— Прочла? — спрашивает он, помогая ей сесть.

— Прочла.

— Все поняла или объяснить?

— Я не поняла про сообщника. Потом объяснишь, у тебя сейчас люди.

— Я сразу объясню. По этому заключению московского следователя получается, что твоего шофера убил профессионал. А шофер не сопротивлялся, хотя я, как ты помнишь, тоже нанял профессионала. Вывод? У убийцы был сообщник. Или сообщница, которая отвлекала внимание. Подожди, не говори ничего. Самое неприятное в конце. Расследование этого дела отнимают у местной власти и поручают Федеральной службе безопасности. Мне было бы на все это наплевать, но обстановка сейчас в стране такая, что только место ничего не значит, нужно еще и доверие людей. Слухи в такой момент сделают столько же, сколько и оружие. А ведь ты не могла не знать! — Он нервно прошелся по комнате, пнув ногой подвернувшийся пуфик. — Ты не могла не видеть, как я устал за последние недели. Ты думаешь, почему я тебе охрану нанял? Меня подсиживали как могли, да еще с этим танкером, черт бы его побрал! Я уже сам не знаю, правильно ли сделал, забрав себе документы на него. Посадил бы сейчас председателя комиссии в министерстве, так ведь это бы значило огласку! Сколько ни посади, разве удержится на своем месте мэр города, когда у него такие начальники в министерстве! Все забудут этого старика чокнутого, будут помнить только название города и сумму! — Он подошел к жене, стал на колени и посмотрел ей в глаза. — Я до сих пор боюсь, что меня пристрелят за эти бумаги, я за тебя боюсь!

— Подожди. — Ирина потрогала пальцами виски. — Бумаги… На танкер…

— Ну скажи мне, только мне, я тебя умоляю. Как это случилось с шофером?

— Я… Я вышла в магазин и забыла сумочку, — пробормотала Ирина и закрыла лицо руками, потом резко развела их в стороны, растопырив пальцы. — Ты что, вполне серьезно допускаешь, что из-за этих бумажек тебя могут убить? Свои? Своя же власть?

— А ты что, допускаешь, что я стою пятнадцать миллиардов и они позволят документации всплыть?

— Потеряй их, пожалуйста, потеряй их! — забормотала Ирина, схватив руки мужа.

— Ну да, а потом зарой голову в песок, да? Уж лучше побыстрей кому-нибудь официально отдать.

Ирина, так что там случилось с шофером? Прекрати пить. — Он отнял бутылку.

— Я пойду спать, — пробормотала женщина, вставая.

Ты не выйдешь из дома. Я приказал. До моего распоряжения, пока не расскажешь, что случилось. Можешь спать хоть неделю.

В гостиницу, где жили Дима с Хрустовым, въехала делегация китайцев. Лепечущие узкоглазые человечки стали клацать фотоаппаратами в холле, увидев Диму. Хрустов предусмотрительно уронил пару раз на пол ключ от номера и поднимал его не спеша, пряча лицо. Дима подхватил одной рукой китаянку, закружил ее и поцеловал.

— Так, что ли? — спросил он весело у Хрустова, догнав его.

— Тут еще важно, что сказать, чтоб не испугалась. Хотя тебе, наверное, ничего говорить не надо.

Они поднимались по лестнице. У окна на их этаже стоял невысокий мужчина, закрывая шляпой лицо.

— Стоять, — сказал тихо Хрустов и обошел застывшего Диму, прижимаясь к стене.

Мужчина у окна смотрел на ночную улицу не поворачиваясь, а когда он вытащил руки из карманов брюк, маленькие ладони запрятались в очень длинных рукавах пиджака. Хрустов остановился и не стал доставать оружие. Он повернулся к Диме, показал пальцем на странного человечка и провел у себя по груди, изображая выпуклости. Дима сначала нахмурился, потом кивнул и внимательно всмотрелся в темный силуэт. В этот момент мужчина повернулся к ним и задрал голову вверх, чтобы удобней было смотреть из-под огромной шляпы.

— Ты? — удивился Дима, разглядев заплаканное лицо.

— Я, — кивнула Ирина и внимательно посмотрела на Хрустова.

В номере Димы она сразу пошла в ванную, прислонилась спиной к стене и долгим взглядом изучала лицо Димы, пока он стоял над ней и молчал.

— Может, пойдем на улицу и там спокойно поговорим? — Дима не выдержал первый.

— Что, прослушки могут быть и в ванной? — Ирина открывала кран с водой.

— Не знаю, а что случилось?

— Все случилось, — сказала Ирина, — все, что могло в моей жизни случиться, случилось.

— Я не люблю загадок.

— Хорошо. Давай будем говорить открыто. Я принесла тебе документы на танкер.

— Шутишь? — Дима побледнел.

— Вот они. — Ирина расстегнула белую — не по росту мужскую — рубашку и вытащила прозрачную папку, которая закрывала ее живот слегка утопленная в брюки.

Дима, не сводя с нее удивленного взгляда, взял протянутую папку, потом оторвался от некрасивого напряженного лица женщины и посмотрел на документы.

— Мне нужно уйти на некоторое время, а ты побудь у меня. Лучше поспи, ты плохо выглядишь.

— Я плохо выгляжу, вот как? — Она вцепилась в Диму дрожащими руками. — Нет, радость моя, никуда ты не пойдешь, пока не скажешь, что теперь со мной будет. А раздумывать тебе — не больше минуты, потому что я жду тебя минут десять, приехала на такси — это еще полчаса, сколько? Сорок. Через час у мужа закончится прием, он проверит, хорошо ли запер женушку, а ее-то и нет! Тогда он откроет свой сейф. Сколько? Минут десять на все. Позвонит — еще немного времени, итого у нас с тобой на все про все не больше двух часов. Решай. Или ты сейчас бежишь передавать куда надо документы — это ты можешь успеть, но живым тебе из города не уйти. Или мы бежим сразу, вот так, как есть, вместе и немедленно. Пока не объявлена тревога по городу, я могу уговорить знакомого гаишника снять вертолет, на нем — до военного аэродрома, а там деньгами, угрозами, как-нибудь улетим. Только бы за границы нашего штата выбраться.

— Какого штата? — Дима слушал весь этот бред терпеливо, жалея потерянные минуты.

— Хабаровско-Амурского, одного из двадцати штатов России! Здесь у мужа все схвачено, нам не уйти!

Дима понял, что, если сейчас уйдет, у него начнутся неприятности немедленно.

— Первый раз слышу про такой штат. Ты в порядке?

— Ладно, назови это губернией. Так мы — вместе? — Женщина смотрела не отрываясь.

— Нет, — сказал Дима, словно отчаявшись; закрыл глаза и помотал головой. — Нет, нет и нет. Я не могу подвергать тебя опасности! Зачем ты вообще так сделала? Зачем сбежала? Можно было бы договориться, ты бы передала мне…

— Просто скажи — да или нет.

— Я сказал — нет. Я не могу.

— Свой лепет про опасность можешь заткнуть себе в … — Ирина Акимовна, словно в задумчивости, употребила неприличное выражение. Она смотрела перед собой не мигая, словно поняла что-то, это что-то было рядом, надо было только логично… — Кстати, документы были в сейфе у моего мужа, ты не удивлен? — Она не смотрела на Диму.

— Ирина, посмотри на меня. Ну посмотри же на меня! Вот так, в глаза. Ирина, я человек казенный, подневольный, что скажут — то и делаю. Я не могу иметь жену, я вообще не могу иметь слабых мест. Ну просто пойми меня, а? Я не могу бежать с тобой не только потому, что боюсь за тебя. Я боюсь не успеть, если буду с обузой. Ну вот, я все сказал, ты же хотела правду.

— Я не эту правду хотела, — прошептала Ирина, закинув голову и глядя в его лицо. — Скажи, кто ты?

— Я все сказал.

— А этот… Этот человек с тобой, там, в коридоре? Я видела его вчера у гостиницы, он был с женщиной…

— Коллега.

— Коллега. Ну да, все сходится. Муж был прав. Все сходится. Отдай им это быстрее, прошу тебя, отдай! Муж сам не рад… Мне плохо. — Она стала оседать на пол.

Дима подхватил ее и отнес на кровать. Быстро, за тридцать секунд, оделся. Достал из чемодана упаковку таблеток, выдавил одну, набрал в ванной воды в стакан. Поднял голову женщины, оттянул за подбородок, открывая рот, и положил таблетку между зубов.

— Выпей. Ирина, пей.

Ирина приоткрыла глаза и глотнула, залившись водой.

— Умница, лежи. Сейчас станет хорошо, лежи. Он выбежал из номера и постучал к Хрустову:

— Оденься и будь готов. — Дима быстро и тихо говорил Хрустову в лицо, не заходя в номер. — Если я не вернусь через час, если начнут ломиться в мой номер, уходи через окно. Место встречи — двадцать первое отделение милиции. Будешь без документов, придешь, набуянишь, чтобы тебя задержали. Я буду там. Дождешься, когда дежурным будет старик с кавалерийскими усами, имя — Игнат. Он дежурит через день. Скажешь, что ты брат. Скажешь: «Я брат». В этот день и встретимся. Время! — сказал Дима, быстро уходя по лестнице.

Хрустов задумчиво потер подбородок. Открыл номер Димы, застыл, разглядев силуэт на кровати.

Женщина была жива, только спала. Он вздохнул с облегчением, поудобней положил ей подушку и вышел.

Дима вернулся через тридцать семь минут. Ничего не объясняя, зашел в номер Хрустова и стал надевать облегченный бронежилет.

— Пока все в порядке, может, выберемся нормально. Помоги. — Он показал Хрустову на спину. Хрустов подхватил узкие длинные липучки и зафиксировал их на спине Димы, закрепляя таким образом небольшой прямоугольник на груди сверху бронежилета как раз напротив сердца. Прямоугольник этот был из прорезиненной ткани, мягкий на ощупь и пружинил. — Теперь рубашку. Дай свою, лучше белую. — Дима надел рубашку Хрустова и удивленно потрогал свесившиеся плечи. — Здоров!

Теперь так. Я иду к себе. Через пятнадцать… Нет, лучше так. Услышишь выстрел. Подойди к моей двери, постучи. Уверенно постучи, кулаком. Подожди немного; если не откроют, опять постучи и голос сделай командный. Да, и соберись. Мы после этого уезжаем.

— Эта женщина… — начал Хрустов.

— Мы что, будем именно теперь задавать вопросы? — перебил его Дима.

Ирина открыла глаза, когда ее сильно ударили по щеке. Она увидела над собой лицо Димы Куницына, сильно зажмурилась и ощупала его слабыми руками.

— Ты… А у меня что-то с головой. Все кружится.

— Ирина, обними меня. — Дима лег рядом, выключив в комнате свет.

— Ну что ты, что. Счастье мое… Ты — мое счастье.

— Мне конец, — Дима говорил, уткнувшись в теплую душистую шею, — гостиница оцеплена. Они ждут нас, Ира. Прощай.

— Ну прощай, прощай… Что ты хочешь сказать? — Ирина хотела поднять голову, но уронила ее.

— Ты погубила нас. Они убьют меня. И тебя.

— Я погубила, — прошептала женщина.

Дима лег на спину, посмотрев незаметно на часы. Семь с половиной минут. Он щелкнул настольной лампой на тумбочке у кровати.

— Не надо было так делать. Я думал, у меня в запасе несколько дней. Я думал, что смогу быть с тобой, потянуть время.

— А где эти бумаги?

— Я их сжег. На кой черт они теперь нужны, если мы умрем. Пусть без нас кружится безумная карусель.

— Мы умрем… Как странно, я только вчера думала про смерть. Смотрела на эту женщину-следователя, а думала про смерть. Она красивая, глаз не отвести. Она была смерть! Я хотела тебе сказать, твой коллега и эта женщина…

— Ирина, помоги мне. Я думаю, меня захотят взять живым. Помоги.

— Чем?

— Не умирай. Девять минут.

— У тебя есть оружие? — Женщина сглотнула слезы.

— Есть. — Дима говорил тихо, чуть слышно. В окно ударил дождь. — Поцелуй меня. Моя последняя женщина. Моя смерть.

Они вцепились друг в друга с такой силой, что оба застонали от боли.

— Я умру с тобой Я так хочу. Молчи, не говори, я умру с тобой, мой последний мужчина. Только скажи, куда надо выстрелить. А лучше… Убей меня. Убей меня сам, пожалуйста!

— Лучше тебе не умирать. Ты случайная жертва, объяснишь мужу, скажешь, что спасала его, отдала документы мне специально, чтобы он не переживал. Хотя те, кто будет вышибать дверь, навряд ли поговорят с тобой. Стреляй под подбородок. Это наверняка. Извини. — Дима отцепил от себя руки женщины, встал и прошел на середину комнаты.

— Нет. Подожди, еще не надо, я еще не нагляделась на тебя!

Дима не отвечал, смотрел перед собой застывшим взглядом, потом достал небольшой пистолет, уложил его поудобней в руке.

Ирина смотрела на все это, не в силах пошевелиться.

Дима приставил дуло к груди и выстрелил. Постоял секунды две, расширились глаза, которые нашли Ирину Акимовну за эти секунды, пошатнулся и упал назад со страшным грохотом.

— Что же это такое. — Ирина Акимовна слезла с кровати и на четвереньках подползла к лежащему мужчине. Голова Димы повернулась набок, глаза закрылись, изо рта вытекала тонкая струйка крови. — Вставай, не надо так быстро… Я еще не готова, подожди… — Она смотрела, оцепенев, на красное пятно, растекающееся на левой стороне груди. И вдруг, словно проснувшись, удивленно огляделась, потом потрясла Диму за плечи и наклонилась, приложив ухо к его рту.

В дверь сильно постучали. Ирина дернулась и вскочила.

— Но я не хочу… — пробормотала она, схватившись за голову. — Я не готова. — Она вытащила из руки Димы оружие, подержала его, взвешивая. — Так просто?

В дверь опять стучали, и мужской голос приказывал открыть. Ирина приставила дуло, как Дима, к груди, потом покачала головой и бросила пистолет на пол.

— Нет, не попаду. Снизу в подбородок… Что я делаю? Надо быстро. — Она подняла пистолет, спеша, нашла дулом мягкое углубление под подбородком и нажала курок. Выстрел прозвучал одновременно с грохотом вышибаемой Хрустовым двери.

Остановившись в проеме, Хрустов увидел два силуэта на полу и задержал дыхание. К булькающему звуку присоединилось тихое сдерживаемое дыхание. Отстрельщик подошел к женщине, посмотрел внимательно на ее голову, судорожно дернувшуюся руку и понял, что она дышать не может. Он сел в кресло, закинул ногу на ногу и стал ждать.

Дима Куницын медленно сел, достал платок и вытер подбородок.

— Какой у меня тактичный охранник, — Дима снимал рубашку с большим красным пятном на груди, — сидит себе спокойно и ждет, когда я приведу себя в порядок, вы подумайте. Нет, чтобы помочь подняться, побеспокоить. Черт, упал неудобно… Хрустов, вставай! Беги, Хрустов, у нас не больше минуты, чтобы успеть выскочить из гостиницы до ментов! — Дима поднялся и быстро вышел из номера, прихватив со стула свою куртку.

Хрустов еще сидел полминуты, напряженно думая. Потом встал и выбежал за Димой. Они прошли в кафе и служебным ходом — на улицу. Дима бежал, избегая освещенных улиц, сдергивая с себя на ходу бронежилет. Под ноги Хрустову раздавленной лягушкой шмякнулся резиновый мешочек с «кровью».

— Лучше бежать спокойно и по освещенным местам, — сказал Хрустов, догнав Диму. — Трусцой. Рядом.

Дима сбавил темп.

— Сколько надо бежать по времени? — спросил Хрустов.

— Минут двадцать. Потом подеремся немного, можешь поставить мне фингал, если наболело. Нас заберут в отделение, отоспимся. Я буду американцем.

— Есть два вопроса. — Хрустов, и не поворачиваясь к Диме, видел боковым зрением, как тот покачал головой. — Это конкретно по делу.

— Ну если по делу.

— Прослушки в твоем номере.

— Снял часа два назад.

— Женщина сама себя убила?

— Конечно сама, из-за чего, спрашивается, я наизнанку вывернулся! Подожди, бензоколонка. — Дима достал из кармана куртки маленький флакон, выдавил из него себе на голову пасту и растер ее по волосам. Вспухла, лопаясь пузырями, черная пена. Через минуту Дима вышел из туалета с белыми мокрыми волосами. — А ты хорошо придумал с этой пробежкой, потрусили дальше. — Он пристраивался к ритму Хрустова.

Длинный звонок в дверь, потом еще один, потом стучат кулаком. «Откройте, милиция!» Гриша Покосов садится в кровати, сдерживая кашель, и покорно ждет. К его удивлению, дверь не вышибают. Минут через пять все кончается, но Гриша не собирается вставать и вообще издавать звуки. Он будет кашлять в подушку и ни за что не выглянет в окно!

Миша Январь садится в машину и уезжает, вспоминая, как он стоял на ВДНХ, как было ему жарко и смешно в бронежилете и желтой шляпе.

В квартире Евы Кургановой дверь ему открыли сразу. Далила, распахнув заспанные глаза и кутаясь в длинный халат, сообщила, что бомжа увезла «скорая», которую она вызвала по совету майора, как, кстати, его здоровье?

— Чье именно здоровье вас интересует? — Январь отводил глаза и не смотрел на длинные босые ступни — одна на другой, а пальчики шевелятся.

— А бомж умер, — говорит женщина, — так мне сказали в справочной по городу. Пришел ко мне в квартиру, все изгадил, — Далила глаза опустила и встала на две ноги, — потом заболел и умер. Я про вашего майора спрашиваю.

— А майор выжил. Но теперь не может говорить, ему горло прострелили. А вы врете, только я не знаю почему.

— А вы хамите. Подите вон.

— А вы дура, охраняй потом вас, дур таких! Я к вам с ордером приду!

— От дурака слышу!

— Мама, тебе придется помыть рот с мылом… — Сзади женщины выглянул заспанный мальчик лет семи. Он посмотрел на Января удивленно и зевнул, узко, как птенец, открыв рот.

Мише Январю стало стыдно.

Хрустов с Димой выпили, торопясь, бутылку коньяка. Подумали и уговорили еще одну.

— Ты есть поганый русишь, — помотал головой Дима, потому что Хрустов стал двоиться.

— А ты вонючий янки, — неуверенно сказал Хрустов и вдруг добавил:

— Смазливый подъ-юбочник, членом работаешь, да?! — Он легко поднял Диму за куртку на груди и бросил через два столика в висевшее зеркало.

Завизжали женщины в кафе, народ побежал к выходу.

Дима забормотал по-английски, дождался Хрустова, а когда тот подошел поближе, ловко увернулся от кулака в лицо и поддал ему головой в живот. Хрустов упал на руку и поранил ладонь осколками зеркала.

— Ты по-серьезному хочешь, да, сперма ходячая! Актеришка поганый! — Хрустов упал на спину и выбросил ногу, попав ботинком Диме под подбородок. Дима отлетел, размахивая руками в стороны, и шумно упал, ломая столик.

— Перемещайся к центру зала, — сказал он в нависшее над ним сердитое лицо отстрельщика, — и не заводись, чуть челюсть не сломал. — Дима оттолкнул Хрустова коленками, Хрустов врезался в стойку, посыпалась на пол посуда.

— Не заводись, да?! Ты сколько баб сделал, герой?! — Хрустов нагнулся, подставляя разогнавшемуся Диме спину, и перекинул его за стойку. — Ничего, найдется и на тебя какая-нибудь, за всех сразу уделает! — Он заглянул вниз, перегнувшись через стойку, а Дима огрел его по голове бутылкой. Бутылка не разбилась. Дима подумал и просто бросил ее, не глядя, через стойку.

— Без касания! — крикнул он, когда поднялся на ноги и увидел перед собой злое лицо отстрельщика. — Мне еще морда пригодится!

— Мордой работаешь, красавчик. — Хрустов все-таки достал скулу Димы.

Подъехавший наряд из ближайшего двадцать первого отделения милиции не сразу повязал двух дерущихся мужиков. Они еще минут пятнадцать наблюдали, как медленно, словно танцуя, те перемещаются по залу, равномерно сшибая столы и ломая стулья, вскрикивая при каждом ударе.

— А красиво дерутся мужики, как в кино, — восхитился один милиционер.

— Падай, — сказал Дима, тяжело дыша, — что-то они стоят и кайф ловят, — и первый повалился на пол, а упав, приподнял и с силой уронил ноги.

Хрустов пожал плечами и тоже дисциплинированно повалился рядом.

— Готовы, артисты! Блондин, похоже, иностранец. Тащи аккуратней, потом жалоб не оберешься.

В машине милиционеры выгребли из карманов блондина двести долларов мелкими, пачку сторублевок, перевязанную резинкой, и несколько кредитных карточек. У пожилого с собой было удостоверение охранника по найму частного охранного агентства и пятьдесят рублей.

В Москве было холодно; Ева стояла на стоянке такси в аэропорту. Визжа тормозами, подъехала замызганная «Нива». Сквозь грязное стекло на нее смотрел Аркаша.

В машине было тепло, Зоя смотрела на Еву настороженно и с восхищением.

— Не смотри на меня так, я ничего не сделала! Я могу пришить ему убийство по полной, но доказать очень трудно, нужны показания женщины, она показаний не даст, потому что совсем сбрендила от больших чувств, — проговорила Ева, усаживаясь поудобней рядом с ней на заднем сиденье.

— Она их не даст, потому что умерла. Покончила с собой. — Зоя медленно подняла указательный палец и уткнула его под подбородком.

Ева нашла перепуганными глазами глаза Ар-каши в зеркале. Он кивнул:

— Мы уже знаем, что ему было надо. Документацию на расколовшийся танкер. Бумаги были спрятаны у мэра, жена их достала и, вероятно, отдала Диме.

— Где он? — спросила Ева.

— Спрятался. Ни его, ни охранника не могут найти. Мэр поднял всех на ноги, в городе и области платит милиции и военным, но они как провалились. Приезжали туда фээсбэшники, им отдали твой отчет. Они объявили Диму в розыск по обвинению в убийстве своего сотрудника. Кстати, — Зоя потрогала коленку Евы, — родственники Олега приезжали, сестра и мать. Насчет квартиры и машины. Так что извини, я знаю, что у тебя была доверенность на машину, но ее пришлось отдать.

— О чем разговор, — пробормотала Ева.

— А вот кое-что из личных вещей мы приберегли. Парочка твоих фотографий, стихи. А разговор о том, что теперь у тебя будет тачка отечественная, но в отличном состоянии. Последняя модель «Москвича». Стоит у твоего дома. Документы в порядке.

— Я хочу отдохнуть недельку. Просто все время быть возле детей. И ничего не делать.

— Это зависит от того, когда Дима появится в Москве. Отдыхай пока.

— Вы его ждете в Москве?

— А куда ему деваться. Приедет как миленький. Там ему проявляться нельзя, разве что тоже захочет отдохнуть недельку в теплом месте. Но Москвы ему не миновать. Его надо…

— Упредить, — сказала Ева и улыбнулась.

— Что?

— Упредить, ну, опередить. Так Муся говорит.

— Да, это именно то, что я хотела тебе сказать. Упредить. Мы с Аркашей гадами будем, если не узнаем, на какую женщину его теперь захотят уложить и зачем. Вот тебе телефон. Спи с ним и в ванную бери. Деньги нужны?

Ева молча смотрела перед собой.

— А какая у меня зарплата? — поинтересовалась она.

— Ты работаешь в страховом агентстве начальником отдела. Тебе два месяца не платили зарплату. Кризис. Но свой прожиточный минимум, прожиточный минимум детей ты будешь иметь. Просто говори, когда нужны деньги.

— Да. Очень просто.

— Еще ты будешь иметь самолет или вертолет по необходимости, напрокат любую спецодежду и драгоценности, любое оружие, любые средства связи.

— И кто я, такая важная?

— Секретный агент Службы безопасности России, поздравляю вас, Ева Николаевна, — повернулся к ней Аркаша, остановив машину. — При таком ранге странно, что вам бандит Никит-ка по кличке Клоун привозит на дом коробки с провизией и устраивает потасовку.

— Что случилось? — Ева напряглась.

— Да все в порядке, прекрати, Аркаша. Это даже хорошо, что ты поддерживаешь дружеские отношения с таким контингентом. Неизвестно, что будет дальше. Друзья нужны везде. Они с твоим мужем друг другу морды разбили.

— В квартире?!

— На лестнице. Да, кстати, твоя квартира прослушивается — это мы ее слушаем, а еще квартиру твоей подруги, где сейчас отлеживается гений-самоучка. Привыкай и не обижайся. Многим нашим работникам прослушка только помогла. Просто забудь об этом, и все. Зато мы сможем прийти на помощь через несколько минут. Ну не злись, я знаю, что это напрягает. Помоги нам со Сперматозоидом. Без тебя его не завалить, это я точно знаю.

— Я сделаю его, — сказала Ева, прищурив глаза, — за бабочку в пространстве. А за прожиточный минимум и машину спасибо. Несколько вопросов. — Она смотрела в запотевшее стекло. — И какое правительство у власти в этой самой России, агентом безопасности которой я являюсь?

— Правительство спасения. На днях выберут парламент, а пока эти дни пройдут — столько народу перестреляют, чтобы своих людей в этот парламент засунуть!

— Кто?!

— Военные — это раз. У них вообще намечается большинство, потому что шантажируют силой и угрожают мировую войну развязать. Бандиты — это два. Сходка намечена большая, постреляют, поспорят и выберут своих, чтобы потом протащить. Союз промышленников и аграриев, который эту заваруху объявил, пока в большинстве, но и среди них не исключены проблемы. Двадцать губернаторов раздали акциями в собственность своему населению все крупнейшие промышленные объекты, объявили землю в частную собственность и определили границы своих губерний. В промышленных зонах условия существования довольно жесткие, зарплату платят едой на всех членов семьи, по вечерам люди дежурят в вооруженных нарядах, границы охраняют, но все — собственники, все — хозяева. Что поражает! Люди добровольно пошли в кабалу. В некоторых губерниях, пока завод какой-нибудь не восстановят, рабочим запрещено покидать границы штата. Зато и границы эти теперь — только территориальные, никаких национальных интересов. Появились, конечно, банды в тайге и на Урале, несколько колоний строгого режима разрушены, заключенные бежали, а так ничего, пока народ живет как ни в чем не бывало.

— А куда делись левые, правые?!

— Почти все политические партии растворились. Так, митингуют помаленьку, но народ не поддерживает. Потом, в спокойствии, может, и проявятся.

— А Москва? — спросила Ева. — Москва в какой губернии?

— Москва просто называется Центр, в ней будут установлены центр связи, информационный и банковский центры. Охранять Москву и кормить будут сообща.

— Ладно, ребята, а вы кто? Промышленники? Аграрии?

Мы — центр. Вернее, его безопасность.

— И на кой нам эта Франция сдалась, да? И Италия ни к чему, да, маленький?.. Мы с тобой поедем в деревню Рыжики, там хорошо, только паровоз ездит, нечистая сила, а мы не пойдем на путя, да? — Муся разговаривала с маленьким Сережей, он устроился у нее на груди и покачивал напряженно поднятой головкой. Сама Муся лежала на ковре и одеялах вместе с Евой и Далилой. У Далилы под мышкой пристроился Кеша, Ева положила на себя девочку. Девочка покачивала напряженной головкой и пускала слюну. — Будем землю пахать и деревья растить, да? Я теперь получаюсь собственница. Мне, как постоянной жительнице, кроме моих двенадцати соток полагается еще полгектара, могу продать! А я не продам, сад посажу, вырастут дети, будут там яблоки собирать, да?

— У тебя твою землю сто раз отнимут, — пробормотала задремавшая Далила, — у нас страна неустановившейся власти.

— А хоть и отнимут, все людям достанется, не съедят же они мои яблони.

— Вырубят, построят химический завод. — Далила не сдавалась.

— Какая ты унылая, что ж теперь и яблони не сажать?!

— Сажай, Маруся, яблони, рожай детей, пой песни; если ты не будешь это делать, мы все вымрем, — заявила Ева.

— Все бабы должны рожать детей и петь песни, — объявила свой вариант жизни Маруся, — а мужики строить и делать детей. Да! Чуть не забыла. Сказала про мужиков и вспомнила. Звонил наш муж, он так и сказал, я ваш муж, верните мой портфель.

— А ты что? — поинтересовалась Далила, приоткрыв глаза.

— А я ничего. Трубочку аккуратно положила, и все. Сама разговаривай про портфель, ты выбросила, ты и разговаривай.

— Заколебал, — вздохнула Ева. — Неужели нужно еще пять с половиной месяцев до развода?!

— И свидетели, что он не жил с тобой и не находился в интимных отношениях, — подтвердила Далила.

— И ничего этого не нужно, — заявила Муся, — съезди один раз к нам на станцию, и все дела.

— И что я должна делать у вас на станции?

— Сходить во Вдовий дом.

— Там живет киллер для мужей? — поинтересовалась Далила.

— Нет, у нас есть только один киллер — это баба Шура. Ее так и зовут, баба Шура Киллер. Но она работает, по заказам через церковь: просто-напросто относит батюшке бумажку, чтобы он помолился за упокой души. Человек еще живой, а его — за упокой. Больше недели не протягивает. А Вдовий дом только для женщин, которые хотят стать вдовой.

В этом доме должны быть маленькие окна и много комнат. Переходишь в потемках из комнаты в комнату — как книгу читаешь. Это кровать бабушки, это — комод прабабушки, тут дедушка умер, тут мама первую брачную ночь делала себе. В этом доме деревянные полы и стены, везде стоят сундуки, пахнет сразу всеми людьми, которые тут жили и умерли, по углам селятся паучки и поджидают заблудившуюся муху, за печкой обязательно живет сверчок, а в подполе — одна крыса, своя. Зимой, когда растопишь, в нем тепло — потолки низкие, а летом прохладно — тень от деревьев укроет от солнца. Дом постепенно врастает в землю, стареет, дети и внуки пристроили себе терраски и сделали по отдельному входу. В некоторых таких домах можно до семи входов насчитать. И это еще не берется в расчет подпол, из его низкого — норой — лаза можно тоже попасть в дом. Понятно, что дом должен был жить долго-долго, растить детей, умирать в себе стариков и старух, прежде чем стать Вдовьим домом.

Обычно предназначение дома определяют случайно. Зайдет в гости к хозяевам женщина, чаю попьет или соли займет, поговорит, а выходя, запутается в сумраке множества комнат и выйдет не в ту дверь, в которую вошла. Все, считай, вдова. Сначала, в первый раз, никто этому значения не придает, подумаешь, умер у женщины муж — замерз пьяный на дороге в ста метрах от дома. Второй и третий разы тоже могут пройти незамеченными, но так уж получается в небольших поселениях, что всегда найдется какая-нибудь бабка, которая заметит и расскажет. И это будет обязательно бабка, и, конечно, сначала никто ей не поверит, и она, как это бывает с такими бабками, войдет в азарт и подстережет, а после закричит на всю округу, как именно это было. «Заходила, милая, к Сергуне чаю занять? Заходила. Разговоры делала? Делала. В какую дверь вышла? А я помню в какую! Там дверей не счесть. А я помню! В другую дверь вышла, не в ту, куда вошла, я все помню, теперь плачь-кричи, мужа хорони».

Надо сказать, что, как только эта проныра установит, что дом действительно Вдовий, все, как по уговору, перестают об этом говорить и дальнейшее происходит без обсуждений.