Тщательно и неспешно одеваясь, словно исполняя ритуал, Платон старался не смотреть на себя в зеркало, но с галстуком не удержался — завис глазами на отражении золотой заколки в пальцах-сардельках и в который раз подивился огромности и удручающей несуразности своего тела. Оно занимало слишком много места, требовало постоянного ухода и было совершенно несообразно той нежной трепетности, с которой Платон постигал действительность. До сих пор жизнь продолжала его волновать и удивлять с той же настойчивостью, с какой подвергала в пятилетнем возрасте бессмысленным испытаниям на выживание, в двенадцатилетнем — стыду и лжи, в ранней молодости — обидам, а что такое зрелость, Платон не понимал до сих пор. Он по-прежнему боялся душой чужой нищеты, болезней привокзальных бродяжек, собачьей бездомности, а при виде мертвых тушек птиц или мелких животных на шоссе отводил глаза и бормотал про себя «…тьфу-тьфу-тьфу три раза, не моя зараза — ты будешь сто лет гнить, а я буду сто лет жить». Сразу же после такой скороговорки на Платона накатывала тоска от необходимости жить сто лет. Тоска в конце концов помогала ему преодолеть щемящее чувство боли за раздавленную колесами кошку или разбившуюся о лобовое стекло птицу — «…тоска смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской — как удачно, с точки зрения Платона, подметил Хайдеггер — приоткрывается сущее в целом». Платон уходил в безразличие с потаенной надеждой на тайну — сущее в целом…

По дороге Платон целиком отдался подкравшейся тоске, а поскольку всегда водил машину очень осторожно — не больше семидесяти в час — и старался избежать любых, даже заманчиво азартных ситуаций на дороге, то даже погрузившись в состояние легкой дремоты и уныния, он доехал до аэропорта без проблем и приключений. Естественно, он приехал слишком рано. Оглядевшись, Платон поднялся по лестнице наверх в кафе, принюхался, отметив неплохой аромат кофе. Заказал двойной, потом подумал и перестраховался: купил еще два шарика мороженого и осторожно утопил их в горячей коричневой жидкости с пенным налетом. Попробовал и благодарственно кивнул через столик буфетчице, наблюдавшей за его действиями из-за стойки с напряженным вниманием. Можно было и не добавлять мороженого — кофе отменный. Покончив с первой чашкой, Платон заказал вторую — уже без мороженого, потом спустился вниз, наслаждаясь послевкусием во рту — никогда не понимал людей, которые после любой, даже изысканной трапезы первым делом бегут полоскать рот или травить вкусовые сосочки жевательной резинкой, — вышел из стеклянных дверей наружу и огляделся. Июль почти не чувствовался, небо имело столь любимый Платоном оттенок холодной морской воды — серое, с просинью, подсвечивающейся внезапными сполохами пробившегося солнца. Было прохладно, небольшой беспокойный ветерок то и дело менял направление и запах — от скошенных газонов на Платона пахнуло душком скошенной травы, а потом — сразу же — сладковатым запахом дорогих духов от женщины неподалеку.

— Рейс из Москвы задерживают, — негромко сказала женщина, не поворачивая головы.

Платон огляделся и не нашел никого поблизости, кто бы мог отреагировать на ее слова.

— На двадцать минут, — добавила она, покосившись в его сторону.

— Неужели?.. — растерялся Платон и шагнул в ее сторону.

— Здесь в кафе наверху варят неплохой кофе, — спокойно продолжила она беседу, опять уставившись в пространство перед собой.

— Неужели? — опять сказал Платон и тут же спохватился: — Ах да, я там был, хороший кофе.

— Во рту остается привкус табачной крошки, — невозмутимо отметила женщина.

Вблизи она оказалась старше, чем выглядела на расстоянии.

— Как вы узнали, что я жду самолет из Москвы? — спросил Платон, отметив странный цвет ее глаз — черные, с вишневым отливом, такие он видел только у лошадей.

— Это просто, — усмехнулась она. — Вы вошли в зал, осмотрели табло прибытия, потом взглянули на часы и пошли наверх в кафе.

— Да, но…

— Возьмете меня к себе домработницей? — перебила его женщина.

Странно, но Платон совершенно не удивился — то ли тоска еще не отпустила, то ли он отравился безразличием вчера в кабинете Коли Птаха.

— У вас теперь хлопот прибавится, — продолжала незнакомка, шагнув к Платону ближе, — считай — два взрослых мужика, им и приготовить надо, и убраться после них. Я много не запрошу, сговоримся.

— Сговоримся… — повторил Платон, потом очнулся и легонько стукнул себя ладонью по лбу. — Извините, я сразу не сообразил — вы из Конторы? Вас прислали по работе, да?

— Я сама по себе, — ответила странная дама. — А вы что, хотели из фирмы помощницу по дому заказать? Вот видите, как удачно вышло.

— Не понял, я должен еще и вас поселить к себе вместе с племянниками? Мне об этом ничего не говорили, извините…

— Мне есть где жить. Буду приходящей домработницей. Вы меня не помните? — женщина подошла еще ближе, запах духов стал нестерпимым.

— Э-э-э… Простите, я ничего не понимаю. Почему я должен вас помнить?

— Ну и не надо, — отстранилась она. — Зовите меня Аврора. Думаете, мальчики приедут с багажом?

— Понятия не имею, — Платон отступил от нее в сторону.

— Уже пора, — заметила женщина и кивнула на двери. — Вы идите один, а я вас у машины подожду. Представите меня мальчикам, как домработницу.

— Черт знает что такое!.. — прошептал Платон, шагнул к распахнувшимся дверям и столкнулся с высоким худым мужчиной, тут же ухватившим его за плечи.

— Простите, я…

— Где вы ходите? Самолет давно прибыл, вас уже ждут!

Платон вскинул глаза, но лица говорившего разглядеть не смог — только выступающий острый подбородок: став на цыпочки и задрав вверх голову, человек хищно осматривал зал.

— Отпустите меня, — Платон повел плечами.

— С кем вы вступили в контакт?

— Куда я вступил?.. — освободив плечи, Платон быстро развернулся и постарался уйти, но был схвачен сзади за пиджак.

— Не туда, — сквозь зубы процедил странный мужчина. — Направо. И побыстрей, а то они уйдут ловить такси.

Платон посмотрел в указанном направлении.

У киоска с сигаретами стояли два весьма упитанных молодых человека. В ярких майках, легких шортах ниже колен и в чудовищно огромных одинаковых кроссовках они выглядели почти комично, если бы не устрашающие бицепсы на руках. Тот, что пониже, был в мотоциклетном шлеме. А младший — Платон узнал Веню по цвету волос — имел в рыжих кудрях крошечную клоунскую остроугольную шапочку, подвязанную под подбородком резинкой.

— Анкл бэнц! — заорал Веня и ткнул брата локтем.

Подхватив с пола увесистые рюкзаки, они побежали к Платону, сметая попавшихся на пути людей.

— Анкл-анкл-анкл-бэнц! — продолжал кричать рыжий Вениамин, бегая вокруг Платона. Старший Федор сдернул шлем, обнаружив под ним короткий ежик черных волос, схватил Платона за лацкан пиджака и стал просить его постоять спокойно три секунды.

— Три секунды! — кричал он, хотя Платон застыл на месте как окаменелый. — Один момент! — Свободной рукой Федор судорожно рылся в кармане широких шорт и наконец выудил небольшую темную бутылку.

Сорвав зубами пробку, Федя заткнул горлышко большим пальцем и, изобразив на лице зловеще-радостную ухмылку, взболтал содержимое, после чего облил пенной струей Платона с головы до парадно-выходных ботинок.

Судорожно всхлипнув, когда пена ударила в лицо, Платон закрылся руками, но с места не сдвинулся. Кое-как утеревшись, он осторожно открыл глаза и обнаружил братьев, радостно скачущих вокруг него с тем же идиотским припевом: «Анкл-бэнц! Анкл-бэнц! Анкл-анкл-бэнц!»

Ухватив того, который оказался ближе, Платон спррсил:

— Что это?..

— Это кола! — радостно заорал Вениамин. — Мы тебя побратали! Давай клешню!

Вцепившись в ладонь Платона, Веня вдруг выпятил грудь и изо всей силы дернул дядюшку за руку на себя. Потом Федя повторил этот же ритуал, но уже более осторожно — учитывая особенности фигуры Платона — он врезался в племянников не грудь в грудь, как полагалось при братании, а весьма обширным животом.

— Минуточку, стойте же. Мальчики! — повысил голос Платон, освободил ладонь и потряс ее, восстанавливая кровообращение. — Давайте пойдем в машину и поговорим. Разреши, — он взял из руки Феди полупустую бутылку и рассмотрел ее. Действительно, кока-кола. Интересно, готовы ли к ее пятнам современные химчистки?..

— Анкл, мы тебе еще подарок везли, — от души сообщил Федя.

— Цветок в горшке. Канабис. Молоденький совсем, — уточнил Веня.

— Его пограничники отобрали в аэропорту, — погрустнел Федя.

— Козлы! — закончил Веня.

— Шлем!! — вдруг заорал что есть мочи Федор и бросился назад. Подобрал с пола забытый шлем и бегом вернулся.

Платон осторожно попытался разогнуть ноги в коленах. Он почему-то слегка присел от крика племянника.

— Анкл, ты здорово выглядишь! — Федя стукнул Платона по спине пятерней.

И колени разогнулись сами собой.

У автостоянки братья заспорили, кто поведет. Платон слушал их с ужасом.

— Машину буду вести я, — как можно тверже сказал он.

— Брось, анкл, мы уже три дня не крутили баранку, — отмахнулся Федя.

— Но ты можешь сидеть на переднем сиденье, — великодушно разрешил Веня. — Где твой катафалк?

Платон поднял руку, чтобы показать где, и застыл в ленинской позе, так любимой скульпторами.

У его джипа, прислонившись ягодицами к багажнику, курила женщина. Та самая.

— Эта кошелка с тобой? — спросил Федя.

Платон опустил руку. Он совершенно забыл о незнакомке. Более того, в душе Платон надеялся, что ему просто-напросто попалась подгулявшая сумасшедшая, из тех странных женщин, что носят на вечерних платьях лисьи шкурки с засушенными головами и лапами и обливаются духами, выходя в булочную. Иногда такие дамы появлялись в его жизни бесполыми призраками унылого бомонда, оставляя после себя желание напиться. Но, бог мой, она безошибочно определила его машину!

Тут Платон вспомнил вчерашний день, разговор в кабинете Птаха и посмотрел на братьев. Вероятно, в его взгляде выразилось отчаяние.

— Только не говори, что это твоя старуха, — подозрительно прищурившись, покачал головой Веня.

— Старуха?..

— Жена, в смысле, — уточнил Федя.

— Нет, конечно, я не женат, эта женщина… — начал объяснять Платон, но от дружеского шлепка ладонью по спине поперхнулся.

— А со всеми остальными сосками мы работаем, как?.. — радостно спросил стукнувший его Федя.

— По Фрейду! — еще радостней заорал Веня и показал, как именно — конвульсивно двигая тазом вперед-назад, а руками делая энергичные движения на себя — от себя.

Аврора тем временем бросила окурок и растерла его острым носком изящной туфли.

За руль сел, естественно, Федор.

Пока Платон в нерешительности топтался у передней дверцы, собирая в себе мужество для твердого «нет», Веня, устроившись сзади, крикнул Авроре:

— Кошелка, анкл сядет впереди, так что запрыгивай ко мне!

Платон открыл заднюю дверцу, подождал, пока женщина втащит за собой длинные ноги, после чего ему не оставалось ничего другого, как сесть рядом с Федей на переднее сиденье.

Шофером, кстати, тот оказался неплохим. При ужасающем превышении скорости — до ста десяти! — машина слушалась его беспрекословно.

После второго лихого разворота Аврора сзади завалилась на Веню, а Платон судорожно стал тянуть ремень безопасности, чтобы закрепиться. Пока он возился с застежкой, Аврора вдруг спокойно заметила:

— Не подсекайте эту «Ниву». Проблемы будут.

— Да-да! — Платон наконец справился с застежкой. — Никого тут на дороге не подсекайте, можем влипнуть в неприятную ситуацию.

— Анкл разберется! — воинственно прорычал Федя. Но после того как сзади затих скрежет тормозов чудом избежавшей «поцелуя» «Нивы», внимательно посмотрел в зеркальце на Аврору и спросил:

— Ну и где проблемы?

— Что это значит — анкл разберется? — перевел дух Платон.

— Там сидят пятеро мужчин крупного телосложения с одинаковыми стрижками, — спокойно заметила Аврора. — Неужели не ясно, какие могут быть проблемы?

— Не курите в моей машине! — заволновался Платон, заметив краем глаза, что женщина достала пачку сигарет.

— Эта тачка вяжется за нами из аэропорта. — Веня вытащил изо рта женщины, никак не отреагировавшей на слова Платона, сигарету и бросил ее в окно. — Анкл, если это твои люди, предупреждать надо, — назидательно произнес он, отправляя в открытое окно и пачку.

— Мои люди? — растерялся Платон, заметив, что Аврора уставилась перед собой застывшим взглядом и щелкает зажигалкой перед лицом. — Что значит «мои люди»?

— Охрана или слежка, — объяснил Веня, с силой выхватив из руки Авроры зажигалку и отправив ее за пачкой сигарет.

Не изменившись в лице и все так же таращась перед собой, Аврора нащупала левой рукой шлем и запустила его мимо Вени в то же окно. Платон отстраненно — вероятно, мозг не успел отреагировать — смотрел, как ярко-красный шлем со скоростью снаряда врезается в переднее стекло идущей сзади на изрядном расстоянии «Нивы».

— Шлем! — только и смог он промолвить, с трудом удерживаясь, чтобы не захихикать самым идиотским образом.

— Что — шлем? — покосился назад Федя.

— Эта кошелка выбросила твой шлем в окно, — махнул рукой Веня, показывая куда.

Потом Платон вспомнил, что после этих слов он зачем-то стал считать секунды.

«Раз-два-три…» На третьей Федя осознал ситуацию и нажал на тормоза. А Платон увидел перед собой на дороге метнувшегося зверька и закричал что есть силы. Ремень безопасности сдавил его живот и грудь. Только было Платон с облегчением отметил, что не достал головой до лобового стекла, как вдруг машина с силой дернулась вперед, ремень вырвало из гнезда. «Достал!..» — подумал Платон, на несколько секунд теряя сознание.

Он открыл глаза, осмотрелся. Кроме него в джипе никого не было — на дороге стояли братья Омоловы и Аврора, разглядывая что-то на асфальте. Рядом с ними Платон увидел двоих незнакомых мужчин. Он вышел, покачиваясь, и понял, что эти двое из той самой «Нивы», в которую сначала попал шлем, а потом и сам автомобиль врезался сзади в резко затормозивший джип.

Все пятеро стояли молча. Платон подошел. Это была кошка. Крупная, с красным лакированным ошейником на шее. Зад был раздроблен, она не могла встать, но что больше всего поразило Платона — зверек не кричал от боли, а шипел, оскалившись и скребя асфальт передним лапами.

— Тьфу-тьфу-тьфу три раза, не моя зараза!.. — забормотал Платон. — Ты будешь сто лет гнить, а я буду сто лет жить.

Все посмотрели на него, и Платон вдруг подумал, что кошка-то не мертвая.

— Подыхает, — вздохнул Веня.

— Ага! Она может так подыхать еще полдня. Кошки живучие, — не согласился Федор. — Вон какая откормленная. Небось вывели погулять из крутой тачки, она и потерялась.

Аврора открыла сумочку и достала газету. Развернула ее, наклонившись над зверьком.

— Что это ты надумала? — Федя выставил между нею и кошкой ногу в кроссовке.

— Нужно ее отнести в траву. Пусть умирает под деревом, — тихо сказала женщина, не поднимая головы.

— Ой-ой-ой! Какое сострадание! — злобно заметил Федя. — И укольчик обезболивающий сделать, да? А ну-ка отойди, чучело! — Он бесцеремонно потеснил Аврору и вдруг достал из-под футболки небольшой пистолет. — Тут такое дело, анкл, — повернулся Федя к Платону. — Не усмотрел вот, раздавил животинку. Сделай одолжение, а?

— Что?.. — ноги Платона опять предательски подогнулись в коленях.

— Ну, чтобы, значит, прекратить мучения. Живое все-таки, — объяснил Федя, протягивая пистолет Платону.

— Это вы, пожалуйста, без меня, — Платон попятился, выставив перед собой ладони. — Кошки — это по вашей части!..

— Анкл, пойми, — выступил вперед Веня. — Мы тоже этих тварей лицемерных не терпим, но садистами никогда не были. Ты все-таки специалист. А мы с Федькой, самое лучшее, из десяти выстрелов по три шестерки можем выбить. Анкл, сделай все аккуратно, чтобы, значит, без мозгов, и машину не испачкать, — по-деловому закончил Веня.

— Не, ну я, конечно, могу попасть в ухо, если ствол туда суну, — задумчиво заметил Федор. — А с расстояния, навряд ли…

— Да что вы себе позволяете! — Платон, ища поддержки, посмотрел на мужчин из изрядно покореженной спереди «Нивы», но те настороженно отступили назад. — Я не могу убить кошку! Я вообще…

— Да мы понимаем! — стукнул себя в грудь Веня. — Специалист твоего класса не станет поганиться такой пакостью, как кошка! Что же теперь, пусть ее твоя кошелка завернет в газетку и отнесет в травку? А ну как она не подохнет до ночи, вылезет опять на шоссе, поползет, воя, на огни?

— Замолчи! — крикнул Платон, закрывая ладонями уши. — Что-то надо делать, что-то надо делать…

— Да делов-то всего — взять ствол и с одного выстрела аккуратно избавить ее от мучений.

— И вы хотите, чтобы это сделал именно я? — никак не мог осмыслить происходящее Платон.

— Ну ты же специалист, а Федька — он обязательно забрызгает мозгами все вокруг, он в прошлом месяце с трех выстрелов так и не смог попасть вот в. такую башку одного черномазого…

— Да потому что у него волосы торчали шаром на полметра от черепушки!

— Стоп! — крикнул Платон и вдруг почувствовал в своей руке холод металла.

— Анкл, — понизил голос Федя, засовывая ему в руку пистолет, — поторопился бы, а то братки, которые в нас из-за шлема саданулись сзади, достанут стволы и начнут подсчитывать ущерб. А как ни крути — я виноват: затормозил резко. Пальни — и линяем.

— А куда… Куда тут надо нажимать?.. — Платон поднял руку и удивился тяжести пистолета.

Братья захохотали, толкая друг друга локтями.

— Ну, анкл, ты даешь! — заметил Федя, после чего последовал уже знакомый по мощи и направленности шлепок ладонью по спине Платона.

Покачнувшись, Платон наткнулся на странный взгляд Авроры. Она смотрела на него, как на противное насекомое — с любопытством и отвращением. Эти взгляды Платону были хорошо знакомы. Так могут смотреть только отвергнутые женщины, вдруг обнаружившие в галантном, щедром и милом кандидате в любовники отвратительнейшее сексуальное отклонение.

Платон уже давно старался вести себя с женщинами отстраненно, чтобы не натыкаться потом на подобные взгляды, потому что знал — любая из них, даже та, что просто спрашивает на улице, как пройти в нужное место, через несколько секунд начинает оценивать внешность и живущую в глазах энергетику попавшегося ей прохожего с гормональным пристрастием. Он до сих пор не научился хамить и отмахиваться от них, до сих пор с галантной учтивостью протягивал носовой платок, деньги и руку помощи в ответ на жалобные просьбы об участии. Но эта женщина не имела права так смотреть! Он даже еще не согласился взять ее в домработницы! А что касается ведомства, в котором она работает, так этот факт может вызывать только сочувствие, но никак не вседозволенность оценки!

Покосившись на продолжающую скалить клыки кошку, Платон вытянул руку, зацепил указательным пальцем выступавшую изогнутую железку и, крепко зажмурившись, нажал на нее.

После неожиданно громкого выстрела последовало несколько секунд молчания, Платон открыл глаза, а братья стукнули друг друга кулаками в плечо.

— Да-а-а… — протянул Федор. — Что тут скажешь!..

— Сказать тут нечего! — поддержал его Веня.

Опомнившийся от сильного толчка в руку Платон с удивлением покрутил запястьем, осторожно глянул на кошку. Та замерла, уронив голову, но рта не закрыла. Он обшарил быстрым взглядом всю ее несчастную тушку, но не нашел никаких следов выстрела.

— Ребята, я же вам говорил…

— Специалист! — Федя ударом ладони в спину прекратил его попытки объясниться.

— А ты заметил, что он глянул только мельком и потом закрыл глаза! — с выражением восторга на лице Веня склонился к кошке.

— С закрытыми глазами — попасть точно в глаз! — повысил голос Федя, посмотрев на отступающих к «Ниве» мужчин.

— Аккуратно сработано! — выпрямился Веня и вытащил из ладони Платона пистолет.

— Кто попал в глаз? Я попал в глаз? Этого не может быть, я никогда в жизни…

— Федька тоже никогда раньше в негров не стрелял, — кивнул Веня, отдавая брату пистолет. — А припекло — и облажался! Учись, брат!

— А можно теперь отнести кошку в траву? — вдруг спросила Аврора, все еще комкая в руках развернутую газету.

— Вот за что я уважаю кошелок! — заметил Федя. — Обязательно ведь настоят на своем!

Аврора попыталась поднять мертвого зверька, но у нее это не получилось — газета порвалась. Платон, как в бреду, пошел открыть багажник, чтобы взять там пакет или мешок для мусора, и почти минуту стоял и тупо разглядывал изуродованный зад своей машины. Потом он обернулся и не обнаружил разбитой «Нивы». Не успев удивиться, куда по девалась машина и почему ее хозяева уехали, не дождавшись милиции, он был подхвачен под мышки братьями и почти силой засунут на переднее сиденье.

— Сматываться надо, — уверил Платона Федя. — Сейчас постовые прибудут, наверняка ведь какой-.нибудь гад уже позвонил.

Платон смотрел, как Веня подошел к Авроре, достал носовой платок и взял через него кошку за ноги. Женщина дернулась и прижала руки с испачканной газетой к груди, когда Веня, размахнувшись, закинул тушку животного вместе с платком в траву у дороги. Потом он вырвал у Авроры из рук газету, отбросил ее и стал что-то тихо втолковывать, размахивая перед ее лицом руками, а она настороженно следила за его движениями и кивала. Потом Веня показал куда-то рукой, Аврора еще раз кивнула и пошла в указанном направлении.

Открыв дверцу, Платон посмотрел вниз. После кошки осталось довольно большое темное пятно, но что совершенно выбило его из колеи — в одном месте асфальт имел странную выбоину с блестевшим внутри нее кусочком металла, и выбоина эта была залита свежей кровью.

— Насквозь! — кивнул Федя, протянув мимо него руку и захлопывая дверцу.

Сзади хлопнул дверцей Веня.

— Поехали!

Платон отметил, как осторожно Федор старался завести машину. Она тронулась с места и, подергиваясь, набирала скорость. Что-то было не так, что-то мучительно неуловимое, словно забытое в пылу беседы нужное слово. Вдруг Платон вздрогнул.

— А женщина? — оглянулся он назад. — Где Аврора?

— Я ее послал шлем искать, — невозмутимо заметил Веня. — А что? Сама выбросила — пусть сама и ищет. Я сказал — пока не найдет, чтобы домой не приходила.

— Куда — домой?.. — машинально спросил Платон.

— Да куда хочет! Без шлема, короче, пусть тебе на глаза не показывается.

— Мне?.. — прошептал Платон и подумал, что Аврора ведь не знает, где он живет. Потом он сам себе грустно усмехнулся — она же наверняка из Конторы и все про него знает, вон как смотрела! Потом он откинул голову назад и зажмурился, чтобы забыть зловещий вишневый отлив ее глаз, да так и заснул, сильно утомленный всеми навалившимися на него невероятными событиями — такая здоровая реакция организма на неприятные неожиданности спасала психику Платона с раннего детства.

Его растолкали на Литейном.

— Ну вот, не туда заехали, — пробормотал Платон, радуясь, что отключился полностью хотя бы на полчаса. — И никто не остановил по дороге? — пришел он в себя окончательно.

— Почему не остановил, остановил, — пожал плечами Федя. — Гаишник молоденький. Я ему объяснил по-быстрому, кого везу, он и отвалился.

— А кого ты везешь? — Платон показал рукой, где нужно повернуть.

— Кукарачу! — удивленно повысил голос Федя. — Я сказал — напряги мозги, просканируй фейс сидящего рядом со мной человека! Это же Кукарача! Он просканировал и отвалился.

— Он не потому отвалился, — объяснил Веня. — Он упал, потому что Федька рванул с места и саданул левой фарой по его мотоциклу.

— Господи! — ужаснулся Платон.

— Да ладно тебе, анкл. У нас зад в смятку, а ты из-за какой-то фары лопушишься! — укоризненно посмотрел Федя.

— Он жив? Милиционер этот? — слабея, поинтересовался Платон.

— Не то слово! — радостно уверил его Федор.

— Да, он в порядке, — подтвердил Вениамин. — Он выбрался из упавшего мотоцикла, бежал за нами и палил в воздух из пистолета. Он в полном порядке.

— Здесь два раза направо, — Платон нашел в себе силы поднять руку. — Перестраивайся в левый ряд.

— Где у тебя нора по металлу? — спросил Веня на светофоре. — Мы туда едем?

— Нора? По металлу?

— Куда ты тачки паленые или битые скидываешь? — объяснил Федор.

— Никуда не скидываю, у меня еще не было битых тачек, и никто их не поджигал.

— Специалист, — Веня толкнул брата в плечо.

— Высший класс! — правым кулаком Федор передал толчок Платону.

Платон с ужасом подумал, что братья правы. Не тащить же разбитую машину во двор к подъезду! Он достал телефон. С тяжелым сердцем нажал кнопочку пять. Вчера именно на эту цифру ему поместили экстренный номер для связи. Услыхав «Бухгалтерия слушает», Платон попросил Колю.

— У телефона.

— Я застрелил кошку, — вдруг сказал Платон, хотя собирался спокойным голосом спросить «Куда скинуть битую тачку?»

— Поздравляю, — равнодушно заметил Коля Птах. Его равнодушие слегка обидело Платона, и он не стал уточнять, что с закрытыми глазами умудрился попасть кошке в глаз.

— Машина разбита, — заметил он уже с раздражением.

— Бросьте ее.

— Где?

— Да где сейчас стоите. Хоть на светофоре. Только побыстрей. Мы уже не успеваем отработать дорожный патруль.

— А как же?..

— Перейдите на ту сторону улицы, третья припаркованная от столба — будет ваша. Красный «Москвич». Ключи в зажигании. Оставите во дворе, вечером созвонимся.

— Что? — спросил Федя, когда Платон убрал телефон.

— Подъезжай к обочине и остановись. Выходим. По-быстрому, — пробормотал Платон, стараясь не выдать свою растерянность голосом.

— Говорил же тебе, что гаишника нельзя трогать! — посетовал Вениамин. — Теперь у анкла неприятности!

Они перешли улицу. Платон огляделся. Третья от столба — это, конечно, конкретное место, но на углу машины были припаркованы с двух сторон от столба. И, как назло, с одной стороны — «Москвич», и с другой стороны — тоже.

— И что характерно — оба красные, — пробормотал Платон вслух.

— Ну прости, анкл, — от души попросил Федя.

Подумав, Платон двинулся направо, осмотрел салон «Москвича» — третьего от столба. Ключей в зажигании не было, на заднем сиденье вповалку лежали рюкзаки.

— Не тот, — резко развернулся он. Братья послушно шли за ним гуськом.

Когда Платон открыл дверцу, сел за руль и завел еще теплый двигатель, Федя, оглядевшись, наклонился и сообщил:

— В «мерсе» слева тоже ключи забыли.

— Садитесь быстрее!

— Слушайся анкла, — Веня толкнул брата в салон. — Погоришь на дорогих тачках. Они же все с антиугоном!

Оказавшись в знакомом дворе, Платон перевел дух и только тогда понял, что дорога от аэропорта его совсем доконала. Он собирался, неспешно передвигаясь, в пути объяснить братьям правила проживания в его доме. Теперь все слова начисто вылетели из головы. Платон прислушался к пульсации крови в ушах. Выключил мотор. Набрал воздуха, чтобы начать разъяснительную беседу, потом надул щеки и медленно выпустил воздух из легких.

— За кого вы меня принимаете? — спросил он вместо задуманного: «Мальчики, я живу холостяком, имею устоявшиеся привычки и странности, постарайтесь не тревожить меня излишним любопытством и выполнять определенные требования по перемещению по квартире».

— Анкл, мы тебя уважаем, — ответил Веня за двоих.

— Тогда постарайтесь изо всех сил и не прикасайтесь к вещам, которые трогать нельзя, — это у него сложилось само собой, вместо: «Некоторые предметы в квартире имеют для меня большую ценность, я прошу не брать их без разрешения. Особенно книги. Это исторические раритеты». Понятно? — спросил Платон, зациклившись про себя на слове «раритеты» и радуясь, что не произнес этого вслух. Потом пришлось бы понятным для братьев языком объяснить, что оно означает.

— Чего тут непонятного, — пожал плечами Федор. — Покажешь сразу, где у тебя растяжки стоят, и все дела.

— Я рад, что вы меня поняли, — кивнул Платон, соображая — спросить или не надо, что такое растяжки? Решил не сбивать беседу и продолжил: — Не трогайте дорогие мне растяжки, и все будет в порядке. Теперь по площади. Вам выделена самая большая комната, кухня — само собой — тоже в пределах допустимого передвижения, еще места общего пользования, естественно. В мою спальню можно заходить, но не более того. Все, что стоит за стеклом, трогать нельзя, в обуви ложиться в кровать запрещено, курить… Вы курите?

— Нет, — покачал головой Федя. — Мы себе не враги. Так, иногда сделаем в хорошей компании пару затяжек.

— И прекрасно. Пару затяжек делать в моей спальне тоже нельзя. Что осталось? Библиотека, но книги, я думаю, для вас пока тема не актуальная. Еще есть одна запертая комната — мой кабинет. Я вам его покажу, но входить в него потом будет запрещено.

— Анкл, ничего не выйдет,. — покачал опущенной головой Федор.

Платон посмотрел на них обоих в зеркальце. Братья сидели на заднем сиденье плечом к плечу.

— Почему не выйдет? — спросил Платон, слегка похолодев.

Его выстроенная крепость, его уютная норка, прекрасный музей и неприкасаемая коллекция вин! Венецианское стекло, фарфоровые статуэтки восемнадцатого века, ковры и бронза! А трубки?! Платон даже застонал от ужаса.

— Понимаешь, анкл, не можем мы жить с Федькой в одной комнате, — объяснил Веня. — Федька на ночь обязательно кого-нибудь приводит, а если не находит подходящую кошелку, то дрочит по полчаса. Громко! — уточнил Вениамин и, подумав, добавил: — Жениться ему надо.

— Ну так!.. — пожал плечами Федор.

— А ты?.. — Платон не смог быстро подобрать слова, но Веня его понял и с готовностью разъяснил:

— А я книжку читаю.

— Ага, — подтвердил Федя. — Уже год, как читает на ночь книжку. Прочитал больше половины. Импотент!

— Какую же ты книгу читаешь? — опешил Платон.

— Первую, — ответил Веня. — Первую книжку Гарри Поттера. Это, короче, про одного пацана, который…