Нина ВАСИНА
      ЖЕНЩИНА-АПЕЛЬСИН II
      ИНТЕРНАТ
      Анонс
      Книга является продолжением романа "Женщина апельсин".
      Главная героиня произведений - следователь по особо важным делам Ева Курганова. Ее профессиональный принцип - преступник должен сидеть в тюрьме или лежать в могиле. А так как Ева не уверена в объективности нашего суда, то предпочитает сама выносить и приводить в исполнение смертные приговоры.
      Посвящается всем, кто это читает
      Женщине
      Я только хочу, чтобы ты улыбнулась
      Мужчине
      Я только хочу, чтобы она улыбнулась
      Часть первая
      СТАМБУЛЬСКИЙ СИНДРОМ, ИЛИ САГА О ДОХЛОЙ ЧЕРЕПАХЕ
      Маленькая металлическая табличка, надраенная до блеска, отсвечивала на двери вечерним солнцем. Плотный мужчина с уютным животом, почти лишенный шеи, в отличных кожаных ботинках, длинном темном пальто тонкой шерсти и непременном шарфе белого цвета скреб подбородок, уставившись в раздумье на надпись. Рядом с ним стоял телохранитель, переводя взгляд с хозяина на табличку.
      - Что-то не так? - Телохранитель на всякий случай медленно оглянулся по сторонам.
      Да вот... По-русски написано... На табличке действительно было написано красиво и коротко:
      Дэвид Капа Адвокат.
      Конфиденциально и быстро.
      Телохранитель вздохнул. Он был хорошим специалистом, но очень раздражался на дураков. Он считал своего хозяина не просто дураком, а утонченным придурком, "дураком с прибабахом высшего качества".
      Вчера в аэропорту Стамбула хозяин топал ногами и орал неприличные слова, увидев в киоске газету с фотографией красивой бабы.
      Он требовал, чтобы ему немедленно перевели, что там написано. К ним подбежали услужливые турки и залопотали что-то. Хозяин, тыча в фотографию пальцем и краснея пухлым лицом с небрежной щетиной, орал на турок. Турки уговаривали хозяина не беспокоиться - они найдут ему много красивых девочек, какие проблемы! Телохранитель наблюдал все это, продолжая внимательно следить за подходившими близко людьми и профессионально обшаривать их взглядом. Он почти понимал, что говорили турки на плохом английском. Для них его хозяин был толстым мешком с деньгами, которому немедленно нужна женщина. Теперь этого придурка не устраивает надпись на русском языке.
      Телохранитель был отстрельщиком. Это значит, что он не принадлежал никому, у него не было своего хозяина, его нанимали за очень высокую плату и на короткое время. Если хозяин, к которому его наняли, погибал за время охраны, это означало смерть и охраннику.
      Из окна второго этажа небольшого особняка, обложенного грубым камнем, на них смотрел худой до безобразия еврей.
      Он медленно, словно каждое движение давалось ему с трудом, взял серебряный колокольчик и разбил тишину кабинета тонким сильным звуком.
      - Ко мне там русский, - сказал он слуге. - Пусть войдет.
      Слуга проворно сбежал вниз и открыл на себя тяжелую дверь.
      Тучный русский как раз поднял руку, собираясь позвонить. Его телохранитель быстро закрыл собой хозяина.
      Слуга и отстрельщик смотрели друг на друга несколько секунд. Потом слуга посмотрел на хозяина отстрельщика и чуть заметно усмехнулся Он удивился - как адвокат определил, что внизу русский? Конечно, этот идиотский белый шарф под темным пальто!
      Телохранитель за эту усмешку простил слуге его узкоглазое лицо и обезьяньи движения суетливого китайца.
      Русский поднялся по красивой лестнице, разглядывая темные полотна небольших картин, отдуваясь, уселся в кабинете в самое большое кресло, оглядел внимательно адвоката Дэвида Капу и сказал в обтянутые кожей скулы, в глаза тусклого неба над большим красивым носом - нос один выиграл от чрезмерной худобы, приобретя торжественное изящество.
      - Я - Федя Самосвал. Я пришел от... - Федя назвал известную в Москве фамилию. - Мне сказали, что ты лучший - и тут, и там - у нас.
      В кабинете наступила тишина. Даже телохранитель задержал дыхание.
      Копошился в кресле Федя, снимая с шеи шарф. Слуга дождался, когда адвокат тяжело и красиво махнет рукой, приказывая ему выйти.
      Федя пронаблюдал уход слуги, подумал немного и, к большому удивлению телохранителя, попытался изобразить тоже что-то подобное
      Рукой с толстыми и короткими пальцами. А когда телохранитель не понял, то просто сказал ему грустно и убедительно:
      - Выйди.
      Обиженный телохранитель остался стоять за дверью, не отвечая на предложения китайца пройти в гостиную.
      - Он не мой человек... - Федя решил объяснить адвокату изумление телохранителя. - Мне его купил мой секретарь только на Турцию. Беспокоится.
      Дэвид Капа молчал.
      - Мой друг сказал мне, что ты лучший для таких дел. - Федя вдруг засомневался, понимают ли его, - а вдруг адвокат не знает русского?
      Дэвид Капа молчал.
      - Сколько? - спросил Федя и вздохнул, не выдержав этой тишины и грустного взгляда старого дистрофика.
      - Ну... - Адвокат пошевелился и соединил растопыренные пальцы подушечками. - Лучше будет, если вы расскажете все по порядку.
      Он прекрасно говорил по-русски.
      - С какого места?
      - Мы будем кого-то искать или от кого-то прятаться? С этого и начните.
      - Мне нужно найти двух человек. Мужчину и женщину. Я не знаю, живы ли они, знаю точно, что они оба тут, в Турции.
      - Начните с женщины.
      - Красивая, волосы темные...
      - Минутку. - Адвокат медленно встал, Феде показалось, что он встал не весь, а как-то по частям.
      Медленно передвигаясь, Капа прошел мимо Феди к камину и сел у огня, вытянув такие длинные ноги, что Федя с сомнением уставился на свои.
      - Вы не в полиции. Назовите имя и род занятий, судя по всему она русская?
      - Русская. Красивая. Старший лейтенант Ева Николаевна Курганова, уголовный розыск. Хорошо стреляет. Отстреливает в основном, так сказать, плохих мальчиков, которые не получили достаточный, по ее мнению, срок за свои преступления. Ее фотография есть во вчерашней газете, названия не помню.
      - Почему она в Турции?
      - А, это уже про второго человека. Он как раз плохой мальчик, сидел в тюрьме, я должен был устроить ему побег. Она пришла в тюрьму на полчаса раньше. И украла мальчика. Маленького роста. Некрасивый. Хорошо стреляет. Отстреливает в основном богатых авторитетов. Паша Закидонский, то есть Слоник. Паша любит Турцию, у него тут особнячок есть с бассейном и вид на жительство. А Еву увезли турки на корабле. Она говорит, что Слоника придушила и вывезла из тюрьмы уже труп.
      - Об этом вашем Слонике и побеге тоже писали газеты. Что вы сами думаете, они живы?
      - Я думаю, что девочка жива, а плохой мальчик - нет.
      - Если я нахожу женщину, это понятно - я могу ее предъявить, а как быть с этим... Слоником? Если он мертв?
      - Там посмотрим. Беретесь?
      Адвокат у огня не двигался. Феде была видна только его голова над спинкой кресла, хорошо уложенные седые волосы с остатками былой курчавости.
      - Я узнаю, что могу сделать. В принципе я могу все. Если мне это интересно. Но бывают такие случаи, когда моих связей и возможностей недостаточно. Таких случаев мало. Но они бывают. Завтра я скажу, буду ли я это делать. Скажите, где вы остановились. И... Зачем вам эта женщина?
      Последний вопрос был задан вкрадчиво и еле слышно.
      - Ну, это просто. - Федя встал, накинул шарф и посмотрел еще раз на длиннющие ноги в мягких туфлях. - Я просто... - Тут Федя вдруг понял, чего он хочет, и очень этому обрадовался. Хорош бы он был, объясняя этому адвокату, что хочет поговорить с Евой. - Я просто хочу ее трахнуть как следует, и все.
      Адвокат неожиданно быстро вывернулся в кресле большим засушенным насекомым и уставился на Федю из-за спинки кресла.
      - А остановился я у Хамида. Хамид-Паша - мой друг детства, у него здесь самый дорогой публичный дом. - Федя решил, что такое объяснение достаточно, чтобы... "Чтобы - что?" - Так что у меня на этот счет все в порядке, - добавил он.
      Адвокат встал и засунул руки в большие карманы домашнего пиджака.
      - Я берусь за это.
      - Ты сказал - завтра?..
      - Я берусь за это. Выписывайте чек.
      - Наличными, - сказал все еще удивленный Федя, засовывая руку во внутренний карман.
      - Такое количество вы могли принести только в сумке или чемодане. У вас нет сумки и чемодана. Приготовьте чек, да и у вашего друга должен быть счет в банке.
      Федя уставился на адвоката, изумление сделало его лицо глупым и злым.
      - Почему? - спросил он, встряхнувшись и задрав вверх подбородок.
      - Вы меня заинтриговали. Скажи вы, что хотите отомстить, ну.., это было бы неинтересно.
      - Почему так дорого?! - спросил Федя осипшим голосом.
      - У вас большое и тяжелое дело на межгосударственном уровне. Только моими талантами сыщика здесь не обойтись, оплачивать придется весьма дорогих чиновников безопасности, зато я обещаю, что, если этой женщины здесь не будет, я найду ее даже там, у вас. В России, - добавил адвокат, нависая над Федей. - Вы меня очень заинтересовали. Скажете вашему другу про меня?
      - Нет. - Федя дышал тяжело и не двигался с места, хотя хозяин кабинета явно собрался его выпроводить. - Я это... Я не очень понял.
      - Денег стало жалко? - спросил адвокат, зябко потирая руки. - Не лишайте меня удовольствия от этой работы, и потом... Только представьте, это же будет самый дорогой в мире трах! Подпишите договор.
      - Чего? - Теперь Федя решил, что точно ослышался.
      - Ничего особенного, но я теперь являюсь вашим адвокатом, если вы попадаете в историю, я решаю ваши проблемы. Это моя работа, я ведь и налоги плачу.
      Федя сказал, что не подписывает никаких договоров с детства.
      - Тогда поставьте крестик вот здесь, пожалуйста.
      ***
      В тринадцать лет Федя подписал один договор, он запомнил его навсегда. Федя помнил даже цвет и запах листка в линейку. Листок был почти пустым, потому что написано было:
      Договор
      Я буду Драной Жопой, а не Федей Самосвалом, если дам учителю физкультуры сделать это.
      И ПОДПИСЬ.
      Всего листков было три. Текст одинаковый, подписи разные. Драной Жопой мог еще стать вальяжный черноглазый Хамид и огромный толстяк Макс Черепаха. Договоры упаковались в жестяную банку от чая - богатство Хамида, он хранил в ней несколько фотографий и кольцо-печатку - и были закопаны под деревом недалеко от железнодорожной станции.
      Федя вдруг вспомнил отчетливо недоумение на отечном лице Макса Черепахи - тот не понял, что значит расписаться, тогда Хамид сказал ему:
      - Поставь крестик...
      Макс поставил крестик. Это было в 1964 году в маленьком провинциальном городке.
      - Зачем мы это пишем, ведь его уже нет? - спросил рассудительный Хамид.
      Чтобы никогда не забыть и быть начеку, - сказал Федя.
      ***
      Перед начищенной до блеска табличкой с именем Дэвида Капы стоял старый поляк и неуверенно смотрел на дверь. Почувствовав, что его разглядывают, поляк поднял голову и слегка кивнул иссушенному лицу в окне. Дверь открылась. Поляк оглядел китайца, вошел, все еще медля, но потом отдал слуге шляпу и фотоаппарат. Он завороженно разглядывал картины, пока поднимался по лестнице в кабинет адвоката, перед одной даже замер в благоговейном восторге, достал очки и внимательно изучил подпись художника.
      - Казимир Вольшанский, - чуть кивнул старик, огляделся и сел в кресло, повинуясь слабому гостеприимному движению руки Дэвида Капы.
      Хозяин кабинета перекладывал на столе бумаги, открыл и закрыл большую книгу, убедившись, что закладка - тонкая резная пластинка из слоновой кости - лежит ровно и там,
      Где надо, потом откинулся на спинку стула, соединил пальцы подушечками, посмотрел в окно и замер, словно заснул.
      Наступила тишина.
      Старый поляк сидел расслабленно, ему очень нравилась обстановка кабинета и как пахли книги. Дэвид Капа, не двигаясь и не поворачивая головы, повел глазами и внимательно осмотрел Казимира. Казимир встретил его взгляд с невозмутимой старческой доброжелательностью.
      - Ищете кого-то или прячетесь? - спросил адвокат, не отводя взгляда.
      - Благодарю вас, ищу, - чуть наклонил голову Казимир.
      - Почему вы решили, что я смогу помочь?
      - А, простите, вот. - Казимир порылся сначала в одном кармане, потом в другом и достал визитную карточку. - Вот, пожалуйста, этот человек в Москве сказал мне, что вы лучший.
      Адвокат внимательно прочел имя на карточке, посмотрел, вспоминая, куда-то мимо Казимира, чуть усмехнулся и кивнул.
      - Чем больше вы мне расскажете, тем быстрее я смогу помочь.
      - Понимаю, понимаю. Извольте. - Казимир наклонился, уперевшись локтями в колени, подался вперед и занервничал. - Я поляк, в Москве кормлю людей. Как это объяснить... Все, что я умею, - это вкусно готовить, вот и кормлю всех, кто приходит. Одинок. - Тут Казимир чуть замешкался и вздохнул. - Мне очень понравилась женщина, а ее почему-то увезли в Турцию. Она красива и.., очень красива, только у нее трудная профессия - она, как это правильно... Она ловит преступников, она милиционер даже, только женского рода. Я хотел бы ее найти. Да! Она молода, темные волосы, и что самое главное - она ранена, да, да! В лице адвоката ничего не изменилось, он вдруг отрывисто и нервно издал странный звук, на который тут же открылась дверь и вошел китаец.
      - Принеси хересу, - сказал адвокат и, сощурившись, посмотрел на Казимира. - Что делает эта женщина-милиционер, раненная, в Турции?
      - Да, вы правы, это все очень странно. Понимаете, я живу спокойно, готовить люблю, вечером телевизор, по субботам музыка. Да! По воскресеньям мы с друзьями собираемся иногда поиграть у меня в карты. Я никогда не слушал, о чем беседуют мои клиенты, которых я кормлю, понимаете? А тут, сам не представляю, как это получилось, я вдруг понял, что говорят про нее. Она сильно навредила какому-то важному бандиту, что-то у него украла или кого-то пристрелила не того. Он хотел ее найти и разобраться, так они говорят - разобраться! Я приехал к ней, ее зовут Ева, Ева Курганова, привез деньги и сказал быстро бежать, я сказал даже, куда бежать, а она не успела. Я следил, я видел ее в аэропорту, я точно знаю, что она в Турции, потому что этот человек, который хотел с ней разобраться, он летел вместе со мной в самолете! Нет, послушайте! - Казимир протянул руки к адвокату, потому что тот встал и разливал херес темного золота в бокалы. - Мы полетели в одном самолете, этот человек здесь, если он ее найдет раньше меня, он может ее убить, понимаете?!
      - Выпейте, - сказал адвокат, протягивая бокал Казимиру. - Вы не нервничайте так, выпейте со мной, я был в Польше некоторое время. Польша очень грустная страна, мы ведь почти ровесники, так ведь? - Он смотрел в растерянное лицо Казимира, чуть усмехаясь.
      - Благодарю вас.
      - Вы мне не все сказали. Кого эта женщина убила?
      - Я не знаю. Я могу только предполагать, учитывая обрывки услышанного разговора. Этот большой человек, убийца, он должен был сделать побег, а Ева помешала, вот и все. Правда... Понимаете, я читаю газеты. В тот день сбежал "киллер номер один", как его у нас называют, я особо не вникаю. Как это объяснить, со мной что-то произошло. Я жил все время очень тихо и без проблем. Бандиты, киллеры, Господи помилуй! Я тут у вас сижу и не верю сам себе, что я здесь. Вот я кому-то все это рассказываю и сам слышу, что все бред, полный бред. Извините. - Казимир поднялся и стал искать, куда поставить бокал. - Я пойду, мне лучше уйти, я смешон сам себе.
      - Я берусь за ваше дело, - сказал вдруг Дэвид Капа. - Только один маленький вопрос: зачем вы ищете эту женщину?
      - А... Ну это очень просто. Она должна поехать в Польшу и родить там мне внуков.
      - Она ваша дочь?
      - Нет, что вы. Но ведь все может быть, так? Сколько я должен? Казимир чудовищно устал.
      - Нисколько. Считайте, что все уже оплачено. Только, если можно, припомните, пожалуйста, кроме этого бандита, как вы говорите, еще знакомые в самолете были?
      - Да!.. Действительно. Ева приходила ко мне покушать с одной очень красивой молодой женщиной. Такая роскошная блондинка северного типа, она то ли психолог, то ли детский врач. Она была в самолете, я даже знаю ее имя, это редкое имя - Далила. Вам нужно имя того человека, который ищет Еву? Я его знаю.
      - Нет. Я сам могу его назвать, да только к чему нам это. Прощайте. Зайдите на днях. Кстати, если мы подружимся, можно будет узнать адрес того места, где вы всех кормите?
      - Бога ради, заходите! - Казимир выглядел и обрадованным, и смущенным.
      - Это я к тому, чтобы и поесть, и посмотреть на красивых роковых женщин в одном месте. Да! Еще вот что. Если вы захотите здесь найти красавицу, идите сразу в дом развлечений Хамида.
      Казимир, немного оторопев от такого приглашения, медленно спускался по лестнице и опять остановился у картины.
      - Неужели настоящий Брейгель? - спросил он* указав рукой, и только тут заметил,
      Что все еще держит бокал Вино выплеснулось от резкого движения и залило брюки. Китаец кивал головой и смотрел на стекающие по сильным пальцам поляка капли хереса. Казимир отпил и отдал бокал слуге.
      Внизу он медленно вытер руку платком, взял шляпу.
      - Благодарю вас, - сказал старый поляк китайцу. У него не шли из головы слова про публичный дом, сказанные напоследок адвокатом. - Отличный херес...
      ***
      Адвокат Дэвид Капа позвал слугу.
      - Я выйду из дома, - сказал он, потирая руки в радостном возбуждении. - Мне нужны вчерашние газеты, а потом - плащ, трость и шляпа.
      Китаец кивнул, он все не уходил, смотрел, как адвокат отошел в угол комнаты, к маленькому шахматному столику, и переставляет фигуры.
      - Старый поляк вполне может иметь внуков, правда с сомнительной родословной, если бандит Самосвал найдет ее первой и сделает с ней то, что хочет. В публичном доме Хамида не держат беременных девочек.
      Потом адвокат повернулся и заговорил, звонко выкрикивая звуки, по-китайски - слуга дернулся и побежал выполнять приказания.
      Через полчаса адвокат прочел, что по линии Интерпола разыскивается офицер милиции, инспектор Московского уголовного розыска Ева Курганова, белая, темноволосая, предположительно ранена, некоторые следы в Москве ведут к турецкой антиправительственной группировке "Самах".
      Молодая красивая женщина смотрела с фотографии с вызовом, чуть улыбаясь
      Дэвид Капа толчком указательного пальца уронил одну фигурку, фигурка покатилась.
      - Для начала, - сказал адвокат, - я узнаю, есть ли тут кто лежачий.
      ***
      Федя стоял на огромном белом балконе с колоннами и кормил чаек. Чайки орали и бросались на крошки, чуть сложив крылья. Они ни одной крошке не дали утонуть
      Федя так кормил чаек уже третий день.
      Запах моря и резкие крики опротивели ему до тошноты, до безрассудного желания перебить посуду и поставить фингал жене.
      Посуда была чужая. Дорогой фарфор с позолотой, чашки, тарелки, супницы и салатницы с изображением жанровых сцен из жизни императрицы Екатерины, украшенный серебром и бирюзой хрусталь бокалов. Хамид бы не понял. А жена сбежала в неизвестном направлении с хилым интеллигентом, снимающим кровавые фильмы ужасов, изготовителем редкой садистской порнографии Стасом Покрышкиным.
      "Дай тебе Бог, жена, чтобы все синяки у тебя в жизни были такими же воображаемыми, как этот".
      Федя разглядывал Стамбул в легкой утренней дымке. День еще не определился, солнце не решило окончательно, жарить или подремать в тонкой пелене облаков.
      Пахло сухой чужой землей, немного пряностями и дорогими духами от строгой, по-европейски одетой женщины Лизы - секретаря Хамида. Федя по запаху определил, что она неслышно подошла и стоит сзади.
      Лиза ненавидела Федю так же лениво и малообъяснимо, как Федя ненавидел запах моря и крики чаек.
      - Что скажешь, стрекоза? - Федя обернулся и облокотился на ограждение балкона, разглядывая сухую, с идеальной осанкой Лизу.
      Платиновые волосы уложены в прическу, собравшую безупречно все волоски. Лицо с тонкой пергаментной кожей удивляло необыкновенной синевой глаз. Минимум косметики. Полное отсутствие груди. Ноги от колен и ниже стройные, с удивительно тонкими щиколотками, завершались изящными открытыми туфлями на очень высоких каблуках. И только руки выдавали возраст Лизы. Руки были морщинистые, с множеством колец, но не просто перстней, а длинных золотых и платиновых напалечников от среднего сустава к ладони.
      Как сказал Хамид, он сам смутно помнит, что лет десять назад пил за ее то ли семидесяти-, то ли шестидесятилетие.
      - Вы, Федор Иванович, удивительно скучны и ленивы, что на это можно сказать?
      Сказать на это действительно было нечего. Федя эти три дня провел на редкость бездарно. Сначала они с Хамидом пили и вспоминали прошлое. Хамид уверял, что его люди легко и просто найдут любую красивую русскую женщину в Турции.
      Потом Хамид завел себя и ринулся на поиски лично. Два дня Федя его не видел. Сегодня ночью Хамид разбудил Федю. Он был злой. Он не нашел Еву.
      - В Стамбуле убили немецкого посла и двоих русских, молодых и богатых, это все, что я откопал.
      - Ты что, искал немецкого посла? Тебя попросили найти женщину, просто женщину. Хамид, я тебя не узнаю.
      - Просто женщину, да? А почему, когда я начинаю о ней расспрашивать, мне говорят, что ничего не знают, но вот кто-то пришил посла?! Я иду дальше, копаюсь в этой грязи с послом, опять начинаю расспрашивать, мне сообщают, что да, есть такая красивая и опасная, вот тут недавно прикончили двух русских, зарвались мальчики, говорят. Чего это ты, Хамид, говорят, так интересуешься опасными девочками, ты что, шоу в своем борделе хочешь организовать?
      - Что еще за шоу? - Федя спросонья тупо таращился на Хамида.
      - Я тоже так спросил, что за шоу такое, мне интересно стало. Мне объяснили, что я могу, конечно, поиметь эту девочку у себя, но перед каждой встречей с клиентом она будет
      Стрелять по яблоку на его голове, возбуждая его до крайней степени. Хочешь такую горячую девочку, Хамид, спросили меня, от клиентов отбоя не будет! Что я должен на это сказать? Вот именно. Ничего. Я и промолчал.
      - Кто тебе говорил про стрельбу? - Федя с трудом выбрался из множества подушек и искал выпить. - Кто это говорил, тот что-то про нее знает!
      - Федя, тут все что-то про кого-то знают, понимаешь, Федя. Приходишь к любому человеку, пока ты не задал свой вопрос, он не знает, чего ты хочешь, но как только ты сказал, все! Сразу все все знают, понимаешь? Не понимаешь.
      - Если кто-то что-то знает, заплати и расспроси!
      - А вот тут все не так просто. Платишь. Молчит. Еще платишь. Вздыхает и говорит, что так и быть, поделится особо секретной информацией. И посылает тебя к другому. Догадайся, что там происходит?
      - И что там происходит?
      - Спрашиваешь. Он все знает. Платишь. Молчит. Еще платишь, вздыхает и посылает к следующему!
      - А по зубам? - с интересом спросил Федя.
      - Это совсем неинтересно, это суд, адвокаты, снова платишь, потом миришься с ним, он вздыхает и говорит, что мало что знает, а вот есть один человек, который знает все!
      - Ну и бардак тут у вас. - Федя вздохнул. - Давай мне телефон, я буду звонить.
      - Федя, сейчас полчетвертого утра.
      - Самое время, чтобы мой секретарь понял, насколько это важно.
      Федя говорил недолго, в конце поинтересовался, не появилась ли жена Наталья.
      Хамид ушел и лег в джакузи, которую он называл корытом. Маленькая заспанная китаянка играла ему на дудочке. Она сидела на краю бассейна голая, желтое тело завораживало - теплая статуэтка на холодной голубой плитке. Федю бросала в дрожь заунывная мелодия. Словно длинные и холодные пальцы трогали обнаженные нервы, не причиняя боли, но лишая покоя.
      Федя вздохнул, глянув на часы. Секретарь не сможет ничего узнать, пока не откроются официальные учреждения, не раньше девяти.
      - Федя, - расслабленно позвал Хамид, чуть двигаясь в горячих под напором снизу струях, - что ты так из-за бабы, Федя?! У меня есть мальчик, красивый, как ангел. Да не плюйся ты, я все понимаю, я предлагаю, чтобы он тебе почитал. Ты сам увидишь, это не объяснить.
      Федя задумчиво оглядел щупленькую фигурку китаянки, хотел что-то ей сказать, но потом просто скинул в воду. Мучительные звуки прекратились.
      - Ты, Федя, мне друг... - задумчиво сказал Хамид, наблюдая барахтанье китаянки в воде, - но очень некультурный. Ты только что испортил редкий музыкальный инструмент. Позови Илию, - сказал он китаянке, поднимая ее вверх, легко уместив аккуратную попку на ладони.
      Пришел мальчик в набедренной повязке, с блестящим медальоном на худой шее и с огромной книгой. Поклонился, улыбнувшись.
      - Хамид! - протестующе замахал руками Федя. - Может, я просто напьюсь как следует, только этого не хватало, что еще за книга?!
      - "Преступление и наказание", - сказал Хамид и захохотал, видя лицо Феди. - Шучу! Шучу! Какая тебе разница, что за слова у песни соловья, а? Расслабься, Федя, это получше наркотика.
      Федя сел в огромное кресло, качая головой.
      - Хатыанку-ум алла-а-а! - пропел вдруг очень красивым голосом мальчик и раскрыл книгу. Он посмотрел на Федю большими черными глазами, потом прикрыл их длинными ресницами, глядя в книгу.
      Рука его, изящная, с подвижными красивыми пальцами, захватила медальон за цепочку и покачивала туда-сюда. Федя хотел отвести взгляд от медальона, чтобы получше рассмотреть обладателя такого чудесного голоса, но не смог отвести взгляда от блестящего золотого круга.
      Мальчик осторожно сел, сложив ноги, перед Федей и убедился, что Федя не отвел глаз от медальона. Он стал читать тише, его голос трудно было назвать как-то определенно, да он и не читал, а пел, покачивая кружочком, пока глаза Феди не стали отсутствующими, а сам он не обмяк в кресле, почти не дыша.
      Мальчик встал, поклонился Хамиду и ушел.
      А Федя вскочил из кресла и выбежал на большой, заросший одуванчиками луг. Он погнался за женщиной, трава была невысокой, Федя хорошо рассмотрел мелькавшие голые ноги, розовые пятки и крошечные пальцы, когда ступня почти приближалась к мокрому от росы подолу юбки. Женщина смеялась, но не оглядывалась, Федя бежал, срывая на ходу тяжелые желтые головки цветов и бросая их в женщину. Он искал глазами что-то потяжелее, чтобы попасть, чтобы она обиделась, заплакала, но оглянулась! Он должен был увидеть ее лицо, чтобы узнать, если случайно увидит, чтобы не потерять! Мелькала щека, один раз она почти повернулась, смеясь быстрым неуловимым профилем. Резкий неприятный запах от смятой травы вдруг стал невыносимым, Федя схватился за лицо, открыл глаза и обнаружил себя в кресле. Хамид в халате убрал от его лица синий флакончик, из которого так пронзительно пахло.
      - Твой секретарь звонит, будешь говорить?
      Федя бессмысленно осмотрелся и опустил глаза на запястье. Его часы показывали почти десять утра. Он взял трубку телефона, еще плохо соображая.
      - Никитка, - сказал Федя, тяжело дыша, - я ее почти догнал!
      - Все рассказывать или только то, что я об этом думаю? - спросил Никитка издалека.
      - Как хочешь. - Федя понял, что не было луга и женщины.
      - Там у тебя в Турции убили двух русских коммерсантов, не то чтобы уж очень важные люди, но и не шестерки. Здесь пустили слух, что это сделал Слоник, который сбежал и продолжает работать. Я думаю, что Слоник давно мертв, что это утка, чтобы списать на него еще два убийства и не засветить нового киллера. Еще я думаю, что теперь турки нашу Проблему выкинут, она им больше не нужна, раз Слоник для них жив и благополучно "добрался до Турции". У меня все. Учитывая ее послужной список, если она будет жива, когда ее выбросят, она кинется искать русское посольство. Я тебе помог?
      ***
      Секретарь не угадал совсем чуть-чуть. Ева Курганова, в плотно облегающем грудь коротком топе, который открывал ее живот, с пластырем на боку, в короткой с оборками юбке, в чулках на резинках, выглядывающих из-под этой юбки, туфлях на высоком каблуке, пришла в полицию. Стучала кулаком по стойке дежурного, требуя старшего, и кричала, что она офицер полиции из России и требует помочь ей добраться до посольства.
      Дежурный понял только слово "Россия". Он грустно вздохнул, отвел Еву в маленькую комнату и пригласил небольшого упитанного очкарика, который сел напротив Евы, открыл папку и стал читать по слогам, чудовищно коверкая слова:
      - Вы добровольно прибывали в эту страну, надеясь на легкий заработок определенных
      Женских профессий. Если вы имеете документы, предъявите их. Если вы не имеете документы, напишите на бумаге ваше имя, фамилию и отчество. Бумага будет направлена в отдел по претензиям нелегально прибывших в нашу страну иностранцев. На время рассмотрения этой бумаги вы будете помещены в изолятор.
      Ева смотрела на очкарика с отчаянием.
      - Минуточку, я хочу вам сказать, что я не прибыла сюда, надеясь на легкий заработок! Меня принудительно привезли, я знаю название судна, на котором мы плыли! Я офицер полиции, понимаете, мне нужен государственный чиновник!
      Человек напротив Евы снял очки, внимательно посмотрел ей в лицо, улыбнулся и сказал, что не понимает по-русски.
      - Пригласите кого-нибудь, кто понимает, это очень важно!
      Ее оставили одну, заперев дверь. Ева испугалась. Она долго думала, оказавшись в таком наряде у мусорных контейнеров недалеко от большого рынка, как ей себя вести. Добраться своим ходом до посольства, не имея ни копейки денег и документов!.. Но и ее идея с полицейским участком, похоже, тоже не очень удачная.
      ***
      Хамиду позвонили в полдень и спросили, не терял ли он девочку, красивую, одетую, как "уличная", русскую, которая сейчас в полицейском участке требует, чтобы ее отвели в посольство.
      - Я поеду с тобой, - сказал Федя.
      ***
      К адвокату Дэвиду Капе пришел невзрачный турок, отдал небольшой клочок бумаги, получив взамен деньги. Он не сказал ни слова, поклонился и цыкнул дырявым зубом, презрительно оглядывая китайца. Китаец смотрел бесстрастно, от гнилого запаха изо рта турка у него чуть шевелились широкие ноздри. Китайцу вообще показалось, что пахнет от турка тюрьмой, тут слуга подумал, что все тюрьмы пахнут одинаково, и китайские, и стамбульские, - он вообще был немного философ.
      ***
      Еву посадили в общую камеру. Две старые проститутки, разглядев ее внимательно и ругаясь матом по-русски, подошли поближе. Одна из них обслюнявила палец и успела мазнуть Еву по щеке, прежде чем Ева завернула ей руку за спину, схватив другой рукой за волосы. Она удачно подставила проститутку подруге, та как раз размахивалась ногой. Удар пришелся в живот. Ева развернула взвывшую от удара женщину лицом к камере и толкнула на подругу. На несколько секунд наступила тишина. Потом все загалдели, двигаясь по камере, Ева забилась в угол. Она сразу определила странную направленность этого передвижения: вокруг нее образовывался полукруг, закрывая собой дверь и глазок в этой двери. Ева пожалела себя, свою только начавшую затягиваться рану в боку, скинула, сидя, туфли. Но тут дверь в камеру открылась. Вошли охранник и представительный большой человек в костюме с галстуком.
      - Вы Ева Курганова? - спросил он, усмотрев сжавшуюся в углу фигурку.
      Расступились и тихо разошлись по камере задержанные. Ева сглотнула выступившие мгновенно слезы радости, встала, взяла туфли в руки и почти подбежала к своему спасителю.
      - Вы из посольства? Вы мне поможете? - Она надевала туфли на ходу.
      Приехавший за ней остановился и долгим странным взглядом посмотрел в лицо. Потом быстро пробежал глазами вниз и опять - в лицо. За ними закрыли дверь камеры, длинный темный коридор, а там, впереди, - свет яркого теплого дня. Еве стало неудобно от этих глаз, но она подумала, что он сравнивает с тем, что мог увидеть на фотографии, ведь ее ищут! Разослали фотографии... Интерпол... Ева пошла помедленней, потом и вовсе остановилась.
      - Откуда вы знаете, как меня зовут? Я ведь никому не говорила свое имя и не писала это на бумажке?! Куда мы идем?
      - На свободу, - сказал прятавший глаза Федя.
      В шикарном лимузине у полицейского участка их ждал толстый усатый турок, радостно улыбающийся.
      Рядом стояла еще одна машина, из нее медленно выползал длинный худой человек, опираясь на трость. Федя посмотрел на адвоката с ухмылкой, его так и подмывало показать противному адвокату кое-какую интернациональную неприличность, он уже было поднял руку, но не перехватил ее резко у локтя, а просто показал два пальца. Указательный и большой, чтобы адвокат понял, что он не упивается победой, то есть викторией, а просто напоминает, что ему нужны были два человека. Два!
      Через полчаса приятной поездки - Ева с жадностью разглядывала улицы и дома чужого города - они подъехали к шикарному особняку с колоннами. Ворота, охрана.
      - А ничего себе посольство! - успела удивиться Ева, прежде чем ей предложили ванну, массаж и хороший обед.
      ***
      Казимир решил посмотреть на самый дорогой публичный дом и увидел подъехавшего на огромном автомобиле Федю. Было бы глупо просто прогуливаться рядом или пытаться проникнуть во дворец. Поэтому Казимир потолкался в узких и грязных улочках, пока не нашел лавку подержанных вещей.
      Пытаясь извлечь из своего плохого английского хоть немного пользы, он помогал себе руками, мимикой, вдыхая пыльный запах уснувших в полумраке предметов, пока хозяин лавки не понял, что именно ему надо.
      Казимир почувствовал восторг ребенка, разглядывая старый бинокль. Хозяин возился с микроскопом, устанавливая его на подставку около большой стеклянной колбы с заспиртованными лягушками.
      Казимир расплатился, повесил бинокль на шею и вышел в каменный коридор улицы. Он шел, задрав голову и разглядывая вьющиеся растения на крошечном балкончике вверху. С ним столкнулся унылый сгорбленный старик. Отлетевший в сторону Казимир уцепился руками в бинокль, спасая его. Он ударился плечом о стену и поэтому не упал.
      - Прошу пана, - пробормотал старик, не оглядываясь.
      Казимир начал было отряхивать пиджак, но застыл и вгляделся в уходящего горбуна.
      - Зика! - закричал он неуверенно, а потом громко и радостно, когда горбун словно споткнулся и застыл на месте. - Зигизмунд, это же ты!
      - А, это ты, - сказал Зика бесцветно, когда Казимир подошел, радостный, поближе. - Все еще молодой и такой же дурень, как и был!
      Казимир обнял сутулые плечи.
      - Почему это я дурень? - спросил он, стараясь не выдать голосом тоску по давно прошедшим дням в давно забытой стране.
      - А какой умный будет лазить в этом вонючем месте? Нацепив на шею дурацкий бинокль. - Зика сглатывал, пряча горлом подступившие слезы.
      Они ощупали друг друга. Вдохнули запахи друг друга. Зигизмунд озадаченно вытер под носом рукой, учуяв дорогой одеколонный запах достатка и денег. На Казимира пахнуло нищетой и дешевым вином.
      К вечеру Казимир со своим другом детства и юности пили дорогой коньяк в крошечной комнатке над хлебопекарней. Хозяин хлебопекарни удивился просьбе старого горбуна-поляка сдать ему на неделю квартиру, но, увидев друга горбуна, согласился, потребовав деньги вперед.
      Открытое окно этой комнаты выходило на спокойную полоску залива, над заливом выступал огромным балконом белый особняк.
      Казимир сразу опробовал бинокль и увидел, как скучный Федя кормит чаек. Казимир заулыбался, разглядывая лицо Феди. Еще на балконе стояла худая старая женщина, ее хорошо рассмотрел Зика, попросив бинокль.
      - Так я и думал, - сказал он, продолжая разглядывать женщину. - Все дело в бабе!
      ***
      Внизу под окном сидела на каменном бордюре Далила и ела только что купленный в пекарне горячий хлеб, запивая его молоком из бутылки. Она слышала русскую речь вверху, улыбалась, только не могла понять, что именно там делают двое стариков. Она от самого аэропорта следила за Казимиром, не отходила ни на шаг и устроилась в том же отеле, что и он.
      Доев, Далила сладко потянулась и обнаружила, что собрала возле себя с дюжину детишек. Самый старший, уже не ребенок, но и не юноша, кудрявый, худой до такой степени, что можно было изучать на нем скелет, задумчиво во ковырял у себя в носу. Самая маленькая девочка, убрав с лица копну волос, осмелилась, подошла и потрогала тяжелые желтые волосы Далилы. Далила отошла от стены дома, закрылась ладонью от солнца и посмотрела в окно на втором этаже. Горбун Зика убрал бинокль и заметил высокую крепкотелую девушку в джинсах и безрукавке на голое тело, рассматривающую его в окне.
      - Казик, - спросил он задумчиво, - тобой может интересоваться красивая блондинка метра два ростом?
      - Навряд ли. - Казимир загрустил после рюмки коньяка.
      - Это очень странно, Казик, но я видел ее и там, возле лавки, где мы встретились. Ее трудно не заметить.
      Далила услышала, что старики разговаривают о ней, вошла в пекарню, поднялась по лестнице и постучала в дверь.
      - Слушай, это она. Я удивился еще тогда, когда ее увидел. Потом я увидел тебя, все сходится, мне пора собираться в путь, - сказал горбун и испуганно посмотрел на дверь.
      - Не выдумывай! Какого черта делать красивым блондинкам у нас с тобой? - отмахнулся Казимир.
      - Привет, мальчики! - сказала Далила, не дождавшись ответа и открыв дверь.
      - Ты пришла, - покорно сказал Зигизмунд и встал на колени. - Ты прекрасна, как и подобает смерти!
      - Прекрати, Зика, что ты, ей-Богу, какой смерти, ты на нее посмотри, она сейчас лопнет от жизни! - Казимир встал, одернул светлый пиджак и слегка поклонился. - Не обращайте внимания, это только действие хорошего спиртного на плохой желудок, ну еще чуть-чуть несправедливости и горя, еще немного старости и... Проходите, садитесь. Я вас знаю. Я вас видел в самолете. Отдыхаете здесь?
      - Нет. Мне показалось, что вы мне можете помочь, и я хожу за вами уже два дня, устала. Тайный агент из меня никудышный. Если вы меня прогоните, я просто уйду, и все.
      Казимир смотрел на Далилу напряженно, как глухонемой, боясь пропустить малейшее движение на ее лице. Далила замолчала. Снизу поднимался душный и знакомый запах горячего хлеба. Ничего не понимающий горбун, приоткрыв рот, смотрел то на Казимира, то на высокую блондинку. Эти двое словно играли в неизвестную игру, забыв объяснить ему правила.
      Казимир вздохнул, поднялся, снял с Зики бинокль и поманил Далилу рукой к окну.
      Далила осмотрела балкон большого особняка. Непонимающе глянула на Казимира.
      - Это мой единственный след, - сказал он. - Если он ошибочен, значит, все к смарке, так?
      - К чертям собачьим, - уточнила Далила.
      - Но если повезет!.. Этот человек, прилетевший вместе с нами в самолете, это он заказывал кражу Евы. Он и найдет ее быстрее. Если вы с нами, можно будет поделить дежурства. Один сидит здесь и смотрит в бинокль, другой должен быть недалеко от центральных ворот, чтобы просматривать приезжающих. Третий отдыхает, чтобы подменить.
      - Что это за дом? - Далила сняла небольшой рюкзак и скинула туфли.
      - Эй, что это вы тут делите на троих! - возмутился горбун. - Это дворец короля наслаждений, а проще - большой и дорогой публичный дом! И я там ничего не забыл, потому что самые жестокие и страшные здесь - это русские, а Хамид-Паша как раз прошел хорошее пионерское воспитание в России! А ты, ты посмотри на себя! - Зика возмущенно замахал руками. - Ты старый и больной придурок, покупаешь бинокль, обманываешь девочку! Да ты козявка перед ними. - Зика ткнул указательным пальцем в окно.
      - Перестань орать и ложись спать! - Казимир рассердился. - Проспись и помоги нам, подменишь меня у ворот.
      - А ты не командуй. Раскомандовался! Бинокль он купил, подумаешь! Я посмотрю на тебя у ворот! Ты бы еще смокинг надел! А эта девочка!.. Если она станет там топтаться, ее с радостью затащат внутрь!
      - А это мысль, - задумчиво сказала Далила.
      - Это не мысль. Это дерьмо. Лучше порвите мне немного штаны, а я испачкаю лицо. Зря только мылся в прошлую пятницу. Кому и просить милостыню в таком месте, как не проклятому вонючему горбуну. А если ты мне еще расскажешь, кого ты ищешь...
      - Можно, я вас поцелую? - прошептала Далила.
      ***
      Хамид-Паша действительно был принят в пионерскую организацию, а когда попал в специнтернат, среди его вещей был и замызганный красный галстук. В маленьком таджикском городе русская учительница называла Хамида Пашей, часто гладила по голове, дожидаясь, пока красивый мальчик вскинет на нее убойной силы огромные черные глаза.
      Горячими и звездными летними ночами томящиеся пионеры-таджики развлекались затаскиванием в кусты припозднившихся молоденьких девушек, не успевших добежать до спасительных дверей в общежитие коврового комбината. Нехватку сил и отсутствие потенции пионеры компенсировали массовостью и дикой жаждой наблюдать тело девочки как таковое в момент щекотки или причинения серьезных повреждений. Кто уже мог, не стеснялся большого количества зрителей в слабом свете нескольких фонарей, а Хамид всегда только смотрел, усмиряя свою раннюю зрелость обливанием холодной водой или утомительными прогулками в горы.
      ***
      Однажды многочисленная молодежь заигралась, жара была нестерпимой, хотелось чего-то необыкновенного, девушка стала кричать так визгливо и противно, что пришлось ее успокоить. Подъехавший милицейский наряд обнаружил тело девушки с множественными ножевыми ранениями и застывших возле тела в полном трансе двух мальчишек. Хамид ничего не говорил почти два дня. Когда накатывал воспоминанием тяжелый животный запах теплой крови, он дергался и мгновенно опорожнял желудок. А второй пионер стал рассказывать сразу и с подробностями.
      Арестовали всех. Суд прошел вообще как-то мимо Хамида, а вот его последний разговор с отцом остался внутри навсегда с воспоминаниями рвотных конвульсий и решетки на окне.
      Отец уже знал, что Хамид просто смотрел. Он не мог понять, почему сын не ушел.
      "Я хотел посмотреть..." - сказал Хамид, судорожно сдерживая тошноту.
      "Что ты хотел увидеть?" - спросил отец.
      "Как она умрет..."
      Отец Хамида был человек богатый, все в городе были уверены, что второго "просто смотревшего" посадят с остальными, а Хамида отец выкупит все-таки младший, девятый, последний.
      Но отец заявил, что его младший уже взрослый и все понимает. Пусть отвечает за свою глупость.
      Хамида отвезли в специальный интернат для малолетних преступников, где он встретил Федю, а потом Макса.
      Красивому мальчику повезло, потому что, когда он приехал, в интернате был самый настоящий тиф, никто не проверял на прочность новичка - крутые преступники от тринадцати до шестнадцати лет старались выжить любыми способами. Умерших детей вывозили в крематорий по ночам, тайком, сработавшийся коллектив исправительного учреждения не дал просочиться даже слухам, рискуя собственным здоровьем. Половина смотрителей обрилась наголо для профилактики, дежурили круглосуточно, в коридорах стоял страшный запах дезинфекции и смерти.
      За неделю вши были истреблены, коллектив интерната пошел в подвалы старого здания войной на крыс.
      Хамид хорошо помнил летний полдень слабого солнца, когда на прогулочный двор привели новичка.
      Федя стоял, широко расставив ноги, голова опущена, вся его коренастая крепкая фигура говорила о готовности драться. Драться было особо не с кем. Здоровые затаились, тревожно вслушиваясь в организм, боясь спугнуть неосторожным контактом надежду не заболеть.
      Хамид поднялся, оттолкнувшись спиной от стены, и пошел навстречу Феде.
      - Привет, смертничек, - сказал он почти чисто по-русски.
      - Это мы еще посмотрим - Федя показал большой кулак
      На близкой станции кричали залетные поезда, трепыхался на кочегарке грязным бинтом транспарант с красными подтеками букв: "ХАЙ ЖИВЭ РАДЯНСЬКА УКРАИНА!"
      ***
      Ева заторможенно рассматривала маленькую невесомую кучку цветного шелка на полу. Она попросила что-нибудь поприличней из одежды, но когда рассмотрела, что ей принесла сухая и вредная старуха на каблуках, почувствовала, что тонкая болезненная ниточка дернулась внутри: опасность!
      Из кучки выделялись два металлических предмета, два позолоченных конуса, на остриях висели на маленьких цепочках блестящие камушки. С двух сторон каждого конуса отходили еще цепочки потолще, с крючками. Ева удивленно разглядывала это, совершенно ничего не понимая, когда услышала противный голос старухи, почти шепот.
      - Что, не ваш размер? - Лиза уже стояла рядом. Как она только ухитрялась подходить бесшумно?
      Этот большой дворец не имел дверей внутри. Если не считать входную. Потом только
      Арки, какие-то пологи, ковры, легкие прозрачные занавески.
      Ева молчала. Она выпрямилась и смотрела на Лизу сверху, придерживая на груди полотенце.
      - Это надевают на грудь. Если, конечно, грудь стоит, вы меня понимаете? Повернитесь, я вам помогу.
      - А что, у вас тут в посольстве так всех гостей одевают или сейчас маскарад?
      - Повернитесь. Вот так. - Лиза применила силу и сдернула полотенце. Она стояла сзади Евы, умело нацепила оба конуса ей на груди, переплела цепочки на спине и сцепила их между собой. - Вот видите, размер ваш. У вас лейкопластырь намок, сейчас сменим. А насчет посольства... Вас ведь Ева зовут? Вы, Ева, откуда?
      Ева смотрела с удивлением, не понимая.
      - Ну, я, к примеру, из Свердловска, то есть с Урала, а вы?
      - Я из Москвы, - пробормотала Ева.
      - Такая красивая девочка из столицы, а не может отличить публичный дом от посольства и не знает, что российское посольство не в Стамбуле, а в Анкаре.
      - Нет!.. - сказала Ева, отмахиваясь руками, как от призрака. - Такого не может быть! Так не бывает.
      - Ну, детка, не волнуйтесь так. Никто не собирается вас продавать в рабство. Вас искал друг моего хозяина, он вас нашел, теперь все в порядке. Эй, что это с вами? - Лиза успела подхватить Еву, но не удержала и положила на пол.
      Она легко пошлепала ее по щекам, потом посмотрела внимательно на бледное лицо, вздохнула и взяла со столика кувшин.
      Ева очнулась от холодной воды в лицо, она увидела стоящую рядом Лизу, раздраженную и злую.
      - Хватит валяться, - сказала Лиза. - Ешь и оденься! С тобой хотят поговорить, а у меня дела. Мне надоело с тобой возиться. Ты слишком глупа и слишком красива, чтобы быть мне интересной. Я позову девушек, они ни слова не понимают по-русски, так что пропаганды не надо! Тебя оденут и отведут поесть, веди себя прилично, а то я тебя отшлепаю. Да, я не знаю, как у вас там, в Москве, обращаются с мужчинами, а у нас тут делают все, что они скажут, приготовься к послушанию. И будем считать, что я подготовила тебя, с меня хватит.
      Как только ее каблуки затихли, прибежали три девушки, похожие на разукрашенных птичек, они что-то лопотали, ощупывая Еву и поглаживая ее. На Еву надели совершенно прозрачные шаровары и завязали их переплетенным золотом шнурком. Ноги просунули в мягкие тапочки с длинными острыми носками, украшенные вышивкой. Осмотрев Еву со всех сторон и ахая, они набросили сверху прозрачное синее покрывало и подтолкнули ее к арке.
      На мягком ковре стоял стол с едой. Ева стала есть руками, отбросив покрывало. Несколько больших кусков баранины, виноград, лепешки. Уже давно Ева не получала такого удовольствия от еды.
      Когда она устала жевать, девушки принесли большую блестящую посудину с водой и помыли ее руки Накинули покрывало. Подняли и подтолкнули к следующей арке.
      В этой комнате на небольшом возвышении стоял деревянный стул, похожий на трон. В углу - огромная кровать. Ева с ужасом уставилась на кровать, но ее подвели к трону и посадили на него.
      Откуда-то издалека послышались медленные и тяжелые шаги. Ева посмотрела на себя: сквозь тонкий рисунок шароваров и синее покрывало внизу живота темнел треугольник волос. В разные стороны торчали острые конусы, закрывая ее груди и чуть покачивая камушками на цепочках.
      ***
      Федя остановился, тяжело дыша. Он ненавидел себя, свое огромное потеющее тело, мокрое напряженное лицо, стиснутые кулаки и чуть дрожащие колени. Еще один поворот в этом огромном доме, и... Не идти, не говорить с ней, потеряться в этом доме, подглядывая и запоминая жесты, случайно встречаться в бесконечных коридорах, красть одежду с ее запахом. Потом приручить. Долгие разговоры ни о чем и обо всем с неожиданным касанием руки...
      Он повернул. Ева сидела на троне. Федя даже отсюда, издалека, почувствовал ее испуг, крякнул и неожиданно для себя усмехнулся.
      Он подошел близко, дернул тихонько на себя покрывало. Рассмотрел цвет ее глаз, маленькие капельки пота над верхней губой. На секунду его отвлек странный острый лифчик, но тут Федя уловил почти незаметное дрожание ее бедер, притиснутых друг к другу. Он протянул руку Сначала Еве показалось, что Федя хочет помочь ей спуститься вниз, она могла поклясться, что почувствовала его волнение. Ева протянула ему ладонь, подняв ее вверх, как будто хотела что-то дать.
      Федя быстро опустил свою руку, ухватил Еву за лодыжку и дернул ее вниз с такой силой, что она ударилась головой о спинку высокого резного стула Федя подхватил ее на лету, разорвал цепочки и сдернул дурацкие конусы. Обхватив голову Евы рукой, он прижимал ее лицом к груди, чувствуя, как она старается освободиться, впиваясь в кожу зубами
      Федя не пошел к кровати. Сопя и тихонько подвывая, он положил Еву на пол, стараясь справиться с ее ногами. Еве удалось освободить руки, и она ударила Федю по лицу, извиваясь под ним Тогда Федя быстрым и предательским ударом кулака по пластырю добился того, что Ева потеряла сознание Он развел ее ноги, разорвал прозрачные шаровары и, совершенно не получив никакого удовольствия, освободился от переполняемого его желания в три коротких и сильных рывка, стоя на коленях и держа ноги Евы на весу.
      Тяжело дыша и рассматривая лицо Евы в запрокинутых руках на полу, он вышел из нее и понял, что совершенно вылечился от этой проклятой женщины. Федя отбросил слабое и бесчувственное тело, с трудом встал.
      - Ты тоже тварь, - сказала Ева чуть слышно.
      А может, это ему только почудилось? Так или иначе, но Федя улыбнулся.
      ***
      - Я знаю, как это делают с женщиной, но пробовать не собираюсь. Кровати Хамида и Феди в интернате стояли рядом.
      - Да я вообще могу это сделать себе сам! - шепотом заявил Федя. - На кой мне женщины?
      - Нет, ты не понимаешь, должно быть что-то интересней.
      - Что же это такое? - Федя приподнялся, подперев голову рукой, стараясь рассмотреть лицо Хамида.
      - Если бы я знал, я бы попробовал... - Хамид говорил мечтательно. - Но это не смерть, это я уже знаю, в смерти нет ничего интересного, авторитетно заявил он.
      - Заткните хлебалы, умники, - приказано было из угла комнаты.
      - Общение развивает умственные способности! - неожиданно для себя громко сказал Хамид.
      - Если, конечно, эти способности имеются, - добавил Федя.
      Феде и Хамиду стало страшно и весело. Они объявили войну, днем ходили в интернате всегда вместе, ночью спали кое-как и по очереди, пару раз были нещадно избиты, Феде сломали нос. Но теперь при малейшей опасности становились спинами друг к другу и оборонялись с неистовством, напоминающим психический припадок. Через несколько дней их оставили в покое, и долгие беседы полушепотом по ночам никто в комнате не пресекал.
      ***
      Ева открыла глаза. Она услышала слабый запах горячего молодого тела и легкое осторожное дыхание. Повела глазами, не, поворачивая головы, и обнаружила красивое лицо мальчика, склонившегося над ней. С его шеи свешивался странный кружок желтого металла. Грубо обработанный, с арабской вязью.
      Ева пошевелилась и застонала от боли в боку. Мальчик сидел на корточках и ласково смотрел на нее. Ева провела рукой у себя между ног, потом поднесла ладонь к лицу, понюхала ее и заплакала. До этого у нее еще была надежда на бред или сон.
      Мальчик погладил ее волосы, рассыпанные на полу. Ева села, обхватила колени и запрятала лицо. Мальчик запел. Ева удивленно подняла голову, увидела покачивающийся медальон. Она перестала плакать и затихла, баюкая про себя боль, уговаривая ее заснуть. Не было на свете места, куда бы Ева хотела попасть, - так велико было ее отчаяние и обида. И мальчик понял, что медальон не действует. Он перестал петь и стал показывать Еве, как ползет змея, извиваясь длинным и худым телом. То прилипая к полу, то приподнимаясь над ним, плавно и неуловимо красиво. Его ладонь изображала голову змеи, настороженно взлетая и дергаясь, а потом медленно прячась.
      Ева вздохнула и улыбнулась.
      Пришел Хамид, взял мальчика за руку, выговаривая ему на незнакомом языке. Мальчик уходил, оглядываясь.
      Хамид внимательно осмотрел Еву, вздохнул и задумчиво похлюпал большой нижней губой о верхнюю.
      - Ты немного опоздал, - сказала Ева, чувствуя, как ненависть прогоняет боль. - Вторым будешь?
      - Я с дохлыми рыбами не трахаюсь. Мне в этом деле нравится только игра, а не освобождение. Федя сказал, что ты никуда не годишься, но я тебя подлечу и попробую предлагать. Встань.
      Ева встала. Хамид обошел ее вокруг, продолжая задумчиво хлюпать нижней губой.
      - Можно выработать определенный стиль. Некоторым нравится. Ты действительно так хорошо стреляешь?
      Ева молчала.
      - А еще что-нибудь умеешь делать?
      - Больше ничего.
      - А танцевать? Танцевать! У тебя должно получаться очень даже ничего. Сдержанная страсть и отчаяние. - Хамид хлопнул в ладоши.
      Прибежавшие девушки прикрыли Еву покрывалом и повели за собой, улыбаясь и поглаживая ей руки.
      - Да! Имей в виду. Не знаю, что там у тебя с головой, если ты ничего, кроме стрельбы, не умеешь. Но ты влезла в мир мужчин, здесь свои правила. Главное - не навреди. Ты поняла? Завтра мой друг уезжает. Он большой человек там, в Москве. Раньше вы таких называли бандитами, а потом на их деньги делали себе политиков и власть. Но главное - он мой друг. Тебя оденут, и ты придешь попрощаться. Без фокусов и без обид. Может, мы с ним и не увидимся больше в этом мире. Он очень хотел тебя найти и поговорить с тобой, не просто бабу, понимаешь?
      Ева остановилась, делая вид, что разглядывает узор на толстом ковре, и пряча глаза.
      - Пусть он уедет в хорошем настроении. - Хамид махнул рукой, девушки увели Еву.
      ***
      - Она нам не подходит. - Лиза подошла, как всегда, неслышно, Хамид дернулся от неожиданности.
      - На всякую женщину есть свой ценитель, - раздраженно сказал он.
      - Но она опасна, она принесет одни неприятности. Она слишком горда и не понимает наслаждения.
      - Это вопрос времени и воспитания. - Хамид упрямился и раздражался, потому что Лиза была права.
      - Илия не смог ее усыпить. Хамид удивленно посмотрел на Лизу. Вошел слуга и зашептал на ухо Хамиду. Потом поклонился и ушел.
      Хамид поманил Лизу и прошел в противоположное крыло дома. Они встали у окна и услышали слабую красивую мелодию. Недалеко от ворот грязный горбун играл на губной гармошке. Ему аккомпанировала скрипка, натужно и тоскливо. На скрипке играла статная желтоволосая женщина, молодая и сильная. В черный пластиковый пакет на земле прохожие бросали деньги. Вдруг скрипка набрала силу и закричала неуместно и пронзительно знакомую старую мелодию. Лиза скривилась, Хамид тоже подумал, что это уже чересчур.
      - Что это она играет такое знакомое, не уловить? - Хамид профессиональным взглядом осмотрел длинные крепкие ноги в джинсах, богатые волосы с вплетенными бусинами, красивые крупные руки, - А ведь хороша. Пусть спросят горбуна, сколько он хочет за скандинавку.
      ***
      Ева дернулась, как от грубого прикосновения, услышав, как где-то далеко скрипка противно наигрывала "Подмосковные вечера".
      - Кто это играет? - Ева схватила одну из девушек за руку, девушка бестолково улыбалась. - Позовите вашу главную, ну! - Ева уже кричала и топала ногами.
      Лиза тронула ее за плечо. Ева дернулась к ней всем телом.
      - Это играют "Подмосковные вечера", я хочу это слушать, покажите мне, кто это играет!
      - Действительно. "Не слышны в саду даже шорохи". Я сразу не узнала. Лиза задумчиво смотрела в возбужденное лицо Евы. - Что это ты так разволновалась, не дергайся, это на улице попрошайки играют. Горбун и деваха, кровь с молоком, не иначе из Рязани.
      Ева выпрямилась.
      - Можно посмотреть?
      - Нельзя.
      - Из Рязани - это когда волосы желтые, а лицо в веснушках? - Ева почувствовала, как тело ее ожило и привычно напряглось, словно в предчувствии знакомой трудной работы.
      - Вроде того. И еще три года музыкальной школы.
      - Я буду завтра танцевать. Я провожу этого... Федю. Только можно самой выбрать одежду?
      - Ну-ну, - озадаченно сказала Лиза.
      - Как зовут этого мальчика? С медальоном.
      - Илия. Хочешь его?
      - Да, - сказала Ева.
      ***
      Далила устало смахнула волосы с лица. Она села на траву, рассматривая огромный белый дом, стараясь хотя бы немного объяснить себе логику архитектора. Дом был совершенно асимметричен и нелеп. Может быть, его надо рассматривать с вертолета?
      Зигизмунд разговаривал с двумя женщинами-полицейскими. Пышнотелые, с кривыми ногами, турецкие женщины лениво жевали резинку, кивали головами, смотрели по очереди бумажку горбуна - вид на жительство, а потом честно поделили небольшие деньги. Горбун жестами показал Далиле, что надо уходить. Далила посмотрела на ворота. К ним, кланяясь и улыбаясь, подходил смешной толстяк в длинном халате. Он поговорил с Зигизмундом, поклонился еще несколько раз и профессионально раздел взглядом Далилу. Далила показала язык.
      Они пошли по узкой улице, прижимаясь к шершавым стенам, когда проезжали потные велосипедисты или кто-то тащил тележку.
      - Тебя хотят купить, - сказал Зигизмунд, остановившись передохнуть и утирая пот. - Ветер поднимается. Скоро зима, а у меня нет пальто.
      - Мама, мама, ну что мы будем делать, когда настанут злые холода?! закричала вдруг песню Далила, запрокинув голову. - У меня нет теплого платочка, у тебя нет теплого пальта!
      На круглые камни упало несколько монет.
      - А я не папина, да и не мамина! - орала Далила, веселясь. - Я на улице росла, меня курица снесла! - Она разрезала визгливой скрипкой застоявшийся воздух улицы.
      Сквозь пыльные окна на них смотрели плохо различимые люди. Мужчина в майке и семейных трусах вышел на крошечный балкон. Далила играла, притопывая ногой, Зика тянул ее, испуганно схватив сзади за джинсовую безрукавку.
      - И кому надо так орать? - крикнули ей с балкона, обрадовав одесским выговором. - Хочешь есть, поднимайся, только без урода!
      ***
      Далила влетела в комнату над пекарней злая и потная. Она бросила скрипку на кровать и стала раздеваться, не обращая внимания на двух стариков.
      Казимир стоял с биноклем у окна, Зика обессиленно сел на пол сразу у двери.
      Голая Далила пустила холодную воду в крохотной душевой кабине, задвинула грязный полиэтилен занавесок.
      - Сколько мы будем изображать бременских музыкантов?! Нет ее там! крикнула она сквозь шум воды.
      Горбун расслабленно вытянул ноги.
      - Устал я, Казя. Староват для таких авантюр. Все сижу и думаю, что сейчас пальнут или схватят эту брандахлыстку. И я больше не могу слышать эту скрипку. Это невозможно. Она еще и поет! Откуда столько силы у женщины, прости меня Господи?
      Казимир молчал, затаив дыхание. Он увидел на балконе Еву.
      - Детка, - позвал он, - иди глянь, что-то у меня с глазами плохо. Как в тумане.
      Далила подошла мокрая, тяжело дыша. Она взяла бинокль, и Казимир вздрогнул от прикосновения холодной ладони.
      Зигизмунд с блаженным спокойствием на лице рассматривал голую женскую грудь с
      Розовыми, приподнимающимися в такт дыханию сосками.
      Казимир опустил глаза и видел хорошо только красивый сильный живот и капли воды, стекающие у пупка.
      Далила, задержав дыхание, нашла биноклем балкон и две грустные фигурки на нем. Ева сидела на коврике с мальчиком-подростком, и ее лицо можно было рассмотреть, только когда они переставали разговаривать и поднимали головы или когда Ева поправляла волосы, проводя тыльной стороной ладони от щеки вверх.
      ***
      Ева держала руки мальчика в своих руках и смотрела в безучастные глаза цвета густого шоколада.
      Илия сказал, что он говорит с Хамидом по-русски и по-таджикски, потому что жил в Таджикистане, Хамид привез его оттуда.
      - Когда ты жил там? - Они сидели на балконе на маленьких цветных подушках. - Где твои родители?
      - Я жил там очень давно, когда был маленький. Родители продали меня Хамиду, я был не против, потому что Хамид пообещал мне вечную жизнь.
      - Бред, - сказала Ева, нахмурившись.
      - Нет, это правда, я всегда буду такой, как сейчас, я сам выбрал себе этот возраст, я дорос до него и больше не буду расти.
      - Сколько же тебе лет?
      - Не знаю, какая разница, однажды мы с Хамидом были в Египте, я видел, как строили пирамиды.
      - Ты действительно в это веришь?
      - Я могу попасть в любое место и в любое время! И привести туда кого угодно.
      - Ты что, можешь усыпить кого угодно? - Ева взяла Илию за подбородок и постаралась поймать его зрачки.
      - Это не сон, это исполнение желаний. Я умею это делать с любым человеком. Но у тебя болит бок и не дает тебе увидеть мечту.
      - Когда Хамид тебя покупал, он знал, что ты умеешь это делать?
      - Не знаю. Наверное, он понял. Он хотел мне сделать больно.., как это.., он хотел войти в меня, тогда я нашел его глаза и сделал все, что он хотел, но не наяву. Я показал ему в нем самом все, что он хотел.
      - Откуда ты можешь знать, чего хочет взрослый мужчина?
      - Да я не знаю этого! Я просто нахожу в нем самом то самое место, которое это знает, и усиливаю его! Я - король наслаждений!
      - Слушай, король. Если ты такой старый и такой умный, какое твое любимое наслаждение?
      - Делать все это! Ты веришь тому, что я говорю?
      - Да. - Ева осмотрела спокойное море и другой берег залива.
      - Мне никто не верит, и я еще ни разу не был с женщиной. Мне это не интересно, как только я чего-то хочу с женщиной, мне все время кажется, что она впадает в транс и делает не то, что хочет сама. Как бы это объяснить?..
      - Да, я понимаю, тебе не нужна женщина, ты делаешь сам себе удовольствие собственными внутренностями. И тебе начинает казаться, что женщина просто повторяет то, что ты ей приказываешь.
      - Да. Ничего нового. Не интересно. Я и про тебя все знаю, хотя, наверное, из-за боли ты не подчиняешься мне. Это очень привлекательно.
      - Что ты про меня знаешь?
      - Зачем это говорить? Я знаю даже то, что ты сама не знаешь, ты мне не поверишь.
      - Я же верю тебе, ты должен чувствовать, когда тебе верят, а когда нет!
      Илия задумчиво посмотрел вниз на воду сквозь столбики балкона.
      - Ты испытываешь Бога, - сказал он наконец тихо, - и еще ты любишь женщину.
      - О нет, только не это! - Ева схватила свои волосы и закрыла глаза. Один раз я пришла к гадалке, это было ужасно, она сказала!.. Такая странная тетка, она сказала, что я закончу свою жизнь в публичном доме, меня посадят в железный ящик и бросят в море. Как тебе это объяснить?.. Я работала в полиции, ловила преступников, - Москва, разные проблемы. И тут эта гадалка с таким идиотским предсказанием. Теперь я здесь!.. Ладно, не будем об этом! Что делать, если ты чувствуешь, что кто-то совсем рядом пишет твою жизнь, а последние страницы тебе уже рассказали?
      - Это просто. Нужно исполнить чье-то неисполнимое желание. Вот я, например, никогда не видел снега. То есть я его видел, снег лежал высоко в горах, в ясный день он светился и блестел, но я его не пробовал. И я почему-то думаю, что никогда не потрогаю. Пообещай мне снег, и все в порядке.
      - Что в порядке?
      - То предсказание, которое тебя испугало, не сбудется.
      - Как я могу это обещать? Ладно, обещаю.
      - Нет, не так. Смотри на мой медальон и захоти!
      - Илия, перестань, ты меня не загипнотизируешь, и это не потому, что мне больно. Я сильней тебя!
      - Смотри на медальон и думай про снег!
      - Ладно. Твой медальон меня раздражает, я закрою глаза, хорошо? Вот я на даче.., я маленькая.., выпал снег и меня одевают.
      - Мне не нужны твои воспоминания. Можешь открыть глаза. Мне нужны только твои желания.
      - Илия, - тихо сказала Ева, - посиди у меня на коленях, ладно? Ну пожалуйста!
      - Я не ребенок! - Щеки мальчика полыхнули, он вскочил.
      - Тогда не получится снега, - вздохнула Ева. - Ты просто посиди, ну что тебе стоит!
      Она потянула Илию за руку и усадила к себе. Он сидел напряженно, выставив острые коленки. Обхватив его руками, Ева вдохнула запах теплого тела, закрыла глаза и прислонилась к голой спине мальчика лицом, чтобы он не заметил ее слез.
      Она думала о большой и противной твари, которая украла мальчика и сделала его коро лем наслаждений. Она стала тихонько покачиваться, баюкая и усыпляя спокойными нежными прикосновениями мечты Илии о женщине, которая будет неожиданной.
      - Я вижу! - сказал Илия шепотом. - Я вижу снег!
      - Ну, тогда я королева наслаждений! - сказала Ева.
      ***
      В обед Федя пил водку, а Хамид - французское вино. После мяса и горячих лепешек, жирного плова с молодым барашком и черносливом, гороха с улитками, помидоров, фаршированных петушиными гребешками, Хамид уговаривал Федю пить кофе с халвой, а Федя мычал, качая головой. Он не ел сладкого после водки.
      Порешили перейти на другой ковер и за фруктами вспоминать все хорошее, что было. Но, как это обычно водится, разговор тут же перешел на воспоминания о похоронах общих знакомых. Интернатовских осталось очень мало.
      - Хамид, - сказал Федя, загрустив, - она убила Макса Черепаху. Я бы в жизни не поверил, что баба может убить Макса. Она сейчас мне сама сказала. Она сказала, что я тоже тварь! Говорю тебе, это она! А ведь Макс был такой... Нет, ты только подумай - свернуть Максу шею!
      - Я никогда не любил Макса. - Хамид тоже загрустил. - Но благодарен ему за все.
      - Я тут вспомнил, - Федя не стал уточнять, где именно он вспомнил, про наши договоры. Помнишь, мы писали в интернате?
      Хамид замер.
      - Ладно, не вспоминай. Я знаю, тебе тяжело.
      - Мне не тяжело. Я после этого все в жизни перепробовал, Федя. Ты знаешь, каких я мальчиков имел. Какие имели меня! Но я, наверное, так далеко забрался, чтобы никогда не услышать этих слов - учитель физкультуры.
      - Брось, Хамид, ты, если что, сразу вспоминай, как Макс тогда первый раз в жизни поел от души!
      - Родись заново счастливым, Макс, и пусть всегда тебя хранит Аллах! Хамид поднял бокал вверх. - Да, он поужинал тогда на славу.
      - Больше всего, - задумчиво вспомнил Федя, - ему понравилась печенка.
      - Сырая печенка учителя физкультуры, - уточнил Хамид.
      - А помнишь, как его привезли в интернат? Дебил дебилом...
      - Стреляют наших... Какие времена, Федя! - Хамид утирал рот и облизывал пальцы. - Что смотришь? Думаешь, плохо воспитан? Нет, Федя. Здесь полагается после плова все пальцы облизать, а напоследок - большой, им и показать хозяину, как ты сыт и доволен.
      Я иногда думаю про себя как не про себя. Будто не я это. Вдруг - раз! - ловлю себя на том, что пальцы облизываю. Или вот вчера: высморкался в халат. Это ужасно, Федя. Как будто я живу чужую жизнь. Если это - мое, тогда почему я это замечаю? И ты, Федя, скажу я тебе, другой ты стал. Разве ты когда раньше так делал с женщиной?
      - Это ты про Евку, что ли? Сам удивился, но меня всегда природа выручала, выручила и сейчас, не дала в рабство к бабе попасть и в ногах у нее валяться. Я как проснулся! А ведь мог столько глупостей наделать! Ты пойми, если бы я с ней ласково, присох бы. А так мне самому не понравилось, но опорожнился хорошо. Здоров! А вот спорим, она от меня тащится!
      - Есть такие женщины, - согласился Хамид, подумав, - полюбит, только когда ее побьешь. Любит хорошую тяжелую руку, ее это возбуждает. Но это не тот вариант.
      - Тот, не тот. Она меня никогда не забудет. А я, поверишь, даже и видеть ее не очень хочу. Давай на спор!
      - Про что?
      - Придет прощаться! - Федя загнул палец и сыто отрыгнул. - Смотреть будет, как мартовская кошка. - Он загнул следующий. - И захочет прикоснуться! К ноге, к руке, но захочет!
      - Да, я уже почти проиграл, - сказал Хамид, восторженно глядя на Федю. - Она уже попросила танцевать тебе вечером, сейчас тренируется. А на что хочешь?
      - На мальчика твоего, Илию.
      - Федя, как ты можешь?! Ты же знаешь, что я не могу отказать гостю ни в чем, ну почему ты попросил его?! Злой ты, Федя, все-таки.
      - Я не злой, я победитель! Проси что хочешь!
      - Нет такой вещи, - сказал грустно Хамид, - которую можно попросить взамен Илии. Хотя... - Он задумчиво рассматривал рисунок на ковре.
      - Ну?!
      - Если ты проспоришь, если ты вдруг проспоришь, я возьму себе Наталью.
      - Как? - не понял Федя, потом откинулся на подушки и рассмеялся большим и глубоким ртом. - Да ты видел ее, знаешь, какая она стала?
      - Она все равно от тебя ушла, я чувствую, что ты недоброе ей хочешь сделать.
      - Нет, ты серьезно думаешь, что это все та же девочка сорок четвертого размера, с косой, ласточка поднебесная? Она двинулась на русском стиле, распухла, как сдохшая корова, а ко всему еще и стала извращенкой! - Федя совершенно искренне в этот момент ненавидел Наталью. - Если тебе все рассказать! Я велел привезти ко мне одного киношника, так, ничего особенного, соплей перешибешь, а ей, видишь, его интеллигентность понравилась. Он в рот ни капли не брал спиртного, снимал препоганейшие фильмы, из этих, умных страдальцев, на которых понос от свободы напал! Она ему водку с поцелуями вливала, нет, ты пойми, ну имела бы она его, черт с ним, так нет! То она лошадь с ним по первому снегу ищет, то в бане ему клизму делает! Я ее выпорол, потом в зоопарке павлина купил, ехал мириться, а она сбежала.
      - У тебя всегда было плохо с воображением, - рассердился Хамид. - Ты поэтому и русскую эту так изнасиловал, что не можешь представить, что еще можно делать с красивой женщиной. Да, представь себе, да! Она все та же девочка с косой, та же ласточка!
      - Принято! - сказал Федя одеревеневшими губами. - Но я обиделся на тебя, Хамид.
      Извини меня, дурака. - Хамид сложил руки и поклонился. - Но я тоже почему-то подумал, что мы видимся в последний раз.
      ***
      В интернат новеньких привозили редко. Милицейская машина тормозила сначала на пропускнике, потом въезжала во двор и почему-то всегда останавливалась посередине. Правонарушитель конвоировался до старых, разбитых дверей приемника, где проходило оформление, оттуда его проводили уже по внутренним коридорам.
      Почти всегда интернатовские, умолкнув и словно впав в транс, внимательно следили за этой процедурой из окон с решетками. Отслеживалось все до последнего момента, когда "милицейка" разворачивалась и уезжала, увозя конвой, после этого наступал всеобщий тягучий вздох, несколько минут еще выветривалось странное ощущение проехавшей только что мимо свободы, а потом приходил черед любопытству.
      Когда из "милицейки" вышел новый интернатовец, сначала все замерли от изумления, а потом раздался уважительный свист. Приехавший был ростом с милиционеров, но раза в два тяжелее. Огромная лысая голова врастала в плечи, руки висели почти до колен, потому что новенький стоял сгорбившись. Он словно что-то пристально рассматривал на утоптанном дворе.
      Приехавшего звали Максим, фамилию свою он не знал, как, впрочем, не знал вообще ничего из реальной жизни: из-под узкого скошенного лба иногда быстро взглядывали и прятались маленькие глазки дебила. Он почти всегда подтекал слюной, дышал открытым ртом и говорил только одно слово.
      - Ну, ты здоров! - уважительно сказал старший в комнате, юркий Севрюга.
      - Черепаха, - спокойно ответил Макс.
      - А я-Болт, деньги есть? - подошел высокий и худой Болт, потирая пальцы.
      - Черепаха, - сказал Макс.
      - Братцы, да он дебил! - радостно сообщил Севрюга, вывалил язык и скосил глаза к переносице.
      Макс его не видел, смотрел мимо. Тогда Севрюга весь вывернулся, продолжая мычать и высовывать язык, стараясь поймать взгляд новенького. Макс сделал легкое движение рукой, словно убирая мешающую занавеску. Севрюга отлетел далеко и заскулил.
      - Черепаха! - сказал Макс на этот раз с вызовом и вдруг ласково прикрыл рукой что-то у себя на груди.
      До вечера никто не пытался с ним заговорить. Улегшись на кровать, Макс не смог вытянуть ноги: они не помещались. Он встал, осмотрел спинку кровати и легко разогнул металлические стержни. Лег еще раз, ноги высунулись наружу.
      - Мама родная! - прокомментировал Севрюга, ощупав свою спинку у кровати. - А и воняет от него, братцы!
      Запах действительно почувствовали все. И пахло не человеком.
      Ночью Хамида опять преследовал теплый запах крови, он просыпался, сглатывал подступившую тошноту.
      Севрюга и Болт тоже не спали. Они шептались.
      ***
      Наталья сидела в маленьком итальянском дворике. Крошечный фонтан осторожно заливал умело выложенные камушки, в горшках покачивались от слабого ветра цветы. Во дворике стояло несколько летних столиков и плетеных стульев. По вечерам на столики приносили большие пузатые бокалы, в которые ставили свечки. Вчера вечером Наталья как раз отгоняла ночных бабочек от этого обманного света, она пила красное вино и веселила Стаса анекдотами, но вечер получился грустный: кончались деньги.
      Муж Натальи Федя выпорол ее на дворе своего дома по первому снегу на глазах у немногих гостей и испугавшегося до столбняка Стаса Покрышкина свободного художника, которого к Феде привезли насильно. Стас жил привольно и денежно, снимая крутую эротику и приключения "свежего мяса" - натуральные съемки, украшенные легендами о вампирах. Стас инсценировал на дне рождения Феди взрыв с живописно развороченной головой хозяина, за что был обласкан, а именно: схвачен в голом виде у себя дома, замотан в покрывало и привезен к Феде за город для поощрения. Поощрения не произошло, Стас научился пить водку и съел за неделю такое количество еды, что сам себе не верил. Через неделю Федя выпорол жену плеткой на улице, а Стаса завернули в то же покрывало и отвезли домой. Вот и все поощрение. Изнывая в непонятной тоске, Стас промучился один день, боясь закрыть глаза: в нем сразу же возникала крупная белотелая женщина, ее пшеничная коса с легким налетом слабой седины, мягкий влажный рот и непонятная тягучая тоска внезапной потери.
      Как он оказался в аэропорту с Натальей, Стас помнил смутно. Он уехал в странном бреду расслабленного подчинения, а Италия была не хуже и не лучше любого другого места на земле.
      Стас сейчас спал в номере дешевого отеля, потея и беспокойно ворочаясь на смятых простынях под дребезжание тележки с зеленью.
      Наталья проводила взглядом эту тележку, рассмотрела раннее солнце сквозь кружево виноградных листьев. Этот декоративный виноград тоже рос из горшка. Она вздохнула.
      Зеленщик разбудил хозяина ресторана. Зевая, хозяин вышел во двор, обсуждая погоду и цены на рыбу. Он учтиво поинтересовался здоровьем жены зеленщика и узнал, что она наконец сходила по-серьезному в туалет, теперь все будет в порядке.
      Хозяин ресторана был француз. Он говорил на итальянском медленно, иногда путая слова, он подумал - может, чего-то не понял про освобождение жены зеленщика от недуга? Но на всякий случай поздравил зеленщика и улыбнулся.
      За столиком сидела вчерашняя женщина. Хозяин наморщил лоб, потом обрадовался. Он думал, что все вчерашнее - шутка.
      Вчера эта женщина пила вино, а ее мужчина быстро рисовал углем смешные портреты посетителей. Он нарисовал и хозяина, официант сказал об этом, улыбаясь. Хозяин подошел, пожелал хорошего вечера и увидел себя, с длинным утиным носом, мягкими извивающимися губами и очень большими удивленными глазами на голове-груше. Что-то доброе и уютное было в этом рисунке, а под этим листком лежал другой. Там один из посетителей - он сидел за соседним столиком - был вылитый конь! Посетитель заметил, что его разглядывают, хозяин показал ему рисунок. Странная породистость его крупной головы была заметна и так, а рисунок придал этой породистости важность и надменность американца. Американец молча взял рисунок, его лицо ничего не выражало, но он достал кошелек и заплатил.
      Еще двое посетителей купили рисунки. Женщина, которая пила медленно и долго красное вино, задержала руку своего напарника, когда он хотел начать рисовать по просьбе одной из посетительниц, веселой, в кудряшках, туристки.
      И художник извинился, нарисовал цветок и отдал бесплатно. И хозяин ресторана его понял, он готов был поспорить, что если бы женщина, которая пила красное вино, не задержала руку художника, то художник нарисовал бы капризную кудрявую болонку с задранным вверх приплюснутым носом, а еще не известно, понравилось бы это посетительнице.
      Женщина, пившая красное вино, совершенно не тронула курицу с артишоками, которую заказала. Хозяин поинтересовался - почему, не нужно ли подогреть?
      Женщина извинилась по-французски, и хозяин ресторана обрадовался.
      Он сел к ним за столик, узнал, что женщина русская, а курицу не ест, потому что эта курица плохо приготовлена.
      Хозяин ресторана опешил, он гордился своим умением готовить.
      Женщина сказала, что в принципе, конечно, курица съедобна, но она совсем не пахнет, как должна пахнуть курица. При этом женщина понюхала курицу и подвинула тарелку хозяину.
      Хозяин ресторана понюхал курицу.
      Он думал ровно одну минуту. Сначала перед его глазами появилось лицо его мясника, большого рыжего человека, очень разговорчивого, как и все итальянцы. Неужели мясник его обманывает и продает замороженных кур?
      Женщина сказала, что есть такое русское блюдо, очень дешевое, которое нравится всем. Это блюдо называется "блины". Она очень давно не ела блинов. Она скучает по блинам, поэтому, может быть, ей не пахнет эта курица.
      Хозяин ресторана тут же предложил "изжарить" для нее блины.
      Женщина прошла с ним в чистую и хорошо обустроенную кухню. Она вымыла руки и обрадовалась скисшему молоку, по поводу которого хозяин собирался ругаться утром с молочником.
      В штате его ресторанчика работали пять человек. Готовил сам хозяин. Приходящая женщина убирала кухню, маленький зал для плохой погоды и дворик с фонтаном, чистила овощи и загружала посудомоечную машину. Два официанта обслуживали клиентов. Племянница хозяина помогала готовить и занималась поставками продуктов, потому что отлично говорила по-итальянски.
      Женщина, которая сначала пила красное вино, а потом пришла в кухню приготовить себе блины, заняла сразу все пространство. Она взбивала венчиком яйца, добавляла туда кислое молоко и пела, а хозяин рассматривал уложенную на ее голове огромную косу необыкновенного цвета.
      Женщина с косой показала ему на свет первый блин. Сквозь блин, как сквозь кружево молодых виноградных листьев, просвечивало солнце.
      Хозяин достал вишневую наливку и рассказал про самый красивый в мире маленький приморский городок во Франции. Он спросил у женщины, которая умела печь такие блины, не искусственная ли у нее накладка на голове. А когда женщина вытащила шпильки и уронила на стул косу, предложил ей приходить к нему печь блины. Женщина смотрела серьезно, но они оба понимали, что это почти шутка.
      Увидев ранним утром женщину с косой у себя во дворике за столом, хозяин ресторана глубоко вздохнул и мгновенно представил себе измененное меню, потом женщину, которую надо поставить печь эти самые блины на самом видном месте, потому что она переворачивает блин, подкидывая его на сковородке, а это надо видеть! Он заспешил к ней, быстро обдумывая, как бы потактичней попросить ее при этом не закалывать свою косу.
      ***
      Федя оделся в дорогу и поэтому на прощальном ужине сидел не на ковре в подушках, а на стуле. Хамид лежал на низком диване, возле него на полу сидела китаянка и играла на дудочке. Федя морщился и вздыхал, до вылета его самолета оставалось три часа. Полчаса Федя выделил на посещение адвоката. Он собирался приказать ему явиться в Москву на этой неделе и подробно рассказать про исчезнувшего Слоника. И переписать чек.
      Федя сам себе не хотел признаться, что поспешил одеться, потому что не хотел видеть обещанный танец. Он вообще не хотел больше видеть Еву, его грубая победа должна была остаться последней, что он должен был помнить об этой женщине. Но Хамид подмигнул и с насмешкой напомнил про пари.
      Федя оделся в легкий серый костюм и шелковую рубашку темно-синего цвета. Он не любил галстуки, у рубашки был русский ворот. Федя похлопал себя по внутреннему карману пиджака и нащупал корочки документов. Он не носил портмоне, но на поясе висела маленькая кожаная сумка с деньгами, кредитными карточками и разрешениями на перевозку украшений и дорогих предметов. Сумка наполовину прикрывалась круглым и мягким животом. Сбоку от этой сумки на ее же поясе крепился любимый Федин старинный кинжал в инкрустированных ножнах. Кинжал не был виден из-под пиджака.
      Китаянка перестала играть. Кто-то тронул струны незнакомого инструмента, похожего на мандолину. Вбежали, мелко семеня ногами, две девушки, быстро расступились перед Федей, и оказалось, что сзади них была Ева.
      Она стояла замерев, пока девушки не сдернули с нее покрывало. Потом она стала переступать босыми ногами, звеня в такт струнам браслетами с колокольчиками на щиколотках.
      Федя увидел эти крошечные колокольчики, а потом сразу посмотрел на ее лицо. Глаза Евы были закрыты. Лицо было странно разукрашено, веки подведены синим почти до висков, на крыльях носа прикреплены цепочки с золотыми болтающимися шариками, а пунцовые губы сверху помады были покрыты еще и блестками. На лбу висел сверкающей каплей бриллиант, волосы стянуты и напомажены, гладкая черная голова украшена только бусами мелкого жемчуга, из которых и свешивался прозрачный камень. Лицо Евы было неподвижно, да и вся она напоминала дорогую куклу, у которой завели механизм, но глаза не открылись, хотя она и начала танцевать.
      Федя уже не мог отвести взгляда от ее лица, поэтому совершенно не заметил, во что она была одета ниже.
      Хамид же с изумлением рассматривал простое европейское открытое платье на тонких бретельках, красно-оранжевое, очень короткое, необъяснимо возбуждающее именно с этими браслетами на босых ногах.
      Он сел и потер руки, он понял, что эта женщина - находка, если она смогла так сама одеться.
      Телохранитель Феди насторожился. Он хорошо видел натренированные ноги женщины в оранжевом, ступни были жилистыми и выдавали любительницу пробежать утром полчасика темповый кросс. Еще ему не понравилась одна мышца на предплечье, и потому, что он вообще ее заметил, телохранителю сразу надо было дать высший балл: это была мышца на правой руке, она шла по внутренней стороне от кисти к локтю и вырабатывалась от привычки держать на весу тяжелый для женщины предмет.
      Отстрельщик посмотрел на Федю, на его гостеприимного друга. Телохранители Хамида стояли в дверях, скрестив руки. По бокам у них, утопая в атласных шароварах, висели кривые сабли. А у охранника Феди огнестрельное оружие в доме отбирали, и он сказал сам себе, глядя на эти яркие шаровары и запутавшиеся в них ножны с саблями, что в более идиотскую ситуацию еще не попадал, что сам он сейчас тоже идиот идиотом и идиота охраняет.
      Ева двигалась, позванивая колокольчиками и подчеркивая механическую угловатость движений, все еще не открывая глаз. Федя смотрел завороженно: когда нога Евы поднималась высоко, мелькали черные кружевные трусики. Она подошла совсем близко к стулу, на котором сидел Федя, топнув посильней ногой и остановив этим звуком мелодию. Ева открыла глаза и уставилась на Федю.
      Федя задержал дыхание. Он видел ее глаза, но поймать их взглядом не мог. Ева словно смотрела сквозь него, Федя даже подумал, что она в гипнотическом трансе - так странно неподвижно было ее лицо и не мигали заблудившиеся глаза.
      Ева опять стала танцевать, стоя на месте, она отбивала дробь пятками, движения рук стали более плавными, потом подошла поближе, но так и не оживила застывших глаз.
      "Проиграл", - подумал Федя, пугаясь этих глаз.
      Ева встала на мостик совсем рядом с ним, он рассмотрел внизу у своих ног длинную шею и вздувшиеся на ней от напряжения вены. Он уже хотел протянуть руку и потрогать эту шею, когда Ева напрягла живот и плавно подняла ноги, оттолкнувшись ими почти незаметно от пола. Она постояла секунду на руках, потом загнула ноги, опустила их и оказалась сидящей у Феди на коленях, спиной к нему. Федя от неожиданности обхватил ее быстро и сильно, боясь уронить, у него закружилась голова от этой акробатики.
      "Выиграл!" - подумал Хамид, потирая руки и сопя от возбуждения.
      Потом Ева оказалась где-то внизу, в ногах Феди, она повернулась к нему лицом, Федя только протягивал руки, старался остановить ее и поймать глазами глаза, как она уже уворачивалась, поглаживая его плечи и живот.
      Федя словно очнулся, почувствовав тишину. Не играла музыка, девушки замерли, уползла за диван китаянка.
      Ева стояла очень прямо и держала кинжал Феди, прижимая его плоско к животу двумя ладонями.
      Хамид хлопнул в ладоши, и охранники подбежали, красиво придерживая сабли. Они смотрели с интересом, телохранитель Феди не понимал, почему у них на лицах странное ожидание зрелища, а не тревога, он пошел ближе к Феде, но был остановлен вытянутой в сторону рукой идиота в шароварах.
      Ева смотрела теперь в глаза Феди и слегка улыбалась блестящим ртом. Федя махнул рукой, останавливая своего телохранителя, выступившего вперед. Не отводя от нее взгляда, Хамид неуверенно дал знак охранникам не подходить. Ничего опасного не было, танцовщица стояла слишком далеко от Феди, чтобы наброситься и поранить его.
      Он нашел взглядом Лизу, увидел злорадство на ее лице и понял, что они думают об одном. Только Хамиду было жалко терять такую способную и красивую девочку, которая сейчас покончит с собой, а Федя, похоже, ничего не имел против.
      Ева призывно зазвенела колокольчиками, притопывая. Заиграли протяжные струны, Федя завороженно увидел, как Ева ласкает себя рукояткой, а потом проводит красную царапину от шеи к груди, сверху вниз, и как бежит, едва поспевая за тонким лезвием, темно-красная медленная капля.
      Зашептались девушки, неслышно подошла Лиза и встала возле Хамида.
      Ева закрутилась волчком, раздувая колоколом платье, и Федя вдруг заметил, что на полу валяется несколько апельсинов, между которыми она танцует. Это было последнее, что он увидел. Обожгло горячим шею, синее покрывало Евы окутало его голову и унесло зрение и слух, отказали ноги и не дали убежать, стали тяжелыми и ненужными руки.
      Все, кто смотрел на танец, заметили резкое движение Евы, но продолжали загипнотизированно следить за яркой оранжевой куклой, и, только когда Федя захрипел, откидываясь, увидели красивую рукоятку кинжала, которая торчала из его шеи сбоку.
      - Божечка моя, - прошептала одна из девушек, обхватив щеки ладонями. Ой же, божечка моя. - Потом вздохнула глубоко и пронзительно завизжала.
      Телохранитель, словно не веря, смотрел во все глаза на Еву. Он, как и все, не отводил от нее глаз во время танца, но не заметил, как она метнула нож.
      Ева, тяжело дыша, осматривалась, словно не понимая, где она. Хамид подошел к Феде.
      - Ты проиграл, - сказал он Феде без выражения и повернулся к Еве:
      - Ты убила моего самого близкого друга.
      Потом он приказал Еву увести и запрятать до его решения, визжащей девчонке надавать пощечин, Лизе принести немедленно пленку из видеокамеры, которая записывала все это, и просмотреть вместе с ним, а после просмотра вызвать полицию.
      Хамид остановил запись только в одном месте и смотрел на застывшую картинку почти минуту. Ева на этой картинке только что вышла из мостика и стояла на руках. Платье упало, закрыв ее голову оранжевым колоколом, из которого странным цветком вырастало длинное красивое тело с узкой черной оберткой трусов, выпрямившиеся в струнку ноги профессионально держали вытянутый подъем. Когда Хамид отпускал паузу, Ева запрокидывала ноги назад и тяжело садилась на колени Феди, расставив их немного перед самой посадкой. Удивленное лицо Феди, его растопыренные руки, вытаращенные глаза. И так несколько раз.
      ***
      Наталья шла по ступенькам, разглядывая море в предвечерней дымке легкие перышки парусников парили над серо-зеленой водой, - когда боль потянула слева в груди длинным и острым лезвием, пугая смертью. Наталья оступилась, но боль прошла неожиданно и бесследно. Наталья осторожно вдохнула мокрый запах моря и слабо улыбнулась. Она почему-то вспомнила Федю, первый раз без злости и отчаяния с того самого дня, когда ушла из дома.
      ***
      Врач в интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор. Если кому из интернатовских везло и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.
      Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.
      Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой она задорно размахивала портфелем, - он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как она скрылась в хозяйственном корпусе.
      Он запомнил этот странный день навсегда. Хамид постепенно утратил где-то на грани реальности и воображения точную дату, время года и даже постепенно унич-тожил в себе болезненно врезавшийся в него рисунок замкнутого двора. Он только знал точно, что было светло, девочка бежала, размахивая портфелем, а ее коса жила как бы сама по себе - двигалась по спине медленно и лениво.
      Вечером в этот день Болт и Севрюга решили точно выяснить, что прячет Макс на груди, отчаявшись выпытать что-либо и опасаясь подходить близко к дебилу.
      В ночной темноте долговязая фигура Болта с небольшим пузырьком в руке показалась Феде страшной, он резко приподнялся, но Хамид взял его за руку.
      - Тихо! Не дергайся, Болт посмотрит, что у Макса за пазухой.
      - Скотина! - возмутился Федя.
      - Я лично ничего против не имею, человек не может так вонять, я не сплю от этой вони уже два дня. Севрюга говорит, что Макс - оборотень, а я думаю, что у него рана гноится. Болт ищет деньги, как всегда.
      Макс спал крепко, выставив из искореженной спинки кровати ступни.
      Феде стало интересно, свет от фонарей делал лица поднявшихся интернатовцев застывшими, бледно-желтыми. Они обступили кровать Макса и несколько минут стояли замерев, вслушиваясь в его тяжелое дыхание.
      Болт смочил большую тряпку хлороформом из пузырька и осторожно положил Максу на лицо.
      Макс взмахнул руками, потом стал ощупывать тряпку, но как-то вяло, перепуганный Болт налил из пузырька сверху, приторный запах смешался со страшным запахом смерти, исходившим от Макса.
      Подождали еще немного, некоторых повело в сторону, они сели на пол, но уходить не собирались.
      Севрюга перекрестился и осторожно стал расстегивать казенную рубаху. Платок с головы Макса не убирали, он вдруг замычал и задергал ногами, а потом издал протяжный воющий звук.
      - Быстрее! - приказал Болт.
      Севрюга потянул за грязную бечевку и достал холщовый небольшой мешок. Сразу стало ясно, что вонь оттуда. У Болта загорелись глаза, он оттолкнул Севрюгу, Федя заметил, что его движения тоже стали вялыми, почти все непрерывно зевали, надышавшись хлороформа.
      Сначала Болт ощупал мешок, принюхался и быстро закрыл рот рукой. Потом все-таки раскрыл грязную холстину, и некоторое время никто не мог понять, что там такое. Болт сел на пол и отполз от кровати, все желающие смогли, тщательно рассмотреть содержимое мешка.
      - Западло!.. - пробормотал Севрюга, сдерживая рвоту.
      Хамид стоял дольше всех, он рассматривал сдохшую черепаху с удивлением, черепаха почти вся спряталась внутри панциря, но задние лапы с большими коготками лежали сзади свободно и почти разложились.
      Хамид же и спрятал черепаху в мешок и заправил его под рубаху.
      Некоторые заснули на полу, Федя растаскивал их по кроватям, Болт грязно ругался, уже когда все улеглись. Плавая в наркотическом дурмане, Хамид чертыхнулся, встал, подошел к Максу и сбросил на пол тряпку с хлороформом.
      Макс улыбался во сне.
      ***
      Далила увидела в бинокль две полицейские машины, которые подъехали к шикарному особняку, и растолкала заснувших стариков.
      Зика вырвал бинокль у плохо соображающего со сна Казимира и надолго припал к окулярам. Казимир получил бинокль, когда полиция уже вошла в дом, он внимательно, окно за окном, осматривал дом и балконы, у него громко застучало сердце и очень тяжело дышалось.
      Далила высказала предположение, что кто-то из клиентов окочурился.
      Казимир спросил, почему бы этого клиента не закопать просто ночью в саду, зачем полиция?
      Тогда Зигизмунд, стуча себя по лбу костяшками пальцев и ругаясь по-польски, провел небольшой ликбез. И Далила, и Казимир поняли уже в первые три минуты, что их представления о публичных домах примитивны и основаны на скабрезных анекдотах, но Зигизмунд еще полчаса рассказывал, что это легальный и хорошо организованный бизнес и как важно в нем уважать закон.
      Казимир не выдержал этих объяснений и сильно стукнул кулаком по столу. Зигизмунд сказал, что вот тут-то Казимиру самое время раскошелиться, раз уж он изображает миллионера, а у Казимира с собой, оказывается, денег совсем ничего, нужно идти в банк и пользоваться карточкой, тогда Зигизмунд снял с друга детства часы и массивный перстень, подрался из-за цепочки с медальоном, но Казимир цепочку отстоял.
      Далила и Казимир пошли в банк, а горбун пошел добывать информацию.
      ***
      Пожилой полицейский, составляющий протокол, выпил крошечную рюмку наливки и похвалил маленькую серебряную вазочку - всю из тонкого кружевного плетения. Он тут же получил вазочку в подарок, и она прекрасно легла у него за пазухой.
      Тело Феди упаковали в мешок и вынесли на носилках. Хамид долго объяснял, что нужно дождаться решения родственников о месте похорон, полицейский причмокивал и сожалел, что убитый - иностранец, а неосторожная женщина, так плохо обращающаяся с кинжалом, покончила с собой, выбросившись из башенки в море.
      Он поднялся в башенку и смотрел вниз. Лиза подробно рассказывала, как женщина, обезумев, убежала ото всех и бросилась в море.
      Полицейский заметил, что внизу не море, а каменистый берег, на что Лиза ответила, что тело, конечно, прибьет прибоем где-нибудь на побережье.
      Хамид отдал кассету, на которой подробно отображалась сцена убийства.
      Полицейский поинтересовался, почему это все снимали.
      Хамид сказал, что у него снимают везде, и показал на экране самого полицейского, тот как раз укладывал вазочку, улыбаясь в черные усы.
      Полицейский заметил, что такая предосторожность излишняя, если дело касается представителей власти, тем более что уж очень профессионально вошел кинжал, ну прямиком в сонную артерию. Странное умение для нервной платной девочки. Хамид, кланяясь, согласился.
      ***
      - Саксофон! - сказал Хамид, когда полиция и машина с телом уехали. Водки! И это самое... Лиза! - Он оглядывался, не находя секретаря, словно потерявшись. - Где ты, сушеная гусеница! - А Лиза, как всегда, была сзади. - Я на вечер обещал двух девочек очень важному клиенту, проследи, и чтоб машина была "роллс-ройс"! А эту циркачку!.. Завтра, завтра решу.
      Потом он плакал под саксофон и пил водку, не закусывая.
      Сначала он вспомнил, как выглядела их спальня, когда Макс искал черепаху. Хамид иногда смотрел кино, но, имея Илию, смысла в разглядывании навязанного тебе изображения не понимал. А вот картина развороченной комнаты странно завораживала его до сих пор, возникая иногда перед глазами призрачным кино на грани ужаса и восторга.
      ***
      Все кровати были выдраны из зацементированных гнезд и раскиданы как попало. Тумбочки разворочены, постельное белье и грязные темно-зеленые одеяла распластаны на полу, некоторые спинки кроватей скручены, Максу удалось даже погнуть металлические уголки у кроватных сеток.
      Все двенадцать человек из этой комнаты стоят ровным рядом, преподаватель и надзиратель в растерянности застыли у дверей, в углу комнаты. Разбивая последнюю тумбочку, сопит Макс, он сидит на полу, расставив толстые ноги, и колотит тумбочкой об пол.
      Надзиратель с промежутком в несколько секунд визгливо отдает приказание:
      - Прекратить!
      Макс сразу же спокойно отвечает:
      - Черепаха.
      Полная нереальность происходящего тошнотой подсасывала под ребрами, малолетние преступники стояли бледные и онемевшие.
      - Может, уберут теперь от нас этого вонючего идиота! - шепотом сказал Болт.
      - Как же, жди! Персоналу доплачивают за дебилов, мне врач говорил! Это Севрюга, тоже шепотом, но так, чтобы слышал учитель.
      - Прекратить! - Это надзиратель.
      - Черепаха. - Это Макс, удовлетворенно - он наконец доломал тумбочку.
      - А мусор уже вывозили? - спрашивает Федя и просится выйти.
      Он роется в мусорных, баках, их два, из окна больничного изолятора сквозь решетку на него смотрит девушка Наталья с косой, удивленно и насмешливо. Федя чувствует ее взгляд, замирает, но не позволяет глазам найти красивое лицо, он специально смотрит выше, разглядывая узкие окна и старую кирпичную кладку между ними, отмечая боковым зрением странную неподвижность Натальи в окне, а на самом деле она показывает ему язык и пританцовывает слегка под музыку: в кабинете отца открыта дверь и немилосердно орет радио.
      Феде непонятно, кто и когда успел выбросить черепаху, но он находит бумажный сверток и ощупывает твердый полукруг панциря, отворачивая лицо. Потом бежит через двор, держа черепаху обеими руками перед собой. Запыхавшись, Федя кладет бумажку перед Максом - тот все еще сидит на полу в задумчивом оцепенении.
      - Самохвалов, встать в строй! - кричит ничего не понимающий надзиратель и зажимает нос.
      - Да вы не понимаете, он же дальше по комнатам бы пошел, он черепаху ищет!
      - Это полная антисанитария, немедленно выбросить!
      Макс никого не слышит, он гладит холодный панцирь и улыбается.
      - Когда он улыбается, - говорит Федя шепотом Хамиду, - он становится умней.
      - Зачем ты это приволок, я не могу спать от вони, я с таким трудом выкинул эту гадость. - Хамид смотрит на Федю грустно, Федя страшно изумлен.
      ***
      Макс встает, сопит, подходит к строю, отталкивает Хамида и становится рядом с Федей. Он ласково смотрит на Федю сверху, укладывает свое сокровище в холщовый мешок на груди и, конечно, говорит: "Черепаха".
      ***
      Хамид обнаружил себя на ковре всего залитого слезами, из носа тоже текло, так много он не пил никогда. Молочный свет наступающего дня осторожно сочился в удлиненные арки окон. Хамид хлопнул в ладоши. Два прислужника подняли его и провели к бассейну. Хамид на ходу расстегивал пояс длинного халата, постоял у воды голый, заросший черными волосами, потом медленно упал, завалившись на бок и заливая выплеснувшейся водой красивый рисунок пола.
      Привели телохранителя. Смертник смотрел спокойно, без паники.
      - Я ее убью, - сказал телохранитель. - Почему никто не сказал, что у нее боевая подготовка, черт вас всех побери, почему ее пустили к хозяину так близко, почему твои люди с саблями оттеснили меня?!
      - Я сам ее убью, - грустно ответил Хамид. - Все краски истребованы, добавил он непонятно, - но красной для меня достаточно, поэтому твою участь решу не я. Сюда прилетает секретарь Феди и его доверенное лицо, пусть он решает с тобой.
      - Я хочу видеть, как ты будешь ее убивать. - Телохранитель почему-то говорил с вызовом, словно сомневаясь в способности кого-либо вообще убить такую женщину.
      - Никто не увидит ее смерти, ее запрут в сундук и бросят в море! неожиданно для себя закричал Хамид. - Пошел вон! Попробуешь сунуться к ней - пристрелю!
      Ну и дурдом! - заявил телохранитель, но Хамид этого уже не слышал - он опустился с головой под воду и скрутился, утробно согнувшись, сколько позволял живот, к коленям, пузыри воздуха щекотно пробегали по телу, шевеля черные жесткие волосы.
      ***
      Далила и Казимир ждали Зику вечером в маленьком и очень шумном кафе. Пахло жженым кофе, мясом и табаком. Столик был грязный, Далила рассматривала тонкий стакан, в стакане в сомнительном коктейле утопился кружок лимона.
      - Здесь воняет! - сказала она в третий раз.
      Ее толкнул проходивший мимо молодой человек в очках. Она выслушала его бормотания, которые должны были, вероятно, означать извинения, дождалась, когда он уставился, моргая в стекла очков, в зал, отыскивая кого-то поверх голов, и небрежно выставила ногу. Очкарик споткнулся, залив ей джинсы водкой с апельсиновым соком. Далила обозвала все это "дерьмом".
      Казимир сказал, что в приличное место горбуна Зику не пустят, и отговорил идти в туалет отмываться. Он полил ей на ногу из бутылки минеральную воду. Остаток воды в бутылке выпил из горлышка подоспевший запыхавшийся Зигизмунд.
      Он был так возбужден, что бутылка тряслась, а вода заливала его старую рубашку на груди.
      Часов и перстня, конечно, уже не было, но информация того стоила!
      - Это были мои любимые золотые часы! - Казимир стукнул по столу.
      - Что там часы, посчитай свои денежки, хватит ли тебе снять хороший катер на неделю! Нам придется теперь плавать туда-сюда по морю!
      - Я не люблю морских прогулок, а часы - это еще и память!
      - Хватит орать, друзья детства, - вмешалась Далила. - Давайте послушаем, что же он узнал за эти часы!
      - Красивая русская с раной в боку в доме Хамида устроила танец с кинжалом и проткнула горло большому авторитету из России! - Зигизмунд был очень доволен собой.
      - Потише, тебя же в Лондоне слышно! - зашипел Казимир.
      - Да все не так было! - сказали им с соседнего столика. - Она зарезала его в постели, он ее хотел изнасиловать, а она сама из полиции!
      - Жора, не трави тюльку, если не в курсе! - Это уже от другого столика. - Ее привезли специально, чтобы прикончить Федю Самосвала, он там помешал кому-то в русском правительстве!
      Далила застыла, боясь оглянуться.
      - Жалко девочку, - сказала ужасающих размеров женщина с крашеными рыжими волосами, которая вдруг подошла вытереть столик. - Ее теперь в сундук и за борт! Говорят, она супермодель. - Женщина собрала все стаканы, засунув в них пальцы, и елозила мокрой тряпкой, тряпка слабо пахла хлоркой.
      - Ну что за люди, ничего не знают, а так говорят! Это турки наняли агента КГБ, красивую бабу, отличницу боевой подготовки, она убрала шишку-финансиста, он кому-то денег не дал на выборы! - Худой бородатый еврей в круглой шапочке на макушке жестикулировал, стараясь привлечь внимание Далилы.
      - Нам пора, - сказал Казимир и первым вышел из кафе, не поднимая головы.
      Далила высмеяла конспирацию Казимира и усадила друзей детства на скамейке возле фонтана. На скамейке уже сидела старушка и наблюдала за ребенком у воды.
      - Вы говорите по-русски? - спросила Далила у старушки.
      Старушка неуверенно улыбнулась и пожала плечами, с интересом наблюдая за ртом Далилы.
      - Можно говорить. - Далила почти силой усадила стариков и села между ними.
      - Нет, ну что в мире творится, а? Пернуть нельзя, чтобы тебе по-русски... - начал было Зика, но его быстро и громко убедили говорить по существу.
      - Это какой-то стамбульский синдром русского присутствия! - не удержалась от диагноза Далила.
      Зигизмунд, торопясь и глотая окончания слов, еще раз повторил добытую информацию.
      - Ты хочешь сказать, - задумчиво начал Казимир, утирая лоб платком, что русская девочка зарезала большого толстого русского и ее собираются утопить в сундуке, как сказали эти.., эти люди в кафе?
      - Ну да! Правда, про железный ящик еще не точно решено, но с предыдущими плохими девочками, у которых вдруг умирал клиент, так и делали! Ночью - в море!
      - Ты хочешь сказать, - Казимир стал еще более задумчивым, - что эти люди в кафе!..
      Я имею в виду, что они все это знали и нам так и сказали?!
      - Ну да, - тихо ответил Зика.
      - Тогда зачем ты лишил меня часов и кольца, идиот! - закричал Казимир и попытался вцепиться в Зику, но Далила мешала, отталкивая его руки. - Если все вокруг говорят про это на каждом шагу?!
      - Нашелся умник! - закричал Зика. - Бинокль он купил! Пошел бы в кафе, залез на стол и спросил бы про все это громко! Нечего было меня посылать на такое опасное дело! - Зика отодвигался подальше на скамье, пока она не кончилась.
      - Мои любимые часы! - Казимир вскочил, оттолкнул руки Далилы и подбежал к Зике.
      Они сцепились, упав возле скамейки.
      Неотработанный с годами внутренний комплекс вины на почве нереализованных амбиций детства, - объяснила Далила изумленной старушке, неуверенно улыбающейся и ничего не понимающей. - В принципе это излечимо, но только если они проживут вместе минимум год, тогда у них появятся новые впечатления. У вас ребенок залез в воду. - Она показала рукой на фонтан.
      ***
      Хамиду сообщили, что Ева обмерена и одежда будет готова через два дня. В Стамбул прилетел Никитка, секретарь Феди. Он почти ничего не спрашивал, ел мало, спал часа два, съездил в морг и опознал Федю. Потом пришел в комнату, где заперли Еву Курганову, и начал читать вслух. Когда Ева, прикованная наручниками за одну руку к кровати, задремала, Никитка встал и ударил ее хлестко по щеке, не давая заснуть. Ева от неожиданности всхлипнула и в ужасе распахнула огромные синие глаза. Никитка купился: удовлетворенно отвернулся, чтобы пойти к своему стулу, и получил сильно и резко в задницу босой ногой. Он упал, едва успев выставить руки в последний момент. Рукопись рассыпалась.
      Никитка сел, тяжело дыша. Ева смотрела весело.
      - Что, радость моя, подраться хочешь? Тогда сними наручники. Ты хоть и хроменький, но все же мужчина!.. Давай без обид - один - один?
      Никитка поднялся, собрал с пола листки, положил их на деревянный столик с ножками в виде когтистых птичьих лап, подошел еще раз к Еве, чтобы осмотреть повнимательней, хорошо ли прикреплены наручники.
      Ева полулежала, поэтому для хлесткой пощечины ступней в красивое лицо Фединого секретаря ей потребовалось сделать легкое и сильное, но почти незаметное движение ногой.
      Никитка отлетел к стене, размахивая руками, ударился головой и на секунду потерял сознание.
      Он лежал, прикрыв глаза. Ева физически почувствовала ненависть душной волной слабого пота сквозь дорогой одеколон.
      - Два - один! - сказала она, все так же тараща глаза. - Еще раз подойдешь близко, счет поменяется! На расстоянии не считается, это я к тому, что, если ты меня сейчас пристрелишь, все равно будет два - один в мою пользу. А если хочешь развлечь, скажи сначала, что читаешь.
      - Это роман о великом человеке, Феде Самосвале, - Никитка говорил вполне серьезно, но Еве стало смешно, - зарезанном стамбульской проституткой, офицером милиции. - Руки у секретаря тряслись, он заставил себя сесть на стул.
      - Мама родная! - Ева закатила глаза. - Что же это за напасть такая, все пишут, ну все!
      - Федя Самохвалов очень любил своего отца! - строго сказал Никитка.
      И Ева поняла, что ей читают начало великого романа.
      ***
      Просто сказать, что Федя очень любил своего отца, - это очень нейтрально, потому что любовь в их взаимоотношениях была запрятана. Взрослый мужчина толком не понимал, что ему делать с ребенком мужского пола, когда уже не надо стирать пеленки и вставать ночью укачивать. Мать Феди умерла при родах, многочисленная родня отца женского пола с радостью сюсюкала и опекала крепыша Федю, но образы их стерлись очень быстро из памяти - так теряет подросший человечек воспоминания беспомощного тела.
      Отца арестовали зимой, Феде женщины ничего не сказали, это называлось сначала "отец в командировке", потом "небольшие неприятности", потом неожиданно и страшно "отец умирает".
      Отец умирал в тюремной больнице. С трудом дыша отбитыми легкими уголовники одинаково люто ненавидели насильников-педофилов и нелегальных кооператоров, - он цеплялся слабыми скрюченными пальцами за куртку сына.
      - Сынок! Видишь, как оно, сынок. А я ведь ничего, я просто родину любил.
      Федя с трудом понимал происходящее и не мог оторвать взгляда от конвоира у кровати.
      - Ты тоже родину люби. - Отец цепко держал Федю воспаленными глазами. - Ты географию учишь?
      - Как это? - глупо спросил Федя, его слегка подташнивало от запаха больницы.
      - Я спрашиваю, - отец передохнул и крепче уцепился за одежду сына, географию учишь?
      - Да. Конечно, географию. Ну да!
      - Учи. Только, ты это, хорошо ее учи. И запомни накрепко: самое главное у нас что? Полезные ископаемые, сынок, вот что! Нефть, газ, золото...
      Федя не смог удержать слез. Они предательски выползли из-под крепко сжимаемых век.
      - Да. Страна - она дура, а родина... На первом месте полезные ископаемые, а потом, значит, люди. Повтори.
      - Сначала, - сглатывая горе, сказал Федя, - полезные ископаемые, а потом люди, это самое главное. Страна - она дура! - сказал он громче, испугавшись закрывающихся, глаз отца.
      - Да ты не бойся, будешь это помнить, у тебя все получится. Полезные ископаемые и люди всегда покупаются и продаются, было бы на что. Так что соображай и не бойся. Страна знает своих героев. Ну, ты понял ли чего, сынок?
      И только в этот момент Федя почувствовал серьезность разговора и казенный запах тюрьмы от конвоира. Он вспомнил лозунг про страну и героев и схватил отца за горячую ладонь.
      - Ну вот. Я так и думал, ты понятливый. Не успел я тебя вырастить, расти сам, Федя, только не глупи.
      Федя сглупил в тот же день. Он долго почти по слогам читал красивую вывеску районного совета, потом прошел мимо очереди, мимо запоздавшей секретарши в огромный кабинет большого чиновника, взял первый попавшийся в руку предмет - это оказался пузатый стеклянный графин с водой - и запустил им в наклеенную улыбку складчатого пухлого лица за длинным столом.