– Есть о чем? – лениво спросил Шульгин. – До утра не терпится?

– Как тебе сказать… – Новиков грел озябшие на дожде и ветру руки, думая, что лучше бы ему правда помолчать, хотя бы сегодня. Завтра тоже будет день.

– Судя по тебе, – сказал Воронцов, – ты по улицам долго бродил?

– Не очень и долго. Полчаса, пожалуй. До этого личную жизнь Скуратова устраивал…

– Ух ты, – восхитился Шульгин. – С Ниной познакомил?

– Не с Маринкой, сам понимаешь.

– Амбец мужику, – скорбно вздохнул Левашов. Все знали о мечте Нины Семеновны подыскать себе мужа, состоятельного и положительного во всех отношениях.

– Думаю, наоборот, – сказал Воронцов. – В меру согретый женским вниманием, господин академик станет гораздо более пластичным материалом для твоих экспериментов. А то слишком много вокруг манящих, но недоступных раздражителей. Я такой типаж знаю, с повышенным гормональным фоном… Кстати, что вы вообще о нем думаете? Ввели в коллектив, а отношение?

– Отношение – это к тебе, ваше превосходительство, – почти ткнул Дмитрию в грудь незажженной сигарой Шульгин. – Ты его в деле видел. Мы – нет.

– В деле – хорош, по мнению Антона. Не каждый морпех наших времен в сравнение идет. Не трус, нервы – крепкие, в этом я сам убедился. И Игорь за него поручился. А что с понтами – ты хоть недельку нобелевским лауреатом был? Целым институтом заправлял? А он – три года уже.

– Да. Спорить не берусь. Правда, и он вряд ли фронтами и флотами командовал.

– Естественно.

На недолгий момент все замолчали. Каждый по-своему применял к личному опыту сказанное.

– И до чего во время одинокой прогулки над морем додумался? – спросил Андрея Воронцов, как бы без связи с предыдущим.

– Натурально – ни до чего хорошего. Как будто в наших условиях хорошее имеет онтологический[3] смысл.

– Как же иначе? Если бы оно такого смысла не имело, мы бы уже друг друга давно перестреляли. В спину. Помнишь рассказ «Мешок»? – Сашке тема понравилась.

– Вы, интеллигенты, не заткнетесь ли? Играть будем? – Левашов снова проявил свой взрывной характер. Он мог терпеть очень долго, но до определенного края. – Если у тебя, Андрюша, – сказано это было со всей возможной едкостью, – нет самой свежей информации о готовящемся ядерном ударе, давай завязывай. Мы тоже до утра трепаться умеем. Ни о чем. Или опять знаешь что-то, чего мы прозевали?

Новиков подумал – на самом деле, какого черта? Что он грузит друзей собственными комплексами? Лично ему ситуация по-прежнему кажется критически-опасной. И Скуратов, невзирая на мнение Воронцова и рекомендации Ростокина, внушает ничем конкретным не подкрепленную тревогу. Очень может быть – именно фактом своего одновременно внезапного и своевременного появления. С Замком он контактировал, довольно долго и без посредничества Антона… Так и что? Забыть все до утра. Тогда и скажет, что хочется. А сейчас…

– Давай, Саш, кидай до туза, кому сдавать…

Выпало как раз ему.

И больше уже никаких посторонних слов.

На этот раз Андрею карта шла, и в итоге он взял реванш за прошлый проигрыш. Сашка остался практически при своих, а Воронцов и Левашов подсели крепко.

Собрались расходиться в шестом часу утра. Как принято говорить «усталые, но довольные». На крыльце Шульгин, будто только что вспомнив, сказал о предложении Ростокина изготовить специальный прибор для воздействия на психику Шатт-Урха..

– Сделать можно, не вопрос, – ответил Левашов. – Только смысла не вижу. Антон Урха и так психологически сломал. Отвечать он будет. Остается грамотно вопросники составить. Я, например, пока плохо представляю, какие вопросы нужно задавать, чтобы получить полезные ответы.

– Ну и подумаем, каждый по своей теме. Спешить нам точно некуда.

– В том смысле, что если мы уже под прицелом, то суетиться поздно, – согласился Воронцов.

На этой оптимистической ноте и расстались.

…Шатт-Урх, как и рассчитывал Левашов, проявил полную готовность к сотрудничеству. Гораздо большую, чем в начале знакомства. Тогда он рассматривал себя как высшее по отношению к партнерам существо, независимо от понесенных его расой поражений в каждом из случившихся боестолкновений. По-своему он был прав, в пределах имевшейся у него на тот момент информации. Как были правы те, кто организовал попытку свержения Олега Константиновича в две тысячи пятом. Способность перемещаться между мирами, воздействовать на психику аборигенов, совокупно с громадным военно-техническим превосходством делали шансы на успех абсолютно стопроцентными.

Как тогда Шульгин и Берестин с Басмановым сумели ввести в игру не предусмотренные противником факторы, так и Антон вверг Шатт-Урха в тягостное недоумение, а затем и в панику. Дуггур понял, что его представления о другом человечестве не имеют ничего общего с реальностью. До него дошло, что люди (а он не имел оснований считать форзейля представителем иной расы и неземных цивилизаций) превосходят дуггуров не просто технически, а именно интеллектуально. И вширь, и вглубь. Количественно и качественно.

Количественно – потому, что несколько миллиардов индивидуально мыслящих особей всегда смогут придумать гораздо больше оригинальных идей и методик, чем несколько тысяч урарикуэра, как бы ни был гениален каждый из них.

Качественно – тут и объяснять ничего не нужно. За несколько минут прямого общения человек не только нашел самое уязвимое место в цивилизации дуггуров, но и выяснил механизм ее уничтожения, вернее – превращения в массу бессмысленных, ничем, кроме взаимного пищевого интереса, не связанных особей.

С таким противником вступить в открытую конфронтацию – прямое самоубийство.

О том, что Антон блефовал, догадаться Шатт-Урх не мог, все по той же особенности присущего ему способа мышления.

Кроме того, очутившись в каменном строении, где его заточили до следующего раунда переговоров, Шатт-Урх почувствовал себя узником камеры, которая в его мире использовалась в двояких целях. И для наказания провинившихся мыслящих, и для решения специфических научных проблем особо подготовленными личностями.

Проще говоря – аналог обычной сурдокамеры, широко использующейся на этой Земле последние несколько тысяч лет. Йоги, добровольно замуровывающиеся в глубоких пещерах, умели достигать там высших уровней просветления. Космонавты, готовившиеся к первым одиночным полетам, проверяли устойчивость своей психики. А простые, не склонные к самопознанию люди, лишенные свободы и сенсорных ощущений, довольно быстро повреждались в уме. Часто – необратимо.

Здесь, в форте, дуггур-урарикуэра оказался лишен главного – ментальной связи с соотечественниками и единомышленниками. И это оказалось страшным испытанием. Ни фильмы, ни книги, бумажные и электронные, ни прекрасные виды из окон на горы и море не компенсировали страшной, глухой пустоты мирового эфира.

Как это могло случиться, он не понимал. Совсем недавно, когда его доставили с берега на плывущее по морю судно, даже после взрыва плазменной бомбы он оставался в пределах своей ноосферы, и вдруг – как обрезало. О переходе в реальность, не имеющую «мостов и перемычек» с другими, доступными проникновению дуггуров, Шатт-Урх не подозревал.

Двенадцати здешних часов хватило, чтобы превратить по-своему отважного интеллектуала в тварь дражащую. Он был готов на все, чтобы вернуться в свой, наполненный мозговыми излучениями миллионов мыслящих, мир. Да пусть и немыслящих.

Человек, сидящий в одиночке, рад общению с воробьем, прилетающим к его окну, с крысой, по ночам вылезающей из свой норы под нарами, с тараканом, на крайний случай.

Об этом и пошла речь, когда Шатт-Урха пригласили для очередной беседы.

Его ждали Новиков, Шульгин, Левашов, Воронцов, а также Антон и Скуратов. Синклит вполне достаточный для обсуждения любых могущих возникнуть тем.

Тот эффект, на который пожаловался дуггур, свидетельствовал о том, что в настоящий момент никакой связи между этой реальностью и его миром нет. Как выяснилось чуть позже – и не было. Отчего так получилось – не совсем понятно. Так непонятного в природе куда больше, чем объяснимого.

Но сам по себе факт весьма обнадеживающий и заодно опровергающий основополагающую идею Арчибальда о том, что дуггуры непременно нагрянут в двадцать пятый год, чтобы окончательно разделаться с врагами.[4]

На самом ли деле он этого опасался или использовал угрозу как повод сначала заманить полюбившихся ему людей «в гости», а затем убедить или заставить отправиться в прошлый век? Новиков все больше укреплялся в мысли, что со стороны Арчибальда имела место довольно тщательно спланированная провокация. Но пока держал эту догадку при себе, рассчитывая чуть позже обсудить ее со Скуратовым, надеясь, что тот сумеет взглянуть на проблему под недоступным им углом.

Антон, которому единодушно поручили исполнять роль ведущего (слишком яркое впечатление он сумел произвести на парламентера), сообщил Шатт-Урху, что эфирная связь с его миром прервана специально, особым способом, чтобы предотвратить возможность повторной агрессии.

– Не дай бог, если на этот раз твои друзья точнее прицелятся…

Дуггур помнил, как говорящий с ним Антон совсем недавно продемонстрировал свою способность ставить ментальный блок вокруг собственного мозга. Он и сейчас не слышал его и тех, кто побывал на станции и оставил там отпечатки своих ментаграмм. Но в тот раз эфир извне оставался открытым. Оказывается, люди могут и такое. Возможно, они научились этому только что, исследуя захваченного в плен старшего пятерки итакуатиара.

– Они мне не друзья, – с интонацией, намекающей на пренебрежение к тем, кого имел в виду Антон, ответил Шатт-Урх. – Я уже говорил, тапурукуара не относятся к моей варне, мы с ними никогда не поддерживали прямых отношений. Все контакты между кастами и варнами происходят только через Рорайма.

– Не слишком гибко, но рационально, – отметил Шульгин. – А то мало ли о чем вояки с учеными через голову начальства сговориться могут.

– Мы не можем рисковать, – продолжал Антон. – Вдруг имел место не эксцесс исполнителей, а целенаправленная акция, санкционированная с самого верха вашей общественной пирамиды? Лучше подождем немного, разберемся. Пока исходим из того, что нам объявлена тотальная война. Или, допустим, у вас случился государственный переворот, собственная гражданская война или что-нибудь еще, вроде бунта «неразумных». По своим ведь просто так плазменные бомбы не швыряют.

В общем, мы постараемся помочь тебе, чем сможем, но для этого нам нужна полная информация. Мы в долгу не останемся. Убедимся, что для тебя и нас это безопасно, – переправим обратно. Куда скажешь…

Перед началом допроса согласились, что историю, биологию, сравнительную генетику и прочие интересные темы затрагивать пока не стоит. Раз обстановка фронтовая, так и спрашивать следует о вещах, к ней относящихся. Вопросы при этом следует задавать беспорядочно, перескакивая с темы на тему, чтобы подследственный не имел времени на подготовку вытекающих из общей логики ответов.

– Ты предупредил, что повторного удара по месту нашей стоянки можно ожидать примерно через три часа. Как ты определил этот срок?

– Очень просто. Я знаю стандартное время прохождения запроса от старейшин варн до Рорайма, принятия решений и сообщения ответа. Если бы кто-то из тапурукуара использовал бомбу по собственному усмотрению, нас бы давно не было в живых.

– Значит, рораймы все же санкционировали агрессию?

– Действие было совершено с их согласия, теперь я уверен. Сначала я не поверил в это, но потом долго думал…

– Как ты считаешь, почему?

– Не могу ответить. Не знаю, какие доводы приводились «за» и «против». Видимо, Совет решил, что данное решение – самое рациональное.

– Они не учитывали возможности возмездия с нашей стороны? – вмешался Шульгин.

Шатт-Урх задумался. Обычно он отвечал мгновенно, а сейчас пауза затянулась. Видимо, из-за блока он не мог извлекать из памяти собеседников готовые словесные конструкции, относящиеся к заданному вопросу, и ему сейчас пришлось формулировать ответ самостоятельно.

Когда он заговорил, стало видно, что он на самом деле испытывает затруднения, смысловые и стилистические.

– Мне кажется, такая возможность не рассматривалась. Я не зря говорил: «Если бы мне было позволено выступить на Рорайма…» В совете не так много мыслящих, хорошо знающих привычки и обычаи людей. Вернее, хорошо их не знает никто. Я – один из самых осведомленных. Подобных мне наберется дюжина, две – уже нет. Другие, мне кажется, рассуждали так: «Каждое действие встречает противодействие на сопоставимом уровне. При наших встречах с людьми они никогда не продолжали боевые действия после завершения… эпизода. Во время боя на станции люди убили несколько мыслящих и использовали взрывчатое вещество. Мы ответим тем же. На этом все закончится. До… следующего столкновения».

– А ты думаешь иначе?

– Да, теперь я думаю иначе. Особенно изучив историю. Когда я вызвался прилететь на встречу с вами, я понимал уже, что между нами все время происходят… недоразумения. Я решил, что, появившись сразу после… конфликта, откровенно поговорив с глазу на глаз, сумею убедить людей в отсутствии с нашей стороны намерения враждовать бесконечно. Как знак… доброй воли, я хотел предъявить вам наш отказ от… равноценного ответа. Я надеялся, что сумею организовать встречу ваших представителей с Рорайма…

Шульгин неожиданно засмеялся.

– Что это с тобой? – удивился Левашов.

– «Сказку о тройке» вспомнил. Насчет реморализации клопов и переключение их с паразитизма на равноправный симбиоз с человечеством. Так этот тоже – клоп-говорун! Он донесет до своих ценную мысль, что с людьми воевать не стоит. И кто же его послушает?

– Зря ты так. Человек ради идеи жизнью рискнул, да и идея не такая уж бессмысленная, – ответил Воронцов.

– Продолжай, Антон, – сказал Новиков.

– Ты говоришь – дюжина ученых, хоть что-то знающих о мире людей. Как же так можно? Особенно, если вы собрались вторгаться на территории, занятые миллиардами совсем иначе устроенных существ. У нас бы таким делом занимались десятки специализированных организаций с тысячами сотрудников.

– У нас по-другому. Остальным это совсем не нужно. Каждый клан ученых занимается своей тематикой.

– Не выходит, – тут же отреагировал Шульгин. – Те наблюдатели на станции признались, что они изучают Землю не одно столетие. И направляли экспедиции не только к нам, а и на другие планеты, где тоже пришлось немного пострелять и померяться в силе телепатических способностей.

– Это совсем другое, – сделал отстраняющий жест Шатт-Урх. – Исследователи изучают совсем не так, как мы, и – не то! Я ведь говорил уже – большинство особей руководствуются только инстинктами. И еще некоторыми способностями, для которых в ваших языках нет названий. У вас ведь есть пчелы?

– Конечно, – удивился Антон.

– Они строят соты, собирают мед, поддерживают дисциплину и порядок в своих дуплах?

– Да. Только ульев для себя делать не научились, вместо дупел, люди им помогают.

– Неважно. Но все остальное они делают хорошо, обеспечивают выживание своего вида, и качество конечного продукта, меда, всегда совпадает с исходно заданным миллион лет назад?

– Так и есть, не поспоришь.

– А вы когда-нибудь видели написанный пчелой учебник – по архитектуре, навигации, органической химии?

– Ну, это мы еще у Энгельса читали, чем самая хорошая пчела отличается от самого плохого архитектора, – пришло время и Андрею поучаствовать в разговоре.

– Так наши ученые занимаются в основном тем, что «пишут учебники». Я свой написать, увы, не успел, – в голосе Шатт-Урха послышалась почти человеческая печаль.

– Значит, все, что случилось, – инстинктивные реакции немыслящих существ? Включая межзвездный перелет? – впервые подал голос Скуратов.

Вместо дуггура ему ответил Воронцов:

– Нашел чему удивляться. А когда рыбьи мальки через два океана приходят в нужное место точнее, чем мой штурман с дипломом высшего военно-морского училища? Давайте эту тему сворачивать. На досуге подробности обсудите. Следующий вопрос – какой у них мобилизационный потенциал? И мобресурсы, опять же.

Эти термины Антону пришлось долго растолковывать Шатт-Урху. Тем более, что даже поняв их общий смысл, тот очень долго не мог сообразить, как соотнести несопоставимое.

Если рассматривать количество живой силы, которая может быть привлечена к тотальной войне, дуггуры могли направить на Землю до ста миллионов особей, именуемых монстрами, и других, также приспособленных исключительно к войне. Под руководством нескольких десятков тысяч полумыслящих.

– Каким путем направить? Что за пути, пригодные для переброски таких масс живой силы?

– Есть летательные аппараты, вы их назвали «медузами». Есть много межпространственных тоннелей. Расстояния между ними не превышают двух-трех сотен километров. Мы ими нередко пользуемся, но не в военных целях. До последнего времени не пользовались, – счел нужным уточнить дуггур.

Наконец они дошли до темы, одинаково всем интересной.

Вопросы пошли наперебой, Шатт-Урх едва успевал отвечать.

Никто не хотел употребить термин «реальность», чтобы не дать противнику нового знания. Он ведь, судя по всему, считал, что ГИП – единственная.

– Вас не удивляло, что при своих походах вы каждый раз попадали в места, очень различные по техническому развитию и образу жизни?

– Некому было замечать разницу. Я первый, кто получил доступ к систематизированному научному знанию о вашем мире. До этого мы пользовались разрозненными фактами, интерпретируемыми каждый раз с новой точки зрения.

Только теперь я понял, что каждый раз итакуатиара выводили тапурукуара в другое время и в места с другим общественным устройством. Они этого осознать и оценить не могли, в силу слишком незначительных, на их взгляд, различий. Как и причину постоянных неудач при попытках силового воздействия. До меня информация дошла слишком поздно. Да и если бы иначе – у меня не хватало данных, чтобы подготовить более правильные планы, а главное – обучающие ленты. Для низших.

– Ну и каков вывод, господин главный специалист? Ты, кстати, вправду самый главный в своей конторе?

– Получается, что так. Потому я и отправился на встречу с вами. Дископланы, к счастью, хранились не в той пещере, которую вы взорвали, и я сумел, узнав о случившемся, легко до них добраться.

«Лариса, будь она здесь, непременно спросила бы, а кем были те, которые ее почти очаровали, – подумал Новиков. – И мы ей такую возможность непременно предоставим».

– Ваша война против людей имеет хоть какие-то шансы на успех? Сто миллионов немыслящих под руководством десяти тысяч полумыслящих. А кампанией будут руководить десять совсем мыслящих?

– Приблизительно так.

– Лихо. Один младший офицер на дивизию, и один генерал на десять тысяч дивизий! Навоюете…

Скуратов, постепенно входящий в систему отношений, позволил себе не согласиться с Шульгиным:

– Напрасно вы так думаете. Когда миллиарды огненных муравьев колоннами идут через сельву, они уничтожают на своем пути все. Только птицы могут спастись. И обходятся без старших, и даже младших офицеров. Хватает пресловутых инстинктов и управляющих феромонов.

Кто-кто, а Новиков однажды нечто подобное в Южной Америке видел. В мелких масштабах, но все равно неприятно вспоминать. А если не муравьи, в полсантиметра каждый, а двухсоткилограммовые туши, в тех же количествах, вооруженные многоствольными митральезами?

О них он и спросил. Для какой, мол, цели у них, в мирной биологической цивилизации, разработано вполне механическое оружие, очень неплохо сконструированное? Значит, есть военная промышленность, металлургия, электроника, химия, есть инженеры-конструкторы, рабочие, способные собирать прецизионную технику, есть, наконец, цели, в которые можно и нужно стрелять.

– И тактика есть, – добавил Шульгин, исходя из собственного опыта, – хреновенькая, конечно, но не хуже, чем в итальянской армии.

– Бомбы, «боевые медузы», специально на живую дичь натасканные ракоскорпионы, – припомнил и Антон свою коллизию в канализационном люке.

Похоже, они господина Шатт-Урха достали. Так правильно спланированный допрос на то и рассчитан, чтобы непременно подловить пациента на самой больной точке его сильно растревоженной души. На допрос даже ни в чем не виноватый человек приходит очень напряженным. Помня известную присказку: «Был бы человек, а статья найдется». А уж если есть что скрывать и чего бояться, он сам каким-то необъяснимым образом все ближе и ближе подводит разговор со следователем к «тому самому».

Хотя, казалось бы, заранее настройся и старательно обходи все ловушки. Выведи тему допроса за рамки навязываемых вопросов и не думай «о белой обезьяне». Но это очень мало кому удается.

– Вот теперь остановимся, ребята, и начнем говорить всерьез. Дайте, кто там поближе, нашему приятелю контурную карту Земли и карандаш, пусть он нам изобразит расположение их городов, центров военного производства, гарнизонов, транспортную сеть. И все это по ходу дела комментирует. Без всякой словесной туфты… – Шульгин опять попал в свою стихию. «Старший оперуполномоченный» межпланетного масштаба.

– И еще раз намекни ему, Антон, горячим утюгом в грудь, что обманывать нас или пытаться что-то скрыть – не надо. В случае чего, не имея достоверной информации, мы начнем ковровые бомбардировки просто по площадям. А если будем иметь точечные цели – кому-то да повезет из мирных жителей. Он наши фильмы смотрел – покажи еще раз. Гамбург, Кёльн, Дрезден, Токио. Можно и Хиросиму. Объясни, что так у землян выглядит «адекватный ответ».

Сашка встал, с удовольствием глядя на не понявшего его слова дуггура.

– Продолжайте, в общем. А мне нужно выйти. Олег, можно тебя на минуточку?

На крыльце, откуда был виден фьорд с «Валгаллой», судя по дымку над трубами, готовой в ближайший час выйти в открытое море, Левашов спросил:

– Что у тебя теперь? Я что-нибудь пропустил?

– Наверняка. Связь у тебя с Басмановым есть?

– Прямой, конечно же, нет. Можно на выбор – по узкому каналу Ирины универблоком выйти на Сильвию с Берестиным, они переключат на Михаила. Или – опять пробой через СПВ. Тебе как?

– Сильно вроде бы не горит, а там кто его знает. Но если в пределах часа – давай, чтобы лишний раз пространство-время не тревожить, по кругу, через Сильвию.

– Что ты опять темнишь? Со мной – для чего?

– Да кто темнит? Мы с тобой одно и то же слушали. Просто о разном при этом думали…

– Опять?

– Как всегда. На военной кафедре хотя бы слышал, что есть такое понятие – «стремительное выдвижение полевых войск в зону тактического ядерного удара»? Кружки и разноцветные овалы рисовали, с учетом «среднего ветра», уровни заражения рассчитывали? Мне и показалось, что Урх вовремя проболтался. Если у них такая армия, то она непременно должна сейчас готовиться, а то и уже начать означенное выдвижение. И наши ребята вполне могут оказаться на острие наступления.

– Куда, зачем?

– А это ты у огненных муравьев спроси, когда встретишься.

– Ладно, пошли…

Ни о каких равноправных переговорах речи теперь не шло. Шатт-Урху была обещана вся возможная помощь для его возвращения домой. В обмен на полную и подробную информацию. То, что парламентер успел сообщить, к таковой имело довольно приблизительное отношение.

Как и первоначальные выводы Удолина. Кстати, отсутствие от него каких-либо сообщений беспокоило. Единственное оптимистическое объяснение сводилось к пресловутой неравномерности течения времени. Вдруг у Константина Васильевича после его перемещения на Валгаллу прошло всего полчаса-час?

Новиков, как философ и социолог по основной профессии, Ростокин – журналист и исследователь чужих миров, Скуратов – знаток нечеловеческих логик с удовольствием бы выслушали полный курс дуггурской истории-биологии. Только время погружаться в такие дебри не пришло.

Шатт-Урх готов был начать издалека, с сотого, может быть, века до нашей эры. Но это извращение нормальной эволюции сейчас значения не имело. Важно было выяснить, что собой представляет нынешнее общество.

Его биолого-политическое устройство тоже, конечно, представляло огромный интерес, особенно для тех, кто захотел бы его посетить. С экскурсионными или дипломатическими целями. Организовано оно было весьма оригинально. Неразумные и псевдоразумные его компоненты, выведенные тысячелетиями искусственного отбора и генетических модификаций «исходного материала», обеспечивали физическое существование большинства и «экономический базис» цивилизации. «Надстройку» же составляло всего лишь несколько миллионов (по оценке Шатт-Урха, точными статданными он не располагал), вполне разумных. Но даже среди них существовала жесткая кастовая система.

Кое-что рациональное в таком устройстве жизни, пожалуй, найти было можно. Хотя бы в смысле сохранения экологии, исходного биогеоценоза и порядка политического устройства. Шатт-Урх утверждал, что «политики» у них нет и быть не может, но это оставалось, в лучшем случае, его личным заблуждением.

– Кажется, нас можно поздравить, – сказал Новиков. – Вывернуться вывернулись. Но нам этого, как всегда, мало. Так и что же мы собираемся спасать на этот раз? Неплохо бы наконец определиться. А то опять текучка заела. Честно собрались отсидеться в тихом уголке, да, похоже, снова не вышло.

– Да и не могло выйти, – ответил Воронцов. – Пора бы убедиться. Рубикон обычно переходят один раз.

– Ну а не сунься мы в эту Африку, предпочтя, скажем, Аргентину? – спросил Левашов.

– И что? – с веселым удивлением посмотрел на него Шульгин. – Если б мы даже решили честно предаться «недеянию» и невмешательству, попытавшись заняться безобидным скотоводством в пампасах, кто-нибудь нас непременно бы достал. Как будто не пробовали уже. Тебе перечислить? – Он вытянул руку, готовясь загибать пальцы. – Монстры в Москву и Барселону сами пришли, я их не трогал. Твоя Лариса в Кисловодске попробовала пожить как хочется – ан тут же появились подруги из две тысячи пятого – монархического. Потом эта история с моими странствиями черт знает где, потом Валгалла. Визит Антона, Замок, Южная Африка. Мы до сих пор думаем, будто что-то в состоянии выбирать, а на самом деле все давно выбрано за нас…

– Тогда что нам остается? – наивно спросил Олег.

– Совершенно ничего. Поступать так, как подсказывает самая банальная житейская логика. Что мы, братцы, имеем? Если тщательно разобраться?

Кочевали по прериям, никого не трогали. Так? Тут же приперлись англичане, за сотню верст от мест, где им быть полагалось. Так? Им лично жить надоело или под заказ работали? Пришлось, не скрою, разобраться попросту, совсем не желая кого-то обижать.

Дальше. Встретили дагонов, только начали налаживать отношения – немедленно появились дуггуры. Тяжело было, но поучили уму-разуму в свойственном нам хамском стиле. Дух перевести не успели – к нам пришел Шатт-Урх. В тот момент, когда мы решили, что выбрались и возвращаемся домой. Мы никого обижать не собирались, согласны? И его не звали. Но теперь он здесь. Вот и давайте с ним работать. А что еще? – закончил тираду Шульгин, закуривая и глядя на Андрея с едва ли не издевательской усмешкой.

– Ты спросил – что на этот раз спасать будем? Себя, кого же еще? А заодно и те обстоятельства, которые делают жизнь осмысленной. Всегда, во всех войнах так было. Просто я надеюсь, что ты умнее царя Хаммурапи, потому и оправдания наших бесконечно-бессмысленных конфликтов в твоих устах должны звучать куда аргументированнее его тезисов: «Я сокрушу ваши дома, я возьму ваш скот, я убью всех мужчин, а женщин сделаю подстилкой моих воинов…» Мы хоть немного цивилизованнее? Однако какие бабы у их высших классов, я бы посмотрел. Вдруг – вроде Таис Афинской?

– Исчерпывающе. Ничего не возразишь, – согласился Новиков. – Хотя и немного примитивно. Спасение собственной шкуры – какая-то не очень возвышенная цель. Насчет баб – уже интереснее. А с Урхом работать надо. Антон уже начал. Не завидую я ему, когда «дед» Удолин подключится.

– Кому, Антону или Урху? – с интонацией, усвоенной скорее в начале ХХ, чем в середине XXI века, спросил Ростокин.

– Да кто ж их знает, – с грустным, пристойным юродивому на паперти Успенского собора выражением лица и тоном оттуда же ответил Александр Иванович. – Живем в заколдованном этом лесу, откуда уйти невозможно…