Тайна двух сфинксов

      - Вот я же говорил вам, что дело дойдет до фантастики! подхватил Виктор Петрович.
      И Нина впервые за все время улыбнулась.
      - ...чем переубедить, - продолжал спокойно Андрей, - упрямца, привыкшего верить в науке только каменным склепам тысячелетней давности.
      - Нет, ты все же должен мне объяснить! - Виктор Петрович протянул ему злополучную записку.
      Андрей повертел ее в руках и улыбнулся.
      - А ты разве не любишь воблу?
      Он быстро подошел к белому шкафу и раскрыл его. Там внутри сразу же вспыхнула электрическая лампочка, и тогда стало ясно, что это сушильный шкаф усовершенствованной конструкции. В ярком свете были видны высушенные лягушки и изолированные органы животных: овальные комочки - сердца земноводных и млекопитающих, сморщенные ящерицы, длинные просвечивающие уши кроликов. А ниже на сетчатых полочках лежала... обыкновенная вяленая рыба.
      Андрей взял одну рыбину за голову и бросил на стол. Она покорно шлепнулась рядом с какой-то колбой и, перевернувшись, осталась лежать неподвижная и плоская, уставившись на Виктора Петровича глубоко запавшим глазом.
      - Так, так, - сказал Виктор Петрович. Он взял рыбу в руки и постучал ею о край стола.
      - Нет, батенька, это не вобла, - разочарованно протянул он.
      - Да, но еще более суха, чем вобла. Не правда ли?
      - Коптим? - иронически полюбопытствовал Виктор Петрович.
      - Сушим! - поправил Андрей.
      - Предположим... только тогда лучше говорить - вялим. А пиво, позвольте узнать, вы где, в аквариуме держите?
      Андрей спокойно взял рыбу из рук Виктора Петровича и опустил ее в аквариум.
      - Что ж, подведем итоги! - Виктор Петрович зашагал по комнате. - Жил-был ученый, - сказал он, обращаясь к Нине, хороший ученый! Можно сказать, талантливый ученый! Занимался он проблемой оживления организмов... Хорошее, полезное дело! В один прекрасный день ему надоела эта проблема - вся, целиком. И решил он заняться новыми опытами. Спокойной жизни захотел наш ученый! Притащил он два аквариума, сушильный шкаф для рыбы и, решив, что наука подождет, устроил у себя в лаборатории рыбозавод.
      Андрей и Нина стояли теперь у окна и следили за Виктором Петровичем, который, сутулясь, расхаживал большими шагами по комнате и жестикулировал, многозначительно поднимая вверх указательный палец.
      Вот Виктор Петрович подошел к аквариуму, зачем-то понюхал воду и на мгновенье опустил в нее указательный палец.
      - А вода-то, оказывается, теплая, - удивился он. - Должно быть, нас собираются здесь вместо воблы и пива угостить ухой.
      - Виктор, не можешь ли ты сказать мне, сколько сейчас рыб в аквариуме? - спросил Андрей таким тоном, будто не слышал горячей тирады друга.
      Виктор Петрович вновь заглянул в аквариум.
      - Вы хотели, наверное, спросить, сколько здесь дохлых рыб? - ответил он, подчеркивая слова "вы" и "дохлых". - Ну, что же, пожалуйста. Четыре рыбы лежат на дне, а одна, которую вы изволили только что бросить, еще болтается в воде.
      - И больше в аквариуме нет ничего? - снова спросил Андрей.
      - Больше ничего!
      Виктор Петрович подошел к Андрею и взял его за пуговицу халата.
      - Вы взгляните на свою лабораторию взглядом постороннего человека. Мне кажется, тут не хватает четырех удочек: двух вам и по одной ассистентам. И кроме того, в этой обстановке вам не к лицу этот халат. С вашего разрешения я пришлю вам пижаму и соломенную шляпу. Но мой совет - не поленитесь, перенесите вашу лабораторию куда-нибудь на озеро.
      Он говорил довольно долго в этом же тоне, не то шутя, не то серьезно, затем подошел к шкафу, скептически оглядел его содержимое, потом шагнул к аквариуму и...
      Виктор Петрович растерянно посмотрел на Андрея, на аквариум, на Нину и опять на аквариум, потом ткнул пальцем в стекло, указывая на плавающих рыб.
      Некоторое время Виктор Петрович молча стоял, смешно согнувшись, прижимаясь лбом к толстой стеклянной стенке, и наблюдал за рыбами, плавающими в аквариуме, а когда повернулся, в глазах его больше не было ни иронии, ни юмора. В них светилось жадное любопытство.
      - Так, значит, это не фантазия? Конечно, нет! Это успех! Большой успех! - почти крикнул Виктор Петрович. - Ну что ж, рассказывай, рассказывай! - требовал он и присел на стул рядом с Ниной.
      - Что же тут рассказывать, - Андрей улыбнулся широко и добродушно. - Начал опыты почти два года тому назад. Были, конечно, неудачи. Тревожили сомнения, высказанные крупными учеными, неверие окружающих, иногда даже насмешки. Помогала внутренняя уверенность в конечном успехе. А потом... ну то, что получилось потом, вы сейчас видели.
      - Но как ты мог добиться таких поразительных результатов?
      - Простите, Нина, - повернулся Андрей к девушке. - Сейчас, кажется, опять начнется скучный спор на научные темы. Но, если вы позволите, я коротко объясню Виктору.
      - Что вы, Андрей Петрович, это так интересно! - и Нина с просительным выражением коснулась его руки.
      - Так вот, - начал Андрей, - в нашей стране проделаны сотни исследований анабиоза рыб при замораживании. Большинство этих попыток закончилось неудачей, так как при сильном охлаждении образовывались ледяные кристаллы и накапливались соли, нарушающие целостность живых клеток. Потом было замечено, что при охлаждении до нуля градусов рыбы не замерзают, но впадают в состояние полной неподвижности, дыхание у них прекращается, и они производят впечатление мертвых. Такое состояние окоченения может продолжаться часами. А если перенести рыб в более теплую воду, они оживают. Был даже такой случай: осетров, находящихся в состоянии окоченения, вынули из воды, положили на лед в изолированные ящики и доставили на самолете в Ленинград. Там осетры были опущены в воду, ожили и плавали в аквариумах рыбных магазинов. Однако окоченение, в котором находились эти рыбы, еще не было анабиозом. Это скорее преданабиоз, так как жизненные процессы в организме в данном случае лишь снижались до минимума, но не приостанавливались совсем. Вероятно, поэтому рыбы в состоянии окоченения могут пробыть не более суток и только при условии сохранения постоянной температуры. Можно ли удлинить период пониженной жизнедеятельности? Становилось ясным, что это осуществимо только при полном анабиозе. И так как замораживание не дало ожидаемых результатов, я занялся анабиозом при высыхании. Эксперименты с высушиванием и оживлением лягушек и изолированных органов животных прошли хорошо. А вот на рыбах я споткнулся. Да это и понятно. Ведь рыбы всю жизнь проводят в водной среде и их организм наименее приспособлен к потере влаги. Но именно трудность этой задачи и увлекли меня. Я ставил опыт за опытом. Результ был один и тот же: рыбы, засушенные самыми различными способами, не оживали. Они задыхались еще до того, как замедлялась благодаря высушиванию жизнедеятельность их организма. И вот тогда пришла мысль: а что, если на службу сухому анабиозу поставить анабиоз холодный? Мысль эта оказалась счастливой. Вот посмотрите, - Андрей подошел к мудреному стеклянному прибору, который уже давно заметила Нина, и, указывая поочередно на стеклянный колокол, змеевик и сосуды, продолжал:
      - Рыбу, доведенную до состояния окоченения, мы вынимаем из воды и помещаем под этот герметически закрытый стеклянный колокол, где поддерживается постоянная температура около одного градуса тепла. При такой температуре рыба еще не проявляет видимых признаков жизни и может быть высушена холодным, сухим воздухом, который, прежде чем попасть под колокол, проходит систему сосудов с серной кислотой, жадно поглощающей влагу. Под постоянным током холодного, но совершенно сухого воздуха рыба подсыхает, жизненные процессы в тканях сводятся к минимуму, но никаких необратимых разрушений в органах не происходит. Постепенно рыба теряет всю воду, и тогда жизненные процессы в ее теле приостанавливаются окончательно - начинается сухой анабиоз. Такую рыбу можно, как вы видели, хранить в обычном сушильном шкафу при постоянной температуре, а для оживления достаточно... впрочем, заключительную стадию опыта вы также видели, - и Андрей указал на аквариум, где по-прежнему плавали и плескались рыбы. - Следует только добавить, что вода в аквариуме не только теплая. К ней еще добавлен препарат, созданный нами совместно с химиками нашего института и названный мной "КС", то есть комплексный стимулятор. В состав этого препарата входят вещества, убыстряющие проникновение влаги через оболочки клеток. В воде растворены также различные антибиотики. Это позволяет предотвратить губительное действие микробов в тот период, когда клетки еще не обладают полной жизнедеятельностью и не могут оказать сопротивление натиску бактерий.
      - Я все же не совсем понимаю, Андрей Петрович, - сказала Нина. - Если воскрешение из мертвых невозможно, то как удается возвратить к жизни ваших сушеных рыб? А если анабиоз не смерть, то тогда что это такое?
      Андрей подумал, потом молча взял Нину за руку и подвел ее к стене, где висели большие настенные часы с маятником.
      - Видите, Нина, часы идут: тик-так, тик-так - они "живут"... - Андрей протянул руку и задержал маятник - часы замолкли.
      - Теперь часы остановились, они более не живут, но они и не умерли, так как стоит лишь толкнуть маятник, и они снова пойдут, заживут прежней жизнью, - и Андрей толкнул маятник: тик-так, тик-так...
      Состояние часов, когда был остановлен маятник, как бы безжизненно, оно соответствует состоянию животного во время анабиоза. Это, конечно, условный пример, но он верно отражает суть явления. Анабиоз - это полная остановка жизни, неравноценная смерти. Жизнь всего организма приостанавливается на время под влиянием угнетающих условий. Для своего сохранения жизнь создает отсутствие жизни, как бы временную смерть.
      - Но как примирить противоречия, лежащие в основе твоей теории? - вмешался Виктор Петрович. - Раз анабиоз это полная остановка жизни, то он, следовательно, предполагает отсутствие обмена веществ. Но тогда ты идешь наперекор законам природы и превращаешься, хотя и отрицаешь это, в чудотворца, воскрешающего из мертвых. Ведь обмен веществ - это существенный момент жизни, а его-то и нет при анабиозе в твоем понимании.
      Андрей был спокоен. Все эти возражения он слышал уже много раз и был к ним готов,
      - Обмен веществ, - сказал он, - существенное условие жизни, это общеизвестно. Но если не стоять на догматических позициях, то нельзя отрицать того, что уже добыто наукой. Еще в начале тридцатых годов нашего века французский ученый Беккерель взял семена табака и клевера, собрал тихоходок - крошечных животных, обитающих во мху, тщательно высушил их и хранил четыре месяца в запаянных трубках, лишенных воздуха. Потом семена и тихоходок Беккерель на десять часов поместил в жидкий гелий с температурой минус двести шестьдесят девять градусов.
      И что же получилось в результате опыта? Тихоходки ожили, а семена проросли даже лучше, чем те, что хранились в обычных условиях. Разве можно предполагать обмен веществ в условиях и при температуре, когда даже газы находятся в твердом состоянии? Конечно, нет! А это значит, что если для проявления активной жизнедеятельности обмен веществ действительно необходим, то для сохранения жизни в скрытом состоянии он, видимо, необязателен. При правильном высушивании протоплазма живой клетки переходит в состояние, подобное высохшему желатину, но ее внутреннее строение не нарушается. Это и дает возможность восстановить жизнедеятельность при изменении условий...
      Виктор Петрович больше не перебивал. Он уже понял, что речь идет об открытии, имеющем принципиальное значение, и предпочитал слушать.
      - Я изложил вам суть своего доклада на ученом совете института, - продолжал Андрей. - После этого я и получил разрешение изменить профиль работы нашей лаборатории. Подумайте только, какие откроются перспективы, если нам удастся расшифровать загадку анабиоза! Я предполагаю, что способность к анабиозу - общее свойство живого вещества, возможная стадия его существования. Продолжительность этой стадии различна. У примитивных организмов она стала защитным приспособлением и может продолжаться очень долго, у других - это мгновение.
      Умирает человек. Агония сменяется состоянием клинической смерти... За ней следует смерть биологическая - необратимый распад тканей и органов. Но где-то на границе между агонией и клинической смертью или между клинической смертью и началом распада скрывается таинственная, мимолетная стадия анабиоза. Если мы научимся продлевать это состояние скрытой жизни, будут решены многие проблемы, связанные с оживлением умирающего организма. Путь к этому лежит через изучение анабиоза теплокровных животных.
      - Так, батенька мой, - опять заговорил в Викторе Петровиче прежний осторожный и недоверчивый исследователь. - Ну, засушить вы засушите, размочить тоже, предположим, размочите, а вот как будете оживлять?
      - Вот когда, наконец, ошибся мой суровый критик! - засмеялся Андрей. - Дело, дорогой Виктор, обстоит как раз наоборот! Мы уже владеем техникой оживления теплокровных организмов. Если начинать оживление вовремя, это не составит особенных трудностей. Есть у нас в этом деле кое-какой опыт, есть аппараты искусственного дыхания и кровообращения. Гораздо труднее добиться состояния сухого анабиоза, или, пользуясь твоим же выражением, высушить животное. Опыты подобного рода уже делались. Мышей помещали в сушильные камеры и подкармливали сухим зерном. Потеряв некоторый процент воды из организма, животные погибали. Это и понятно! Ведь жизнедеятельность всех органов в данном случае не снижалась, потребность в воде оставалась прежней, а воды не было. Поэтому надо избрать другой метод. В тот момент, когда недостаток влаги станет угрожающим, мы искусственно прервем жизнедеятельность организма подопытных животных и постараемся продлить стадию мнимой смерти, или холодного анабиоза, на срок, достаточный для того, чтобы можно было совершенно обезводить ткани. Но как это сделать? Тут-то и начинаются основные трудности. Для приведения теплокровных животных в состояние анабиоза необходимо прежде всего изменить самую природу организмов, превратить их в существа с переменной температурой тела, подобные земноводным и пресмыкающимся. Казалось бы, фантастическая задача!
      А между тем в ее решении могут помочь некоторые наркотические вещества. Уже давно было замечено, что у животных, впадающих в спячку, например у медведей, в крови накапливается углекислота. Поэтому кроликов, которые в спячку не впадают, заставляли дышать смесью углекислоты и кислорода. Кролики впадали в летаргический сон, а температура их тела понижалась до семи градусов. Я думаю также, что есть основание испытать облучение радиоактивными веществами. Если большая доза таких лучей приводит к лучевому поражению и вызывает тяжелую лучевую болезнь, то в строго ограниченных дозах, которые предстоит найти, и при направленном действии на клетки мозга радиоактивные лучи, может быть, вызовут состояние, подобное анабиозу...
      - И вы - я имею в виду тебя, твоих научных руководителей и помощников - уверены в успехе? - спросил Виктор Петрович.
      - Конечно, будет немало трудностей и даже неудач, но, Андрей улыбнулся и мягко поставил кулаком точку на согнутом колене Виктора Петровича, - думаю, перешагнем!
      ...Вместо обещанного пива Андрей по дороге домой угощал Виктора Петровича и Нину мороженым, пышным и тяжелым, как новогодняя елочная вата.
      Настроение у всех было приподнятым, и поэтому казалось, что мороженое как-то по-особенному празднично искрится в хрустальных вазочках.
      - После такого успеха Андрея, - говорил Виктор Петрович в промежутках между глотками, - конечно, трудно чем-нибудь похвастаться, и все же я беру на себя смелость прочесть вам расшифрованный до конца египетский папирус. - Он отодвинул вазочку и достал из бокового кармана лист бумаги.
      - Мне помнится, в прошлый раз мы остановились на первом свидании юного Мересу и жрицы богини Мут - Сушоу. "...И долго стоял Мересу в храме, следил за тем, как Сушоу оправляет светильники, и не мог оторвать от нее взгляда", - процитировала наизусть Нина, продемонстрировав незаурядную память, которой, кстати сказать, авторы повестей иногда наделяют своих героев, чтобы они спасали положение в трудные минуты крутых поворотов сюжета.
      Виктор Петрович кивнул головой и, развернув листок, начал читать, обращая на себя внимание. сидящих за соседними столиками:
      - "И подошел к принцу верховный жрец Корту и сказал ему: "Знаю, что есть в храме Мут девушка, которая зажгла огнем сердце твое, как удар молнии стройную пальму на берегу Нила. Горит оно ярким огнем любви и не может сгореть. Волосы этой девушки как грозовая туча, как два ястреба под нею, быстры и смелы глаза ее, а губы как свежая рана на теле убитого льва. И нет твоим мыслям пути от красоты ее".
      И тот, кто носит опахало слева от фараона, в великом смущении опустил голову перед верховным жрецом. Понял он, что проник Корту в сокровенную тайну его сердца, и великий страх за Сушоу охватил его. Знал Мересу, что посвящена эта девушка в тайны богов, что не может она покидать храма, что запрещена ей любовь под страхом позорной казни без погребения.
      Но когда настала ночь, вновь предстал пред лицо Мересу верховный жрец: "Не могу я разрешить хранителю сокровищницы империи, - сказал Корту, - взять к себе девушку из храма. Но властью, данной мне небом, разрешаю тебе поговорить с нею в храме под покровом ночи".
      И удивились жрецы такому решению. Но мудр был Корту, и давно вверили они ему судьбы свои. Вошел Мересу в храм, и остались жрецы и стража на пороге его.
      Прошла ночь. Настал день, и лучезарный, пламенеющий Атон еще раз медленно поднялся по течению небесных вод. Но Мересу не выходил из храма, и заволновались телохранители его. Хотели они войти в храм, но не допустил их верховный жрец в келью посвященной в дела богов.
      Но каждый час наступает в свое время.
      Еще выше поднялся Сверкающий в первобытном океане к высшей точке пути своего. Тогда сам Корту переступил порог храма.
      А когда вышел он, увидели все слезы на лице его. Бросились тогда друзья Мересу в храм и нашли его лежащим в крови на каменном полу, а рядом была Сушоу - убийца его.
      Не настал еще час заката, когда, оповещенный о страшном горе, прибыл на стремительной боевой колеснице фараон, величественный из величественных Эхнатон-властитель Верхнего и Нижнего Египта. И поведал верховный жрец историю любви и гибели друга ,его. И добавил, что никто не знает, за что убила девушка гостя своего, ибо молчит она и не отвечает на вопросы.
      А Сушоу стояла над убитым ею, молча кусала губы и не могла отвести глаз от горячей раны на шее, чуть выше ключицы.
      И наклонился повелитель над другом, который готов был отойти в вечную жизнь, в царство Озириса. В последнюю минуту земной жизни дало небо сознание Мересу, и сказал он великому: - "Отомсти... убийце, друг и повелитель мой... Сушоу...", - и не хватило дыхания в груди Мересу для последних слов, и отошел он в вечность, чтобы соединиться с Солнцем.
      Тогда повелел фараон связать Сушоу кожаными ремнями, и заковать цепями медными, и надеть на ее ноги оковы и четыре кольца.
      Но не успели выполнить повеление великого. С криком рванулась Сушоу из рук стражи, как легкая серна, прыгнула к высокому балкону храма и, бросившись вниз, разбилась о камни.
      Построили для Мересу каменную гробницу посреди гробниц фараонов. Каменщики, которые строят гробницы, разметили ее основание; начальники живописцев ее расписали. Все вещи, которые ставят в склеп, были исполнены для нее.
      Были назначены для Мересу заупокойные жрецы и сделан для него погребальный сад и поля в нем, как это делают для фараонов. Его статуя была обложена золотом и саркофаг в образе лежащего льва тоже. Все исполнено по желанию Эхнатона Великого - властителя Верхнего и Нижнего Египта. Закончено от начала до конца, как было повелено".
      Нина смотрела прямо в рот Виктору Петровичу.
      - Почему же девушка убила его? - спросила она, когда Виктор Петрович кончил читать.
      - Этого, Ниночка, никто не знает и, к сожалению, не узнает никогда. Это, так сказать, тайна династии.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      О новой находке в саркофаге, неведомом шифровальщике, се
      миструнной лире и воздушном письме
      На черной полированной крышке рояля в комнате Нины лежат стопкой научные журналы в строгих, корректных обложках.
      Журналы эти появились здесь совсем недавно и выглядели весьма странно в соседстве с беспорядочным ворохом нот, украшенных затейливыми завитками, точь-в-точь такими же, что покрывали обложки нот у наших прабабушек, игравших на клавесинах.
      Внезапное увлечение Нины наукой, конечно, было не случайным, и Наталья Павловна каждый раз, когда видела в руках дочери научный журнал, тихонько посмеивалась. А Нина нервничала, должно быть потому, что никак не могла осилить этих журналов. Научная терминология ей определенно не давалась, а строгая логика и однообразный стиль научных статей наваливались на сознание тяжелым непривычным грузом и навевали дремотное состояние.
      Вот и теперь она сидит возле открытого окна, держит в руках нераскрытый журнал, а нетронутая стопка журналов на рояле напоминает ей о ее беспомощности и ограниченности.
      "Да, да, ограниченности, - с безжалостной строгостью к самой себе думает Нина. - Вероятно, я не совсем полноценный человек. Можно ли не интересоваться тем, что увлекает в наши дни всех!" Она каждый день слышит, как люди рассказывают в трамваях и автобусах о новых победах советской науки, со знанием дела спорят о малопонятных для нее технических деталях, связанных с полетами космических кораблей, об использовании электронных машин, о проблемах продления жизни человека. А вот она не может прочесть нескольких статей в научных журналах, которые ей принес Виктор Петрович. Милый... милый Виктор Петрович! Он так заботится о ней в эти длинные дни, когда Андрей опять и, видимо, надолго заперся в своей лаборатории. Виктор Петрович даже сопровождает ее на симфонические концерты в филармонию и делает вид, что получает от этого большое удовольствие, хотя онато хорошо знает, как ему скучно.
      Уже дважды Виктор Петрович приглашал ее в музей, где работает, и с увлечением рассказывал о памятниках древнего Египта, об обычаях египтян и о фараонах каждой из тридцати одной династии, запомнить имена которых не было никакой возможности. Нина осматривала почерневшие останки мумий в саркофагах, позеленевшую от времени бронзу древнего оружия, ритуальные фигурки из дерева, камня и металла и тоже делала вид, что все это ее очень занимает. Впрочем, Виктор Петрович показывал иногда действительно очень интересные вещи. Он дал ей подержать в руках обрывок папируса с иероглифами, нарисованными красками, все еще не потерявшими своей яркости. Нина помнит холодок, пробежавший по ее телу, когда она узнала, что держит в руках письмо, написанное человеком, жившим более трех тысяч лет тому назад.
      Виктор Петрович объяснил, как египтяне готовили материал для своего письма. Стебли болотного растения - папируса они разделяли на тонкие полоски и складывали их так, что края находили один на другой. Затем на слой вертикальных полосок клали слой горизонтальных, смачивали их водой и клали под пресс. Полоски склеивались - и получался лист папируса. Писали египтяне красками и чернилами, выделяя начало абзаца или главы красной строкой. Вместо ручек или пера употребляли тростниковую палочку, разжеванную на конце.
      - Подумать только, - сказала тогда Нина, возвращая Виктору Петровичу обрывок папируса, - человек умер в незапамятные времена, даже прах его развеян, а мысль его живет в этом папирусе тысячелетия. И сколько мыслей, может быть еще не высказанных, законсервировано вместе с этой мумией, - добавила она, указывая на стоящий рядом саркофаг.
      - Да, да, Ниночка! - подхватил Виктор Петрович, обрадовавшийся, что ему удалось, наконец, ее заинтересовать. Каждая мумия могла бы поведать о многом! К сожалению, оживление мумий - лишь тема для безудержной фантазии и настолько беспочвенная, что она ныне не увлекает даже нетребовательных читателей. Впрочем, когда-нибудь люди научатся читать мысли человека и после его смерти. Ученые, изучающие биотоки мозга, утверждают, что можно создать машину, записывающую мысли. А ведь мозг - это нечто вроде запоминающего устройства электронносчетной машины, только он еще более сложно оргализован. Поэтому, если машины смогут расшифровывать мысли живого человека, почему бы им не прочесть их и после его смерти, если, конечно, удастся приостановить распад клеток мозга. Но это уже область нашего друга Ковалева...
      Так было каждый раз. О чем ни заходил разговор, он неизбежно сводился к проблемам жизни и смерти, к научной работе Андрея. И повод к этому всегда давала сама Нина. Виктор Петрович и виду не подавал, что замечает особый интерес, проявляемый Ниной к биологии. Но как-то раз он принес с собой эту кипу научных журналов и молча положил их на крышку рояля...
      Нина вздохнула, наугад раскрыла популярный журнал, который держала в руках, и улыбнулась: журнал, как по заказу, раскрылся на статье Андрея Ковалева о проблемах анабиоза. Нина стала читать прямо с той страницы, на которой журнал раскрылся:
      "Шли годы, десятилетия складывались в столетия и тысячелетия, а естествоиспытатели по-прежнему все свои усилия посвящали выяснению состава, строения, развития и происхождения животных и растений. И мало кто осмеливался посягнуть на тайну самого загадочного сфинкса на свете - на исследование основ жизни и причин смерти. И по сей день в этом направлении сделаны лишь первые шаги.
      Поэтому нам представляется очень важным изучение анабиоза - состояния промежуточного между жизнью и смертью. И пусть в наши дни к анабиозу в естественных условиях способны только немногие животные, все равно мы видим в нем наиболее полное проявление общих свойств, присущих любым формам живой материи. Разве не об этом свидетельствует такой парадоксальный на первый взгляд факт, что холод, считавшийся извечным врагом медиков, стал теперь их надежным другом?
      Чем ниже температура тела, тем медленнее протекают химические реакции в нервных клетках, а следовательно и обмен веществ во всем организме. Потребление кислорода клетками при этом резко сокращается. А это значит, что при пониженной температуре тела животное может выдержать сравнительно длительное кислородное голодание.
      Кто не знает, что тело тяжело раненного человека быстро холодеет? С этим явлением всячески боролись, так как считали его грозным признаком приближающейся агонии. И никто не .подозревал, что это защитная реакция организма, приспосабливающегося к кислородному голоданию, вызванному большой потерей крови.
      Сердце у животных при нормальной температуре можно остановить только на четырешесть минут. При более длительной остановке кровообращения в мозгу в результате кисдородного голодания возникают необратимые изменения, ведущие к смерти. У человека сердце может быть остановлено всего на полторы минуты. А американские физиологи доказали, что при охлаждении животных до двадцати - двадцати пяти градусов сердце можно выключить уже на двадцать пять минут. Советские ученые пошли еще дальше. Они увеличили этот срок до тридцати пяти - сорока минут.
      Клиническая смерть - наиболее тяжелая форма кислородного голодания. Срок клинической смерти при средних сроках умирания и при нормальной температуре не превышает пяти-шести минут. И вот советскому ученому В. А.. Неговскому удалось оживить собак, охлажденных до двадцати двух - двадцати шести градусов, после клинической смерти, длившейся сорок минут. Эти опыты имеют очень большое значение.
      Искусственное охлаждение тела, или искусственная гипотермия, ныне уже входит в практику медицины и позволяет делать на сердце, мозгу и других внутренних органах такие сложные операции, о каких хирурги ранее не могли даже мечтать. Чтобы вызвать искусственную гипотермию у человека, стараются прежде всего затормозить нервную систему, регулирующую температуру в организме.
      Одновременно тело охлаждают извне в ледяной ванне. Для торможения нервной системы используют разные виды наркотиков или глубокий наркоз, вводят в организм препараты, расслабляющие мышцы и замедляющие обмен веществ.
      Искусственная гипотермия - это глубокий морозный сон, похожий на зимнюю спячку животных. Подобное состояние еще далеко от полной остановки жизнедеятельности, которую мы называем анабиозом. Но разве не естественно предположить, что организм, способный длительное время находиться в состоянии гипотермии, способен и к полному анабиозу? Исследование этого вопроса представляет огромный интерес и может привести к совершенно неожиданным выводам. Мы уже имеем..."
      Звонок у входа прервал чтение. Нина пошла открывать дверь и подумала, что так резко и требовательно, словно к себе домой, имеет обыкновение звонить только Виктор Петрович. И действительно, это был он. Но в каком виде! Нина даже опешила от неожиданности.
      Виктор Петрович, обычно мало внимания уделявший своей внешности, стоял перед ней в безукоризненном вечернем костюме, вылощенный, чисто выбритый, пахнущий хорошими духами. Он поздоровался, взмахнув церемонно шляпой, молча, с официальным и даже мрачным выражением на лице прошел в комнату Нины и, не ожидая приглашения, сел в кресло. Только теперь Нина пришла в себя от неожиданности.
      - Виктор Петрович! Что с вами? Этот официальный вид! Уж не жених ли вы?
      - К сожалению, не жених! И даже не приглашен на свадьбу. Речь идет, Ниночка, скорее о похоронах.
      - Чьих похоронах? - Нина вздрогнула, в ее голосе прозвучал испуг.
      - Похоронах зазнавшегося археолога Виктора Петровича Замятина.
      - Да расскажите же, наконец, что произошло?
      - Да ничего особенного, если смотреть на дело со стороны. Был человек, который считал себя ученым и даже иногда бахвалился мелкими открытиями, которые мог бы сделать студент третьего курса. Потом на пути человека встала настоящая научная загадка, и он убедился в собственном невежестве.
      Виктор Петрович вздохнул и с прежним мрачным выражением на лице стал рассматривать носки своих модных остроносых башмаков.
      - Продолжайте же! - уже требовательно и строго сказала Нина.
      - Помните, Нина, историю с мумией архитектора Мересу? Так вот эта история еще не закончена. Я не рассказывал об этом только потому, что хотел сделать вам неожиданный сюрприз, когда все будет закончено. Дело в том, что после тщательного исследования саркофага в форме сфинкса мне удалось обнаружить небольшое, умело скрытое углубление, вырезанное на внутренней стороне крышки - в голове сфинкса. В тайничке я нашел еще один золотой футляр, а в нем папирус.