придумаем, — обещаю я, и в этот момент вдруг понимаю, что если этот Артур и есть бильярдист, и Коля его зашиб до смерти, и мы теперь должны избавиться от тела, то что это будет, если не выполненный заказ учительнице пения от агента Фундика?!

Тащим бесчувственного и очень длинного Артура в коридор. Уложить его в ванне удалось только с третьей попытки, но ноги остались высоко торчать коленками.

Открыли душ.

— Холодной его, холодной! — злобствует Коля.

Артур очнулся, когда вода залила ему живот. Он сморщился, полез во внутренний карман пиджака, долго там копался, потом достал бумажник и взял его в зубы. Посмотрел на нас, вытащил бумажник изо рта и спросил, где спасательный жилет.

— Вылезайте, вас покормят, — обрадовалась я.

— Может, утопим его прямо сейчас в ванне? — у Коли все еще чешутся руки.

— Нет. В этой ванне нельзя. У нас есть специальная рабочая ванна для этого дела, там и утопим, если не разговорим. Иди на кухню и приготовь что-нибудь поесть.

— Этому?..

— Коля, он ничем перед тобой еще не провинился, кроме того, что узнал Лялю на фотографии. Я тоже хочу есть. Сюшка скоро проснется, давай.

Дождавшись, пока он с ворчанием начнет спускаться по лестнице вниз, я прошу Артура выдернуть затычку в ванне. Он пытается развернуться, скользит и падает в воде на бок, но кое-как становится на колени и выдергивает затычку. Долго смотрит на воронку воды с отстраненностью умственно отсталого.

— Раздевайтесь, вы мокрый. Раздевайтесь догола, а то простудитесь.

— А какое сегодня число? — интересуется он, повернув ко мне голову.

— Не знаю, — вру я.

— А вы не посмотрите по документам там, в бумажнике, как меня зовут?

— Вас зовут Артур Карлович Бехтев, — читаю я на пластиковой карточке с фотографией.

— Я так и думал, — уныло кивает он и пытается встать.

Помогаю ему, как могу. В результате я тоже оказываюсь вся мокрая.

В кухню мы вошли вместе в одинаковых махровых полосатых халатах, предположительно принадлежащих хозяину дома. Тот, что на мне, достает до щиколоток. Тот, что на госте, удобно закрывает его колени.

— Устраивайтесь поудобней, вот здесь… Что? Не хотите рядом с Колей? Коля, отсядь! Выпейте сначала горячего чаю с коньяком, а потом съешьте чего-нибудь. Не хотелось вас огорчать, но в вашем деле произошли кое-какие изменения, непредвиденные обстоятельства, можно сказать, трагедия… — я сбиваюсь и прошу Колю продолжить.

— А чего там долго объяснять, — переходит к делу Коля. — Дядя Антон задушил свою жену.

Артур пьет чай и смотрит устало, но доброжелательно.

— Он что, не понял? — поворачивается Коля ко мне.

— Ты не правильно объясняешь. Женщина, которую вы знаете как Лену, была замужем…

— Да. Я знаю, — кивает Артур. — Она вдова с двумя детьми.

Мы с Колей переглядываемся.

— Это сложно сказать, кто из них первый овдовел. Мы можем только предполагать, вот Коля, он видел…

— Я видел трупы обоих и предполагаю, что дядя Антон придушил свою жену, а уже потом его закололи отверткой.

— Можно еще печенья? — просит гость.

— Он ничего не понимает, может, я отшиб ему стулом мозги?

— Извините, молодой человек, мои мозги в порядке. Но вы меня принимаете за кого-то другого, я совершенно не знаю этого вашего дядю…

— Зато ты знаешь мою тетю! Ее звали Мадлена Сидоркина, у нее двое детей, последнего она родила при мне в Москве три месяца назад! Я называл ее Лялей, а ты — Леной, теперь понял, идиот?

— Нет! — улыбается Артур.

— Давай пойдем с другого конца, — вступаю я. — Вы пришли в этот дом, легли в багажник машины, приняли снотворное, чтобы вас в таком состоянии вывезли в Ленинградский порт, так?

— Так, — неуверенно кивает Артур.

— Расслабьтесь, вы же сами просили вам помочь!

— Мне сможет помочь только учительница пения для глухонемых, — вздыхает Артур. — Это ее дом? Я сделал все, как сказала Лена, мы должны были здесь встретиться и вместе уехать. Я — в багажнике, Лена — за рулем.

— А дети? — вступаю я — Дети на заднем сиденье?

— Не-е-е знаю… О детях ничего не говорилось.

— Это был большой сюрприз для дяди из багажника! — замечает Коля.

— Не мешай. Допустим, Лена привезла вас в Ленинградский порт. Она должна была плыть с вами?

— Конечно. Она сказала, что полностью все продумала. Меня загружают в багаж до Амстердама.

— В багаж?..

— Да. Я засыпаю, меня грузят в какой-то коробке в багажное отделение, а в Амстердаме…

— Вы должны были понюхать порошок? — озарило меня.

— Вероятно. Не знаю точно, я спросил у Лены, что это будет за снотворное, дело в том, что я не переношу уколов, а она меня успокоила. Ты, говорит, будешь спать как мертвый, и никаких уколов.

— А Амстердам потому, что до следующего порта больше сорока часов ходу, — я откидываюсь на спинку стула и смотрю на Артура оценивающе. — Скажите, почему вы не могли уехать как пассажир?

— Потому что я приговорен. Меня не выпустят. Я прохожу свидетелем по одному делу государственной важности. Я случайно оказался в том месте и видел все. Банально, да? Суд длится уже больше года, сначала меня охраняли как важного свидетеля, а потом все переменилось, меня трижды пытались убить. Что-то вроде несчастных случаев, понимаете? Я стал скрываться.

— А вы не пытались сами скрыться за границу? Купить поддельный паспорт, загримироваться…

— Вы знаете, меня посещали такие мысли, и друзья из Калининграда предлагали перебросить в Литву или в Финляндию… Но Лена сказала, что я в этих делах очень неуклюжий, обязательно попадусь, что у меня на физиономии все написано. Я, только когда занят делом, каменею и тогда мобилизую все силы… Ну, в общем, я неудачник.

— А чем вы занимаетесь? — смотрю в раскрасневшееся лицо с тонкой черной полоской усов над нежным ртом, огромными темными глазами с густыми ресницами, выступающими скулами и длинным тонким носом.

Да он красавчик!

— Я… Я некоторым образом студент института физической культуры.

— Баскетболист? — спрашивает Коля.

— Нет. Бильярдист. Я гроссмейстер международного уровня.

— Сколько тебе… лет? — я перехожу на “ты”, обратив внимание на его сильные ухоженные пальцы.

— Двадцать два, а что?

Мы с Колей замолкаем и, уставившись в стол, обдумываем услышанное. Минуты через три я вдруг поняла, что влюбленный бильярдист, уверенный, что его возлюбленная — вдова, как-то же должен объяснить появление на свет младенца у своей женщины! И тут меня так пришибло догадкой, что я резко вскочила, опрокинув стул.

— Ты па-пожалуйста пей чай, согревайся, а нам с Колей нужно кое-что обсудить.

В коридоре я беру Колю за уши, наклоняю его голову и шепчу:

— Займи гостя, а мне нужно провести обыск.

— Опять?..

— Я не знаю, какая-нибудь справка или… не важно. Если я найду эту бумажку, я точно смогу доказать, что ты не имеешь никакого отношения к смерти своей тети, то есть своей любимой женщины… то есть любимой женщины бильярдиста, — я совсем запуталась.

— Ты не умеешь искать, — самонадеянно заявляет Коля. — Опиши мне эту бумажку, я за полчаса ее найду, если она в доме.

— Я не могу ее описать, я понятия не имею, что это за бумажка!

— А! — на него находит просветление. — Ты хочешь оставить нас вдвоем, чтобы я без свидетелей прикончил этого…

— Нет! Не смей его трогать. Ты даже не представляешь, кто сидит в кухне!

Первым делом я иду в кабинет. Методично потрошу ящики письменного стола, потом приступаю к книгам. Даже на первый взгляд понятно, что перетрясти все книги удастся разве что к рассвету, но я ничего не могу с собой поделать, я вынимаю том за томом огромные энциклопедии, справочники автолюбителя, романы Дюма и Саган и трясу их и бросаю потом на пол — чтобы не перепутать. Хорошо, что я начала с тяжелых энциклопедий. Через десять минут я так устала, что сползла на пол и приказала себе внедриться в ситуацию. Итак. Раннее утро в доме Сидоркиных, супружеская чета завтракает или еще валяется в постели?.. Предположим, что ревнивый муж действует импульсивно, не обдумывая, как именно он придушит свою Дездемону… Тогда мои поиски запрятанной справки бессмысленны, потому что такой мужчина не будет обдумывать ситуацию, прятать справку в книгу или в сейф… Смотрю на сейф. Он сразу, честно, по-мужски, придушит жену, и все. Сейф стоит осмотреть… Значит, он не получил эту справку накануне, не продумал способ убийства жены ночью, он… Он получил известие по телефону! Во сколько звонил Коля?.. Он говорил, что-то около половины седьмого… Это ничего не значит. Смотрю на телефон на столе. Смотрю на сейф. Все мои предположения могут оказаться ерундой, если прекрасная Ляля после звонка мальчика Коли решила испортить мужу тот день окончательно и призналась во всех грехах (шестьдесят признаний — по минуте на каждое). Допустим, она дошла до тридцать седьмого и вообще не успела упомянуть всех женщин, с которыми изменяла мужу, а может быть, в замужестве от ее шести десятков имели место быть не больше дюжины, нет, не то… Смотрю на телефон. Смотрю на сейф. Телефон победил. Надежды, конечно, мало, тенор мог взять трубку в кухне или в спальне, если повезет, и сработала система определителя номера в кабинете… Только в кабинете стоит “панасоник” с определителем номера, автоответчиком и, если я не ошибаюсь, с буфером на десяток последних входящих звонков.