— Подыши, Тони, — ласково разрешил Федор. — Подыши, а искупаться никак нельзя, извини. Время. С одиннадцати тридцати до двенадцати Пончик пьет пиво на террасе и обсуждает свои дела по телефону. Опоздать нельзя.

— Я буду стрелять стоя! — закричал Платон, и ему пришлось схватиться правой рукой за грудь, чтобы колотящееся в ребра сердце не вырвалось наружу и не скатилось вниз по камням к зеленоватой воде, поймавшей солнце. — Стоя, и на полном ходу! Ура! Мы победим!

Через двадцать минут, когда они въехали на центральную улицу города, Платон, конечно, иссяк. Он с трудом разлепил отяжелевшие веки, когда Федор попросил его осмотреться.

Платон честно вертел головой, пока братья, нацепившие одинаковые солнцезащитные очки, проезжали мимо гостиницы.

— Есть, — тихо заметил Веня.

— На том самом месте, — кивнул Федор и протянул дядюшке пистолет дулом вниз.

В этот момент Платон осознал безвыходность ситуации и стал вертеться активнее, внимательно рассматривая проезжающие мимо машины и людей на тротуарах.

— Спокойно, Тони, — попросил Веня. — Мы его видели. Приготовься.

— Нет, я еще не готов, — поспешно заявил Платон. — Я не могу стрелять! Никого нет рядом, никаких агентов, и потом — где здесь воздух? Где здесь тот самый чертов воздух, в который нужно целиться?!

Он с ужасом на лице стал разглядывать оружие, заглядывая в ствол и нюхая его.

— Говорил же тебе, две таблетки — это много! — прошипел Веня.

— Поздно обсуждать, — пробурчал Федор и резко развернулся на месте на сто восемьдесят градусов.

Под ужасающий скрежет тормозов братья с полминуты наблюдали в зеркальце, как их дядя, открыв рот и вытаращив глаза, подбрасывает перед собой пистолет то одной, то другой рукой.

— Тони! — прокричал сквозь ветер Федор, набирая скорость. — Что ты делаешь?

— Ты затормозил резко, я его чуть не выронил, — с облегчением выговорил Платон, поймав наконец пистолет где-то внизу живота.

— Третий столик по ходу, мужчина в желтой футболке! — сказал Веня. — Приготовься. Федька сбавит скорость, но чуток.

Платон ухватил пистолет и резко встал. Он с ужасом стал высматривать террасу и столики, потом вспомнил, что это ему совсем не обязательно. Веня осторожно отвел дуло, которое уперлось ему в шею, когда Платон встал.

— Ну где же вы! — взвыл Платон, оглядываясь, и на всякий случай помахал над головой тяжелым пистолетом.

— Рано! — крикнул Федор, и почти сразу же: — Давай!

Нервы у Платона не выдержали.

— Я бухгалтер! — закричал он и выстрелил. Федор нажал на газ. Платон от рывка машины свалился и зачем-то закрыл голову руками.

— Опаньки! — сказал кто-то из племянников. Над ними с шорохом проползла крыша, закрывая небо.

Приготовившись ехать долго, Платон пытался улечься и подтянуть под себя ноги, но, к его удивлению, через три-четыре минуты машина свернула в переулок и резко остановилась.

От стоящей во дворе «Скорой» подбежали двое санитаров с носилками, открыли заднюю дверцу и стали вытаскивать Платона за ноги. Он исступленно отбивался. Он даже что-то кричал, но после вонючей марли у лица поплыл в невесомости, больше всего на свете желая, чтобы это и была смерть — сладкая, легкая, как сон, а не преддверие психушки.

С большим трудом у затихшего Платона удалось вытащить из руки пистолет. Федор протер его и выбросил в мусорный контейнер. Братья проследили, чтобы дядюшку тщательно укрыли с головой, осторожно завезли носилки в машину и сами сели по обе стороны от вспучившегося животом под простыней тела.

— Ты видел? — спросил Веня. — С одного выстрела.

Федор только кивнул, играя желваками, взял свисающую вниз руку Платона с ухоженными отполированными ногтями и пожал ее.

Через сорок две минуты «Скорая» подкатила к заброшенной взлетной полосе в полутора километрах от аэропорта, а еще через три с половиной минуты небольшой частный самолет взлетел, оставляя внизу слепящее море, прилепившиеся к выступающим скалам маленькие причудливые беседки, белые изломы прокаленных улиц и камни, камни, камни — везде у зеленой воды.

Все в белом. Потолок белый, шторы на окнах — тоже, стулья из белого пластика, белая простыня на родном животе (Платон пошевелил рукой и убедился — это его пальцы на его животе), белый колпак на женщине в белом халате. На подоконнике в трехлитровой банке стоял огромный букет красных роз.

— Безвкусица, — сказал Платон.

— Что вы сказали? — склонился над его лицом колпак.

— Очень яркое пятно на стерильном фоне.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо поинтересовался далекий женский голос.

Платону очень хотелось объяснить, как именно он себя чувствует — словно ему только что выдрали верхние и нижние коренные зубы справа, употребив для этой процедуры ударную дозу обезболивающего. Теперь щека онемела, губы справа тоже, язык плохо слушается, наркоз дошел даже до глаза — полуприкрытый, он не желал ни моргать, ни открываться пошире. А так как Платон, всю сознательную жизнь трепетно относившийся к состоянию зубов, наверняка сопротивлялся, то его пришлось привязать, или даже немножко побить, потому что пошевелиться нет никаких сил — все тело болит и ноет.

Платон открыл рот, пошевелил языком, потом решил ощупать зубы справа, но с удивлением убедился, что правая рука слушается плохо — не то что залезть в рот и все ощупать, пальцы, едва шевелятся!

— Вот видите! — многозначительно сказал женский голос. — И вы еще легко отделались!

— Меня зовут Платон Матвеевич Омолов, — кое-как произнес Платон. — А вы кто?

— А я врач-невролог, Таисия Ивановна, будем знакомы.

— Что со мной было? — решился спросить Платон.

— Микроинсульт, — с готовностью пояснила врач. — Но не беспокойтесь, вы, верно, в рубашке родились.

— Нет, — заметил Платон, — я родился абсолютно голым.

— Вот и шутите уже, это хороший признак.

— А ноги у меня не отрезаны? Я их совсем не чувствую.

— Нет, ноги в порядке. Мы еще будем повторно диагностировать причину отсутствия реакции на раздражение, — врач откинула простыню и ткнула куда-то иголкой.

— Ой! — сказал Платон.

— Вы чувствуете? — вскочила она.

— Нет, но мне страшно, когда кто-то размахивает большущей иглой в таком месте.

— Все образуется, — она закрыла простыню. — Удачей оказалось и то, что вы упали в десяти метрах от железнодорожного полотна.

— То есть, — флегматично уточнил Платон, — под поезд я не попал.

— Нет, я хотела сказать, что вы свалились на рельсы с таким грузом сверху!.. Как минимум должны быть множественные переломы, а у вас — ничего. Скорей всего у вас еще не прошел шок, постепенно реакции восстановятся. Посетителей примите? — спросила она.

Платон задумался. Последнее, что он помнил, — это машину «Скорой помощи» и странных санитаров, дерущихся с ним. Потом, оказывается, он упал у каких-то рельсов с большим грузом на себе. Нет, одному ему не разобраться.

— Приму.

Племянники ввалились шумно и весело.

— Ну, Тони, ты и здоров! — первым делом заявил Федор.

— Остаться живым после того, как на тебя хряпнулся Федька, — кивнул Вениамин.

Дальнейшая беседа привела Платона Матвеевича в состояние полнейшей отрешенности — так иногда бывало, отчаяние в нем превращалось постепенно в равнодушие, если стресс по силе своей превышал восстановительные возможности организма.

— Почему же он на меня хряпнулся? — медленно спросил Платон, приготовившись выслушать самый невероятный ответ, но то, что он услышал, превзошло все ожидания.

— Вы летели, считай, на одном парашюте! Твой ведь не раскрылся, потому что ты был в отключке.

— Я прыгал с парашютом? Где? Зачем?.. — спросил Платон еще тише и в дальнейшем перешел на шепот, который племянники ловили, как говорится, прямо из плохо двигающихся уст: склонившись с разных сторон, они навалились на него молодыми телами, чавкали жвачкой и дышали в лицо запахом пива и клубничной синтетики.

— Не где, а откуда! — радостно поправил его Веня. — Из самолета мы прыгали. Потому что два козла, которые с нами опять летели, оказались совсем не сбежавшими из тюряги братками, а подсадными кротами. Мы подрались и бросили гранату, а сами прыгнули.

— А ты, Тони, после хлороформа был ну совсем никакой, — вступил в беседу Федор. — Я еле на тебя парашют нацепил.

— Хлороформа?..

— Мы тебя до самолета везли в «Скорой», ты должен был выглядеть натурально, как труп, а уговорить тебя так лежать не было никакой возможности.

— Никакой? — прошептал Платон.

— Ты, Тони, очень возбудился после выстрела. Ну очень, — объяснил Вениамин.

— Это дело понятное, тут кто хочешь возбудится. По телеку новости были. Когда? — Федор вопросительно посмотрел на брата.

Вениамин задумался, потом уверенно ответил:

— Давно. Мы тебе записали на кассету, потом посмотришь. Короче, ты завалил Поню с одного выстрела. Своего, коронного. В глаз.

— Давно?.. — прошептал Платон. — Ты сказал…

— Ты давно тут лежишь, Тони, — Вениамин тряхнул у него над головой своими рыжими кудрями. — Ты вторую неделю лежишь. Тогда ты очень возбудился после удачного выстрела. Кричал, пел и все такое. Ну а если бы нас тормознули с проверкой на дороге? Пришлось тебя… это самое… хлороформом. И все тип-топ. Привезли тебя, тихого такого, к самолету и погрузили на носилках без проблем. Если бы Федька не нажал повтор последнего номера на своем телефоне, и у подсадного не отозвался его мобильник — запиликал на весь салон — мы бы долетели спокойно.

— Как это?.. — Платон смутно помнил звонок в самолете, тут же в голове его всплыло подозрение, что звонивший сидел под пледом в том же самолете. — Подсадной?

— Два! — уверенно заявил Федор. — Два подсадных. Наверное, они на нас вышли, когда мы самолет фрахтовали.

— Нам сказали, что мы полетим не одни. Двоих братков нужно было перебросить на пару часов на Украину по делам, — продолжил объяснения Вениамин. — А это совсем и не братки были, а легавые!

— Легавые?.. — прошептал Платон.

— А кто ж еще?! Кто еще может вынюхать номер моего мобильника? Совсем оборзели! — взвился Федор. — Прикинь, летят вместе с нами туда и обратно и еще имеют хамство звонить на мой телефон!!

— Короче, пришлось прыгать с парашютами, — подвел итог Веня.

— Я не мог в глаз, — до Платона дошло все сказанное о его нелепом выстреле, — я никак такого сделать не мог, это не я!

— Тони, только не начинай про бухгалтера, ладно? — попросил Федор. — Пора уже нам доверять. Я тебя к себе прицепил, вот как ты мне дорог. Конечно, скорость спуска при таком весе увеличилась…

— Если бы ты не упал сверху на дядю, как-нибудь приземлились бы без инсульта и при большой скорости! — повысил голос Веня.

— Я понимаю, это я виноват, — опустил темную голову Федор. — Но врачи сказали, что этот самый инсульт бьет всех по-разному. Тебя вот стукнул на правую сторону, а если бы на левую, было бы хуже, потому что там сердце. Я спрашивал. Сила удара не зависит от веса упавшего на тебя человека. Оказывается, это все в мозгу, — он постучал себя по лбу.

Кое-как приподняв левую руку, Платон погладил сначала мягкие кудри Вени, потом, показав пальцем, чтобы темная голова еще приблизилась, жесткую щетинку на макушке Федора.

— «Сердце мудрого — по правую сторону, а сердце глупого — по левую», — тихо произнес он, вдруг жутко захотел чихнуть и еле успел прикрыть рот ладонью.

Вщи-и-их!

Тело Платона содрогнулось, из вены на правой руке вывалилась игла капельницы.

— Кто это сказал? — не согласился Веня, вытирая лицо Платону уголком простыни. — Какой же ты глупый? Ты со странностями, это — да, но умный!

— Это Екклесиаст… Что ты делаешь? — Платон покосился на склонившегося над его рукой Веню.

— Хочу тебе засунуть иголку обратно, все вывалилось, подожди, не дергайся…

— А!…а…вщи-и-их!

— Чох спас мне жизнь, — скажет потом Платон медсестре. — Вы успели прийти, пока я чихал. Один племянник зашиб меня до инсульта, другой чуть не загнал в вену грязь и воздух.

— Они вас любят, — улыбнулась медсестра. — Они добились невозможного.

— Невозможного?

— Вы только час назад пришли в себя, а племянники уже получили разрешение забрать вас домой.

—Нет!!..

— Не надо так дергаться. Они денег не пожалели. И медсестру самую сексапильную уговорили, и врача навещать вас по два раза в день. Требовали отвести их к лучшему специалисту, но только чтобы фамилия его была не Екклесиаст. Смешные! И посмотрите только на эту роскошь! — показала она куда-то в угол.

Платон скосил глаза и сначала ничего не понял. Тогда медсестра села в новехонькую блестящую инвалидную коляску и стала кататься и кружиться в ней по палате, напевая.

К подъезду Платона привезли на «Скорой». Он с ужасом обнаружил, что из незакрывающегося уголка его рта тонкой струйкой вытекает слюна.

К лифту племянники донесли коляску на руках. В раскрытом прямоугольнике двери квартиры стояла женщина с букетом роз.

— Ненавижу розы! И вообще алый цвет не люблю! — вдруг обозлился Платон на цветы, на свою невнятную речь, на испытующий взгляд Авроры.

— Я знаю, — невозмутимо ответила та, шарахнув букет ему в колени.

— А-а-а! — закричал Платон и дернулся. Тут же рядом с коляской возникла стройная фигурка сопровождающей медсестры.

— Больной, — строго заметила она, — вам вредно нервничать. А вы, женщина, не бросайтесь цветами в инвалида!

— Как же мне не нервничать? — завелся Платон. — Она исколола мне шипами колени!

— Вы чувствуете? — присела медсестра, обнажив яблочки коленок. — Он чувствует! — восторженным шепотом обратилась она к племянникам. — Он чувствует ноги!

— А я что говорил? — не удивился Федор. — Тони всех нас переживет! Здоров как бык.

— Это Аврора тебя вылечила, — авторитетно заявил Вениамин. — Ты разозлился на нее, она в тебя — розами. Кстати, Аврора спасла мне жизнь. Вчера вечером.

— Завезите меня, наконец, в дом, — еле сдерживаясь, чтобы не наорать на всех, потребовал Платон.

Судорожным движением плохо слушающейся правой руки он скинул цветы на пол и удовлетворенно хмыкнул, когда колеса инвалидной коляски прошлись по розам. Только он собрался в коридоре, в привычных родных стенах, с облегчением выдохнуть из себя больничную тоску и страх, как застыл в ужасе: на него шел Федор, взбалтывающий огромную — литра в три — подарочную бутылку шампанского. Что следует за взбалтыванием бутылки кем-то из племянников, Платон уже ощутил на себе в аэропорту, поэтому он моментально левой рукой схватил за халат медсестру, чтобы спрятаться за нее, а правой попытался закрыть голову.

— Больной! — сопротивлялась медсестра, падая на Платона. — Вам нельзя нервничать!

— Неси бокалы! — кричал Федор. — Сейчас рванет!

Раздался громкий хлопок.

Выглянув из-под локтя, Платон увидел, как тугая струя пены заливает потолок в коридоре, как Аврора старается подставить под донышко бутылки бокалы, собирая стекающее шампанское. Он помог стать на ноги упавшей на него медсестре и даже одернул ее задравшийся халатик.

— Извините, мне показалось, что меня сейчас опять обольют из бутылки.

— Больной! — жарко выдохнула девушка ему в лицо. — Что вы делаете рукой?

— Я?.. Я, извините, у вас халат задрался, вот, пуговица оторвалась снизу…

— Вы рефлекторно закрылись правой рукой! Правой, понимаете! А теперь ею же дергаете меня за халат! Ну-ка, обхватите мою коленку!

— Нет, зачем это… — пробормотал Платон, отпрянув.

— Тони, возьми ее за коленку, — ободряюще кивнул Федор. — Твоя рука сразу вспомнит все.

Медсестра с силой тащила к себе его правую руку. Платон сопротивлялся.

— Да он сильный какой! — восторгалась она. — Вы на глазах идете на поправку!

Платон сжал правую ладонь в кулак, но когда кулак оказался у самой ноги девушки, сдался. С помощью Вениамина его ладонь закрыла коленку медсестры. Платон удивился прохладе и детской шероховатости кожи.

— Отпустите меня, — попросил он. — Я устал, я хочу побыть один.

— А шампанское?

К лицу Платона приблизился бокал с желтоватой пузыристой жидкостью. По тончайшему стеклу — будто разливы яркой бензиновой пленки.

— Венецианское стекло, — только и вздохнул он. — Я же просил ничего не брать из запертых шкафов!

— Ему нельзя спиртное, — строгим голосом заметила медсестра. — Больной, вы чувствуете мою коленку?

— Что?.. Ах да, извините. Чувствую. — Платон со стыдом отдернул руку и попросил, не поднимая глаз: — Кто-нибудь, закройте, наконец, входную дверь.

— Понимаешь, Тони, — подозрительно задумался Федор. — Это пока невозможно.

Платон резко развернул колеса коляски и подъехал к двери. Только тут он заметил, что распахнутая на лестницу металлическая дверь завешена простыней. Он посмотрел на косяк и потянул на себя газету, зачем-то приклеенную снизу. Газета оторвалась, Платон обомлел: он еще никогда не видел, чтобы металл так выглядел. Часть металлической коробки оплавилась, под газетой оказалась пробитая чем-то дыра в стене.

— Ой! — медсестра схватилась за щечки, полыхающие после лечебной процедуры с коленкой. — Куда же вы привезли больного? Его нельзя волновать! Зачем же вы так срочно забрали его из больницы?

— Мы прикинули, что Тони дома будет удобнее. А дверь — ерунда. К вечеру все починят и поставят новую, — заверил Веня.

Платон, естественно, захотел посмотреть, с какой стати ему будут менять прочнейшую, сделанную на заказ со специальными замками дверь, и подкатился поближе. Он сдергивал простыню со странным чувством. На сердце было муторно, но что-то внутри его замерло, как в детстве, в предчувствии необычного фокуса.

— Больной, вы только не нервничайте… — простонала сестричка, пока Платон с выражением удивления на лице рассматривал развороченную дверь — в нижней ее части зияла дыра диаметром сантиметров в шестьдесят. Нижний угол был оторван. Опустив глаза, Платон заметил, что и пол на лестничной клетке раскурочен.

— И что это такое было? — спокойно спросил он.

— Это бомбочка была, — с готовностью ответил Федор.

— Не бомбочка, а пластид со взрывателем, — поправил брата Вениамин.

— Кто это сделал? — поинтересовался Платон, удивляясь самому себе: какая разница, кто сделал? Разве кто-нибудь вообще в состоянии прекратить этот накативший на него кошмар?

— Конечно, ореховские, это и ежу понятно! — авторитетно заявил Федор. — Нет, Тони, я руку на отрезание не дам — у тебя тоже могли быть проблемы по работе, но когда все так складно получается, то — только ореховские.

— По работе?.. — опешил Платон. — У меня — проблемы по работе?!

— Ты мог где-нибудь напортачить, Тони, — объяснил Веня. — Но Федька думает, что это нам подстроили после убийства Пончика в Ялте. Его банда.

— Мальчики, — жалобно пискнула испуганная медсестра, — можно мне в туалет?

— А я думаю, что хотели пришибить конкретно Федьку, — продолжал Веня, отмахнувшись от медсестры. — Тогда это могут быть и солнцевские, и брадобреи, и тунгачи.

— Ну, если и тунгачи… — пробормотал Платон, разворачиваясь, и быстро покатил к гостиной. — Ты сказал — конкретно Федора? — остановился он резко.

— Конечно, — подошел Веня. — Сначала — Федьку, он старший, потом, если получится — попробуют и меня.

В глазах племянника — безмятежнейшее спокойствие и даже… Платон постарался выбрать слово потактичнее, но ничего более подходящего, чем «дебилизм», не нашел.

— Тони-и-и! — склонился к нему племянник. — Ты меня видишь? — Он провел ладонью перед лицом дядюшки. Платон моргнул и кивнул головой.

— Ничего же страшного не произошло, подумаешь — дверь! Главное — все живы. А почему?

Платон мученически посмотрел на розовощекого рыжего Веню, но не нашел, что ответить.

— Потому что Аврора твоя оказалась очень кстати под ногами! Она спасла мне жизнь!

— Тебе? — ничего не понимал Платон.

— Да. Я шел первым. Мы так с братом договорились. Я везде буду ходить первым. Из подъезда и в подъезд, из машины — в машину. Буду первым подходить к дверям квартиры. И вот я шел, а Федька — за мной…

— Почему — ты?

— Потому что сначала должны кокнуть Федьку, понимаешь? Он — старший. Вот мы и договорились: а фиг им!

— Кому-у-у фиг?.. — простонал Платон.

— Да всем, кто хочет нас не допустить до дела! Мы им покажем плановый заказняк! Сначала я взорвусь в машине, я — младший! Тони, да не расстраивайся ты так. Развалить планы этой падали — милое дело! Прикинь, даже если им удастся завалить Федьку первым, все равно я буду вторым, так какая разница?

— Можно я это прикину в кабинете? — шепотом спросил Платон. — Можно я буду это прикидывать в одиночестве и тишине?

— Подожди, ты не дослушал. Мы шли домой, короче, и я, как всегда, — впереди. Я должен был дверь открыть ключами, а тут, короче, из лифта вылетает в полной отключке твоя кошелка, то есть, я хотел сказать, — Аврора, я теперь ее буду звать по имени — заслужила. И вот, короче, вылетает она, размахивается своей кошелкой… в смысле большущей такой сумкой, и — хрясь! — меня по балде. Со всей силы. Прикинь?

Платон потрогал себя за голову и убедился, что ему не почудилось — голова его тряслась мелкой дрожью, как у долгожителей домов для престарелых.

— Короче, я завалился на Федьку, и мы отмахали целый пролет вниз, подминая друг дружку. И когда Федька встал, он сразу достал пистолет. Я говорю — не надо, давай ее сначала спросим, в чем дело, но он сразу нацелился на голову твоей кош… Авроры. А она ничего себе, спокойно так держится, пальни, говорит, сначала по замку в двери. А потом, значит, если ничего не случится, по моей башке.

— Я сказала — в мою голову, — поправила его Аврора, неслышно подошедшая сзади.

— Прошу вас, уйдите отсюда! — приказал Платон. — Вас только не доставало в этом дурдоме!

— И Федька говорит, зачем, значит, портить хороший замок? А она отвечает, потому что какие-то падлы подложили в дверь взрывчатку — и показывает на небольшой разрез в обивке. И вроде как она нам жизнь спасла, потому что не дала засунуть ключ в замок.

— Я не говорила «падлы», — опять перебила Вениамина Аврора.

— Да уйди ты отсюда, дай рассказать! — развернув женщину к себе спиной, Веня ткнул ее коленом в зад, направив в сторону кухни. — Короче, Федька пальнул по замку, и ка-а-ак рвануло! Ты только посмотри на нее.

Веня развернул коляску, и Платон имел возможность несколько секунд созерцать, как Аврора в кухне с неспешной тщательностью надевает фартук и завязывает его сзади.

— А на вид — настоящая придурошная, а, Тони? Я видел этот разрез в коже, и Федька видел, но он был совсем небольшой, мы не поверили, что от маленькой дырки может такое получиться.

— Она не придурошная, она наверняка специалист по оружию, взрывчатке и другим подобным игрушкам, понимаешь? — попытался объяснить Платон.

— Я тоже потом сказал Феде — зря мы ее обзываем, может, она охранник дяди, раз с одного взгляда на дырку в обивке определила силу взрыва. Она сказала нам присесть, прежде чем пальнуть по замку. Тони!

— Что еще?..

— Ты не езди отдыхать в кабинет.

— Почему это? — вздрогнул Платон и в который раз за время пребывания рядом с племянниками похолодел внутренностями.

— Ничего такого, там все в сохранности, но одному тебе побыть не удастся.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.